Цветы всегда молчат

Яся Белая, 2016

В юном возрасте Мифэнви Грэнвилл постигло большое несчастье, но она смиренно приняла свою долю. Однако у судьбы оказались на нее совсем другие планы. Но согласится ли своевольная принцесса с тем, что уготовила ей судьба? Джозефин Торндайк глубоко несчастна в браке, ведь, покорившись воле отца, она была вынуждена выйти замуж за человека, которого едва знала. Но она не отчаивается и верит, что ее мечта о настоящей любви обязательно сбудется. Но, может, счастье куда ближе? Стоит только присмотреться… Выращивать цветы – сложное искусство. Ведь одни из них капризны, другие, наоборот, неприхотливы. И лишь немногие умеют слышать язык цветов. Люди называют их садовниками…

Глава 7. Научи меня цвести…

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1875 год

Тем же вечером Мифэнви спустилась к ужину в бледно-голубом платье из тафты, оставлявшем открытыми ее худенькие плечи, обильно осыпанные веснушками.

Колдер, уже гладко причесанный, но по-прежнему с ног до головы облаченный в черное, окинул ее неодобрительным взглядом.

— Это крайне легкомысленно с вашей стороны, — прокомментировал он это одеяние, — в замке довольно холодно, можно простудиться.

— Когда женщина открывает плечи, она хочет, чтобы мужчина согрел их своими ладонями, — ответила Мифэнви. И Колдер, уже собиравшийся прочесть ей гневную отповедь, вдруг осекся и уставился в тарелку.

Пол переводил взгляд с невесты на брата и не понимал, что происходит. Поэтому он разлил по бокалам вино и радостным голосом предложил выпить за знакомство.

Но, несмотря на это, разговор не клеился, прерываясь долгими паузами. Мифэнви сидела, выпрямив спину и сжимая вилку. Колдер и вовсе отстранился в тень и молчал. Не в силах смотреть, как дорогие ему люди расходятся все дальше, Пол сказал:

— Мейв, может, сыграешь нам? У нас восхитительный рояль!

Это, пожалуй, единственное, что могло объединить их. Пол прекрасно знал, что в те моменты, когда было особенно тяжело, Колдер изливал душу в музыке.

— Рояль? Здесь? — удивилась она. — Как вы его сюда доставили?

— Это уже другой вопрос, — улыбнулся Пол и протянул ей руку. — Идем, я покажу тебе…

И заметил, что Колдер как-то странно посмотрел на их соединенные руки.

К столовой примыкала небольшая комната округлой формы. Через два стрельчатых окна в нее лился неровный лунный свет. Черный рояль, казалось, урча, словно огромный сытый кот, нежился в этом небесном серебре. Клавиши же в полумраке выглядели ухмылкой.

Мифэнви осторожно коснулась их, рождая нежные чистые звуки. Инструмент был в идеальном состоянии: видно, что им часто пользовались и бережно ухаживали.

Девушка подвинула табурет, слегка размяла пальцы и… Она точно знала, что будет играть — непременно Моцарта! Она любила его за волшебство и солнечность. За искрящуюся дивным светом абсолютную музыку, словно подслушанную где-то на небесах.

И сейчас, играя, она парила сама. Сияющая, тонкая в полосе лунного света. Пол заметил, что брат сначала смотрел на нее, не отрываясь, каким-то воспаленным, блестящим взглядом, а потом, откинувшись головой на дверной косяк, закрыл глаза и сложил руки на груди, погружаясь в свои мысли.

Пол сидел на скамейке, что занимала проем одной из ниш. Лицо его было в тени. Зато сам он хорошо видел их. Колдер, словно творение графика, высокий, прямой, темный, и Мифэнви, хрупкая и почти нереальная в этих лунных отблесках. Словно некий незримый художник нарисовал их, позабыв о других красках, кроме оттенков черного и белого.

И вот последняя нота чудной мелодии истаяла в воздухе. И Пол заметил, как брат его вздрогнул от этой внезапной, оглушающей тишины. Наконец Колдер отлип от дверного проема и, бросив почему-то уничижительный взгляд на юную музыкантшу, холодно произнес:

— Что ж, играете вы довольно сносно. Думаю, время от времени я смогу доверять вам свой инструмент.

С этими словами он резко повернулся и вышел, даже не простившись.

Мифэнви закрыла глаза руками и проговорила:

— Ты вправду думаешь, что я смогу понравиться ему? — голос ее дрожал от слез.

Пол подошел к ней и положил ладони на ее плечи.

— Успокойся, все будет хорошо! — сказал, сам едва веря тому, что говорит. — Иди спать, сегодня был трудный день.

Мифэнви поднялась к себе. В комнате она застала служанку — пухленькая миловидная девушка с золотистыми кудряшками, живыми карими глазами и смешным вздернутым носиком была как глоток жизни в мрачной атмосфере замка.

Девушка оправляла постель.

— Меня зовут Мэрион, — представилась она, сделав книксен. — И ваша ванна уже готова, миледи.

— Спасибо, — чуть смущенная такой заботой, сказала Мифэнви, — не стоило утруждать себя.

— Как же, хозяин сказал, что я должна делать все, что вы ни прикажете, — живо отчеканила горничная.

— Постойте, Мэрион, который из хозяев?

— Лорд Грэнвилл, разумеется.

— А разве оба брата не лорды? — удивилась Мифэнви.

— Тсс! — зашикала Мэрион. Оглянулась по сторонам, откинула штору на окне и даже нагнулась, заглядывая под кровать. Убедившись, что никакой соглядатай здесь не прячется, она взяла Мифэнви за руки и усадила на кровать. — Так вы, миледи, совсем ничего не знаете?

И Мифэнви поняла, что сейчас откроется еще одна из загадок замка Глоум-Хилл. Интересно, сколько же скелетов прячется по здешним пыльным шкафам?

— Сэр Колдер и сэр Пол братья только по отцу, — начала Мэрион. — Мать сэра Пола была некогда воспитанницей старшего лорда Грэнвилла. Он соблазнил ее. Она так и умерла невенчанная, дав жизнь плоду своего греха. Лорд Грэнвилл, сказывают, пришел в бешенство: ведь его жена, мать сэра Колдера, тоже умерла родами. Говорят, — она перешла на яростный шепот, — семя у него про́клятое! Так вот, он бесился, значит, хотел сэра Пола выкинуть на улицу, чтобы того съели собаки. Ей-ей, вы у Филдинга спросите, он это застал! Но тут сын вступился за малыша. Он по-своему любил бедняжку Лизабет, мать Пола, а она, сама еще почти ребенок, заботилась о нем как могла. Мальчишка держал ее за руку, когда та отходила, и пообещал не бросать ее сироту. Лорд пришел в такую ярость, что, говорят, чуть не прибил его. А наутро он выслал сэра Колдера с малышом и несколькими слугами сюда, в Глоум-Хилл. И только два года назад, уже умирая от сифилиса, он признал сэра Пола своим законным сыном и наделил его всеми правами и регалиями, что и полагаются лордам. И хотя в деньгах никогда не отказывал, толку от этого было мало: сэр Пол столько лет прожил — а по мне, так промаялся, вы ж знаете их, этих сплетников! — ненастоящим милордом. Поэтому если в Глоум-Хилле говорят «милорд», то имеют в виду только одного — сэра Колдера.

Сказать, что Мифэнви была шокирована этим рассказом, значило бы ничего не сказать. Ее нежное сердечко трепетало от щемящего сострадания, боли, презрения к отвратительному поступку старшего лорда Грэнвилла. Она судорожно сжала лиф платья, дыхание ее сбилось, а щеки пылали.

— Это ужасно! — вскричала она. — Я постараюсь! Я изо всех сил постараюсь, чтобы понравиться ему! Пол больше не будет так страдать! Никогда!

— Миледи! — испугалась, в свою очередь, ее горячности Мэрион. — Простите, простите, что разволновала вас!

— Вам совершенно не за что извиняться, милая Мэрион, — ответствовала Мифэнви уже спокойнее. — Вы правильно сделали, что рассказали. Ох уж эти мужчины! Они скорее стиснут зубы, чем покажут нам, женщинам, свою уязвимость!

— Это верно! Вы, миледи, говорите прям как ангел! — заявила Мэрион с такой уверенностью, будто каждый день слышала ангельские голоса. — Скажите, миледи, вы разрешите помочь вам переодеться и расчесать вас?! Я потом буду внукам рассказывать, что причесывала настоящую принцессу!

— О, дорогая Мэрион, наверное, я сейчас расстрою вас, но я никакая не принцесса! Мой отец — вовсе не король!

— Неважно! — радостно вскричала Мэрион. — Все равно все говорят, что вы — принцесса! Значит, так и есть!

Утром после завтрака Пол увел ее за собой.

Тропинка вниз была довольно крута, и Полу приходилось буквально нести свою невесту. Наконец спуск стал более пологим, и они смогли идти вместе, взявшись за руки.

Деревенька Хидвил приютилась в живописной ложбине гор. Осень щедро мазнула их желтым, но зелень еще не собиралась сдаваться, хотя и не была уже такой изумрудной. То там, то сям растекались сиреневыми лужицами сентябрины. Где-то вдалеке паслись козы. Вокруг царило воистину идиллическое умиротворение.

— Пол, это прекрасно! — захлопала в ладоши Мифэнви, и прекрасные глаза ее увлажнились от восторга.

— Я же говорил, Мейв, что тебе тут понравится! — Пол, сияя, глядел на нее. Взяв ее ладошку и поцеловав чуть выше перчатки, он сказал: — Давай обручимся еще раз перед лицом этой красоты?

— Пол! Милый-милый Пол! — проговорила она. — Мы обручались уже так часто — и перед ветром, и перед солнцем, и перед Глоум-Хиллом, что небо скоро сочтет нас язычниками и перестанет принимать наши клятвы.

Она подняла руку и приложила к его щеке, он накрыл ее ладошку своей.

— Когда ты собирался сказать мне, что ты — незаконнорожденный?

Он напрягся.

— Слуги уже рассказали?

— Да, живописали в красках. Но почему ты сам не сказал?

— Это что-то бы изменило? — с горечью спросил он.

— Если ты о моих чувствах — то нет. Но мы должны доверять друг другу. Что еще я должна узнать?

Пол задумался. Не все тайны были только его. Но она права, лучше начать сейчас, чтобы потом некоторые пыльные секреты не отравляли жизнь.

Он вздохнул и сказал:

— Десять лет назад у Колдера тоже была невеста. Нелли…

— О боже! — закрывая рот руками, испугалась Мифэнви. — Ты говоришь так… Та девушка… она умерла?..

— Лучше бы умерла! — сжав кулаки, прокричал Пол. — Он так любил ее! Он увидел ее в церкви на утренней службе и решил, что встретил ангела. У нее были такие невинные карие глаза. Колдер попросил ее руки, она ответила согласием. О, я помню тот день! Он весь сиял! Никогда больше я не видел его таким счастливым! Все шло к свадьбе, несмотря на ее простое происхождение: Колдер был влюблен, и ему было не до таких пустяков. Но вот однажды, вернувшись из Хидвила, он застал в замке отца — тот всегда приезжал неожиданно, не предупреждая… Так вот, там был наш отец и эта… эта… Нелли… Они… — Пол осекся, потом перевел дух и, густо покраснев, закончил: — Они лежали вместе… обнаженные…

Мифэнви пошатнулась. Пол подхватил ее. Она вся горела.

— Прости, что говорю. Но я должен… должен рассказать… Так вот, Колдер решил, что это отец так отомстил ему за то своеволие со мной, но тут влезла сама Нелли. Она сказала, что уже давно… давно… с нашим отцом…

Мифэнви побледнела.

— Да, столь вероломной оказалась она. Хотела выйти за Колдера, чтобы скрыть свой грех… Он выгнал ее, подрался с отцом и поклялся, что ни одна женщина отныне не переступит порог Глоум-Хилла, чтобы больше не причинять его обитателям боли! — он спрятал лицо в руках, его колотило.

Мифэнви ласково обняла его, пытаясь утешить.

— Воистину это мрачный замок, забирающий счастье… — тихо проговорила она.

— Это наш замок! Поколения Грэнвиллов жили здесь!

— Прости, я ни в коем случае не хотела обидеть тебя и твое родовое гнездо, — сказала она и нежно улыбнулась Полу.

— Все нормально, — уже спокойно ответил он и тоже улыбнулся, — ты не должна извиняться.

— Знаешь, — проговорила она, чуть покраснев и спеша перевести разговор в более мирное русло: — Я бы хотела, чтобы мой венок был из этих цветов.

Мифэнви кивнула на полянку, напоминавшую пестрый коврик в деревенском доме.

— Хорошо, думаю, в Хидвиле есть мастера, которые помогут тебе.

— Не нужно мастеров! Ты не представляешь, какой нудной бывает жизнь принцесс и сколь многому они могут научиться, ожидая, пока за ними явится их прекрасный герой! — она чмокнула его в щеку и начала собирать цветы.

Назад Мифэнви возвращалась одна. Пол помог ей взойти по крутой тропинке, а сам ушел в Хидвил, посмотреть, как движется подготовка к свадьбе.

Девушка шла с охапкой цветов, мечтая о том, какие она наделает венки, украсит их лентами и развесит вдоль главной лестницы Глоум-Хилла. Она заставит этот замок полюбить цветы! Лучше было думать об этом, чем о грехах и преступлениях, которые, словно паутина, повисли на его стенах.

В дом она вошла через кухню, раздарив по цветку поварам.

— Ангел! Сущий ангел! — неслось ей вслед, заставляя краснеть.

— Бедная, бедная девочка! — слышилось другое, заставляя вздыхать.

Она уже подошла к лестнице и собиралась было подниматься к себе, как сзади раздалось:

— Зачем вы притащили сюда этот мусор, миледи?! — Она обернулась — черные глаза Колдера метали молнии.

— Если вы могли заметить, милорд, это — цветы! — Мифэнви, к своему удивлению, поняла, что опять начинает злиться.

— Это мусор! Цветы здесь не живут более двух часов!

— У меня будут жить!

— Это почему же еще?! Потому что вы — самоуверенная глупая девчонка?! — его взгляд прожигал ее насквозь.

— Да как вы смеете со мной так разговаривать?! — внутри у нее все клокотало. Впервые в жизни кто-то оскорблял ее столь бесцеремонно. Пусть двор ее отца и был кукольным, но он все же имел некоторое подобие королевского, и она привыкла к почету и уважению.

Однако дерзкий лорд Грэнвилл только презрительно хмыкнул:

— Я, между прочим, у себя дома, где разговариваю с непрошеными гостями так, как захочу. Здесь действует мой этикет. Скоро вы станете моей невесткой, поэтому лучше вам сразу запомнить — ни один Грэнвилл никогда не потерпит, чтобы им помыкала женщина! А уж я — тем более! Потому что все вы — вероломные коварные существа!

Мифэнви закипала медленно, но неуклонно:

— Не судите всех одинаково!

— Вот еще! — с ехидцей проговорил он. — А чем это вы лучше других? Вчера — плечи, Моцарт, сегодня — цветы. Все эти ваши женские штучки из арсенала сведения с ума мужчин!

— А вы имеете что-то, против моих плеч, Моцарта и цветов? — спросила она едва ли не зло.

— Нет… — он уже набрал воздуха для очередной тирады, но тут она перебила его: вытащив из букета незабудку, невозможную в этих краях в сентябре, она швырнула цветок ему под ноги, проронила ледяным, истинно царственным тоном:

— Так утешьтесь же, несчастный! — развернулась и, подхватив край платья, пошла вверх.

Он же, как громом пораженный, стоял и смотрел ей вслед.

…В этот раз спуститься в гостиную ее заставили громкие голоса: братья на повышенных тонах выясняли отношения.

–…Свадьбы не будет! — Колдер с такой силой саданул по каминной решетке, что из камина едва не полетели кирпичи.

— Это не тебе решать! — взвился Пол.

— Мне, потому что теперь, после смерти отца, я — старший в семье. И вообще, из нас двоих я куда больше лорд, чем ты!

— Да пожалуйста, — закричал Пол, и в глазах его заблестели слезы, — забирай все эти свои титулы, замки и тащи их с собой в могилу! Я обойдусь как-нибудь и без фамилии Грэнвилл! Больно она мне нужна, измаранная этим ублюдком, который, к несчастью, был моим отцом!

Колдер уже занес руку, чтобы как следует врезать брату, когда между ними встала Мифэнви:

— Прости меня, Пол, и вы, милорд, — чуть поклонившись, сказала она спокойным тихим голосом, — но свадьбы действительно не будет. Вот, Пол, я возвращаю тебе кольцо и расторгаю нашу помолвку! Прощай, дорогой. Счастливо вам оставаться, лорд Грэнвилл.

С этими словами она отправилась к себе собирать вещи. Последнее, что она слышала, это был истеричный голос Пола:

— Ты доволен! Тебе нравится сидеть здесь бирюком — вот и сиди! И с этого дня у тебя больше нет брата.

В дверь стучали лихорадочно и настырно.

— Пол, я не стану с тобой разговаривать. Все действительно кончено, — бросила она через плечо, дрожащими руками заталкивая в саквояж очередное платье.

— Это не Пол, — ответили с другой стороны.

Она выпрямилась, несколько раз вздохнула и открыла дверь.

Он с порога опустился на колени, раздавленный, разбитый, с глазами больного пса:

— Простите меня! Я отвратителен! Просто… просто… я так давно живу один… совсем одичал, хуже горного тролля, — горько усмехнулся он, — разучился быть нормальным. А тут вы — сотканная из света! Являетесь и оглушаете меня юностью, музыкой, красотой… Простите меня! Не уезжайте! Останьтесь ради Пола! Он все, что у меня есть! Я очень люблю своего младшего брата и совершенно не готов потерять… И цветы… они правда здесь вянут… я проверял…

Она позволила ему припасть к своей руке — и осталась.

Вечером того же дня они устроили ужин примирения. На ней снова было платье, приоткрывающее плечи. И Пол снова надел ей на пальчик кольцо. Колдер был вежлив, обходителен — подал ей стул, положил на тарелку кусок торта побольше — и даже шутил. Правда, ничего не ел, только пил бокал за бокалом…

Пожелав им спокойной ночи, она уже собралась к себе, когда услышала разговор:

— Ты что, пытался приударить за моей невестой?

— О нет, это было бы слишком грязным даже для меня.

А утром была свадьба. Простая деревенская свадьба. И она шла по проходу, легкая и тонкая, в светлом безыскусном платьице и венке из осенних цветов. Фаты не было, но длинные золотисто-рыжие волосы, ниспадая до осиной талии, придавали ей сходство с нимфой. И Пол улыбался ей, счастливо и светло. Колдер тоже улыбался, поздравлял… и прятал за спину руки, чтобы близкие не видели, как у него дрожат пальцы… Но она все равно заметила…

…Теперь они могли сколько угодно целоваться и дурачиться… Едва выйдя из церкви, Пол потащил ее за собой, куда-то вверх…

— Ты должна их увидеть! — ликующе кричал он. — Это просто чудо, что они расцвели сейчас!

Она пыталась сказать, что не нужно, звала вниз. Но он лишь с мальчишеским упрямством мотал головой. Потянулся за ними, неловко повернулся и рухнул вниз, к ее ногам, со сломанной шеей…

В его широко распахнутых, еще счастливых глазах отражалось небо. В руках он сжимал букетик незабудок… Они тут же увяли и рассыпались в прах…

— Дин-дон, дин-дон, — прозвонил колокольчик…

Мифэнви лишилась чувств…

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год

Направляясь сюда, в Глоум-Хилл, Аарон Спарроу и представить не мог, что его встретят столь необычным способом. Меж тем замковая калитка открылась, и прямиком в его объятия влетела очаровательная блондинка. Она летела с такой силой, что, врезавшись в него, несмотря на свое довольно хрупкое телосложение, в буквальном смысле сбила с ног.

Немного придя в себя и помяв его обширный живот своими нежными ручками, она тут же воздела их к небу, закричав:

— О боже! Я, юная девушка, в объятиях джентльмена! Какой пассаж! Моя репутация погибла! О, горе мне! Есть только один все исправить: если вы джентльмен, в чем я ни секунды не сомневаюсь, то женитесь на мне!

Хотя видеть их могли только высохшие кусты вереска да вороны.

Поняв о чем, собственно, речь, Аарон стукнулся затылком оземь, улетая в сладостное небытие…

Колдер едва успел подбежать, чтобы подхватить падающую Мифэнви.

— Латоя! — заорал он так, что древние стены замка едва не заходили ходуном. — Латоя, черт тебя побери!

Она, конечно же, примчалась, поскольку вопль его, должно быть, было слышно на другом конце земли. Испуганная, как заполошная квочка, часто моргая своими длинными, словно веера, ресницами, она смотрела, как ее кузен с беспредельной нежностью и столь же беспредельным отчаянием прижимает к себе тоненькое тело Мифэнви. И на лице его было такое выражение, с каким идут убивать.

— Что случилось? Рассказывай, дрянь! — голос его звенел концентрированной яростью.

— Ничего, — запинаясь, пролепетала Латоя. — Мы просто поговорили!

— О чем вы поговорили?! — Латое почудилось, что начался камнепад. — Ну, о чем вы поговорили, что она потеряла сознание?! Что ты сказала ей, тварь?!

— О, так она жива! — ликующий возглас разбился о взгляд, ясно давший понять, что бы случилось с ней, Латоей, не будь Мифэнви жива. Поэтому она поспешила заверить: — Мы просто говорили о ханжах и морали! Кто бы мог подумать, что она такая неженка!

— Ах, вы просто говорили! — голос хозяина Глоум-Хилла стал предельно нежным, но глаза опасно сверкали. — Ну что ж, сейчас мы с тобой тоже… просто поговорим, — и, надежнее обняв Мифэнви, он направился к лестнице, ведущей на третий этаж, где располагались спальни. У края лестницы он обернулся, прожег взглядом Латою. — Жди меня здесь, маленькая дрянь, и если посмеешь сдвинуться хоть на йоту, я убью тебя, клянусь семью поколениями Грэнвиллов!

И Латоя застыла как вкопанная, не на шутку перепуганная, вмиг припомнив все темные легенды и слухи, что окружали имя ее кузена.

Поднявшись в комнату Мифэнви, бывшую комнату Пола, Колдер очень осторожно, словно величайшую ценность на земле, опустил невестку на кровать, откинул с лица золотисто-рыжую прядку, наклонился вперед, прислушиваясь к дыханью. Дыханье было спокойным, но глаза ее оставались плотно закрытыми. Невесомо поцеловав ее в лоб, он встал и, тихонько притворив за собой дверь, стремительно ринулся вниз.

Латоя действительно ждала его на том же месте, буквально приросла к полу. Сейчас она проклинала тот день, когда мать уговорила ее, опозоренную, уехать сюда, в Глоум-Хилл. Отправляясь в это путешествие, Латоя сильно рисковала — она происходила из такой далекой ветви Грэнвиллов, что степень ее родства с обитателями этого замка являлась весьма сомнительной. Но тем не менее наличие древней фамилии позволяло ей рассчитывать на некоторый успех предприятия, как делало прежде вхожей в лучшие дома Лондона. Историю Пола и Мифэнви она узнала от не в меру болтливой Мэрион, остальное легко разглядела опытным взглядом светской львицы. Версия про кузину показалась ей самой простой и надежной — чутье подсказывало, что спрашивать с нее гербовые бумаги, удостоверяющие родство, нынешние хозяева Глоум-Хилла не станут. А присочинить о своем знакомстве с Полом до их с Мифэнви свадьбы не составило труда. Честно говоря, у нее были основания полагать, что, узнав о ее грехе, Грэнвиллы отнесутся к этому спокойнее, чем лондонская знать: учитывая-то репутацию старого лорда Грэнвилла. Каково же было ее удивление, когда в лице Колдера и Мифэнви она наткнулась на святош, чопорных и застегнутых на все пуговицы. И вот теперь ей оставалось только стоять и ждать расправы.

Кара не замедлила явиться в лице Колдера. Он грубо схватил ее за локоть, основательно встряхнул и произнес свистящим от ярости голосом:

— А теперь выкладывай, о чем вы с ней говорили? И только попробуй мне что-то утаить!

По телу Латои пробежала дрожь возбуждения — властные, грубые мужчины заводили ее. И хотя Колдер был вовсе не в ее вкусе — слишком худой, слишком бледный, слишком отрешенный от земных страстей, — сейчас она отчаянно пожалела, что не заполучила его в мужья: она могла побиться об заклад, что в постели он более чем горяч.

— Ну же, я жду! — прошипел он.

— Твоя обожаемая, — она нарочно подчеркнула «обожаемая», — Мейв просто сделала из мухи слона!

— Поподробнее, пожалуйста, а там я сам разберусь, кто из чего что сделал, — недобро сощурился он.

— Хм… да просто эта святоша зашла ко мне — без стука, заметь! — когда я ласкала себя в ванной…

— Что ты делала? — с давешней вкрадчивой нежностью поинтересовался он.

— Я уже сказала! Зачем ты хочешь, чтоб я повторила это, Колди…

— Не смей сокращать мое имя, шлюха, иначе, клянусь могилой Пола, я пришибу тебя на месте…

— Ой, ладно она, но ты-то не изображай из себя святошу! Про похождения твоего папаши в Лондоне только глухой не знал! А яблочко от яблоньки, как известно… И твой любимый братик Пол разве не был бастардом?!

Он отвесил ей пощечину, да так, что она отлетела к стене.

— Колдер, ты что, спятил?! Ты же разобьешь мне лицо!

Он не ответил, лишь, с рычанием подскочив к ней, схватил за волосы, намотал на кулак и поволок к входной двери.

Она визжала, как раненый поросенок.

— Что?! Что ты собираешься делать?!

— То, что должен был сделать с самого начала, — собираюсь вышвырнуть тебя отсюда ко всем чертям! — прорычал он.

— Но мне некуда идти!

— Какое мне до этого дело?! Ты мне седьмая вода на киселе! Я не обязан о тебе заботиться!

— Колдер! Ты окончательно спятил, да?! Мне же больно! — вопила она, пытаясь вырваться, но лишь усугубляя свое положение.

— А мне противно, что я вообще вынужден прикасаться к тебе!

— Ты — маразматик, у которого сдвиг на почве длительного воздержания! Тебе следовало бы давно переспать с ней! Ты ведь хочешь ее, эту твою святошу Мейв! Ты ведь не раз мечтал раздвинуть ей ножки и как следует прочистить ее, а, Колдер?!

Он сжал ее волосы так, что ей показалось, будто сейчас слезет кожа, встряхнул ее, вызвав очередной вопль, и прорычал:

— Как смеешь ты, — он грязно выругался, — касаться самого ее имени своим поганым ртом!

Он волок ее по брусчатке двора, как тряпичную куклу, и Латое оставалось от всей души благодарить изобретателя турнюров за то, что ее прелестный задик еще не стерт совсем.

Наконец, достигнув ворот, Колдер, одной рукой все еще удерживая Латою за волосы, другой распахнул входную калитку и, проигнорировав мелькнувшую в проеме тень, швырнул свою дражайшую кузину вперед, снабдив напоследок солидным пинком. Хлопнув калиткой так, что затрещали доски, он отряхнул руки, крутнулся и понесся в сторону замка.

Черным вихрем он влетел в винный погреб, схватил ближайшую бутылку, шарахнул ее об стену, отбивая горлышко, опорожнил всю, не обратив внимание на то, что острый край рассек ему губу… Равнодушно смазав кровь, Колдер помчался дальше… Путь его лежал через помещения для слуг, и те в ужасе разбегались в стороны при виде хозяина. А испугаться было чего — кровь на тонких губах и подбородке, мертвенная бледность, дико горящие глаза, развевающиеся черные одежды…

— Загрыз! Не иначе загрыз бедняжку! Вампирюга! — шикали ему вслед люди, памятуя о том, что буквально несколько мгновений назад он куда-то тащил громко верещавшую девушку.

Только Колдеру сейчас было плевать на эти пересуды: темная фамильная похоть Грэнвиллов, давно заглушенная и задавленная, но разбуженная сейчас словами Латои, корежила его, почти лишая рассудка. Он несся к заветной двери, плохо соображая, что будет делать…

Наконец он распахнул дверь и замер… Мифэнви лежала в той же позе, в какой он ее оставил — такая хрупкая и до боли желанная. Он вошел и притворил за собой дверь, сползая по ней, ударяясь затылком и со сдавленным стоном хватая себя за волосы…

Грязные твари внутри него — наследие семи поколений распутников и сластолюбцев — бесновались, грозя вот-вот порвать железные цепи самоконтроля…

Глядя на Мифэнви, ему больше всего на свете хотелось содрать с нее это уродливое платье, обнажая усыпанные веснушками худенькие плечи, разметать по подушкам червонное золото волос и попробовать, каковы на вкус эти детски-припухлые, сейчас чуть приоткрытые губы.

Но он давным-давно, еще когда сам умолил ее остаться, чтобы отдать брату, запретил себе даже мечтать об этом.

А потом, когда она, юная и невозможно красивая, шла по проходу в церкви, чтобы принести брачные клятвы его брату, он шептал:

— Только будь счастлива!

Когда отрывал ее, бьющуюся в истерике, от безжизненного тела Пола и нес в замок, он шептал:

— Только не плачь!

Когда, потухшую и присмиревшую, удерживал за талию на похоронах, сам готовый ринуться в могилу за любимым братом, последним его родным человеком в этом мире, он шептал:

— Только не уходи!

Потом, когда целых полтора года бился с ее меланхолией и депрессией, шептал:

— Только живи!

И наконец, когда она сама впервые вышла во двор и сказала еще тихим, едва слышным голоском, что хотела бы здесь, на камнях, разбить клумбы и посадить цветы, он самолично таскал почву из долины и шептал:

— Только улыбайся!

А после цветы расцвели, и она впервые за много дней рассмеялась, и он понял, что победил. Победил мерзких демонов, что пытались, сбив его с пути потерями и горем, потушить ее свет.

И вот сейчас они вылезли вновь, алчущие и жаждущие, впивающие когти и зубы в его душу, и требовали: накорми! накорми! И ему приходилось всаживать ногти себе в ладони, иначе бы он, содрав с нее одежду, взял бы ее, зло и неистово, не делая скидки на хрупкость, не церемонясь с невинностью… Он бы упивался ее криками, слизывал бы ее слезы, терзал бы ее груди…

Колдер мучительно застонал. Как же давно у него не было женщины. По сути, у него никогда не было своей женщины. Те же, кого бы он хотел назвать своей, уходили к другим — к отцу, к брату… А ему же оставались только шлюхи. Он брезговал шлюхами, презирал себя за каждое посещение, но по-другому было просто нельзя, чтобы не слететь с катушек. Шлюхи у него были постоянные, чистые и проверенные, чтобы избежать участи отца. Он достаточно платил им, чтобы они принимали только его, чтобы терпели его утонченный садизм, настоянный на фамильной спеси и столь присущий выходцам из старинных аристократических династий…

— Но почему, почему ты не выбрала меня, моя Незабудка! — прошептал он горестно и обреченно. И тут длинные, загнутые и будто осыпанные золотой пыльцой по краям, темно-рыжие ресницы Мифэнви затрепетали. Она открыла глаза и встретилась с алчущей бездной его взгляда.

— Вы сказали — Незабудка? Та старуха… она тоже звала меня Незабудкой…

— Да, Мифэнви, Незабудка, — произнес он, когда дыхание все-таки восстановилось после недавнего забега по кругам ада, — цветок. Вы — Цветок. А я — Смотритель Сада ОРДЕНА Садовников^[2].

— Что еще за орден? Нечто вроде секты религиозных фанатиков? — почти с презрением сказала она.

— Нет, скорее, нечто вроде рыцарей — хранителей баланса и равновесия.

— Цветы, Садовники, тайный орден. Вы пугаете меня, Колдер. Это попахивает языческой ересью! — почти гневно проговорила Мифэнви. Хотя она и не отличалась излишней набожностью, ее тем не менее возмутило услышанное.

— Ничего подобного, — уверенно сказал он, вставая и отряхиваясь, — мы ведь охраняем Сад.

— Какой еще сад? — удивилась она. — И от кого?

— Сад, Мифэнви, только один. Тот самый, о котором сказано в Священном Писании, — Эдемский, — отозвался он. — Приходите ко мне в лабораторию, вам еще столько предстоит узнать… — с этими словами он поклонился и выскользнул из комнаты.

Мифэнви сидела потрясенная, не в силах поверить, что все происходящее — реальность. Сначала та старуха, теперь Колдер зовут ее Незабудкой. Пол тоже умер, сжимая в руке незабудки…

Ох, может, все-таки стоит сходить и выслушать его?

Раньше Мифэнви никогда не была в лаборатории Колдера. Ну химичит там себе, да и пусть химичит. Ее как-то и не тянуло. Поэтому сейчас, остановившись у солидной кованой двери, она приложила руку к груди, в которой испуганно колотилось сердце.

Наконец, собравшись с духом, толкнула дверь — та была чуть-чуть приоткрыта, вошла — и обомлела: кругом валялись пергаментные свитки и лежали стопы старинных книг, в перегонных кубах и ретортах что-то булькало, в шкафах стояли банки с заспиртованными фантасмагорическими тварями… Мифэнви удивилась, что не лишилась чувств при виде всего этого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Орден Садовников не придуман автором, а существовал на самом деле. Пик его деятельности пришелся на конец XVIII–XIX век. Действовал орден в Европе, в том числе и в Англии. По аналогии с масонами, вольными каменщиками, Садовники пользовались терминологией представителей своей профессии — отсюда «Цветы», «Смотрители Сада» и пр. В отличие от классической масонской ложи, орден Садовников делился на несколько мужских и две женские ложи. Мужские — внешние. Женские — внутренние, совершенно сакральные. Женщины считались почти богинями, хранительницами жизни. Мужчины же защищали и оберегали их. Во главе ордена стоял Мастер-Дракон. По некоторым сведениям, орден действует до сих пор. Автор позволил себе некоторые вольности, построив немного свою иерархию и наделив членов ордена сверхспособностями. Хотя кто знает, какие они на самом деле, эти садовники.