Увидеть свет

Ярослав Зарин

Доминик Вейл – известный художник, ведущий уединённый образ жизни. Дни и недели у него расписаны по минутам, и он никогда бы не отказался от собственных ритуалов, если бы… в городе не появился убийца, чьи преступления заставляют Доминика снова и снова задаваться вопросами – что есть красота, не должно ли творцу выискивать новые, даже кажущиеся жуткими способы запечатлеть и раскрыть её зрителям? Может ли чужая жизнь стать холстом для художника?

2

До следующей среды Рик почти не беспокоил звонками и рассказами. А может быть, он и не был в курсе, как на самом деле продвигается расследование. Эдгар тоже молчал об этом, но он всегда был не из тех, кто любит поболтать о работе. Раньше Доминик даже не заметил бы такого, но теперь он жаждал узнать больше. Ему хотелось заглянуть за кулисы страшного шедевра, вот только это выглядело бы чересчур странно.

Понимая, что никакой логики в неутолимом желании нет, он стал больше времени уделять картинам. Однако всё равно не мог должным образом сконцентрироваться и отвлечься от фотографий, будто навечно отпечатавшихся в памяти. Возможно, впервые он так жаждал встречи с друзьями.

Привычный ресторан взволновал настолько, словно превратился в хранилище тайн. Доминик выбрал столик, стоявший в углу у окна, откуда открывался впечатляющий вид на набережную. Ожидая, он не сдерживал воображение, ему представлялось, что точно так же где-то сейчас заходит в ресторанчик убийца. Каким видится ему мир? Что он принимает за красоту, чувствует ли тонкость, ощущает ли, как пронизывающе прекрасен бывает свет?..

От размышлений его оторвал Рик, он появился позже, чем обычно, и казался крайне озабоченным. Эдгар тоже опаздывал.

— Извини, — начал Рик сразу, и Доминик слегка улыбнулся — чуткость друзей к его причудам всегда приносила ему удовольствие, а всякому человеку из близкого круга было известно, как он щепетилен в вопросах пунктуальности. Впрочем, Доминик не мог не признать, что сегодня ожидание совсем не разочаровало, напротив, только приятно подразнило. — Задержался у федералов.

— Вот как, разве они не получили от тебя всё, что хотели? — удача явно была на его стороне, и Рик пришёл именно в том настроении, в котором любил порассказывать о работе.

— Как будто бы, — пожал он плечами. — Но теперь мы изучаем огромный архив фотографий, чтобы найти хоть что-то похожее. Не будешь возражать, если я закурю?

— Нет, — Доминик предполагал, каково это — копаться в тысячах снимков, где предстают самые кровавые сцены. — И что дали ваши изыскания?

— Тебе, что ли, интересно? — Рик усмехнулся, но, не увидев ответной улыбки, продолжил: — Пока что ничего полезного не нашлось.

— Почему они пригласили тебя? Разве мало сотрудников? — Доминик перелистнул меню, стараясь, чтобы это выглядело непринуждённо.

— Скорее, они прислушались к тому, что я говорил. Про некий художественный код. Он ведь там есть, да?

Доминик не мог ответить сразу. Он, конечно, понимал, что Рик должен был заметить этот нюанс, но теперь пришлось бы разделить сокровенное ощущение причастности к тайному знанию с ним, а Доминик совсем не хотел подобным делиться.

— Возможно, — подобрал он нейтральное слово немногим позже. К их столу уже спешил Эдгар.

— Простите, — шлёпнулся он на стул и, отдуваясь, откинулся на спинку. — Вот уж хлопотное дельце.

— Какая у тебя теория? — у Рика даже глаза загорелись.

— Думаю, её изнасиловали в детстве, — не моргнув глазом отозвался Эдгар.

— Кого? — нахмурился Рик, а Доминик улыбнулся, оценив шутку.

— Мою пациентку. Бекку Валдис, — Эдгар сделал знак официантке. — А почему ты вдруг заинтересовался моей работой?

— Да к чёрту твою Бекку, — разозлился Рик. — Ты говорил о другом, я-то знаю.

— Мои теории не подлежат разглашению, — Эдгар кивнул подошедшей девушке. — Фирменное, пожалуйста, и то вино, что мы пили на прошлой неделе. Господа?

Доминик сделал заказ, едва подавив желание допросить Эдгара, настолько ему было любопытно, каким тот увидел маньяка. Рик почти ничего не взял — то ли слишком обидевшись, то ли слишком устав, чтобы есть.

— Могу только одно сказать, — уже позже заметил Эдгар, когда бокал вина всё-таки заставил его смягчиться. — Это весьма неординарная личность, и проблемы у него тоже неординарны.

— Да уж, не всякий обыватель принимается так зверски убивать людей, — Рик хмыкнул. — Но я бы хотел какой-то конкретики.

— Я всё ещё против того, чтобы считать его художником, — Эдгар примирительно поднял руку. — И, пока ты не начал доказывать мне обратное, скажу — он близок искусству.

— Но сам не пишет? — понял мысль Рик. — Завсегдатай выставок?

— Вполне возможно.

И глядя в лицо Эдгара, Доминик вдруг почувствовал, что есть и ещё один смысл у того, что произошло. Или, может, у того, как это произошло. Маньяк, психопат, кто бы он ни был, понимал, что такое чудовищное одиночество. Он жаждал общения. И то тело, так беспомощно прекрасно и уродливо распростёртое на земле — это безмолвный крик, письмо адресованное тому, кто умеет читать.

***

Теперь смотреть утренние новости стало интереснее. История маньяка обретала подробности — по большей части вымышленные — но, изучая весь этот ворох информации, Доминик улавливал крупицы истины. Для него это тоже превратилось в творчество: он собирал внутри себя мозаику, кусочек за кусочком, точно пытался вылепить и наконец-то узнать в лицо человека, который сотворил величайший шедевр или ужасающее преступление. Вопрос до сих пор оставался открытым.

В картинах начал преобладать красный. Доминик и раньше тяготел к нему, но внезапно словно раскрыл в нём новые полутона. Сперва это принесло недоверие, но уже совсем скоро он отпустил себя. Сковывать собственное воображение он всегда считал опасным. Однако следовало бы позвонить заказчику и показать ему два написанных последними полотна. Была вероятность, что такая цветовая гамма окажется неправильно понятой.

Доминик пометил это в записной книжке и снова погрузился в мир фантазий, откуда должен был вынырнуть только к пяти часам вечера, как вдруг услышал мелодичную трель дверного звонка.

Он не любил, когда его отрывают от работы, потому не собирался открывать, но кто-то был очень и очень настойчив. Звонок выдавал трель за трелью, и Доминику пришлось оставить палитру и мольберт. Он спустился вниз, не вытирая рук и не снимая рабочего фартука.

Накинув цепочку, он приоткрыл дверь. На крыльце со скучающим видом стояла странная девица.

— Доминик Вэйл! — просияла она, заметив его. — Мне нужно взять у вас интервью.

— Договаривайтесь с моим агентом! — бросил он раздражённо.

— Нет-нет, — она мотнула головой, отчего длинные волосы стегнули её по плечам. — Мне нужны комментарии по делу художника.

— Художника? — Доминик не хотел переспрашивать, это вырвалось само собой.

— Да, маньяка, — она засмеялась. — Ваше мнение как человека искусства.

— Я не хочу это комментировать, — он нахмурился, вдруг осознав, что у него появился шанс вступить в диалог. Да, это будет необычный разговор, но разве не об этом он мечтал с того самого момента, как открыл фотографию? Диалог с творцом, который нашёл совершенно иное выражение для красоты.

— Слушайте, — она качнулась на пятках. — Я понимаю, вы сложный человек, нелюдимый… — она заглянула в планшет, который держала в руке. — Говорят, вы аспи… Так вот. Я не хочу вам надоедать, но мне интересно ваше мнение.

— Что за журнал ты представляешь? — девчонка казалась ему даже подготовленной, и Доминика коснулось желание согласиться.

— Я блоггер, — усмехнулась она. — У меня десять тысяч подписчиков.

И в этот момент Вэйлу стало ясно, что Интернет может быть куда более любопытным средством связи. Пускай он сам не слишком любил виртуальное пространство — а скорее, ему хватало собственной головы — человек, описанный вскользь Эдгаром, мог проводить в сети вечер за вечером. В поиске того, кто сумеет его понять.

— Никогда ещё не общался с блоггерами, — Доминик сбросил цепочку. — Входи.

***

Линдси было слишком много, она болтала без умолку и оказалась навязчивой. Доминик очень утомился от беседы с ней, но, тем не менее, не выставил её за дверь. Они разговаривали об искусстве и о восприятии красоты, и пусть вздорная девчонка ни в чём толком не разбиралась, он пытался в каждый ответ вложить зашифрованное послание.

Общение с людьми для Вэйла всегда походило на разбрасывание шифровок. Доминик ничего не мог с собой поделать — это, скорее всего, был детский комплекс. Но ему хотелось найти людей, способных понять и проникнуться. Рик и Эдгар — единственные, кто был на его волне хотя бы в половине случаев, Мадлен поначалу будто бы понимала полностью, но позднее выплыло, что она притворялась.

Теперь Доминик продолжал розыски не так активно — всё-таки в тридцать четыре уже не играешь с иллюзиями так же радостно, как в двадцать пять — но шанс, который предоставила Линдси, упустить не мог.

Он просматривал всё, что она фиксировала в планшет. Её тонкие пальчики, на удивление без всякого маникюра, летали по экранчику, набирая слово за словом. Наблюдать за этим замысловатым танцем было интересно, и в другой день Доминик даже вдохновился бы, но сегодня им владели другие образы.

— Это очень любопытно, — заключила она, когда второй час был на исходе. — Но я вам смертельно надоела.

— Так заметно? — он растерянно улыбнулся, внезапно осознав, что Линдси могла прочесть по его лицу что-то такое, чего ему самому никогда не познать.

— Я просто это чувствую, окей? — она засмеялась. — Всё в порядке, я грубо нарушила ваше уединение. Удивительно, что вы согласились на разговор.

— Где я могу прочесть результаты? — перебил он, торопливо открывая ноутбук.

Она продиктовала адрес сайта, развела руками:

— Простите, если что-то не так.

Доминик поднялся и проводил её к двери.

— В дальнейшем всё-таки лучше предварительно согласовывать посещения с моим агентом.

— Да-да, я запомню, — и она умчалась к машине, которую припарковала около соседнего дома.

***

Оставшись в привычном одиночестве, Доминик задумчиво оглядел гостиную. Сюда приходило не так много людей, чтобы произошедшее он мог бы назвать обычным делом. Когда в нём начали проявляться эти изменения, что теперь он позволяет чужим вступать в святая святых?..

Но всё же он довольно быстро отбросил эти пустые размышления. Он научился брать под контроль страхи, которые всякий раз убеждали его отказаться от общения. Он принял необходимость присутствия иных людей в своей жизни, и, быть может, именно потому стал настолько успешным человеком.

И всё же иррациональность собственных поступков немного настораживала, заставляя думать, что творец, вызвавший в нём такой ошеломляющий отклик, должен оказаться по меньшей мере гением.

Он хотел бы сказать: «Я делаю это ради него», но то была ложь. Доминик понимал, что действует исключительно из эгоистичных побуждений. Соприкосновения с этим человеком он искал не потому, что порой ощущал такую же боль и одиночество — не было никаких сомнений, что как раз эти чувства толкнули к ужасающе прекрасному шедевру — он жаждал стать сопричастным этой тайне ради себя самого. Как будто только так мог бы подняться на ещё одну творческую ступень.

Но не придётся ли для этого убить?..

Мысль буквально пронзила его. Доминик слишком резко приблизился к журнальному столику и взял с него чашку, чтобы отнести в мойку. Ему нужно было срочно отвлечься, и бытовые мелочи подходили для этого как нельзя лучше. Линдси обещала выложить интервью ближе к девяти вечера. Оставалось ещё чересчур много времени. Доминик был способен совершенно истерзать себя неподходящими мыслями.

Телефонный звонок, обычно вызывавший лёгкое раздражение, сейчас показался очень уместным. Доминик нашёл мобильный на диване и быстро ответил:

— Да?

— Я хотел бы с тобой посоветоваться, — голос Рика был не совсем уверенным, и Доминик тут же предположил, что речь пойдёт о встрече. Рик не мог не помнить, что вклиниться в строгий распорядок дня не так-то просто.

— Сегодня у меня весь день наперекосяк, — едва ли не торопливо отозвался Доминик. — Если ты сможешь приехать немедленно, то меня это устроит. Но к девяти я попрошу тебя…

— Да-да, я смогу. Я буду через пятнадцать минут, — и Рик почти сразу отключился.

Наверное, это счастье — иметь по-настоящему отзывчивых друзей?..

Доминик нечасто задавался подобным вопросом, но чтобы не обращаться вновь к пугающей, но такой сладостной теме, решил обдумать именно это. Многие ли умеют так входить в положение? Порой и Рик, и Эдгар становились настолько тактичными, что Доминик даже готов был хлопнуть им по плечам со словами: «Да бросьте, я же не сахарный». Правда, он так ни разу и не сделал ничего такого. Наверное, он был им действительно дорог, да?

Доминик с трудом понимал такие моменты, он дорожил не людьми, но ощущениями и переживаниями, которые мог испытывать. Всегда сосредоточенный в глубине самого себя, он рассматривал других как источник необыкновенных колебаний, которые резонансом могли пробудить его творческую душу. Но так же точно он реагировал на свет, геометрию линий, на идеальную красоту природы, соткавшуюся в тысячах маленьких совершенных несовершенств.

Безусловно, ему не хотелось бы потерять друзей — приобретённых с таким трудом — но он сумел бы жить без них. Мог не вспоминать о них, и это его ничуть не трогало. Возможно, потому он и настоял на обязательном совместном ужине — так он включил их обоих вглубь себя. Чтобы не утратить.

Вот Мадлен… Она была против ритуалов.

Мысли о супруге заставили Доминика поморщиться. Какого чёрта он снова и снова касается ушедшего в прошлое? Почему ему вдруг приходит в голову сравнивать с помощью её образа? Раньше он никогда не занимался подобными измерениями. Нужно было разобраться в этом вопросе. Вэйл чувствовал, как внутри растёт нечто инородное, наверное, такое ощущение возникает у человека, в теле которого скрывается опухоль. Вот только его опухоль, очевидно, находилась в душе.

***

Рик действительно приехал очень быстро. Он выглядел осунувшимся и усталым, круги под глазами явно свидетельствовали, что он вряд ли спал последние сутки.

— Что-то случилось, или ты всё время отдаёшь расследованию? — Доминик кивнул на бар, но Рик не отреагировал.

— Да, оно жрёт меня, — признался он, усаживаясь в кресло.

— И ты пришёл поговорить об этом? — себе Доминик всё же налил немного виски. Как будто алкоголь мог заставить его расслабиться.

— Почти, — Рик вздохнул. — Видишь ли, нельзя утверждать, что этот человек никогда не убивал. Слишком уж у него уверенная рука.

— Может, он хирург? — Доминик усмехнулся, сделав глоток. — Или даже мясник?

— Следствие не исключает такой вероятности. Но у меня тут появилась мыслишка… — он сделал паузу, — что это маньяк, у которого изменился почерк.

— Хочешь сказать, какой-то убийца внезапно решил убивать не так, как привык? — Доминик задумался, но довольно скоро качнул головой. — Эдгар с тобой вряд ли согласится.

— Именно потому я приехал не к нему, а к тебе. Мне больше не с кем обсудить теорию. Говорить об этом с федералами, сам понимаешь, почти так же бесполезно, как с Эдгаром.

— Я не спец в этом, — пожал плечами Доминик. — Но люблю маленькие традиции. И знаешь, я вряд ли от них откажусь.

— Ясно, на что ты намекаешь, — Рик развёл руками. — Но вдруг нечто потрясло его? Впечатлило?

Это неприятное предположение так ярко перекликалось с ощущениями Доминика, и он поставил бокал на столик. Рик смотрел на него с надеждой, хотя было совершенно ясно, что дать ему ценный совет никак не получится.

— Что, например, это может быть? — спросил Вэйл, тщетно пытаясь избавиться от аналогий с самим собой.

— Искусство? Он побывал на выставке?.. — Рик закрыл лицо руками. — Я видел много жертв в последние дни. Некоторые были очень… специфичны. Но сказать ни про одну из них, что она достойна именоваться шедевром, нельзя.

— Я тоже думал об этом, — признал Доминик. — Я не имею в виду, что стоит действительно искать художника, скульптора… человека искусства. Но убийца — неординарен, как и говорил Эдгар.

— Так вот не был ли он раньше другим?! — Рик глянул поверх сомкнутых рук. — Старый знакомый федералов?

— Вряд ли, — Доминик помолчал ещё, а потом добавил: — Я не знаю ни одной картины, которая могла бы вдохновить на создание этого… — он замолчал.

Творческая ревность вдруг больно уколола его. Он любил свои полотна, но был уверен, что ни одно из них не может сподвигнуть кого-либо на такое яркое переосмысление. На такой жуткий и прекрасный одновременно творческий акт.