Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон

Ян Улоф Экхольм, 1965

Сказочная история Яна Экхольма о дружбе и приключениях честного лисёнка и отважного цыплёнка успела полюбиться уже не одному поколению юных читателей. В чём же секрет успеха этой замечательной детской книжки? В том, что она учит искренней вере в доброту, которая творит чудеса. Доброта может спасти из любой беды и даже растопить сердце заклятого врага.

Глава вторая

* * *

Больше всего папа Ларссон любил рассказывать о своих встречах с Максимилианом, большим псом из дома у самой опушки.

— Он почти такой же хитрый, как я, знает все наши уловки, — каждый раз не забывал упомянуть папа Ларссон. — Интересно мне было бы посмотреть, кто из вас первым сумеет его перехитрить.

— Конечно, это буду я! — всегда выскакивал вперёд Лабан. — Потому что я тут самый хитрый.

— Нет, я, я, я! — начинали в ответ хором завывать Леопольд, Лаге, Лассе-старший и Лассе-младший, а вслед за ними наперебой все младшие братья и сёстры. Один только Людвиг Четырнадцатый помалкивал.

И вот однажды в норе Ларссонов повисла тягостная тишина.

— Идите к себе в комнату и не шумите, — сказала своим лисятам мама Ларссон и сделала строгое лицо.

А папа Ларссон тем временем уселся в своё кресло, которое ещё его дед смастерил из старой детской коляски. Лоб у него был наморщен горестно. Он даже не заметил, как вошла его жена с большой чашкой рябинового чаю.

— Ох-ох-ох, — стонал он, совсем не обрадовавшись любимому своему напитку, — мне стыдно глядеть всем в глаза.

— Ай-ай-ай, — вторила ему мама Ларссон, — что на это скажет семья?

— Бедный прадедушка! — причитал папа Ларссон. — У него, самого хитрого лиса в лесу, оказался такой правнук!

— Он этого не переживёт, — сказала мама Ларссон и платочком осушила уголки глаз. — Попробуй что-нибудь сделать.

Что же такого ужасного произошло?

Может, случилось несчастье, заболел кто-то из членов лисьего семейства?

Нет, у папы и мамы Ларссон была беда похуже. У них появился сынок, который не пожелал становиться хитрым. Попросту отказывался хитрить. Не только сам не собирался обманывать других, но даже не хотел этому учиться. И подвигами отца ничуть не гордился, наоборот, называл его проделки ужасными.

Лисёнком с такими странными убеждениями оказался не кто иной, как их любимый Людвиг Четырнадцатый.

— Ай-ай-ай! — завывал папа Ларссон. — Позови-ка Людвига ко мне, я с ним поговорю.

Он встал с дедовского кресла и подошёл к стене. Там висел кусок бересты, на котором соком черники было начертано:

Да здравствует лисья хитрость и трижды ура Ларссонам-хитрецам!

Людвиг Четырнадцатый робко вошёл в гостиную.

— Ты хотел поговорить со мной, папа? — спросил он.

— Мой милый, милый малыш, — начал ласково папа Ларссон. — Ты ещё не умеешь читать, но, думаю, знаешь, что написано на этой коре.

Людвиг Четырнадцатый в ответ помахал хвостом, что должно было означать: да, знаю.

— Это всегда было девизом нашего семейства, — продолжал папа Ларссон. — Все члены нашей семьи славились своей ловкостью и хитростью. Для нас, лис, нет большей похвалы.

— А мне это совсем не нравится, — ответил Людвиг Четырнадцатый и дерзко поднял свой хвостик. — Мне вовсе не хочется никого обманывать. Противно это, ну просто противно.

Папа Ларссон почесал у себя за ухом.

— Интересно, кто же тебе сказал, что это противно? — спросил он.

— Другие зверята, — ответил Людвиг Четырнадцатый. — У моих лучших друзей, зайчат Йокке-Йо и Туффе-То, дома есть книга, в которой прямо написано, что все должны хорошо относиться друг к другу.

Папа Ларссон почесал себя теперь и за другим ухом. Он просто не знал, что на это сказать.

— Да, это, конечно, правильно, мы должны быть в добрых отношениях с другими зверями, — наконец пробормотал он. — Но это не значит, что нам нельзя иногда их обманывать. Надеюсь, у зайцев есть ещё какая-то другая книга, в которой написано, что лисы — животные хитрые.

— Про это я ничего не знаю, — твёрдо ответил Людвиг Четырнадцатый. — Я совершенно не хочу быть хитрым, не хочу никого обманывать, обдурять и всё такое. Я хочу со всеми дружить и хорошо ко всем относиться.

— Но ты ведь хочешь каждый день ещё и что-нибудь есть, — подумав, продолжил папа Ларссон. — Для этого приходится всякий раз хитрить, иначе не проживёшь.

— Еду можно купить в лавке, — не уступал Людвиг Четырнадцатый.

— Самую лучшую еду ты найдёшь во дворах у людей, — напомнил ему папа. — А туда без хитрости не пробраться.

— Я предпочитаю обойтись без неё, — возразил Людвиг Четырнадцатый.

Папа Ларссон вздохнул. Он был действительно глубоко огорчён.

— Ступай-ка к себе в детскую и поиграй там немного перед сном, — раздражённо прошипел он и сердито помотал своим большим пушистым хвостом.

Мама Ларссон в это время заканчивала мыть тарелки на кухне.

— Просто не знаю, что с ним делать, — сказал ей папа Ларссон. — Лиса, которая отказывается плутовать и хитрить! Раньше я такого даже вообразить не мог.

— Будем надеяться, когда подрастёт, у него это пройдёт, — попробовала успокоить его жена.

Папа Ларссон вынул из нагрудного кармана своей рыжей шубы небольшие часы.

— Я вижу, скоро наступит осень, — сказал он. — Без хитрости Людвиг Четырнадцатый не сможет себя прокормить. А кто будет добывать пропитание для него, когда нас не станет? Что же нам делать?

— Мне кажется, он водится не с теми детьми, — ответила мама Ларссон. — Его приятели на вид какие-то слишком благопристойные. Ты ведь слышал, что он рассказывал про знакомых зайчат. Какие глупости они внушали нашему крошке Людвигу.

Папа Ларссон вдруг вскочил со своего кресла.

— Ты права! — воскликнул он. — Надо, чтобы Людвиг больше не играл с кем попало.

— Но не может же он оставаться совсем один, — сказала жена.

— У него есть братья и сёстры, этого вполне хватает, — возразил отец.

— Но им ведь надо ходить в школу, — напомнила мама.

— О, но у нас же есть сынок, который школу уже закончил, — засмеялся папа Ларссон. — Вот кто может научить малыша нужным хитростям и уловкам. У меня на это просто нет времени.

Он открыл дверь в детскую комнату и позвал:

— Лабан, подойди на минуту ко мне!

Старший лисёнок тихо, словно крадучись, вошёл в гостиную. Он уже изрядно подрос, раздался в плечах. Взгляд у него был лукавый.

— Мне нужна твоя помощь, — обратился к нему отец. — Ты на отлично закончил лисью школу, стал уже почти взрослым.

Лабан ухмыльнулся, оскалив острые зубы.

— Знаешь, как меня называют в лесу другие ребята? — гордо спросил он.

Нет, этого папа Ларссон не знал.

— Хитрец Лабан, — похвастал юный лис, — вот как. Никто в окрестностях не сравнится со мной хитростью. Поэтому меня все боятся.

— Ты действительно гордость нашей семьи, — подтвердил папа и одобрительно похлопал своего сынка по загривку. — Я хотел бы, чтобы ты занялся немного братом, Людвигом Четырнадцатым, поучил его хитрости. А то ему стали приходить на ум разные глупости. Ты, может быть, слышал, он совершенно не желает хитрить.

Лабан скорчил недовольную гримасу:

— Я, что ли, должен возиться с этим малышом? Не очень-то хочется.

— А тебе хотелось бы иметь брата, которого потом станешь стыдиться? — спросил папа Ларссон.

Лабан покачал головой.

— Лис просто не может не обманывать других, иначе его не будут уважать, — торжественно продолжал папа Ларссон. — А в нашей семье есть только настоящие лисы. Вспомни, что написано на табличке за твоей спиной.

— Да здравствует лисья хитрость и трижды ура Ларссонам-хитрецам! — наизусть отбарабанил Лабан.

— Прекрасно, мой мальчик, — сказал отец. — Ты должен заняться воспитанием Людвига Четырнадцатого так, чтобы он стал достойным лисом. Первым делом ты научишь его всем хитростям и уловкам, какие знаешь сам.

Лабан гордо вскинул голову.

— Обещаю всё сделать как нельзя лучше, — заверил он. — Я охотно позанимаюсь со всеми братцами и сестричками. Пусть поймут, что не зря меня называют хитрец Лабан.

— Ну, ну, слишком не зазнавайся, — остановил его папа Ларссон. — Пока что самый хитрый в семействе я. Обычным трюкам Людвиг Четырнадцатый может научиться и у меня. А ты позаботься, чтобы он не играл в лесу с другими зверятами, воспитанными не по-нашему. От таких ничего не наберёшься, кроме глупостей. Понял меня?

— Да, папа, — ответил послушно Лабан. — С завтрашнего дня Людвиг Четырнадцатый будет играть только со мной, больше ни с кем.