Любовь не перестает
Виктория Сергеевна, так называли молодую учительницу, недавно приехавшую в поселок по распределению после окончания педучилища. И было ей это так странно.
Ведь еще совсем недавно она была Вичка-спичка или просто Вика. Но никак не Виктория Сергеевна. В школе, в которую ее распределили, всего-то и было тридцать пять учеников, из них ее ребят всего одиннадцать: семь мальчиков и четыре девочки.
Молодая учительница работала с задором. К урокам готовилась чуть ли не до рассвета, недолгий сон коротала на небольшом диванчике в крошечной комнатке, которую снимала у одинокой бабки Матрены.
Матрена была беззубой горбатой сварливой старухой. Все ей было не так и не эдак. Но у двадцатилетней Вики был хороший покладистый характер. Подойдет, обнимет, чмокнет в морщинистую щечку, да еще и промолвит:
— Ох ты, бабулечка, моя красатулечка. Как же я тебя полюбила!
Бабка так и сядет на табурет.
— Вот ведь шельма, — беззлобно судачила она с соседкой, — знает, чем взять старуху. Сроду ж у меня ни детей, ни внуков не было. Как назовет меня бабулей, так и обмякну я. И блинов ей настряпаю, и пирожков напеку, варенье из погреба достану. А она, ох и охочая до сладкого. Да только его и ест. К борщу вон давеча еле притронулась, а сало так и вообще, понюхает и отвернется. Тощая, что твой забор!
Так что через пару недель мудрая Вика могла вить из бабки Матрены веревки высшего качества, но она не делала этого: цели такой не было. А была цель жить хорошо и весело. Тяжело было в детдоме, голодно, одежды не хватало, дрались много по всяким пустякам. И вот она свобода! Что ж ее на всякие недовольства и распри тратить!
А еще Вика жила в интернате, а потом училась в педагогическом училище, и везде была активной комсомолкой. И в поселок ее направили, в том числе комсомольскую работу заодно наладить.
Комсомольцы были в селе, но организации как таковой — нет. Прежний комсорг сбежал, Даниловское было глухим местом. Не каждый приезжий хотел там обосноваться для постоянной жизни: сто двадцать километров до станции. Далековато от цивилизации.
И решила Вика собрать не только комсомольцев, а всю молодежь от четырнадцати до двадцати восьми лет и рассказать поподробнее про коммунистический союз молодежи, про немалый вклад советских парней и девчат в строительство социализма.
Молодые люди загалдели радостно. Те, которые не замужем и не женатые, сразу проголосовали за выборы комитета и за то, чтобы начать активную работу. Мелкоту до восемнадцати лет решили выгнать, хоть Вика и была против, но ее особо никто слушать не стал. Приезжая.
Подростки, конечно, заартачились. Им особо интересно-то и стало, когда их выгнать решили.
— А чего это? Сказали ж от четырнадцати и выше. Мне как раз четырнадцать, — воскликнул рыжий Степка, теребя в руках шапку, хотя было еще не холодно, но он почти круглый год ходил в своей малахайке, — хочу вступить в ВЛКСМ. Имею право!
Вся молодежь грохнула в едином порыве задорного смеха, Вика от неожиданности аж подскочила.
— Гляди-ка, четырнадцать ему! Во дает! Да тебя сейчас первого и выгоним! Тринадцать-то намедни исполнилось.
Степан вырывался, брыкался, истошно орал, но все-равно был выдворен за дверь Красного Уголка. Остальные ребята, не желая такой расправы, убежали сами.
— Ну а теперь давайте серьезно! — поднялся двадцатипятилетний Петруха, красавец, гармонист, заводила, ударник труда, тракторист. Все девушки поселка были от него без ума, но он ни с кем не встречался, по вечерам штудировал умные книжки, собирался в техникум поступать. И каждый год никак не удавалось. То отец преждевременно умер, как мать с тремя детьми еще не взрослыми бросить, то председатель умолял остаться, потому что два других тракториста загуляли. Вот так и не довелось учиться, а очень хотелось.
Поднялся Петя во весь свой почти двухметровый рост и пробасил:
— Хорошая идея у тебя, Сергеевна. Да ладно уж, Вика. ЧуднО! Никогда такого имени не слышал.
— Виктория — значит победа. Это меня папа так назвал. Я в декабре сорок четвертого родилась.
— А-а-а, — протянул Петька, заинтересованно глянув на Вику, словно впервые ее увидел. — Ну так вот, Победа, давай-ка бери на себя основную часть работы, комсоргом тебя выбираем. Все «за», — и первым поднял руку. Остальные сделали то же самое.
— Давай направляй нас, руководи! А мы уж тоже постараемся. И смотрите у меня, — весело подмигнул он всей толпе. — Чтоб слушались Победу!
Все засмеялись, загалдели, и живо взялись обсуждать план работы вновь созданной комсомольской ячейки.
Однажды, Виктория Сергеевна, возвращаясь из сельпо и неся тяжелые сетки, увидела двух своих ребят Алешку и Васю.
— Ребята, здравствуйте! Помогите мне пожалуйста сетки донести. Что-то много набрала, силы свои не рассчитала.
Ребята замялись, засмущались. Первым заговорил Алеша:
— Не можем мы, Виктория Сергеевна.
— Опаздываем, — подхватил Вася, — батюшка заругает. Не любит он, когда хоть на пять минут опаздывают. Извините.
— Чей батюшка? — переспросила Вика, удивляюсь какому-то старообрядному слову.
— Ничей! Общий! — развеселились ребята. — Мы побежим? Извините нас пожалуйста!
— Стоп! Как это общий? Объясните, потом побежите.
— Ну вы, Виктория Сергеевна, даете. Отец Михаил это. Батюшка.
— Чей отец, Леша? Ты не сказал, чей.
Ребята ошарашено посмотрели на учительницу.
— Виктория Сергеевна! Он в церкви. Ну батюшка… понимаете?
Вика изумленно посмотрела на ребят:
— Вы идете в церковь? Зачем?
Мальчики готовы были провалиться сквозь землю. Вика видела, что им неудобно, и они хотят поскорее убежать.
— Ладно, ребята, идите, — позволила она.
Дети облегченно вздохнули и быстренько убежали.
«Как же так, — подумала Вика, — маленькие дети ходят в церковь. Что они там делают? Получается, молятся», — в ужасе поняла она.
Прибежав домой, она бросила сумки и пошла в церковь. Зашла осторожно, какая-то бабулька недовольно покачала головой, другая подошла и прошептала:
— Платок-то надень. Ты что ж в храм простоволосая зашла?
— У меня нет платка.
— Нельзя к Богу в дом с головой непокрытой, — бабулька вздохнула и куда-то вышла.
Вернулась с черным платком в белый мелкий цветочек.
— На вот…
Вика надела платок. В храме было тихо и спокойно. Против своей воли она, вдруг, почувствовала, как приятное тепло разливается по всему телу, как на душе становится легко и светло.
«Что за бред? Этого не может быть!» — осадила свои чувства Вика. Но прекратить усилием воли этот поток энергии было невозможно. Она текла беспрепятственно. Вика увидела очень красивого мужчину в одежде священника. Он был высок, статен, черные блестящие волосы зачесаны назад, глаза синие излучали тепло и заботу.
Вика подошла к нему:
— Здравствуйте. Мне нужен отец Михаил.
— Это я, — ответил священник.
— К вам ходят мои ребята Алеша и Вася. Это нужно прекратить. Они — будущие пионеры.
— Как же по-вашему я должен решить этот вопрос? Выгнать их?
— Зачем они к вам ходят? Вы их неокрепшие умы затуманиваете.
— Чем же? Я рассказываю им о любви Господа к людям, о доброте его, о благодати, которую он готов дать каждому.
— Что? Что вы говорите? Вы не имеете права! Это дети!
— Я не тяну их насильно, но и выгонять не буду. Простите, мне пора, — отец Михаил слегка наклонил голову и удалился.
С тех пор Вика потеряла покой. Что влечет ребят в церковь? Зачем они туда ходят, как бабки старые?
— Бабуль, — как-то в воскресенье она обратилась к Матрене, — дай свой платок и юбку, и кофту дай.
— Чевой-то? А ты мне свои штоль отдашь? — бабка Матрена захихикала.
— Хочешь, бери, — протянула Вика ей свою белую блузку и черную юбку. — В церковь с тобой пойду!
— Да ты, девка, никак умом тронулась, — удивилась бабка, но вещи свои дала.
Нарядилась Вика в старушечье, платок пониже на глаза надвинула, взяла клюку.
— Свят, свят, — перекрестилась Матрена, — ну чисто Авдотья наша, покойница, — баба Матрена снова быстро перекрестилась несколько раз.
— Правда? — обрадовалась Вика. — Не узнают меня?
— Истинный крест! — подтвердила старуха.
Войдя в церковь, Вика снова почувствовала те же светлые чувства, что и в прошлый раз.
«Наверное, это и есть благодать!» — подумала она и тут же сама себя осекла: «чушь!»
Этот первый день в церкви на службе Вика вспоминала потом очень часто. Она словно поплыла куда-то, и сопровождал ее добрый, мягкий, бархатный голос отца Михаила. Он говорил о силе духа, о справедливости, о добре, о вере. Красиво говорил, складно. И Вика чувствовала, что каждая клеточка ее тела откликается на его слова.
— Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…
«Любовь никогда не перестает», — шептала Вика всю дорогу домой, — никогда не перестает», — повторяла она как завороженная.
Вика вспомнила свою маму, ее теплые мягкие руки. Больше она ничего не помнила, только руки. Они гладили ее по волосам, нежно проводили по лицу, прижимали к себе, а еще мама шептала:
— Я люблю тебя, люблю тебя, всегда помни об этом. Люблю тебя.
И вот теперь отец Михаил…
«Любовь никогда не перестает!»
Всю неделю Вика жила вроде как обычно, но что-то было не так. Она ждала воскресенья, чтобы пойти в церковь и снова слушать, слушать этот голос. Он вел ее за собой туда, где любовь, и где она никогда не перестает.
Где же это места, где всегда любовь? Вика вспоминала твердые железные кровати, драные грязные матрасы, озлобленные лица девчонок, презрительные усмешки воспитателей и учителей, вечные тычки и щипки мальчишек, носящих с годами все более сексуальный характер. А однажды Валька Скворцов схватил ее за грудь. Было очень больно, и Вика долбанула его так сильно, что тот упал замертво. Она испугалась, что убила его, но он открыл глаза и прошептал:
— Тварь, я тебя все-равно урою.
— Не уроешь. Я тебя первая успею убить, гад, — и она еще раз пнула его.
«Это не любовь! Нет, не любовь. Я не знаю, что такое любовь!»
Походы в церковь стали смыслом ее жизни. Всю неделю Вика была учительницей и комсомольским вожаком, а в воскресенье она становилась бабкой, торопящейся в церковь. Это было непросто — выйти из дома незамеченной дойти до храма. И снова лететь, лететь в этом потоке любви. Все чаще и чаще Вика задумывалась над той частью проповеди отца Михаила про любовь. Ей вспоминались разные истории из ее жизни, в которых ее любви приходилось все больше «долготерпеть, переносить и надеяться»! И только воспоминания о маме светились любовью, которая «никогда не переставала».
Конец ознакомительного фрагмента.
