Фотограф Мария Прейгер
© Яша Хайн, 2018
© Мария Прейгер, фотографии, 2018
ISBN 978-5-4490-4721-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Стихи
Помнишь, пальцы твои на лице моём таяли
Влажный, тёплый сентябрь, и усталость уже заметнее.
Море в золоте и нестерпимо маняще-летнее,
Умирающий год с лохмотьями слишком пёстрыми, —
Завернуть бы его в кулёк и спрятать под простыни.
Помнишь зонтики, лужи, мосты и Ригу продрогшую?
Выжимая рубашки, носки, обнимать промокшую,
Молодую, дрожащую плоть — под одеялами,
Впиться в контур синеющих губ, словно кинжалами,
Культивируя клетки любви от шеи до талии.
Помнишь? Помнишь, пальцы твои на лице моём таяли?
Было это — как будто в кино, было и прожито,
Помнишь мокрую нашу любовь, помнишь? Так что же ты
Смотришь вдруг сквозь меня молчаливо,
чуть-чуть опасливо?
Ты же знаешь, что наши ладони… всё ещё счастливы…
Любить наивно, словно тот лопух
Искать вину и правду вне себя,
Смотреть спектакли жизни без билета,
Глазами улыбаться голубям,
Прикрывши рот сиреневым букетом.
Поняв, как в небе облака текут,
В течение семнадцати мгновений —
Ловить зрачками солнечный лоскут
И прятаться за ветками сирени.
Любить наивно, словно тот лопух,
Который вечно лезет под повозку,
Морщинки, ямочки чужих старух
И неуклюжесть худеньких подростков.
Прекрасны сказки — ласковой волной
Согреют сердце и прогонят холод, —
Когда же этот панцирь голубой
Был жизнью так безжалостно проколот?
Спектакли ночи — не моя вина:
Замкнувши круг, услышим злую повесть,
Что жизнь, как чаша, — выпита до дна
И в буднях серых — высосана совесть.
Очнуться, провожая взглядом тень,
Услышать — утро зимнее зевает,
И плещется в дожде весёлый день,
И ночь в туманной дымке исчезает.
Сюрреалистическое сонливое
Понять нюансы, шорохи и отголоски тишины,
Отмерить яда поцелуев в миллиграммах,
Вкушая зелье, улететь за тонкий ободок луны,
Залезть на острый пик своей кардиограммы
И… распластавшись среди звёзд, влететь, как беглое звено,
В твой тёплый сон, в котором мы — обручены давным-давно,
Обручены — голубоватым, тонким ободком луны.
Субботний вечер
Субботний вечер, я плыву по сини
Безбрежных и смеющихся небес;
Ко мне уже утратил интерес
И журналист, и город в никотине.
Гордясь своим присутствием на карте,
Мечта, прохладным октябрём звеня,
Рулетку раскрутила без меня
В хмельном, всепоглощающем азарте.
Тем временем, ловя тепло по каплям,
Живя в тени, забыв про календарь,
Любуюсь — как красуется фонарь
В прозрачной, нежной луже — и пока я
Бессилен вслух произнести банальность,
Пока шершавый мостовой асфальт
К груди прижал бордовый лист-медаль,
Пока мечта не рухнула в реальность —
Я буду здесь. Надеюсь, что когда-то
Проявит город личный интерес,
Гадая — как бордовый лист воскрес
В петлице Неизвестного Солдата?
Так повезло — сошёл с ума
Так повезло — сошёл с ума.
Не то, что был умён уж очень;
Без обвинений и суда,
Ведь псих — навечно непорочен.
В мозгу — прыжки и чехарда,
И ясность мысли не приемлю:
Несутся в небе поезда,
Их окна падают на землю.
Там из стекла растут цветы,
Хрустали синей цветоложе,
Бутон зеркальной чистоты,
В котором выгляжу моложе.
И в отражении — ландшафт,
В нём, головой кивая низко,
С цветами пьёшь на брудершафт,
А я стою к тебе так близко —
Вся жизнь уложена в черты
И в прядь волос белесой стали.
Остекленевшие цветы
С улыбкой пьяной наблюдали,
Как я — раздроблен изнутри,
Но внешне молод и нелепен,
Кричу тебе: «Смотри, смотри —
Как поезда несутся в небе!»
В мозгу — цветы и кутерьма.
Обман, предательство — снаружи.
Так повезло — сошёл с ума,
Снаружи — может быть и хуже.
Жить — несмотря на то, что дни короче
Мне в молодости ночью говорили,
Скрывая нежность под помадой алой —
Забудутся твои ошибки, милый,
А если нет — прикроем одеялом.
Дырявых простыней, проступков тени,
Чтобы от памяти земной укрыться,
От суеты и пагубных решений,
И вновь — бездумно в радугу влюбиться.
Жить — несмотря на то, что дни короче,
Дразня цветущей липы ароматом,
Украсть покой у светлой, лунной ночи,
Провозгласив, что я — твой император.
Поведать надзирателю-народу,
Прикрывшись саркастической улыбкой,
Что за ошибки — я плачу свободой,
И ты — моя любимая ошибка…
Упасть, не раздеваясь, на постель
«Заснуть не раздеваясь — привилегия молодых, пьяных и усталых».
Я. Хайн
Упасть, не раздеваясь, на постель,
Покрытую цветастым одеялом,
Сменив хамсин1 песчаный на метель,
Перебирая сны ночные вяло.
Зимы, метели нежная печаль…
Ведёт, петляя, к старости дорога.
И мне себя уже совсем не жаль,
А если жаль — то жаль тебя немного
За то, что скрыла в девичьей груди
Тревогу, чтоб весною не мешала
На холмик чистой радости взойти,
За то, что о зиме со мной мечтала.
В сухой, горячий, молодой хамсин
Учила петь, учила не сдаваться,
Шептала — «Ты мой вечный господин…»
Мечтам весенним суждено сбываться:
Гортанный голос вскоре зазвучит,
Отодвигая время и пространство,
И, улыбаясь, в память заключит —
Любовь — сразившую судьбы упрямство.
Клочки небесной грязной ваты
Не думалось, что мне так будет больно
И сумасшествием ночным чревато,
Когда клочки небесной, грязной ваты
Забьют артерии луны бездольной…
Судьбы твоей и правда, и вина
Полоска жёлтая у моря, горы.
В тех скалах ягоды лесные не растут.
Согреться солнцем в дырке синей шторы —
Так создают на юге временный уют.
Не злись — на юге будет всё, как скажешь.
Обнимет сердце сладкий розовый миндаль;
Забудь, как на Балтийском диком пляже
Сосновый ветер ныл про серую мораль.
Забудь холодный край, где так убоги
Дороги и дома в болотистой глуши,
Где брови и глаза предельно строги,
И подбородки смелы — на один пошив.
Забыть — от памяти шальной укрыться,
О ягоде лесной мечтая в тишине?
В горячей, южной позе возмутиться:
«Зачем холодный север помнит обо мне?»
Кислит во рту от клюквенного сока.
Не надо прошлых зим, их белой пелены.
Сквозь дырочку мне греет солнце щёку,
Бывает, в солнца луч — как в вечность влюблены.
А вечность, отвечая цепким взглядом,
Шепнёт: «Теплу и солнцу есть своя цена, —
И в том, что ягод нет лесных здесь, рядом, —
Седой судьбы твоей — и правда, и вина».
Пытаясь нащупать правильный рот
Мелькание глаз, огней и витрин,
Луч луны холодный и жёсткий
В надежде прорваться сквозь лабиринт
Улиц города — на подмостки
Театра, в котором каждый, как крот,
Ищет свет вслепую, тоскуя,
Пытаясь нащупать правильный рот
И убить печаль в поцелуе.
Тревожный напев, зачем же скрывать —
Луч на сцене, я — в середине.
«Не больно ли так, при всех, целовать
Эту рыжую в крепдешине?»
Я еду домой, с собой увожу
Рыжий свет — мне больше не надо.
«Не больно ли мне? — Я завтра скажу», —
Добавляю миру загадок.
Как солнце в море погибает
Декабрь и нет дождя. Жара,
Короткий день так быстро тает.
Слова бегут из-под пера,
И солнце в море умирает.
Быть тоньше — выбирать слова,
Точнее — выбирать и время,
Для слов, которые бросал
В закат — а солнце, в красном шлеме,
Не понимая, что в огне
Сейчас умрёт — ласкало море,
Светило нежностью — в окне,
На кухне, в узком коридоре.
В предсмертной, пламенной мольбе
Слова, покрывшись позолотой,
Неметь хотели и скорбеть
О солнце — молчаливой нотой.
Декабрь и нет дождя. Овал
Оконный сдержанно блистает.
На все слова сейчас плевал —
Ведь солнце в море погибает.
Улитка счастья
Тепло и вкусно так под одеялом,
Крадётся тихо по ступенькам ночь,
В мои ладони медленно вползала
Улитка счастья — ветреная дочь
Росы и листьев, падавших несмело
В ручьи и лужи, — плавая в воде
И упиваясь небом чёрно-белым,
Листва шептала Северной Звезде
О том, как, покрывая снегом горы,
Зима стучится ветром в наши сны,
И тучи, словно бархатные шторы,
Прикрыли свет. Дыхание весны
Ещё не близко, — лишь под одеялом
Улитка счастья, пальцы теребя,
Напоминает — жизнь не перестала
Любить, ласкать и согревать тебя.
Такие сны случаются не часто,
А главное — не раздавить запястьем
Улитку мокрую — за миг до счастья.
Последнее лето
В синих, знойных краях рассчитали на длинное лето
Стены комнат, мечты и вино, и девиц туалеты,
И накал фиолетовых красок пророческих снов,
Отвергающих смерть до прихода густых холодов.
Только это последнее лето — легко, быстротечно
Пронеслось, как пылающий факел, светя безупречно.
Отгорели, как пламенный флаг, накалив кирпичи,
Неотступные, жгучие мысли, исчезнув в ночи.
Дерзость нового дня отмела всю покорность бессилья,
Порождая сквозь бледный восход треугольные крылья,
Призывая к свободе лететь, не роняя пера,
До последней строки, до последнего лета… Вчера
Пожелтела листва. Не оставив на рельсах следа,
Пропыхтел паровоз, небо хмурилось, и в холода
Уходила душа, по небесному шару следя,
и мерцали в бездонном ущелье глаза, уходя…
Кусочек счастья — без пилюль
Мгновенья вечера из пыли
И красные судьбы глаза,
Две точки — свет автомобиля,
Растерянный, немой вокзал.
Асфальт в рубашке тёмно-серой
Блестел, а в лужах пустырей
Мерцали зыбкие фужеры
Ночных, чугунных фонарей.
Весь город в тихой летней страсти
Подставил нам своё лицо,
Кружился в неге соучастной
И сыпал ангельской пыльцой.
Там ты была ещё любимей,
Прозрачна, словно бальный тюль,
Без тяжести дневной и грима,
Кусочек счастья — без пилюль.
Смиренный вопрос, без права на вечность
Смиренный вопрос, без права на вечность,
Ещё далека дворовая слякоть,
Знакомый мотив, как запах аптечный,
Зачем же, еврей, молиться и плакать?
Тебе же не больно, — скажем, немножко
Трясёт в лихорадке слабое тело,
Белеют мозолистые ладошки
Вцепившись в скамью. А вечность звенела:
Послушай мой друг, ты всё-таки выжил.
Удушливый пепел в том небосводе,
Смотри мне в глаза, подвинься поближе,
Не плачь — тяжело тебе на свободе?
Тебе от свободы некуда деться?
Смотри, как луна по небу гуляет.
Тяжёлая память, нежное сердце,
И вечность тебя всегда обласкает.
Вручив монпансье, кусочки зефира
И шею замазав алой помадой,
Весёлая вечность светлого мира
Смеётся и дышит лунной прохладой.
Ночной поцелуй, простая награда
И вечности неразборчивый лепет:
Не плачь мой еврей, так плакать не надо,
Смотри, как луна красуется в небе…
Тель-Авив — плейбой
Неспящий город, комнаты и крыши,
Несутся тени в гонке лиц слепой,
Используя прохладное затишье,
Вкушает негу Тель-Авив — плейбой,
И бесшабашно двери на запоре
Ломает Тель-Авив десятки лет,
Зовя любовь и отметая горе —
Ликует небо в честь его побед.
Чудесный город — для людей в обносках,
Для молодых — он так честолюбив,
Для стариков и беженцев сиротских,
И для детей — любим и терпелив.
Он — в барах бесподобных и похуже,
Где все равны, и где открыта дверь
Для тех, чья жизнь — листва в прозрачной луже,
Будь ты студент или миллиардер.
Когда к утру свой плащ срывает море
И в омут страсти падает поэт,
И нет дверей, и страхов на запоре,
И городу лишь шторм гудит в ответ —
Тогда шальная шуба дождевая
Покроет мокрый город Тель-Авив
И молвит томно туча озорная:
«Плейбой — возьми с собой… презерватив».
Конец ознакомительного фрагмента.
