Охотница и чудовище

Ясмина Сапфир, 2017

Он – существо из параллельного мира, что питается гормонами страсти и уникальной аурой индиго. Голод для него – верная смерть, страшная и неизбежная. Любовь – тяжкое испытание. Она – охотница на таких чудовищ. Любовь для нее – боль утраты, невозможное и немыслимое счастье. Их объединили кровавые убийства, а еще чувство… Вот только какое?

Глава 2. Еслена

Девушка лежала в центре комнаты, на полу. Сломанное тело ее походило на выброшенный из бутика манекен, едва прикрытый длинным, разодранным в нескольких местах коктейльным платьем. Испещренные кровоподтеками руки, спина, выгнутая там, где не должна гнуться, вместо половины лица — кровавая каша.

Сломанная ключица острыми костяными пиками вышла наружу. Струйки бурой жидкости нитками расползлись по нежно-розовой ткани, спускаясь на пол.

Контраст невинного цвета платья, тонюсеньких бретелек на худеньких плечах, и тела, которое словно рвал дикий зверь, заставил меня сглотнуть. Мерзкий, колючий ком в горле не поддавался, застрял, глаза увлажнились. Я стиснула зубы и кулаки, сдерживая слезы. Девушка была намного моложе других жертв — неоперившийся птенчик, что наряжается в мамино платье, чтобы взрослые мужчины оценили расцвет ее женственности. От этой мысли мне стало еще хуже.

Девушка приглашающе раскинула ноги, согнула колени. Знакомая поза жертв наших чудовищ. До жути знакомая.

Крови вокруг почти не было. Нулячий белый паркет казался слишком чистым, слишком девственным для отвратительной картины.

Новая жертва. О ней опять писала «Фальстране» — заштатная газетенка, что киоскеры брезгливо швыряют в папку для бесплатной прессы. Зато ее виртуальный портал гудит от комментариев, подвисает от лавины запросов.

Макс встал, сходил на кухню, и пока я читала заметку про искромсанную модель, принес мне чай, а себе — кофе.

Балетный гостил у меня не раз и чувствовал себя как дома.

Стряпать Макс обожал. Это успокаивало его, воодушевляло, но сам балетный клевал как птичка. Иной раз, на встрече «могучей четверки» в кафе, мы с Магнолией стыдились своего обжорства, пока Макс лениво пощипывал мини-сэндвич или сырную нарезку.

Мерное гудение кухонной техники оповестило меня, что балетный занялся любимым делом. Новости встревожили его всерьез.

Не мудрено! Раньше чудовище не уродовало жертвы. Пило кровь, разодрав шею, и бросало мертвое тело на месте преступления. Откуда эта ярость? Эта жестокость? Ни картра, ни эмкре не кромсали добычу. В груди расчетливых хищников не сердца — кусочки льда. Нет в них места для безумной ярости, гнева и мести. Голод гнал эмкре и картра за жертвой, а сытость уводила прочь.

Тот, кто набросился на девушку, жаждал ее боли, стонов, мольбы о пощаде. Для картры и эмкре это все равно, что купить вкуснейшее вино и нечаянно расколоть бутылку по дороге домой. Увидеть лишь как впитывает земля настоянный годами напиток, поймать изысканный запах. И уйти, не солоно хлебавши. Сладкие гормоны — пища чудовищ — сменились бы желчной горечью гормонов ужаса и страданий.

И значит, все наши выводы ложны.

Я встала, потянулась, разминая затекшие за ночь в кресле мышцы. Взяла халат и побрела в ванную.

Максу не впервой ночевать у меня, как и не впервой видеть меня голой. Я не в его вкусе. Балетному подавай хрупких до костлявости гуттаперчевых фей.

Женщины из плоти и крови, как мы с Магнолией, для него слишком тяжеловесны, грубо скроены.

Пока я занималась собой, Макс бродил из гостиной на кухню, колдуя над очередным кулинарным шедевром.

А когда я закончила, надев трикотажные брюки с кофтой, на столе для десяти персон — так гласил ценник в магазине — дымились румяные тосты и сырные булочки. Чайник и кофейник напоминали о том, насколько не совпадают наши с балетным пристрастия к напиткам.

Смесь горьковатого аромата свежесваренного кофе с ментолово-ромашковым запахом чая перебивал запах чудесной выпечки.

Я присела к столу и захрустела тостами.

Макс взял поджаренный хлеб и, отщипнув пальцами кусочек, задумчиво произнес.

— Нам надо собраться снова. Всем. Тебе, Магнолии и Зандре. Это не те чудовища, о которых мы думали. Это что-то гораздо страшнее. Опасней и свирепей. И оно явно себя не контролирует.

— Что ты хочешь этим сказать? — холод в желудке заставил меня прервать трапезу.

— Я хочу сказать, красавица моя, — наставительно выдал Макс — привычно закинутая на колено нога его, начала раскачиваться. — Что он убивает легко, если жертва не выводит из себя. А если выводит — теряет контроль.

— Интересно, откуда такие выводы? — голод поборол во мне и страх, и отвращение. Я снова захрустела идеально поджаренным тостом.

— Первые жертвы, — Макс отправил в рот крошечный ломтик хлеба. — Почти не были растерзаны. Единичные раны, синяки от мощной хватки, ссадины не в счет. А эта… сама видишь, — его брови сошлись над переносицей, маятник ноги ускорился.

— А может это кто-то другой? — уточнила я, дожевывая тост, и берясь за следующий.

— Исключено, — Макс отверг мое предположение так, как отвергает учитель неверное решение задачки. — Данные вскрытия показывают, что кусали их тем же способом. В слюне нападавшего те же вещества, ДНК совпадает.

— И какое ДНК? — признаться, я не дочитала до этого момента.

— ДНК как ДНК, — пожал плечами Макс. — Ты прекрасно знаешь, что чудища мимикрируют под людей. Разницу в наших ДНК приборы пока не видят. Не изобрели еще люди таких устройств.

— Это что? Совет? Без меня?

Я подпрыгнула от радости, заслышав низкий, с хрипотцой, до ужаса сексуальный женский голос. Помятая, слегка опухшая Магнолия уже сняла туфли и нацелилась на тарелку с выпечкой.

Жива и невредима! Слава богу! Мы с Магнолией давно обменялись дубликатами квартирных ключей, вызнали оружейные тайники друг друга.

Я рванула на кухню, за новой кружкой. А подруга, как ни в чем ни бывало, уселась в мое кресло, откусила булочку, запивая моим же чаем.

Когда я вернулась в гостиную, Магнолия и Макс обсуждали вчерашний вечер. Как всегда подруга бешено жестикулировала, бубнила с набитым ртом, привставала, чтобы взять слово, но смешной при этом не выглядела. Скорее забавной, как девочка-егоза, что умиляет своей непосредственностью. Даже по-хомячьи набитые щеки придавали Магнолии особого шарма.

Подруга не помнила ничего, с того момента, как ушла с каким-то красавчиком в ВИП-номер отеля. Красавчика не помнила тоже, что удивляло гораздо сильнее. Магнолия выбирала мужчин придирчиво, тщательно. Высокая брюнетка, с фигуркой «что надо» и грацией пантеры — так окрестил ее наш четвертый индиго, метис Зандра, спутников на одну ночь находила играючи. Со скрипом, порой не без моей помощи, отваживала поклонников, которым этой самой ночи казалось мало. Впервые на моей памяти Магнолия затруднялась описать любовника, терялась в цвете волос, глаз и помнила лишь горячее, совершенное тело.

Мои опасения вернулись с новой силой. Но добавлять эту каплю дегтя в бочку меда беззаботного щебетания Макса с Магнолией я не стала. Не имело смысла. Эти двое слишком полагались на свою силу, на дар индиго, на энергетику, которой могли «сжечь» чужой мозг и электроприбор — неважно.

Их бесшабашность пугала меня. Особенно в свете утренних новостей. Я взяла себе стул, налила чай и продолжила завтрак, отрешенно ловя обрывки беседы.

— Простите, вы потеряли зеркальце, — на пороге гостиной, словно из-под земли вырос мой вчерашний «прыгун на голову». Золотые кудри в идеальном хаосе — залюбуешься, ультрамариновые глаза смотрят не мигая. Снова в памяти всплыл камышовый кот — дикий, но заинтересованный взгляд зверя, что выбирает хозяйку.

Мятый шелк белой рубашки кричал о богатстве, черный шелк брюк — о незнании меры.

Гость прислонился к косяку двери, полоснул странным, задумчивым взглядом по Магнолии — так смотрят на бомжа за столом с олигархами. Следующий взгляд красавчика предназначался Максу — нетерпеливый, негодующий. Гость чуть ссутулился, и грудные мышцы, плечи налились силой. Посмотрел на меня — резкость черт лица смягчилась, розоватый румянец проступил на персиковой коже. Он протянул навстречу руку, и на огромной, но вместе с тем изящной ладони блеснул кружок моего зеркальца. Надо же! И, правда, мое. Потеряла в потемках улицы, когда красавчик свалился с небес на голову.

–Утрата зеркала — плохая примета, — небрежно бросил Макс, удостаивая гостя неуважительным взглядом, и нога его бешено закачалась. — Это он вчера на меня набросился, — сообщил балетный, откусив кусочек тоста.

Я вгляделась в лицо красавчика — не смущен, не расстроен. Гость расправил могучие плечи, показав, что они шире максовых вдвое, развел руки в стороны и обезоруживающе улыбнулся.

— Я хотел отдать зеркальце, но не знал — стоит ли доверять такой ценный предмет неведомо кому.

Макс резко повернул голову — их взгляды с красавчиком пересеклись. Поднеси лист бумаги — рассыплется пеплом. Гость улыбнулся шире — понравилось, что задел Макса за живое.

Друзей у балетного не было, родственники давным-давно почили. Мы — «могучая четверка» — все, кто терпел его неуживчивый нрав, мирился со скверным характером, протягивал руку помощи.

— Да ты вообще кто такой? — возмутился Макс. Казалось, сейчас нога его слетит с колена — так она раскачалась. Пальцы балетного нервно отщипывали хлеб и сминали в шарики.

В отличие от Макса, Магнолия напоминала удава на охоте за кроликом. Не столько грациозно, сколько вызывающе откинулась на спинку стула, выпрямилась, выставив напоказ высокую грудь. Не прекращая смачно жевать, подруга откровенно, плотоядно оценивала достоинства фигуры гостя, будто его подали на десерт.

Полуулыбка мелькала на ее резко очерченных, маленьких губах.

— Меня зовут Мейзамир, — красавчик с небрежной грацией склонил голову в мою сторону. — Я, к несчастью, налетел на вас. И вы потеряли зеркальце. Такое наверняка очень жаль терять.

Поборов недоверие, я приблизилась к гостю — он не сводил с меня ультрамаринового взгляда, не моргнул, не шевельнулся. Отчего-то с каждым шагом смущение овладевало мной все сильнее. Сдерживая быстрые вдохи, я не взяла — выхватила из ладони гостя бабушкин подарок — складное зеркальце-камею из высокопробного серебра. Зажав в руке любимую вещицу, поспешила отступить. А красавчик, словно ловя меня, зашагал следом.

Мы двигались, как танцоры — глаза в глаза, мой шаг и вздох, его шаг и два выдоха. Когда я очнулась, прислонившись к стене, красавчик, как подросток однокашницу зажал меня в углу собственной гостиной. Я поразилась — насколько ровной, до тошноты идеальной выглядела его кожа. Ни единого прыщика, неровности, шрама. Наверное, моя кожа рядом с ней кажется наждачкой. Лишь крошечная родинка спряталась под густой золотистой бровью гостя.

— Полегче, слышишь, — из-за моей спины ворчливо осадил красавчика Макс.

— Ага, — только и смогла поддакнуть я, но нахальный Мейзамир не слушал.

Наклонился, как и я, сдерживая рваное дыхание, ближе, еще ближе. Мои ноги ослабели, а ультрамариновые глаза заполнили весь мир.

— Я рад, что дорогая твоему сердцу вещица не потерялась, — выдохнул красавчик почти мне в губы, «на лету» переходя на ТЫ. — Могу я рассчитывать на ответную благодарность?

Колени так и норовили подогнуться. Будто хотели, чтобы я рухнула в руки Мейзамира, и что-то подсказывало — он только этого и ждет. Странная химия между нами, давно забытая мной, будоражила сильнее густого кофейного запаха.

— Эй, вы! Может нам уйти? — сексуально хихикнула Магнолия.

Это привело меня в чувство, придало ногам силы. Но Мейзамир и не думал отодвигаться. Я уперлась ладонью ему в грудь, чувствуя, как бешено бьется под пальцами сердце, каменеют мускулы. Щеки красавчика зарделись горячечным румянцем, губы приоткрылись — алые, чувственные. Он втянул воздух, с нажимом выдохнул и с хрипотцой спросил:

–Так могу я рассчитывать на ответную благодарность?

Я выскользнула из ловушки между мужским телом и стеной, и отступила к столу. Мейзамир двинулся следом, и я не нашла ничего лучше, чем положить руку на плечо Макса.

Красавчик остановился.

— Как вы сюда вошли? — потребовала я. — За забор пускают только жителей дома, или они сами открывают магнитный замок. В квартиру я вас тоже не впускала.

— Проще простого, — пожал плечами Мейзамир, и странный, годами наработанный опыт мелькнул в его детальном объяснении. — Попросил одну из местных одиноких дам впустить путника, забывчивого настолько, что не взял ключ у своей… девушки… А дверь в квартиру была не заперта.

— И она поверила? — я знала ответ еще до того, как красавчик открыл идеально очерченные губы. Одиноких бизнесвуман в моем доме как рыб в пруду. Не всякая юная прелестница, у чьих ног разбиваются сотни сердец, устоит перед небрежно-галантным обаянием Мейзамира. Куда уж увядающей даме, для которой мужское внимание, ласка, такой вот пронзительный взгляд — еженощная мечта в холоде безлюдной квартиры.

— Без вопросов, — ни тени бахвальства не промелькнуло в голосе красавчика, ни капли иронии. Он говорил не о том, в чем убеждался не раз, не о том, чем кичилось мужское самолюбие — о том, что знал твердо, как дважды два.

Я вгляделась в лицо гостя. Макс и Магнолия наблюдали за нами с Мейзамиром как за кошками на мартовской крыше.

Балетный даже не качал, нервно дрыгал ногой, его взгляд исподлобья спалил бы уже весь наш небоскреб. Магнолия хищно улыбалась, попивая чай. Ее томный взгляд с поволокой скользил по красавчику, опускаясь так низко, как я бы себе никогда не позволила. Подругу это не смущало, веселило — вздорные, игривые искорки притаились в уголках ее глаз. Губы приоткрылись и ямочка на подбородке стала заметней.

Не просекли друзья-индиго, не обратили внимания на то, что встревожило меня, лишило покоя. Красавчик вел себя не просто как многоопытный покоритель сердец. Он обсуждал женщин, как научный феномен, как уравнение, чье решение просто и укладывается в схему. Мне стало очень не по себе. Кто он такой?

Немало энергии индиго ушло на вчерашние поиски Магнолии, но я усилием воли собрала остатки, и включила аурное зрение.

Нет, кажется, он не чудовище. Не было вокруг Мейзамира ни фиолетовых нитей, что сплетались вокруг эмкре и картра в затейливый клубок, ни темно-синего стебля энергии, что вонзается в небо. Его аура выглядела чистой. Изумрудно-голубой, с переливами — сильной, почти как у индиго, но иной. Может он и не чудовище, но уж точно не человек. Из параллельных миров наведывались к нам и безобидные существа. Любопытство, волшебство знакомства с новым миром манило их как бабочек солнце. Мифология исказила имена их рас, их внешность и наделила чуднЫми свойствами. Может Мейзамир один из таких?

Только сейчас, перемалывая в голове происходящее, концентрируясь на госте, я задалась вопросом, который должна была задать себе много минут назад. Что он тут делает? Зачем пришел? Чего хочет?

— Вы ответите мне на любезность? — Мейзамир все еще стоял неподалеку, расправив плечи и странно двигая пальцами. Словно в руках его кусочки материи и гость пробует их на ощупь — мягкие ли, шелковистые ли, тонкие ли.

— Что вы от меня хотите? — рубанула я в тревоге.

— Всего лишь десять свиданий. Десять, — повторил он, будто в этой цифре таился скрытый смысл.

— Чего? — грубовато поразилась я.

— Десять свиданий, — улыбка Мейзамира изменилась — не лучистая радость сияла в ней, мелькала затаенная досада.

— Это еще зачем? — растерялась я.

— Десять встреч, не так много за дорогую сердцу вещицу? Я мог оставить ее там, в луже. Пусть бы неловкий прохожий раздавил сапогом. Его несчастье — разбитое зеркало. Мне-то что? Я мог бросить его возле вашего дома, когда этот, — он невежливо ткнул пальцем в Макса. — Отпихнул меня, даже не выслушав. Но я принес его и прошу то, что не стоит ни денег, ни усилий.

Он говорил певуче, сладко, но не приторно и словно сетями опутывал. Красиво и без изысков заставлял поверить, что должна пойти на уступку, пообещать то, чего хотел.

— Да соглашайся уже! — хихикнула Магнолия. — Я с вами в клубах поразвлекаюсь.

Я подняла на Мейзамира глаза — что он думает о таком раскладе?

— Ну и? — развеял мои сомнения красавчик.

— Только не на этой неделе. В понедельник позвони. Меня, кстати, зовут Еслена, — с непонятой самой себе укоризной сдалась я.

–Знаю, — улыбка Мейзамира лучилась удовольствием. — Сказала соседка, что впустила меня в дом. Позвонить? — он достал из кармана сотовой. Темно-зеленый, лакированный, с изящной золотистой гравировкой. Такие не продавались уже лет сто, если не дольше. Да и тогда выпускались ограниченной партией, для элиты.

Я продиктовала номер, и Мейзамир заторопился к дверям. Я слышала, как он застыл, в ожидании провод, но не двинулась с места. Красавчик очень тихо вздохнул, словно слегка запыхался. Щелкнула дверная ручка, звякнул датчик магнитного замка — гость ушел.

— Это я, растяпа, забыла дверь закрыть, — пожала плечами Магнолия, и на лице ее было написано — не жалеет подруга ни граммульки.

— Так что с нашим убийцей? — от вопроса Макса я словно очнулась.

Казалось, Мейзамир замутил мой рассудок, одурманил, изгнал посторонние мысли. Между нами возникла и крепла непонятная, пугающая связь. Он двигался и дышал в одном ритме со мной, делал то, что я еще могла позволить, не взвиться от невоздержанности чужака. Дразнил сильным, чувственным мужским шармом.

Нарочно ли, случайно, ловил меня красавчик в сети влечения, заманивал, как умелый охотник недоверчивую добычу.

И от него не исходила опасность. Точнее, исходила, но не для меня. Я видела аурным зрением, ощущала инстинктивно — Мейзамир не обидел бы меня, не задел бы резким словом, не причинил бы ненароком боль.

Я села за столик и принялась жевать тост, вкус которого внезапно стал травянистым, никаким.

*** Мейзамир

Меня тянуло к ней как магнитом. Так тянет к еде, когда тело близкО к разложению.

Будь я человеком, лишь легкая заинтересованность тронула бы душу. И кто знает, переросла бы она во что-то серьезное или нет. Или другая, мимолетная страсть унесла бы меня прочь от незнакомки, к другой красоте, другому теплу.

Но я не человек.

Зеркальце, серебряная безделушка, помогла мне попасть в ее дом, вырвать ее слово.

Мы двигались по комнате — ее шаг, мой шаг, ее маневр, мой маневр. А ее друзья следили за нами, как за канатоходцами под куполом Цирка.

Я не чувствовал ни рук, ни ног, лишь грохот сердца в ушах, лишь желание, лишь тяжелый воздух в груди, плотный, как вода.

Я не мог оторваться от ее глаз, но оторвался, когда надо было уйти.

Десять — цифра соблазнения у рирров. Если женщина твоя, смотришь, чувствуешь — твоя и все тут — просишь десять встреч. Ни единой больше, ни единой меньше. И соблазняешь, и показываешь, как с тобой прекрасно, и как без тебя плохо. Убеждаешь — как с тобой легко, и как безопасно.

Для рирра та самая, что тронула его сердце, уже часть его самого.

Я едва сдержался, отвлекся на Еслену, чтобы не броситься, не порвать на куски женоподобного красавчика в ее кресле. Но что-то подсказывало — не так он прост. И дело даже не в том, что передо мной, в расслабленно-выжидающей позе сидел охотник за такими, как рирры. И не в том, что Чернобровая развалилась тут же, изучая меня, как в кафе, словно быка-производителя. Дело в том, что сердце выпрыгивало из груди, а Еслена отскакивала от меня, как от чумного. Я не понимал ее, не мог разгадать. Индиго ли, охотница ли, женщины всегда млели от меня. Я вертел ими, пользовался, без особого труда добивался желаемого. Я пил индиго не раз и не два. Не таких сильных, как Еслена. Их — наперечет. Наверное, поэтому они — все как один — заделались охотниками. Но я питался индиго много лет, сберегая хрупкие жизни смертных. И ни одна из них не помнит меня, не укажет пальцем. Даже сверхрегенерация индиго на моей стороне.

Крохотные ранки на шее Магнолии, словно десятки уколов тончайшими иглами, заросли бесследно. Никто не заметил их, даже она сама.

Чернобровая оправилась быстро — сидела, хрустела булочками, наблюдала за мной и Есленой. А красавчик отпускал едкие замечания. Я еще встречу его, охотника, где-нибудь во мраке ночной улицы. Подкараулю и мы решим наши разногласия по-честному, как мужчина с мужчиной, как хищник с хищником.

Мне понравилось как кто-то, быть может, такой же рирр, как и я, расписался на его лбу. Еле заметный шрам, а сколько удовольствия понимать, что никогда ему не быть таким идеально красивым, как я. Я уже не говорю про уродский толстенный ноготь — словно несколько ногтевых пластин кое-как наросли друг на друга. Верный признак того, что ноготь вырывали. С темным наслаждением я думал о боли, что пережил красавчик. О том, что могу положить перед Есленой свои удлиненные, правильной формы ногти, а не стеснительно прятать их, загибая палец вовнутрь, как делал охотник.

Уходя от Еслены, я заметил, что она с друзьями изучала кровавые происшествия.

Отца беспокоили многочисленные жертвы. Он боялся, что в нашем мире возродились старые расы. Мы мысленно похоронили их, потому что давно не встречали. Но никто не видел их гибели, не находил их скелеты, не входил в пустынные подземные города. Они могли выползти из темного логова, как склизкие черви из рыхлой почвы. Прийти в мир людей, чтобы восстановить утраченные за вековой сон силы. Или того хуже — чтобы пробудить самых древних.

И я испугался. Чувства — человеческие, утомительные — накрывали одно за другим, не давая ни минуты, чтобы привыкнуть, адаптироваться. Я боялся за Еслену. Я видел — охотники нацелились на тех, кого не принято поминать в нашем мире вслух. Я понимал — они не отступят. Сильнейшие индиго, сверчеловеки, полагали, что все им по плечу.

Я вызвал слугу из родного мира. Надо сообщить, что остаюсь тут, рядом с Есленой. Охранником, приблудным дворовым псом, что спит в конуре, но перегрызет глотку ради хозяйки.

И пока энергетическое письмо летело сквозь пространство, я отправился к владелице дома Еслены. Я намеревался выкупить любую квартиру, поближе к охотнице. И сторожить ее, днем и ночью.

Другие планы еще не дозрели в голове. Десять свиданий, у меня только десять свиданий. Эта мысль отрезвляла, отгоняя дурман воспоминаний о встрече с Есленой. Охлаждала, ненадолго снимала жар, завладевший нижней половиной тела и головой.

Есле-ена… Мне нравилось перекатывать на языке ее имя, мысленно произносить его, растягивая гласные. Есле-ена-а…

Утренняя дымка медленно, но верно освобождала улицы города. Ночная прохлада схлынула, солнце прогревало воздух и землю.

Взмыли в небо машины — люди спешили по будничным делам. Погасли неоновые вывески — давно в них не было этого газа, а название так и осталось. Высокие ограды вокруг домов под напряжением выпускали смурных горожан на работу, сменить уют жилья на отчужденную атмосферу офисов.

Еслена никуда не торопилась. Надо выяснить — работает ли она. И если да, то где?

Найти адрес домовладелицы оказалось плевым делом — он выделялся жирным шрифтом на всех подъездных объявлениях. Хозяйка стройфирмы торопилась избавиться от остатков квартир, в уже почти целиком заселенном доме.

Что ж… проверим, не растерял ли я совсем обаяние рирров. Еслена поколебала мою уверенность в себе. Может чувства изменили ауру? Но ведь не внешность же! Если только ей по душе малохольные грации, вроде красавчика в кресле… Тогда я убью его.

Много столетий минуло с тех пор, как я в последний раз убивал человека. Тот был охотником тоже. Самоуверенным, сильным и ловким. Мы кружили в танце смерти, испытывая ни с чем несравнимое удовольствие от каждого пропущенного противником удара. Взвиваясь от восторга от каждой чужой капли крови. И он уступил мне совсем немного. Но этого «немного» хватило, чтобы оставить на земле обмякшее тело, из которого неспешно уходила жизнь.

Я убью красавчика, если пойму, что Еслена предпочла его. Убью, и если он не прекратит мешаться под ногами. У Еслены может быть только один мужчина. И если это не буду я, не будет никто.

Домовладелица обитала в соседнем с индиго доме.

Он мало чем отличался от остальных. Разве что фасад кричал о показной дороговизне, да клумбы вокруг больше походили на сады. Металл и пластик сменили бетон и кирпич, и здания стали похожими на скульптуры в стиле кубизма. Наросли этажи — облака садились на небоскребы, чтобы передохнуть в своем вечном пути. Восхищали технологии — теперь здания строились без противовеса, удерживались на месте специфической энергией. Люди звали ее «антигравитацией».

Взлетели к крышам магистрали, мосты, пешеходные тракты, оставив землю дебрям густых лесов, пестрым коврам полей.

Ограда в три человеческих роста, под напряжением, охраняла элитный дом — цель моего путешествия.

Я позвонил в домофон и услышал строгий, осиплый голос:

— Ало?

— Я хочу купить у вас квартиру, желательно, поблизости от квартиры номер 333, — сходу сообщил я.

Замок со звоном открылся, и я прошел во двор, а затем и в подъезд.

Внутри дом не настолько кичился убранством, как снаружи. Замысловатые металлические узоры выпуклыми гирляндами не спускались сверху вниз. Подъезд встретил меня скромной, но подкупающей чистотой.

Лифт дернулся и резво взлетел на сотый этаж. И почему богатые люди так любят забираться поближе к небу?

Я позвонил в одну из двух квартир на этаже — элитные лестничные площадки на большее количество и не рассчитывали.

Дверь отворилась немедленно — хозяйке не терпелось сплавить имущество. Обратить нечто вещественное — квартиры, где можно спрятаться от дождя, выспаться и помыться в виртуальное представление о власти над миром — в местную валюту.

Дородная женщина лет сорока пяти выглядела потасканной и усталой. Круги под глазами, резко очерченные морщинами черты, портили былую привлекательность. Черты у домовладелицы были мелкими, аккуратными. Большие глаза даже без косметики притягивали внимание.

В их темно-карей глубине таились несбыточные мечты о близости, о родственной душе, как и у всех женщин. Одинокие ли, замужние ли, немногие из них лучились неподдельным счастьем. Не изображали его на зависть подружкам, назло недругам.

И я не без облегчения понял, что домовладелица впечатлена. Никуда не потерялась моя риррская привлекательность. Жаль, Еслене она как рыбке зонтик.

— Я хотел бы купить квартиру рядом с квартирой 333, — повторился я.

Эрмина Валькости пропустила меня в длинную прихожую. Квартира Еслены, втрое меньше площадью, казалась намного уютней, изумительно просторней.

Мебель громоздилась здесь, главенствовала, захватив слишком много пространства.

Три массивных деревянных шкафа завладели доброй половиной прихожей.

Треногая рогатина — модный нынче интерьерный аксессуар — почти перегораживала дорогу в гостиную.

Я проследовал за хозяйкой в комнату, лишь вчетверо меньше наших королевских бальных залов. Одинокое жилье женщины, с неустроенной личной жизнью заполоняла не только мебель. Декоративные вазы, экибаны, амфоры, наподобие древнегреческих сосудов, были повсюду, куда ни кинь взгляд.

Я знал эти признаки душевного сиротства — видел их не раз и не два.

Человеческие мужчины заполняли его работой — пахали как проклятые, а домой возвращались лишь, чтобы спать. Женщины — домашними питомцами или хобби. Непомерное украшение жилища всем, что ни попадя, уборка до больничной санитарии — частые недуги одиноких и богатых дам.

— Прошу, — хозяйка указала мне на великанский диван. Я еле протиснулся между подушками. Четырехугольные звери, шарики с богатым орнаментом, сердечки — диван походил на витрину.

Эрмина устроилась напротив, в кресле, где разместилось бы еще двое женщин ее комплекции, и протянула каталог.

Внезапно эмоции брызнули через край. Вот оно, то, что приблизит меня к Еслене! Куда она денется из собственной квартиры? Я жадно выхватил папку из рук хозяйки. Меня словно вело провидение — рядом с Есленой продавались сразу две квартиры. Одна прямо над охотницей, вторая — по соседству. Поколебавшись, я решил, что встречаться на площадке отличная идея. Я ушел от Еслены меньше часа назад, но уже умудрился соскучиться.

По ее растерянной хрупкости, по вызывающей уверенности. По особой, лишь ей присущей грации. Только Еслена была такой хлесткой и резкой, как кобра в момент атаки, такой гибкой и сильной, как львица на охоте. По тому, как от волнения рвалась из одежды грудь Еслены, и как она на меня смотрела. Как взбудоражено сверкали красно-карие глаза, как приоткрывались сочные губы, от которых пахло мятной сладостью.

Неожиданно и совсем неуместно отозвались воспоминания в моем теле. В паху потяжелело и набухло. Я торопливо прикрылся папкой, сделав вид, что продолжаю изучать ее.

Показывать хозяйке такой огромный бугор на брюках не самая удачная идея. Мало ли что придет ей в голову? Примет за маньяка, вызовет полицию. Тонкий шелк не скрадывал, как нарочно, подчеркивал изменения тела.

Веками орган наливался лишь перед сексом, «запускался» от мыслей о близком пропитании. Я возбуждался по собственной воле и также легко мог охладиться. И вот на тебе! Еслена далеко, в соседнем доме, я лишь думал о ней, вспоминал, смаковал. Расширенные от удивления глаза, припухшие губы — картинка не уходила, перед внутренним взором словно фильм крутился о нашей встрече. А возбудился я тогда ужасно.

Тело упорно повторяло новый опыт. Настолько упорно, что вскоре я напрягся от боли, а мягкая материя показалась жестче металла.

Я сгреб в охапку подушку, положил ее на колени и водрузил сверху папку, продолжая бездумно листать ее. Я не видел букв, строчки плыли перед глазами, я видел Еслену, и от этого все лишь ухудшалось.

Выручила Эрмина, нарушив паузу предложением.

— Может принести вам воды? Или кофе?

Я ненавидел кофе, но сейчас готов был выпить что угодно, лишь бы протянуть время. Я не смог сформулировать ответ, лишь кивнул, изо всех сил растянув губы в фальшивой улыбке.

Эрмина встала и томно выплыла на кухню — рисовалась передо мной.

Деньги я мог перевести на ее счет в любую секунду, документы оформить дистанционно, в виртуальном пространстве. Главное покинуть квартиру хозяйки, не заработав ярлык маньяка-извращенца. Сейчас у меня были все шансы.

Ни сумок, ни барсеток я не носил. Лишь карточки с виртуальными деньгами в кармане — удобнейшая штука для тех, кто любит гулять налегке. Универсальные мерила достатка — золото и бриллианты нашего мира — местные банки охотно превращали в деньги.

Когда Эрмина вернулась с кофе, у меня родился единственный вариант.

— Я присмотрел две квартиры, — голос слегка осип, и я прочистил глотку, хлебнув кофе. Какая же отрава! Горькая, вонючая! И как люди пьют ее?

— Могу я взять с собой каталог, деньги пришлю часа через два, по виртуалу. Каталог верну тоже завтра. Что скажете?

На слова «деньги» и «пришлю» хозяйка среагировала, как я и рассчитывал.

Улыбка растянула сухие губы, с глубокими трещинками морщинок. Под глазами отчетливо прорезались «гусиные лапки», провалились прежде едва заметные морщины вокруг рта. И женщина разом постарела, подурнела на много лет.

Вот что делают с людьми деньги! Как ни странно, эти мысли охладили лучше ведра льда. Я взял папку, ловко прикрывая все еще слишком выпуклую часть брюк, встал и поспешил на выход.