Сотерия

Яна Бендер, 2019

Каждый влюбленный безумен, но что может произойти с теми, кого разделяют белый халат и смирительная рубашка, не говоря уже о разнице в 14 лет? Он впускает её во вселенную, которая до сегодняшнего дня принадлежала только ему, а она, вместо благодарности, всем сердцем желает разрушить его несуществующий мир. Но кто из них выиграет эту игру? Или это уже не игра?

29.07.2006 — суббота

10.08.

Я проснулась, умылась, выпила кофе, поскольку глаза, даже после водных процедур, предательски слипались.

По телевизору шло какое-то ток-шоу. Я включила звук, чтобы не чувствовать себя одинокой, затем закрыла все папки с описанием его поведения. Зачем мне все они? Всё равно теперь я знаю его больше, чем все его лечащие врачи вместе взятые.

Телефон зазвонил. Я ответила. Это оказалась мама. Она предложила мне приехать на выходные к ним — в деревню. Я вспомнила, как я «отмазалась» от Вани и подумала, что всё возвращается. Я согласилась.

12.44.

Я сидела в родительском доме, и мы вместе пили чай. Мне всегда здесь было хорошо: уютно, тепло, спокойно. Сегодня же я обладала абсолютно противоположными чувствами. Меня тянуло обратно. Нет, не в квартиру, а в клинику. Я хотела его увидеть. Я хотела посидеть с ним в палате, держа его за руку, но еще больше мне хотелось, как накануне днем, лечь спать рядом с ним, чтобы он мог говорить со мной во сне.

Сейчас, спустя одиннадцать лет, я так и не поняла, как ему удавалось проникать в мои сны. Он же сам не понимает, как делает это.

22.10.

Весь день я провела вместе с родителями. Мы разговаривали, смотрели телевизор… Переночевать я решила тоже у них в своей старой комнате с большой кроватью, старинным зеркалом и комодом. Завтра вечером я планировала отправиться домой.

23.49.

Снится мне сон: я сплю в своей спальне в родительском доме и просыпаюсь посреди ночи. На краю моей кровати сидит Герман все в том же сюртуке.

— Что ты здесь делаешь? — почти не удивилась я.

— Я замерз без тебя, — разглядела я в темноте его печальную улыбку.

— Чем же я могу тебя согреть?

— Своей детской наивностью, добротой к моей черной душе…

— Не говори так. Она вовсе не черна.

— Она — холодный осколок льда. Растопи мою боль, уничтожь зло внутри меня. Я — калека, которого высмеяли, унизили, одинокий зверь в темной ночи.

Он замолчал, думая о том, что скрывает мой недоумевающий взгляд. Я почти ничего не поняла из его слов, лишь то, что он сильно страдает, находясь в долгом заточении среди белых стен клиники.

— Лишь потому, что я медленно замерзаю, я ищу тебя. Я точно знаю, что, когда я рядом с тобой, мне не грозят печали. Здесь, в вечных льдах, я потерял компас. Я на пути назад к тебе и продолжаю искать твои следы на снегу…

— Герман, — мой голос, казалось, дрогнул, а в груди сильнее забилось сердце, — как бы мне хотелось быть сейчас рядом с тобой!

Он лишь улыбнулся в ответ, взяв меня за руку.

— Мне нравится это место, — говорил он, — оно, пусть и находится в реальности, окрашено в цвет. Знаешь почему?

— Нет, — честно ответила я.

— Потому что ты, когда была маленькой — мечтала здесь. И создавала сама эту комнату. Сюда вложена твоя душа.

— Как ты там? В клинике?

— Все хорошо. Я жду тебя. Спи.

Он наклонился, поцеловал меня в лоб и скрылся в моем старинном зеркале.