За линией. Пьесы, киносценарии

Ярослава Пулинович

Пьесы Ярославы Пулинович идут во многих театрах страны и зарубежья. По сценариям сняты художественные фильмы. Наверняка режиссёров привлекают не только сюжетные коллизии, но и язык – язык настоящей русской литературы. Пулинович умудряется соединять в своих пьесах и сценариях и сугубый реализм, и сюр, мистику, сказку. А в итоге получается свежий, оригинальный, предельно достоверный срез современной жизни, что исчерпывающе демонстрируют произведения, составившие этот сборник.

Издательский дом «Выбор Сенчина»

© Ярослава Пулинович, 2018

ISBN 978-5-4490-3585-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Учитель химии

Пьеса-рассказ

Перед уроками

Я сижу на заднем крыльце школы. Курю, читаю газеты — сейчас это модно — быть в курсе политических событий. Раннее утро. Я всегда прихожу в школу раньше всех. По крайней мере, в этом году. В конце лета мама уехала в командировку и надолго. Какие-то исторические раскопки древнего поселения славян. Теперь я живу с маминой двоюродной сестрой. Она премерзкая — пичкает меня макаронами и целыми днями читает любовные романы. Я выхожу из дома в семь двадцать. Если нет первого урока — просто слоняюсь по парку Победы или иду на пристань и читаю там. По-другому нельзя, иначе тетя Даша обязательно заставит меня собирать своих детей в детский сад. У нее их двое — Миша и Алина. Миша еще ничего, он умеет надевать все, кроме верхней одежды. А Алина постоянно жалуется, что ей все колет, жмет и мешает. Ужасно избалованный ребенок. Поэтому я встаю раньше всех и ухожу из дома первая. Вставать рано — сущая мука, но общаться с двумя маленькими монстрами — мука еще большая.

Я живу в небольшом городе. Вернее даже не так — я живу в очень маленьком городе, почти в поселке. Здесь очень красивые леса, замечательная река, хорошая экология… Здесь все друг друга знают, при встрече здесь принято здороваться и спрашивать про здоровье. Здесь все интересуются друг другом, но никто никого не любит…

Газета мне уже надоела, поэтому я сижу и смотрю по сторонам.

На самом деле это даже интересно — наблюдать, как подтягиваются в школу ребята из нашего класса. Первой всегда приносится Марго. Никто не знает, кто она такая. Она пришла к нам в школу недавно, переехала вместе с родителями из соседнего города. Техномузыка и дискотеки — это ее тема. Но в нашем клубе на дискотеках ставят только «Руки вверх», поэтому с нами Марго не по пути. Об этом она громогласно заявила нам еще в начале осени и о своей жизни больше ничего не рассказывала. У Марго красивые глаза и гибкое тело. Как-то раз по секрету она проговорилась мне, что уже два раза пробовала кокаин и ей совсем не нравятся мужчины.

На крыльце школы появляется Марго. Это рослая девочка в оранжевой куртке и шапке.

МАРГО (мне). Привет! Чего сидим?

Я. Потому что стоять, в конце концов, надоедает.

МАРГО. Ну и зря! От сидячего образа жизни геморрой случается. Это я вчера в книжке прочитала. Я даже на автобусах не езжу — скучно и долго. Сидишь, а вокруг ничего не меняется. Нет движения, понимаешь? Все сидят, кто книжечки умные читает, кто на жизнь жалуется, а прогресса никакого, вот. Надоели они мне уже до смерти своими зазеванными лицами.

Я. Это тебе так кажется, потому что ты их не любишь.

МАРГО. Может быть и так. Я вообще мало кого люблю, но мне хватает. А больше всего на свете я люблю свою собственную тень — она всегда подтянута, весела и ни капли лишнего веса!

С этими словами Марго взмахивает руками и исчезает за дверями школы.

Вслед за Марго на крыльце появляются двое — Михалыч и Паша.

ПАША. Это всё трава вчерашняя. Иду по улице — и, прикинь, мне кажется, что я в Турции. Реально так. Вокруг дети бегают, такие же, как у нас, там все как у нас — и садик и площадка. Так вот, дети такие же, а разговаривают по-турецки. Я ни черта не понимаю, ну, думаю, все — то ли у меня крыша поехала, то ли на самом деле провалы в памяти. А че, прикольно так было бы, раз — и в Турции. Вокруг девушки красивые — солнце, море, ляпота, в общем.

МИХАЛЫЧ. Ну, ты, Пашка, и гнать. Какие девушки, у тебя хоть одна-то была?

ПАША. Ну не было, ну и че? У тебя, что ли, были? А в Турции, говорят, все по-другому. Там на любую посмотри — и все, твоя.

МИХАЛЫЧ. Много ты знаешь о Турции. Обкурился, вот и несешь фигню всякую. Ладно, кончай гнать, скоро звонок. У нас какой первый?

ПАША. Биология, вроде.

МИХАЛЫЧ. Биология-хренология, чтоб ее. Есть курить?

ПАША. Не-а. Мне предки еще неделю ничего не дадут. Плохо учишься, говорят, не фиг.

МИХАЛЫЧ. Вон, давай у Таньки спросим, у нее есть, наверное.

Подходят ко мне. Я сжимаюсь изнутри, но вида не подаю.

МИХАЛЫЧ. Привет, Танюха. Есть сиги?

Я. Не курю.

МИХАЛЫЧ. Чё, крутая, да? Не курит она, ага, так я и поверил. Есть сиги, спрашиваю?

Я. Сказала же…

Стараюсь на них не смотреть. Знаю, чем все это заканчивается. Что поделать, я — изгой класса. Хреновая, надо сказать, профессия.

МИХАЛЫЧ. Слушай, последний раз по-хорошему спрашиваю. Пока спрашиваю две и вежливо, а потом будет — всю пачку и больно. Усекла?

Я молчу. Михалыч делает мне «крапиву» — стягивает кожу на руке в разные стороны. Мне больно. Но уже не так, как раньше. Я привыкла…

ПАША. Михалыч, не приставай к ней.

МИХАЛЫЧ. Ты чё, за нее заступаешься, что ли?

Через два года отец Михалыча умрет от туберкулеза, а мать сопьется. И тоже умрет. Михалычу придется бросить училище и вкалывать на двух работах, чтобы прокормить трех малолетних сестер. Потом сестры вырастут — двое из них станут проститутками, а третья, самая младшая, выйдет замуж за американца и уедет жить в Штаты. Она родит двух очаровательных близняшек и возглавит клуб молодых матерей в своем американском городе. И никогда, никогда и никому она не расскажет правды ни про отца, ни про мать, ни про брата и сестер, ни про страну под названием Россия.

Но Михалыч об этом еще ничего не знает.

ПАША. Очень надо. Она обдолбанная, кажись. Пойдем лучше у Сереги спросим.

МИХАЛЫЧ. Не, подожди, с этим надо разобраться. (Мне.) Ты чё, фея лесная, так и не поняла вопроса?

Михалыч с силой трясет меня за плечо. Я улыбаюсь. Мне нравится отвечать спокойствием на выпадки этих отморозков. Годы долгой практики — и никакого усилия воли. Я молча вынимаю пачку «Явы», достаю из нее сигарету за сигаретой и ломаю их по очереди, кидая обломки на бетон школьного крыльца. Потом медленно ухожу. Паша с Михалычем оторопело смотрят мне вслед. Я знаю, они подберут поломанные сигареты. Потом будут курить их и обзывать меня сумасшедшей дурой. Мне это даже нравится.

К школе подходят три девчонки из нашего класса. Маша, Ира и Лена. Они похожи друг на друга, как сестры. Но Маша у них руководит. А остальные — так, просто строят из себя крутых.

МАША. Я вам говорю, это он был. Он! Я его вчера в клубе видела. Спортивный такой. И сразу видно — деньги водятся. Это тот самый, который с нами тогда на улице знакомился, помните? Он меня тогда еще до дому провожал.

ЛЕНА. И чё, ты подошла к нему?

МАША. Ага, щас. Он меня уважать после этого не будет. Подумает, что я бегаю за ним.

ЛЕНА. А может, он лох какой-нибудь просто? Ну, косит под крутого, а сам — ни то, ни се. У меня такое было один раз.

МАША. Ты че, у меня на такие дела нюх острый. От него бабками за три километра несет. Да ты бы видела, как вокруг него девки крутятся. Только они все старые. Лет по двадцать. И зубы у них искусственные, я видела. И грудь тоже. Короче, девчонки, я узнала его адрес, так, знакомый один подкинул. Так что сегодня, после уроков, идем туда, это недалеко здесь и караулим его. Ну, как бы невзначай встретились. Я тачку его запомнила. Ваша роль — молчать и улыбаться. Поняли?

ЛЕНА. Ну, как всегда, все самое лучшее тебе достается.

МАША. Слушай, с твоей рожей я бы на твоем месте вообще помалкивала. Вон, у Ирки хоть списывать можно. А у тебя? Ни ума, ни фантазии.

ЛЕНА. Да пошла ты со своими крутыми парнями! Я себе лучше найду. Мне, между прочим, Стас предлагал встречаться. А ты в него полгода влюблена была, как кошка!

МАША. Ага, конечно. Делать мне больше нечего. Если хочешь знать, Стасу ты нужна была как корове седло! Это он так, по пьяни предлагал.

К девчонкам подходит Артур — спортсмен, комсомолец и просто красавец.

АРТУР. Что, девочки, ссоримся?

МАША. Нет, биологию учим!

АРТУР. Ну, молодцы, хорошие девочки. (Подходит к Ире, обнимает ее за плечи.) Ну что, Иринка — картинка, дашь сегодня контрольную списать по алгебре?

ИРА. Ну, не знаю…

МАША. Да даст она! Она тебе что хочешь даст.

АРТУР. А ты не вмешивайся! Ну, так что, договорились?

Ира кивает головой.

АРТУР. Вот и молодец, хорошая девочка. Будешь этой…. Софьей, как ее там.

ИРА. Ковалевской.

АРТУР. Во-во, ею и будешь. (Смеется.)

ЛЕНА. Это хоть кто?

Я. Математик.

Все удивленно поворачиваются в мою сторону. Выпендрилась на свою голову…

АРТУР. Смотрите, девчонки, наша принцесса заговорила. А я думал, она только сопли пускать умеет.

ЛЕНА. А че, Софья-то эта, она хоть красивая была?

МАША. Зайди в кабинет алгебры и посмотри. Она там на стенке висит. Баба как баба, не топ-модель, прямо скажем…

На крыльце школы появляется Слава Логинов. Это наш новенький. Его перевели к нам из восьмой школы за неуспеваемость. В нашу школу всегда сплавляют всех двоечников и неудачников. Слава, как и я, — изгой класса. Правда, мы с ним не общаемся. У Славки длинные темные волосы и синие глаза. Он не похож на других, но он такой же, как и они. Он так же ругается матом и так же пьет перед занятиями. Правда, на дискотеки он, как и я, не ходит. Он странный… Он часто прогуливает школу, хотя контрольные всегда пишет на отлично. Двойки в четверти у него выходят не из-за этого — просто учителя не терпят грубости и безразличия к себе. А с этим у Славки проблемы. Он всегда говорит людям в лицо все, что о них думает. И думает он о людях, как правило, не очень хорошо. За это Славку часто бьют, но он никогда не плачет.

Славка уже даже и не пытается пройти незамеченным, он понимает, что это бесполезно. Оно и вправду, не проходит и минуты, как к Славке подруливают Михалыч с Пашей.

МИХАЛЫЧ. Привет, телепузик! Как жизнь?

Славка пытается пройти мимо.

МИХАЛЫЧ. Эй, ты че, офигел что ли? Или ты нас не уважаешь, а?

СЛАВА. Идите вы…

МИХАЛЫЧ. Ой, боюсь, боюсь… Тебе че, поздороваться, что ли, сложно?

СЛАВА. Сложно. Отвалите.

МИХАЛЫЧ. Ну, это дело поправимое. Сейчас мы тебя быстро научим здороваться со старшими. Ну-ка, ногу мне поцеловал и сказал: «Здравствуй, господин!»

СЛАВА. Пошел ты!

МИХАЛЫЧ. Ты не понял, что ли? Твое дело — слушать и исполнять. Че ты лыбишься?! Зубы лишние, что ли, есть?

Михалыч сегодня явно в хорошем настроении.

СЛАВА. Дай пройти!

ПАША. Ладно, пусти его. Чё ты пристал к нему?

МИХАЛЫЧ. А просто так! Чё он такой? Ходит все время бледный, глаза красные, как у вампира. Книжки что ли по ночам читает?

МАША (встревает в разговор). Ага, книжки читает! В инете он сидит и денежки себе ворует. У кого-то денежки лежат на счету, в банке, а он раз-раз, — пару кнопок нажал — и все — были деньги и сплыли. Он у нас умненький. Тему сечет, богатым стать хочет.

МИХАЛЫЧ. Ты че, парень, правда, в компьютерах понимаешь? Молодец! А у моего папаши деньги тоже в банке лежат, кстати. Щас все так делают, ну и он тоже. С каждой зарплаты по триста рублей откладывает. Мать говорит, на похороны себе копит. Чтобы перед людьми не стыдно было….А ты, что же, падла, и у моего отца деньги воруешь, да? Он вкалывает весь месяц на заводе, спину гнет, а ты — раз-раз и украл, так, что ли?

МАША. Было бы, что у твоего отца воровать. Лежат там какие-нибудь вшивых сто баксов.

МИХАЛЫЧ. Замолкни, кукла!

Слава пытается проскользнуть в школу. Паша преграждает ему дорогу.

МИХАЛЫЧ. Эй, стой. Мы так и не договорили. Так ты че, правда хакер?

Славка стоит и делает вид, что ему совсем не страшно. Я ему даже верю…

СЛАВА. Нет, отвяжись.

МИХАЛЫЧ. Сука! (Бьет Славу в лицо.) У моего отца там все лежит — все бабки, которые он накопил, а ты, раз-раз — и все? Так, да? А потом — солнце, море, ляпота?

Слава падает на бетонный пол.

МИХАЛЫЧ. Слушай меня внимательно — если у моего отца хоть одна ржавая копейка со счета пропадет, ты за всю жизнь у меня потом не расплатишься. Ты у меня шлюхой на панель пойдешь работать, понял? Крыса патлатая!

Паша подходит к Славке, тихонько пинает его в живот, смотрит при этом на Михалыча.

ПАША. Сука!

Девчонки спокойно смотрят на происходящее. Ира жмется к Артуру, тот делает вид, что ничего не произошло.

Михалыч предпочитает исчезнуть — лишние проблемы ему ни к чему.

Слава встает с пола. Крови почти нет, ну разве что ссадина на лбу.

СЛАВА. Придурки!

ПАША. Чё ты сказал?

СЛАВА. Ничего.

Пытается уйти. Артур делает ему подножку, Слава опять падает, на этот раз сильно.

В это время появляется учитель истории Николай Геннадьевич. Он, как всегда, подтянут и косоглаз. Николай Геннадьевич смотрит на нас, как боярин на холопов. Раньше он работал адвокатом в соседнем городе, но что-то у него там не сложилось. Ходят слухи, что он чего-то не поделил с прокурором, но это все только догадки. Своих учеников, то есть нас, Николай Геннадьевич в открытую презирает, хотя свято уверен, что мы этого не замечаем. Когда в классе он смотрит на нас, никогда не знаешь, кого он выбрал сегодня своей очередной жертвой. Потому что один глаз у него всегда смотрит в пол, а другой влево. И оба эти глаза презлющие.

Все здороваются с учителем.

Я. Здравствуйте, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Здравствуйте. Что тут у вас? Артур, брось сигарету.

АРТУР. Я не курю, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну-ну. А что там у тебя в кулаке зажато?

АРТУР. Газета.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Революционная?

АРТУР. Ага, типа того.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну, хорошо, сегодня на уроке перескажешь содержание. Пусть остальные порадуются. А что у нас с Логиновым?

АРТУР. Спит.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Прямо здесь?

АРТУР. Устал, наверное. Он же у нас по ночам работает.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Золушка двадцать первого века, просто.

Нагибается к Славе, поднимает его голову.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. А что у него на лбу?

АРТУР. Об косяк ударился.

ПАША. Сначала выкурил, а потом ударился!

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Хороший был косяк. Накачанный… Ладно, чем выше детская смертность, тем ниже детская преступность. Отнесите его в медицинский кабинет. И поактивнее — до звонка пять минут.

Николай Геннадьевич уходит.

МИХАЛЫЧ. Папаша Коля дал революционное задание. (Наклоняется к Славе.) Эй, ты, чудик, вставай, на урок опоздаешь!

Трясет Славу за плечо.

Слава встает, идет к дверям школы. Движения машинальные, как у робота.

АРТУР. Ай, молодца! Ну и что, что он зомби, зато он встал и пошел!

Звонок. Крыльцо школы пустеет, биология — это тебе не ОБЖ. Хочешь, не хочешь, а учить надо. Там Клавдия Михайловна — женщина-вамп. Из кого угодно кровь высосет. Все, до последней капли.

Звонок с урока. Перемена первая

Я сижу на заднем крыльце школы. Я прогуляла биологию. Я часто прогуливаю уроки, особенно информатику и биологию. Они мне не нравятся, претят своей натуралистичной сущностью. Я не боюсь Клавдии Михайловны. У нее нет мужа, зато есть любовник, который живет за ее счет. Нашел, кого обманывать. Учительницу биологии! Но этот любовник неприхотлив и даже интересен. Он умеет играть две песни Битлов и одну Нирваны. Правда, он ужасно фальшивит, но это ничего — у Клавдии Михайловны нет слуха. По сути дела, она несчастная женщина, но мне ее совсем не жалко.

На крыльце никого нет, хотя звонок уже давно прозвенел. Просто одна половина класса все еще записывает домашнее задание, а другая курит в туалете. После первого урока мои одноклассники всегда курят в туалете, на первом этаже.

К школе медленно идет Федор Иванович. Это наш учитель химии. Немного странная, но легендарная фигура в нашей школе. Федор Иванович подходит ко мне, садится рядом, на скамейку.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Здравствуй, Таня. А ты почему одна?

Я. Потому что я прогуляла биологию.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Зря… Но тебе, конечно, не стыдно?

Я. Нет.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ну, все правильно, Таня. Нельзя стыдиться того, что тебе не нравится скука. Хотя, ты знаешь, биология — хороший предмет. Его портит только одно.

Я. Приземленность?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Нет. Клавдия Михайловна.

Молчание. Я не знаю, что сказать этому старому чудаку, а он и не спешит ничего говорить.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты веришь в теорию случайности?

Я молчу, поскольку не совсем понимаю, что это такое. Но нутром чую, что разговор переходит в русло какой-то нудятины, поэтому думаю, под каким предлогом мне смотаться отсюда.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А я верю. Верю, потому что иначе нельзя. Но ведь он придет, Таня?

Я. Кто?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Парень с синими глазами и темным каре. Я знаю, что он придет, Таня. Он опередит всех вас на много веков вперед. И только его, его одного можно будет учить. Учить, понимаешь, Татьяна, учить, а не мучить.

Я (неуверенно). Понимаю.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Я часто ищу его в толпе учеников. Думаю, а может он здесь. А может это я, старый дурак, не замечаю гения среди посредственностей?

Я понимаю, что Федор Иванович, как всегда… Нужно сматываться, но я не знаю, как. Звенит звонок.

Я. Извините, Федор Иванович, мне пора.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Иди… Только он придет. Когда-нибудь обязательно придет. Синеглазый парень с длинным каре. Ты не обращай внимания, что я иногда выпиваю… Но ты помни, Таня, он обязательно придет. Может, сбежит из дома, может, оборванный, может, пешком. Как Ломоносов, Таня, понимаешь?

Я киваю и быстро исчезаю за дверями школы.

Звонок с урока. Перемена вторая

На заднее крыльцо школы подтягивается народ. Выходит Михалыч с Пашкой, девчонки, одноклассники мои ненаглядные, в общем. Утопила бы их всех или топориком зарубила бы, как Раскольников. Но нет во мне маньячных талантов. Все курят. Ну, я тоже курю, не для того, чтобы быть как все, а так, дурная привычка.

АРТУР. Люди, вы как насчет экзаменов вообще? Сами или родители помогать будут?

МАША. Я сама. Отец мог бы, но не будет. Он у меня принципиальный в этом плане.

АРТУР. Не повезло тебе. А у меня папаша сразу сказал, мол, одиннадцать классов — фигня. Это не деньги даже, так, копейки. Главное, потом, институт.

МИХАЛЫЧ. А ты куда собрался?

АРТУР. В Москву, куда же еще-то? Москва — это сейчас, все. Столица, мать ее! На финансовый. Если у папаши все срастется. А если нет, то в архитектурный, там дешевле. А ты куда потом пойдешь?

МИХАЛЫЧ. А тебе какая разница?

МАША. В ПТУ он пойдет, у него родители на большее не потянут.

МИХАЛЫЧ. Дура крашеная! Я, может, в МГУ собрался!

Все смеются.

МАША. В МГУ! Ну ты загнул. Да тебя в педагогический даже не возьмут! На рожу твою посмотришь — и сразу все понятно. В МГУ! Ну ты, блин, даешь!

МИХАЛЫЧ. Да идите вы все! Со своими папашами и мамашами. Блин, ну че за фигня, все настроение попортили!

Зло бросает сигарету, уходит.

На крыльцо выходит Клавдия Михайловна. От нее никто даже и не прячется уже. Ну, девятиклассники еще пытаются сделать вид, что они тут не при чем, так — свежим воздухом подышать вышли, а однокласснички мои, те уже ничего не пытаются, а зачем, и так все понятно.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Девятый класс, бросили сигареты, зашли в школу!

Девятиклассники робеют, бросают зажатые в кулак сигареты, потихоньку рассасываются.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Одиннадцатый, хрен с вами, курите сколько влезет. Все равно уйдете через три месяца. Что за поколение пошло, а? Таня, тебя почему на уроке не было?

АРТУР. А ей зачем? Она у нас и так, типа, умная.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Тебя не спрашивают, Артур! Так почему тебя не было?

Отмазываться поздно, да и не хочется. Не то настроение.

Я. А я сегодня умерла перед первым уроком, Клавдия Михайловна.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. А зачем тогда в школу пришла, если умерла?

Я. А я потом воскресла.

Клавдия Михайловна смотрит на меня почти по-матерински заботливо, качает головой, щурит близорукие глаза.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Доведете вы меня когда-нибудь. Все.

МАША. Вы тогда в монастырь уйдете, Клавдия Михайловна?

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Нет, возьму автомат Калашникова, поставлю всех к стенке и расстреляю. И не дай вам Бог дожить до этих светлых времен.

Достает из сумки пачку «Явы», закуривает.

АРТУР. Клавдия Михайловна, бросьте эту гадость, возьмите лучше «Парламент».

Протягивает учительнице пачку сигарет.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Я бы на вашем месте, Артур, постыдилась бы такое предлагать учителю.

Учительница смотрит презрительно на Артура, берет у него сигареты, внимательно их рассматривает, достает одну, закуривает. Остальную пачку кладет к себе в сумочку, уходит.

ПАША. Во дает!

ЛЕНА. У нас какой следующий урок?

МАША. История, кажись.

АРТУР. Вот невезуха, а! Я домашку не сделал. Иринка, дашь перекатать?

ИРА. Дам. Только он все равно не поверит, что ты сам это сделал.

АРТУР. Куда он денется! А если не поверит, то мне вообще фиолетово, честно говоря. На экзамене все равно «отл» поставит. Ему деваться некуда — семья, дети, все такое.

ПАША. Ну и скотина же ты, Артур.

АРТУР. Чё ты сказал? Кто скотина, ну-ка повтори!

ПАША. Ты! Привык все проблемы за папин счет решать!

АРТУР. Эй, парень, ты гони да не загоняйся!

ПАША. Да идите вы все! Достали, дальше некуда. Окончу школу и пойду в пед назло всем!

АРТУР. Во-во, туда тебе и дорога! Пидовка!

ПАША. Потом сами же ко мне своих детей учиться приведете! Я вам слово даю, что на первом же уроке их завалю. Хоть миллион долларов предлагайте. Назло таким, как ты!

АРТУР. Ага, конечно, аж рассыпался весь в предложениях!

ПАША. Уроды!

Паша нарочно громко хлопает дверью, заходит в школу.

МАША. Они чё, все сговорились, что ли, сегодня?

АРТУР. А хрен их знает. Травы вчера перекурили. Да ладно, не грузись. Сами потом еще придут. У меня денюха через месяц. Вот увидишь, через неделю на цыпочках ходить будут, только бы пригласили их.

МАША. Ну, мы-то, надеюсь, в списках?

АРТУР. Посмотрим. Там люди серьезные будут, Маха, понимаешь? Им нравятся умные девушки, как Иринка, например. Сечешь?

Маша фыркает, берет под руку Лену, уходит. Ира остается одиноко стоять на крыльце школы. Без девчонок она стала как будто бы еще меньше. Ей одной и курить неловко, да и не умеет она — так, вдохнет дым и выдохнет, не затягиваясь.

АРТУР. А ты чё осталась?

ИРА. Так.

АРТУР. А ты одна вообще никуда не ходишь?

ИРА. Почему? В магазин хожу одна. За продуктами. Ну, в театр иногда.

АРТУР. Ого! Ты еще и в театр ходишь! И как, нравится?

ИРА. Когда как.

АРТУР. Придешь ко мне на день рожденье?

ИРА. Приду.

АРТУР. Точно?

ИРА. Точно.

АРТУР. Окей, договорились. И не красься, тебе это не идет. И не сутулься!

ИРА (выпрямляясь). Хорошо.

АРТУР. И дур этих не слушай.

Ира молчит.

Звенит звонок.

АРТУР. Ну все, иди, а то на урок опоздаешь.

Подталкивает ее к двери. Ира уходит.

Артур стоит на крыльце, задумчиво смотрит в небо. Если не знать его мелкой натуры, то можно и вправду решить, что он поэт.

АРТУР (мне). А ты почему не идешь на урок?

Я. Не хочу.

АРТУР. Думаешь, одна такая, да? Я вот тоже не хочу, а что делать? Посещаемость, мать ее, должна соответствовать.

Я. Я домашку не сделала.

АРТУР. Я, что ли, сделал? На уроке у Иринки перекатаю, перед звонком сдам. Это ж просто, как два пальца об асфальт. Чего ты грузишься? Все хорошо.

Артур подходит ко мне, треплет мне волосы. Я недоуменно смотрю на него. Странные у меня одноклассники все-таки.

АРТУР. Ну чего ты? Через три месяца мы окончим школу и разъедемся, кто куда. И будем вспоминать друг о друге только по глубокой пьяни. А если лет через двадцать и встретимся случайно на улице, то вполне возможно, что даже не узнаем друг друга в лицо, просто пройдем мимо и все… Так что стоит ли переживать? Странная ты… Недаром тебя сумасшедшей считают.

Артур наклоняется ко мне, целует меня в щеку и быстро уходит. Я ошарашено смотрю ему вслед. Уж если у кого и не в порядке с головой, так это уж точно не у меня. Я сижу неподвижно. Минута, десять, двадцать. Я не пошла на урок истории, потому что не люблю оправдываться. Я и в самом деле не сделала домашнее задание. Мне не хочется придумывать причину, к тому же причина слишком очевидна, как для меня, так и для Николая Геннадьевича — было просто лень. Другой педагог может и простил бы, но только не наш историк. Для него уважительная причина, по которой ученик не выучил урок, только одна. Смерть ученика. И то скоропостижная, потому что, по убеждениям нашего чокнутого папы Коли, если бы ученик знал, что он умрет, он бы обязательно выполнил домашнее задание. Мимо меня проходит Федор Иванович. Он разговаривает сам с собой. Ходят слухи, что его давно хотят отправить на принудительное лечение в психдиспансер. Но учителей в школе немного, а учитель химии — всего один.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечного двигателя первого рода не существует. А он существует. Наверняка существует. Мы с тобой вместе изобретем этот вечный двигатель первого рода. И ты получишь Нобелевскую премию, а я буду смотреть тебя по телевизору. И думать — что вот он, смысл моей жизни. Вот для чего я тридцать лет учил тупиц. Чтобы, в конце концов, найти тебя. Найти единственного из тысяч. А потом ты каждое лето будешь приезжать сюда, в наш город. И по вечерам мы будем уходить к реке. Я буду рассказывать тебе последние новости нашего города, а ты будешь слушать и записывать что-то в своей тетрадке. Новые формулы и изобретения. Я не буду уже понимать их смысла. Я буду уже слишком стар для этого.

Федор Иванович садится на ступеньки крыльца. Я не решаюсь подойти к нему. Уж слишком сумасшедший в эти минуты у него вид. На крыльцо школы выходит Славка Логинов. Выражение лица у него озлобленное и отчаянное. Славка достает сигареты, курит, задумчиво смотрит на Федора Ивановича. Учитель химии поворачивается к нам.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А, это ты, Таня. Опять прогуливаешь… Как тебя еще только не выгнали…

Я. Ума не приложу, Федор Михайлович.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты бы поосторожнее, Таня. На педсовете уже два раза ставился вопрос о твоем исключении.

Я грустно усмехаюсь. Какое мне дело до их паршивых педсоветов!

В этот момент Федор Иванович замечает Славку, который стоит в стороне, совершенно не обращая внимания на происходящее.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Логинов, курение на территории здания школы запрещено. Спуститесь с крыльца.

СЛАВА. Идите на!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Что вы себе позволяете, Вячеслав!

СЛАВА. Сказал же!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (саркастично). Извините, не уловил суть вашего изречения.

СЛАВА. Фе-дор И-ва-но-вич, и-ди-те на хуй!

Федор Иванович хватает Славу за руку.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Я, я тебя сейчас к директору отведу! Это немыслимо, это просто переходит все рамки дозволенного! Это нонсенс! Вы понимаете, что вас исключат!?

СЛАВА. Понимаю, на хуй идите!

Лицо Федора Ивановича странно искажается.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ублюдок, скажи еще хоть слово, еще хоть слово мне скажи и я клянусь тебе, добьюсь твоего исключения. Мало того, я добьюсь, что тебя ни в одно ПТУ потом не возьмут. Падла малолетняя!

Федор Иванович аж дрожит от возмущения и пытается силой увести Славу. Славка резко вырывает руку из рук учителя.

СЛАВА. Отвалите от меня, поняли? Я сам уйду! Только отстаньте от меня. Плиз!

Федор Иванович продолжает попытки насильно отвести Логинова к директору. Славка в очередной раз вырывается и с силой бьет Федора Ивановича по лицу. Федор Иванович отшатывается к стене, закрывает лицо рукой — из губы у него течет кровь.

СЛАВА. Сэнк ю вери мач!

Спускается с крыльца, уходит куда-то в глубь школьного двора. Федор Михайлович вытирает кровь рукавом.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечный двигатель первого рода существует… Вечный двигатель первого рода существует… Вечный двигатель первого рода…

Голос Федора Михайловича постепенно переходит на шепот, и уже нельзя разобрать, что там бормочет себе под нос этот обезумивший старик.

Я встаю, спускаюсь с крыльца, медленно бреду по школьному двору. Недалеко от меня, на детских качелях сидит Славка. Он вытаскивает из пачки сигареты и ломает одну за одной, точно так же, как я час назад. Я подхожу к нему, сажусь рядом. Руки у меня дрожат, становятся липкими и противными, а нос, наоборот, холодным.

Я. Зачем ты так?

СЛАВА. Уходи.

Я. Славка, это все пройдет. Это переходный возраст, понимаешь?

СЛАВА. Сказал же, катись отсюда!

Я делаю глубокий вдох и обнимаю Логинова за плечи. Он не вырывается, но и не реагирует.

СЛАВА. Я сегодня уезжаю…

Я. Куда?

СЛАВА. Не знаю еще. Если будет рейс до Москвы, то в Москву, а так — не знаю, куда получится. Меня засекли, я знаю. Я вычислил их. А они меня.

Я. Славка, у тебя температура или мания преследования.

СЛАВА. Не-а.

Он достает из школьной сумки толстую пачку денег. И не рублей.

СЛАВА. Видела? Что, круто, да? И это еще не все! Я сегодня снял со счета.

Я. Поддельные, да?

СЛАВА. Настоящие, дура!

Я. Откуда?

СЛАВА. Сказал же, со счета снял!

Я. Тебе же нет восемнадцати.

СЛАВА. Думаешь, я лох совсем! Не я же снимал, а так, знакомые. Им половина и мне. Все по-честному. А теперь мне — крышка. Кто-то меня засек.

Я. И что теперь?

СЛАВА. А ничего! Уеду куда-нибудь подальше отсюда. Сначала в Москву, потом за кордон. У меня денег хватит. Надолго еще хватит! Я в Америку хочу, там Силиконовая долина. Там Билл Гейтс живет! Настоящий Билл Гейтс, понимаешь? Там у них процессоры такие, какие нам и не снились. Мне деньги не нужны, понимаешь? Я раньше думал, что деньги нужны для того, чтобы покупать огромных розовых зайцев, а сейчас я уже не знаю, для чего они нужны.

Я. Каких розовых зайцев?

СЛАВА. А, это так. Мне мать в детстве покупала только пластмассовые игрушки. Ну, дешевые такие. Их даже сломать невозможно было. А в детском мире продавались огромные розовые зайцы. Они у всех тогда были, ну не у всех, а так, у некоторых. Я у матери три года просил такого зайца — большого такого, мягкого, розового. Она всегда обещала, но так и не купила. Зато купила компьютер, ей по работе надо было. Через полгода я взломал первый счет в банке. И купил себе сразу пять таких розовых зайцев. Принес домой и понял, что не нужны мне эти пять зайцев, мне нужен был только один. Всего один. И не сейчас, а тогда. Я потом подарил этих зайцев одноклассникам. И все. Больше у меня не было необходимости в деньгах. И сейчас нет. Я тебе это все рассказываю, потому что ты сумасшедшая, про это все говорят. Ты никому не скажешь, потому что сумасшедшие не предают, я это знаю.

Славка встает с качелей, смотрит на меня в упор, протягивает мне пачку денег.

СЛАВА. На, возьми, это тебе. У меня еще есть — у меня еще много есть.

Я пристально смотрю на Славку, пытаясь понять, у кого из нас едет крыша.

Я. Ты псих, да?

СЛАВА. Дура! На, бери, они мне ни к чему. А твоей семье деньги нужны, я слышал, девчонки говорили.

Я. Лучше своим отдай.

СЛАВА. У меня только мать. Она ими все равно пользоваться не будет. Спрячет в толковый словарь Даля и успокоится. На, бери!

Я. Да пошел ты!

Звонок с урока. Перемена третья

Я медленно бреду к школе, сажусь на скамейку и жду продолжения событий. Мне интересно, чем закончится все это умопомешательство. У Славки явно едет крыша. Я помню его еще с младшей группы детсада, хотя он вряд ли меня узнал. А я и не говорю про наше давнее знакомство. Славка тогда был такой же угрюмый и злой. Один раз он кинул в меня кубик, а потом расплакался и убежал. Я, правда, тоже расплакалась. Ладно, я незлопамятная… Вообще-то я плохо помню события тех дней, но, клянусь вам, это был он. Его сложно забыть. У меня это так никогда и не получилось.

На крыльцо выходят мои одноклассники. Не могут и сорока минут прожить без сигарет! Я подхожу к ним. Они, как всегда, делают вид, что не обращают на меня внимания.

Вид у моих одноклассников взволнованный и даже задумчивый, что не может не удивлять.

АРТУР. Не, я вам говорю, это фсбшник был, я сразу просек, в чем дело! Если бы из ментуры, то в форме бы пришел, а так — в штатском. Значит, серьезное что-то.

МАША. Я вообще офигела, когда этот дядька пришел. Не, ну я понимаю, из детской комнаты милиции, ну из уголовного розыска, но чтоб вот так…

ИРА. Урок сорвали… Историк весь аж покраснел от злости…

ЛЕНА. А может, это и не фсбшник был, а так, просто…

АРТУР. Нет, ну ты думай, что просто-то? Просто так с улицы мужик зашел и стал расспрашивать? Кто б ему разрешил, а?

ЛЕНА. А нам за это ниче не будет?

АРТУР. А чё нам будет? Только вы как хотите, а я в этом деле не участвую. Славка — урод, конечно, но, блин, не нравится мне все это.

МАША. Да ладно, мы ж ниче такого не знаем. Был сегодня в школе, потом ушел куда-то. Мы же за ним наблюдать не приставлены.

МИХАЛЫЧ. По ходу, Славка куда-то влип.

АРТУР. Козе понятно, что ему не премию вручать приходили за заслуги перед Отечеством.

ПАША. Даже жалко его как-то, честно говоря.

МИХАЛЫЧ. А мне не жалко! Почему за мной никто не приходит? За ним приходят, а за мной нет, а? Да потому что я ничего ни у кого не ворую!

АРТУР. Нашел чем гордиться!

МИХАЛЫЧ. А че? Нечем, хочешь сказать?

АРТУР. Вот и будешь, как твой папаша, автослесарем-механиком.

МИХАЛЫЧ. Ну и пусть. Пусть. Зато нормально, зато по-честному, не так, как некоторые!

АРТУР. Эй, это ты на кого намекаешь?

МИХАЛЫЧ. На торговцев всяких…

АРТУР. На кого? Повтори-ка!

МИХАЛЫЧ. На папочку твоего, понял теперь?!

АРТУР. Как ты моего отца назвал?

МИХАЛЫЧ. Лавочником!

АРТУР. Кем-кем?

МИХАЛЫЧ. Лавочником. Лавочник он и есть, держит пять магазинов и думает, что все можно!

Артур не спеша подходит к Михалычу. А куда ему торопиться — он выше Михалыча на полторы головы и шире в плечах раза в два. И ноги у Артура явно длиннее, так что некуда Мишке деваться — все равно не убежит. В общем-то, сам виноват, за языком следить надо было. В это время на крыльце школы появляется Логинов.

МАША. Смотрите, Славка!

Инцидент исчерпан, все оборачиваются в славкину сторону.

АРТУР. Славка, ну ты даешь! Ты знаешь, что за тобой в школу приходили?

СЛАВА. Догадываюсь.

МИХАЛЫЧ. Доигрался, Логинов. Не зря про тебя Николай Геннадьевич говорил, что ты плохо кончишь.

СЛАВА. Да идите вы все!

АРТУР. Не успел прийти, а уже хамишь? Нехорошо получается, Славочка.

МАША (поет). Ах, лава-лава, лавочка, большой обманщик Славочка!

Славка пытается уйти. Артур с Михалычем преграждают ему дорогу.

АРТУР. Эй, мы, кажется, не договорили.

СЛАВА. Пусти!

АРТУР. А, может, нам боевое задание дали — задержать тебя, а? Щас возьмем тебя и отведем, куда следует. А нам потом медаль дадут.

МИХАЛЫЧ. За поимку особо опасного преступника.

АРТУР. Ага, ее самую. Не боишься, а?

Артур с силой трясет Славку за плечи.

АРТУР. Ну, чего молчишь, а?

Славка вырывается из цепких лап Артура, достает из сумки ту самую пачку денег, стягивает с нее резинку и кидает зеленые купюры в лицо Михалычу и Артуру. Правда не фига не попадает, но это уже пустяки — парни застывают от неожиданности, словно каменные. Славка бежит в сторону школьного двора. Я почему-то бегу за ним. Просто так, сама не зная почему.

Я. Славка, подожди!

Славка поворачивается ко мне.

СЛАВА. Чего тебе?

Я. Не знаю. Славка, ты сумасшедший, ты еще больший псих, чем я!

СЛАВА. Ну и что с того?

Я. Зачем ты это сделал?

СЛАВА. А так просто. Жаль, я не увижу, как они будут ползать по полу и подбирать эти деньги. Забавное, должно быть, зрелище.

Я. Не будут. Они это девятиклассникам поручат. Славка, тебя найдут, все равно найдут.

СЛАВА. Не успеют.

Я. Тебя простят, тебе ничего не сделают, тебе еще нет восемнадцати. Ты ведь знаешь, что это все пройдет, это переходный возраст.

СЛАВА. В книжке, что ли, прочитала? Я одного не могу понять, почему вы все, такие умные, знаете, что это переходный возраст, знаете, что это пройдет, и все равно продолжаете делать по-своему? Почему вы все, такие рассудительные, все равно ведете себя как придурки последние?

Я не знаю, что ему ответить.

Я. А ты — нет?

СЛАВА. Что — нет?

Я. Ты ведешь себя не как придурок последний?

СЛАВА. Почему? Я такой же, как и вы. Только я знаю, что это не пройдет. Потому что жить и знать, что все проходит — пошло и скучно. Это самое мерзкое, когда люди делают глупости и не верят в них. А потом говорят, что у них так, настроение не то было… Но если тебе нравится — пожалуйста, удачи.

С этими словами Славка быстро исчезает в глубине школьного двора. Я вижу его последний раз в жизни, только мне об этом еще ничего не известно.

Я возвращаюсь на крыльцо. Мои одноклассники уже отошли от шока. Весь бетонный пол крыльца усыпан зелеными бумажками. Артур держит на просвет одну купюру.

АРТУР. Смотри-ка, настоящая….

ЛЕНА. Интересно, сколько здесь?

АРТУР. Ну, где-то штук тридцать баксов, не меньше.

МАША. Че, как делить будем? На всех?

АРТУР. Михалычу деньги не нужны, он у нас чистенький.

МИХАЛЫЧ. Ага, щас! Думаешь, я откажусь? Ищи идиота! Я ж эти деньги не украл. Если спросят, скажу, что нашел.

АРТУР. А как же жизненные принципы, а, Михалыч? Или забыл, как ты полчаса назад из себя невинную овечку строил? Типа, вы тут все дети лавочников собрались продажные, а я один такой честный — сын автослесаря!

Подбирает с пола столько купюр, сколько влезает в руку.

АРТУР. На, это тебе. Пусть твой батя себе тачку нормальную купит.

Второй рукой собирает с пола оставшиеся деньги.

АРТУР. Держи, это тоже тебе. В МГУ поступишь, будешь ба-альшим академиком в толстых очках. (Смеется.)

Михалыч молчит, морщит лоб, видно, размышляет о чем-то.

МИХАЛЫЧ. Не надо. Себе забери. Не хочу таким, как ты стать. Я уж лучше сам как-нибудь…

Уходит в школу.

АРТУР (пожимая плечами). Ну, не хочешь, как хочешь. Не насильно же тебе засовывать. (Паше.) На, тогда ты возьми.

ПАША (растерянно). Не, мне тоже не надо…

АРТУР. Да бери, не стесняйся. Это теперь ничейные деньги, так что никто не накажет.

ПАША. Мне не нужно.

АРТУР. Я сказал — бери!

ПАША. Говорю же, не нужно мне! Че пристал-то со своими деньгами? Бери, бери! Тебе надо, ты и бери, а я сам заработаю.

АРТУР. Чего ты заработаешь-то?

ПАША. Чего надо, то и заработаю. Это ты у нас деньги у папы из тумбочки берешь, а я, между прочим, после школы на заправке вкалываю. Так что, вот увидишь, я еще дальше тебя пойду. Поэтому себе забери, на черный день пригодится…

АРТУР. Дурак! Сам потом прибежишь, просить будешь, а все, поздно будет, хрен потом у меня чего допросишься.

ПАША. Не прибегу, не бойся… У таких, как ты просить — себя не уважать. (Пауза.) А хотя, знаешь, — давай мне эти деньги. Давай.

Берет деньги, начинает рассовывать их Артуру по карманам.

ПАША. Вот. Это тебе на машину, это тебе на девочек. Дарю! Забирай! Достал уже! Это же моя доля, да? Вот я ее тебе и дарю. Бери, не стесняйся, я щедрый сегодня…

Артур отталкивает Пашу.

АРТУР. Псих!

ПАША. Псих, псих, не бойся… Бери, бери…

АРТУР. А в табло?

ПАША. Давай в табло. Все равно уже. Ненавижу тебя.

АРТУР. С тобой что сегодня?

ПАША. Ничего. Достал, понял? Если еще раз про отца своего вякнешь, я тебе сам врежу, обещаю… Урод!

Паша уходит.

АРТУР. Подожди, после уроков еще поговорим! Да что такое-то? Они сегодня все с ума, что ли, посходили? (к девчонкам) Маха, тебе бабло тоже не нужно?

МАША. Дай сотню.

АРТУР. Да бери все!

МАША. Не, мне только одну. Мне вообще-то деньги не нужны.

Робко вытягивает из рук Артура стодолларовую купюру.

АРТУР. Бери больше!

МАША. Не надо. Мне только на пуховик и на джинсы.

АРТУР. А родители что? Принципиальные, да?

МАША. Да пошел ты…

АРТУР. На, бери больше, еще что-нибудь купишь.

Маша качает головой.

АРТУР (Лене). Ну, тогда ты бери.

ЛЕНА. Ну давай… Только мне тоже много не надо…

Лена тоже осторожно берет у Артура сотню, пытается вытащить вторую, но Маша грозно смотрит на подругу, та одергивает руку, поспешно засовывает деньги в сумку. Маша берет Лену под руку, девчонки уходят. На крыльце, помимо девятиклашек, которые стоят в стороне, на приличном расстоянии от нас, и происходящего не замечают, остаются Артур, Ира и я.

АРТУР (Ире). А ты чего осталась, может, тебе тоже деньги нужны? Так на, бери. Я сегодня добрый.

ИРА. Нет. Мне тоже не нужно…

Ира мотает головой, уходит вслед за подругами.

АРТУР. Ну чё за фигня, а? Танюха, че они такие все, а? То у них разговоров только о деньгах, то никому не нужно…

Я. Себе забери.

АРТУР. А что, можно. Сниму себе квартиру, чтобы от папика отдельно жить. А то достал уже. Думает, что если содержит меня, то имеет право совать свой нос в мои дела.

Я. Думаешь, у тебя у одного такой отец?

АРТУР. Ты просто папика моего не знаешь. У него всё деньги. Он даже цветы мамке на день рожденье выбирает по их цене… Но вообще-то он ничего. Если доллар поднялся в цене и у него хорошее настроение, мы иногда ездим на рыбалку. Тогда он настоящий… В общем, все не так уж и плохо. Так что я не знаю, что с этими деньгами делать. Тебе нужно?

Я. Не-а.

Артур минуту стоит в недоумении, потом подходит к девятиклассникам.

АРТУР. Эй, народ, мне Римма Сергеевна дала задание провести с вами культурно-развлекательную программу. Заняться воспитанием подрастающего поколения, типа.

Девятиклассники настороженно смотрят на Артура. Они знают, какие у него методы воспитания, поэтому в разговор не вступают.

АРТУР. Объявляю первый конкурс. Называется — скажем нет америкосам! Так, ребятишки, что у меня в руках? Правильно, доллары. Не коситесь, они ненастоящие. Теперь по моей команде берем по экземпляру американской валюты, делаем из нее самолетик и запускаем его. Выигрывает тот, кто дальше кинет. Главный приз — часы Кассио, которые у меня сейчас на руке. Цель ясна? Раз, два, три…

Артур выпускает доллары из рук, девятиклашки, осознав, что ничего страшного им не грозит и раздавать подзатыльники Артур не собирается, подбирают зеленые прямоугольники, мастерят из них самолетики и запускают их кто куда. Самолетики летят в разные стороны, у кого в небо, у кого на школьный двор, у кого пикирует тут же, прямо под ноги.

АРТУР. А теперь дружно крикнем — нет Америке! Три-четыре!

Девятиклашки кричат что-то нечленораздельное.

АРТУР. Молодцы, ребята, так держать!

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. А кто победил?

АРТУР. Победила дружба!

Я подхожу к Артуру. Подбираю лежащий неподалеку самолетик, рассматриваю его. Самолетик дрожит у меня в руках, может от ветра, может, просится в небо. Из школы выходит Марго, бежит к нам.

МАРГО. Слышали, что творится? У Федора Ивановича крыша поехала. Ходит по школе, хватает всех за руки, смотрит в глаза и разговаривает при этом сам с собой. А вид у самого безумный-пребезумный… По-моему, у него крышак того. Окончательно. Хотя, может, просто водка паленая была…

Марго видит самолетик у меня в руках.

МАРГО. А это что?

Я. Самолетик.

Марго подбирает с земли еще один, разворачивает его.

МАРГО. Слушай, так это ж Франклин! Я его рожу как раз ищу, мне на реферат прилепить надо!

Марго достает из сумки ножницы, вырезает изображение Франклина.

МАРГО. Спасибочки огромное!

С этими словами она убегает обратно в школу, распугав своей неугомонной натурой воробьев на школьном крыльце. Я запускаю свой самолетик в небо. Самолетик резво мчится в потоке мартовского ветра и пикирует прямо на качели.

Звенит звонок. Девятиклашки убегают на урок.

Я смотрю им вслед, и в чем-то завидую.

Я (Артуру). Пойдем, а то опоздаем на урок.

АРТУР. Пойдем.

Мы уходим.

На крыльцо школы выходит Федор Иванович. Он, как всегда, разговаривает сам с собой.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечного двигателя первого рода не существует — закон термодинамики. Но это не правда. Это все неправда, потому что ты придешь когда-нибудь, когда-нибудь обязательно придешь, и мы откроем с тобой другой закон, мы изобретем с тобой вечный двигатель первого рода, мы вместе, я и ты… Когда-нибудь обязательно… И тогда все сойдется, тогда все не напрасно…

Федор Иванович садится на крыльцо, шепчет себе под нос что-то, то ли от внутренней силы, то ли от безысходности.

Он не боится быть сумасшедшим. Ему можно. Учитель химии в школе всего один. Мы смеемся над ним за его спиной, но, в сущности, нам даже немного жаль этого ненормального старика. Даже сейчас, не смотря на переходный возраст.

А потом… А потом мы будем дарить ему цветы и благодарить за все, что он сделал и не сделал для нас. Первый раз — на выпускной, второй — на день встречи выпускников, через год, а третий — на похоронах, да и то не факт…

Я сижу на заднем крыльце нашей школы. Прошло двадцать лет. Я уехала из города сразу после выпускного, и вот я снова здесь. И не от большой радости — работа, семья, взрослые, серьезные проблемы. Артур оказался прав — мы закончили школу и разъехались кто куда, даже не попрощавшись друг с другом. Нас всех помотало по жизни, нам всем пришлось в этой жизни несладко…

Появляется Артур. Он одет в клетчатую пижаму, на голове у него колпак.

АРТУР. После школы я уехал в Москву и поступил на финансовый. Через пять лет у меня уже была своя маленькая компьютерная фирма. Но потом бизнес зашел в тупик, я уехал в Штаты и там женился. Однажды, совершенно случайно я узнал, что в Нью-Йорке арестовали русского хакера. Думаю, как его звали, объяснять не нужно. Я вытащил Логинова из тюрьмы и устроил работать к себе. Славка согласился на все условия, единственное, о чем он просил — чтобы ему дали отдельный кабинет. К тому времени у него развилась очень странная фобия — он боялся дотрагиваться до людей и вообще всячески сторонился общества. Пять лет Славка исправно работал на меня за одни лишь еду и жилье — деньги ему никогда не были нужны, и в этом плане он был незаменим. Да и во всем остальном тоже. А потом он исчез. Когда взломали его квартиру, в ней был страшный бардак — видно, собирался он в спешке. А через месяц мы обнаружили, что вместе со Славкой пропал весь уставной капитал нашей компании. Но я на Славку не обиделся — он взял то, что ему принадлежало. Теперь мы квиты… Я даже немножко переживал за Славку, за его судьбу. А потом у меня застрелилась единственная дочь. И я уже ни за кого больше не переживал, потому что сошел с ума. Жена до сих пор навещает меня в больнице. Но живет с другим… Сука! (Хохочет.)

Закуривает.

Появляется Паша в армейской форме.

ПАША. В пед я не поступил — завалил историю. Хотел поступать через год, но меня загребли в армию. Из армии не вернулся.

Закуривает.

Выходит Михалыч.

МИХАЛЫЧ. А я спился. Когда моя младшая сестренка свалила в Штаты, я был уверен, что через годик-два мне придет приглашение и я уеду жить к ней. Но оно не пришло. Я подождал еще лет пять, а потом спился окончательно.

Садится на крыльцо, дрожащими руками достает сигарету, курит.

На крыльцо выходит Маша.

МАША. Я вышла замуж за очень хорошего человека. Зарабатывает он немного, но на жизнь нам хватает. У нас четверо детей. Младшему четыре годика, а старшей семнадцать. Я не работаю, сижу с детьми. Очень счастлива.

Достает из сумочки дамские сигареты, закуривает.

Выходит Лена, уже порядком растолстевшая, с длинной косой, обернутой вокруг головы.

ЛЕНА. После школы я первая из класса вышла замуж. С внешностью у меня всегда были проблемы, а вот он был красавец. Девчонки завидовали. А он пил и бил меня. Сейчас я живу одна. Работаю продавцом. Воспитываю дочь. Она у меня красавица, вся в отца…

Достает фотографию дочери, смотрит на нее, улыбается, закуривает.

Появляется Ира — элегантная моложавая женщина.

ИРА. Я стала известным театральным критиком. Живу в Москве. О школе вспоминаю редко. Пью.

Закуривает.

На школьный двор выходит Марго.

МАРГО. Я умерла через год после окончания школы от передоза героином. Но это ничего, потому что в ту ночь я увидела самый прекрасный сон в своей жизни. За такой сон умереть стоило, уж поверьте…

Марго сиротливо садится рядом с остальными, виновато опускает голову, закуривает. На нее никто не смотрит.

Выходит Клавдия Михайловна.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Через два года, после того, как ушел этот класс придурков, я стала директором школы. Я сразу же запретила девочкам приходить на учебу накрашенными и сделала биологию обязательным экзаменом. Правда, от этого ничего не изменилось, но жару я им задала. Я выпустила из школы огромное количество учеников. Кажется, что-то за последнее время в этих детях изменилось. Они не стали лучше, но они стали совсем другие…

Сейчас я уже на пенсии. Веду кружок юных натуралистов. В свободное время стреляю в тире. Курю только «Парламент».

Закуривает.

Я. А я… Я стала учителем… Химии. Я работаю в школе для одаренных детей. Меня любят ученики и коллеги. Я изобрела новую методику преподавания и даже заняла с ней второе место на всероссийском конкурсе «Учитель года». В нашей школе учатся пятьсот человек — и среди них нет ни одного похожего на моих одноклассников — ни на Артура, ни на Пашку, ни на Михалыча… Ни на Славку.

Я сижу и вспоминаю. Сегодня мой вечер. Огромное серое здание в темноте походит больше на средневековую тюрьму, чем на СОШ №1. Осень своими листьями бьется в окна школы, как будто вызывает ее на дуэль. Внутри школы темно, лишь в одном окне, на третьем этаже, пятом справа, горит свет.

Бинокля у меня с собой нет, да и не нужен он здесь. Я и так знаю, что происходит за тем окном. Там, на третьем этаже, в триста двадцать седьмом кабинете сидит Федор Иванович. Постаревший, поношенный, больной, похожий на старый комод, покрытый «пылью времен», перед которой так благоговеют антикварные старушки. Федор Иванович сидит за своим учительским столом, наливает себе водки в мензурку, чокается с портретом Менделеева и пьет не закусывая. Учитель химии идет между пустыми рядами парт, по-старчески щурится от ламп дневного света, и верит, верит, что когда-нибудь, когда-нибудь обязательно к нему придет однажды в класс парень с длинным черным каре и синими глазами. Парень, который не будет курить в туалете и драться на крыльце школы. И они будут сидеть с Федором Ивановичем здесь, в этом кабинете допоздна и длинно разговаривать на непонятном языке формул. А потом синеглазое каре получит Нобелевскую премию… А дальше вы уже знаете.

И, наверное, Федор Иванович понимает остатками разума, что не было никогда в средней образовательной школе номер один города Междуреченска гениев, не было и никогда не будет, что вечного двигателя первого рода не существует. Но он верит. Потому что верить нужно. Потому что — а зачем тогда… потому что — а как же иначе… потому что он все равно существует, если сильно-сильно в это поверить…

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Девятый класс, бросили сигареты, зашли в школу! Одиннадцатый, хрен с вами, курите, сколько влезет. Все равно уйдете через три месяца. А сейчас все на биологию!

Сидящие на крыльце бросают сигареты, заходят в школу.

Темнота.