Старые друзья. Двенадцать рассказов

Ян Владимирович Мищенко, 2020

Выражение «проза жизни» применительно к рассказам Яна Мищенко приобретает новое, противоположное традиционному пониманию значение. То, что многие привыкли считать серым, обыденным и скучным, под пером московского прозаика оживает множеством неожиданных деталей. В его рассказах люди, улицы и дома находятся под одними и теми же звёздами, что и мы с вами, и в то же время у всего, что описывает Ян Мищенко, – своя звезда. Способность ухватить мгновение в потоке времени и составить из этих мгновениий портрет – нет, не эпохи, а человека – человека тонкого, чуткого, ранимого, независимо от его пола, убеждениий или пристрастий, – отличительная черта стиля автора. Нет никаких эпох, а есть (и всегда были) лишь люди. О них и ведётся рассказ.

Джеймс Джойс «Улисс»

Предисловие. Власть над временем

Вы хотите пожить подольше? Желаете управлять временем? Не так, как предлагают жулики-коучеры, а по-настоящему? По тональности рассказы Яна Мищенко схожи с «литературой сорокалетних» или «московской прозой». «Московской» — не потому, что москвичи, а потому, что, приехав из разных городов, в Москве соединились. И в литературу пришли, когда им было примерно по сорок лет — бывает, когда всплеск приходится на 20-летних. Само условное литературное сообщество начало складываться, когда Маканин, Личутин, Курчаткин и другие стали расходиться по разным литературным дорогам — тогда и спохватились, что некоторое время шагали вместе. Дело в особом взгляде, присущем, скорее, Маканинской прозе с оценкой жизни, в которой иные видели иронию, насмешку и даже издёвку, фантасмагории «Альтиста Данилова» Владимира Орлова.

Прозу Яна Мищенко с «московской школой» роднит стремление к управлению временем, к его замедлению. Возможно, если бы мы жили в Москве и иных мегаполисах не так быстро, не неслись бы опрометью к заранее известному финалу, то не только не помышляли бы о трансгуманизме, о бессмертии в некоем машинном пространстве, о всеобъемлющей матрице-киберсфере, но и обращали бы внимание на нечто действительно важное. На то, что даёт возможность прорыва к иной реальности — сути вещей, в том числе таких, как время. Уже в рассказе «Баян» время течёт медленно не потому, что взгляд автора обращён в прошлое, в детство, а из-за реальности встречи с собой — маленьким мальчиком. Это сейчас каждому представляется, что детство промелькнуло, пролетело — подобные штампы можно множить и множить. Но сделайте над собой усилие, вспомните, как медленно текло время, когда вы были ребёнком, перво — или второклассником. Вспомните, как ползут минуты, когда засыпаешь или ковыряешь в тарелке что-то наверняка полезное, что тебе дали на завтрак старшие, как долго идут уроки, как продолжительны закаты за городом или лесные прогулки… Это сущее колдовство: Яну Мищенко удаётся вернуть, вдохнуть жизнь в воспоминание, в прошлого себя. Маленького героя рассказа «Баян» укладывают спать, но он не может не прислушиваться к звукам, доносящимся из кухни. «Папа что-то напевал, и я пытался уловить хоть несколько слов. Иногда мне это удавалось. Потом я складывал услышанные слова и пытался понять, что за песню пел отец, о чём она, но песен я знал мало, поэтому складывал слова как придётся и выходила какая-то несуразица, но я был уверен, что в этой несуразице есть некий скрытый смысл, понятный только взрослым и таким серьёзным людям, как мой отец». Уход отца из семьи, понимание, осознание, боль этой потери в рассказе растянута во времени в точности так, как это осознавалось ребёнком. Прозрение здесь — детское, точность попадания в эмоции — абсолютно взрослая.

Автору приезжать в Москву, как многим «сорокалетним московской школы», нужды не было. Писатель родился в столице, по образованию лингвист, преподаёт в МГУ и в Московском психолого-педагогическом университете. Сфера научных интересов — стилистика как направление науки о языке: культура языковой коммуникации, межкультурная коммуникация и то, что обязан знать каждый филолог, — история литературы. В рассказах Яна Мищенко города нет — вообще никакого: москвич узнаёт в тексте столицу, житель Новосибирска, возможно, найдёт признаки своего города. Пространство текста здесь — плоская воронка, устремлённая не вширь, но вглубь. «Старые друзья» — городской рассказ о встрече давно не видевшихся приятелей. У каждого своя жизнь, какой-то быт, линия дружбы, совместной геройской службы или чего бы то ни было подобного вычеркнута из взаимоотношений героев. Слабое узнавание, какое-то убогое угощение, и бежать бы одному из квартиры другого, но время тянется, надо что-то говорить, иначе получится невежливо… Пьют чай — гость за рулём. «Они мазали слегка подтаявшее масло на хрупкое печенье. Печенье ломалось, роняя крошки на стол. Сергей аккуратно собирал крошки ладонью на столе в маленькую кучку…» Герои отчётливо современны, но противопоставлены хипстерам, деятелям IT-рекламы, содержателям шоу тик-токеров, хозяевам кафешек, купленных в кредиты, за которые им никогда не расплатиться, — всем тем, кто наивно считает себя креативным и современным жокеем, оседлавшим поток бытия. Один из ровесников, героев рассказа «Старые друзья», побогаче, другой оказался на мели, и сказать-то им друг другу, по сути, нечего. Автор видит пустоту, тщету случайного общения, и даже о цели визита — один привёз другому денег взаймы, — убедившись вдруг, что своя и чужая жизнь течёт сквозь пальцы, словно песок или тающий снег, герои почти забывают. Но за душой у каждого из них больше, чем у иных, — у них есть время.

Рассказ «Хлеб» подан в «салонно-деревенском» стиле, текст условно онтологический, не о хлебе насущном, а о восприятии жизни в старости. Ян Мищенко смело справляется с грузом банальности — темой отношения старшего поколения к хлебу как таковому, батону или буханке. Перед нами словно бескровная жертва, литературный вариант храмового действа. Очень несложный язык и система образности легко переносят читателя из обыденности застолья отца и приехавшего его навестить сына чуть ли не к православным мотивам, своего рода литургичности. «Хороший хлеб. Совсем не кислый». Писатель свободно погружает нас в прошедшее в настоящем — то время, которое переживают на наших глазах пожилые люди и которое обязательно будем переживать мы сами.

Ян Мищенко издаёт журнал «Литис», ведёт семинар, на котором обсуждаются новые, актуальные литературные произведения, то есть занимается не только искусством, но и практической деятельностью в литературе. Он видит литературу со всех сторон, в её протяжённости, в истории и научных исследованиях, этических и коммерческих границах — да во всём спектре! — словно вращающуюся голограмму, точно отображающую процессы, происходящие в рассматриваемом объекте. Возможно, поэтому рассказы Яна Мищенко удаляются от злобы конкретного календарного дня или месяца, литературной партийности, новой культурной реальности, в которую мы всё глубже погружаемся, осваивая модные технические устройства и тоталитарную, радикально глобалистскую идеологию. Его рассказы свободно располагаются во времени, которое автор при желании легко подчиняет. А иногда он остаётся наблюдателем и обеспечивает чёткую и без усилий воспринимаемую трансляцию своей точки зрения. Автор демонстрирует литературное мастерство, острое восприятие жизненного опыта, и всё же в этих рассказах звучит какая-то Маканинская насмешка. Настолько, впрочем, глубокая, что оснащённые искусственным интеллектом устройства при досмотре, например, в аэропорту не найдут оснований конфисковать у нас книгу Яна Мищенко. Время длится, время идёт, оно подвластно только тем, кто знает, что с ним делать.

Сергей Шулаков