Любовница лилий

Ярослава Лазарева, 2017

Соланж де Морт – загадочная девушка, притягивающая мужчин. Она гоняется за настоящим чувством, но получает лишь секс. Никто не может полюбить ее. Познакомившись с ней ближе, все ее мужчины уходят. Виктор Романов принадлежит к той же тайной организации, что и Соланж. Они – члены Ордена Ловцов самоубийц. И он попадает под ее магнетическое обаяние, очаровывается ее сложной личностью, не может противостоять физическому влечению. Но скоро он понимает, что Соланж совсем не та, за кого себя выдает, она иная, она любовница лилий…

Глава первая

Склоны холмов заволокло густым туманом. Встающее солнце с трудом пробивалось сквозь вязкое марево и окрашивало пространство в казавшийся зловещим красновато-сиреневый тон. Байкал был плотно укрыт этим пушистым слоем, и Виктор тщетно вглядывался вдаль. Бледно-серое небо над головой, заходящая полная луна, размытые очертания вершин холмов, а все остальное — шевелящаяся зыбкая масса, рождающая в его взвинченном воображении невиданных чудовищ…

Еще вчера вечером, когда он приехал на остров Ольхон, главное святилище бурятских шаманов, ему казалось, что все происходит правильно и он на верном пути. Виктор навел справки в тайных источниках Ордена и точно знал, что этот метод поможет ему. Суть таинства заключалась в том, что посвященная вынимала часть энергетического поля и «загоняла» туда все, что приносило вред клиенту. Обычно это была какая-то болезнь, вызванная негативными программами, привнесенными извне, в простонародье называемыми сглаз, порча, наговор, приворот. Но Виктор страдал любовью, и это для него было куда страшнее неизлечимого заболевания. Ловец не имел права на сильную привязанность, и тем более на настоящую любовь. Это категорически запрещалось правилами Ордена Ловцов, к которому принадлежал Виктор. Он пытался избавиться от этого чувства всеми известными ему способами, включая гипнотический транс, но ничего не помогало. Он уже решил обратиться с этой проблемой к своему начальнику Идрису, чтобы тот отправил его в специальный отель Ордена, но все тянул с признанием, надеясь избавиться от этой напасти самостоятельно. Был и еще один вариант: высший стирал те отрезки памяти, которые касались предмета любви. Но такая чистка использовалась в крайнем случае. К тому же у этого метода имелся существенный изъян: стоило влюбленным встретиться, память возвращалась, и чувство вспыхивало вновь. Виктор пока оставил все, как есть, он продолжал любить Лизу, но чем дольше не видел девушку, тем острее и сильнее жаждал ее. Они расстались в июне, это произошло в Венеции. Лиза просто исчезла из его жизни, ничего не захотев объяснить. Однако для Виктора эта встреча оказалась роковой. Впервые в жизни он полюбил. Сейчас была середина августа, его чувство за это время окончательно окрепло и приобрело вселенские масштабы, именно так он ощущал. А ловцы с трудом справлялись с чрезмерными эмоциями, они обладали невероятной чувствительностью, и чем дольше служили Ордену, тем сильнее раскачивалась их психика. Это была «оборотная сторона медали», своеобразная плата за дающиеся при посвящении в Орден сверхспособности. Отслеживать самоубийц, уводить их от последнего шага любыми способами, оберегать от вездесущих прилипал, давать иммунитет от суицида — такие обязанности требовали постоянного напряжения и вызывали сбои в настроении: от взлетов к вершинам эйфории до глубокого падения в бездну депрессии.

Ольхон считался сакральным центром северного шаманского мира. По преданиям бурят, там по сей день обитали грозные духи Байкала. Когда-то на этот остров спустился с небес Хан-Хото-бабай — посланник высших богов. Здесь все еще живет и его сын — Хан-Хубуу-нойон, принявший образ белоголового орла-беркута. Все шаманы поклонялись верховному божеству Хухэ Мунхэ Тэнгри (Вечное Синее Небо). Перед тем как сюда приехать, Виктор с любопытством ознакомился с этой информацией. У него давно развилось особое отношение к новым знаниям, и он впитывал их жадно и с удовольствием. И мифы уже не казались сказками, их наполняли события, которые реально происходили в древние времена. Обладая определенными способностями, он мог проникнуть в параллельные миры и увидеть то, что для обычного человека было сокрыто. Это касалось и духов, ангелов, призраков и других потусторонних сущностей. Виктор при желании мог их видеть и даже общаться.

Шаманку, которую он нашел, звали Сойжима, что значило «исцеляющая». Поначалу она пристально и молча смотрела на незваного гостя. Посвященная соглашалась на контакт не с каждым просящим и денег за свою работу не брала. Все шаманы следовали нерушимому веками правилу: не каждую болезнь можно лечить, многое дается человеку, как урок, и он обязан самостоятельно изменить что-то в своей жизни. Поэтому часть просителей отправлялась восвояси, так и не получив желанной помощи.

Сойжима смотрела в глаза гостя минут пять. Он, в свою очередь, по привычке пытался сканировать ее энергетическое поле. Виктор понимал, что суицидальных наклонностей у шаманки быть не могло в принципе, но делал это из любопытства. К его изумлению, аура будто отсутствовала. Он даже зажмурился и потряс головой, но картинка не изменилась. Шаманка умело защищалась от его взгляда-рентгена.

— Ты не обычный человек, — констатировала она после паузы и прищурила и без того узкие глаза.

— Да ладно, — небрежно бросил Виктор.

— Зачем так нервничать? — спросила Сойжима и неторопливо раскурила трубку.

Виктор ощутил аромат каких-то терпких трав и мгновенно поддался их расслабляющему действию. Ненужное волнение ушло, разум слегка затуманился, он начал расслабляться.

— Ты… супер человек, если говорить вашим языком, — уверенно продолжила шаманка. — И наделен неведомыми мне и невероятными способностями. Я это вижу. И не понимаю, зачем тебе я? Ты и сам можешь исцелять не только себя, но и других. Вижу, ты многих спас от смерти. Но ты… сильно разбалансирован. Это я могу поправить, если ты сам не в состоянии выровнять энергию и успокоить ее.

— Я люблю девушку и мне необходимо избавиться от этого чувства, — просто сказал он и вздохнул.

Перед внутренним взором появилось нежное лицо Лизы, ее светло-пепельные волосы развевались, словно ими играл легкий ветерок, серо-голубые глаза сияли, бледно-розовые губы улыбались.

— Уйди, исчезни, — пробормотал Виктор и закрыл лицо руками.

— Любовь это от неба, — заметила Сойжима, наблюдая за ним. — Зачем хочешь избавиться? Это не болезнь.

— Для меня это как смерть, — тихо признался он. — Ты сама увидела, что я многих спас. Но если буду любить, то больше никому не помогу. Таковы условия… моей работы.

— Первый раз за всю мою практику просят избавить от чувства, — сказала шаманка. — Люди обычно пытаются притянуть любовь.

— Помоги! — с мукой в голосе произнес Виктор. — Словами трудно объяснить всю сложность моей ситуации. Если обладаешь навыками считывать информацию с личности, то я откроюсь для тебя.

Виктор встал перед ней. Он смотрел прямо в глаза Сойжимы. Она отложила недокуренную трубку, взяла его правую руку и положила свою ладонь на нее, погрузив острый взгляд вглубь его все расширяющихся зрачков.

— Хорошо, я все поняла, — после очень долгой паузы сказала шаманка. — Ты служишь добру и свету, но это опасно и даже страшно для обычного человека. Поэтому ты… посвящен. И я помогу. Ты удачно приехал. Через два дня полнолуние. Это время обряда. Как только луна, после максимального наливания, пойдет на убыль, можно будет разъединять энергии.

И в нужное время, на заре Сойжима привела его на один из склонов. Местность выглядела безлюдной, туман искажал очертания пейзажа. Заходящая луна казалась серебряной и давала размытый встающим солнцем молочный свет. Виктор стоял босиком на влажной от росы траве, он был полностью обнажен и поеживался скорее от затаенного страха, чем от утренней сырости. Шаманка разложила белую хлопчатобумажную ткань перед ним и что-то пробормотала. Он разобрал: «Ко льну прильнет любовь, и охладится кровь» и улыбнулся кажущейся наивности заклинания. Ненужное волнение начало уходить, появилось любопытство. Сойжима расправила ткань, отошла на шаг и раскрыла руки, как крылья. Она что-то невнятно бормотала, закрыв глаза. Подул легкий ветерок, с озера понеслась какая-то тень, раздался крик птицы, и над их головами пролетел огромный орел. Виктор успел разглядеть, что голова у него белая. Шаманка упала ниц, она лежала на животе возле расстеленной ткани, ее затопила золотистая энергия, и женщина казалась центром какого-то невиданного светила.

— Великий Хан-Хубуу-нойон дал мне благословение на этот обряд, — раздался ее тихий голос. — Все верно, все как и должно быть. И я избавлю тебя от этого чувства.

Виктор лишь молча вздохнул. Дальше все пошло без заминок. Сойжима велела молодому человеку лечь на ткань и начала закатывать его, укрывая с ног до головы, словно в тугой кокон. Она снова бормотала о «льне, к которому прильнет любовь», но Виктор уже не прислушивался. Он ощущал странное воздействие прохладной ткани, окутывающей его обнаженное тело. Она будто становилась все холоднее и забирала его жар. «Выкатывание» было проведено семь раз. Затем Виктор встал, а шаманка развела костер и бросила туда ткань.

— Лен забрал, лен гори, вместе с ним любовь умри, — бормотала Сойжима, вороша палкой горящие остатки ткани. — Хухэ Мунхэ Тэнгри, прости! Не болезнь, любовь я жгу, но не мне изменить судьбу…

Виктор молча наблюдал за окончанием обряда и пока не понимал, что чувствует. Однозначно ему было холодно, но ведь оставаясь сырым утром без одежды, другого ожидать не приходилось.

Но вдруг что-то изменилось. Сойжима застыла, глядя в небо, ее обычно непроницаемое лицо исказилось от ужаса. Виктор невольно проследил за ее взглядом. Туман сгустился над ними, и в его мутном мареве появились черные очертания, словно нарисованные дымом от костра. Виктор увидел поникшую розу и вздрогнул от дурного предчувствия.

— Смерть! — вскрикнула шаманка и упала, закрыв голову руками.

Внутри очертаний розы возникло женское лицо. Виктор не сомневался, что видит Соланж. Она смотрела на него в упор, ее губы кривила усмешка, глаза сверкали, словно сквозь туман искрили утренние звезды. Из миража потянулась вниз бледная рука, она собрала остатки дыма от угасающего костра и будто запечатала их в очертания черной розы, плотно сомкнув ее лепестки.

— Забираю твою любовь себе, — глухо проговорила Соланж.

В этот момент возле черной розы, словно ниоткуда, возник белоголовый орел.

— Великий Хан-Хубуу-нойон, помоги! — воззвала к нему шаманка.

Орел, издавая грозный клекот, бросился на мираж, но пролетел сквозь него. Воздушный рисунок заколыхался, затем сгустился, сжался в точку, «расцвел» взлетевшими легкими серыми хлопьями пепла. И исчез. Хлопья плавно опустились на Виктора. Он нервно стряхнул их и глянул на шаманку.

Сойжима смотрела сурово.

— Ты таскаешь за собой нечто и не предупреждаешь об этом, — с упреком произнесла она. — Такая форма существования нам неведома. Но она из самой преисподней.

— Прости, но я и сам не знаю, кем или чем является Соланж, — ответил он. — Мы принадлежим к одной организации, и определенные догадки на ее счет у меня имеются.

— На верхних позвонках у тебя два клейма, — продолжила шаманка. — Это знаки твоей организации?

— Да, — тихо подтвердил Виктор.

— Это розы… и в небе появилась черная роза. Но это… пахло смертью.

— Я могу объяснить, — торопливо проговорил он.

У Виктора вдруг возникло непреодолимое желание поделиться, рассказать все о Соланж. Она была высшей Ордена, и сообщать об этом запрещалось кому бы то ни было, но он точно знал, что дальше шаманки информация не пойдет.

— Не надо ничего мне рассказывать! Лишние знания засоряют разум, — резко ответила Сойжима. — Это ваши дела. А я свое обещание выполнила, обряд провела, любовь изъяла.

— Это так, — еле слышно ответил Виктор. — Но, судя по всему, ее забрала Соланж.

— Не моя вина, — сказала Сойжима.

— Это так, — глухо повторил он.

Виктору захотелось уйти, он ощущал холод и опустошение, вызвавшие жуткий упадок сил. Он оделся и остановился напротив Сойжимы. Она смотрела внимательно. Выражение ее лица изменилось: вместо недовольства появились нескрываемая жалость и сочувствие.

— Тебе не позавидуешь, — после паузы заявила шаманка. — И вот что… Признаю, все же это моя вина, — добавила она. — Я должна была почувствовать неладное, но словно кто-то или что-то затмило мой разум. И мы сейчас же отправимся к моему другу Анжилу. Я так решила!

И Сойжима, не дожидаясь ответа, начала спускаться с холма. Виктор пожал плечами, но ничего выяснять не стал и последовал за ней. Его силы все еще не восстановились до конца. Слабость вызывала сильное потоотделение, он начал задыхаться, со лба капало, по спине текли струйки. Шаманка глянула на его покрасневшее лицо и замедлила шаг. Виктор пристроился рядом и старался не отставать.

— Анжил — дархан, белый кузнец, — решила она пояснить, хотя Виктор ни о чем не спрашивал. — Это священное ремесло, оно передается по роду, а произошло от небесного кузнеца по имени Божинтой.

— Белый кузнец, ну-ну! А что, есть и черные? — ехидно поинтересовался Виктор.

Он ощутил, как накатывает неизвестно откуда появившаяся беспричинная злость.

— Есть, — подтвердила Сойжима. — Но это не означает, что дарханы делятся по принципу добра и зла. Черные поначалу работали с железом, а белые — с серебром. Их так и называют: мунгэн дархан — серебряный мастер.

— И зачем ты ведешь меня к этому дархану? — уточнил он, пытаясь справиться с сильным раздражением.

— Тебе необходим мощный амулет, — пояснила шаманка.

Виктор недоверчиво усмехнулся, но от комментариев воздержался. Она остановилась и пристально на него посмотрела.

— Чего уставилась? — ядовито спросил он.

— Я так и знала! Ты уже меняешься, — ответила шаманка. — Изъяв часть счастливой энергии, я нарушила равновесие. Хотя ты и так был сильно разбалансирован.

— Без тебя знаю! — резко проговорил Виктор. — Работа у меня такая, что никаких нервов не хватит.

— Постарайся добавить в жизнь удовольствия, — мягко посоветовала она. — Развлекайся, делай то, что приносит радость. Хотя бы так восстановишь баланс. Иначе быстро превратишься в нелюдимого злыдня. Зло всегда множит зло.

— Извини, — пришел в себя Виктор, осознав, что с ним происходит. — Я буду контролировать эмоции.

Через полчаса они оказались возле небольшого селения, раскинувшегося у подножия холма и окруженного древними кряжистыми лиственницами. Сойжима привела Виктора к крайнему, обычному на вид деревенскому дому. Она обогнула его и зашла на задний двор. Виктор увидел невысокое, в один этаж, добротное строение. Шаманка направилась туда.

— Что-то не похоже на кузницу, — пробормотал Виктор, прислушиваясь. — А где звук бьющего молота, шипение раскаленного металла, опущенного в воду?

— Я же сказала: белый кузнец! Кует серебро и другие подобные металлы, а не делает топоры, ножи, подковы и прочее. Чем ты слушал? Хотя в таком состоянии мои слова мимо ушей…

— Значит, серебряные поделки, — пробормотал Виктор, — практически местный ювелир.

— Ты снова напряжен и даже раздражен. Не поддавайся разрушающим эмоциям, — посоветовала она и стукнула в закрытую дверь «кузницы».

— Стараюсь, но это чертовски трудно, — признался он. — Злоба так и распирает изнутри, ненавижу весь мир.

— Скоро пройдет, — уверенно ответила шаманка. — А пока твоя психика пытается приспособиться.

— Я должен любить людей, иначе не смогу работать, но в эту минуту я законченный мизантроп, — нервно проговорил Виктор.

— Не волнуйся, я вынула только одну часть энергии, обращенную на конкретную девушку, — сказала Сойжима. — А любовь многообразна. Скоро твое состояние выровняется.

— А вдруг ты забрала все? — испуганно предположил Виктор. — Как ты могла точно определить, где любовь к Лизе, а где — к человечеству?

— Это легко, — с улыбкой ответила шаманка. — Я взяла лишь ту часть, где имелся сексуальный окрас. Вряд ли ты хотел заняться сексом со всем человечеством, — весело добавила она.

Виктор улыбнулся в ответ и почувствовал облегчение.

Когда они оказались внутри, он увидел что-то типа холла. Дверь в мастерскую раскрылась, появился низкорослый, крепко сбитый бурят неопределенного возраста. Сойжима быстро представила мужчин и изложила свою просьбу. Анжил остро глянул на гостя и помрачнел. Виктор снова ощутил накатывающее вместе с приливом сил раздражение. Он подумал, что никакие амулеты ему по жизни помочь не могут, и шаманка зря все это затеяла. Хотелось уйти, но это выглядело бы невежливо. Виктор, правда по привычке, отсканировал поле кузнеца. Его цвет радовал, он был насыщенным зелено-золотистым. И это говорило ловцу о здоровье и благополучии. Виктор давно для себя определил, что у каждого человека имеется четыре тела: физическое, ментальное, астральное и эмоциональное. И если они были в гармонии, то аура светилась чистыми насыщенными цветами. Обычно это были зеленые тона.

— Пойдемте со мной, — пригласил Анжил и толкнул соседнюю с мастерской дверь.

Они оказались в небольшой гостиной, превращенной в выставочный зал. Виктор с любопытством разглядывал разложенные на витринах работы кузнеца. Здесь были традиционные бурятские украшения: височно-нагрудные, накосные и даже наспинные, всевозможные кольца, браслеты, серьги. Виктор склонился к одной из витрин и залюбовался туйбой, состоящей из «моор» (золотая монета в оправе) и прикрепленными к ней мелкими бусинами коралла.

«Если бы у меня была близкая женщина, я бы с удовольствием преподнес ей такое украшение», — мелькнули непрошеные мысли.

Но они тут же вызвали острую боль. У Виктора никого не было, мать умерла, последняя его сердечная привязанность «девочка по вызову» Лолита убита пару месяцев назад. И виновницей являлась Соланж. Виктор закрыл глаза. О Лизе он даже не вспомнил, а ведь еще несколько часов назад все его мысли были только о ней.

— Выбери сам, — услышал он голос и очнулся.

Анжил выдвинул ящик стола, находящийся в углу зала. Виктор подошел и увидел амулеты, лежащие в отдельных ячейках. Он бездумно смотрел на замысловатые формы, непонятные ему знаки, странные узоры. Рука словно сама потянулась к одному изделию из черненого серебра. Оно имело вид восьмиконечного креста. Центральный круг окаймляли зубцы, между четырьмя крупными — четыре более мелких; те и другие располагались крест — накрест, вписываясь в квадрат с чуть выгнутыми сторонами. Виктор вынул амулет, он приятно грел ладонь.

— Хоолобши? — явно удивился кузнец. — Но это женский! Оберег для невесты, символизирует солнечный диск и восемь направлений — четыре главных и четыре промежуточных.

— Но мне нравится только этот! — уверенно сказал Виктор.

— Пусть будет так! Дайте руку, нужно его привязать к вам и заставить оберегать.

Виктор без колебаний протянул правую руку. Анжил уколол его палец, выдавил каплю крови на амулет и позвал шаманку. Они вдвоем провели какой-то обряд, в суть которого Виктор не вникал. Он снова ощутил странный упадок сил, перед глазами отчего появилось бледное лицо Соланж. Ее губы улыбались.

— Носи, старайся не снимать, — услышал он и вздрогнул.

Сойжима надела амулет на его шею, видение Соланж тут же пропало, и Виктор снова ощутил облегчение.

— Хоолобши будет не только оберегать тебя, — сказала шаманка, — но и поможет выровнять энергию. А тебе сейчас это необходимо.

— Что я вам должен? — деловито уточнил он.

— Ничего, — ответил Анжил и улыбнулся. — Будь здоров!

Они вернулись к дому шаманки через несколько часов. Виктор практически пришел в себя, приступы немотивированной злобы пропали. От амулета шло приятное тепло и, казалось, оно проникало ему прямо в солнечное сплетение. Он попрощался с Сойжимой, искренно поблагодарил за все, но она смотрела с затаенной грустью.

— Может…, — неуверенно начал он, глядя в ее узкие глаза, — что-то пожелаешь мне? Какие-то рекомендации? Ведь ты все знаешь обо мне.

— Не имею права вмешиваться, — ответила она. — Я пыталась помочь, ты сам видел, что из этого вышло. Но любви к той девушке в тебе больше нет.

— Спасибо, — тихо произнес он.

— Не благодари. Ведь твоим чувством… завладела смерть.

— Что ты видишь? Скажи! — умоляюще проговорил Виктор.

— Ничего! — твердо ответила Сойжима. — Не вижу, потому что не хочу. Разбирайся сам. Но амулет носи, не пренебрегай этим. Я дала тебе защиту… Считай, это мое извинение за то, что обряд прошел не так, как должен был.

— Принято, — коротко ответил Виктор и пошел прочь.

Из записной книжки:

«Хурал — значение: молебен.

Чойжил-сахюусан.

Ритуал подношения торма Держателю самай Дхармарадже, включает умилостивление, покаяние, восхваление и просьбу.

Чойжил (санскр. — „Яма Дхармараджа“, тиб. — „Щиндже Чойгьял“) — это владыка смерти, он защищает от злых духов. Он же является судьей мертвых, вершителем закона воздаяния и могущественным заступником всех несправедливо обиженных людей.

Хурал Лхого намщей (бур. — „hуга намши“) читается для избавления умершего от страданий — страха, голода, жажды. Этот молебен помогает душе усопшего осознать смерть, не быть в смятении и беспрепятственно обрести новое счастливое рождение».

С момента обряда на Ольхоне прошло две недели. Все это время Соланж не давала о себе знать. Виктор окончательно пришел в себя, внутренняя гармония практически восстановилась. Но его сердце освободилось, и это тут же сказалось на работе ловца. Ничто более не затуманивало его разум, не мешало полностью отдаться поиску «клиентов». Он снова ощущал драйв, все его существо было нацелено лишь на одно: опознать в толпе нужного человека, приблизиться к нему, моментально войти в доверие и сделать все, чтобы суицид не был совершен. Все его сверхспособности, данные при посвящении в Орден, вернулись и будто заиграли новыми красками, Виктор ощущал дикий подъем и радовался этому. Он съездил в Москву и за неделю пополнил свой послужной список на пятнадцать спасенных «клиентов». Данные этих людей, как обычно, он отправил Идрису, чтобы тот внес их в базу. Высший в это время находился во Франции, но внимательно следил за работой своей пятерки. И был необычайно доволен преображением Виктора.

— В Венеции ты утерял себя, — говорил Идрис по Скайпу во время сеанса связи. — И я уже всерьез подумывал, что тебе необходимо уединиться на какое-то время в одном из наших отелей.

Виктор смотрел в монитор и улыбался. Идрис выглядел, как всегда, значительно и внушительно: темнокожий, накачанный, с красивым мужественным лицом. Обычно он умело скрывал эмоции, но сейчас Виктор видел, как он доволен, его выразительные раскосые глаза сияли, крупные губы морщила едва сдерживаемая улыбка.

— Я справился с проблемами, — ответил Виктор. — И в монастырь мне пока рано! — весело добавил он.

Все ловцы боялись отелей Ордена, негласно считалось, что это своего рода тюрьма, из которой самовольно никто не может выйти. Ослабленных ловцов помещали туда и оставляли до тех пор, пока их энергетическое поле полностью не восстанавливалось. И хотя отели были роскошными, добровольно туда никто не стремился. Ловцы любили свободу и импровизацию в деятельности. Малейшее принуждение выводило их из себя и рождало протест. А чем дольше ловец служил Ордену, тем все более чувствительным и нервным он становился. И высшие пятерок берегли членов, как свою семью. Но в крайних случаях заточения в отель было не миновать. Виктор, полностью погрузившись в любовь к Лизе, почти утерял свои навыки и сильно ослабил способности. Он упустил потенциального клиента, это была девушка-модель по имени Анна-Кристина, в которой он не распознал суицидника, хотя видел ее за несколько часов до совершения акта. Затем были и другие непростительные промахи. Идрис несколько раз встречался с ним, но Виктор обещал, что в скором времени все исправит и начнет полноценно работать. В начале августа, когда он снова просмотрел «клиента», пройдя в двух шагах от него и ничего не ощутив, он понял, что пора принимать кардинальные меры, и нашел шаманку. И был доволен результатом. Его, конечно, очень тревожило то, что произошло во время обряда, но пока Соланж никак себя не проявляла, а он не стремился ее найти. Виктор в первую очередь хотел реабилитироваться, как ловец, а потом уже разбираться с тем, что сотворила Соланж.

Из Москвы он отправился в Санкт-Петербург и там славно «поохотился». Две столицы были и оставались благодатной почвой для ловли. Чаще всего самоубийства там совершались в состоянии глубокой и затяжной депрессии. Люди мегаполисов живут в неестественной для природы урбанистической среде, их психика подвергается постоянному стрессу, связанному с непрекращающимся потоком негативной информации, новым укладом бытия, в котором жизнь человека все меньше зависит от его действий. Огромная часть населения мегаполисов — это приезжие, и зачастую они не уверены в завтрашнем дне и сильно подвержены фатальным депрессиям.

Из Сети (открытые источники):

«В Москве за начало 2017 года было совершено около 210 самоубийств.

Возраст самоубийц не имеет определенной цифры. Некоторым погибшим было уже за 70».

«По данным нового исследования, проведенного Центром по контролю заболеваний (CDC), самоубийство является второй по значимости причиной смерти людей в возрасте от 15 до 34 лет.

Каждый год самоубийства совершают около миллиона человек во всем мире. Но так как статистика ведется по явно выраженным случаям суицида, реальное число при подсчете оказывается в 2–3 раза больше. Сделать официальный подсчет людей, которые покончили с собой невозможно, так как судмедэксперты не признают отравления лекарственными препаратами, аварии и многое другое суицидом».

«В 2015 году от самоубийств погибли больше граждан России, чем от дорожных аварий, говорится в ежемесячном докладе Федеральной службы государственной статистики о социально-экономическом положении в стране.

Как сообщается на сайте Росстата, с января по октябрь покончили с собой 21,3 тыс. человек. Для сравнения: за тот же период жертвами несчастных случаев на транспорте стали 20,1 тыс. человек».

«Уполномоченный при президенте по правам ребенка Анна Кузнецова уточнила, что в 2017 году было зафиксировано 692 детских самоубийства, в 2018 — уже 788».

«Всего с 1956 г. по 2018 г. на территории современной России от самоубийств умерло 2 431 281 человек».

После такой успешной работы Виктор решил съездить в родной Ковров. Он планировал остаться там на неделю. Но заселился в гостиницу, хотя на окраине города имелся особняк, который он когда-то приобрел для матери. Дом был закрыт, в нем никто не жил. Виктор приехал утром, а ближе к вечеру ноги словно сами привели его туда. Он платил определенную сумму сторожу, и порадовался, что тот на месте. Как только он подошел к воротам, дверь небольшого строения слева от входа раскрылась. Показался высокий подтянутый мужчина лет сорока и строго проговорил:

— Нечего тут таскаться, это частное владение. Идите с богом!

— Петр Иванович, вечер добрый! — ответил Виктор, подходя к нему. — Это я. Не узнали?

— Ой, Виктор Викторович, здравствуйте! Не признал хозяина! Что ж вы пешком-то? И не предупредили. Давно ли приехали? А багаж где?

Сторож метнулся за ключами и открыл боковую калитку. Виктор вошел на территорию и огляделся. Газоны были аккуратно подстрижены, дорожки выметены.

«Надо бы прибавить зарплату, — подумал он, направляясь к дому. — Повезло, что сторож оказался таким ответственным!»

Мужчины приблизились ко входу в особняк. И тут Петр Иванович замялся. Он явно не хотел идти дальше. Виктору слова были не нужны. Иногда ему казалось, что он легко читает мысли находящихся рядом людей. Рисунок движений, позы, мимика, а особенно глаза рассказывали ему то, что у человека творилось внутри.

— Ключи у вас есть? — стараясь говорить непринужденно, уточнил сторож.

— Конечно, — ответил Виктор и вынул из сумки небольшую связку.

— Ну, тогда я пошел, — сказал Петр Иванович. — Не буду мешать.

— А вы и не мешаете, — с улыбкой ответил Виктор и остановился, глядя ему в глаза. — В чем дело? Что-то не так? — напрямую спросил он.

Петр Иванович покраснел и отвел взгляд. Виктор ждал. Он понимал натуру этого человека. Сторож был прямодушным, честным и открытым и точно не смог бы лгать ему. Он нанял Петра Ивановича всего полгода назад. До него дом охраняли еще несколько человек, но все они увольнялись, не объясняя причин.

— Нехорошее это место, — после паузы сообщил Петр Иванович. — Тяжело мне тут. Даже хотел уходить. Хотя платите вы много, да и нет вас месяцами… так-то легкая это работенка, но уж очень бывает жутко.

— Да в чем дело? — начиная раздражаться, повторил Виктор. — Говорите яснее.

— Матушка ваша… царствие ей небесное… тут померла-то. Соседский садовник как-то упомянул, что несчастный случай это, упала со стула, сломала шею, — торопливо проговорил Петр Иванович.

— Это так, — глухо подтвердил Виктор.

— Да видно не упокоилась ее душа, — переходя отчего-то на шепот, сообщил сторож.

— А вы не злоупотребляете крепкими напитками? — резко поинтересовался Виктор.

— Да что вы! — замахал тот руками. — Я вообще не пью, да и мяса не ем вот уж с десяток лет. Веган полный, как говорится. Или вы забыли? Я же подробно вам все о себе докладывал, когда на работу нанимался.

— Простите, — ответил Виктор. — Но вы мне сейчас такие глупости говорите!

— Понимаю, матушка ваша…

— А можно подробнее? — зачем-то попросил Виктор, хотя почувствовал, что обладая особой восприимчивостью, вызванной практически аскетическим образом жизни, Петр Иванович вполне мог видеть призраков.

— Что ж, воля ваша, — после паузы сказал сторож, трижды перекрестился и зачем-то отошел от крыльца на несколько шагов.

Виктор последовал за ним. Он сканировал поле собеседника, но ничего опасного не видел. Все выглядело гармонично. Петр Иванович был здоров и физически и психически. Сторож тяжко вздохнул, опустил глаза и быстро продолжил:

— Тени тут непонятные, сам видел. Даже святую воду принес, все время у меня в сторожке баклашки с ней стоят. Ходил как-то ночью, стены дома вашего кропил. Но появляется она… женщина… неясный силуэт, как в тумане образ. Слыхал, что часто неупокоенные души возвращаются на место своей смерти, будто привязанные к нему. Надо бы батюшку вызвать, пусть обряд какой проведет. Да и молебен вы бы заказали, не помешает… А еще мужчину видел, и тоже будто призрак.

— Почудилось вам, — сказал Виктор. — Всякое бывает. Было еще что-то более конкретное?

— Вы уж извините, — смущенно продолжил сторож, — но однажды проглядел я и какая-то деваха сюда забралась. Уж как мимо меня проскочила, не понимаю!

— Что за деваха? — насторожился Виктор.

— Смазливая, молоденькая, волосы черные длинные, юбчонка едва зад прикрывает… ну понимаете, какого сорта мамзель. И как она тут оказалась? Я территорию обходил, а она спокойнехонько себе сидит в беседке, что позади дома. Нога на ногу, кофтенка с вырезом и сиськи наголо, как говорится. Ой, простите, но выражение это в точку. Курит и на пол сплевывает. Я погнал ее, полицией пригрозил, а она давай мне глазки строить, да авансы раздавать. И так мне голову заморочила, что я сам чуть ли не закурил с ней за компанию… и это после стольких лет воздержания от табака!

— Она не представилась? — поинтересовался Виктор и нахмурился.

Он практически был уверен, что это его давняя подружка-прилипала.

— Чудное у нее имя, заморское, такое сразу запоминаешь, — ответил Петр Иванович. — Моника!

«Так и есть! — подумал Виктор. — Кто бы сомневался! Она пасет Николая и наверняка таскает его на место преступления, чтобы выжимать из аморфа как можно больше негативных эмоций. Ничего-то не меняется в этом мире!»

— Ты ее выгнал? — сухо уточнил он.

— С трудом. Навязчивая такая девица, всякие глупости мне предлагала, — признался Петр Иванович. — Но я кремень, меня такими штучками, как красивые глазки и выпяченная грудь не возьмешь. Но эта Моника, скажу я вам, гипнотическая личность.

— Больше она не появлялась? — спросил Виктор.

— Нет, не видал. Заезжая какая-то девка, так мне показалось. На местных не очень похожа. Сказала, что любит достопримечательности и типа зашла сюда в боковую калитку заднего двора, дом понравился. А чего в нем особенного? Обычный загородный, таких тут полно. Кокетничала, мне льстила, не понять зачем, кое-как выпроводил. А калитка-то и правда оказалась открытой, за это простите, хозяин. А ближе к ночи мне будто показалось, что снова эта Моника тут шляется. Запах ее духов я почувствовал. Сладкие они у нее, аж приторные. Я ж давно не курю, вот обоняние полностью восстановилось и даже обострилось. Запахи отлично нос мой чует. Я обошел вокруг дома, но ее не было. А вот… призраков увидел. — Сторож перешел на шепот. — Будто мужчина какой-то, но не стоит, а ползет как бы на коленях, а ползет он к привидению… женщина во всем белом, чисто ангел, глаза светятся небесным огнем… протянула она руку к мужчине и будто волосы его гладит, а он весь трясется в беззвучных рыданиях. Такое вот я увидел, чуть с ума не сошел от страха. А потом раздался мерзкий смех, но я отчего-то узнал голос Моники, начал креститься и «Отче наш» читать. Тут-то все и пропало.

«Черт бы побрал прилипалу! — про себя выругался Виктор. — Это ее проделки. Назло мне решила поиздеваться над сторожем, возможно, свести его с ума».

Моника принадлежала к особому клану. Это были существа неясной для Виктора природы, их главная цель — найти человека, подверженного суициду и довести его до последней черты. Мир устроен так, что после физической смерти самоубийца превращается в аморфа, некий сгусток энергии, которым и питается прилипала. И в таком качестве он остается столько лет, сколько ему отпущено по судьбе земной жизни. Именно Моника в свое время подталкивала его к последнему шагу. И если бы вовремя не вмешался Идрис, то и Виктор сейчас служил бы кормом для этих существ.

— Я завтра же закажу молебен в Соборе Рождества Христова, — сказал он.

— Хорошая церковь! — оживился Петр Иванович.

— А что есть и плохие? — съязвил Виктор.

— Да как сказать, — замялся сторож. — Ну вот хоть церковь Иоанна Воина… ну вы знаете, это возле сквера поэту Пушкину.

— Припоминаю, — ответил Виктор, с любопытством глядя на собеседника. — И что же с ней не так?

— Я родился в Коврове, все мои предки отсюда, наверное поэтому всегда интересовался историей. Так доложу я вам, что раньше там находилась Покровская церковь при кладбище села Рождественское. Именно на нем хоронили местную знать. Еще моя бабушка называла его «кладбище князей Ковровых». При советской власти часовню и некрополь князей снесли, кладбище разорили. И плитами-то могильными даже мостили улицы, вот Абельмана, к примеру. И еще часть плит уехала в Москву, использовали для облицовки стен метро, это я в одном историческом журнале вычитал. А на месте кладбища разбили городской сквер. Ноги-то ныне живущих топчут могилки, а душам это не нравится. Ночью я туда даже соваться бы не стал.

— А мы подростками там спокойно гуляли, — сказал Виктор. — Но какой вы чувствительный, — заметил он.

— Это я мясо убиенных животных перестал есть, вот что-то в организме и меняется, — сообщил Петр Иванович. — Поэтому и опасаюсь тут находиться. Призраков-то видеть совсем неохота.

Они замолчали. Пауза показалась Виктору неприятной. Сторож мялся, опуская глаза, и словно не мог на что-то решиться.

— Виктор Викторович, — наконец проговорил он, — я, по правде говоря, и заявление уже вам написал «по собственному желанию». Увольте меня от этого дела! Боюсь и все тут! Платите вы, конечно, щедро, но уж лучше я на завод вернусь.

— Давайте не будем торопиться, — мягко произнес Виктор, глядя в глаза окончательно смутившегося сторожа. — Я верю, что существуют неупокоенные души. И завтра же с утра закажу молебен по рабе Божией Людмиле. Так звали мою мать.

— Всем привет! — раздался веселый голосок, и из-за дома появилась девушка.

Это была эффектная брюнетка в обтягивающем ее аппетитную фигуру красном брючном костюме. Загорелая гладкая кожа, янтарно-золотистые глаза придавали ей особую пикантность.

— Матерь Божья! — нервно проговорил сторож. — Снова она! Опять что ли калитка не заперта на заднем дворе? Но я проверял!

— Здравствуй, Моника, — спокойно поприветствовал ее Виктор.

— Рада снова тебя видеть, дружочек! — сказала она и широко улыбнулась, демонстрируя неестественно белые и ровные зубы.

— Так вы знакомы? — изумился Петр Иванович, во все глаза глядя на незваную гостью.

— А то! — задорно ответила девушка. — Причем узнали друг друга… во всех смыслах именно в этом городишке. Помнишь, милый?

И Моника кокетливо повела плечами и зажмурилась, словно кошка, поглощающая жирные сливки.

— Не буду вам мешать, — спохватился сторож и быстро направился в сторону ворот.

— Наш разговор не окончен, — громко сказал ему вслед Виктор.

Но Петр Иванович лишь махнул рукой и даже не обернулся.

— Чего приперлась? — грубо спросил Виктор, глядя на девушку с затаенной угрозой.

— А ты не рад? — ласково поинтересовалась прилипала и прижалась к нему всем телом.

Но он резко отстранился и поднялся на крыльцо. Открыв двери, вошел внутрь, но гостью не пригласил. Монику это не смутило, она неотступно следовала за ним.

В гостиной Виктор бросил сумку в кресло и сел на диван. Его вид не предвещал ничего хорошего. Он с трудом сдерживался, чтобы не вытолкать прилипалу из особняка, но понимал, что она здесь не просто так. Петр Иванович, напрочь лишенный каких-либо суицидальных наклонностей, не мог быть ее целью. Конечно, Моника таскала за собой аморфа Николая. Он был когда-то любовником матери Виктора, но польстившись на неожиданное богатство, убил ее в этом доме, инсценировав несчастный случай. Ему все сошло с рук, но Виктор, потеряв голову от горя — а он уже был ловцом и ощущал боль невероятно сильно — подговорил Монику довести его до самоубийства. И это было одним из его страшных преступлений против Ордена. Но оно пока оставалось тайной для всех, и Моника хранила молчание. Ей было выгодно держать одного из самых сильных ловцов на коротком поводке. Аморф Николай поступил в ее полное распоряжение, она всячески мучила его, вызывая эмоциональную боль и питаясь этим. И неудивительно, что она периодически приводила его на место преступления. Виктор не сомневался, что сторож каким-то образом увидел именно аморфа и призрак его матери, которая после насильственной смерти превратилась в ангела. Она не переходила на другой план, пряталась от проводников, ее крепко держала в этом мире ситуация с бывшим возлюбленным, и часто Людмила в виде призрака возникала возле мучающегося Николая и просила пощады для него. Возможно, Моника явилась сюда, чтобы наполнить аморфа негативными эмоциями, подпитать его угасающую энергию. Тогда ее появление было понятным Виктору. А то, что она застала его здесь, оказалось простым совпадением.

— Итак? — коротко бросил он и остро глянул в золотистые глаза прилипалы.

— Даже присесть не предложил даме, — капризно проговорила она. — А еще джентльмен!

— Не увиливай, — раздраженно ответил Виктор. — Зачем ты здесь? И что-то я не вижу твою кормушку. Ты ведь сюда только ради Николая таскаешься.

— Мы тут пирушку на днях устроили, — весело сообщила Моника и села на диван рядом с ним, — все соки из аморфов высосали. Обессилел и твой Николай.

— И вовсе он не мой! — резко ответил Виктор. — Так где он?

— В Париже, — невозмутимо ответила она. — Валяется на чердаке у Эда. Ты помнишь его? — сухо поинтересовалась Моника и прищурила глаза.

— Вас забудешь, — пробормотал Виктор.

Эдвард был прилипалой и постоянным спутником Моники. На пару они выискивали перспективных «клиентов» и мастерски доводили их до последней черты.

— А уж мы-то тебя как помним! — грозно произнесла она и раздула ноздри. — Ты доложил Идрису о своем преступлении?

— Ты о чем? — спокойно уточнил Виктор и сжался.

Он отлично понимал, что имела в виду Моника. Находясь в Венеции, он вмешался в ход событий и вернул к жизни аморфа Марию, которая служила кормом для этой парочки. Такие действия категорически запрещались правила Ордена. Но Виктор поддался эмоциям и нарушил запрет. Он часто вспоминал об этом событии, но оправдывал себя тем, что в то время был охвачен любовью и не ведал, что творил.

— Не притворяйся, — сказала Моника. — Все ты понимаешь. Ну да ладно, сделанного не воротишь.

— Так зачем ты сюда приехала? Вижу, мстить за потерянного аморфа вы мне не собираетесь… пока, по крайней мере… Николая ты не притащила. Что тебе нужно?

— Правду! — кратко ответила она.

Ее золотистые глаза потемнели и помутнели, словно в них насыпали серого песка.

— Не пойму, о чем вообще речь, — искренне сказал Виктор.

— Ты наш враг, хотя лично я к тебе хорошо отношусь, — серьезно начала Моника. — Не забывай, что именно я тогда, в день твоего семнадцатилетия, лишила тебя невинности. А девушки такие романтические моменты помнят.

— Прекрати! — оборвал он ее и поморщился. — И какая ты девушка! Ты не понять что, некая субстанция, существо из потустороннего мира.

— Это так! — кивнула она. — Но и мы способны на чувства.

— Ну, допустим. И что дальше?

Моника встала и подошла к окну. Виктор не мог сканировать ее поле, оно было не человеческой природы, но определенные вибрации он все же чувствовал. И сейчас с изумлением понял, что прилипала растеряна и сбита с толку. С Моникой это было впервые, а ведь он знал ее более десяти лет. Девушка стояла спиной к нему, ее плечи были опущены. Он молча ждал, зная по опыту, что это лучшая из тактик в подобной ситуации. Минут через десять она все же приняла решение, повернулась к нему и глухо проговорила:

— Я точно знаю, что ты нарушил еще один из запретов вашего Ордена. И он самый главный: не любить. А ты любишь. Эта девчонка Лиза… Я видела вас в Париже на прошлой неделе, вы сидели в кафешке на Монмартре и так мило чирикали, держась за руки и глядя в глаза друг другу. Ты был настолько увлечен, что даже не заметил меня, хотя я вошла в кафе и уселась за соседний столик. Но как верно подметил Шекспир: «Любовь слепа и нас лишает глаз…»

— Ты что-то путаешь, — сказал Виктор. — На прошлой неделе я был в Питере. И кстати, весьма успешно поработал. Идрис мной доволен.

Моника замерла, ее взгляд показался Виктору стальным и вскрывающим ему мозг. Он вздрогнул и поежился, невольно закрыв глаза. И через мгновение ощутил прохладные пальцы на своей щеке. Он глянул на Монику. Она присела к нему на диван и смотрела мягче, но с явным непониманием.

— То-то и оно, что сейчас ты выглядишь вполне нормальным ловцом со свободным сердцем и чистым разумом, — задумчиво проговорила Моника и убрала руку, гладившую щеку Виктора. — И я не ощущаю никакой любовной энергии. Ты холоден и прозрачен для меня.

— Может, у тебя развились какие-то галлюцинации? — предположил он. — У прилипал такое бывает?

— Никогда! — уверенно ответила она и откинулась на спинку дивана.

Виктор с любопытством наблюдал за выражением ее хорошенького личика. Моника не скрывала эмоций, она была в смятении, ее мозг отказывался верить происходящему, что-то шло не так в этом привычном для нее мире.

— Поэтому ты сюда и заявилась? — уточнил он.

— Несложно отследить твои перемещения, — сказала она.

— Тем более! — оживился он. — Ты разве не узнала, что я поначалу был на Ольхоне, затем прилетел в Москву, оттуда в Питер и сегодня утром прибыл в Ковров. И не был я во Франции! Глупо все это!

— Но я тебя видела, — устало проговорила Моника. — Причем, вместе с Лизой. Поверь мне на слово. Это не глюки. Это какая-то загадка. И вот что, позвони ей и спроси!

— У меня нет ее нового номера, — ответил Виктор. — Она же просто исчезла тогда в Венеции, ничего не захотела мне сообщить. Да и кто я для нее? Случайный секс.

— И ты не рассказал ей о своих чувствах? — с искренним любопытством проговорила Моника и повернулась к Виктору.

— А смысл? — спросил он и пожал плечами. — Ты же знаешь, нам любить запрещено. И я решил избавиться от этого наваждения. И, как видишь, с успехом это сделал. Так что верить тебе не могу. Ты несешь какой-то бред! Я был в Париже неделю назад, да еще и сидел в кафешке с Лизой?! Бред!

— Но я вас видела! — упрямо проговорила прилипала.

— Знаешь, я сейчас припоминаю, что одна ее подружка — модель предположила, что Лиза вернулась на родину. Она из Калининграда, — задумчиво произнес он.

— Странно все это, — сказала Моника.

— Правда, другая утверждала, что она скрылась в какой-то французской провинции, купила там небольшой домик и ушла из модельного бизнеса, — после паузы добавил он.

— Что-то мне не по себе, — призналась прилипала. — Ощущаю чье-то присутствие.

Виктор напрягся. Он тоже минуту назад почувствовал легкое дуновение, словно по гостиной пробежал слабый сквознячок. Его душа замерла. Он предполагал, кто может здесь появиться, но не хотел этого.

— Так я и знала! — нервно проговорила Моника.

Виктор проследил за ее взглядом, направленным в угол гостиной. Белый размытый силуэт колыхался возле темного шкафа и становился все отчетливее.

— Уходи, — раздраженно крикнула прилипала. — Николая здесь нет.

Виктор тихо застонал и закрыл лицо руками. Призрак матери приблизился.

— Ох, не люблю я ангельские сущности! Меня мутит от вас! — с отвращением сказала Моника и исчезла.

— Сыночек, — раздался еле слышный шелестящий голосок.

Виктор сидел, не шевелясь и не убирая рук от лица. Он все еще винил только себя в том, что произошло с его мамой. Если бы он не купил этот особняк и не дал матери крупную сумму денег, то она осталась бы жива. Именно так он думал. И то, что ее убийца Николай превратился в корм для прилипал и испытывал постоянные муки, его не утешало. Боль не уходила, и Виктор с трудом выносил присутствие матери в этом мире, пусть и в виде призрака. Он продолжал любить ее, но ему стало бы намного легче, если бы порядок вещей не нарушался, и душа матери ушла в другое измерение, подходящее ей по статусу ангела.

— Витенька, — вновь прошелестел голос, — я пришла, чтобы предупредить тебя. Происходит что-то неправильное в вашем мире. Ты раздвоился. Я сама видела твоего двойника, и у него точно твоя энергия.

Виктор вздрогнул и всмотрелся в призрачное лицо. Глаза Людмилы сияли, как всегда, словно изнутри их подсвечивал голубой небесный огонь.

— Но как такое может быть? — нервно спросил он. — Наверняка, просто похожий человек…

«Какие глупости я говорю! — изумился он в душе. — Ангел не может ошибаться, это не человек. Да и Моника только что вещала, что самолично видела меня в Париже, да еще и в компании Лизы».

— Это был ты. Но разница между вами огромная. Тот полон любовью.

— Спасибо, мама, — мягко ответил Виктор. — Я разберусь с этим. И где он был?

— В Париже. Ты же знаешь, что я не могу оставить бедного Колю, не могу уйти в сияющий чертог, пока он в руках прилипал.

— Ах да, Моника только что говорила, что аморфа она оставила у Эда в Париже…, — пробормотал Виктор и нахмурился.

— Я видела тебя, это был вечер. Ты шел по Монмартру с совершенно счастливым выражением лица. Это было три дня назад.

Кое-какие догадки начали появляться. Но пока выводы было делать рано.

Из записной книжки:

«Алхимия процветала в Египте с самых ранних времен, и даже царь Соломон занимался ею. Ее золотой век начался с завоеваний арабов в Азии и Африке во времена уничтожения Александрийской библиотеки. Легковерные сарацины, верящие в силу талисманов и небесных влияний, горячо по верили и в чудеса алхимии.

Затем крестоносцы привезли алхимию в Европу.

Парацельс (Филипп Ореол Теофраст Парацельс Бомбаст из Гогенгейма) ввел выражение alcahest (вероятно, извращение немецких слов all geist, („вседух“) как название всеобщего растворителя. Розенкрейцеры первые предъявили права на обладание алхимическими тайнами и действительно были потомками алхимиков.

После Парацельса алхимики разделились на два класса: одни занимались псевдонаучным, но полезным изучением явлений, тогда как другие погрузились в фантастическую сторону алхимии, писали книги. Язык их теперь непонятен. Достаточно одного краткого образчика текста тех времен: „На ложе Зеленого Льва родились солнце и луна; они сочетались браком и произвели короля. Тот питается кровью льва, который ему отец и мать, и в то же время его брат и сестра. Я опасаюсь, что обнаруживаю тайну, которую обещал моему господину скрыть в темных речах от всякого, кто не знает, как управлять философским огнем“.

Но этот язык адепты понимали, и он предназначался только для них».

Ч. У. Гекерторн

Виктор отдохнул немного и отправился в сторожку уговаривать Петра Ивановича не покидать пост хотя бы еще какое-то время. Он обещал повысить зарплату вдвое и посоветовал не обращать внимания на видения. Тот молча выслушал, но его глаза были грустными.

— А вы на ночь не останетесь? — после паузы уточнил он.

— Нет, вернусь в гостиницу.

— Ну, а я о чем? — сказал сторож. — Даже владелец не хочет здесь ночевать. Ох, не чисто тут! Кой черт приезжать в родной город и не жить в собственном доме?

Виктор опустил голову. Ему не хотелось обсуждать с посторонним человеком свои дела, но и промолчать сейчас было неразумно.

— Петр Иванович, вы должны меня понять, — тихо проговорил он. — Моя мама умерла здесь, и мне тяжело находиться в этом месте. Я подумываю о том, чтобы продать особняк, все равно жить в нем не могу.

— Хорошо, хорошо, — немного испуганно ответил сторож, глядя с сочувствием в повлажневшие глаза Виктора. — Не буду больше вас беспокоить. Идите с миром. А я пока останусь у вас, поработаю еще. Там видно будет. Но валерьянкой запасусь.

Виктор кивнул, улыбнулся ему и покинул сторожку.

До гостиницы он отправился пешком. Уже стемнело, город тонул в сиреневом тумане, огоньки слабо светящих фонарей придавали улицам таинственное очарование, но Виктор не замечал этого. Его настроение было отнюдь не романтичным, чтобы любоваться городским мягким теплым вечером. Он шел медленно, глубоко дыша и стараясь успокоиться. Виктор был на пике эмоций, мысли бродили словно крепкое вино и рождали самые невероятные фантазии. Он не сомневался, что в мире появился его двойник, его точная копия. Он верил и Монике и матери. Виктор интуитивно чувствовал, что все дело в неудавшемся обряде на Ольхоне. Соланж забрала энергию любви. И видимо, произошло что-то экстраординарное, но пока нужная информация к нему не приходила.

«Необходимо сделать две вещи: встретиться с Лизой и выяснить у нее, кого она видела и с кем общалась. И, конечно, найти Соланж и потребовать ответа за ее действия».

Мысли о Лизе не вызвали никакого жара души, он остался равнодушным.

Виктор настолько глубоко задумался, что очнулся, лишь оказавшись у реки. Ноги словно сами привели его к тому злополучному мосту через Клязьму, с которого он десять лет назад чуть не спрыгнул, подстрекаемый Моникой. От неожиданности он так сильно вздрогнул, что выронил сумку. А когда поднял ее, то первым делом увидел призрак матери. Она плавно плыла от него над мостом. Виктор нервно вглядывался в колышущийся силуэт, ему казалось, что мать появилась здесь не просто так и словно зовет его за собой.

Дальше события развивались стремительно. С другой стороны моста на Виктора будто пахнуло смертельной энергией. Он, даже не видя фиолетовых волн поля, нутром ощутил, что к нему приближается потенциальный самоубийца. Все его чувства моментально возбудились и обострились. Призрачный силуэт матери исчез посередине моста, а из тумана выдвинулась небольшая худенькая фигура, за ней тенью следовала более высокая и грузная. Виктор, не раздумывая, на максимальной скорости двинулся к ним. И успел вовремя. На ходу он услышал плачущий голосок девочки:

— Не могу больше… не могу. Не хочу. Мне страшно, мама умерла, не хочу в приют. А меня ведь точно отдадут туда. Там грязно, злые дети, злые воспитатели, там дерутся. И я не выдержу и умру.

— Бедняжка, — ответил ей глухой женский голос. — Такую крошку там забьют до смерти! Лучше сделать, как мы решили. Вода совсем не холодная, а мягкая и приятная. И ты сразу встретишься с мамочкой…

Виктор понял, что слышит вкрадчивый голос прилипалы и рывком бросился к девочке. Та уже стояла на парапете и смотрела вниз, в черную воду. Ее светлые длинные волосы упали, закрыв лицо. Виктор подхватил ее на последнем шаге вниз. Девочка обмякла в его руках. Она была в обмороке.

— Какого дьявола ты лезешь…, — злобно начала женщина.

Виктор развернулся к ней, не выпуская девочку из объятий, и остро глянул в глаза. Они были большими и зеленоватыми, но, как у всех голодных прилипал, мутными. Прилипала выглядела женщиной лет под сорок, это была красивая ухоженная шатенка с пышными формами. Ее внешний вид портила старая вязаная «бабушкина» шаль. Женщина куталась в нее, видимо, нарочито принимая вид бедной и несчастной. Виктор не знал, как она втерлась в доверие потенциального клиента, но то, что он услышал, давало пищу для размышлений.

— Пасешь детей? Неужели так сильно оголодала? — напрямую спросил он. — А ведь, насколько я знаю, у вас в клане дети-аморфы не очень приветствуются. И вовсе не по каким-то моральным принципам. Хотя даже смешно говорить, что у вас они могут быть. Просто малютки поставляют мало энергии для еды, не так ли?

— Ловец, — глухо констатировала она и скинула старую шаль.

Под ней оказалось дорогое кашемировое полупальто. Женщина выпрямилась и гневно посмотрела на Виктора.

— И как ты тут оказался? — продолжила она. — Девчонка сама шла мне в руки. Я ей купила чай и пирожное, она отиралась возле кафешки, тут неподалеку, обласкала ее, выслушала. Она была уже не в себе. Осталось чуть подтолкнуть и привести на мост. Но тут, как назло, какой-то заезжий ловец. Добычу прямо из рук вырвал! Но… вроде привидение над мостом болталось. Не иначе ангел вмешался в судьбу девчонки! Повезло ей.

— Иди отсюда, — посоветовал Виктор и прижал обмирающую девочку к себе.

Прилипалу, как ветром сдуло.

— Что же делать? — пробормотал он, глядя в бледное лицо спасенной. — Куда я с ней? Не в гостиницу же идти с такой спутницей. Вопросов не избежать.

Виктор спустился с моста и вышел на проезжую часть. Ему удалось быстро остановить машину. Он уложил девочку на заднее сидение, вскользь пояснив водителю, что его дочку сморил сон от усталости. Тот ничего выяснять не стал. Они благополучно доехали до особняка. Удивленный Петр Иванович встретил их у ворот. Виктор отпустил машину и понес девочку в дом. Сторож следовал за ними по пятам. Он помог открыть двери, включил в гостиной свет. С девочки сняли небольшой рюкзачок, потертую джинсовую курточку, уложили на диван. Ее щечки чуть порозовели, дышала она более ровно.

— Что это? — взволнованно спрашивал Петр Иванович. — Кто это? Ей плохо? Может, Скорую?

— Моя дальняя родственница, — на ходу придумал Виктор. — Случайно встретил…

— Так вы ж говорили, что у вас никого нет и вы один на белом свете, — удивленно ответил сторож, глядя на девочку.

Она открыла глаза и приподнялась. Слабая улыбка тронула ее бледно-розовые губы. Никакого испуга Виктор, к своему счастью, не заметил. По привычке он просканировал поле. Еще были кое-где выбросы фиолетового цвета, но они на глазах сменялись сиреневыми, затем розовыми с золотистой подсветкой. Но его удивило, что они довольно быстро начали заливаться синими тонами. И это было нестандартно. Виктор отнес такую ауру на глубинную печаль девочки и решил быть настороже.

— Пришла в себя, — удовлетворенно проговорил Петр Иванович. — Может, чаю сделать?

— Было бы отлично! — обрадовался Виктор.

Ему не терпелось остаться с девочкой наедине, чтобы кое-что прояснить.

— Схожу к себе в сторожку, — засуетился Петр Иванович. — Заварка здесь есть, но вот продуктов никаких. А у меня вафельный тортик припасен. Принесу, пожалуй, к чаю.

— Прекрасно! — одобрил Виктор.

Как только за сторожем закрылась входная дверь, он присел рядом с девочкой и взял ее руки в свои. Ее пальчики были холодными, они дрогнули, и он мягко сжал их.

— Как тебя зовут? — спросил Виктор.

— Ева, — ответила она.

— Красивое редкое имя, — с улыбкой заметил он.

— Мама так меня назвала, — сообщила девочка и посмотрела ему в глаза.

— А я Виктор, — сообщил он.

— Дядя Витя, — поправила она и застенчиво улыбнулась.

— Можно и так, — согласился он.

Несмотря на бледность, немного осунувшееся личико, темные круги под глазами, он видел, что Ева необычайно хороша собой, и уже начал подпадать под обаяние ее невинной прелести. Тонкое одухотворенное лицо с нежным овалом, большие красивой формы голубые глаза, длинные густые волосы цвета спелой пшеницы, чистая словно фарфоровая кожа с появившимся тонким румянцем радовали глаз совершенной гармонией.

— Вы же сказали тому мужчине, что я ваша родственница, — заметила она. — Так что будете дядей Витей!

И она задорно тряхнула волосами и снова заулыбалась.

— Ты права, — весело ответил Виктор. — Тогда давай сразу перейдем на «ты». И мне лучше все знать о тебе. Сколько тебе лет?

— Девять, но уже через два месяца будет десять, — торопливо ответила она.

— Я думал меньше, — удивленно заметил он. — Выглядишь лет на восемь.

— Просто пока маленькая, но я расту, — важно проговорила Ева. — А еще мама говорила, что у меня кость узкая, вот.

— Да, девочка ты не крупная, — сказал он. — Что стало с мамой? — осторожно добавил Виктор.

Ева опустила голову. Он машинально включил «второе зрение» и заметил появление сиреневых тонов в ее энергетическом поле.

— Мне нужно знать, — ласково произнес Виктор и погладил девочку по голове.

Она неожиданно прижалась к нему и крепко обняла, уткнув лицо в плечо. Виктора обдало волной нежности. Энергия девочки была так близка ему, словно они были родными по крови. И это немного пугало. Ловец только тогда идеально выполнял свои обязанности, когда был лишен каких-либо привязанностей. Мать Виктора умерла, женат он никогда не был, детей не имел, про отца вообще ничего не знал. Для Ордена такое положение вещей считалось идеальным. Виктор был свободен, ни о ком не болело его сердце, не нужно было заботиться о родных и близких. И весь жар души уходил в работу ловца.

Виктор мягко отстранился, посадил Еву перед собой и твердо проговорил:

— Расскажи мне все быстро и коротко. А то Петр Иванович сейчас вернется, и мы не сможем обсудить ситуацию. Он и так что-то задерживается.

— Мама… умерла девять дней назад, — тихо начала Ева, но вдруг уткнула лицо в ладони и расплакалась.

Виктор обнял ее и прижал к себе. Ему пришлось применить кое-какие тайные энергетические техники, чтобы привести девочку в уравновешенное состояние. И Ева успокоилась.

— Мы из Владимира, — тихо продолжила она. — Мама там работала в театре. Она актриса и певица. Я училась в школе, мы жили в комнате общежития.

— Своей квартиры не было? — уточнил он.

— Мама из детдома. Государство выделило квартиру, но она позже ее продала. Подробностей я не знаю. Кажется, маму обманули, и мы остались на улице. Театр дал комнату.

Ева замолчала и опустила голову. Виктор видел, насколько ей тяжело вспоминать обо всех этих событиях, но ему нужна была информация, и он мягко попросил девочку рассказывать дальше.

— Как-то мама разоткровенничалась, что ей не дают хороших ролей в театре, она очень обижалась на режиссера. Вообще она была нервной всегда. Я знала, что если мама начинает песню Эдит Пиаф, то к ней лучше не подходить. Для меня это был знак, что мама сильно взвинчена.

И Ева, к изумлению Виктора, вдруг запела красивым грудным голосом:

— Non, rien de rien / Non, je ne regrette rien /Ni le bien qu'on m'a fait, ni le mal /Tout ça m'est bien égal /Non, rien de rien /Non, je ne regrette rien /C'est payé, balayé, oublié /Je me fous du passé…

«Нет, ни о чем, Нет, я не жалею ни о чем. Ни о хорошем, ни о плохом. Мне уже все равно. Нет, ни о чем, Нет, я не жалею ни о чём. За это все заплачено, и мной забыто…», — машинально перевел он известный хит.

Ева замолчала и сильно покраснела.

— Ты отлично поешь, — похвалил он. — И французский на высоте.

— Я с семи лет занималась с педагогом по вокалу, и школа во Владимире была с углубленным изучением французского и английского. Я должна пойти в четвертый класс сейчас. — Ева вздохнула. — А мама, сколько я себя помню, старалась говорить со мной на французском. Она даже ввела свою систему: один день общаться на русском, второй на иностранном. Она была помешана на Франции, мечтала когда-нибудь туда уехать.

— Так что же случилось?

— Она со всеми разругалась и ушла из театра. Год назад мы переехали в Москву. Мама решила, что во Владимире ее недооценивают, искала счастье в другом месте. А дальше все как-то становилось хуже. Ее никуда не брали, деньги скоро кончились, мама все где-то пропадала даже ночами. Я сидела одна в комнате, которую мы снимали.

— Прости, твоя мама стала злоупотреблять… спиртным? — уточнил Виктор, хотя и так знал ответ на этот вопрос.

— Она была странной, то смеялась, то выглядела заторможенной… и от нее пахло противно, — тихо ответила Ева. — А пару месяцев назад она сказала, что пора бы и папаше поучаствовать в моей судьбе, и мы переехали сюда.

— Как раз хотел спросить, где же твой отец, — заметил Виктор.

— Я его никогда не видела, только на фото, — сообщила Ева.

— Оно у тебя с собой? — оживился он. — Хотелось бы взглянуть.

Ева кивнула и полезла в рюкзачок. Она достала папку.

— Это что? — заинтересовался Виктор. — Твои документы?

— Да, здесь все. Я когда решила сбежать, забрала их с собой, — откровенно сказала она.

— Предусмотрительно, — тихо проговорил Виктор.

— Здесь и мое свидетельство о рождении, и медполис, и даже личное дело из школы.

Девочка открыла папку, вынула небольшую ламинированную фотографию и протянула ее Виктору. Он увидел обнимающихся мужчину и женщину. Они были сняты на фоне какого-то пруда с плавающими белыми лебедями. Мужчина широко улыбался, это был брюнет с высоким лбом, зачесанными назад волосами, черными густыми бровями. Виктор дал ему под пятьдесят. А вот женщина выглядела намного моложе. Хрупкая утонченная блондинка с кудрявыми волосами, ясными глазами и обаятельной улыбкой притягивала взгляд. Ева разительно походила на мать.

— Это у нас во Владимире, в городском парке, — хмуро пояснила Ева и забрала фото. — И мне вот сейчас кажется, что ты внешне очень похож на моего папу, — добавила она.

— Просто типаж такой же, — пояснил Виктор. — Черные волосы, серые глаза…

Он со странным сожалением глянул на фотографию. Что-то будто выплывало из памяти, но он не мог понять своего беспокойства. Причин для него не было. Виктор перевел взгляд на Еву. Непонятная грусть сжала сердце, но он пока не мог разобраться, отчего так реагирует.

«Еще не хватало привязаться к этой девочке, — одернул он себя. — Жалость — плохой советчик. Нужно быть осторожнее и не поддаваться эмоциям. Мне такие проблемы, как несовершеннолетняя воспитанница, не нужны».

— Ты всегда носишь этот снимок с собой? — другим тоном спросил Виктор.

— Да, не расстаюсь. А то вдруг потеряется. Мой папа только там, больше его фоток у нас нет, — сказала она и засунула фотографию в карман.

— Но он выглядит намного старше твоей мамы, — заметил он. — Что ты о нем знаешь?

— Почти ничего. Мама никогда о нем не говорила. Только в Москве и вспомнила, когда совсем нам плохо пришлось. За комнату нечем был платить, хозяйка пришла и орала на нас, ругалась жутко, грозила полицией. Вот мы ночью и удрали. И сразу сюда. Папа мой из Коврова.

— Вы нашли его? — спросил Виктор, с тревогой наблюдая, как энергия девочки начинает темнеть и снова приобретать фиолетовые оттенки.

По правилам ему надо было заканчивать беседу и постараться привести эмоциональный фон «клиента» в норму. Но время поджимало, вот-вот должен был появиться Петр Иванович, а Виктор все еще не принял никакого решения.

— Оказалось, что мама знала его адрес, — торопливо продолжила Ева. — Мы с вокзала сразу туда. Но в квартире жили другие люди. Они и рассказали, что папа умер вот уже несколько лет как. С этого все и началось. На последние деньги мама сняла крохотную комнатку, пыталась найти здесь работу. Но ничего не выходило. Она стала много, очень много пить вина. И однажды просто не проснулась. Хозяйка комнаты вызвала врачей, маму увезли, а мне велели ждать. Соседи меня подкармливали. Они же и сказали, что со дня на день за мной приедут и отправят в детский дом. Я испугалась сильно, не хочу туда. Забрала кое-какие свои вещи и убежала. Не знаю, на что я надеялась. Но мне было так плохо! Я все бродила по городу, ночевала, где придется, три дня ничего не ела. В голове появилась какая-то тяжесть, и все время хотелось спать. А тут эта тетенька, такая ласковая. Накормила вкусными пирожными и все что-то говорила, говорила. Только от ее слов мне становилось тоскливее и страшнее…

Виктор увидел сильный всплеск темной энергии и принял решение. Он взял Еву за побледневшие щечки и глубоко заглянул ей в глаза. Стереть из памяти фрагмент было делом нескольких секунд. Девочка моргнула, улыбнулась, на лицо вернулся румянец, глаза снова заблестели.

— Я все бродила по городу, ночевала, где придется, три дня ничего не ела. В голове появилась какая-то тяжесть, и все время хотелось спать, — повторила она другим тоном. — Вот я и уснула на скамейке в каком-то скверике. И вдруг оказалась в этом доме. Словно чудо сотворилось.

— Да ничего чудесного в этом нет, — с улыбкой ответил Виктор. — Я ехал мимо и увидел девочку, распластавшуюся на скамье. И мне показалось, что ей плохо. Вот я и забрал тебя домой. Ты была словно в обмороке.

— Я ужасно хочу есть, — призналась Ева.

И словно в ответ на ее призыв появился Петр Иванович. Он вошел в гостиную с запыхавшимся видом. Большие пакеты поставил на пол и заулыбался, глядя на оживившуюся Еву.

— Пришлось сходить в круглосуточник, а он не близко, — сообщил сторож. — Я как рассудил: еды в холодильнике никакой, а вам обоим и поужинать нужно, да и, как я понимаю, позавтракать. Вот, купил всего понемногу. А для юной барышни всяких вкусняшек.

— Вот здорово! — обрадовалась Ева, вскочила с дивана и обняла сторожа.

— Да ну что ты, детонька, — смутился он.

— Спасибо, Петр Иванович! — сказал Виктор и встал. — Мы уж тут сами. А вы возвращайтесь в сторожку.

Он полез в карман, достал кошелек и протянул сторожу. Тот кивнул, вынул купюры и покинул гостиную.

Виктор поднял пакеты и понес их на кухню. Ева неотступно следовала за ним. Они разобрали продукты, и девочка предложила приготовить ужин.

— А ты умеешь? — удивился Виктор.

— Часто себе готовила, пока мама отсутствовала, — сообщила Ева и осмотрела плиту.

Виктор показал, как включать. Девочка все больше удивляла его недетской самостоятельностью и рассудительностью. Но при таком образе жизни развитие подобных качеств следовало ожидать.

— Быстрее всего яичницу с ветчиной и овощной салат, — сказала она и поставила сковороду на плиту.

— Пойдет! — согласился Виктор и начал мыть огурцы и помидоры.

Ева накрыла на стол. Она нашла красивые салфетки, выставила тарелки из сервиза, натерла бокалы. Хлопотала она с явным удовольствием. Виктор наблюдал за ней и все больше поражался ее манерам. Можно было подумать, что девочка воспитывалась в пансионе благородных девиц.

— Je t’invite à la table, — пригласила она к столу на французском, когда закончила сервировку, сделала реверанс и весело рассмеялась.

— С большим удовольствием, — ответил Виктор и улыбнулся в ответ.

Ева уселась напротив него, расстелила салфетку у себя на коленях и начала ловко разрезать яичницу ножом.

— Bon appétit, — пожелал он и взял бутерброд.

Когда они покончили с яичницей, Ева разлила чай и выставила на стол блюдо с аккуратно выложенными пирожными.

— Я посмотрю твои документы, — сказал Виктор.

— Хорошо, — коротко ответила она и помрачнела. — Но если вы хотите отдать меня в детдом, — добавила Ева, отчего-то перейдя на «вы», — то я все равно сбегу. Сразу предупреждаю.

— Об этом речи пока нет, — после паузы ответил Виктор. — Но ты же понимаешь, что ситуация сложилась экстраординарная. Ты девочка умная и развитая не по годам. Поэтому буду с тобой откровенным. Я не живу здесь постоянно. Это дом моей матери… она умерла. А я в разъездах… по работе. Хотел завтра утром отправиться в Калининград. У меня там дело. И тут появляешься ты. Что я должен предпринять, по-твоему?

— Взять меня с собой, — не задумываясь, ответила Ева и мило ему улыбнулась.

Но ее глаза оставались настороженными, да и энергетическое поле никак не приходило в норму. Угрожающие фиолетовые оттенки снова залили его, заменяя живые синие.

— В качестве кого? — хмуро спросил Виктор.

— Пусть я буду твоей сестренкой, — тихо ответила Ева и засияла ему глазами. — Я стану заботиться о тебе, любить.

— Да и сентябрь уже, тебе в школу нужно, — словно не слыша ее рассуждений, заметил Виктор.

— Я могу и дома учиться. Я очень способная, — быстро проговорила она. — Посмотри мое личное дело, одни пятерки по всем предметам…

— Это ты молодец! — похвалил он и задумался.

Ситуация выходила из-под контроля. Ева обладала непостижимой властью над ним. Впервые после смерти матери он ощущал нереально близкую ему, практически родную энергию, хотя понимал, что это всего лишь его разыгравшееся воображение. Но он с каждой минутой словно прикипал к Еве сердцем, и уже не представлял, что расстанется с девочкой навсегда. Вариант отвести в полицию, объяснив, что нашел ее на улице, уже не казался ему самым верным.

— Может, попытаться разыскать твоих родных? — после паузы предложил он.

— Нет никого, — тихо ответила девочка. — Я же говорила, мама детдомовская, а отец умер.

— Но может, у него живы родители, твои бабушка и дедушка? Или имеются братья-сестры. Ты же сказала, что ничего о нем не знаешь. У тебя его фамилия?

— Нет, — сообщила Ева. — У меня фамилия мамы. А вот отчество Викторовна! Может, ты мой папа?

— Не выдумывай! — опешил он. — Откуда такие мысли?

— Я вижу в тебе что-то очень близкое, — серьезно ответила Ева. — Мне так уютно рядом с тобой, а ведь мы только что познакомились. Но я знаю вещи, которые никто не знает. Так я устроена. И мама говорила, что я необычный ребенок.

— Допустим, — сказал Виктор. — Но я никак не могу быть твоим папой.

— Очень жаль! — с чувством проговорила Ева.

Виктор встал из-за стола и вернулся в гостиную. Он достал папку с документами. Раскрыв свидетельство о рождении, увидел, что в графе «отец» стоит прочерк.

— Посмотрел? — раздался голосок, и Ева остановилась в раскрытых дверях.

— Твой папа не записан.

— Вот! — торжествующе произнесла она. — А я что говорила! Никого у меня нет…

Ева вдруг уткнулась лбом в стеклянную вставку межкомнатной двери и горько расплакалась. Напряжение последних дней дало о себе знать, началась реакция. Виктор вскочил, подбежал к девочке и обнял ее. Ее боль передалась ему, он изнывал от горя, которое словно перетекало от нее в его душу.

— Я знаю, знаю, ты нашел меня не просто так! Ангел летел впереди и указывал путь, — сквозь всхлипывания сказала Ева.

И Виктор снова вздрогнул, вспомнив, что действительно призрак матери привел его на мост.

«Что происходит? — метались мысли. — Зачем мне эта девочка? Я точно знаю, что ничего случайного в этой жизни не бывает».

— Не отдавай меня чужим людям, — жалобно продолжила она. — Будем говорить, что мы брат и сестра. Чего же проще? А в детдоме я умру! Тебя совесть замучает.

Виктор держал ее в объятиях, боль начала уходить, сердце затопила непрошеная нежность. Но через минуту он пришел в себя и отстранился.

«Все потому, что у меня нет семьи, — сказал он себе. — И этот дефицит лишает покоя, равновесие должно восстанавливаться. Вот я и потянулся к девочке с приятной мне энергией. Надо избавиться, я должен быть свободен от любых привязанностей. Только что удалил из сердца любовь к Лизе. И вдруг появляется Ева. Судьба шутит со мной?»

— Я должен все обдумать, — строго проговорил он. — И, как говорится, утро вечера мудренее. Давай сейчас ляжем спать, и уже завтра на свежую голову…

— Хорошо, — легко согласилась она и улыбнулась сквозь слезы.

— На втором этаже в конце коридора имеется гостевая комната, — сообщил он.

— Найду! — бодро ответила Ева, подхватила свой рюкзачок и куртку и быстро пошла к лестнице. Зайдя на ступеньку, повернулась, обворожительно улыбнулась и пожелала на французском:

— Bonne nuit, Victor!

— И тебе спокойной ночи, — мягко ответил он.

Из записной книжки:

«Одно из самых благородных соревнований — соревнование в человечности».

Публилий Сир

«Если ты прошел мимо розы, то не ищи ее более».

Греческая пословица

«Я спрятал свою истину за семью печатями и сорока замками, иначе злое стадо людей может использовать ее во имя зла».

Омар Хайям

«Если у ребенка нет отца, его место занимает дьявол».

Испанская поговорка