Тритоновы очки. Сказки

игумен Варлаам, 2023

Книга «Тритоновы очки» идеально подойдёт для семейного чтения. В этих добрых, светлых и мудрых сказках заложена глубина, своя для каждого. Ребёнок точно не заскучает и выведет из прочитанного свою мораль, а взрослый – задумается и, возможно, переосмыслит что-то важное. Герои этой книги очень разные, но всех их объединяет возможность духовного перерождения, нравственного озарения, некоего прозрения. Ведь разглядеть истинную красоту мира не помогут никакие, даже волшебные, очки – на это способно только большое доброе сердце.

Анютины глазки, или Сказка о Серебряном Ротане

Посвящается Сергею Грановскому

Жили-были старик со старухой у самого… грязного пруда. Грязь, к счастью, была натуральной, исключительно природной. Пруд заполонили водоросли, он весь был покрыт узорами ряски. Для кого-то это была и вовсе не грязь, а настоящая, не загаженная безалаберным человеком природа. При желании можно было прийти на зелёный лужок-бережок, развернуть удочку и стоять, выбирая между зарослей лунку, чтобы полусонный ротан, перебарывая свою лень, имел возможность открыть основную часть своего туловища — рот — и заглотить крючок. Если у рыбака глаз был намётанный, то ему оставалось только тягать да тягать карликовых лупоглазых хищников, которые имеют вкусное белое мясо. Если имеет! То бишь если у него, у этого ротана, кроме чрезмерной головы и ершистых плавников, успело на хребте что-нибудь нарасти.

— Ага, попался?! — воскликнул старик, снимая с крючка увесистую рыбицу, чешуя которой сверкала в лучах заходящего солнца.

— Попа-ался! — обречённо протянул Ротан человеческим голосом.

— Долго! Долго я ждал тебя! Теперь ты должен… обязан устроить мою судьбу! — крикнул старик Ротану, имеющему не грязно-серо-зелёную чешую в коричневых крапинках, а серебристую, которая и свидетельствовала о его волшебности.

Каждый год ранней весной или поздней осенью выходил старик на пруд и закидывал удочку.

Летом было очень жарко, а жару старик не просто не любил — не переносил. Да и ротан, угнетённый зноем, не проявлял признаков жизни, прячась в зарослях подводных растений. А в прохладные вечера рыба летела на крючок, как бабочка на огонь, к удовольствию всех котов и рыболовов.

— Ну что, наловил себе на ужин? — спрашивала старуха, глядя своими невинно-детскими голубыми глазами на возвращающегося старика. — Или только коту?

Старик, тая под старухиным взглядом, в котором светились чистота и незлобие, кротко отвечал:

— Наловил, Глазки мои, наловил!..

Было вовсе неважно, сколько рыбёшек выудил старик, главное, что был он при деле.

И старуха, которую он называл Анютины Глазки или просто Глазки, тоже была при деле, потому что ждала его. А дело это — ожидать — очень непростое! С этим согласится каждый, кто в своей жизни кого-нибудь ждал.

В жизни, однако, в большей степени ждал старик.

Он ждал, когда же, наконец, на его крючок позарится Серебряный Ротан, который своей волшебной силой мог обустроить одинокую стариковскую жизнь.

Старуха-то наша, Анютины Глазки, не была, что называется, стариковою старухой. Она долго работала в пансионате у грязного пруда и, выйдя на пенсию, осталась жить здесь. А старик любил приезжать в этот пансионат, где знакомый директор всегда устраивал его, выделяя отдельную комнатёнку. И однажды директор предложил ему свободную комнату по соседству со старухой.

Комната вместила все стариковые вещи из студенческого ещё рюкзака и была, что самое важное, прохладной.

Старик-то был совсем ещё не стар. С соседкой он быстро поладил, оценив её детский нрав и отсутствие у неё каких-либо корыстных намерений. Они виделись только на кухне или в прихожей, и отношения между ними были очень дружескими.

Старик ждал свою настоящую судьбу, чтобы не коротать одинокие вечера в каменной коробке городской квартиры, а иметь рядом любящую, заботливую, чуткую, скромную, умную, красивую и ласковую жену.

Сильно ждал.

Всю жизнь старик искал свою половину, пускаясь в практическое освоение семейных сторон жизни.

Первая жена, которую подсуропил ему Серебряный Ротан…

Вы думаете, тогдашний молодой старик уже изловчился выловить волшебную рыбицу? Нет. В том-то и дело, что никого и ничего он тогда ещё не выловил! А только лишь знал, что за судьбу — ту её часть, которую так хотел обустроить старик, — отвечает Серебряный Ротан. И теперь, когда он поймал, наконец, Серебряного Ротана, призовёт его к ответу.

Чтобы выделил, так сказать! Обеспечил!..

А тогда, давно, в молодости…

Тогда старик общался с чудо-ротаном заочно и просил его мысленно.

Первая его жена была молода и красива. Однако и красота, и молодость быстро тускнеют в повседневных заботах бытия. И если вначале они умело прикрывают недалёкость и неумение дружелюбно общаться с людьми, то потом — совсем скоро — неумение ладить с мамой мужа становится вопиющим. Это прощается редко, чрезвычайно редко, а в этом конкретном случае — никогда.

Мама была самым близким человеком своему единственному сыну, и делить эту близость она ни с кем не собиралась.

Уж моё, так моё!..

А может, вовсе не чувство собственности двигало материнским сердцем, а элементарное желание своему чаду простого счастья? А с этой разве мог он быть счастливым?!

Ребёнок?

Ой, от этого еще и дети рождаются! Которые на устроение судьбы положительно никак не влияют. Ну, что поделать! Расставание родителей не означает брошенность ребёнка на произвол судьбы. И отец остался отцом, в меру внимательным и в некоторой степени заботливым.

— Опять на рыбалку? — спрашивала Анютины Глазки своего соседа.

— Опять, Глазки мои! Но ты не скучай, я скоро приду.

— Ещё чего! Скучать!.. — не принимала игру в нежность хозяйка дома. — Вон кот пусть скучает. Ему хоть ротаны достанутся. А мне чего от твоей рыбалки?

Но старик не обижался на её притворное ворчание, поскольку брань милых им только в утешение. Да и не бранилась вовсе старуха Анютины Глазоньки, а просто разговаривала в своей манере, сквозь которую усматривал старик заботливую душу и чуткое сердце.

А сердце у старухи, кстати сказать, в последнее время часто прихватывало.

Второй вариант, который лет десять-пятнадцать спустя предложил Серебряный Ротан, был поинтереснее. Опять же молодость невесты, тем более что сам жених уже молодости не первой, её обаяние и некоторая утончённость, не то от природы, не то приобретённая в процессе занятий искусством. Да, искусство, по утверждению древних, вечно, а жизнь коротка. А жизнь семейная — ещё короче. Невозможно жить со сварливой женой! А отцом ребёнку и от второй жены, конечно же, он был хорошим. Ну, так он сам думал. Он не только стал отцом второго ребёнка, но и дедом — к тому времени у первого его ребёнка уже родился свой ребёнок.

— Удачной рыбалки! — желала старуха уходящему с удочкой старику. — Не стой долго-то, простудишься. Вон сегодня ветер какой!

— Спасибо, Глазки мои, — размягчался от неожиданного внимания старик. — Постараюсь не простудиться! А ты помолись обо мне.

— Не о ком мне больше молиться! — беззлобно отвечала старуха и смотрела на него такими ясными, как небо в солнечный день, глазами, что старик видел в ней не пожилую грузную женщину, а молоденькую милую девчонку. Видно, очень уж светлой была у неё не испорченная грязью мира душа. Как-то убереглась она и сохранилась в этом пансионате на лоне чистой природы.

Только сердце изработалось.

О ком же молилась старуха Анютины Глазки?

Детей у неё не было, близкие родственники уже отошли в мир иной. Но всё же старуха никогда не чувствовала себя одинокой, к ней всегда тянулись люди, и ей всегда было о ком помолиться. В её помянник — книжечку такую, куда записывают имена тех, о ком постоянно молишься, — конечно, попал и старик.

После второй неудачи недоверие возникло в душе стареющего жениха: нет никакой надежды на этого Серебряного Ротана!

Пока сам не приложишь усилий, ничего хорошего не выйдет!

И какой у Ротана выбор?! Раз-два и обчёлся. То ли дело — брачные объявления. Широта охвата, массовость, доступность — в смысле, что любой может прочитать и откликнуться.

И откликались!

И откликнулась.

Когда старик, будучи мужчиной в расцвете сил, познакомился с третьей своей половиной…

Нет, что-то не так, половина ведь может быть только вторая. Но ведь две половины у него уже были, хоть и не пришлись по душевному размеру и не прижились.

А вот третья!

Да, пусть будет не половина, а третья, так сказать, кандидатка на вторую половину. Вот!

Эта самая третья показалась нашему стареющему жениху совсем недалёкой. И он напротив её имени в блокноте написал: дура. Каково же было его удивление, когда после смерти его мамы, имевшей преданный и кроткий взгляд и бывшей ему единственным настоящим другом, он встретился с той самой «дурой» и влюбился, как говорят в таких случаях, по уши, то есть именно как самый последний дурак. Во всяком случае, выглядел он таковым: потерял рассудок и бегал за ней, как мальчишка!

А бегать приходилось не на соседнюю улицу и даже не в другой район города. Жили-то они к тому времени не только не в своём родном городе, но уже и не в родной стране. Он оказался в местах, где нет грязных прудов и неасфальтированных дорожек, она — там, где круглый год на синем небе кружится палящее солнце, а народ проживает эмоциональный и крайне общительный.

Она, в отличие от него, тяжело переносившего жару, не любила холода и, когда приезжала к нему, страдала.

— Он экономит на мне, — жаловалась она подруге, — не включает обогреватель. Почему я должна спать в шерстяных штанах?!

И через три дня полного взаимопонимания и абсолютного счастья (уж точно волшебного, хотя и обеспеченного не волшебным Ротаном) у них начинались размолвки. Они принимались спорить, доказывать свою правоту, убеждать, что действия второй половины никак не совместимы с любовью. Разругавшись в пух и прах за оставшиеся десять дней отпуска, они расставались, чтобы не видеться больше никогда.

Но…

Через месяц, иногда два, кто-нибудь из них звонил, и… встречи возобновлялись. Возобновлялись для того, чтобы вновь закончиться упрёками, ссорами и разрывом.

Чёрно-белый старухин кот был совсем неучёным, но днём и ночью ходил по пансионату как самое главное лицо, взирая на окружающих оценивающе и с чувством собственного непревзойдённого достоинства. Он неотступно крутился около старухи, когда хотел рыбы, и пока та не уступала, положив ему в миску что-либо рыбное, скандально орал.

Когда старик приносил улов, кот снисходительно терпел его. Если же старик вёл пустопорожние разговоры со старухой, толчась на кухне, кот неизменно оказывался между ними.

— Ревнует! — удивлялся старик.

Старуха весело смеялась и уважала кота ещё сильнее.

Или даже любила.

— У нас одна кровеносная система, — блаженно говорила третья кандидатка на половину, когда они встречались вновь, мучительно пережив три долгих месяца разлуки.

— Я чувствую тебя каждой клеточкой своего организма, — убеждённо говорил он.

Во всём их мнения совпадали. Вкусы были одинаковыми. Чувства переполняли их и казались бесконечными.

Но потихоньку подступал момент (да уж! без этого момента тут никак не обойтись), когда разрыв случился окончательный.

Наш старик впал в горестное состояние, как после смерти своей матери. Он потерял самого близкого на тот момент и любящего человека. Что же: эта третья опять оказалась не второй половиной?! Или они, не преодолев своей половинчатости, не смогли стать единым целым, несмотря даже на одну, как им казалось, кровеносную систему?

Если бы в этой неудаче принимал участие Серебряный Ротан, то он был бы и виноват. Но кто же сейчас оставил нашего старика одиноким, незащищённым и… всё ещё ожидающим свою настоящую вторую половину?

А почему, собственно, одиноким?!

Ведь у него были дети, внуки — к тому времени уже не в единственном числе — и множество знакомых.

Но он делал всё возможное, чтобы не понравиться человеку, и даже чтобы тот совсем отвернулся от него!

Однако почему-то не отворачивались.

Или — не совсем. Или — не сразу.

Своей мальчишеской задиристостью, умением говорить непроизносимые обычно вслух гадости он создавал вокруг себя человеческий вакуум, а потом, сидя в своей одинокой холодной конуре… разговаривал с диктором телевидения.

Нет, Анютины Глазки не была… никак не могла быть этой долгожданной половиной.

Она казалась просто соседкой по дому. Но как же хорошо, как беззаботно было ему с ней, встречавшей его в прихожей, когда он возвращался с удочками и небольшим, порой совсем мизерным — только для кота — уловом!

Они понимали друг друга с полуслова, смеялись над одними и теми же шутками…

Так и не выловив Серебряного Ротана в очередной раз, он уезжал в поисках своей второй половины, чтобы жизнь его, в конце концов, получила должное и соответствующее его представлениям завершение.

Старуха, как она давно привыкла, оставалась вдвоём со своим неучёным чёрно-белым постояльцем. Кот больше не ревновал её, так как было не к кому. Он запрыгивал к ней на грудь, если старуха, приняв таблетку, ждала, когда боль отпустит и её изношенное сердце успокоится…

Но проходила долгая в этих краях зима, и старик снова появлялся на пороге. И опять выходил он на берег заросшего пруда, закидывал удочку и ждал… ждал своей удачи.

И вот она улыбнулась ему!

— Ну что, отпустить тебя? — заигрывающе обратился к Ротану старик.

— А взамен? — вопросил серебряный невольник по-человечьи. — Умную, красивую, покладистую, заботливую, ласковую и вообще имеющую все женские достоинства?

— Какой ты догадливый, — не переставал шутить радостный от удачи старик. — Раньше бы ты попался мне!.. Так что?

— Что? — на секунду задумался Серебряный Ротан, а потом устало выдохнул: — Лучше отдай меня коту.