«Свет и Тени» «Русского Марса» А. В. Суворова, его кумира, короля-викинга Карла XII и его врага, короля-полководца-музыканта Фридриха II Великого

Яков Нерсесов

Эта книга посвящена судьбе одной из самых культовых личностей в российской истории – Александру Васильевичу Суворову – «иконе №1» русского полководческого искусства.Все, что мы знаем о нем, либо слишком залакировано, либо «утонуло» в «небывальщине». Словесно-фактологическая полемика о «русском Марсе» продолжается до сих пор! Не будем пытаться ее подытоживать, а просто совершим «путешествие по крутым волнам» богатой на события биографии лучшего отечественного полководца за всю историю!

Часть II. Его Кумир

Глава 1. «Последний викинг»!

Интересно, а были или между Карлом XII и Суворовым кое-какие общие черты характера? Причем, не только в прохладном отношении к… женщинам! И это при том, что оба никогда не подозревались в… гомосексуальных отношениях! Почему бы не «полистать страницы» биографии выдающегося шведского короля-полководца!? На них можно найти много любопытного и поучительного, отчасти, для понимания фигуры Александра Васильевича Суворова…

Об удивительном шведском короле Карле XII за рубежом написано много книг, как водится у нас — не переведенных. Российские историки, как это издавна у нас велось, долгое время трактовали жизнедеятельность этого незаурядного человека-«кометы» весьма скупо и однобоко: врагу полагалось оставаться не только «плохим», но и «примитивно-банальным».

Так было принято…

А вот в Европе начала XVIII в. много говорили о «последнем викинге» — потомке знаменитых шведских королей-воинов Густава II Адольфа и Карла X, молодом 18-летнем Карле XII (17 (27/28) июня 1682, дворец Тре-Крунур, Швеция — 30 ноября (11 декабря) 1718, Фредриксхальд, Норвегия). Он был старшим сыном деспотичного короля Карла XI и датской принцессы Ульрики-Элеоноры. Поначалу его хотели назвать Густавом (тогда бы он стал королем Густавом III), но отец настоял на имени Карл.

…Между прочим, рассказывали, что рождение долгожданного наследника в Швеции так крепко «вспрыснули», что не все его соплеменники выдержали «нагрузки» и ушли в мир иной раньше срока…

Непоседливого шалуна и упрямца Карлушу рано оградили от «телячьих нежностей» со стороны обожавшей его матери и стали планомерно готовить к непростой роли монарха. Забегая вперед, скажем, что почти все из того, что так старательно прививал ему жесткий, но справедливый отец, потом ему пригодилось. Единственное чего Карл XI так и не смог передать своему сыну Карлу XII — это столь нужного для правителя широкого формата, каким был он сам — чувство потребностей своего народа и своей страны, попросту говоря — чувство меры. (Это очень нужное, даже необходимое качество и соблюдать его удается лишь единицам — примеры всем известны.) У его сына это отсутствовало напрочь и впоследствии сыграло роковую роль в его судьбе. Недаром, янычары, восторгавшиеся упрямством Карла XII, прозвали его «Железная башка» (тур.Demirbaş). А современники-соотечественники считали его «последним викингом», более того, берсерком!

…Между прочим, особым почетом у викингов окружались берсерки или берсеркеры/берсеркиры (медвежьи рубашки) — воины, которые бывали одержимы боевым бешенством (ради которого они, кстати, по преданиям нередко жевали сушеные мухоморы) и бились сразу двумя мечами. Медведь считался их магическим талисманом и в бою берсерки громко выли. При этом они не носили доспехов, не замечали боли от ран и крушили врага до полного изнеможения. Считалось, что один такой берсерк стоил в бою двадцати воинов и победить его в одиночной схватке было практически невозможно. Память о них сохранилась до сих пор. Так в современном английском языке существует выражение «становиться берсеркером» — оно означает «потерять над собой контроль»…

Унаследовавший от хрупкой и болезненной матери религиозность и чувство справедливости, а отца-мужлана — жесткость и целенаправленность, юноша получил прекрасное общее (свободно владел немецким, французским и латинским языками) и военное образование (стратегия, тактика, математика, баллистика, фортификация и артиллерия). Впрочем, он легко усваивал все, что вызывало у него интерес, например, религия и география, архитектура и театр.

И все же, рассказывали, что главной его страстью с детства стало военное дело. И под девизом «С Божьей помощью» (по-шведски — Med Guds hjälp) он провоевал всю жизнь и стал последним из королей, погибшим на войне.

Если верить источникам, то уже в 4 года королевич уверенно сидел на пони во время маневров королевских войск в парке Юргорден. В 6 лет всю женскую прислугу от него уже удалили и он уже вовсю играл в «войнушку»: стрелял, фехтовал и штурмовал крепости. В семилетнем возрасте он уже командовал своим собственным лейб-гвардии полком и нес ежедневный отчет перед отцом (в тайне обожавшим своего единственного наследника) о проделанной в полку работе. В 11 лет Карл потерял горячо любившую его мать — мягкую и покладистую женщину (рождение в течение 6,5 лет семерых детей — из них четверо умерли в младенчестве — пагубно сказалось на слабом здоровье датчанки!), чей образ он потом будет вспоминать всю свою жизнь. А в 12 он уже лихо скакал на взрослой лошади во главе полка королевских драгун, с упоением врубаясь в самую гущу «вражеской» кавалерии на маневрах. Будучи настоящим фанатом верховой езды, он мог спать и есть на лошади, не слезая с нее по несколько дней, за что получил от сверстников звучное прозвище «Шведский Аттила»! Скачки на коне по тонкому льду заливов и озер с частым проваливанием под лед, переправы по пояс в ледяной воде стали для юного Карла столь же привычны как сон зимой на голом полу в сенном сарае.

Этот длиннолицый, бледный безусый юноша с искрящимися голубыми глазами, высоким лбом, орлиным носом и полными губами, грезивший о рыцарских подвигах и военной славе своих предков-викингов, удивлял Стокгольм своими сумасбродствами. То он с ватагой сверстников, сломя голову, мчался в одних рубашках, давя всех встречных и поперечных, то так горланил и шумел на ночных улицах столицы, что в домах дребезжали стекла, то на спор заливал кровью со своим зятем (женатым на его старшей сестре Хедвиг-Софии) герцогом Фридрихом IV Гольштейн-Готторпским парадную залу в сейме, выясняя кто из них двоих за день без отдыха нарубит больше голов… баранам и телятам.

Невозможно было предугадать заранее, что он еще придумает.

…Кстати сказать, ходили слухи, что злокозненный гольштейнец Фридрих IV, бывший старше короля на целых 12 лет, специально подвергал опасностям безрассудного Карла, надеясь, что он погибнет, и тогда ему герцогу — мужу шведской принцессы, откроется прямая дорога к шведскому трону…

Рассказывали, что ловкий охотник, Карл в подражание обожаемым им викингам запретил употреблять на охоте огнестрельное оружие и смело выходил на медведя один (!), оглушая его ударом дубины! Если, конечно, верить шведским источникам, то в 7 лет он добыл свою первую лису, в 8 — за день сразу 3 оленей, в 10 — без посторонней помощи убил волка и 11 лет — своего первого медведя!? Причем, это был первый и последний раз, когда он воспользовался на охоте огнестрельным оружием, но при этом свитских офицеров удивило с каким хладнокровием мальчик направил ружье на приближающегося лесного великана.

…Кстати сказать, парадоксальный факт! Этот отлично сложенный и физически крепкий вояка до мозга кости, не умел… плавать! Не раз при переправах или в иных случаях Карл «камнем шел на дно», но его всякий раз спасали расторопные драбанты-телохранители и гвардейцы либо простые солдаты. И каждый раз, отряхиваясь словно собака, он лишь смущенно бормотал: «Ничего страшного»…

Честолюбие его было непомерным. Рассказывали, что как-то на замечание своего воспитателя об очень короткой жизни легендарного царя и полководца Александра Македонского (всего 32 года!), Карл восхищенно воскликнул: «Разве этого мало, когда он успел покорить полмира!» Юноша восхищался им и хотел во всем походить на своего кумира. Спустя годы — в зените славы — он повторит знаменательную фразу, приписываемую Александру Македонскому: «Запомните, что я — Александр, а не какой-нибудь там мелочный спекулянт!»

…Между прочим, очень похоже вел себя и сам Александр Македонский! Стремление к славе и подвигам наполняло душу Александра с малых лет и стало преобладающей страстью всей его жизни. Рассказывали, что, следуя по стопам своего знаменитого отца — царя Филиппа, мальчик хотел не только ни в чем не отставать от него, но и превзойти. Когда Филипп одерживал победы во Фракии и Элладе, вроде бы царевич с горечью говорил друзьям-сверстникам: «Мальчики, отец успеет захватить все, так что мне с вами не удастся совершить ничего великого или блестящего». Он страстно жаждал великих дел. Став царем и полководцем, он возмечтает завоевать не Персию и даже не Азию, но весь мир — до края Океана, как тогда говорили. Недаром он якобы в запальчивости как-то бросил своим друзьям: «Пусть Зевс довольствуется Олимпом, а мне оставит землю!» Впрочем, то ли — быль, то ли, все же — не быль!? Вторил ему и… другой великий полководец древности Гай Юлий Цезарь! Этот один из самых честолюбивых людей своего времени: все свои поступки он подчинял единственной цели — завоеванию власти и славы. Друзья его рассказывали, как однажды, когда ему было то ли 32, то ли 34 года (все зависит от того, какую дату принимать за год его рождения), он, читая книгу о деяниях Александра Македонского (по другой версии дело происходило в испанском городе Гадес перед статуей этого великого македонского царя), прослезился и воскликнул: «В моем возрасте Александр правил уже столькими народами, а я до сих пор еще не совершил ничего замечательного!» А в другой раз, когда в 61 г. до н. э. Цезарь по дороге в Испанию, проезжал через бедную галльскую деревушку либо городок с немногочисленным населением, его спутники стали шутить над тем, что и здесь, как в Риме, идет борьба за власть, он серьезно возразил им: «Лучше быть первым здесь, чем вторым в Риме». Возможно, и тут легенда переплелась с мифом…

Чрезмерно развитое чувство собственного достоинства вкупе с колоссальным честолюбием впоследствии сыграют с выпускником Уппсальского университета и его народом злую шутку. Но это будет потом, а пока в 1697 г., после смерти от рака на 42-м году отца он стал королем. Ему достались богатейшие владения: Швеция, Финляндия, Ливония, Карелия, Ингрия, большая часть Померании, герцогства Бремен и Верден. По шведским законам Карл сразу мог занять престол, но отец перед смертью оговорил отсрочку до совершеннолетия — 18 лет и назначил регентшей свою мать — Хедвигу-Элеонору Гольштейн-Готторпскую. Эта тщеславная особа всячески старалась отдалить внука от дел. Обладая сильной волей и острым умом, 15 летний Карл с помощью государственного советника Пипера, который увидел в этом превосходную возможность сделать карьеру при дворе молодого государя, взял в свои руки всю полноту власти. Во время коронации — 4 (14) декабря 1697 — Карл XII забрал корону из рук архиепископа, собиравшегося было возложить на его голову и сам короновал себя. (Любопытно, но спустя век так поступит Наполеон Бонапарт.) Причем, проделал он это не в Уппсале, как это было заведено у шведских королей, а в Стокгольме. Характерно и другое: вопреки традиции народ присягал не после коронации короля, а накануне ее. Дворянство вместе с представителями других сословий в сильную метель в течение пяти часов, стоя перед Королевским дворцом, по очереди давало клятву. А вот король давать клятву на верность своему народу не стал. По мнению короля Карла XII этого не требовалось, поскольку он был рожден для того, чтобы править единовластно и неограниченно. Эта самокоронация вкупе с другими неладами (когда король взбирался на коня, корона свалилась у него с головы; во время помазания рог с миро выпал из рук дряхлого архиепископа Улофа Свебелиуса и оно пролилось) взбудоражили подданных короля. Пошли разговоры о грядущих больших несчастьях. Не помогло и обильное угощение для народа: вина, водка, поджаренные рябчики и туши быков на вертелах.

Так 15-летний мальчик стал неограниченным монархом большой шведской державы. Он проправит 21 год и один день, следуя заветам своего отца — великого эконома и собирателя шведских земель: все почувствуют его твердую руку, никому не будет поблажек, аристократия окажется под каблуком, людей будут ценить по заслугам, а не по происхождению. Но вот экономностью новый самодержец отличаться не будет: он будет бездумно тратить деньги на свою «любимую игрушку» — армию и любимое занятие — войну! И, как водится в таких случаях, чуть не положит мужской генофонд нации на полях сражений…

Глава 2. «Любимая игрушка» и любимое занятие!

На рубеже XVII/XVIII вв. шведская армия, выпестованная талантливейшим реформатором и великим полководцем, королем Густавом II Адольфом, считалась одной из сильнейших в Европе. Она отличалась отменной дисциплиной, что органично вытекало из лютеранской идеологии, доминирующей в Швеции. Лютеранская церковь поддерживала военные действия и завоевания Швеции в XVII в., провозглашая военные успехи шведов «волей Божьей».

В шведскую пехоту производился обязательный набор солдат — каждый «округ» должен был выставить определённое число солдат, а кроме этого любой мужчина, не имеющий средств к существованию и не запятнавший себя нарушением закона, направлялся на воинскую службу. Всем солдатам и их семьям предоставлялось государственное жильё и жалование.

Шведская пехота подразделялась на батальоны численностью в 600 солдат. Она состояла из мушкетеров, гренадер и пикинеров, правда, последние уже не были столь эффективны на поле боя, как прежде.

Шведские мушкетеры стреляли, не целясь, залпом. Скорость их стрельбы не превышала двух выстрелов в минуту, дальнобойность — 150—200 метров. Результативность такого огня была весьма невысокой, но психологический эффект большой. Поэтому Карл XII заставил своих солдат отказаться от общепринятой в ту пору в европейских армиях стрельбы с расстояния в 70 шагов от неприятеля. Он разрешал открывать огонь только с очень близкого расстояния: чуть ли не тогда, когда можно было различить цвет глаз у противников, т.е. за 30 шагов до врага. Хладнокровные и натренированные шведы делали плотный залп и стремительно кидались прямо в дым, на крики и стоны ошарашенного и уже надломленного противника, вступая в ближний бой с применением холодного оружия. Тем самым темп атаки был очень высоким. Именно темп, вкупе с инициативой и волей — вот что требовалось от шведской пехоты.

У гренадер — особо рослых и крупных солдат, на мощь которых делалась особая ставка в рукопашном бою — помимо ружей еще имелись гранаты в виде полых ядер чаще всего из чугуна и свинца с зарядом, который воспламенялся от фитиля. Физически сильные гренадеры за несколько десятков метров до строя противника метали их во врага. Примечательно, что урон от них был б`ольший, чем от мушкетного огня.

Выходящих из моды пикинеров, чаще всего использовали в пехотных каре против нерегулярной восточной кавалерии (татар, турок и поляков), любящей покрасоваться своим молодечеством, но не приученной к ставшей модной в ту пору западноевропейской манере — смело врубаться стройными рядами в плотные пехотные построения.

…Между прочим, главное новшество Карла XII состояло в том, что, будучи большим поклонником холодного оружия, шведский король (полупрезрительное отношение к стрелковому оружию сыграло в его судьбе роковую роль!) улучшил технику штыкового боя, сделав ее главным козырем своих прекрасно вымуштрованных мушкетеров, гренадер и пикинеров. Во многом именно поэтому Карл XII стал одним из любимых образцов для подражания у Александра Васильевича Суворова: «пуля — дура, штык — молодец!!!», что потом, позднее два его самых лихих «ученика» Багратион и Милорадович переиначили на свой лад в «пуля — баба, штык — удалец»…

В шведской армии, где была хорошо поставлена артиллерийская подготовка, применялись пушки разных калибров: от 3 до 12 фунтов, т.е. от 1,5 до 6 килограмм. Тяжелое 12-фунтовое орудие весило более полутора тонн и почти не маневрировало во время сражения. Для этого надо было не менее 12 лошадей-тяжеловозов. Скоротечность тогдашнего боя не позволяла это осуществлять. Максимальный полет ядра ограничивался одним километром, но его прицельность не превышала полукилометра. А вот легкая (3-фунтовая) полевая пушка, которая могла достаточно быстро перемещаться по полю тремя лошадьми или 12 артиллеристами, была даже более скорострельной и эффективной, чем мушкет! Поэтому удачный артиллерийский залп приводил к большему опустошению в рядах противника, чем мушкетный. Когда ядро попадало в человека или коня напрямую, то буквально разрывало его в клочья. Еще больший урон получался, если ядро рикошетировало от земли, тогда оно несло смерть и увечья десяткам солдат, нередко укладывая целый пехотный ряд. Но самая большая польза от артиллерии была, когда пушки стреляли прямой наводкой картечью или как тогда говорили «виноградной дробью». Это была своего рода железная коробка со свинцовыми пулями. Последствия картечного залпа были ужасными: целые шеренги выкашивались как пулеметной очередью.

Но в отличие от своих знаменитых предшественников королей Густава II Адольфа и Карла X, Карл XII не уделял своей артиллерии должного внимания. Его понимание сути боя требовало добиваться победы старыми «дедовскими» приемами: подвижной и маневренной пехотой, и мощной и стремительной кавалерией. Прошло немало времени, он одержал немало побед, прежде чем выяснилось, что могучая артиллерия врага может «свести на нет» на поле боя все преимущества шведской пехоты и кавалерии!

Основной ударной силой во времена Карла XII была столь любимая им драгунская кавалерия, делившаяся на эскадроны численностью от 150 до 250 конников. Она формировалась на добровольной контрактной основе — поместье, направляющее в армию конного солдата, получало денежную компенсацию в виде налоговых льгот. Шведская кавалерия могла не только быстро перемещаться по полю боя, но и одинаково успешно сражаться как в конном, так и в пешем строю. Обычно кавалеристы составляли не менее 60% от численности всей шведской армии. В одном только элитном гвардейском полку служило порядка 1600 человек, а были еще дворянский, чиновничий и даже пасторский. Все они были приучены атаковать волнами в 2—3 линии, когда лошади шли сначала легкой рысью, потом наметом, последние 100 метров галопом, а всадники построены плотным «плугом», т.е. сближаясь к центру, колено за коленом. Так создавалась огромная таранная сила конного удара. Лично обучая своих кавалеристов, с какой скорость следует им идти в атаку, король нередко загонял своих лошадей, порой, не одну, а двух. Если выбывал всадник в первом ряду, то его место тут же занимал кавалерист из второго ряда и т. д. Противостоять этой массе кавалеристов, несущихся в атаку полным аллюром, было очень трудно. Если все же это случалось, то шведская кавалерия быстро отходила, перестраивалась и повторяла свою атаку на уже изрядно потрепанные пехотные каре противника. Невзирая на потери, она могла повторять это столько, сколько это считал нужным ее король, который в отчаянной кавалерийской рубке чувствовал себя как рыба в воде. Ради темпа атаки Карл запретил своим кавалеристам не только стрельбу, но и латы, и кирасы. Только скорость, только шпага — вот краеугольные камни шведской кавалерии времен короля-«последнего викинга».

…Кстати сказать, именно шведская кавалерия стала образцом для лучшей кавалерии XVIII в. — прусских черных гусар Фридриха II Великого под началом легендарных генералов-кавалеристов фон Цитена и фон Зейдлица…

Команды и приемы отступления (а это самый сложный вид боя!) в шведской армии были просто запрещены! (Принято считать, что и в суворовских войсках они то же не практиковались, но об этом — чуть позже)…

Бедная природными ресурсами Швеции не могла иметь большие наемные вооруженные силы, да и скромная численность населения страны (ок. 2 млн. человек) сильно ограничивала размеры национальной армии шведов. Приходилось делать ставку не на число, а на умение превосходно организованных и обученных войск и выдающийся талант полководца. Считается, что за долгие годы правления Карла XII всего под ружье им было поставлено ок. 400 тыс. человек (из них природных шведов и финнов — ок. 200 тыс.), из которых порядка 300 тыс. (самих скандинавов — не менее 150 тыс.) не вернулись домой.

Для страны с двухмиллионным населением королевская игра в «войнушку» обошлась слишком дорого. Впрочем, так было во все времена и у всех народов, другое дело, что эти цифры до поры до времени всячески скрываются, а порой, в силу ряда всем понятных «обстоятельств» («боязливые» за свой «трон» авторитарные правители, «трепетная» ментальность народов и «все остальное») и вовсе остаются «за кадром».

Война была его призванием, ни к чему другому большой склонности он не испытывал. Карл обожал лошадей (его легендарный серый Брандклиппер якобы прошел с ним через все войны!) и, особенно, собак: уходя на войну в Центральную Европу, он взял с собой четверку своих любимцев — Цезаря, Турка, Помпея и Петуха — смерть каждого из них он сильно переживал и по нескольку дней ни с кем не общался.

Глава 3. Главные королевские генералы

Все старшие военачальники шведского короля, в частности, Реншёльд и Левенхаупт, были крепкими профессионалами без слабых мест, но, все же, и не более того.

…Граф, фельдмаршал Карл-Густав Реншёльд (Рёншильд) (6 августа 1651, Грейфсвальд, Штральзунд, Германия — 29 января 1722, Стренгнес, Сёдерманланд, Швеция) — высокий, бесцветный блондин с повелительным, холодным взглядом, острым носом и волевым небольшим ртом со всегда плотно сжатыми тонкими губами, происходил из оккупированной шведами Померании. Выпускник Лундского университета владел немецким, французским и латынью. В его роду не было военных, но честолюбивый сын померанского купца, пожалованного за заслуги перед шведской армией в Тридцатилетнюю войну дворянством, Карл-Густав, рано проявил военные дарования и быстро продвигался вверх без чьей-либо протекции. Причем, начал свою военную стезю он в голландской армии, которая в ту пору наравне с французской, британской и австрийской считалась лучшей в Европе.

Уже в 26 он стал полковником и сделал блестящую военную карьеру, став со временем военным «дядькой» — наставником воинственного юного Карла. Он был неразлучен со своим королем со времен захвата Копенгагена. Если в битве под Нарвой в руководстве шведской армией еще чувствуется рука Реншёльда, то затем ученик потеснил учителя с места главнокомандующего, но роль второго человека в армейской иерархии с той поры у Реншёльда уже никто не оспаривал. Безусловное личное мужество, холодный расчет, огромное усердие, невероятная выносливость и врожденная суровость сделали его незаменимым для столь обожавшего именно эти качества короля-викинга. Именно его Карл предпочитал направлять на самые трудные задания, туда, где он сам не мог присутствовать по тем или иным причинам.

Свою самую громкую победу он одержал 2 (13) февраля 1706 г. в битве под Фраунштадтом (Фрауэрштадтом) над саксонско-русской армии (18.300 саксонцев и 6.500 русских при 32 орудиях) генерала Шулленбурга. У Реншёльда не было ни одной пушки, а лишь 12.300 человек пехоты и кавалерии. Но его богатый военный опыт — Карл-Густав воевал уже больше тридцати лет — помог ему одержать убедительную победу. Притворным отступлением шведский полководец вынудил Шулленбурга покинуть очень выгодную позицию и выйти в чистое поле. Здесь превосходная шведская кавалерия в очередной раз сумела доказать, что она не с проста считалась лучшей в то время в Европе. Она сумела обойти врага с тыла. Саксонская конница отступила без единого выстрела, оставив без прикрытия пехоту. Часть ее была истреблена, а часть охотно сдалась в плен; на поле боя остались лежать тысячи не разряженных саксонских ружей. Сопротивление оказали лишь четыре русских драгунских полка Востромирского. Четыре часа они мужественно сдерживали натиск шведов, но силы оказались не равны. В живых осталось не более 1.600 человек. Общие потери в союзных войсках были тяжелыми: убитыми и ранеными 9 тыс. солдат и 2 тыс. пленными. Рассказывали, что шведы проявили невероятную жестокость именно по отношению к 500 русским, зверски убивая раненых и сдавшихся в плен: их клали одного на другого и кололи штыками либо расстреливали перед строем в голову. По крайне мере, эта версия активно используется в отечественной литературе.

Эта бойня была совсем нетипична для того времени, когда взятых в плен наемников из европейских армий обычно перевербовывали. Случалось, это были целые батальоны и даже полки. То, что произошло тогда, во многом объясняется особенностями характера Реншёльда: его исключительной личной жестокостью и огромным раздражением постоянными победами русских отрядов в Лифляндии. К тому же, он прекрасно знал, что русские почти не перевербовываются. С тех самых пор русские и шведы почти перестали брать друг друга в плен, за исключением высших офицеров за которых можно было получить хороший выкуп.

Получив вскоре после этого вожделенное для всех военных всех времен и народов звание фельдмаршала, Реншёльд из утонченного аристократа с манерами дипломата превратился в грубого и надменного солдафона. Карл-Густав не контролировал себя в выборе выражений и тональности, когда его плохо понимали подчиненные, презрительно равнодушно общаясь даже с такой весомой фигурой в ближайшем окружении Карла XII, как первый министр граф Пипер. Сослуживцы и подчиненные не любили «второго человека» в армии из-за его склочности. В результате в решающем сражении Северной войны под Полтавой его старые «контры» с третьим человеком в армейской иерархии шведов Левенхауптом (начальником всей пехоты) привели к трагедии.

Назначенный Карлом главнокомандующим фельдмаршал Реншёльд не тянул на роль харизматического лидера-вожака, коим, несомненно, являлся сам Карл для своего воинства. Именно его молниеносной хватки и трезвого расчета так не хватало в ходе всего Полтавского сражения. Реншёльд был отменным исполнителем, но не созидателем, у него было много воли, достаточно профессионализма, но маловато для главнокомандующего творческой инициативы.

Попавшему в плен Реншёльду, Петр, очень нуждавшийся в опытных военных высшего звена, предложил, как и другим пленным шведским офицерам, поступить на службу в русскую армию. Фельдмаршал и большинство его «собратьев по оружию» (кроме Шлиппенбаха и Альбедиля; потомки последнего до сих пор «на слуху» в России) отказались от столь «высокой чести». В плену Реншёльд держал у себя на квартире открытый стол для офицеров и читал для них лекции по военному искусству. Наставнику Карла повезло больше других его коллег: он не умер в плену и в 1718 г. 67-летнего фельдмаршала все же разменяли на пару русских генералов.

Вскоре после этого уже старый и больной (сказался нелегкий русский плен) Реншёльд тихо — без военного салюта над надгробием (а ведь по чину он ему полагался) — ушел в мир иной. «Хозяйка Балтийского моря» сошла с европейской авансцены и ей было не до своих героев…

…Другой первоклассный шведский военачальник, генерал-лейтенант, граф Адам-Людвиг Левенхаупт (Лёвенхаупт или Левенгаупт; по-шведски — Лейонхювюд, т.е. «Львиная голова») (15 апреля 1659, вблизи Копенгагена — 12 февраля 1719, Москва) родился в знатной шведской семье под Копенгагеном, а точнее, в армейском биваке. В ту пору его отец — крупный помещик — занимал высокий чин в шведской армии, а мать и вовсе приходилась троюродной сестрой деду Карл XII королю Карлу X.

По началу обстоятельный и осмотрительный Адам, который очень рано осиротел (его воспитывали в знаменитой аристократической семье де ла Гарди), хотел стать дипломатом, даже учился в университетах Лунда, Уппсалы и Ростока, но не сложилось и он пошел по столь модной в ту эпоху «дороге меча». Но до этого он, все же, успел побывать в составе шведского посольства в 1684 г. в Москве и составить себе мнение о «московитах», как о неприхотливых, набожных и смекалистых людях. Служил в Венгрии, воевал волонтёром в 1685 г. против турок в войсках курфюрста баварского, в 1688—1698 гг. служил в шведских полках на голландской службе.

Лишь в 1700 году он перешел под шведские знамена командиром полка и с прозвищем за свою ученость Полковник-Профессор («Профессор в мундире», «Полковник-латинист»). В начале Северной войны ему пришлось воевать не на глазах своего короля, что плохо, а вдали — в Лифляндии с ограниченными воинскими силами отнюдь не лучшего качества.

В 1703 г. Левенхаупт одержал победу над заведомо слабым, хотя и вчетверо превосходящим войском стрельцов, ополчением смоленской шляхты и литовскими хоругвями у д. Салаты (литов. Салочай на р. Муша в 65 км к югу от Елгавы), в 1704 г. разбил при г. Якобштадте (латв. Екабпилс на р. Даугаве) вдвое большее количество стрельцов и литовцев, в 1705 г. победил при равных силах драгун и солдат Б.П.Шереметева у Гемауэртгофа (на р. Свете в 30 км к югу от Елгавы).

После этих побед, преимущественно над полурегулярными стрелецкими и литовскими войсками, он получил чин полного генерала и командующего армией в Лифляндии, Курляндии и Литве. Тремя своими успехами амбициозный генерал гордился и, «за ничто почитая неприятелей», нередко совершал дальние рейды по Литве.

У этого очень опытного военачальника (войны с турками и французами не прошли даром) отличавшегося большим личным мужеством и хладнокровием был один большой недостаток: чрезмерная осторожность, граничащая с исключительной мнительностью. Убежденный пессимист по натуре, он, порой, в самый ненужный момент становился апатичен ко всему окружающему. Его большие, очень близко посаженные глаза всегда подозрительно смотрели на окружающих, а маленький рот с плотно сжатыми губами под длинным носом говорил об упрямой несговорчивости его обладателя. И все же, все эти минусы перевешивала его несомненная высокая компетентность в военном деле.

Все военные, имевшие с ним дело, в том числе, союзные русскому царю Петру I поляки и литовцы, советовали ему считаться с военным дарованием Левенхаупта и «лучше иметь его за льва, чем за барана». Вместе с тем, многие из шведского офицерского корпуса признавали генерала излишне нервным, осторожным и мнительным. А фельдмаршал Реншёльд и вовсе считал его конченным шизофреником. Меланхолия и склонность к мрачным мыслям снижали достоинства генерала как полководца. Солдаты не столько любили его, сколько уважали за исключительно рациональную манеру ведения боевых действий. Левенхаупт никогда не торопился ввязываться в бой, если в этом не было острой необходимости и, он к тому же не был уверен, что схватка закончится для него успешно. Так он оказался единственным шведским военачальником в Прибалтике не побитым русскими под началом Шереметева либо Меншикова.

За это Карл XII сделал его генералом от инфантерии и третьим человеком в шведской армии после себя и фельдмаршала Реншёльда. Естественно, что оба они друг друга терпеть не могли. В конце концов, это сказалось на судьбе шведской армии во время ее похода в Россию и, особенно, в Полтавском сражении. Со стороны Карла было большой ошибкой не прислушаться к мнению Левенхаупта о русских и способностях их командиров, с которыми он не раз и не два встречался на поле боя. Не исключено, что этому помешала известная нервозность «Профессора в мундире»: суховатый в общении король очень не любил «чувствительных» командиров, чьей обязанностью было действовать решительно и без сантиментов.

Фиаско Левенхаупта под Лесной (его главный недруг в армейском руководстве Реншёльд открыто и не беспочвенно указывал ему на недопустимую медлительность передвижения и расшатанную дисциплину), безусловно, подмочило его полководческую репутацию у шведского короля. Но последний в ходе русского похода явно испытывал нехватку толковых военачальников высшего звена и «закрыл глаза» на промашку Левенхаупта, вскоре переподчинив ему всю пехоту. Левенхаупту не повезло: капитулировав с остатками шведского воинстве под Переволочной, он попал в немилость к своему королю (не помогло даже активное ходатайство весьма влиятельной бабки Карла XII). Монарх был неумолим: Левенхаупт (Карл по-армейски фамильярно звал его «Левен») — виноват. И ему нет прощения.

Последние 10 лет жизни Адам-Людвиг провел в русском плену, где и умер в Москве на 60-м году жизни от тоски и мрачных видений, оставив после себя любопытные мемуары, в которых критично разобрал весь ход Северной войны. Уже после войны его прах все же перевезли на родину, где и захоронили в Стокгольме со всеми воинскими почестями.

И все же, именно, Левенхаупт, наряду с Магнусом Стенбоком (? — 23.2.1717), очевидно, бывшим самым способным военачальником Карла, не без участия ревнивого Реншёльда и хитрющего Пипера, так и остался на вторых ролях в шведской армии…

Глава 4. Король-солдат-аскет

Этот высокий, узкобедрый, широкоплечий молодой король-солдат с зачесанными наверх рыжеватыми волосами поражал современников: он не терпел роскоши, ходил без парика, с дешевым черным платком на шее вместо столь модного тогда импозантного галстука, в простом поношенном синем солдатском мундире, прожженных порохом желтых кавалерийских брюках, кое-где уже потертых высоких ботфортах из грубой кожи, украшенных огромными шпорами и с поднятыми отворотами, доходившими до половины бедра, с левого бока у него свисала до самого пола очень длинная тяжелая шпага, которая постоянно бряцала, если пол был каменный.

…Поскольку молоденькие адъютанты Карла XII стремились подражать своему королю манерой ношения холодного оружия, то перезвон стоял изрядный и был любимой музыкой Его Королевского Величества после скрежета металла о металл во время сабельной рубки!!!

Его пронзительно-синие глаза смотрели очень спокойно и почти не мигая, а на полных губах чисто выбритого лица почти всегда играла улыбка человека, знающего себе цену и прекрасно разбирающегося в людях. Со своими подчиненными он всегда был подчеркнуто ровен и выслушивал все их возражения и советы. Правда, поступал почти всегда так, как считал нужным. И долгое время никто в его военном окружении не оспаривал его приказов: многолетние беспрестанные победы приучили шведских офицеров к беспрекословному выполнению указаний их непобедимого короля.

…Кстати, сказать, крайне скрытный, король не любил делиться планами даже с близкими друзьями. Его отменная память позволяла ему и через много лет после одной встречи с человеком вспомнить того и даже назвать его имя. Со временем его необычайная твердость превратится в удивительное упрямство, справедливость — в тиранию, а щедрость — в необъяснимую расточительность. Шекспир, как известно, предположил, что честный человек бывает один на 10 тысяч! Среди королей, как вы понимаете, этот процент и вовсе крайне низок, поскольку их государственная мудрость плохо уживется с моралью. Любопытно, но Карл считал, что «счастье может изменить, но нельзя перестать быть честным человеком»…

Он вел спартанский образ жизни: ему случалось по нескольку недель не раздеваться и не снимать сапог. Зимой и летом он ходил с непокрытой головой. Кирасу и шлем Карл не надевал даже в бою, мотивируя это тем, что хотел бы умереть как его прославленный прадед Густав-Адольф: во время лихой кавалерийской атаки.

…Между прочим, смерть шведского короля Густава II Адольфа (1594 — 1632), по прозвищу «Северный лев» и нелепа, и героична! Он погиб в ходе кровопролитного сражения Тридцатилетней войны (1618—1648) на плоской равнине у небольшого купеческого городка Лютцен (в 25 км юго-западнее Лейпцига) между его шведскими войсками и армией Католической лиги онемечившегося чеха из Богемии, генералиссимуса, граф Альбрехта Венцеля Евсевия фон Вальденштейна (1583—1634), более известного как Валленштейн (по прозвищу Мефистофель) 16 ноября 1632 года, ставшего последним в полководческом наследии «Северного льва»! Тогда во время боя на левом фланге его армии сложилась критическая ситуация! Ее усугубило появление на поле сражения вражеской 4-тысячной кавалерии лучшего кавалерийского начальника той поры Готфрида Генриха Графа цу Паппенхайма (Паппенгейма). Мгновенно оценив обстановку, он бросил свою легкую конницу громить вражеские обозы, чтобы вызвать панику у Густава Адольфа в тылу, а сам со своими знаменитыми черными кирасирами на огромных вороных конях, помчался на закачавшийся левый фланг врага. Кирасиры Паппенхайма не стали бесполезно разряжать свое оружие издалека, а на полном галопе обрушились на врага, и, разрядив свои пистоли в упор, яростно врубились в его ряды. Уступавшие им в экипировке шведские всадники на своих не столь рослых конях оказались отброшены назад. Казалось, масштаб контрудара черных кирасир Паппенхайма был таков, что шведы не только прогнутся, но и беспорядочно побегут. И все же, этого не случилось: шведская пехота с ее батальонной артиллерией открыла такой плотный огонь, а конный резерв столь стремительно вышел во фланг потерявшим строй черным кирасирам, что весь их недавний успех оказался быстро сведен к нулю. Более того, сам Паппенхайм — душа и заводила стремительного броска на левый фланг шведов оказался сражен ядром в грудь. Захлебывающегося кровью лихого кавалериста успели вывезти в тыл, где он вскоре скончался в своей карете. Воодушевленные было вдохновенной конной атакой своих кирасир, войска фон Валленштейна остановились и уже больше не помышляли об атаке. Тем более, что на «проблемный» левый фланг примчался во главе отборного конного Смааландского полка сам шведский король: ему успели донести, что происходит у него слева! Порывистый Густав Адольф так стремительно кинулся исправлять ситуацию, что в зависшей над полем боя туманно-пороховой гари оторвался от своих кавалеристов. Выскочив из завесы порохового дыма и тумана лишь с тремя свитскими офицерами, он оказался на виду и стал идеальной мишенью. Тут же мушкетная пуля попала ему в левую руку, раздробив ее. «Ничего! За мной!!» — крикнул король и в одиночку бесстрашно бросился на врага. Но тут другая пуля угодила в его коня, который от боли понес своего седока в самую гущу вражеских кирасир. Король получил колотую рану в бок, а затем кто-то из кирасир Паппенхайма выстрелил ему в спину. Пуля прошла навылет. Полумертвый король выпал из седла, но зацепился шпорой за стремя и раненая лошадь потащила его по полю. Оказавшийся рядом с королем герцог Франц-Альберт Саксен-Лауенбургский попытался было спасти его, но на него навалились сразу четыре вражеских кирасира и ему пришлось отбиваться, спасая уже свою жизнь. Когда королевский скакун наконец остановился, кто-то из врагов сделал «контрольный выстрел» в голову короля: пуля вошла между правым глазом и ухом и добила «Северного льва». Ярый приверженец кавалерийского боя с холодным оружием погиб от… огнестрельного оружия. Когда его конь, мечущийся по полю от боли в раненной шее, выскочил из клубов дыма и тумана с пустым и окровавленным седлом, шведские ряды вздрогнули от ужасного предчувствия, но не отступили и довели битву до победного конца. А тело раздетого мародерами до рубашки шведского короля обнаружили той же ночью под грудой трупов…

Рассказывали, что будучи еще 18-летним юношей, идя по пояс в воде во главе десанта на датский берег, Карл якобы удивленно спросил про летящие на головой вражеские пули «Что это свистит?» и, получив ответ, весело воскликнул, что это лучшая в мире… Музыка! Хоть это и смахивает на очередной исторический анекдот, но вполне в духе юного Карла.

…Кстати сказать, спустя 18 лет именно от этой «музыки» этот еще один шведский король-приверженец боя исключительно холодным оружием и погибнет: пятая по счету из попавших в него за всю жизнь пуль окажется смертельной…

В походах он никогда не останавливался в городах. Его главная квартира всегда располагалась в предместьях, уединенных замках или деревнях, даже если рядом находился большой город. Но и здесь Карл жил не под кровлей, а в палатке. Ему абсолютно все равно было, где спать. Обычно он ложился поспать на 5—6 часов на охапке сена или голых досках, а по бокам вставали 2—3 драбанта (телохранителя). На пищу он тратил не более четверти часа, причем в походе питался, не слезая с седла. В таких случаях, чаще всего его пищей были кусок варенного мяса либо поджаренного сала, сырые овощи, хлеб и студеная вода. Если в ранней юности он был весьма охоч до выпивки (хотя «Всепьянейших соборов» в отличие от cвоего судьбоносного «визави» российского императора Петра Великого, все же, не устраивал), но потом сумел «взять себя в руки». И, тем не менее, за ужином он выпивал кружку легкой браги (пива) и четверть кружки рейнского вина. Именно вино он предпочитал пить, когда рядом не было чистой питьевой воды. Обычно король завтракал бараньим жарким и цыпленком с большим куском черного хлеба с маслом, которое намазывал большим пальцем левой руки. Запивался завтрак пивом и «винным супом». На обед могло подаваться не менее 7 блюд, тоже с вином и пивом. В особых случаях на королевский стол, за которым присутствовали званые гости, могли подаваться суп по-французски, говядина, индюшатина, куропатки, баранина, утки и рыба. Посуда его постоянно упрощалась: начав с серебряной, он в походах перешел на цинковую, а потом и вовсе стал обходиться жестяной. Ел он поспешно и предпочитал делать это в одиночку. Если это происходило за столом, то только когда он вставал, за него садились его драбанты и заканчивали трапезу.

Казарменная простота — любимым местом пребывания короля был солдатский бивак — импонировала армии. Гипнотическое влияние «последнего викинга» на солдат складывалось не только из громких побед и подвигов, но и из подобных, греющих солдатскую душу грубоватых жестов-привычек. Этим он как бы давал всем наглядно понять — «я — свой, во всем — свой!». Правда, Отцом Солдат он не был — такой чести удостаивались в истории очень немногие из знаменитых полководцев.

Карл XII весьма снисходительно относился к женскому полу. Не единожды родственники, в первую очередь, его энергичная голштейнская бабушка, пытались женить короля. С выбором невест отбоя не было: в Стокгольм присылали портреты своих дочерей почти все владетельные дома Центральной и Восточной Европы. Но юный Карл стоял как гранитная скала.

Поговаривали, что якобы в юности у него была зазноба — дочь госсоветника, некая фрёкен Вреде (он спустя годы, порой, вспоминал о ней), но дело не сладилось, да и не могло сладиться (он — наследный принц, а она — всего лишь «фрёкен») и юнец с головой ушел в столь обожаемую им настоящую «войнушку». (Из своих сестер он больше любил младшую Ульрику-Элеонору и трогательно о ней заботился всю жизнь.) На предложения своих придворных жениться и родить наследника престола либо просто привести ему девку на ночь (чем отнюдь не брезговали его царственные противники — Петр I и особенно легендарный сластолюбец Август II Сильный), он досадливо отмахивался: «Любовь испортила немало славных героев!» Сначала он обещал сенату жениться в 30 лет, затем — в 40, а потом просто не успел — погиб. Рассказывали, что незадолго до смерти он как-то признался, что все же мог бы жениться, но только на девушке, которую мог быть полюбить без всякого расчета. Но такую «женщину всей жизни» ему встретить было не суждено.

…И все же, Карл XII мог вступить в брак два раза. По крайней мере, истории известны две претендентки на его руку и сердце. Первая — Шарлотта-Кристина-София Брауншвейг-Вольфенбюттельская — жена царевича Алексея Петровича Романова, сына Петра Первого. Её дед Антон-Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский сначала собирался её выдать за шведского короля во время Северной войны. Но не сложилось, поскольку видя, что русский царь побеждает, он предпочел свою внучку выдать за его сына Алексея. Второй считалась Мария-Казимира Собесская — дочь Якуба-Людвика Собесского, родственница английского дом Стюартов. Они уже были обручены, она была младше его на 14 лет, но королю было некогда, а потом он погиб…

Так получилось, что шведский король, подобно своему кумиру Александру Македонскому и другому великому полководцу будущего — Суворову, был «женат» на своей… армии и (повторимся) на Кровавой по Натуре и Страшной на Лик Девке по имени Война. Как он сам признавал: «…и на добро и на лихо, на жизнь и на смерть». Этот «брак по любви» был больно кровав и несчастен. Он был как бы Дитя Войны, либо Человеком Войны и этим, по сути, все сказано.

Впрочем, при эгоцентричности «последнего викинга» иначе быть и не могло.

В тоже время его щедрость по отношению к своим солдатам и офицерам не знала границ. Он обирал завоеванные страны до последней нитки, чтобы наполнять золотом карманы своих воинов. Генералы и драбанты награждались очень щедро. Раздавать солдатам золото горстями было его страстью. С этой целью он постоянно носил с собой не менее 400 червонцев и если знал повстречавшегося солдата или офицера лично, то обязательно дарил ему кошелек с деньгами. Его пажу приходилось каждый вечер пополнять королевские карманы на нужную сумму. Бороться с такой королевской расточительностью Карла было невозможно: он привык поступать так, как он желает, т.е. по-королевски и, тем более, когда следовало проявлять щедрость к своим солдатам, которые готовы были пойти за него в огонь и в воду.

Глава 5. Его амплуа — геройство…, граничащее с безрассудством!

И все же, очень часто за этой королевской щедростью следовало чисто мальчишечье желание «поиграть в оловянные солдатики»: Карл, будучи «викингом-берсеркером» (воином, находившим упоение в смертельном бою), абсолютно не считался с потерями и, порой, совершал абсурдные с точки зрения полководца поступки.

Как-то раз ему захотелось бросить своих солдат на приступ Торна посреди ночи. Уже сыграли подъем и заспанные солдаты приготовились к абсолютно бесполезной затее: ночному штурму крепостных стен без артиллерийской подготовки. Только чудом одному из свитских генералов Карла XII в самый последний момент удалось убедить упрямца, что ничего кроме бесполезной бойни он не увидит и, в конце концов, им самим придется лезть под пули, после того как Его Королевское Величество красиво положит всю пехоту во время ночного приступа при свете факелов. Пока судили да рядили, рассвело и сама эффектность ночного боя на крепостных стенах оказалась не осуществима.

С годами Карл не утратил поистине безрассудной храбрости. Виртуозное владение шпагой, а в случае необходимости — сразу двумя, позволяло ему в бою (пешим и верхом) в одиночку убивать и пять, и шесть, и даже… девятерых противников! (Справедливости ради скажем: за его историческим соперником — российским царем Петром — такие подвиги нам остались неизвестны!) Правда, эта «берсеркерская» смелость, порой, очень дорого обходилась отборному конному отряду его телохранителей — дружине драбантов.

…Кстати сказать, по началу драбантов было 150 человек. В эту «священную дружину» отбирали только самых храбрых и сильных офицеров-кавалеристов. Ее капрал был не меньше чем армейский майор; прапорщик — подполковником. Подчинялись они только самому Карл либо его правой руке среди драбантов Арвиду Хорну, имевшему высший чин среди них — капитана-лейтенанта. Он рано получил тяжелое увечье несовместимое с управлением коня в бою и был отправлен Карлом на родину — готовить кавалеристов-резервистов. В их задачу входило следовать за своим королем везде и всюду и не размышляя выполнять его любые команды. Эти отчаянные рубаки кидались за своим королем в самое пекло боя. Поскольку в нем они являлись его своеобразным «живым щитом» и, к тому же, были обязаны действовать только холодным оружием — лишь палашами (Карл презрительно относился к огнестрельному оружию!), то, порой, им приходилось платить за эту королевскую прихоть очень дорого: своими жизнями. (Использовать пистолет или карабин разрешалось только в крайнем случае, например, когда требовалось спасать жизнь Его Величества.) Приученные атаковать без выстрелов, они виртуозно владели холодным оружием, но нередко несли большие потери. Ведь именно им приходилось врубаться на полном скаку в ощетинившиеся пиками и багинетами (штыками) пехотные каре врага в самые трудные моменты боя. Со временем ряды их, естественно, поредели и если под Полтавой их было уже около 100, то в 1718 году на похоронах своего короля преклонили колена лишь несколько уцелевших за 19 лет беспрерывных походов по Европе седоусых и седовласых с ног до головы покрытых шрамами ветеранов-драбантов. Карл питал к ним неограниченное доверие и считал, что ему хватит лишь девяти из них, чтобы проникнуть туда, куда он хочет, и обычно так и было…

Его лучшим другом был не только «брат по оружию», но и побратим, герцог Максимилиан Эмануэль Вюртемберг-Виннентальский (27.2.1689, Штутгарт, герцогство Вюртемберг, Священная Римская империя — 25.9.1709, Дубно, Волынское воеводство, Малопольская провинция, Речь Посполитая). Еще 14-летним юношей, в 1703 г. эта сорвиголова бежал от родителей в шведский лагерь под Пултуском к своему обожаемому королю-герою. С тех пор они не расставались, вместе кидаясь со шпагами в руках (Карл, повторимся, безупречно фехтовал обеими руками либо сразу двумя шпагами!) в самую гущу кавалерийского боя. В шведской армии этого отчаянного юнца уменьшительно-ласкательно прозвали Маленьким Принцем (Lilla Printzen). Их обоюдное стремление поразить друга дерзостью поступка, порой, походило на мальчишеское хулиганство и ставило в тупик приближенных.

Карлу ничего не стоило, крикнув свите «За мной!», без всяких объяснений проскакать несколько миль, чтобы внезапно явиться в Дрездене перед саксонским курфюрстом Августом II Сильным, которого он только что заставил отречься от польского престола. Явиться лишь затем, чтобы с обольстительной улыбочкой заявить, что он, дескать, «заехал проститься перед походом в Московию», взмахнуть шляпой и исчезнуть.

…Кстати сказать, именно этот эпизод вошел в историю мирового… кинематографа! «Великий немой» (так величали кино пока он не «заговорил») неоднократно предпринимал попытки экранизации тех или иных событий в биографии авантюрного короля-полководца Карла XII. Вполне возможно, что одной из наиболее удачных интерпретаций можно посчитать его эпизодическое появление (его сыграл один из секс-символов своей эпохи Даниэль Ольбрыхский) в «Графине Коссель» (Польша, 1968). Впрочем, о вкусах не спорят…

Люди из свиты, сопровождавшие Карла в этой авантюре, с ужасом рассказывали, что король не был убит или пленен только потому, что Август от удивления остолбенел и потерял дар речи. Несмотря на яростный шепот его очередной фаворитки воинственной красавицы графини Коссель схватить и задушить в своих стальных объятиях наглеца-шведа, он — силач, гнувший подковы и сворачивающий пальцами одной руки саксонские талеры в трубочку, так и не решился. Более того, курфюрст даже сам учтиво проводил его за городские ворота. По дороге домой, когда свита умоляла короля пришпорить коня, чтобы поскорее достичь шведских аванпостов, Карл XII ехал нарочито медленно и лишь презрительно улыбался, когда ему говорили, что он чуть не стал пленником курфюрста: «Полноте, да он не посмел бы… Меня схватить — это не юбки дамам задирать! Даже таким красивым и смелым как Коссель!»

…Одна из красивейших и одареннейших женщин того времени, наполовину датчанка, а наполовину голландка Анна-Констанция фон Хойм графиня Коссель (Козель), урожденная фон Брокдорф (17 октября 1680, Депенау, Шлезвиг-Гольштейн, Германия — 31 марта 1765, крепость Штольпен Саксонская Швейцария — Восточные Рудные Горы, Германия), на протяжении долгого времени была олицетворением изысканной моды начала XVIII в., особенно в области причесок и шляпок. Ее прелестную головку украшала обильно припудренная маленькая изящная прическа с открытым лбом, поднятыми вверх и заколотыми на затылке волосами, буклями и локонами, украшенная лентами, перьями, цветами, нитками жемчуга. Венчала ее легкая прозрачная наколка. Выходя на улицу, во время прогулок или путешествий графиня Коссель кокетливо прикалывала по верх прически маленькую… мужскую треуголочку. В этом была вся Анна-Констанция — «изюминка» ее невероятно притягательно-сексуального облика «амазонки» — воительницы-покорительницы мужских сердец!

Рассказывали, что когда король польский и курфюрст Саксонский Август II Сильный первый раз пришел к Анне-Констанции (тогда еще супруге армейского полковника фон Хойма), то якобы в одной руке у него была подкова, которую он при ней сломал одной левой, а в другой — мешок с сотней тысяч талеров. Таким образом, он силой и деньгами добился благосклонности этой своенравной и замужней дамы, превосходившей всех придворных дам в красоте и грации. Скорее всего, это красивая легенда.

Их любовная связь началась в 1705 г. Со своей стороны Анна выдвинула ряд жестких условий. Август должен был немедленно расстаться со своей прежней любовницей княгиней фон Тешен, а также торжественно пообещать, что после смерти королевы она (Анна) займет ее место, а родившиеся у них дети будут признаны законными детьми Августа. Истекавший вожделением Август вынужден был согласиться и даже дать письменное обязательство. Так, Анна за свою любовь получила все, что хотела. Помимо этого она стала графиней фон Коссель и к ней теперь все обращались не иначе как «Ваша Светлость…»

Почти восемь лет, она была фавориткой чрезвычайно изменчивого Августа благодаря необычайной энергии и уму. Эта поистине выдающаяся женщина относилась к тому редкому типу женщин, в которых сочеталась природная красота и грация с мужским умом, силой характера и решительностью. У нее было овальное лицо, белоснежная кожа, красиво очерченный, чувственный, маленький рот, безукоризненной формы нос, удивительной красоты зубы, роскошные цвета воронова крыла волосы, огромные черные блестящие лукавые глаза, плечи, руки и бюст — само совершенство. Хорошо сложенная, прекрасно владевшая собой, непревзойденная танцовщица, графиня Коссель всегда была в одинаковом расположении духа и очень остроумной. Она говорила много, но умные вещи и поэтому это не казалось пустой бабьей болтовней. Очень откровенная, она никогда не лицемерила и всем правду говорила в глаза, поэтому у нее было много врагов.

Резкая и вспыльчивая, храбрая, одинаково хорошо владевшая шпагой, саблей и пистолетом либо мушкетом (чемпионка по стрельбе среди придворных обоего пола: со ста шагов она без промаха била в серебряный талер!), Анна преследовала своих соперниц, как только могла и старалась изгнать из королевского двора. Ревнивая до умопомрачения, она спала с Августом каждую ночь (!) и так услаждала любвеобильного короля, что он часто забывал обо всем на свете! Никто из его многочисленных фавориток ни до Анны, ни после нее не обладал такой уникальной способностью. Смелая и искусная наездница, прекрасный стрелок и страстная охотница Коссель, единственная среди всего сонма фавориток Августа, пускалась с ним во все его путешествия, участвовала в охотничьих забавах и, тем самым, не отпускала курфюрста ни на шаг: очень быстро осчастливив его двумя дочерьми и сыном.

Она так командовала им и так за ним следила, что ему зачастую удавалось с огромным трудом не только располагать собой, но и заниматься государственными делами: совещаниями с министрами, строительством, военными маневрами, войной со шведским королем Карлом XII и т. п. Август, прозванный Сильным за огромную физическую силу (он запросто поднимал двумя пальцами с земли тяжелое солдатское ружье, гнул одной ладонью подковы, сворачивал в трубочку серебряные монеты и блюда и отрубал одним ударом сабли голову быку) побаивался ее и относился к ней с большой осторожностью. Большой любитель разноформатных женских прелестей, он был вынужден выдумывать тысячи уверток, чтобы отделаться от ее постоянного наблюдения.

Чрезмерно честолюбивая графиня стоила курфюрсту столько же, сколько его любимое детище — целая армия! Ее усыпанное бриллиантами платье сияло ярче, чем платье королевы, законной супруги Августа. Она вела себя как настоящая королева, при случае охотно задевала своим тщеславием жен министров и высокопоставленных придворных. Это ее и сгубило: могущественные недруги-мужчины сделали все, чтобы подвергнуть ее королевской опале.

Как-то, после особо страстной ночи, совсем потерявший голову в ее жарких объятиях, он поклялся на ней жениться, а их детей признать своими законными детьми-наследниками и даже выдал ей письменное подтверждение вместе с другими документами интимного характера. Однако, все же, он обманул ее, заточив в отдаленный горный замок-крепость Штолпен на… 50 (!!!) лет! Здесь ее стерегли как особо опасную государственную преступницу. До конца своих дней силач Август II боялся этой красивой и властной женщины.

Король давно умер, но строптивая графиня так и не была освобождена и тихо угасла в каменном каземате Штолпена в конце марта 1765 г. ясным весенним днем в более чем преклонном возрасте — в 85 лет…

Ее трагическая участь не исключение: во все времена венценосные любовники нередко почитали за благо поскорее забыть своих прелестных наложниц, как только они им надоедали и к тому же начинали по дурости «качать права» Тогда их и вовсе отправляли в места не столь отдаленные, где стерегли как зеницу ока!

Графиня Коссель не по своей воле ушла из светской жизни начала XVIII в., но введенная с ее легкой руки модная дамская прическа и кокетливый головной убор мужского формата еще долго продолжали украшать прелестные головки «прожигательниц жизни» той галантной эпохи «Опасных связей»! Более того, эта прическа была самой женственной за весь XVIII в.

Пока графиня Коссель была фавориткой короля польского и курфюрста саксонского Августа II Сильного, в Париже — центре «глэмурной» Европы той поры — ее называли «прической графини Коссель». Затем вышедшая замуж за короля Франции Людовика XV в 1725 г., Мария Лещинская несколько усовершенствовала ее. С тех пор эта прическа называлась «полонез» и украшалась пером и брошью…

В другой раз, ничего никому не сказав, чтобы проведать свой гарнизон в Ковно, шведский король проскакал почти половину Литвы в сопровождение всего лишь полусотни драбантов. Целый месяц в шведском лагере о нем не было слышно. Да и сам король ничего не знал о своей армии.

Осаждая Торн, Карл приказал поставить свою палатку и палатки свиты так близко к стенам города, что их не только постоянно дырявили пули и ядра, но и несколько офицеров были убиты. Когда однажды в его отсутствие первый министр короля граф Пипер на свой страх и риск, все же, приказал поставить перед палатками стога сена для маскировки, то возвратившийся Карл, велел убрать стог перед своей палаткой, но другие оставил, согласившись, что толковых офицеров терять понапрасну — не стоит.

Рассказывали, что нередко он вскакивал посреди ночи, будил Маленького Принца и мчался с ним куда-нибудь без остановок, чтобы посетить свой самый отдаленный отряд, где-нибудь в Польше. Загнав лошадь, он тут же покупал за двойную цену новую и нередко возвращался обратно в лагерь так быстро, что его еще не успевали хватиться.

Его амплуа — геройство, причем до такой степени, что его неустрашимость граничила с безрассудством. Риск и опасность кипятили его кровь, давали ощущение полноты жизни. Он всю жизнь проверял себя на прочность.

До поры до времени судьба его хранила.

Он видел свое истинное призвание в том, чтобы руководить победоносными армиями на поле боя. При этом, будучи королем-солдатом, он бесстрашно шел первым, норовя обогнать даже собственных телохранителей! Кто из монархов той поры был способен на такое!? (Отчасти лишь российский самодержец Петр I: в рулетку со смерть он играл лишь в случае крайней необходимости, осознанный долг перед Отечеством не позволял ему служить лишь собственной славе.) Все западноевропейские владыки давно объявили, что рисковать — не монаршее дело! Неприятеля в канун сражения (и в ходе оного) они если и лицезрели, то только издалека, через оптику новомодных подзорных труб. Пожалуй, Карл был последним королем, участвовавшим в рукопашных схватках. За храбрость и дерзость армия прощала Карлу все, безоглядно веря в него, будучи твердо убеждена, что того всегда и во всем ведет Божественный Промысел (по сути дела «Капризная Девка по имени Госпожа Удача»).

Чтобы побеждать, необходима война, и война становится его маниакальной страстью. Ему нужны были не просто победы, а добытые с трудом и большими испытаниями. Карл всерьез полагал, что в его лице на землю пришел новый Александр Македонский, точнее «Северный Александр Македонский».

Лесть придворных питала эту опасную идею. Приближенный короля, генерал Стенбок (повторимся, один из его самых даровитых военачальников), в тревоге писал: «Король ни о чем больше не думает, как только о войне, он уже больше не слушает советов. Он принимает такой вид, как будто Бог непосредственно внушает ему, что он должен делать».

Продолжатель традиций своего великого предка Густава II Адольфа, короля Швеции начала XVII в., Карл XII искренне верил в свою счастливую звезду, свой военный гений.

Глава 6. «Визитная карточка» короля-«последнего викинга» — его громкие победы!

Как у всякого полководца у Карла XII — одного из лучших военачальников начала XVIII в. — были, как сильные, так и слабые стороны. Уже в 18 лет он показал всему миру удивительные для его возраста качества зрелого полководца — нестандартное мышление, точный расчет, мгновенное ориентирование в стремительно меняющейся обстановке боя и умение тут же вносить надлежащие коррективы. (Столь блестяще дебютировали единицы среди великих полководцев, например, Александр Македонский.) Выигрыш нескольких крупных сражений — от Нарвы в 1700 г. (здесь, правда, не обошлось без подсказок многоопытного Реншёльда) до Головчина в 1708 г. — выявил его незаурядные тактические дарования.

Вот как это было или, вернее, начиналось!

Еще в 1699 г. датчане заключили военный союз с государствами, у которых были территориальные претензии к Швеции. В нем участвовали король Дании и Норвегии Фредерик IV и русский царь Пётр I, позднее к ним присоединился Август II, курфюрст Саксонии и король Польши. Перспективы войны виделись благоприятными: юный шведский король, Карл XII, серьёзно не воспринимался, вмешательство других государств в войну на стороне Швеции считалось маловероятным.

По договору с Августом II Петр I в первую очередь претендовал на Шведскую Ингерманландию (Ингрию, Шведскую Прибалтику) — территорию примерно соответствующую нынешней Ленинградской области, что давало выход к Балтийскому морю. Крупнейшей шведской крепостью в регионе была Нарва, расположенная на западной границе Ингерманландии с Эстляндией. Ингерманландия в целом и Нарва, в частности, стали основной мишенью русского наступления в начале Северной войны.

Согласно договору война была начата Саксонией и Данией в 1700 г. В марте того года 16-тысячная датская армия во главе с Фредериком IV Датским вторглась в Гольштейн союзного Швеции Фридриха IV Гольштейн-Готторпского (кузена Карла XII, женатого на его сестре Хедвиге-Софии). Уже была взята крепость Гузум и осажден Тоннинген. После оккупации Гольштейна планировался захват Померании. Как вдруг Карл XII совершенно неожиданно для противников получил поддержку от Великобритании и Голландии.

Известие о начале войны с Данией и Саксонией застало Карла XII на столь любимой им медвежьей охоте в глухих Конгзерских лесах. Король-воин лишь саркастически улыбнулся и, как ни в чем не бывало, продолжил опасное развлечение. Лишь наловив сетями 14 (!) живых медведей, юный шведский король распорядился трубить в поход. 13 апреля 1700 г. Карл простился с сестрами и бабкой и на борту 120-пушечного флагмана шведского флота «Король Карл» покинул Стокгольм, как потом выяснилось — навсегда.

Без выведения из борьбы датского флота шведы не могли перебросить свою армию на континент и отразить вторжение в свои Прибалтийские владения. Именно поэтому возглавляемое Карлом 15-тысячное войско (по другим данным шведов было еще меньше — всего 6 тысяч; любители «лукавых цифирей» вправе самостоятельно вникнуть в детали всех подобных случаев) 24 июля (4 августа; здесь и далее по тексту будут по возможности указываться даты нового и старого стиля) 1700 г. при поддержке англо-голландского флота под командованием адмирала Джорджа Рука стремительно высадилось на о-в Зеландия у Гумлебека (в 10 км севернее Копенгагена).

…По пояс в воде под прицельным мушкетным огнем противника юный король бесстрашно шел первым со шпагой в руках во главе ударного батальона гвардейских гренадер. Вокруг падали ранеными и убитыми солдаты и офицеры, а он словно заговоренный шел к отмели…

К своей первой победе!!!

Столь серьёзная крепость как Копенгаген, могла защищаться очень долго. Но она оказалась не подготовленной к обороне. Десантной армии Карла XII, датчане могли противопоставить не более 4 тыс. солдат, а датский флот был заблокирован в гавани основной частью шведской эскадры.

Угрожая сжечь город, если датчане откажутся подписать мир на его условиях, Карл принудил датского короля, своего, между прочим, кузена (к тому времени почти вся монархическая Европа уже была друг другу кузенами и «кузенами») Фредерика IV Датского, не имевшего под рукой достаточного числа солдат, к капитуляции и выходу из Северного союза. Однако из-за давления со стороны Англии и Голландии Карл не смог уничтожить датский флот, который остался потенциальной угрозой Швеции.

7 (18) августа 1700 г. в Травендале между Швецией и Данией был подписан мирный договор, по которому последняя отказывалась от союза с Саксонией, признавала независимость герцогства Гольштейн и обязывалась уплатить Швеции издержки датской кампании.

Таким неожиданным, но эффективным ходом Карл XII вывел из войны (на 9 лет) одного из противников.

Следующий бросок 18-летнего шведского льва был направлен в Прибалтику. Там зашевелились обеспокоенные тем, как он стремительно «вывел из игры» одного из своих кузенов, еще два недруга Карла XII: его другой кузен — наследственный курфюрст Саксонии, избранный польским королём Август II Сильный (он так же приходился кузеном и… Фредерику IV Датскому!) и русский царь Петр I.

Ещё в феврале 1700 г. саксонские войска Августа осадили центр Шведской Прибалтики — город-крепость Ригу. Через месяц после капитуляции Дании, 15 сентября, Август II, курфюрст саксонский и король польский, перед угрозой направлявшейся в Лифляндию шведской армии, снял длившуюся ок. 7 месяцев осаду Риги и отошёл в Польшу.

Таким образом, шведская армия, считавшаяся сильнейшей армией Европы, к концу 1700 г. осталась «один на один» против армии Петра I или, наоборот, молодой и амбициозный русский царь оказался «тет-а-тет» с юным и воинственным королем шведов.

Согласно договору с Августом II Пётр I объявил войну Швеции сразу после получения известия о заключении Константинопольского мирного договора с Османской империей — 19 (30) августа 1700 г. и тут же выступил с походом в Ингерманландию, к стоящим рядом крепостям Нарва и Ивангород с единым гарнизоном.

Несмотря на то, что нападение на Швецию планировалось заранее, армия Петра в ту пору еще была плохо подготовлена: его реформы только-только начались. Она была очень внушительной по численности (чуть ли не до 200 тыс.?), но ей явно недоставало дисциплины, обучения и материального обеспечения. Царь стремился использовать западный опыт ведения боя и модернизировать свою армию. Однако к моменту вступления в Северную войну лишь два полка, сформированных на базе «потешных войск», Семёновский и Преображенский, были полностью организованы по западному образцу, а ещё два — Лефортовский и Бутырский — лишь, отчасти. Кроме того, русская армия зависела от поставок вооружения и оборудования из-за границы. В то время в нашем отечестве почти не производилось мушкетов, выплавлялось очень мало металла, имелась слаборазвитая транспортная система. Обучение русской армии проходило под руководством иностранных офицеров по новому воинскому уставу 1699 г., составленному Адамом Вейде по образцу шведского и австрийского воинских уставов.

Несмотря на все недостатки, Пётр I самоуверенно полагал, что его армия вполне готова к войне со шведами — образцовой (повторимся!) армии Европы той поры.

Русский царь собирался подвести к Нарве свыше 40 тыс. регулярных пехотинцев, в составе трех «дивизий»: под началом генералов А. И. Репнина, А. А. Вейде и А. М. Головина, а также 10 тыс. дворян сотенной службы, включая 5-тысячную конницу Б. П. Шереметева, и 10 тыс. украинских казаков под командованием И. Обидовского, т.е. более 60 тыс. чел., не говоря об артиллерийском полку генерал-фельдцейхмейстера и судьи Пушкарского приказа царевича Александра Арчиловича Имеретинского (1674—1711).

…Между прочим, и А. А. Вейде, и А. М. Головин — обоим было уже по 33 года — раньше войсками не командовали, а весь их боевой опыт ограничивался участием в Азовских походах. Неопытны были и командир гвардейских полков генерал-майор И. И. Бутурлин (1661—1738) и самый молодой из них — царевич А. А. Имеретинский…

В силу ряда обстоятельств (смерти сподвижников Петра генералов П. Гордона, Ф. Лефорта и генералиссимуса А. С. Шеина) главное командование над отправленной в поход армией получил выдающийся администратор, но не боевой генерал, совсем недавно ставший генерал-фельдмаршалом, Ф. А. Головин. Кроме того, прямо накануне по рекомендации «друга и союзника» Петра Августа II Сильного (но вовсе не толкового полководца) в русской армии на руководящих постах оказалась, совершенно не знавшая русского языка, целая группа генералов-наемников из Саксонии во главе с потомком венгерских королей, австрийским герцогом фельдмаршалом Шарлем-Эженом де Кроа (Карлом Евгением фон Круи; Крои, Крой) (1651, Ле-Рё — 30.1.1702, Ревель) — ветераном европейских войн конца XVII в. (в его послужном списке вроде было чуть ли не 15 кампаний!), но военачальника, мягко говоря, посредственного.

Поход к Нарве проходил тяжело. Дождливая погода затрудняла передвижение обоза, телеги увязали в грязи и ломались. Снабжение армии было организовано отвратительно: и солдаты, и лошади плохо питались, к концу похода от бескормицы начался конский падёж. Обмундирование солдат растрепалось и расползалось по швам.

Только к середине октября — 14 (25) октября — большая часть русской армии наконец сосредоточилась вокруг Нарвы, последней подошла конница Б. П. Шереметева. По разным оценкам там оказалось от 34 до 40 тыс. чел. «разношерстной» пехоты и конницы и 195 орудий (64 осадных пушки, 79 полковых, 4 гаубицы и 48 мортир).

Порядка 10 тыс. солдат А. И. Репнина [1668, Москва — 3 июля (14 июля) 1726, Рига] еще были в Новгороде, а 11 тыс. украинских казаков И. Обидовского встали в Пскове и его окрестностях.

Город и крепость Нарва располагались на западном берегу реки Нарвы (тогда называвшейся Нарова), а на восточном берегу находился Ивангород. Их соединял укреплённый мост, по которому можно было переходить между Нарвой и Ивангородом даже во время осады. По этой причине русским пришлось осаждать обе крепости. Их защищал шведский гарнизон (1.300 пехоты и 200 всадников, а также 400 ополченцев) под началом генерал-майора Р. Горна.

Для организации осады Август II порекомендовал Петру I генерал-лейтенанта инженерных войск Л. Н. Алларта, но Пётр предпочел взять руководство осадными работами в свои руки. Осаждающие расположили вокруг Нарвы и Ивангорода артиллерийские орудия, а также построили в 2 км к западу от Нарвы 7,5 километровый защитный двойной земляной вал на случай подхода дополнительных сил шведов с запада.

20 (31) октября русская армия начала регулярный обстрел крепости. Зарядов хватило только на две недели, а эффективность огня оказалась минимальной. Русский обстрел не нанёс крепости почти никаких повреждений, т.к. большая часть артиллерии, доставленной к Нарве, оказалась малокалиберной и не наносила вреда крепостным стенам. Кроме этого, и русский порох, и сами орудия были низкого качества.

В ответ на осаду Нарвы 5 (16) октября весьма малочисленная, но прекрасно вымуштрованная 8-12-тысячная (данные о численности разнятся) армия с 37 орудиями юного шведского «Александра Македонского» вновь погрузилась на корабли и высадилась у Ревеля (Таллин). (По иной версии это случилось у Пернова — ныне город Пярну Эстонской республики).

Поскольку многие солдаты страдали морской болезнью, то король принял решение дать им время отдохнуть. Послав тем временем приказ, уже давно находившемуся в Прибалтике, генералу О. Веллингу с основными силами его 8-тысячного отряда выдвинуться на север к Везенбергу, где по слухам уже находились передовые разведотряды царских войск.

Действительно, получив известие о высадке войск Карла XII в Ревеле (Пернове?), Пётр I 26 сентября (7 октября) выслал 5/6-тысячный кавалерийский отряд Шереметева по ревельской дороге, идущей от Нарвы через болотистую местность вдоль побережья Финского залива, на запад.

Небольшие отряды шведов отступили к Ревелю, и Шереметев, не встретив сопротивления, к 3 (14) октября преодолел 100 вёрст и занял позиции в Везенберге.

25 октября (5 ноября), к Везенбергу с юга приблизился отряд Веллинга. Узнав заранее о приближении шведов, Шереметев принял решение отступить на 36 вёрст назад и рассредоточить часть своего отряда по нескольким деревням в болотистой местности для охраны всех дорог, ведущих к Нарве. Сам же с крупными силами встал в деревне Пованда (на месте современного эстонского города Кохтла-Ярве).

Несколько русских отрядов подверглись неожиданным атакам передовых частей Веллинга, были разбиты из-за своей беспечности (не выставили часовых!), но сумели сообщить Шереметеву о произошедшем. Тот выслал вперед крупный конный отряд (21 эскадрон), которому удалось окружить шведов у Вариеле. Шведы с боем и потерями вышли из окружения, однако два шведских офицера все же попали в русский плен. Эти два офицера, выполняя инструкцию Карла XII, дали ложные сведения о численности шведской армии, готовящейся атаковать русскую армию под Нарвой, называя многократно завышенные цифры в 30 тыс. и даже 50 тыс. шведских солдат.

Известив царя о продвижении шведов, несмотря на свой успех, Шереметев принял решение отступать назад. Он с опаской относился к решительным и неожиданным атакам шведов, видел неповоротливость своей конницы в болотистой местности. Более того, царский полководец опасался того, что шведы могут обойти его отряд и отрезать его от основных русских сил у Нарвы.

Узнав о начале боевых действий, 4 (15) ноября Карл XII с небольшим 4-5-тысячным отрядом выдвинулся к Везенбергу на соединение с частями своего генерала Веллинга. Едва прибыв туда, шведский король вопреки советам части своих генералов (в частности, многоопытного Реншильда) решается на совместный марш к Нарве. Карл XII, принимает неожиданное решение оставить свой обоз в Везенберге и выйти в поход налегке со всего лишь 9—12 тысячами (данные разнятся) при 37 пушках, т.е. почти втрое (?) уступая русским, стоявшим под Нарвой.

Тем временем Шереметев, занявший оборонительную позицию у деревни Пюхайоги, опростоволосился. Не ожидая от шведов скорого нападения, и испытывая большие проблемы со снабжением своих войск, он разослал большую часть своего конного отряда по окрестным деревням за фуражом. Кроме того, Шереметев оставил на ключевой оборонительной позиции у Пюхайоги только 600 всадников, остальные, разбившись на небольшие конные группы, разъехались для поиска кормов, причём, большинство из них оказались к западу от деревни Пюхайоги — как раз на пути наступающей шведской армии. Более того, царский генерал не имел сведений от разведки ни и о точном местонахождении шведов Карла XII, ни его численности.

В тоже время, шведский король постоянно посылал вперёд разведчиков и узнал о том, что творилось у Шереметева. Карл разделил свой небольшой отряд на две части, направив их на Пюхайоги по двум параллельным дорогам. Причем, шведы за счёт внезапности и организованности обращали в паническое бегство небольшие русские конные группы и, сообща подошли к главному оборонительному рубежу Шереметева в тот момент, когда он не мог оказать крупному шведскому отряду сопротивления.

В результате 16 (27) ноября Шереметев был вынужден быстро и неорганизованно отступить к Нарве, где еще вечером 10 (21) ноября в русском лагере случилось предательство! Капитан бомбардирской роты Преображенского полка Яков Гуммерт (эстляндец), бежал в Нарву. Он пользовался особым доверием царя Петра и смог передать противнику всю информацию о состоянии и расположении русской армии. Измена Гуммерта подорвала и без того небольшое доверие русских к иноземным офицерам.

Ситуация усугубилась после того как 17 (28) ноября бежавший от Пюхайоги отряд Шереметева принёс Петру I новости о наступлении шведов. Поскольку Шереметев не производил разведку, а также ни разу не вступил с основными силами шведского короля в решительное сражение, то достоверных данных о численности шведов у него не было. Он мог оперировать лишь ложными показаниями шведских пленных о якобы 50 тыс. шведов, приближающихся к Нарве.

Дальше начинаются не совсем понятные историкам события, в которых, отчасти, принято винить самого русского царя…

Узнав о подходе шведов к Нарве, Пётр 18 (29) ноября в сопровождении генерал-фельдмаршала Ф. А. Головина и своего фаворита А. Д. Меншикова уезжает в Новгород, оставив командование фельдмаршалу герцогу де Кроа, который по воспоминаниям барона Алларта, всячески сопротивлялся этому назначению, но переубедить Петра не сумел. Петр был абсолютно уверен, что опытный австро-саксонский наемник даст достойный отпор этому шведскому сопляку-выскочке, каким по началу ему представлялся 18-летний Карл XII. Сам Пётр I предпочел объяснить свой внезапный отъезд необходимостью пополнить резервы, обозы, поторопить остальные полки к Нарве и встретиться с королём Августом II.

…Между прочим, в исторической литературе разного времени и толка высказываются различные версии такого «маневра по-царски». С одной стороны, русское командование, очевидно, не ожидало от Карла XII столько решительных действий и полагало, что шведская армия после прибытия под Нарву перед битвой потратит время на отдых и на укрепление своих позиций. Поэтому Пётр мог считать, что у него еще есть время подтянуть резервы перед основным сражением. С другой стороны, Пётр I, мог поверить слухам о большой численности шведской армии и лично отправился к Августу настаивать на том, чтобы тот немедленно возобновил боевые действия для ослабления натиска Карла на Россию. В то же время, Пётр I, наоборот, мог серьёзно недооценивать противника, не сомневаться в исходе сражения под Нарвой в свою пользу и уже планировать следующие шаги по окружению шведских войск в районе Нарвы с помощью отрядов Репнина, Обидовского и саксонских войск все того же Августа. Вот почему он весьма поспешно оставил армию и уехал в Новгород. Либо он был уверен в неизбежном поражении и собирался готовить оборону следующих рубежей!? Историки до сих пор теряются в догадках о причине столь малопонятного поступка русского царя — в ту пору уже весьма зрелого мужчины: ему было 28 лет против 18 — у Карла! Дело доходит до того, что кое-кто склонен объяснять этот его «маневр», порой, присущими ему, приступами панического страха!? Правда, в современной научной литературе такая версия отвергается. Историки указывают, что и в предыдущих военных кампаниях, например в походах на Азов, и в последующих сражениях Северной войны Пётр I никогда не проявлял малодушия — следовательно, причины внезапного отъезда Петра следует искать в чем-то другом, чем и заняты некоторые пытливые умы до сих пор. Закругляя эту скользкую тему отметим лишь, что перед решающей схваткой за Нарву русская армия оказалась без своего царя, который, впрочем, тогда не был ее главнокомандующим, а всего лишь… капитаном бомбардирской роты! Значит, он не отвечал напрямую за… результат сражения! Очень удобная позиция для… венценосного правителя…

Согласно «академической» версии Нарвской битвы дальше события развивались примерно так!

<<…Русские («разношерстные») войска (по разным оценкам на момент битвы — от 32 до 35 и даже 40 тыс. чел. при 184—195 орудиях) были выстроены следующим образом. На правом фланге стояли 14-тысячные войска — дивизия Автонома Головина и гвардейские полки (Семеновский и Преображенский) вместе с солдатским Лефортовым полком. В центре — 6-тысячный отряд князя Трубецкого. На левом фланге — 3-тысячная дивизия генерала Адама Вейде. Левее него, упираясь в берег реки — 5-тысячная поместная дворянская конница Шереметева. 22 пушки и 17 мортир были расположены вдоль валов, а вся остальная артиллерия была расположена на позициях у Ивангорода.

Русский штаб армии находился на крайнем правом фланге, на о-ве Кампергольм.

Узнав о приближении шведов, герцог де Кроа приказал привести войска в боевую готовность и поставить их в одну тонкую линию на протяжении 7 верст, причем, без резерва.

Шведская армия (ок. 9 тыс. при 39 орудиях) вышла к позициям русской армии в 10 часов утра 30 ноября и построилась в две линии. На правом фланге в 1-й линии встали части генерала О. Веллинга, во 2-й линии — кавалерия Вахтмейстера. В центре, в 1-й линии — части генерал-майора К. Поссе, во 2-й — генерал-майора Г. Ю. Майделя. Перед центром на холме Германенсберг была сконцентрирована шведская артиллерия под командой генерал-фельдцейхмейстера барона Юхана Шёблада. На левом фланге расположились части генерал-лейтенанта К. Г. Реншильда и генерал-майора А. Горна в первой линии; за ними, во второй линии, резерв генерал-майора Ю. Риббинга. В промежутке между линиями были поставлены на правом фланге гвардейские гренадеры, а на левом — образцовый Далекарлийский пехотный полк.

Впрочем, есть и иные диспозиции шведской армии, где Рёншильд был справа, а Веллинг — слева.

Сам король Карл расположился перед центром — на передовой.

Увидев шведские войска, де Кроа срочно созвал военный совет. На совете Шереметев, указывая на растянутость позиций армии, предложил оставить часть войск для блокады города, а остальную армию вывести на поле и дать сражение. Это предложение было отвергнуто герцогом, который заявил, что армия не сможет противостоять шведам в поле. На совете было принято решение оставаться на месте, т.е. инициатива оказалась в руках шведского короля.

В отличие от русского командования, которое считало, что ему противостоит 30-тысячная шведская армия, Карл прекрасно знал численность и расположение войск противника. Поняв, что у русских особенно силен центр их позиции, король решил ударить по флангам, прижать русских к крепости и сбросить их в реку. Карл лично руководил своими войсками. Первыми в бой предстояло вступить 500 гренадеров с каждого фланга: они должны были забросать рвы фашинами.

Бой начался в 14 часов.

Благодаря сильному снегопаду (видимость не более 20 шагов) и ветру в лицо противника, шведам удалось провести неожиданную атаку, подойдя вплотную к позициям русских. Первый удар был произведён двумя глубоко построенными треугольными колоннами. Русские войска стояли в одну линию протяжённостью почти 6 км и, несмотря на все свое численное преимущество, линия обороны была очень слабой. Через полчаса ее прорвали сразу в трёх местах. Гренадеры забросали рвы фашинами и взошли на вал. Благодаря быстроте, натиску и слаженности, шведы ворвались в русский лагерь. В русских полках началась паника. Ее усилили крики «Немцы — изменники!», в результате чего солдаты бросились избивать офицеров-иностранцев. Пехота попыталась отступить по понтонному мосту у о-ва Кампергольм, но мост не выдержал большого скопления людей и рухнул, люди начали тонуть. Конница Шереметева отошла по левому берегу Нарвы до Сыренска, где переправилась на другой берег по мосту и ускакала в Псков.

Новоиспеченный главком де Круа с группой иноземных военспецов, спасаясь от избиения собственными солдатами, благоразумно сдался шведам.

Тем временем, на правом фланге разгорелся серьезный бой. Преображенский, Семёновский и Лефортовский полки с примкнувшими к ним солдатами из дивизии А. М. Головина, огородившись возами и рогатками, оказали ожесточённое сопротивление шведам. На левом фланге дивизия Вейде также отбивала все атаки шведов. Шведская колонна Реншильда была расстроена огнём русских гвардейцев. Стремясь укрепить боевой дух своих солдат, Карл прискакал на поле боя, но его личное участие в побоище, не переломило окончательно хода сражения в пользу шведов. Уже погиб генерал-майор Юхан Риббинг, были ранены генералы К. Г. Реншильд и Г. Ю. Майдель, под шведским королём убита лошадь, причем, не одна.

Лишь с наступлением темноты резня приостановилась, но лишь на время.

Ночь привела к усугублению беспорядка, как в русских, так и в шведских войсках. Часть шведской пехоты, ворвавшись в русский лагерь разграбила обоз и перепилась. Два шведских батальона в темноте приняли друг друга за русских и завязали между собой бой. Русские войска, несмотря на то, что часть войск сохранила порядок, страдали от отсутствия руководства. Связь между правым и левым флангами отсутствовала.

На утро князь Яков Долгоруков, Автоном Головин, Иван Бутурлин и генерал-фельдцейхмейстер царевич Александр Имеретинский посчитали необходимым начать переговоры о капитуляции. Долгоруков смог договориться о свободном проходе войск на правый берег с оружием и знамёнами, но без артиллерии и обоза. Всю ночь с 1 на 2 декабря шведские сапёры совместно с русскими наводили переправы. Левофланговая дивизия Вейде капитулировала только утром 2 декабря после повторного приказа Долгорукова на условиях свободного прохода, но без оружия и знамён…>>

Казалось бы это все, что нам известно о Нарвской конфузии русской армии, оставшейся тогда без своего царя Петра I один на один со шведским воинством Карла XII. И все же, следует подчеркнуть некоторые ключевые моменты случившегося…

<<…Начнем с того, что в то утро 19 (30) ноября 1700 г. всего лишь 8.500 шведов не по большой дороге, где их ждали, а через узкие лесные тропы внезапно вышли к русскому лагерю и заняли господствующую высоту Германенсберг. Прекрасно вымуштрованная шведская армия быстро развернулась в боевой порядок.

…Погода была очень плохая, шквальные порывы ветра швыряли в лицо колкий снег, залеплявший глаза, нос, уши. На расстоянии двадцати шагов нельзя было ничего разглядеть. Шведские солдаты, не нарушая порядка, продвигались вперед, а их король лишь приговаривал: «Эта темнота нам полезна. Неприятели не увидят, что нас гораздо меньше чем их»…

…Кстати сказать, де Кроа, пересчитав-таки всю выстроившуюся малочисленную шведскую армию, счел ее за… авангард главных сил и самоуверенно предположил, что с такими небольшими силами шведский юнец вряд ли рискнет начать атаку русских позиций, поскольку по военной доктрине той поры — это считалось… Смерти Подобно! Так оно и случилось, но только с точностью до наоборот…

Мгновенно оценив ситуацию (характерная черта дарования выдающихся полководцев!), Карл тут же составил план боя! И уже в два часа дня шведская армия стремительно двинулась на позиции русских войск, которые узким, тонким 6-километровым (без резервов) полукругом охватывали осажденную Нарву. Причем, в резерве у шведов — для исправления ошибок — осталось всего лишь 12 конных эскадронов.

Внезапный стройный залп из мушкетов и мгновенно последовавшая штыковая атака с криком «Gott mit uns!» («С нами Бог!») вызвали панику среди русских. Момент атаки был выбран идеально точно: сильнейшая метель, ураганный ледяной ветер бил в лицо русским. Центр их боевого порядка был сразу же прорван одной из шведских ударных групп, ловко закидавшей ров фашинами и хладнокровно взявшей русских в штыки. Первым обратилось в бегство дворянское ополчение в лице конницы Шереметева. Даже не будучи атакованной, она бросилась вплавь через реку и потеряла утонувшими в холодных водах Наровы около тысячи всадников. А ведь она перед боем занимала настолько выгодное положение на фланге и даже в тылу у шведов, что Карл весьма опасался удара с ее стороны. За ними кинулись опрокинутые части Трубецкого, увлекая за собой и левый фланг Головина.

Растерянность охватила большинство иноземных офицеров-наемников (де Кроа, командира Преображенского полка Блюмберга, Алларта и др.) плохо или почти не знавших русский язык, тут же поспешивших сдаться. (Среди них оказались и отпрыски двух Петровских любимцев — Лефорта Петра и Гордона Александра.)

Петр, привлекая на службу офицеров-иностранцев, не позаботился об их сближении с русскими солдатами. Плохо говорившие по-русски, католики или лютеране по вере, эти люди, как правило, оставались чужаками для своих подчиненных. Измена командования и плохая выучка лишь усилили панику среди русских. С криками «Немцы нам изменили!!!» они начали беспорядочный отход к своему правому флангу, где находился единственный понтонный мост через реку Нарову. Под тяжестью людских масс он разошелся и многие утонули. После этого восстановить порядок и организовать правильное сопротивление было уже невозможно.

Только любимое петровское детище — гвардейские Семеновский и Преображенский полки — и солдатский Лефортов полк, стоявшие на правом фланге, построились в каре и оказали шведам серьезное сопротивление. Оно произвело на Карла XII сильное впечатление: он сам несколько раз водил войска в штыковую атаку и отступал, неся потери (под ним убило три лошади!) и в изумлении повторяя: «Однако, каковы мужики!». А три русских полка лишь плотнее смыкали ряды над падающими товарищами и устилали вокруг себя землю телами шведских гренадер. Впоследствии Петр оценил их доблесть: наградил всех медалями, а семеновцам даже пожаловал красные чулки. Но все героические усилия петровских гвардейцев переломить ход битвы оказались напрасными: сказались огромная растянутость фронта русской армии, отсутствие связи с другими ее частями и единого командования. Левофланговая дивизия русских также дралась упорно, пока не очутилась в полном окружении и не был ранен ее командир генерал Вейде.

Именно благодаря стойкости петровских гвардейцев, Карл XII, видимо, до конца не уверенный в успехе завтрашнего боя, согласился на предложенные ему на следующее утро Я. Ф. Долгоруковым, А. М. Головиным и И.И.Бутурлиным почетные для русской армии условия капитуляции: войска уходили со знаменами и личным оружием, багажом, оставляя неприятелю лишь почти всю артиллерию. Король лично подтвердил условия капитуляции, подав руку старшему по чину в русской армии князю Я. Ф. Долгорукову.

Следующим утром петровская гвардия и дивизия Головина первыми перешли мост через Нарову. И тут возникла большая проблема: русские собрались переправить свою армейскую казну, о которой, впрочем, в капитуляции не было ни слова и шведы отказались ее пропустить. Началась свалка, перестрелка и немало русских солдат из полков Трубецкого и Вейде полегло на месте. Разозленные шведы заставили не успевшие переправиться полки Трубецкого и Вейде сложить оружие, забрали все, что смогли и пленили немногих оставшихся в живых офицеров — Долгорукова, Головина, Вейде, Трубецкого, Бутурлина и отвечавшего за всю русскую артиллерию имеретинского царевича Александра Арчиловича…>>

Шведы потеряли 1.924 чел., в том числе, 97 офицеров: убитыми 677 человек (31 офицер), 1.247 были ранены (66 офицеров).

…Скажем сразу, что здесь и везде далее статистика потерь весьма условна. Это та самая «лукавая цифирь» о которой спорить бесполезно: у каждого — своя правда (менталитет, идеология, психология и «все остальное»), а истина либо где-то по середине, либо… каждый вправе сам решать, что и как…

Потери русской армии составили ок. 7—8 тыс. убитых, смертельно раненых, утонувших, дезертировавших и умерших от голода и мороза, 700 пленных (в том числе, 10 генералов, 56 офицеров); 179 орудий (в том числе, 48 мортир, 4 гаубицы), 210 знамён (из них — 151 взято при капитуляции), 20 штандартов, 20 тыс. ружей. Лишилась она и царской казны в 32 тыс. рублей. Кроме того, немало уцелевших русских солдат погибли при отступлении к Новгороду от голода и жестоких морозов.

В Европе восторгались блестящей победой юноши-короля и снисходительно посмеивались над русским царем-«варваром». Поражение «московитов» (так в то время зачастую называли русских в Европе) под Нарвой надолго, почти на десятилетие, заворожило Европу, особенно недоброжелателей России и Петра. Шведы даже выбили в честь своей виктории медаль с унизительными для Петра рисунком и надписью. На одной стороне был изображен Петр у пушек, стреляющих по Нарве, на другой — бегство русских от Нарвы с Петром во главе и надпись: «Исшед вон, плакася горько»…

В то же время, эта победа сыграла злую штуку со шведским королем: он поверил, что разбил русских надолго и сильно недооценивал их вплоть до Полтавы. А вот Пётр I после поражения под Нарвой (или как он сам его назвал Нарвской «конфузии»), осознал необходимость доведения до конца военных реформ и сделал упор на подготовку национальных командных кадров.

Перед Карлом XII встал вопрос: продолжить войну с Россией в зимнюю кампанию или отправиться в Польшу, чтобы разделаться с Августом II.

В походной спальне шведского короля висела карта, где был обозначен «марш-бросок на Москву». Но его офицеры настаивали на походе в Польшу, где они рассчитывали на легкую богатую добычу. И юный король долго спорил с ними и, в конце концов, выбрал второй вариант. К тому же, Карл XII люто ненавидел Августа II — своего близкого родственника (их матери были родными сестрами, датскими принцессами) за предательство, считая именно его организатором Северного союза против Швеции. Помимо этого, он полагал, что с Россией покончено: сонного русского медведя загнали обратно в берлогу, из которой он неуклюже пытался вылезти. Петру, которого он теперь презирал, по мнению Карла, потребуются долгие годы для восстановления армии. Да и отправляться в необъятную Россию, имея за спиной саксонскую армию, более боеспособную, чем русская, опасно.

Вскоре Карл XII будет уже в Польше.

Там, на ее просторах начнется многолетняя охота Карла за Августом, которого он решил непременно свергнуть с престола.

После неудачной осады Риги в 1700 г., саксонские войска Августа под угрозой появления Карла XII отошли на зимние квартиры. Тем не менее, после победы над русскими войсками у Нарвы шведский король остался в разорённой войной Ливонии на зиму, размышляя, не добить ли ему поверженного царя? Но холодная и голодная зима вынудила его расположить войска вокруг Дерпта на зимние квартиры, сам король занял старинный замок Лаис (Лайузе), в то время, как шведская армия голодала и таяла на глазах. К весне под ружьём оставалось менее половины солдат.

Пользуясь этим, Август II с наступлением весны опять предпринял попытку захвата Риги. К лету 1701 г. саксонцы фельдмаршала А. Г. Штейнау разместили свои войска на противоположном от города берегу, блокировав его центр с левобережья Двины. Особо пристальное внимание было уделено островку Люцау (Луцавсалы), на котором сторожевые части следили за переправой через Даугаву.

Той же весной Петр I, согласно договору о дальнейших совместных планах войны против шведов во время личного свидания с Августом II в литовском городке Биржи 26 февраля (9 марта) 1701 г., отправил из Пскова под Ригу на помощь тому прекрасно вооруженный и экипированный 20-тысячный русский корпус князя Аникиты Ивановича Репнина: 18 солдатских и 1 стрелецкий пехотные полки. Через полтора месяца, он оказался под Кокенгаузеном. Там остались его главные силы, а под Ригу к фельдмаршалу Штейнау князь отправил лишь 4 тыс. чел.

Тем временем, Карл XII, к которому к июню из Швеции прибыло 10 тыс. новых рекрутов, пополнивших армию Карла до 24 тыс. чел., разработал план разгрома неприятеля. Он собрался заставить противника раздробить свои силы по течению реки, и, форсировав Двину близ Риги, разгромить союзников по частям. Главным было то, чтобы противнику не было известно, в каком месте шведы соберутся пересекать реку. Там, где они намеревались переправиться, она достигала в ширину всего лишь 600 метров.

За саперное обеспечении переправы отвечал 76-летний генерал-губернатор Риги Дальберг.

Все передвижения подразделений в русско-саксонском лагере были под контролем шведов, которые наблюдали за левобережьем с колокольни Домского собора. Незаметно для саксонцев было приказано собрать на рижском городском канале все баржи, буксиры, барки и плоты, а также отыскали много возов старой соломы и прелого сена, чтобы в нужный момент закрыть Даугаву дымовой завесой. Для переправы кавалерии было начато строительство понтонного моста.

17 (28) июня 1701 г., в день своего 19-летия, Карл с основными силами в 18 тыс. чел. в неимоверную жару двинулся из Дерпта на юг. Ему предстояло пройти ок. 250 км. Движение происходило максимально осторожно, чтобы врагу не стало понятно в каком месте — у Риги или Кокенхаузена — шведы будут проводить переправу.

Саксонский командующий, понимая, что Карл вот-вот окажется на Двине, и не зная, где противник предпримет форсирование, разбросал свои войска вдоль нее небольшими отрядами. По мере получения донесений разведки, он то и дело передвигал свои полки вдоль Двины, чтобы не пропустить противника. На случай попытки шведов перейти Двину у Риги, Штейнау распорядился занять под городом, лежащие у левого берега островки. Один из которых (Люцау) занял небольшой отряд (ок. 300 чел.) русских войск: они почти полностью погибнут в жестокой схватке со шведами сразу после сражения на Двине.

Когда шведская кавалерия появилась под Кокенхаузеном, стало ясно, что переправляться через Двину шведы намереваются именно здесь, и они принялись укреплять место возможной переправы. Но вечером 17 июля шведский король, неожиданно даже для своих генералов, отдал приказ всем частям идти ускоренным маршем к Риге, и Штайнау стал поспешно перебрасывать туда подкрепления.

В результате, в битве на Двине (или из-за селения Спильве у места переправы ее, порой, называют Спилвской битвой; в зарубежной литературе она также известна как «переправа через Двину») шведам противостояла армия, состоявшая из 9 тыс. саксонцев и 4 тыс. русских из корпуса Репнина (чья большая часть осталась у Кокенхаузена) под общим началом самого Штейнау.

Переход через реку наметили на следующий день, 18 июля, но подул штормовой ветер, и операцию пришлось отложить. Это позволило саксонцам спокойно перебросить из-под Кокенхаузена свою кавалерию. Саксонцы развернулись в классический боевой порядок — в центре две линии пехоты, на флангах кавалерия, а артиллерия в интервалах между батальонами. План Штейнау заключался в том, чтобы позволить шведам переправиться через реку, дать построиться и нанести по ним мощный удар всеми силами, чтобы сбросить их назад — в реку.

Напротив переправы у Спильве шведы выставили 28-пушечную батарею и сосредоточили 15 батальонов пехоты и 5 полков кавалерии. Саксонцы ответили достойно: 16 батальонов пехоты, 4 кирасирских и 5 драгунских полков при 36 орудиях.

Шведские генералы указывали Карлу XII на огромный риск при форсировании реки под огнём артиллерии противника, но король пропустил все их глубокомысленные предостережения мимо ушей (он еще не вошел «в штопор» сугубо единоличных решений, но уже был на полпути к этому!), отдав приказ начать переправу.

В 4 часа утра 19 июля 1701 г. шведские сапёры по сигналу, подожгли стога сырой соломы, а артиллерия открыла огонь по противоположному берегу. Как только дым заволок переправу, Карл XII приказал приступить к форсированию реки. Большие лодки с высокими самооткидывающимися бортами отправились со стороны поместий Хермелина и Меллера под прикрытием густой дымовой завесы.

Саксонцы обнаружили десант, только тогда, когда он достиг уже середины реки, и начали его обстрел, но в ответ им загремели шведские батареи на паромах. Саксонский генерал-лейтенант Отто Арнольд Пайкуль уже выстраивал своих пехотинцев для атаки на врага, как только тот начнет десантироваться на берег. Шведы попытались было навести понтонный мост для переброски на другой берег кавалерии. Но только-только они стали это делать, поднялась непогода, и закрепить его противоположный конец на вражеском берегу не удалось. Мост сорвало сильным порывом ветра, и унесло вниз по течению. В результате шведская кавалерия не смогла переправиться на помощь своей пехоте, и той предстояло в одиночку отражать атаку саксонских кирасир. Подкрепление шведам предстояло перевозить уже в ходе завязавшегося боя всё на тех же лодках и плотах, что везли их первый десант. Вполне понятно, что такая «переброска» войск через реку не могла быть предельно динамичной, о чем, кстати, предупреждали своего короля-викинга его дальновидные свитские офицеры в высоких чинах.

Только через 45 минут после начала операции первый десант шведов — 7 тыс. пехоты и 600 кавалеристов оказался у Кремерсгофа. Первыми на левый берег Двины ступили лейб-гвардейцы, с гренадерским батальоном которых плыл и сам король. За ними последовали другие части. Палисадные заграждения саксонцев были преодолены с ходу, и захваченный плацдарм по приказу генерал-майора Б. фон Ливена быстро был обнесён линией испанских рогаток. Надо было поспешать, пока не ударили гренадеры Пайкуля.

И действительно уже через несколько минут на шведов обрушились саксонцы: пехота по центру, а кирасиры с флангов. С помощью длинных пик и умело выставленных рогаток шведам хоть и с трудом, но удалось устоять против саксонских кавалеристов. Отражена была и совместная саксонско-русская пехотная атака. Неприятель отступил для перестроения и начала очередной атаки.

Пока саксонцы готовились к ней, шведы полностью выгрузились с судов и успели перевезти часть пушек. Карл XII приказал перейти в наступление, выходя на равнину. Пытаясь предотвратить это, Пайкуль снова кинулся на шведов, стремясь сбросить их в воду: он был ранен, а шведы устояли. Отбив атаку, они стремительно пошли вперёд. Сократив дистанцию до 20 шагов, шведы произвели два ружейных залпа и, выхватив шпаги, бросились в ближний бой. Саксонцы не выдержали и обратились в бегство.

Именно в этот момент на поле боя прибыл сам Штейнау, увидев, что творится, он тут же приказал отступать на основную позицию, прикрытую с левого фланга болотом, а с правого лесом. Там ему удалось восстановить порядок среди отступавших и снова отправить их в бой. Схватка, в которой оказался ранен и сам саксонский фельдмаршал, была ожесточённой. Саксонцы использовали своё преимущество в кавалерии. Их кирасиры опрокинули правый фланг шведов, чье положение стало крайне опасным. Пехота Карла XII была смята и отброшена к реке.

Положение выправили сам Карл и его 150 драбантов с полусотней кавалеристов из лейб-гвардейского полка. Король, выхватив две шпаги (напомним, он феноменально фехтовал двумя руками!), отчаянно кинувшись в самую гущу боя, сумел остановить бегущих солдат и оказать ожесточённое сопротивление неприятелю. Среди тех, кто сохранил полное хладнокровие, оказался и Магнус Стенбок. Он успел-таки перестроить два батальона своего полка и встретить неприятеля плотным огнём. В происшедшей всеобщей свалке ударом приклада в голову был ранен командир саксонской кавалерии — герцог Курляндский, чье падение произвело замешательство в ее рядах и она подалась назад.

Раненный Штейнау отдал приказ на отход.

А ведь было всего лишь 7 часов утра.

Отступление происходило организованно и с сохранением порядка на глазах у шведов. К великому недовольству Карла XII, преследовать противника они не могли: пехотинцы оказались слишком измотаны боем в трясине (где он сам потерял сапог), а его главная ударная сила — кавалерия — все ещё топталась на рижском берегу. Переправа лошадей на лодках была неэффективна и занимала очень много времени.

Потерпевшая поражение, но почти полностью сохранившаяся (лишь 900 человек убитыми и 500 пленными) армия Августа легко оторвалась от противника и исчезла, оставив шведам знамя, три штандарта, всю артиллерию из 36 пушек, большой обоз и запасы продовольствия, амуниции и боеприпасов.

Потери армия Карла XII оказались значительно меньше: ок. 300 человек.

Русский вспомогательный корпус генерала А. И. Репнина так полностью и не принял участия в сражении на Двине (люцауские герои уже почти все полегли смертью храбрых!) и сразу же после него ретировался к Пскову. Саксонская армия, разделившись на две части, отступила от Риги.

14 мая следующего года шведы заняли Варшаву. Видя, что дела идут плохо, Август решил начать тайные переговоры с победоносным шведским королем, поручив их вести… своей очередной фаворитке Авроре Кенигсмарк.

…Графиня Мария-Аврора Кенигсмарк (28 апреля 1662/68, Штаде — 16 февраля 1728, Кведлинбург) — совершенная красавица, была высокой и стройной. Ее цветущее, округлой формы лицо было окаймлено пышными белокурыми волосами. У нее был открытый высокий лоб над огромными черными глазами с каким-то необыкновенным отливом под густыми бровями. Нос, маленький рот и ослепительно белые зубы были идеально красивы. Блестяще образованная, она бегло говорила по-немецки, по-шведски, по-французски и по-итальянски. Аврора читала в подлиннике древние латинские стихи. Современники высоко ценили ее как поэтессу, сочинявшую и комедии, переложенные на французский язык стихами, и оперетты на немецком языке. Она прекрасно разбиралась в истории, географии, музыке. Сочиняла последнюю для виолы и лютни. Мария-Аврора не только бесподобно пела и танцевала, занималась живописью и рисовала, но обладала одним очень ценным для женщины качеством — покладистым характером. Уже в 16 лет из-за ее аппетитных прелестей случались дуэли со смертельным исходом…

Зная способности красавицы, Август очень рассчитывал на успех, тем более, что графиня по матери была шведкой (графиней Врангель из Стокгольма) и лично знакома с Карлом XII. Рассказывали, что Аврора сделала все от нее зависящее, чтобы добиться успеха. С помощью очарованного ею первого министра шведского короля графа Пипера она, как бы случайно, во время утренней верховой прогулки короля появилась на тропинке, по которой он скакал. В нескольких шагах от коня Его Величества красавица картинно упала в обморок, явно рассчитывая, что король соскочит с лошади и галантно поможет даме прийти в себя…

А дальше: то ли быль, то ли небыль!?.

…Презрительно усмехнувшись, суровый и аскетичный король-воин лишь пришпорил своего скакуна, бросив в сторону прекрасной одалиски, «невзначай оголившей» при падении свои точенные ножки в ажурных чулках выше приличия, грязное площадное ругательство из пяти букв (это — если по-русски). Графиня просчиталась: король знал, каким образом она добилась своего столь высокого положения при дворе курфюрста, а продажных женщин он откровенно презирал.

Августу пришлось снова воевать, а вот это делать он явно не умел. Это в «будуарных баталиях» он был неповторим и непобедим! Как писали завистливые мужчины-современники, после встреч с ним все «одалиски» без исключения выходили ко двору со счастливо-рассеянным, блуждающим взором, красноречиво свидетельствовавшим об исключительных интимных возможностях Августа Сильного. Недаром о нем ходили слухи, что за свою жизнь он сумел осчастливить своей благосклонностью тысячи дам разного возраста, национальности, сословия и вероисповедания (не брезговал даже обычными потаскухами) и даже стать отцом нескольких сотен детей!

…Кстати сказать, плодом любви Августа и Авроры Кенигсмарк стало появление на свет в 1696 г. мальчика по имени Мориц. Его назвали в память о незабываемых днях любви его матери и отца в замке Морицбург. Мориц Саксонский (28 октября 1696, Гослар, Саксония — 30 ноября 1750, Шамбор, Франция) — так его будут величать потом, станет прославленным маршалом Франции (Морисом де Саксом) и внесет свой вклад в историю военного искусства XVIII в.: Фонтенуа, Рокур (Рукор), Лауфельд (Лаффельд) и др. Впервые понюхав пороха уже в 13 лет на поле сражения при Мальплаке в 1709 г., Мориц де Сакс очень рано начал теоретизировать на тему военного искусства, создав свои знаменитые «Мечтания», наделавшие в Европе немало шума из-за своей полемичности. Так, одна из «икон» русского полководческого искусства Михаил Илларионович Кутузов был с ними знаком и, судя по всему, во многом ими руководствовался: «…нет смысла в генеральных сражениях, особенно в начале войны»; «…частые малые бои рассевают силы противника, и, в конце концов, он вынужден отступить»; «…можно воевать, не оставляя ничего на волю случая. И это высшая точка совершенства полководческого искусства». Более того, последствия битвы могут оказаться гораздо хуже самой битвы, а выигранные сражения и выигранная война — это далеко не одно и то же! Особо Мориц де Сакс прославился в войне за Австрийское наследство, одержав победы под Фонтенуа, Рокуром и Лауфельдом. А вот его отец — такой сильный в будуарных утехах — не был столь удачлив на поле боя…

Летом 1702 г. Август II Сильный сформировал в районе Кракова новую армию, из находившихся в Польше саксонских войск фельдмаршала Штейнау (побитого шведским королем на Двине, но не разбитого окончательно), отдельного корпуса генерал-лейтенанта Шулленбурга, а также польского воинства под началом коронного гетмана Любомирского. Всего она насчитывала: то ли 28 тыс. (20 тыс. регулярных саксонских частей и 8 тыс. поляков), то ли, все же, была чуть меньше — 12 тыс. саксонцев и 12 тыс. поляков, т.е. 24 тыс.

Собравшись расправиться с этим очередным воинством саксонского курфюрста и по совместительству польского короля, шведский король Карл XII приказал генерал-майорам Карлу Густаву Мёрнеру и Магнусу Стенбоку передвинуться из района Вильно к Кракову и примкнуть к главным силам шведской армии, которые под командованием короля двинулись от Варшавы на юг.

7 июля несколько южнее города Кельце шведские части соединились и теперь их стало ок. 12 тыс. чел. Несмотря на то, что шведов было гораздо меньше (они вообще были настолько уверены в своем ратном превосходстве, что, не боясь, вступали в бой даже при большом численном превосходстве противника!) шведский король принял решение немедленно атаковать противника, лагерь которого располагался на возвышенности возле польской деревни Клишов, располагающейся в 80 км к северо-востоку от Кракова. Поскольку лагерь был защищён болотистой местностью и лесом, саксонцы не ожидали нападения.

В 9 часов утра 8 июля 1702 г. сражение при Клишове началось с атаки 4 шведских колонн на союзников через густой лес. В полдень шведское войско неожиданно для саксонцев вышло из него, маскировавшего его приближение. Саксонская армия спешно построилась в боевой порядок на возвышенности, в 2 ряда, поставив поляков на правом фланге. Общее командование войском осуществляли Штейнау и сам Август II, при этом кавалерией командовал Флемминг, пехотой — Шулленбург.

Выйдя из леса, Карл XII обнаружил, что атаковать можно лишь правый фланг противника, где стояли поляки, тогда как центр и левый фланг были прикрыты заболоченной местностью, к тому же, саксонцы на возвышенности имели превосходную позицию для артиллерийского обстрела. Вот под этим огнём шведский король и двинул своё войско влево, послав вперёд первую линию своего левого крыла, поддержанную пехотой фон Ливена и Стенбока. Правда, поляки отразили первые две атаки. В ходе одной из них у шведов ядро смертельно ранило зятя короля — Фридриха Гольштейнского, командовавшего в тот день шведской кавалерией. Скрывая навернувшиеся слезы, Карл сам возглавил атаку своей конной гвардии. Тесно сомкнутыми рядами, колено к колену, его рослые всадники на огромных конях галопом врезались в самую гущу саксонцев. Ударная сила шведской кавалерии при таком плотном построении увеличилась в несколько раз.

Август тоже попытался показать, что не лыком шит и лично повел в контратаку своих драгун. Но храбрости и силы «саксонского Самсона» (так льстиво величали Августа его саксонские подданные) оказалось недостаточно против военного таланта «северного льва». Таранного удара шведов, ведомых их отважным королем-«викингом-бёрсерком», поляки не выдержали и побежали.

Тем временем в центре шведам под командованием генерал-майора Кнута Поссе также удалось перебраться через болото и хоть с большим трудом и повторной атакой, но, то же, прорвать ряды вражеской пехоты.

Одновременно с этим ожесточённый бой развернулся и на правом фланге шведов, где командовал Рёншильд. Опытный Штейнау попытался было пройти между болотами и атаковать правый фланг шведов, ударив им в спину, однако Рёншильд сумел организовать оборону и только напряжением всех своих сил вынудил противника отойти назад.

Вслед за этим шведы контратаковали саксонскую кавалерию Флемминга. После жаркого боя она обратилась в бегство, что и предрешило общий исход сражения.

К 18 часам вечера шведы ворвались во вражеский лагерь и почти что пятичасовое сражение закончилось.

Согласно шведским данным противник лишился 2 тыс. убитыми и 700 ранеными, а также свыше тысячи пленными.

…Между прочим, это без учёта находившихся в саксонском лагере в большом количестве «женщин пониженной социальной ответственности и ориентации», как любит литературно «величать» их главная персона в современном российском истеблишменте, т.е. обозных шлюх. Без них не обходились наемные армии всех времен и народов: посылая солдат на смерть, полководцы предпочитали смотреть сквозь пальцы, как вояки «снимали стресс» перед боем, и тем более, после него, вернее, те, кто остался в живых. Смотрите кино-шедевр натуралистического кино (18 плюс) полулегендарного автора «Основного инстинкта» Пауля Верхувена (более известного, как Поль Верховен) — «Blood & Flash» («Кровь и Плоть», Голливуд 1975). Это — одна из наиболее «сочных» экранизаций многоликой «ипостаси» войны — а la guerre comme a la guerre…

Помимо женщин на потеху естества победителям досталась вся артиллерия врага (48 орудий) и его армейская касса.

Победа под Клишовым стала одной из самых блестящих побед Карла в ходе Северной войны. Он не только потерял всего лишь 300 человек убитыми и 800—900 ранеными, но и занял вторую столицу Польши, столь любимый Августом, Краков.

Но Август на этом не успокоился и собрал еще одно саксонско-польское войско, которое к началу кампании 1703 г. стало несколькими биваками севернее Варшавы: в Мальборке, Торне и Пултуске.

Шведский король занимал зимние квартиры в районе Кракова, затем в марте 1703 г. открыл кампанию, двинувшись в сторону Варшавы. Саксонский корпус фельдмаршала Штейнау (численностью 3.5 тыс.) сосредоточился в районе Пултуска.

В начале апреля шведская армия во главе с Карлом XII достигла Варшавы, навела понтонный мост в районе Новый Двур Мазовецкий и, отбросив саксонские посты, переправилась через р. Нарев. Однако из-за распутицы пехота и артиллерия отстали, и Карл XII сумел достичь Пултуска с одной лишь кавалерией — 2 эскадрона драбантов А. Горна, 10 эскадронов Я. Спенса, 6 эскадронов драгун Бухвальда и 8 эскадронов Сконского драгунского полка.

На рассвете 1 мая Карл XII неожиданно напал на саксонский корпус. Увидев 3 тыс. шведской кавалерии перед собой, Штейнау попытался укрыться в городе, однако драгунский полк Бухвальда ворвался в город на плечах отступавших саксонцев. Вслед за ним в город ворвались остальные силы шведов.

Саксонцы покидали город по мосту через р. Нарев с другой стороны, однако преждевременный взрыв моста привёл к блокированию части саксонских войск и их капитуляции.

…Между прочим, и на этот раз Штейнау оказался разбит. Этот бывалый, но отнюдь не высоко даровитый генерал, уже в третий раз всего лишь за пару лет сходился со «шведским львом» на поле боя и все три раза проигрывал ему…

После восстановления моста шведская кавалерия продолжила преследование отступившей саксонской армии. В конечном счете, шведы потратили больше сил на преследование врага, чем на само сражение.

…Кстати сказать, сильная сторона стратегии шведского короля заключалась в том, что он действовал очень энергично, не давая противнику опомниться. Но с этим был связан и серьезный просчет в его действиях. Не желая ослаблять свою армию выделением войск для гарнизонов, Карл не закреплял за собой занятой территории сетью крепостей со шведскими гарнизонами. Он не умел пользоваться результатами своих военных побед на все 100%: как только шведский король и его армия покидали захваченный район, туда тут же возвращался Август и все начиналось сначала. По сути дела шведский король владел только тем пунктом, в котором находился его лагерь…

По некоторым данным, шведы в том сражении потеряли лишь 18 человек убитыми и 40 ранеными, тогда как саксонцы лишились 200 убитыми, 800 ранеными и 600 пленными.

Преследуя ускользающего врага, Карл проскакал со своей кавалерией (пехота на такой «охоте» не нужна) всю Польшу вдоль и поперек…

…Рассказывали, что как-то раз Август чуть не попал в плен. Однажды он сидел за обедом в трех верстах от Кракова, полагаясь на свою гвардейскую охрану, стоявшую чуть дальше. Кавалерийский отряд шведского военачальника Рёншильда внезапно налетел на саксонских гвардейцев и обезоружил их, однако курфюрст оказался много проворнее своей личной охраны и успел-таки вскочить на лошадь…

Безостановочная погоня продолжалась четыре дня!?

И все же, Августу снова повезло: он успел скрыться в чаще Сандомирских лесов. А неудачливый Реншёльд получил нагоняй от своего короля и остался без долгожданного отпуска — поездки на родину…

Охота за Августом продолжилась. Карл XII сам, рискуя жизнью, штурмует города.

Под старинным прусским Торном на Висле его спасло лишь простое солдатское одеяние. Саксонцы не стали тратить заряды на какого-то рядового солдата в поношенном мундире, поразив, стоявшего рядом со своим королем свитского офицера фон Ливена в роскошном платье с золотым и серебряным позументом.

И так происходит везде или почти везде.

На все увещевания свитских генералов поберечь себя и не лезть в самое пекло, юный король саркастически усмехается: «Это мои ребята! Я — их король и не могу прятаться за солдатскими спинами!»

Вот и 27 августа (7 сентября) 1704 г. шведский король-сорвиголова опять «поставил на кон свою королевскую жизнь», когда силами всего лишь трёх драгунских полков (Крассова, Бухвальда и Дюкера) предпринял штурм города Львова — во время Северной войны этот город был одним из самых богатых и самых важных в Речи Посполитой — отказавшегося выплатить откуп Магнусу Стенбоку под угрозой ограбления города.

Шведы подступили к городу еще 25 августа (5 сентября). Часть войска заблудилась в густых лесах, поэтому Карлу XII пришлось отложить запланированное на следующий день наступление. Леса были настолько густые, что войска смогли соединиться только с использованием сигнальных рожков. Кроме того, из-за страшного ливня идти в атаку на следующий день не представлялось возможным. Суровый король-викинг приказывает всем заночевать в лесу, сам подавая пример: завернувшись в мокрый плащ, он ложится на сырую землю и мгновенно засыпает сном праведника.

Весь следующий день Карл XII лично инструктировал своих спешенных кавалеристов, как штурмовать городские стены с помощью ручных гранат. Дело в том, что Львов был защищён стенами с воротами. Дополнительной преградой служили сухой ров и вал с пушками. Утром 27 августа (7 сентября) шведские кавалеристы под сильным пушечным и ружейным огнём пешком пошли на штурм. Каждый из полковников вёл собственный полк. Полк Бухвальда двигался справа, полк Карла Густава Дюкера (? — 1732) — слева, а полк Крассова — по центру.

Шведский король, находившийся в передних рядах атакующих, одним из первых оказался на городских стенах. Через четверть часа ворота города были захвачены полковником Торстенстоном и его «кавалеристами» из полка Крассова. Бухвальд прорвался со своим полком до рыночной площади и захватил её. После этого город полностью перешел под контроль шведов.

Лишь 30 кавалеристов — не обученных для городских штурмов — погибли тогда во время атаки Львова. Причинами их столь невысоких потерь стали стремительное взятие городской стены и очень быстрое пленение большей части ее защитников.

Шведам досталась 171 пушка львовского гарнизона, а также большое количество боеприпасов и продуктов. Пушки пришлось взорвать, поскольку шведы никак не могли забрать их с собой: для этого нужны были тягловые лошади, а не кавалерийские кони. А вот контрибуцию в 300 тыс. талеров на местных жителей король наложил, которую, правда, потом частично «скостил», по просьбе верного ему его ставленника на польском престоле Станислава Лещинского.

Карл XII пообещал было своим солдатам 24-часовое разграбление города, но потом, все же, отменил мародёрство. Одной из причин стало известие, что пока он стремительно скакал к Львову, столица Польши Варшава осталась почти без защиты. Во время штурма Львова, Август II, в свою очередь, захватил Варшаву, пленив шведский гарнизон вместе с генерал-майором А. Горном, а шведский ставленник Лещинский бежал.

Вот и пришлось Карлу XII вместо празднования очередной победы, как можно скорее исправлять свою ошибку и он выступил с войском в направлении Варшавы.

Получив об этом известие, Август II со своей армией покинул ее, при этом сам с кавалерией двинулся к Кракову, а основные силы во главе с генералом И. М. фон Шулленбургом направились в Саксонию.

Карл XII, совершив быстрый кавалерийский марш (500 км за 9 дней), 7 ноября 1704 г. настиг саксонскую армию у деревни Пониц (недалеко от границы с Силезией, 70 км южнее Познани).

Саксонский генерал Шулленбург был крепким воякой, знавшим толк в маневрировании. Ради спасения своей пехоты, Шулленбург даже пожертвовал большей частью кавалерии. Пока конный авангард Карла наседал на конный арьергард Шулленбурга, тот спешно выстроил в боевые порядки 12 батальонов и 4 эскадрона (4 тыс. пехоты и 900 кавалерии). Если левое крыло саксонцев прикрывалось селом Пониц, а правый фланг был защищён непроходимыми болотами, то центр боевого порядка Шулленбург укрепил рвом и вагенбургом.

Уже смеркалось и близилась ночь, но, несмотря на поздний час, Карл XII стремительно атаковал запыхавшимися от скачки всего лишь четырьмя драгунскими полками (лейб-драгуны, драгунские полки Крассова и Дюкера, Южно-Сконский кавалерийский полк). Ещё пять полков не успевали к месту сражения и из 7 тыс. кавалерии в начале сражения участвовали только 3 тыс.

Хотя шведы смогли опрокинуть малочисленную саксонскую кавалерию, но умело построенная саксонская пехота осталась на поле боя и трижды отбивала конные атаки противника. Даже ввод в бой подоспевших 5 шведских кавалерийских полков не внес перелома в сражение. Все шведские конные атаки захлебнулись. Сам Шулленбург со своими солдатами отражал врага. Всех его свитских офицеров поубивало. Он сам получил пять ран, но сумел отбиться.

Когда саксонский генерал заметил, что шведы обессилили, он выстроил свои батальоны в каре и отступил в близлежащий Пониц. Карл XII приказал отрезать пути отступления, но с наступлением ночи густыми лесами Шулленбург смог оторваться от преследования: потрепанная шведская кавалерия, не смогла быстро продраться сквозь заросли…

Утром следующего дня шведы вошли в Пониц, где взяли в плен раненых саксонцев, захватили обоз и три пушки. Победа обошлась им в 130 убитых и 100 раненых (по другим данным гораздо дороже — до 1.5 тыс.), тогда как враг потерял 500 убитых, раненых и пленных.

Так или иначе, но саксонскому генералу удалось сохранить армию и переправиться через Одер. Когда Карл, все же, вышел из леса с горсткой своих телохранителей-драбантов, то было уже поздно: Шулленбург с остатками своих пехотинцев оказался вне досягаемости на другом берегу реки. Восхищенный Карл отдал противнику военный салют…

А Август опять ушел от встречи со своим настырным и воинственным двоюродным братцем-«викингом»…

Глава 7. Роковое решение

В середине 1700-х гг. — в самый разгар Северной войны, развязанной русским царем, датским королем и саксонским курфюрстом (по совместительству еще и королем Польши, правда, время от времени) против шведского короля-«викинга» — наступило некоторое затишье.

…Дело в том, что блокада 24-тысячной шведской армией Карла XII 41-тысячной русской армии в районе Гродно (Великое Княжество Литовское) под командованием служившего русскому царю генерал-фельдмаршал-лейтенанта Г. Б. Огильви зимой-весной 1706 г., когда она счастливо избежала разгрома, выскочив в лютую зимнюю стужу из гродненской ловушки и самая крупная победа русских над шведами за первые шесть лет Северной войны — 18 (29) октября того года в битве при Калише в Польше союзных русско-польско-саксонских войск (10 тыс. русских, 5 тыс. саксонцев и 7 тыс. поляков) под началом саксонского курфюрста и польского короля Августа II и главного петровского фаворита князья А. Д. Меншиков над польско-шведским корпусом (7 тыс. шведов и 10 или даже 20 тыс. поляков Лещинского) под общим началом генерала А. Мардефельта — скорее, трактуются, как два ярких эпизода Северной войны, все же, не оказавших кардинальных изменений на ее ход. Шведский король после них почти год простоял на квартирах в бездействии в Саксонии…

Многие в Европе мудро советовали победоносному Карлу XII (датский король и саксонский курфюрст уже были «на коленях»), заключить мир с Россией на очень выгодных условиях, уже предложенных Петром. Лишь коварный Туманный Альбион (так издавна европейские дипломаты называли Англию), незаинтересованный в том, чтобы шведский король продолжал держать в узде большую часть Восточной Европы, стал всячески подталкивать Карл XII к походу на восток. Дальновидные англичане не без оснований (и почти не просчитались!) рассчитывали, что шведский безумец сгинет на снежных просторах дикой Московии.

И любимец Европы, упрямый и самоуверенный король Швеции не сомневался в своей очередной победе и намеревался решить «русский вопрос» одним большим походом. С его легкой руки по Европе ходила презрительная фраза: «Над московитами можно одержать победу, когда угодно! В русской армии 80 тысяч трусов и их разобьет 8 тысяч шведов!» Он никак не хотел принимать во внимание, что со времен Нарвы уже прошло немало лет и посредственные «ученики-московиты», щедро оплачивая каждый свой промах кровью, за это время уже выбились в крепкие «хорошисты». (Правда, и сами «хорошисты» еще толком не подозревали, на что они способны на самом деле: репутация Карла и его победоносной армии все-таки вызывали робость, в первую очередь, у самого Петра I.)

В разговоре с не единожды побежденным и униженным им Августом II Карл XII прямо сказал, что «прямым путем пойдет в Московское государство и как скоро вступит в столицу, созовет всех бояр и господ, разделит им царство на воеводства, обяжет их покинуть иноземное ружье и учредит войско по-старому».

Итогом этого предприятия должны были стать: полное уничтожение российского государства; утверждение вассалом на русском троне либо сына короля Яна III Собеского Якуба Собеского, либо, «если заслужит», — царевича Алексея; отторжение от Москвы Пскова и Новгорода и всего севера России в целом; присоединение Украины, Смоленщины и других западнорусских территорий к вассальной, покорной шведам Польше; остальную территорию предполагалось разбить на княжества, как во времена Древней Руси.

Согласно шведскому историку Эрнсту Карлсону, по началу шведский король думал ограничиться взятием Пскова совместно с Курляндской и Финской армиями (скорее, корпусами?) А. Л. Левенхаупта и Георга Либекера/Любекера (? — 4.6.1718, Эребру, Швеция), подвергнуть нападению Нарву и Санкт-Петербург, а решающее сражение следовало дать где-то между Псковом и Новгородом. Уже в ходе похода, возможно под воздействием амбициозных генералов Акселя Аксельссона Спарре (9.1.1652, Висбю, Швеция — 31.5.1728, имение Бручинд, уезд Ворднес, лен Эстеръётланди) и Андерса Лагеркруна (ок.1664 — 7.1.1739, Стокгольм), под влиянием сведений о серьёзном недовольстве бояр реформами Петра, на волнения обираемого до последней нитки крестьянства и лишаемых вольницы казаков, брожения среди запорожцев и из-за недооценки прогресса русской армии, он стал размышлять о походе прямо на Москву

Это лучший способ навсегда покончить с Россией, считал Карл.

В общем, шансы были…

По крайней мере, так считал шведский король, который уже давно «слышал и слушал» только самого себя (вернее, что ему хотелось услышать!), что присуще многим авторитарным правителям на определенном, зачастую — финишном, «витке» их единоличного правления…

Однако пока он не спешил претворять свои «наполеоновские» планы в жизнь. «Мышам живется вольно, когда кошки нет дома, — любил повторять победоносный шведский король. — Стоит только шведам вернуться, московиты побегут, как под Нарвой, и запрячутся в свои мышиные норы!» Карл XII, считавший себя неуязвимым избранником судьбы (в шведской армии ходила молва, что пули не берут его!), неоднократно упорно отклонял все (весьма выгодные!) предложения русского царя, самоуверенно отвечая, что они все обсудят с царем московитов, когда шведские войска войдут в Москву. Карл XII все еще жил прошлым и категорически отказывался реально смотреть на вещи.

А зря…

Он отверг очередные мирные предложения русского царя (а ведь первые попытки замириться со стороны Петра случились сразу после Нарвы!): на этот раз в саксонском Альтранштадте через знаменитого полководца той поры Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо, скуповатый Петр обещал шведам возвращение большинства завоеванных русскими в Прибалтике городов, включая Дерпт и Нарву! Тогда царь предложил еще и щедро заплатить за Ингерманландию, но в ответ последовало высокомерное: «Я никогда не торговал своими подданными!» Версальское посредничество тоже оказалось напрасным!

До сих пор немало историков (как шведских, так и российских) продолжают считать эту труднообъяснимую строптивость короля-«викинга» его грубейшей стратегической ошибкой. Не желая мириться с царем «московитов» даже на очень выгодных условиях (по сути дела Петр оставлял за собой лишь свой любимый «Парадиз» — Санкт-Петербург!), Карл, в своем неистовом желании безоговорочного торжества над Петром и унижения «Святой Руси», явно «перегнул палку».

А ведь окончание Северной войны в 1707—1708 гг. никак не могло быть для Швеции плохим итогом!? К тому же, ореол непобедимости, созданный королем для его армии, помог бы добиться очень хороших условий мира…

Но, с одной стороны, Карл никак не мог отказаться от «последнего похода». Просто для него не могло быть «последнего похода». Вся его жизнь — «последний поход». Он — типичный Человек Войны, который живет — пока он воюет (сражается!), иначе — ему смерть, по крайней мере, «ментально-духовная». И он, никак не мог существовать иначе…

А с другой стороны, разбуженный «русский медведь» уже вылез из своей берлоги и словно медведь-шатун вряд ли бы угомонился по-хорошему, стремясь непременно задрать своего обидчика. В общем, «не буди лихо — пока оно тихо». А его уже разбудили…

Как показало время, так оно и случилось.

…Между прочим, рассказывали, что последний король-«викинг» вроде бы высказал своему первому министру Пиперу мысль о решении всех проблем… простым вызовом русского царя на поединок — кто победит, тот пусть и диктует условия мира. Пиперу пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы отговорить короля от столь безумной идеи. Не сразу, но король, все же, согласился с главным доводом своего министра, что Петр от вызова с таким мастером фехтования (причем, обеими руками), каким, безусловно, являлся Карл, непременно, уклонится. Идея фантастичная, но на деле шансы Петра, человека не только физически сильного, но и отнюдь неробкого десятка (приступы паники, причем, в основном в ранней юности, случались крайне редко), несомненно, были мизерны. Впрочем, не факт, что это всего лишь исторический анекдот, смахивающий на небыль…

Решив вторгнуться на необъятную территорию «Святой Руси», шведский король совершил крупнейшую, можно сказать роковую, ошибку в своей жизни. Ее, кстати, повторят потом многие другие не менее известные полководцы и правители: их имена всем известны. Но Карл был одним из первых, кто планировал войну с Россией как скоротечную успешную кампанию — своего рода «блиц-криг» столь любимый в цивилизованной Западной Европе — и первым наглядно показал всему миру, что это отнюдь не так на практике. По его приказу первоклассная армия шведов покинула благодатную Восточную Европу и ушла на восток — в русский поход.

Как, оказалось, ушла навсегда…

Так бывает, или a la guerre comme a la guerre…

Глава 8. То ли «охота», то ли «игра в кошки-мышки»?

Генеральному сражению под Полтавой предшествовала многомесячная то ли «охота» Карла XII на Петра I, то ли «игра в кошки-мышки» последнего с первым!? (Впрочем, каждый вправе выбрать то, что ему кажется предпочтительным.)

Началась она еще в середине 1700-х гг. Тогда Швеция была на пике своего могущества, а её армия была как никогда грозна. К тому же, главным западноевропейским «игрокам» — Лондону, Парижу и Вене — было не до Стокгольма: они все еще рьяно делили жирный «испанский пирог» (шла многолетняя война за Испанское наследство). А Петр был озабочен тушением «пожаров» внутри страны: сначала Астраханского бунта (в 1706 г.), а с осени 1707 г. по лето 1708 г. его подручные усмиряли восстание Кондрата Булавина.

…Между прочим, именно с той поры в русском языке закрепилось крылатое выражение «кондрашка хватил/хватит»…

Карл XII попытался воспользоваться ситуаций. Он пополнил ряды своей армии не только рекрутами из Швеции и подвластной ему Померании, но и наемниками из Саксонии, Силезии и Баварии, а также конными гренадерами из пленных швейцарцев и французов. Она насчитывала примерно 38—40 тыс. (данные разнятся) прекрасно вооруженных пехотинцев и кавалеристов, причем, первых было лишь ненамного больше чем последних. (Правда, к моменту пересечения границ Московского государства из-за болезней и потерь в боях ее численность уменьшится до 32—35 тыс. человек.) В армии, где «природных шведов» было не менее половины, царили жесткая дисциплина и образцовый порядок. Это были отборные, прекрасно знавшие свое дело бойцы. В Европе о них ходили легенды как о непобедимых солдатах. Обмундирование на всех было новое, с иголочки. Лошади упитанные, крепкие и выносливые. Люди сытые и всем довольные. Шведская кавалерия и по вооружению, и по выучке, и по тактике боя на голову превосходила русскую и, Карл делал на это ставку.

…Между прочим, чисто шведских конных полков было всего два: лейб-драгуны Реншёльда (к этому походу Карл резко увеличил количество драгунских полков) и драгуны Бухвальда под началом любимца короля 17-летнего сорвиголовы Маленького Принца…

В Польше оставался отряд генерала Э. Д. фон Крассова (Крассоу) в 8 тыс. новобранцев и 16 тыс. поляков ставленника Карла XII польского короля Станислава Лещинского. В Риге находился вспомогательный 12-13-тысячный (есть и иные данные о его численности) корпус Левенхаупта. Из Финляндии, как известно, готов был выдвинуться другой шведский полководец, Г. Либекер/Любекер с 13-14-15-тысячным (данные разнятся) корпусом. Его целью должны были стать Петербург и Новгород.

Силы шведского короля были немалые и Петр это прекрасно понимал, но и у него было, что противопоставить врагу. Общая численность русских войск к тому времени достигла 135 тыс. чел. Однако Карла XII ничто не пугало: он привык побеждать численно превосходящего врага. Главная русская армия под началом Б. П. Шереметева в 57,5 тыс. человек (впрочем, есть и более внушительные цифры численности шереметевской армии — чуть ли не 83 тыс.!?) сосредоточилась на пути основных сил шведского короля. Помимо этого не менее 20 тыс. пехоты и 4,5 тыс. конницы Ф. М. Апраксина прикрывали обожаемый Петром «Парадиз» (Санкт-Петербург). Более того, в главной армии был особый (16,5 тыс. чел.) корпус генерала Р. Х. Баура [варианты фамилии — Бауэр, Боур (1667, местечко под городом Хузум, Северная Фрисландия, Шлезвиг-Гольштейн, Германия — 1717, Украина)], который стоял в Дерпте с таким расчётом, что в случае острой необходимости он должен максимально быстро присоединиться либо к главной армии Шереметева, либо к Апраксину.

Петр высоко оценивал как боевые качества шведских войск, так и военный талант неординарного «брата Карлуса», объявленного при жизни военным гением и вторым «Александром Македонским», потому и не хотел рисковать. Он действовал по заранее разработанному на военном совете с его участием 28 декабря 1706 г. в польском город Жолкиев (Жолкве) близ Львова плану, в котором осторожность сочеталась бы с дальновидностью и решительностью. Отступая, русские войска «томили» бы противника «оголожением провианта и фуража», т.е. уничтожали продовольственные запасы, угоняли скот, жгли деревни. Решено было не давать шведам генерального сражения, а измотать их в оборонительных боях, которые принимать надлежало только при форсировании противником водных рубежей.

Подобная тактика должна была создать выгодные условия для последующего контрнаступления. Сам Петр выразил это в следующих словах: «неприятель нигде ничего не найдет и, захваченный войском сзади, сам не рад будет своему начинанию»

…Кстати сказать, Жолкиевский план Петра нельзя ставить ему в упрек. «Скифская» стратегия была единственно возможной (а, по сути — единственно победоносной) в борьбе с образцовой армией шведского короля-солдата. Петр прекрасно понимал, что выстоять против не изнуренных голодом и тяготами длительного похода по бездорожью России шведов его еще не столь хорошо «окуренная порохом-„обкатанная танками“» армия вряд ли сможет. Приходилось делать ставку на свое численное преимущество и гигантские территории, где могла затеряться любая европейская армия той поры, т.е. «спасти страну путем ее… уничтожения». Только после того, как неприятель очень серьезно ослабнет (количественное превосходство над ним станет подавляющим!), можно было подумать и о генеральном сражении. Наступавший гуманный «век Просвещения» вполне мирился с подобной варварской тактикой. Тот же герцог Мальборо в ходе войны за Испанское наследство не брезговал подобными приемами, правда, применительно к… чужой территории. Впрочем, русским было не впервой (и не в последний раз!) так обходиться со своей землей и со своим населением…

От Пскова до Брянска создавалась полоса заграждений — огромная «линия Петра I». На открытых местностях насыпали земляные валы. Все радиальные пути к Москве были перекрыты засеками через каждые 5 вёрст. (То, что в России называли дорогами, в Европе считалось бездорожьем, а что плохой дорогой — ее отсутствием и очень скоро лошади и люди, пушки и фуры Карла убедятся в этом наглядно.) Для проезда оставлено было только несколько больших дорог; на них соорудили полевые укрепления (люнеты). Позади «линии Петра» предполагалась рокадная дорога в 90 шагов шириной с мостами и гатями для переброски колонн вдоль фронта по четыре человека в ряд. Не довольствуясь этим, Петр приказал усилить защитные сооружения вокруг крупных городов: Пскова, Новгорода, Смоленска и даже Москвы, чей гарнизон спешно довели до 13 тыс. чел. Указ об обороне столицы был издан ещё 25 апреля 1707 г. Выезд из Москвы без разрешения запрещался. Москвичам предписывалось доставить хлеб для хранения в Кремль, чтобы не пришлось сжигать его во время осады. Все распоряжения подлежали беспрекословному выполнению «как в день судный». Велено было сказать москвичам, чтобы «в нужный случай готовы были все».

Население обязывали свозить свой «провиант и пожитки» в Смоленск, Великие Луки, Псков, Новгород и Нарву, «понеже под нужной час будут все палить». Провианта в городах должно быть на 5 месяцев, «дабы по всем дорогам нашему войску было пристанище». Можайск и Тверь снабдили пушками, палисадами и дополнительными людьми из уездов. В Петербурге царь приказал укрепить палисадом и брустверами кронверк Петропавловской крепости. А Смоленск с гарнизоном численностью 6.631 человек превратился в крупнейшую военную базу со складами муки, круп, сухарей и фуражного зерна.

Но в русском лагере не было единства по вопросу о том, как вести оборонительные боевые действия. Столкнулись два противоположных мнения — двух самых видных в военном деле сподвижников Петра I.

Ярый сторонник активных действий, влиятельнейший фаворит царя, генерал-лейтенант, князь (с 1707 г.) Александр Данилович (Нилович) Меншиков (1670 или 6.11.1673? — 12.11.1729) настаивал на том, что если пехотные войска будут отходить, то кавалерия (кстати, именно она находилась в подчинении у Меншикова), напротив, должна была перейти к решительным действиям, нанося удары по шведскому тылу, в то время как нерегулярной кавалерии (прежде всего, казакам) следовало тревожить фланги противника.

Последовательный приверженец особо осторожной манеры ведения войны фельдмаршал (с 1701 г.) граф (с 1706 г.) Борис Петрович Шереметев (25.4./5.5.1652, Москва — 17/28.2.1719, там же) резко выступал против разделения русской армии на отдельно действующие рода войск — пехоту и кавалерию. Он резонно считал, что тогда им будет невозможно поддержать друг друга в случае опасности. Старый фельдмаршал задавал своему оппоненту вопрос, который оставался без ответа: «Как кавалерия будет действовать в разоренной дотла местности?..»

Конфликт получился нешуточный. Царь не пожелал в него вмешиваться. Царский фаворит станет действовать по-своему и в первом же серьезном бою русских подстережет крупная неудача.

В самом начале похода в Россию, пройдя через Польшу, Карл XII получил сведения, что Пётр I занял город Гродно. Тут же он и его фельдмаршал Реншильд отправились туда с одним лишь кавалерийским авангардом в 800 чел. В городском гарнизона было ок. 9 тыс., из них 2 тыс. охраняли мост через реку Неман, ведущий к городу.

7 февраля Карл XII во главе нескольких сотен своих кавалеристов из авангарда лично кинулся в бой с русскими солдатами у моста и, убил холодным оружием нескольких из них: напомним, что король феноменально фехтовал сразу двумя шпагами. После короткой, но ожесточённой схватки русские войска отступили в город.

Тревожная новость о начале давно ожидаемого вторжения шведов заставили Петра I предположить, что к городу подошла уже вся шведская армия. Царь предпочел тут же оставить город и отступить к Березине, однако из-за предательства, служившего в русской армии бригадиром, саксонца Мюлефенльда мост, который вёл в Гродно, не был разрушен, и менее через два часа Карл XII почти без боя занял город.

Но сражение на этом не закончилось: Петру доложили о незначительном числе шведов на самом деле завязавших бой у моста, и он отправил 3 тыс. всадников против немногочисленного шведского гарнизона, в надежде, что их окажется достаточно для возврата города. Атаковать решено было ночью под утро, когда часовых особо тянет заснуть. Русская кавалерия опрокинула встречные караулы, и без помех доскакала до городских ворот. Однако там 30 шведских солдат вступили с ними в бой и подняли тревогу, заставив Карла XII опять взяться за оружие. В ходе боя один из русских драгун пытался было выстрелить в шведского короля, но его ружьё дало осечку и смертельная опасность миновала «заговоренного» короля-викинга.

Повторный бой за Гродно закончился для шведов благополучно: только убитыми русские потеряли в той ночной заварухе 56 чел. Более того, их кавалеристы с большим трудом смогли оторваться от преследования. Кроме того, Петру пришлось ретироваться за Березину. Карл XII же, потерявший в том ночном сражении всего лишь 11 человек убитыми, остановился на зимовку до весны в полевом лагере западнее Минска в Радошковичах (у Сморгони?), получая подкрепления и ведя боевую подготовку.

Наконец, 5 (16) июня Карл XII решил двинуться на Москву не через Новгород и Тверь, где у Петра было немало оборонительных укреплений, а кратчайшим путем: через Минск — Смоленск и Вязьму. Русские старались не дать шведам переправиться через реку Березина и ждали их у укрепленного Борисова, но Карл XII обманул их, беспрепятственно переправился через Березину у местечка Березино 18 (29) июня и пошел на Могилев, в расчете через Смоленск выйти к Москве.

После военного совета в стане русских было решено занять оборону по Днепру.

В июне-начале июля 1708 г. главные силы русской армии под командованием генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева (он отвечал за пехоту) и А. Д. Меншикова (он руководил кавалерией) расположились в районе Шклова. Правый авангард под началом Л. Н. Алларта с кавалерией Г. К. Флуга (Пфлуга) у Староселья (юго-западнее Орши), левый А. И. Репнин и Генриха фон дер Гольца (10.12.1648 — 2.7.1725) — у Головчина.

В конце июня шведский авангард под началом самого шведского короля подошёл к Головчину, западнее Могилёва, но, обнаружив русских готовых к отражению нападения, предпочел дождаться своих главных сил. Эта задержка-передышка позволила Шереметеву и Флугу подтянуться к Головчину, а Алларту — переместиться к Климовичам.

К началу своего первого крупного сражения со шведами русская армия (то ли в 10 тыс. пехоты и 12 тыс. конницы с 4 тыс. калмыков и казаков, то ли даже чуть ли не в 40 тыс. чел.?) под руководством генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева заняла позицию на левом берегу небольшой болотистой реки Вабич напротив Головчина.

Справа встала пехота Шереметева и кавалерия А. Д. Меншикова с Г. К. Флугом (13 полков и, соответственно, 11 полков). В центре (отделённом от правого фланга трехкилометровым болотом!) расположились 9 пехотных полков и 3 драгунских полка А. И. Репнина, среди которой было много необстрелянных новобранцев. А слева (в версте от центра) разместилась кавалерия Г. фон дер Гольца (10 драгунских полков и 4 тыс. калмыков и казаков — от последних в правильном сражении проку было мало).

Вдоль всей русской позиции шла непрерывная линия укреплений с 6 артиллерийскими батареями.

Отслеживая передвижения русских, Карл XII и его генералы заметили, что болото, разделявшее их армию надвое, все же, проходимо. Шведский король, конечно же, не преминул воспользоваться грубой ошибкой своих противников и не нанести разящий удар по русской позиции с неожиданной стороны, стремясь рассечь ее пополам и уничтожить по одиночке. Для пущей гарантии успешной атаки, решено было напасть ночью.

Выделив незначительный («демонстрационный») отряд против Б. П. Шереметева, основные свои силы (12.500?) шведы собрались бросить на отдельно стоящую дивизию Репнина.

Кавалерии К. Г. Реншильда было поручено вклиниться в промежуток между дивизией А. И. Репнина и кавалерией Г. фон дер Гольца. Прямо на берег реки в ночь на 3 июля была скрытно выдвинута мощная 22-орудийная батарея полковника Рудольфа фон Бюнау. Севернее нее выставили 6 орудий для того чтобы разрушить коммуникации дивизии А. И. Репнина с правым флангом Б. П. Шереметева. Темнота ночи, туман и дождь скрыли от русских все эти приготовления шведского короля.

В 2:30 ночи 3 (14) июля 1708 г. шведы открыли массированный артиллерийский огонь по русским позициям. Под его прикрытием 9 эскадронов и королевские драбанты во главе с самим королем перешли вброд реку Вабич, с трудом преодолев её болотистые берега. При этом шведский король едва не погиб: его лошадь увязла в болоте, и шведы с трудом вытащили тонущего короля. Все попытки русских помешать переправе оказались безуспешны из-за плотного артобстрела шведов.

Благополучно проведя через болото еще и 5 пехотных полков, Карл XII в 4:30 лично повёл их в атаку на солдат А. И. Репнина, для которых атака с этой стороны стала полной неожиданностью. Внезапность нападения (на рассвете, под проливным дождем, в туман) и невозможность получить своевременно поддержку привели к тому, что неопытные солдаты Репнина, побросав 5—10 (данные разнятся) пушек, в беспорядке отступили к лесу, откуда открыли сильный ружейный огонь по врагу.

Когда стрельба стихла (русские слишком быстро расстреляли весь свой боезапас) шведы около 6:30 атаковали их полки в лесу и те побежали. В сражении погиб генерал-майор русской армии В. И. фон Швенден и еще несколько офицеров.

От полного разгрома русских спасла болотистая местность, затруднившая шведам преследование. Организовать его Карлу XII не удалось и остатки солдат Репнина отступили к Шклову. Тем временем кавалерия Реншильда сковала боем русскую кавалерию Г. фон дер Гольца. Однако Гольц, видя отступление солдат Репнина и боясь быть отрезанным от главных сил, все же, смог в полном порядке отойти к Могилёву. Шереметев не принял участия в сражении и, узнав о неудаче Репнин, боясь обхода с тыла, тоже ушел к Шклову.

…Между прочим, Карл XII очень высоко оценил свою очередную победу над русскими и приказал выбить медаль с надписью: «Побеждены леса, болота, оплоты и неприятель». Правда, он, конечно, не ведал, что головчинская победа стала его последней крупной победой в этой войне…

Русские в той битвы лишились 2 тыс. убитыми, 1.655 человек ранеными и пленными (либо даже больше?), 6—12 орудий, снаряжения и обоза. Шведам победа обошлась в 265 убитыми и 1.028 человек ранеными. Впрочем, есть и несколько иные данные о потерях, причем, для русских не столь крупные — от 1.600 до 1.700 чел., а у шведов — от 1.200 до 1.500 чел.

Причинами поражения русской армии стало сразу несколько факторов.

Во-первых, чрезмерная растянутость позиция по фронту в 7 верст, не соответствующая числу оборонявшихся. Во-вторых, она была исключительно пассивно-оборонительной. В-третьих, ее разделили на три части (правый фланг был отделён от центра болотом, а левый — слишком далеко), что не позволяло русским поддерживать друг друга. В-четвертых, Б. П. Шереметев не счел возможным поддержать А. И. Репнина, несмотря на то, что уже после 2:30 стало ясным намерение шведов напасть именно на Репнина. В-пятых, позиции Репнина располагались от р. Вабич на расстоянии больше ружейного выстрела, что не позволяло его солдатам поражать шведов огнём во время их переправы через реку. В-шестых, дивизия Репнина даже не пыталась их контратаковать. И, наконец, отступившие к лесу солдаты Репнина оказались сами по себе и быстро расстреляли все свои патроны.

Русская армия сумела оторваться от неприятеля и благополучно отступила за Днепр. 6 (17) июля 1708 г. Карл XII взял Могилёв и спокойно переправился на его левый берег.

Русское командование на военном совете в Шклове решило отвести армию к Горкам. Вскоре в лагерь русских войск из Санкт-Петербурга прибыл царь Пётр I. Генералы Г. фон дер Гольц, А. И. Репнин и И. И. Чамберс были отданы под суд.

Трибунал над фон дер Гольцем, где главенствовал генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев закончился ничем. Генерал-поручик И. И. Чамберс был лишён чинов, командирской должности и орд. Св. Андрея Первозванного, но приняв во внимание его прежнюю безупречную службу, через день или два ему было возвращено воинское звание.

А вот Репнина, которого судили под председательством А. Д. Меншикова, «за бесчестный уход от неприятеля» по началу приговорили к смерти, которую потом заменили разжалованием в солдаты, лишением начальства на дивизией и возмещением казне понесенных убытков (стоимость потерянных в бою «оружия, обозов и орудий») на сумму равную чуть ли не всему состоянию осуждённого. (Правда, через год после победы при Лесной, за проявленное мужество его восстановят в генеральском чине.) Дивизию Репнина принял генерал-лейтенант Самуил де Ренцель (фон Рентель) (? — 1710).

И наконец, рядовых солдат, раненых в спину, обвинили в бегстве и казнили: расстреливали или вешали. Считается, что эти воспитательные меры произвели большое впечатление на русскую армию.

Важно другое: эта неудача позволила Петру и его генералитету наглядно увидеть слабые места в своих войсках, суметь сделать правильные и быстрые выводы из этой неудачи и больше такое в ходе многолетней войны со шведами уже не повторялось. В то же время будь на месте Репнина более толковый военачальник, а Реншёльд со своей кавалерией не появился бы во время, то король со своими гренадерами остался бы вечно лежать в болотной жиже маленького, но вышедшего из берегов ручья Вабич.

А так, повторимся — «Капризная Девка Госпожа Удача» улыбнулась шведскому королю в последний раз: этот бой оказался его последним крупным успехом в войне с «московитами».

Шведскому королю открылся путь на Смоленск. До Москвы оставалось немногим более 350 верст. Действовать надо было мгновенно и решительно, но шведский король промедлил месяц в Могилеве и, возможно, упустил свой единственный шанс. Но, в то же время, местность была сильно разорена отступающими русскими, и, двигаясь дальше, шведский король мог оказаться без продовольствия и фуража.

После головчинской победы шведский король, переправился через Днепр, но дойдя до Черикова, неожиданно повернул на север к Мстиславлю. На ночлег он остановился на правом берегу, протекающей с запада на восток реки Чёрная Натопа, у деревни Молятичи. На левом берегу протекающей параллельно реки Белая Натопа, у села Доброе, расположились главные силы русской армии. Для прикрытия от корпуса А. Л. Левенхаупта, двигающегося с обозом от Риги на соединение с главными силами шведской армии, русские выдвинули к Горкам свою пехотную дивизию.

Именно у села Доброго стоялось 30 августа (10 сентября) 1708 г. сражение, в котором ни одна из сторон решительного успеха не добилась и, скорее, впервые в той кампании удача сопутствовала русским. (Поскольку это село было близ Молятичей, то в иностранной литературе эта битва известна, как сражение при Молятичах)

Тогда, из-за острой нехватки продовольствия, а также неблагоприятной местности (небольшие поляны, разделённые болотами) Карлу XII пришлось отказаться от сосредоточенного расположения. А ведь его, казалось, требовала близость противника (6—7 км). Правая колонна шведской армии (4 пехотных и 1 кавалерийский полк; по шведским данным всего до 5 тыс.; русские потом утверждали, что не менее 7—8 тыс.) под началом генерал-майоров Карла Густава Рооса (либо Рууса) (25.12.1655, Вестергётланд, Швеция — 1722, Або, Швеция) и Карла-Густава Кройца/Крейц, (25.1.1660, местечко Фалун — 12.3.1728, Стокгольм) расположилась в 3 км от главного лагеря. При этом перед фронтом колонны находилась плотина через р. Чёрная Натопа, а сама река поворачивала к северу.

Получив точные данные о расположении шведов и об опасном удалении корпуса Рооса от главных сил, Пётр I решил воспользоваться ситуацией и нанести ему поражение. Для нападения были подготовлены два отряда: генерал-майора князя М. М. Голицына (8 пехотных батальонов: Преображенский, Семёновский, Ингерманландский, Астраханский, Киевский, Нарвский, Шлюссельбургский и Гренадерский) и генерал-лейтенанта Г. К. Флуга (30 кав. эск.). Если первому предстояло атаковать противника с фронта, то второму следовало обойти его с левого фланга. К расположению шведов надлежало подойти ночью и на рассвете 10 сентября атаковать их.

Отряд Рооса расположился на тесной поляне, в особенно неудобном положении находилась конница, не имеющая возможности двигаться. Карл XII собирался было изменить дислокацию войск Рооса, но русские его опередили.

Как и планировалось ночью войска князя Голицына, с помощью проводника перейдя с большими затруднениями, «по груди в воде», обе реки, небольшой приток и ряд болот под прикрытием темноты, а также сторожевых частей, не подпускавших шведских разведчиков к плотине, незаметно подошли к противнику.

Дальнее боевое охранение шведами выставлено не было, а перебежчику не поверили («московиты» не посмеют напасть). Оставив 3 батальона для охранения моста через Чёрную Натопу на случай отступления, Голицын с остальными 5-ю батальонами в 6 утра под прикрытием сильнейшего тумана обрушился на сторожевой полк колонны Рооса, который ввиду наступившего утра уже собирался расходиться по палаткам. Внезапный огонь с убойной дистанции привел по началу королевских солдат в панику, но потом сказалась их отменная выучка и они смогли организовать оборону. Сыграло свою роль и опоздание к полю боя кавалерии Г. К. Флуга, увязшей в окрестных болотах. Лишь через три часа (!) рукопашного боя, шведы оказались сбиты с позиций.

В свою очередь, очень во время подоспела и шведская кавалерия во главе с самим Карлом XII и неизменным Маленьким Принцем, спасшая шведское воинство от окончательной гибели. Кроме того, получив донесение о прибытии шведских подкреплений, высланных Карлом XII на помощь Роосу, князь Голицын дальновидно отказался от преследования противника и спокойно отошёл за Чёрную Натопу.

И все же, шведские потери были значительными — (1.020 человек: ок. 300 убитыми и 700 ранеными) — достоверно известно, что убитых шведы хоронили три дня. Русские потери (по их данным) в том памятном бою составили 1.566 человек: 375 человек убитыми и 1191 ранеными.

…Правда, по другим данным, потери противников составили: русских — 200 убитыми и более тысячи ранеными; шведов от 1 до 2 тыс. убитыми и ранеными, к тому же, они лишились 6 знамён, 3 пушек…

Обе стороны заявили о своей победе: шведам удалось отбить нападение русских войск, русским — нанести поражение отряду К. Г. Рооса.

Не исключено, что на нерешительном для русской стороны исходе боя сказались следующие ключевые моменты: непродуманный состав русского отряда, когда в болотистой местности кавалерии было выделено больше, чем пехоты; и неправильное направление русской атаки со стороны села Доброе, поскольку Голицыну пришлось совершить две трудные переправы вброд, тогда как при атаке со стороны деревни Березка ниже слияния рек Чёрная и Белая Натопа пришлось бы переправляться только через Белую Натопу, по заранее построенному мосту.

И, тем не менее, М. М. Голицын показал себя умелым полководцем не только в бою с К. Г. Роосом, которому смог нанести поражение, но и тем, что очень вовремя вышел из боя (а это во все времена — очень сложный маневр!), чтобы избежать губительного для себя столкновения с главными силами Карла XII. Недаром Пётр за этот бой наградил Голицына орд. Св. апостола Андрея Первозванного.

В целом бой не отразился на общем ходе военных действий.

Однако он стал первой попыткой русских войск перейти в атаку против войск, возглавляемых самим шведским королём. Этот бой имел для молодой русской армии громадное моральное значение и, хотя бы отчасти, сгладил горечь поражения у Головчина. Русский царь после этой несомненной удачи под Добрым не мог отказать себе в удовольствии в словесной «филиппике»: бой под Добрым — «доброе» предзнаменование грядущего разгрома шведов.

В тоже время, рассказывали, что многие из шведского офицерства после этой неудачи начали задумываться о том, что же ждет их дальше. А наиболее прозорливые, как, например, Реншёльд (незадолго до русского похода получивший чин фельдмаршала), стали опасаться, что они уже никогда не возвратятся в Швецию живыми. Так или иначе, но они оказались правы: большинство из них на родину так и не вернулись; вернулся их король, но уже «голым королем» — без армии…

Тем не менее, русские продолжали с боями отступать.

Карл XII, преследуя русские войска, все больше уклонялся к югу от кратчайшей дороги на Москву через Смоленск. Пользуясь тем, что шведы проходили в сутки не более 6—7 верст, русский арьергард успевал оставлять противника без продовольствия и фуража.

…Кстати сказать, «оголожению» шведов в провианте и фураже в немалой степени способствовало и белорусское крестьянство, которое прятало хлеб (и др. съестные припасы), корм для лошадей в различных тайниках или зарывало в землю, убивало фуражиров. Правда, порой, шведы, уже наученные предыдущими кампаниями, все же ухитрялись находить «схроны». В тоже время проклятья местного населения сыпались и на русскую армию и «её червя» — А. Д. Меншикова, который «выедал» всё, что можно, где бы ни появлялся. Только в сентябре 1708 г. с целью лишения базы противника русская армия сожгла Витебск, Оршу, Дубровно, Горки, Дрибин и Могилёв…

В армии шведского короля начался голод, а затем и болезни. Вдобавок погода испортилась: хлынули проливные дожди. От недоедания и простуды среди шведов начались массовые заболевания. Лекарств было мало. Больных лечили просто: водкой от простуды и чесноком от цинги. Но это не всегда помогало. Среди шведских солдат сложилась ироническая поговорка: «У нас три доктора: «Водка, Чеснок и… Смерть!» Число шведских могил вдоль пройденного ими пути вглубь России все возрастало и возрастало. В каждом селе они оставляли своих больных и раненных.

Армия таяла на глазах.

Вскоре Карла подстерегла очередная неудача в новой жаркой стычке с русским арьергардом, причем, он сам чудом не угодил в плен и даже чуть не погиб.

Это случилось во время движения шведов от Могилёва к Смоленску. 9 (20) сентября 1708 г. в спонтанно вспыхнувшему бою у деревни Раёвки в 70 км юго-западнее Смоленска

Карл XII все еще рассчитывал навязать русским генеральное сражение, в котором он смог бы разбить их и навязать выгодный ему мир. Однако неприятель умело избегал сражения, к тому же, выжигая всё на пути своего отступления вглубь своих по истине необъятных просторов и досаждая противнику внезапными конными стычками и мелкими диверсиями.

В основном столкновения происходили с иррегулярной русской конницей, постоянно державшей неприятеля в напряжении.

Вот и на этот раз генерал-майору Микашу из кавалерийского корпуса генерала Р. Х. Баура было приказано устроить врагу засаду в теснине, по которой должны были походить к переправе на Раевку шведские войска. Причем, атаку полагалась начать силами иррегулярной конницы (казаков и калмыков), а потом когда противник завязнет в стычке с ними пустить в дело из засады 12 регулярных эскадронов драгун Микаша.

Подходя к Раёвке, шведы заметили в отдалении какой-то русский отряд. Это была нерегулярная конница. Карл XII послал атаковать ее валахов и часть шведов. Но за казаками и калмыками оказались 1.300 всадников регулярной кавалерии, которые легко отбросили первый отряд, посланный Карлом. Опрокинутые всадники донесли королю, что натолкнулись вовсе не на обычно рыскавшую вокруг иррегулярную конницу, а на большой отряд регулярной кавалерии русских из корпуса генерала Баура.

Ничего не разведав и, как всегда пренебрежительно отнесшись к русским, король взял с собой один из своих лучших кавалерийских полков (Остготландский, правда уже изрядно потрепанный в предыдущих конных стычках) и помчался на неприятеля. Однако, тот вовсе не обратился в бегство при виде самого шведского короля, а сам кинулся вперед в бой. Карл лично руководил своими кавалеристами и отчаянно рубился как простой драгун. Но пользуясь своим несомненным численным перевесом, русская кавалерия быстро полностью окружила Остготландский полк. В безжалостной рубке королевская охрана была полностью перебита. Карл XII непременно был бы убит или взят в плен. Только благодаря своей не бросавшейся в глаза простой форме, в которую он всегда облачался, и густым клубам пыли от вольтижерства большой массы всадников Карл XII поначалу оставался неузнанным. Почти весь эскадрон, во главе которого находился Карл, был изрублен без остатка.

По началу короля спас взвод шведской кавалерии, прискакавший на выручку своим. Но и он почти тут же был весь перебит русскими. Вскоре под королем пала лошадь, и ему пришлось сражаться уже в пешем строю: от русских сабель его спасало лишь феноменальное владение шпагами в обеих руках, но не от пуль! Затем Карл XII вскочил на лошадь убитого адъютанта и продолжал отбиваться от русских драгун уже верхом.

…Кстати, в жарком деле под Раевкой участвовал и Пётр I, причем, весьма близко от своего шведского «кузена», но сойтись в ближнем бою им не довелось! Очевидно, Провидению это было не угодно…

Вокруг короля оставалось всего пять драбантов, когда к шведам подоспело очередное подкрепление. Примчавшийся во главе подмоги генерал-адъютант Туре Хорд был убит наповал, другой генерал-адъютант Русеншерна — смертельно ранен. Только прискакавший Смоландский полк полковника Юхана Валентина фон Дальдорфа (? — 1715) спас Карла и бывшего при нём Маленького Принца Вюртембергского — спина к спине рубившихся с русскими. После жаркого 2-часового боя стороны прекратили сражаться и покинули поле кровавой рубки. Регулярная кавалерия русских не преследовала ретировавшихся шведов: этим занялись более легоконные казаки, которые на полном скаку своими пиками доставали врага в спину.

Русские ускакали к деревне Кадино, а шведы — к Раёвке. Сражение у Раёвки обошлось шведам 1—1.5 тыс. всадников; русским — всего лишь 375 убитыми и пропавшими без вести.

…Кстати сказать, лихая рубка короля у Раёвки имела политические последствия. Всем было ясно, что абсолютно ничем не мотивированное приключение у Раевки, стоившее жизни двум почти целиком истреблённым шведским эскадронам (!) и двум генерал-адъютантам (!), может в любой день повториться. А значит русская пуля, сабля или штык непременно найдут неблагоразумного и крайне воинственного монарха, причем, холостого и не имеющего наследников. В Стокгольме озадачились вопросом о необходимости иметь наготове в случае вполне возможной смерти их безрассудного короля-«бёрсерка» регента. Стал обсуждаться вопрос о регентстве Хедвиги-Софии, вдовствующей герцогини Гольштейн-Готторффской (Готторпской)…

После боя у Раёвки русская армия отошла к Смоленску.

11 сентября Карл подошел к Татарску.

Это был самый северный пункт, которого он достиг в русском походе. Позиции русских здесь были очень сильны: они стояли на высотах, с фронта подступ к ним был невозможен из-за болота. Обойти с фланга тоже не представлялось возможным. Шведский король остановился в селе Стариши (Старыши) (отсюда до Смоленска, между прочим, было не более 2-3-х переходов!) в сомнении — как поступить?

Карл XII окончательно оставил мысль идти на Москву через Смоленск. Теперь он окончательно осознал, что на этом пути он не найдет продовольствия.

…Между прочим, понимая, что в русском походе — в первую очередь — будут большие проблемы с продовольствием и фуражом, шведский король еще летом — в начале июля — приказал рижскому генерал-губернатору генералу Лёвенхаупту доставить в его армию 3-х месячный запас продовольствия под охраной своего корпуса, который, в свою очередь, должен был пополнить армию короля…

Едва ли не впервые за свою удачную полководческую жизнь этот Баловень Судьбы решил созвать военный совет, на котором перед собравшимся генералитетом [фельдмаршал К. Г. Рёншильд, 1-й министр короля Карл Пипер (29.7.1647, Стокгольм, Швеция — 29.5.1716, Шлиссельбург, Россия), генерал-майор Юхан-Август Мейерфельдт-старший (1664, Оберпален, Лифляндия — 9.11.1749, Сёвде, ШёбуСконе, Швеция) и др. видные военачальники], был поставлен один единственный вопрос: «Куда идти дальше?!» Ждать Лёвенхаупта в Старишах не было никакой возможности: в кругом выжженных на многие версты деревнях нечего было есть. (На протяжении всего русского похода густые столбы дыма постоянно опоясывали со всех сторон шведское воинство!) По всему получалось, что Петр I своей тактикой пассивного сопротивления, изматывания противника в ежедневных мелких стычках и уклонения от решительного сражения выиграл этот этап войны вчистую.

И никакими средствами и мерами достать русских было невозможно.

Большинство во главе с генерал-квартирмейстером, начальником штаба Акселем Гилленкроком (Юлленкруком, Юлленкроком; 2.8.1664/16.8.1665, Турку, Або, Швеция — 17.9.1730, поместье Свенсторп близ Мальмё, Швеция) и первым министром Пипером (наиболее трезвомыслящим человеком в ближайшем окружении Карла) проголосовало за немедленный отход назад за Днепр, к Могилеву, чтобы дождаться там подхода Левенхаупта. Только соединившись с ним, следовало, по их мнению, пойти на юг к украинскому гетману Мазепе. При обсуждении этого варианта фельдмаршал К. Г. Реншильд заметил Юлленкругу: «Король не согласится на это. Неприятель стоял там на квартирах всю зиму, даже до июня, следовательно или мало, или вовсе не найдем ни провианта, ни фуража…». А Пипер еще и уточнил: «Король не воротится за Днепр. Он почтет это посрамлением…»

Меньшинство с Реншёльдом предлагало сразу двинуться на богатую хлебом Украину, чтобы привести в порядок потрепанное в боях и изголодавшееся войско.

Но решал все Карл, а для него — ярого приверженца сугубо наступательного характера ведения войны — такой поворот событий означал бы ретираду. Идти навстречу с Левенхауптом было невозможно, так как доподлинно было не известно — каким путем тот двинется или, уже двинулся на соединение с главными силами своего короля!?

…Кстати сказать, Левенхаупт по целому ряду причин явно не торопился навстречу со своим королем, простаивая то в ожидании драгунского полка Шлиппенбаха, то из-за починки фур и телег, то по причине падежа обозных лошадей и их нехватки. К тому же все королевские гонцы с приказами поторопиться перехватывались петровскими казаками и калмыками…

Стоять на месте шведская армия больше не могла из-за начавшегося голода. Стремясь вырваться на оперативный простор (быстрота — одна из основ его полководческого кредо), дабы не дать русским «оголодить» очередной благодатный край и продиктовать им свои условия, король, решил прорваться к Москве через Калужское направление. Если не получится, то идти на Украину и тогда Левенхаупту придется догонять армию на марше. Тем более, что ее гетман Иван Степанович Мазе́па (Мазепа-Колединский; 20.3.1639, село Мазепинцы под Белой Церковью, Речь Посполитая — 21.10./2.11. 1709, Бендеры, Османская империя) обещал снабдить шведов всем необходимым и поставить под его знамена 30—50 тыс. казаков.

…Между прочим, по мнению шведских историков, слишком быстрый уход королевской армии из Татарска, вызванный отсутствием возможностей прокормить армию, так и не дождавшейся обоза Левенхаупта, повлек за собой череду новых роковых ошибок и неудач Карла XII. На самом деле не надо было «лезть в воду — не зная броду». Слишком много факторов он не учел, вступая на русскую землю, в первую очередь, все нюансы русской действительности…

14 сентября вперед был двинут отборный 3-тысячный авангард шведов (2 тыс. пехоты при поддержке тысячи кавалеристов и 6 орудий) под началом исполнительного и педантичного генерал-майора Андерса Лагеркруны (ок.1664 — 7.1.1739, Стокгольм) — больше бахвала, чем настоящего вояки. Все другие кандидатуры на эту роль король на военном совете в Татарске — Спарре, Рууса, Мейерфельта, Кройца и еще не подошедшего Вольмара Антона фон Шлиппенбаха (23.2.1653, Ливония — 27.3.1721, Москва) отмел напрочь. Карл поставил ему нелегкую задачу: занять города Почеп и Мглин для похода на Москву через Калугу.

Но шведский авангард не справился с поставленной целью. Он сбился с дороги (польстился на более короткий путь по просеке?) и вместо Мглина вышел к Стародубу.

Следовавший за своим авангардом Карл XII обнаружил промах Лагеркруны. Брошенная им сквозь зубы фраза про дурака, которому дали свободу, не сулила ничего хорошего «самому пунктуальному и исполнительному» шведскому генералу. Форсированным маршем с главными силами шведский король устремился к Мглину. Гвардейские гренадеры шли по труднопроходимой, лесистой местности, почти без дорог; привалы были предельно укороченные, шли даже в ночь; реку Беседь взяли сходу в брод по шею в воде; прошли за два дня 85 км…, но опоздали.

Петровские солдаты оказались быстрее.

Игравший «черными», русский царь научился предугадывать ходы своего «брата Карлуса» на несколько ходов вперед. Узнав об изменении направления движения армии шведского короля, Петр тут же отправил кавалерийские отряды генералов Гольца и Николая Юсторовича Инфлента (Инфлянт, Ифлянт, Ифлант) (? — 1709 г.) устраивать на пути шведов засеки и превращать близлежащую местность в пустыню.

В Мглине шведов встретил русский гарнизон, готовый к обороне до подхода основных сил русской армии. Такая же ситуация ожидала шведов и в Почепе: здесь уже крепко окопался Шереметев. Русский царь во время и очень умело сделал ответный выпад — в фехтовании это называется рипостом. Калужская дорога на Москву оказалась надежно перекрыта, а все вокруг разорено.

Оставался один путь — на Украину, где еще можно было найти достаточное количество припасов. Тем более, что Пипер уточнил: «… я думаю, что русские не осмелятся жечь всё, как жгут теперь, и что казаки перейдут к нам».

К тому же, 1 октября в лагерь Карла добрался гонец, принесший ужасную новость о судьбе шедшего на соединение со своим королем обоза Левенхаупта…

Глава 9. Лесная и… не только она одна — «матерь Полтавской победы»!

В 1708 г. шведский губернатор Лифляндии генерал от инфантерии А. Л. Левенхаупт получил приказ Карла XII собрать войска из крепостных гарнизонов Лифляндии и Курляндии и идти на соединение с главной армией короля, который готовился вторгнуться в пределы Русского Царства.

Согласно современным данным, версия развития событий вокруг этого похода, завершившегося битвой при Лесной, которую в отечественной литературе принято считать судьбоносной для всего хода Северной войны, «звучит» примерно так…

<<…22 сентября (3 октября) 1708 г. «Прибалтийский корпус» Левенхаупта [примерно с 7—8 (?) тыс. повозок и 16—17 орудиями] переправился через Днепр у Шклова и направился к Пропойску.

Его численность до сих пор вызывает острые споры.

Так, В. А. Артамонов в своем труде «Заря Полтавской победы — битва при Лесной» не исключает, что 16 тыс. — это штатная численность корпуса. Более 3.500 чел. из него было оставлено гарнизонами в Прибалтике, а реально в строю могло находиться 12.950 чел.: 8.050 пех. и 4.900 кавал. (ок. 2 тыс. рейтар), включая почти 3 тыс. драгун.

Поворот Карла XII к югу удалял его от корпуса Левенхаупта, чем и решил воспользоваться Пётр I. Послав основные силы русской армии Б. П. Шереметева преследовать Карла XII, Пётр I, предполагая, что у Левенхаупта не более 8 тыс., готовил против него корволант («Korps Volant» — по-франц. «летучий корпус») А. Д. Меншикова — немногим более 12 тыс.: 7.197 чел. кавал., и 5.149 чел. пехоты, для ускорения марша посаженной на коней.

Обманутый ложными сведениями то ли от проводника, то ли от засланного Левенхауптом «провокатора-дезинформатора» о направления движения противника, Пётр I направился было к Днепру. 23 сентября конный отряд полковника Ф.Г.Чекина переправился через Днепр у Копыси и сообщил царю, который был примерно в 50 км от Шклова, что враг уже уходит на юг от этого населенного пункта. Драгунский полковник (позже генерал-адъютант) Шульц успел напасть в Шклове на отставших неприятелей и отбил несколько фургонов с провиантом. Хотя кратчайшим к Сожу и Карлу XII был бы путь через Чаусы на Чериков, но, боясь встречи с русскими, шведский военачальник повел обоз на Пропойск, «прижимаясь» к Днепру. На тогдашних несовершенных картах-схемах 100-километровый путь от Шклова до Пропойска выглядел не длиннее 60 км. Четыре громоздких военно-транспортных колонны двигались по широким полям Заднепровья в пределах видимости друг друга.

Узнав о переправе шведского корпуса у Шклова и его продвижении к Пропойску, русский царь бросился ему вслед со своим «корволантом». Арьергард шведов настигли только 25 сентября (6 октября) 1708 г. На следующий день Левенхаупт, отправив вперёд обоз, отразил русские атаки и переправился через р. Реста, где пробыл до ночи 27 сентября.

Потом шведский полководец сосредоточился у деревни Лесная (ныне в Славгородском районе Могилёвской области). Откуда он предпочел послать особо ценную часть обоза с охраной в 3—4 тыс. (данные разнятся) солдат (2 бат. пех., 3 полка и 1 эск. кавал.) к Пропойску. Уже потом — на 2-м этапе битвы у Лесной — часть этих войск присоединится к оставшимся у Лесной главным силам и поможет их остаткам оторваться от русских.

Таким образом, по началу в сражении при Лесной Левенхаупт мог рассчитывать (по разным оценкам) примерно на 7—9 тыс. чел.

…Между прочим, только после первой стычки с противником 26 сентября Пётр I, от захваченного в плен в перелеске шведского генерал-адъютанта Кнорринга, получил сведения о силе отряда Левенгаупта в так называемые «15—16 тысяч», т.е. речь могла идти о штатной численности «прибалтийского корпуса», а не о его реальном состоянии. На войне так бывает сплошь и рядом: дезинформация — чуть ли не важнейшее из всех видов оружия…

На военном совете корволанта 26 сентября было решено послать за корпусом генерал-поручика Р. Х. Баура, стоявшего в Кричеве, и ждать его 2 дня. А когда срок истечет — атаковать шведов всеми наличными силами. Для разрушения переправ через р. Сож в районе Пропойска были посланы 700 драгун бригадира Фастмана. Двигаться наперерез Левенхаупту было приказано и 16 пех. бат. (ок. 6 тыс. чел.) генерал-майора Н. Г. фон Вердена, стоявших в Моготово южнее Смоленска. Правда, он был слишком далеко и его пехота, то ли так и не успела к месту сражения, то ли пришла уже когда все заканчивалось. Так или иначе, но за опоздание к бою фон Верден был лишён командования.

Весь день 28 сентября (9 октября) 1708 г. оставшиеся части корпуса Левенхаупта готовились к переправе через речку Леснянку. Зная о том, что им дышат в затылок русские, шведы основательно укрепились на высотах у деревни: шесть батальонов заняли передовую позицию, остальные — главную, впереди Лесной, тылом к реке Леснянка. Шведский полководец решил отражать русских пока не придет известие, что обоз уже переправлен. У него под началом были очень опытные вояки — генерал-майор кавалерии В. А. Шлиппенбах и генерал-майор пехоты Берндт Отто Стакельберг (Штакельберг) — Старший (14.5.1662, Ревель, Шведская Эстляндия — 29.8.1734, Турку, Шведская Финляндия).

Тем временем, корволант выдвигался к месту предполагаемой битвы двумя колоннами (А. Д. Меншикова и самого царя) по лесным дорогам. Для того, чтобы все русские полки могли спокойно выйти из леса и без потерь построиться для боя, выскочившему на поле перед Лесной первым Невскому (Нарвскому?; сведения разнятся) драгунскому полку полковника Кемпбелла пришлось атаковать противника с ходу, в конном строю. Вымуштрованные шведы всё-таки успели построиться в каре и отбить лихую атаку. А ведь в ней русские потеряли более половины своего состава: из 604 всадников оказалось убито и ранено 338! На помощь понесшему столь внушительные потери полку Кемпбелла быстро выдвинулась русская гвардейская бригада генерал-майора Голицына Михаила Михайловича-старшего [1 (11) ноября 1675, Москва — 10 (21) декабря 1730]. Она сбила шведов с передовой позиции и те отошли к основной линии.

Под прикрытием этого боя весь петровский корволант успел благополучно выйти из леса на широкое поле и примерно в 1 км от шведов начать строиться в боевой порядок.

В центре встали ударные гвардейские силы М. М. Голицына (Семёновский и Преображенский полки) и 2 батальона Ингерманландского полка. Справа — кавалерия генерал-майоров Шаумбурга и Штольца под общим началом генерал-поручика принца Гессен-Дармштадтского. Слева — кавалерия генерал-поручика Г. К. Флуга (Пфлуга) и генерал-майора Бема. Общее командование левым флангом было поручено генерал-поручику артиллерии Якову Вилимовичу Брюсу (Джеймсу Дэниэлю Брюсу) [1670, Москва — 19.4 (30.4.) 1735, усадьба Глинки, Московская провинция].

Во второй линии построились шесть драгунских полков с Астраханским и оставшейся частью Ингерманландского пехотными полками. «Краеугольным камнем» русских (их стержнем) служили гренадеры гвардейских полков и Ростовский драгунский полк, которых озадаченные таким числом неприятелей шведы приняли за их третью линию.

Правда, по другим сведениям на первом этапе сражения у русских могли оказаться под рукой следующие силы: 10 полков драгун (7.792 чел.) и 3 полка посаженной на коней пехоты, в т.ч. 2 гвардейских (4.830 чел.), а также 1 батальон Астраханского полка при 30 пушках.

Так или иначе, но к началу сражения общая численность русских войск могла насчитывать 12.622 чел., без учета тысяч иррегулярной калмыцко-казацкой конницы. Тогда как шведы (повторимся) были в состоянии противопоставить им поначалу от 7 до 9 тыс. (данные разнятся).

…Кстати сказать, изначально на поле боя могло присутствовать немалое количество (до 10 тыс. чел.!?) русской иррегулярной лёгкой конницы (чуть ли не 5—6 тыс. казаков и 4—5 тыс. калмыков?), но ее использование в правильном сражении с классическим построением войск не имело смысла. Такая конница хороша в разведке, боевом охранении, внезапных налетах на обозы и коммуникации, создании мобильной «кавалерийской завесы» при маневрировании, прикрытии ретирады или преследовании, но не более того…

Сражение началось ок. 13 часов и с небольшим перерывом продолжалось до 19 часов вечера. Не единожды русские атаковали, переходя от стрельбы к рукопашному бою, но без особого успеха: шведы крепко держали свои позиции — Левенхаупт во время подкреплял свою оборону в проблемных местах. В середине дня противники настолько обессилили, что солдаты попадали на землю на расстоянии 200—300 шагов друг от друга и пару часов отдыхали прямо на поле боя. При этом, если русские ожидали подхода отряда Р. Х. Баура, то шведы очень рассчитывали на возврат своего авангарда, ушедшего с обозом к переправе через речку Леснянку.

Подкрепление к русским пришло раньше: к 17.00 на поле боя выскочили 8 драгунских полков (4.976 чел.?) генерала Баура.

Получив долгожданную кавалерийскую поддержку, русские, чьи силы могли возрасти (с учетом уже убитых и раненных!?) до чуть ли не до 15 тыс. (?) бойцов, снова перешли в атаку и загнали шведов к самой деревне и остаткам обоза. Драгуны Баура обошли шведов с фланга и захватили мост через Леснянку, отрезав Левенхаупту путь к отступлению. Шведы оборонялись, используя деревню и обозные повозки как укреплённый лагерь. В то время очень кстати вернулась часть шведского авангарда (3 тыс.?), ранее ушедшего было вперед к Пропойску с частью обоза. Это могло увеличить силы Левенхаупта — с учётом уже понесенных в первой фазе боя потерь — примерно до 9—10 тыс.? Именно с помощью этих вернувшихся авангардных сил Левенхаупт сумел отбить назад мост через речку.

К 19 часам стало смеркаться. Погода испортилась — пошёл дождь со снегом. Русские прекратили свои атаки, но Пётр I приказал вывести на прямую наводку всю свою численно превосходившую вражескую артиллерию и начать обстреливать шведов. Они принялись отвечать и артиллерийская дуэль продолжалась уже в темноте до 20 часов вечера.

Левенхаупт понял, что не сможет спасти весь обоз — с тяжелогружёными повозками его войска не смогли бы оторваться от преследования. Поэтому ночью шведы отступили, бросив половину обоза (3 тыс. фур), артиллерию и всех своих тяжелораненых. Для маскировки ретирады они разожгли в лагере бивуачные костры, а сами благополучно переправились через Леснянку. Правда, при этом много шведов предпочло дезертировать.

Только утром, обнаружив бегство шведов, Пётр I послал им вдогонку конный отряд генерал-поручика Г. К. Флуга. Тот догнал Левенхаупта уже у Пропойска, где переправа была заранее уничтожена русскими. Пришлось бросить ранее переправленную через Леснянку часть обоза (почти 4 тыс. повозок) и переправляться через р. Сож у деревни Глинка налегке — лишь с личным оружием. Остатки корпуса Левенхаупта ускоренным маршем ушли к главным силам Карла XII.

Долгое время (по русским данным), считалось, что потери шведов у Лесной составили 8 тыс. убитыми и ранеными и около тысячи пленными. В тоже время современные исследователи склоняются к тому, что шведские потери могли быть на порядок ниже. Так, В. Артамонов подсчитал, что если из вышедшего в поход шведского корпуса численностью 12.950 чел. — 877 попало в плен, 1,5 тыс. чел., все же, смогли через всё Великое княжество Литовское вернуться в Лифляндию — а 6,7 тыс. (или 6.503 чел. по ведомости шведских главных сил о принятии на довольствие) Левенхаупт смог-таки привести своему королю, то, значит за все время преследования корпуса Левенхаупта, его боев и последовавшей ретирады потери шведов составили 3.873 человек. Кроме того, шведы лишились огромного обоза с трёхмесячным запасом продовольствия, 16 пушек и боеприпасов для армии Карла XII, а также 44 знамени и штандарта.

Точные потери русских войск неизвестны: по самым минимальным оценкам — 1.111 убитых и 2.856 раненых. Особо много жертв пришлось на гвардейские пехотные и некоторые драгунские полки (в частности, Невский/Нарвский лишившийся 56% своего состава). А кое-кто в обще склонен поднимать возможное число русских потерь на порядок выше! Дело в том, что только в 3 главных пехотных полках «корволанта» — двух гвардейских (у семеновцев, половина состава!) и Ингерманландском — было убито и ранено 3.174 чел. и это, не считая, неизвестных точных потерь присоединённого батальона Астраханского пехотного полка.

Нам неизвестны потери значительной части драгунских полков, других сил русской пехоты и иррегулярных частей кавалерии. Исходя из того, что сражение продолжалось фактически весь день и было крайне ожесточённым, можно говорить об оценке общих потерь российских войск до 6 тыс. чел. или даже (?) больше. Дело в том, что по воспоминаниям очевидцев на местах обоих этапов боя русские и шведские трупы лежали столь густо, что под ними часто не было видно травы. В мемуарах участников событий эпохи Петра I даже с российской стороны также неоднократно отмечается не только блистательность победы, но упорный и кровавый характер сражения, что позволяет говорить о реальных потерях, все же, больших, чем потом было заявлено.

Впрочем, историю пишут победители, а их, как правило, не судят.

В российском генералитете смертельную рану получил генерал-поручик русской кавалерии принц Гессен-Дармштадтский. Тяжелое ранение было нанесено генерал-поручику кавалерии Р. Х. Бауру: пуля вошла в рот и вышла через шею со стороны затылка. У него отнялась рука и нога и его замертво вытащили из боя. До 30 сентября он пребывал в беспамятстве. На лечение ушло немало времени, однако под Полтавой он уже был в строю.

Победа русских при Лесной была несомненной.

Правда, этому в немалой степени поспособствовал один весьма существенный фактор: не только некоторое (вышеупомянутое) их численное превосходство во второй фазе боя, но и безусловное качественное превосходство. Ведь в войсках Левенхаупта не было ни одного шведского гвардейского или просто элитного полка (каковым, например, считался Далекарлийский пехотный полк). Большинство полков было укомплектовано не шведами, а финнами и карелами Шведской Финляндии, лифляндскими немцами и эстами Прибалтики, славянами и ижорцами бывшей Шведской Ингерманландии. Помимо того в составе шведских сил встречались и поляки (союзный контингент Станислава Лещинского) и наёмники из германских земель.

А вот у Пётра I для «охоты» на Левенхаупта были привлечены лучшие силы: гвардейские полки пехоты (Преображенский и Семёновский), почти равный им по статусу Ингерманландский («лейб-гвардия Меншикова») и отборные драгунские полки (в частности Нарвский/Невский, Нижегородский, Владимирский и др.).

В то же время принято считать большим недочетом русского командования недостаток в летучем корпусе артиллерии (всего лишь 30 орудий) и её малый калибр. Артиллерия из корпуса Баура, находившегося достаточно далеко, как и большинство его пехоты — в отличие от кавалерии, так и не успели вовремя подойти к месту сражения. Это сделало баталию более долгой и более кровопролитной для войск Петра I и позволило шведам более или менее успешно ретироваться в свой вагенбург и укрепиться там. Русские не решилась его атаковать без сильной артиллерийской поддержки, что привело бы к большим потерям с их стороны и это позволило шведам в относительном порядке отступить к главным силам Карла XII.

Правда, стратегическая задача перехвата огромного провиантского обоза была выполнена русскими полностью: из 7—8 тыс. фур более 4 тыс. возов осталось у Лесной, еще 3 тыс. повозок было брошено у Пропойска, а большая часть из оставшихся была потеряна шведами в ходе дальнейшей ретирады. Главные шведские силы после прихода остатков «прибалтийского корпуса» (6.500—6.700 чел.), не доставивших никаких так нужных армии Карла XII грузов, были вынуждены кардинально менять свои стратегические планы.

И все же, окружить и полностью уничтожить корпуса Левенхаупта петровскому корволанту так и не удалось. Шведский полководец ухитрился прорвать стратегическое окружение и, хоть и половинными силами, но вышел на соединение с главной армией шведов, правда, повторимся, без столь необходимого обоза с провиантом и боеприпасами.

И наконец, одним из последствий битвы при Лесной стала капитуляция остатков разбитой при Полтаве шведской армии под Переволочной. Памятуя о том, что Левенхаупт, все же, смог прорваться-ретироваться из-под Лесной к главным силам, Карл XII назначил именно его командовать всем тем, что осталось у него после полтавского поражения в надежде, что только этот полководец сможет успешно довести оставшиеся части до союзного Швеции в качестве турецкого вассала Крымского ханства. Однако он просчитался: после Лесной Левенхаупт разочаровался в возможности победы в Северной войне (а также в своем короле?), а после Полтавы он и вовсе был сломлен морально. Левенхаупт не проявил должной твёрдости, по-видимому, изначально склоняясь не к продолжению борьбы, а к сдаче, что позволило шведской армии после отъезда короля за Днепр быстро и без потерь капитулировать перед численно уступавшими ей силами петровского фаворита Меншикова. Но все это будет потом…>>

В тоже время, опираясь на данные одного из наиболее известных исследователей Северной войны В. А. Артамонова, имеет смысл поподробнее остановиться на некоторых ключевых моментах всего случившегося во время похода Левенхаупта и его «прибалтийского» («курляндского») корпуса на соединение со своим королем…

<<…Лифляндский корпус рижского губернатора Левенхаупта с обозом, доверху нагруженным продовольствием и боеприпасами для шведской армии вышел из Риги на помощь Карлу XII еще 15 июля.

…Кстати повторимся, что его численность долгие годы была предметом жарких споров историков. По русским данным — он мог насчитывать ок. 16 тыс. человек, 16 пушек и чуть ли не 8 тыс. (?) фур. Если поверить, что повозок было именно столько, то общая длина обоза могла быть не менее 45 км. До последнего времени сами шведы склонялись к цифре в 14 тыс. чел., не исключая, впрочем, что он мог быть еще меньше: от 11.450 до 12.500 (7.500 пехотинцев и 5.000 драгун с кавалеристами) или даже (?) 13.500 человек (8.250 пехоты, 2.450 рейтар и 2.800 драгун). К тому же, это были отнюдь не отборные войска, а скорее, третьесортные воинские части: других шведский король в Лифляндии не держал. Не исключено, что расхождения возникли из-за того, что Левенхаупту пришлось посадить за вожжи около 1.500 строевых солдат. Впрочем, вопрос еще не закрыт…

Шедший не просто плохими, а отвратительными дорогами шведский корпус продвигался крайне медленно — по сути дела черепашьим шагом (за месяц он прошел только 230 км). Сказались бездорожье, дождливая погода и плохое качество лошадей-тяжеловозов, с трудом волочивших перегруженные фуры.

…Между прочим, сам Левенхаупт не очень-то радовался данному ему королем отнюдь непростому заданию. Во-первых, ему толком не назначили места встречи; во-вторых, ему не дали обстоятельно подготовиться к передвижению по русскому бездорожью; и, наконец, его все время торопили…

Веривший в приметы, склонный к мистике «Профессор в мундире» не верил в успех экспедиции и «распустил вожжи»: дисциплина в отряде упала очень сильно, полки и батальоны двигались, как попало, и со стороны корпус был похож на цыганский кочевой табор, а не на воинскую колонну. Поскольку самим солдатам нельзя было пользоваться перевозимым ими запасом провизии (это был неприкосновенный запас для всей шведской армии), то среди них возникло мародерство — они рыскали по округам в поисках еды и фуража. Повозки ползли вперед медленно.

До шведского лагеря в Старишах оставалось около (или всего лишь?) 100 км пути или пять солдатских переходов.

Когда до Петра дошли сведения о продвижении колонны Левенхаупта, то он решил ни в коем случае не допустить встречи рижского губернатора с королем.

Выставив Шереметева против Карла XII, Петр лично повел часть армии — корволант — «летучий» корпус русской армии против сил Левенхаупта, которые он по началу оценивал всего в 8 тыс. чел. У него самого под началом оказались Преображенский, Семеновский и Ингерманландские полки вместе с батальоном Астраханского полка, для быстроты посаженные на лошадей и 10 драгунских полков с 30-тью 2-3-х-фунтовыми орудиями, т.е. 4.830 пехотинцев при поддержке 6.795 кавалеристов — всего 11.625 человек, либо 12.941 или даже 12.950 (данные разнятся) тыс. солдат. Одновременно, царь послал приказ Ингерманландскому корпусу — коннице генерала Бауэра (4—5 тыс. человек) — идти на соединение с его корволантом.

…Кстати сказать, больше забирать сил у Шереметева для усиления корволанта после поражения у Головчина осторожный русский царь явно поостерегся. Тем более, что в те напряженные дни Пётр I не знал, куда направится король — к Днепру навстречу Левенхаупту, к р. Сож или Кричеву. Ведь в ту пору подготовленной армейской войсковой разведки, постоянного наблюдения, сети разъездов не было. При сборе информации о противнике упор делался на местных проводников, «языков», купцов, священников, и прочие… «элементы пониженной социальной ориентации/ответственности», которых использовали и для дезинформации. Часто пользовались услугами евреев, которые, занимаясь торговлей, хорошо знали дорожную сеть Белоруссии. Шведы засылали «простых мужиков для осмотрения» русских полков, предварительно взяв белорусских заложников и угрожая их убить, если «разведчики» не вернутся. Кроме того, царю могло показаться, что выделенных сил вполне достаточно для того чтобы расправиться «с этой шведской подвижной базой снабжения». Вполне возможно, что именно не достаточное численное превосходство корволанта над Левенхауптом могло позволить значительной части шведов после поражения при Лесной, все же, добраться до своего короля. Впрочем, это всего лишь рассуждения в тиши кабинета и спустя три века, а тогда все могло казаться несколько иначе. Более того, «после драки — кулаками не машут». Петр поступил так, как ему подсказывала логика момента и весь ход Северной войны: исключить с «братом Карлусом» риск до минимума…

Левенхаупт, зная о движении навстречу ему русских, пытался избежать сражения и ускользнуть от них на соединение со своим королем. Он делал все от него возможное, но его тяжелые фуры безнадежно вязли в осенней грязи, а из арьергарда уже поступали тревожные вести. Где-то — совсем рядом — передовые русские разъезды. Скоро они начнут наседать шведам на хвост. Сначала из-за нерасторопности русских войск Левенхаупт 19—21 сентября беспрепятственно переправился через Днепр в районе Шклова — Петр лишь 22 сентября оказался примерно в 50 км от Шклова. Стремясь ввести русских в заблуждение, шведский полководец послал в лагерь преследователей «перебежчика», который сообщил русскому царю, что обоз находится на правом берегу Днепра и пойдет в сторону Орши.

На самом деле, отправившись на Пропойск, Левенхаупт получал шанс оторваться от преследователей. Однако далеко ему уйти не удалось. Как только Петр понял, что его провели и теперь ему предстоит не преграждать путь шведской колонне, а догонять ее, он бросился за врагом.

Началась такая гонка, что до крови оказались натерты спины под седлами у части лошадей неумелыми ездоками-пехотинцами. За время преследования все кони сильно «притупели», только у преображенцев пало 90 лошадей и 188 оказалось сильно саднённых, которые надолго вышли из строя. Впрочем, «на войне — как на войне» и все «конские жертвы» оказались не напрасны: оторваться от погони Левенхаупту не посчастливилось.

Впервые преследователи замаячили на горизонте 23 сентября, когда шведский генерал целые сутки поджидал отставших. А с 24 сентября от с. Медведовка большой конный разъезд русских уже крепко «сел на хвост» шведскому арьергарду, состоявшему из 300 кавалеристов и 300 пехотинцев.

Поскольку утром 25 сентября большой конный отряд Меншикова и Флуга (Пфлуга) ухитрился застать врасплох шведский караул из 35 чел. и вырубить 15 солдат, то Левенхаупт приказал ускорить движение, а 26 сентября пройдя узкое и опасное дефиле у р. Белицы выслал вперёд весь обоз. В тот же день Меншиков направил от д. Войнилы к д. Новоселки полковника Круза с целью разведать подлинную численность врага, однако оказалось, что тот еще 25 сентября ушел к Волковичам.

Русская кавалерия кинулась вдогонку и в тот же день в поле у д. Сучицы драгуны Флуга настигли шведов. Поскольку драгуны были одни — посаженная на лошадей гвардейская пехота русских и артиллерия сильно отстали — то Левенхаупт остановил, двинувшийся было вперед, обоз. Большое открытое пространство давало шведам преимущество, позволяя развернуться полной боевой линией. Шведский полководец выставил свои численно превосходящие силы в правильном порядке: впереди кавалерия, а за ней две линии пехоты с пушками, которая двинулась вперед на противника, находившегося на возвышенности и пехотинцы с развёрнутыми знамёнами вышли в свободные промежутки конницы.

Не зная, каковы силы и планы неприятеля, Левенхаупт лично провел разведку. Убедившись, что численность противника невелика, он послал всю свою кавалерию в атаку с холодным оружием. Причем, сам поскакал на правом, а Стакельберг — на левом фланге. За конницей последовала пехота с пушками. Русские драгуны боя не приняли и в полном порядке ускакали в редкий кустарник. Перед ним шведский генерал остановил преследование, памятуя о категоричном приказе своего короля, запрещавшего вступать в крупные сражения.

В том «столкновении» 26 сентября авангарда русского корволанта с самим Левенхауптом, окончившимся «шведской победой», шведский полководец всего лишь «пуганул» передовой отряд, гнавшихся за ним русских. В тоже время они смогли придержать продвижение шведов почти на сутки. Кроме того, согласно шведским историкам после этой легкой «замятни» Левенхаупт неудачно выбрал проводника, который завел его на болотистые места, «куда пришлось постоянно высылать рабочих, чтобы прокладывать путь корпусу». А ведь дорога от Шклова и Могилёва на Пропойск шла вдоль правого берега Ресты, ни разу не пересекая ни эту реку, ни р. Проню, ни р. Сож. Однако громадный шведский транспорт («ведомый проводником») дважды бесцельно переправлялся через Ресту и, тем самым, терял бесценное время в попытке оторваться от русских. Более того, начались сплошные леса с засеками и болотами, узкий, на одну телегу путь становился трудно проходимым. (Белорусский историк В. К. Заремский сообщает, что на таких участках при встрече двух телег одну из них клали набок.) Становилось понятным, что оторваться от корволанта тяжёлому гужевому транспорту не удастся. Ускориться можно было бы, лишь бросив бывшие обузой маркитантские повозки и сократив офицерский багаж. Правда, Левенгаупт не решился на это, все еще пытаясь спасти весь обоз.

И наконец, и шведы и русские встревожились допросом захваченных ими пленных, преувеличивших силы своих корпусов.

26 сентября близ д. Горбовичи Петр I срочно созвал военный совет (своего фаворита А.Д.Меншикова, генерал-лейтенантов Я.В.Брюса, Г. Флуга, ландграфа Фридриха Гессен-Дармштадского и генерал-майоров М. М. Голицына, О. Р. Шаумбурга, Бема и Штольца), которому предстояло решить, как не дать Левенхаупту соединиться с его королем. То ли немедленно нападать своими силами на численно превосходящих (дезориентированный пленными Петр думал, что шведов больше, чем было на самом деле) шведов или ждать почти что пятитысячную дивизию Р. Х. Баура и пехотную дивизию Н.Г. фон Вердена (в 14 батальонах которого формально числилось 8.118 чел., но на самом деле было в строю 6.191 чел., 472 — больных и раненых и 658 чел. — в отлучках). Правда, последняя по состоянию дел на 21 сентября находилась на Большой Смоленской дороге в 4 милях от Смоленска.

Противник к этому моменту уже удалился от корволанта на 20 км и был в 23 км от р. Сожа. И Левенхаупт и Петр I ошибались, полагая, что за ней находилась зона военного контроля Карла XII. Они еще не знали, что армия короля уже удалилась на 140 км и с 24 сентября до 10 октября стояла у Костеничей и Мглина и ни одного шведского солдата за Сожем не было. Петр и его генералитет решили ждать Баура не больше двух дней и в любом случае напасть 28 сентября всеми теми силами, что будут в наличии: пусть даже меньшими, чем у врага. Получалось, что русский царь впервые за всю Северную войну рискнул вступить в бой с врагом без большого (желательно трехкратного!) численного превосходства в силах, правда, оговоримся, не с самим «братом Карлусом», а с его генералом, хотя и одним из самых опытных.

На тот момент Пётр I не был уверен, куда кинется Левенхаупт — к Черикову, Кричеву, Пропойску или Гомелю, но, все же, русский царь полагал, что скорее, к Пропойску. И хотя от него через Сож мостов не было, но там сходились дороги от Могилёва, Чаус, Черикова и две дороги от Быхова. Именно туда он приказал «лететь на крыльях», не оглядываясь на отставших, наперерез Левенхаупту, драгунам Баура и форсированными маршами идти пехоте фон Вердена.

Так, Петр готовился раздавить противника в клещах с севера и юга. Противники наперегонки спешили к городку на Соже, не подозревая, что кровавая сеча развернётся совсем в другом месте — у деревни (села?) Лесной. Несмотря на то, что в ней было не более двух десятков изб, а вокруг лишь болота с дремучими лесами, она не считалась глухоманью, поскольку стояла на перекрёстке путей в Пропойск (12 км), Кричев (ок. 55 км) и на прямом тракте в Могилёв (ок. 60 км).

…Кстати сказать, от д. Новосёлки до р. Сож (Восточная Белоруссия) все складывалось в пользу корволанта. Здесь, среди густых лесов и топей, было минимум три трудно проходимых места, где можно было перехватить и даже задержать шведов — у д. Долгие Мхи на р. Реста, у Лесной и у Пропойска…

27 сентября Петр сильно занервничал, полагая, что одолев еще 25 км, шведы в ночь с 27 на 28 сентября успеют подойти к Сожу, а ведь там по его предположениям (ложным!) мог быть и Карл со своими главными силами. Более того, генерал-майор Инфлянт без проверки переслал ему ложные сведения от пленников, показавших, что войска шведского короля якобы находятся от обоза Левенхаупта всего-навсего в трёх милях, что лишь усугубило беспокойство в русском стане. Немедленно корпусу Баура было приказано: несмотря на падеж загнанных коней и усталость людей в ночь с 27 на 28 сентября тут же соединиться у Пропойска с корволантом. С целью не выпустить неприятеля за Сож, Пётр I приказал все тому же Бауру выслать из его войск за левый берег этой реки тысячу драгун бригадира Фердинанда Фастмана, которым следовало окопаться напротив Пропойска. Со своей стороны он туда же послал 786 драгун Невского (Нарвского?) полка шотландца на русской службе полковника Кемпбелла, которому, чтобы не попасть под удар Левенхаупта, предстояло обогнать по левому берегу р. Ресты шведскую колонну, идущую к Лопатичам и Лесной по правому берегу этой реки.

…Между прочим, не исключено, что сообща драгуны Фастмана и Кемпбелла хотя бы на какое-то время могли быть задержать шведов до подхода всех сил петровского корволанта…

Быстрота и целеустремленность Баура вызывают восхищение: его кавалерийский корпус двигался со скоростью до 40 вёрст в день. Из-под Кричева он спешно выслал на Чаус под началом полковника Леонтьева 700 драгун с 400 казаками и стремительно провел своих всадников к р. Проне между деревнями Берёзовка и Улуки, собираясь перехватить врага у Пропойска. От левобережья Прони, из района Берёзовка — Рудня драгуны и казаки 27 сентября быстро проскакали 16-километровый путь до Пропойска, переплыли Сож. 27 сентября Бауру было велено, увеличить тысячу Фастмана у Пропойска на ещё 500 чел. Столь стремительное проведение всех этих маневров стало неприятной неожиданностью для неприятеля и уже 27 сентября участь Левенхаупта и всего его «прибалтийского воинства» оказалась под ударом. С самого утра того дня у д. Долгие Мхи перед заболоченным руслом Ресты авангард петровского корволанта попытался было «отсечь хвост» левенхауптского обоза.

Ему в это время пришлось очень долго идти вытянувшись в цепочку через длинную мельничную плотину, по которой могли двигаться только два человека в ряд или одна повозка.

Правда, боя на р. Ресте не получилось: шведы не допустили врага на опасную для себя дистанцию. Для того чтобы арьергард успел ретироваться, Хельсингский полк, Абосский батальон и 14 орудий под общим командованием Стакельберга открыли столь плотный огонь с противоположного высокого берега реки по передовому конному отряду погони, что русские драгуны оказались быстро рассеяны в разные стороны.

Справа от дамбы обгон шведов по топи тоже не удался. Они успели разрушить и плотину, и мост. Опасную переправу через Ресту Левенхаупт провел почти что образцово: врагу досталось всего лишь несколько маркитантских повозок.

Штурмовать без артиллерийской поддержки высокий противоположный берег через водную преграду под непрерывным огнем врага грозило русским очень тяжелыми потерями, точно так же как и бессмысленно было пытаться днем восстановить мост. Пришлось дожидаться подхода конной артиллерии. Только в 12 часов дня подоспели первые пять пушек, причем, они открыли столь интенсивный обстрел снизу вверх, что Стакельберг во избежание ненужных потерь приказал своим солдатам залечь.

На р. Реста, как до этого и у деревни Сучицы, корволант ещё не собрал всех своих сил и пока сапёры ночью наводили два моста, оставался на её левом берегу. Правда, противник успел уйти от него лишь на 5 км.

Вполне возможно, что пытаясь оторваться от навязчивой погони русских Левенхаупту следовало бы оставить на выгодном для обороны — высоком противоположном берегу — арьергард, отдав ему по-военному категоричный приказ: «Всем лечь, но врага не пропустить!». Однако он предпочел увести всё — обоз, скот, кавалерию и, последней, в арьергарде и уже вечером — пехоту. Правда, ради ускорения марша шведский полководец, приказал офицерам уменьшить вдвое личный багаж и ломать и жечь свои пустые повозки, однако некоторые, нарушая приказ, перебрасывали своё имущество на обозные фуры.

В тумане, предвещавшем дождь, колонна втянулась в лес и пошла к деревне… Лесная.

Пройдя 12 км за 9—10 часов к 16 часам 27 сентября передовые части шведов, их обоз и стада скота достигли небольших полей вокруг абсолютно пустой д. Лесной. Сильная усталость заставила их отказаться от продолжения марша и встать лагерем прямо посреди топей и лесов. Столь медленное продвижение шведов сдерживалось опережавшими казаками и калмыками, которые беспрерывно тревожили шведскую колонну с двух сторон. Причем, последние шведские отряды добрались до деревни лишь в первом-втором часу ночи 28 сентября.

Теперь уже можно было не беспокоиться, что Левенхаупт и его корпус успеют исчезнуть за Сожем.

…Между прочим, воюя, русские издревле устраивали засеки на своих южных и западных границах, о чем не преминул напомнить своему царю его фаворит Алексашка Меншиков, когда стало понятно, что «братец Карлус» собрался в поход против русского царя, причем, на его территории. Ещё в июле-августе 1708 г генералу Инфлянту было приказано завалить узкую дорогу к Пропойску на протяжении двух верст вековыми соснами, подрубленными на высоте человеческого роста, но, не до конца, т.е. так, чтобы они при повале не отделялись от пней, что затрудняло бы расчистку. Кроме того, завалить их следовало вершинами в сторону возможного продвижения противника. Инфлянт знал свое дело крепко и его солдаты завалили все, как полагалось…

Вот и пришлось для расчистки дальнейшего пути, Левенхаупту выслать отряд майора Хельсингского полка А.Ю. фон Герттена и генерал-квартирмейстер-лейтенанта Лифляндской армии Юхана Браска. Засека оказалась столь непроходима, что шведские солдаты решили не слишком утруждаться и доложить наверх, что по дороге уже можно… пройти. В общем, полностью дорогу до Пропойска шведские сапёры не осилили, а Левенхаупт не проверил (даже не выслал дежурного офицера) и… лесные баррикады фатально скажутся на перемещениях шведов во время и после битвы при Лесной.

После дела на мельничной дамбе у Риесты 27 сентября Пётру I доложили, что Невский (Нарвский?) полк Кемпбелла так и не успел перекрыть неприятелю дорогу за Сожей и он отозвал его к себе.

Напасть на корпус Левенхаупта с флангов через леса и болота было практически невозможно. Но оставалась возможность перекрыть выход на поля вокруг Пропойска всем 5-тысячным отрядом Баура, набросав вокруг фашинные завалы-укрепления, и хотя бы на какое-то время задержать шведов ложными выпадами с тыла до подхода солдат фон Вердена. Именно вместе с Бауром и Верденом русский царь рассчитывал не гоняться наперегонки по проселкам за шведами, а пользуясь численным превосходством полностью уничтожить весь корпус Левенхаупта и лишить «брата Карлуса» столь нужного ему войскового и продуктового подкрепления. Тем более, что 28 сентября Баур сообщил: он не станет заходить на врага спереди от Пропойска, а готов ударить по шведскому обозу у Лесной.

…Между прочим, фон Вердену на тот момент (полдень 28 сентября) до Лесной оставалось около 13 км и он мог прийти туда днём или вечером 29 числа: так и произошло, но сражение к этому времени уже завершилось…

В ночь перед сражением пошел сильный дождь и обе стороны ночевали в промозглой сырости и холоде. Русским было хуже: в отличие от шведов у них не было полотняных палаток. Последние подошедшие части корволанта устраивались под холодными осенними струями на поле скошенной ржи. Дремать им пришлось не более четырёх часов. Часть шведов забралась под крыши фур, другие — в стога соломы, лишь офицеры, очевидно, смогли разместиться в пустых избенках. Всё поле перед селом было сплошь забито войсками, фургонами и лошадьми. Кавалеристы коней не рассёдлывали. От каждого полка (даже от артиллеристов) были отряжены коноводы для офицерских лошадей, а также охрана для овец, коз и коров, которых загнали под деревья.

Самым уязвимым для шведов местом на пути к Пропойску оказался узкий на сваях и без перил мосток, переброшенный через заболоченное русло речки Леснянки за левым флангом шведского лагеря в нескольких сотнях метров от западной околицы д. Лесной. Это деревянное сооружение было рассчитано лишь на неторопливый проезд одной телеги. Если бы его захватили русские, то шведы оказывались бы в мешке. Мост подправили, но не расширили. Использовать кожаные понтоны на заросшем русле лесной речки было нельзя. Хотя за деревней было еще несколько мостков, правда — пешеходных. Из-за растительности встать в боевой порядок за перелеском, или за деревней вдоль правого берега Леснянки не получалось, да не позволило бы самим удобно атаковать.

Утром 28 сентября Пётр I приказал Фастману стоять на смерть за земляными укреплениями в местах возможной переправы у Сожа и «держать неприятеля до последнего человека под потерянием живота». Правда, казаки, смогли передать этот приказ лишь ночью 29 сентября, т.е. уже после битвы. Из-за болотистости драгуны и казаки Фастмана вынуждены были не копать траншеи, а засесть за фашинными валами.

Левехаупту могло показаться, что за Сожем — в предполагаемой «зоне контроля» главных сил шведского короля — русский корволант откажется от настойчивого преследования и у него было два варианта дальнейших действий.

Либо он, не задерживаясь у Лесной, постарается «на морально-волевом» усилии пройти оставшиеся до Сожа 12 км ночью с 27 на 28 сентября и, максимально быстро наведя понтоны, попытается оторваться от погони!? Либо, отправив с рассветом обоз, даст баталию у Лесной!? Поскольку усталость не позволяла продолжать марш ночью, а увести всю армию с обозом без боя уже было невозможно, то шведский полководец выбрал второй вариант развития событий.

Обоз был разделен. В 4 часа утра 28 сентября большая часть фур под охраной (то ли 3 тыс., то ли 4,5 тыс. солдат; данные разнятся) с максимальной скоростью, на которые были способны тяжелые повозки и обессилевшие упряжки, двинулись к переправе у Пропойска.

Поступив именно так, Левенхаупт совершил ошибку.

Скорее всего, ему надо было (по уже изложенной ниже веками применяемой тактической схеме) оставить арьергард для сдерживания русских с однозначным приказом «Стоять и умирать, но врага не пропустить!», т.е. пожертвовать им для спасения основной части своего воинства. Самому с большей частью отряда, напрягая все силы, немедленно уходить прочь. Более того, ему не следовало целый день ждать появления русских на позициях у деревни Долгий Мох. Ведь именно этого дня ему и не хватило для перехода через Сожу у Пропойска.

К тому же, отказавшись давать бой 26 сентября в хороших условиях у д. Сучицы, а 27 сентября — в более или менее сносных условиях у д. Долгие Мхи перед заболоченным руслом Ресты, шведам пришлось сражаться на стеснённой местности у Лесной.

…Между прочим, состояние войск противников могло разниться. Физическая усталость от погони у русских могла быть сильнее, но установка на обязательный разгром неприятеля была предпочтительней, чем стремление шведов уйти от преследователей и спасти обоз. К тому же, взвинченные тревогой и осознанием того, что «армия короля нас бросила» не повышали настрой не самого первоклассного по своему составу воинства Левенхаупта…

28 сентября 1708 г. на небольшой поляне (размером около одного квадратного километра) у деревни Лесной произошло многочасовое ожесточенное сражение: примерно с 13 и до 19 часов с перерывом между 15 и 17 часами. Как показали дальнейшие события, оно имело огромное значение для дальнейшего хода Северной войны.

С оставшимися у него в наличии 8.300 солдатами и 16 орудиями опытный вояка Левенхаупт быстро и умело занял оборону вдоль высот, окружавших Лесную. Перед вагенбургом из оставшихся повозок пехотные батальоны и кавалерийская бригада были выстроены в две линии. В первой линии стояли 2.800 пехотинцев, во второй — 3.500 пехотинцев и 2.000 кавалеристов. Шведский военачальник надеялся отбиться и обеспечить себе беспрепятственную переправу.

Но русский царь не стал дожидаться отряда Бауэра, хотя тот был уже на подходе. Вопреки им лично давно принятой доктрине ввязываться в крупную схватку только при наличии троекратного численного превосходства, Петр, все же, решил атаковать корпус Левенхаупта в лоб своими наличными силами. Окружавшие поле боя со всех сторон дремучие леса не позволяли противникам развернуть все свои силы. Причем, примерно до 16 часов ок. 10 тыс. русских противостояло что-то ок. 9 тыс. шведов.

…Кстати сказать, все «сведения» из зарубежной литературы о том, что Петр приказал позади своих войск выставить «заградотряды» из казаков и калмыков с приказом беспощадно рубить всех русских солдат отступивших-побежавших с поля боя, в отечественной литературе принято считать типичными «россказнями» о варварах-«московитах» и их ужасном царе-деспоте. Петр I, конечно, был горяч и скор на расправу со своими подданными (вспомним, стрелецкий бунт во время его заграничного вояжа, понудивший его раньше времени вернуться на родину!) и «на войне — как на войне», но своих солдат попросту не уничтожал, а лишь отправлял в бой на благо Отечества. Впрочем, «сколько людей — столько и мнений»…

Русская артиллерия первой открыла огонь из находившегося недалеко от деревни леса и заставила отступить шведские полки. Однако шведы столь резво контратаковали спешенных драгун Невского/Нарвского полка Кемпбелла, прикрывавших беспрепятственный выход других частей из леса на опушку, что даже захватили четыре пушки.

Наступил критический момент в сражении!

Продвижение шведов вперед смогло остановить лишь отчаянное сопротивление семеновцев, под началом участника еще Азовских походов Петра и будущего фельдмаршала, князя Голицына Михаил Михайловича-старшего — смело бросавшихся в штыковые контратаки, да густой лес, куда срочно отвели расстроенные передовые русские отряды, понесшие большие потери. Русские, получив небольшую передышку, спешно вновь строились в боевой порядок и готовились снова атаковать, но Левенхаупт наглядно показал, что он «не зря столько лет ел горький солдатский хлеб». Сначала он умело накрыл врага артиллерийским огнем, а потом тут же двинул в атаку 8 батальонов свежей второй линии при поддержке трех конных полков. В завязавшемся ожесточенном бою шведы имели преимущество перед русскими, которые так и не успели до конца развернуть все свои линии. Если бы не преображенцы, посланные в обход, то семеновцам Голицына пришлось бы совсем туго. Неожиданное появление петровских гвардейцев на левом фланге противника и несколько залпов почти в упор вызвали его замешательство, а затем и вовсе понудили его податься назад. Более того, преображенцы трижды кидались в штыки, но трижды их отбрасывали плотным огнем.

Кровавое противостояние длилось несколько часов.

Огонь был такой интенсивности, что все слилось в один сплошной гул. Солдаты четырежды опустошали и набивали свои патронташи. Ружейные кремни крошились и стирались до основания. Железные части ружей раскалялись так, что к ним нельзя было притронуться.

Противники пошли в штыки. Начался самый страшный вид боя — жуткий, рукопашный бой, в котором никто не хотел уступать: уже умирая, люди, грызли, душили друг друга. В ходе многочасового боя противники так устали, что в один момент просто повалились на землю на боевых позициях. Не в силах продолжать бой, они пару часов отдыхали неподалеку друг от друга. Петр не препятствовал этому, поскольку уже получил известие о скором подходе отряда Бауэра и собирался с его свежими силами снова обрушиться на уже порядком измотанного боем врага.

Выход долгожданной русской драгунской кавалерии Бауэра между 16 и 17 часами на правый фланг шведов усилил натиск на них. Теперь русские почти на 4 тыс. превосходили неприятеля.

К 17 часам дня шведы были оттеснены до вагенбурга, а потом на плечах у отходящего противника русские ворвались в деревню (в кровавом месиве Бьёрнеборгский пехотный полк полег почти полностью!), но тут к шведам вернулся их авангард, ранее посланный вперед прикрывать обоз. Сначала — 1.377 человек, а затем еще 1.429 чел. и силы сторон примерно сравнялись.

Правда, к этому времени специально посланная Бауэром тысяча всадников сумела-таки обойти левый фланг шведов и захватить мост через речку Леснянку, отрезав Левенхаупту путь к отступлению. Но в отчаянной штыковой контратаке свежие шведские гренадеры сумели отбить переправу. Еще до темноты шведы смогли вернуть и вагенбург и не допустить прорыва своего фронта.

Но тут преподнесла сюрприз капризная сентябрьская погода: пошел дождь со снегом и градом. У обеих сторон кончились патроны и сражение снова перешло в рукопашную схватку. Оно прекратилось в 19 часов из-за наступивших сумерек и начавшейся резкой снежной вьюги, которая слепила глаза обессилевших солдат.

Артиллерийская же дуэль затихла только поздно вечером.

Левенхаупт сумел-таки отстоять и деревню и переправу, но положение шведов все равно было очень опасным.

Русские провели ночь на позициях. Тут же со своими солдатами под снегом и дождем находился и царь Петр I. Утром следующего дня он собирался возобновить атаку, но Левенхаупт, не надеясь на удачный исход боя, бросил раненных, и под прикрытием снежной метели ночью скрытно повел свой поредевший отряд к Пропойску, посадив пехоту на обозных лошадей. Так он стремился спасти хотя бы живую силу.

На месте лагеря перед уходом по его приказу разожгли бивуачные костры из ставших больше ненужными обозных фур, чтобы противник решил, будто шведские войска заночевали в Лесной. Шведы попытались было увезти артиллерию, но пушки увязли в вязком месиве размокшей под дождем и снегом дороги и вытащить их уже было невозможно.

Несмотря на упорное сопротивление, солдаты Левенхаупта, все же, потерпели поражение.

По шведским данным они потеряли ок. 4 тыс. человек. Зато по русским сведениям: только убитыми и раненными — 6.397 человек и 2.673 солдата со 703 офицерами — пленными и 44 знамени. (Подобное расхождение легко объяснимо: во все времена воющие стороны стремились превысить потери противника и преуменьшить свои.) Более того, шведы лишились всей артиллерии: 10 пушек попали к русским, а остальные Левенхаупт вынужден был оставить в болоте заклепанными. Порох и заряды утопить в реке Сож. Кроме того, в его рядах оказалось немало дезертиров. Казаки и калмыки рубили их на ходу. Правда, свыше тысячи солдат сумели окольными тропами через леса вернуться назад в Ригу, где «загремели» под военный трибунал, а он в шведский армии был однозначным — расстрел за ретираду с поля боя.

Русские потери тоже были немалыми: они составили 3.967 человек — 1.111 убитых и 2.856 раненых…>>

Битва у Лесной подняла боевой дух русских солдат, поскольку это была их первая крупная победа над примерно равными по числу шведскими силами.

Петр I впоследствии не только ежегодно отмечал годовщину битвы при Лесной, но и писал, что победа при Лесной — «матерь Полтавской виктории» — от одной (28 сентября 1708 года) до другой (27 июля 1709 года) прошло ровно девять месяцев.

…Кстати, на Кадашевском монетном дворе Москвы были отчеканены 4.618 серебряных медалей диаметром 28 мм для раздачи нижним чинам — участникам битвы, которые носили их на Андреевской ленте. Для офицеров выпустили 6 типов золотых медалей достоинством 13, 6, 5, 3, 2 и 1 червонец в зависимости от чина и заслуг (всего 1.140 золотых наград)…

В памятном бою под Лесной особо отличился князь Голицын Михаил Михайлович-старший. После того как Петр произвел героя в генерал-лейтенанты, Голицын решился обратиться к довольному царю с просьбой за Репнина, разжалованного в солдаты за провал под Головчиным. Под Лесной он собственной кровью искупил вину и Петр не только вернул ему генеральский чин, но и назначил опять командовать дивизией.

Остаткам корпуса Левенхаупта, преследуемым русскими драгунами генералов Флуга и Фастмана, повезло. Хоть они и понесли потери, но им удалось-таки оторваться от русских и уйти вниз по течению Сожи в направлении Стародуба и Почепа. Левенхаупт совершенно не знал, где стоит армия Карла XII. Возможно, что если бы остатки разбитого под Лесной корпуса вышли бы на русские позиции у Почепа, то потерпели бы окончательную катастрофу, но случайно они наткнулись под Стародубом на авангард Лагеркруны.

Это их и спасло. Узнав, где находится шведский король, Левенхаупт пошел в нужном направлении.

Только когда 12 октября до Карла добралось от 4.000 до 6.500—6.700 (данные сильно разнятся) деморализованных солдат во главе с Левенхауптом, он осознал масштабы понесенного поражения. Но категорически запретил сообщать об этом на родину, даже направил «дезу» о большой победе над 40-тысячным (!) воинством московитов: единоличные правители во все времена остерегаются (а по сути дела — смертельно боятся!) сообщать своей «пастве» о катастрофах, тем более, военных, когда пролили море крови и положили генофонд нации «бес числа»! Народ этого не любит…

…Кстати, неудача шведов под Лесной вызвала в Европе весьма ехидную реакцию: «Стокгольм: все играет-играет, все выигрывает-выигрывает, а прибыли… не имеет»…

Скорее всего, вина в катастрофе шведов под Лесной лежит на совести самого Карла.

Поменяв дислокацию армии, он оставил Левенхаупта без всякого прикрытия, даже не послал ему помощи. Видимо не обошлось и без «руки» Реншёльда: стремясь «насолить» сопернику в армейской иерархии, он мог отправлять к нему курьеров с запозданием. По крайней мере, так выставляет дело в своих предсмертных записках в русском плену сам Левенхаупт (где он оказался после Полтавской катастрофы), фигура, несомненно, заинтересованная в собственном «обелении».

Впрочем, случилось, то — что случилось, а не иначе.

Более того, «пришла беда — отворяй ворота»!

Выяснилось, что 9 сентября 1708 года под Петербургом в бою на Неве потерпел поражение еще один королевский генерал — Георг Либекер (Любекер). Его 12—14 тысячный шведско-финский корпус был отправлен для захвата Санкт-Петербурга и близлежащих портов, а также уничтожения русского флота. Этим ударом Карл рассчитывал растянуть русские силы и ослабить их, чтобы суметь нанести решающий удар главным силам русского царя.

В Ингерманландии стояли 24.500-тысячные русские войска Фёдора Матвеевича Апраксина [27.11. (7.12.) 1661 — 10 (21).11.1728, Москва]. Для защиты Санкт-Петербурга Апраксин укрепился на берегу Невы с отрядом численностью от 4 до 8 тыс. чел.

Карл и раньше пытался захватить Петербург, причем, одновременными ударами с северо-запада (территория Финляндии) и с юго-запада (территория Эстонии), однако Апраксин отразил эти нападения.

8 сентября шведы Либекера подошли к реке Тосна. 9 сентября шведский полководец приказал своим войскам начать переправу, которая началась с возведения моста, однако по ним открыли огонь две русские бригантины. Шведы ответили своим артиллерийским огнём и вынудили русский флот отойти. Теперь мостом уже занимались 1.200 чел. Апраксин совершил контратаку, используя все свои силы, однако после часового боя и яростной штыковой атаки шведов ему пришлось отступить: он потерял 900 чел. убитыми и множество ранеными, шведы — 86 чел. убитыми и 291 ранеными.

Тем не менее, между армиями возникло равновесие, которое никто не хотел нарушать. У Апраксина не доставало сил для решающей атаки на шведов, но и у Либекера не хватало войск, чтобы разгромить русских. У шведов не было тяжёлой артиллерии для ведения осады города, а шведский флот не смог занять остров Котлин. Вскоре у шведов, измотанных беспрестанными стычками с войсками Апраксина закончились почти все припасы и начался голод: солдатам пришлось забить почти всех лошадей.

Либекер, понимая, чем для него может закончиться это медленное «топтание на одном месте», приказал всей своей пехоте подняться на борт шведской эскадры и максимально быстро отступить, для чего он перевёл свой лагерь к самому берегу моря. Правда, погрузке войск сильно мешали штормы и шквалистый ветер. В разгар эвакуации Апраксин собрался напасть на вражеский лагерь, но прежде, все же, отправил к шведам своего посла с предложением сдаться. Только получив отказ, он отдал приказ на атаку: пехота напала с фронта, а драгуны — с флангов. И хотя какая-то часть шведов, успела ретироваться на корабли, но потери Либекера оказались серьезными: погибло 828 солдат и офицеров, многие попали в плен. Русские потери ограничились 50—58 убитыми и 220 ранеными.

Это поражение Либекера поспособствовала последующему захвату Россией Финляндии, а победа Апраксина обезопасила Санкт-Петербург и позволила Петру высвободить больше войск для противостояния главным силам Карла XII.

В общем, не только «Лесная» может считаться «матерью Полтавской победы» Петра I, невзирая ни на что, так эффектно и, что самое главное, эффективно «поднявшего на дыбы Святую Русь»…

Глава 10. «Что» и «как» было между Лесной и Полтавой…

В октябре 1708 г. Петру I стало известно об измене и переходе на сторону Карла XII гетмана Мазепы, который обещал ему, в случае прихода шведов на территорию Войска Запорожского, до 50 тыс. казацкого войска, продовольствие и удобную зимовку.

Тем временем, основные силы шведской армии продолжали «сопровождаться» русскими частями: впереди шведов двигался летучий корпус драгун генерал-майора Инфлянта, уничтожая по пути всё, что могло принести пользу неприятелю; слева параллельно неприятелю шли главные силы русских генерал-фельдмаршала Шереметева, прикрывая русские рубежи; позади арьергарда шведов действовали драгуны генерал-поручика Баура. Шведская армия стала испытывать крайний недостаток в провианте. Тем более, что обоз с ним и боеприпасами из 7—8 тыс. телег, сопровождавшийся Левенхауптом, был захвачен русскими, а провиант, обещанный Мазепой, был уничтожен русскими драгунами.

24 октября (4 ноября) Карл соединился с Мазепой, который повёл его в свою столицу ― «богатый» Батурин, но 2 (13) ноября генерал князь Меншиков разорил и сжёг Батурин дотла, вывезя из него все орудия и боеприпасы. Такая же участь постигла 16 (27) апреля Келеберду, 18 (29) апреля — Переволочну, затем крепости Старый и Новый Кодак, а потом и Запорожскую Сечь.

Разгром Сечи поднял боевой дух запорожцев и количество запорожцев при Карле стало расти. Однако — не надолго: на сторону Карла XII перешли только ок. 10 тыс. чел. Правда, и они вскоре стали разбегаться из походного лагеря шведов. А донские и большая часть малороссийских казаков и вовсе отказались переходить с Мазепой на сторону шведского короля и явились к русскому царю.

Соединившись с остатками корпуса Левенхаупта, Карл XII 17 (28) ноября вошёл в Ромны и следом занял Лохвицы, а потом и Гадячи. В них шведская армия встала на зимние квартиры. Одновременно с этим русская армия остановилась у Лебедина и оттуда рассредоточилась вокруг зимних квартир шведов (в Веприке, Миргороде и Нежине), а полковник Келин с 5-ю батальонами занял Полтаву, которая вскоре окажется в центре внимания противоборствующих сторон.

Во время своей зимней стоянки шведская армия стала испытывать тяжелейшие трудности. Жители Украины, как и Западной Руси, с ненавистью встретили иноземцев. Они убегали в леса, прятали хлеб и корм для лошадей, убивали фуражиров. Шведская армия голодала. Кроме того, русские систематически производили налёты на её аванпосты. Более того, зима (1708/09), как на Украине, так и по всей Европе, была особенно морозной и опускалась до — 40° C и ниже. Жуткий холод наносил обеим армиям бо́льший людской урон, чем они несли в боевых столкновениях, однако, если русские войска на своей земле могли пополняться новыми рекрутами, то шведы на чужой земле этой возможности не имели: ресурсы Мазепы оказались ограничены, да и казаки к регулярной службе были непригодны.

7 (18) декабря большая часть русской армии выступила к Веприку, чтобы оттуда двинуться на Гадяч. Узнав об этом, шведский король на следующий день двинулся туда же. Подойдя к городу, Карл расположил свои войска в степи, чтобы внезапно ударить по врагу, когда они пойдут на штурм города. Однако противник только сжёг палисад и предместье Гадяча, после чего, забрав весь имевшийся там запас фуража, отступил обратно к Веприку, а на следующий день и вовсе вернулся в Лебедин. Простояв пару суток на жутком морозе в степи и не дождавшись штурма, Карл ввёл своих солдат в город.

Усиление морозов пагубно сказалось на обеих противоборствующих сторонах, но шведы пострадали больше. Всю дорогу до Гадяча они устлали окоченевшими трупами своих солдат и лошадей. Прибыв на место, не менее трети армии не получила крова, так как в городском замке смогли разместиться лишь больные и раненные, а почти всё предместье было накануне выжжено русскими. Те, кто не вмещались в какую-нибудь хату или землянку, оставались ночевать под открытым небом, в результате чего сотни солдат погибали от мороза. Фельдшеры круглосуточно занимались ампутацией обмороженных конечностей. По некоторым данным за время похода на Гадяч и 4-дневной стоянки в нём шведы только от морозов лишились от 3 до 4 тыс. чел.

А русские по-прежнему продолжали тревожить шведов своими налётами. Многие из которых с обмороженными конечностями, не имея возможности сопротивляться, попадали в плен. Важнейшим форпостом для подобных налётов служил Веприк, который, кроме того, находился на пути следования шведской армии и имел важное стратегическое значение. Это подтверждается тем, что сам Пётр I пять раз бывал в нём, осматривая местность.

Чтобы оттеснить русскую армию за Псёл и Ворсклу, 23 декабря 1708 (3 января 1709 г.) шведская армия вышла из Гадяча на Веприк — полусело-полугородок. Его население не превышало полутора тысяч человек. Он не имел сложных фортификационных сооружений, а был обнесён четырёхугольным земляным валом 6—8 метров высотой и частоколом на нём из сосновых брёвен, а также рвом глубиной до 1,5 м, который к тому времени был уже завален снегом. Для обороны у него не имелось ни бастионов, ни блокгаузов.

24 декабря 1708 года [4 января] 1709 г. началась осада Веприка.

Его гарнизон состоял из 1.100 чел. регулярных войск (двух бат. Переяславского пехотного полка, одного батальона Ивангородского пехотного полка, ок. сотни драгун), 400 казаков Харьковского полка и трех орудий. Комендантом Веприка был командир Переяславского полка шотландец полковник В. Ю. Фермор. Его заместителем — командир батальона Ивангородского полка подполковник С. Я. Юрлов.

Ещё загодя солдаты гарнизона успели соорудить по углам частокола площадки для 3 имевшихся у них полковых орудий. Местные жители, которые внесли свою весомую лепту в оборону городка, нарастили валы хворостом и в течение суток обливали их водой, в результате чего вал был покрыт толстой коркой льда. Ворота были завалены мешками с землёй и зерном.

Карл хотел было сразу же бросить на штурм свои гвардейские полки, но из-за отсутствия штурмовых лестниц и топоров для разлома ворот, решил временно ограничиться осадой. Вскоре Карл послал полковника графа Я. фон Шперлинга предложить коменданту городка сдаться, но тот отказался.

Отметим, что оборона Веприка не была пассивной. Пока под его стены 5 (16) января не прибыл сам шведский король со значительными силами, его гарнизон ежедневно выходил из укрепления и производил атаки на врага. А однажды казаки, выскочившие из Веприка, чуть не захватили в плен Левенхаупта, когда он обогревался в одной из окрестных хат.

Комендант городка через лазутчиков отправил царю, находившемуся на тот момент в Сумах, подробное донесение о ситуации в Веприке. Пётр в ответ пообещал ему поддержку.

В ставке русского царя был немедленно разработан план, по которому к осажденному городку следовало прибыть подкреплению и помочь его гарнизону прорваться из Веприка. Записка об этом была отправлена Фермору. Но отряд, отправленный туда, столкнулся под Опошнией со шведами генерала Дюкера и в двухдневном сражении 6 (17) — 7 (18) января был разбит и отброшен назад.

Карл XII решил покончить с затянувшимся сопротивлением маленького городка, находившегося внутри расположений его армии, приступив 5 (16) января 1709 г. к подготовке штурма. Причем, ещё со 2 (13) января по его приказу солдаты начали сколачивать штурмовые лестницы, а на рекогносцировку подступов к крепости были направлены опытнейшие вояки: генерал-майор Штакельберг и полковник отборного Далекарлийского (Дальского) пехотного полка фон Сигрот.

Детально подготовившись к штурму, в 11.30 6 (17) января Реншильд послал парламентера-майора к коменданту с повторным требованием, чтобы тот капитулировал. Фермор, вероятно, желая потянуть время до подхода обещанной помощи, просил дать ему 1,5 часа на размышление, после чего пожелал говорить только с фельдмаршалом. Однако король потребовал от коменданта немедленной сдачи. Тот отказался и штурм должен был вот-вот начаться.

Королевский план предполагал одновременную атаку с трёх сторон под прикрытием огня 4-х батарей по 5 орудий в каждой. Двумя боковыми колоннами, состоящими из пехотных частей (по 600 человек в каждой), руководили полковники Шперлинг и Фритцке. Средней колонной (той же численности), состоящей из спешенных драгун, командовали генерал-майор Мейерфельд и полковник барон фон Альбедиль под общим руководством последнего. Общее число штурмующих могло быть от 3 до 3,5 тыс. чел.

…Кстати сказать, несмотря на предостережения своего генерал-квартирмейстера барона Гилленкрока (Юлленкрока) о неминуемых тяжелых потерях от ружейно-пушечного огня противника, если передовые пехотинцы пойдут с переносными штурмовыми лестницами без переносных щитов, то не успеют дойти до крепостного вала и стен Веприка, король самоуверенно отказался и… вполне, естественно, его солдаты от такого «королевского» решения понесут заведомо большой урон. «На войне как на войне» или, «королям… виднее»!?.

6 (17) января 1709 г., согласно составленной королём диспозиции, шведская армия в полдень, вслед за артподготовкой, одновременно были пущены три ракеты, как сигнал к атаке с трёх сторон, тремя штурмовыми колоннами бросилась на приступ. Шведская артиллерия продолжала вести интенсивный огонь поверх валов, однако защитники Веприка, прямо с вала открыли залповый огонь по атакующим. Шведы сразу стали нести серьезные потери, в частности, возглавлявший штурмующих генерал-майор Штакельберг получил ранение в ногу.

Средняя колонна Альбедиля из спешенных драгун двигалась так быстро, что опередила фланговые колонны с лестницами (по 8—10 человек несли каждую) и, несмотря на большие потери, все же достигла ворот и даже смогла начать их проламывать. Однако туда тут же прибыло подкрепление русских. Ураганным огнём атакующие были отброшены, а их командир — капитан немецких драгун граф Э. Гюлленштольпе — погиб.

Столь же тяжко пришлось и боковым колоннам. Русские стрелки прицельно выбивали офицеров и солдат, несущих осадные лестницы. Вместо погибших, за лестницы брались другие штурмовики. В самом начале атаки погиб полковник Шперлинг, а его колонна понесла столь большие потери, что так и не дошла до вала. Реншильд собрался взять подмогу из драгунского резерва и уже поскакал туда, как по дороге был сбит с коня гранатой с контузией в правый бок и выбыл из боя.

Более того, помимо этих командиров в самом начале был убит еще и полковник Фритцке, руководивший одной из боковых колонн. И хотя его тут же заменили другим полковником, но и тот вскоре был смертельно ранен. Кроме того, до рва смогли дотащить только две лестницы, которые оказались… коротки.

Еще трижды бросались шведы на штурм и гибли от огня русских стрелков и артиллерии, так и не дойдя до веприковских укреплений. Тем, кому повезло достичь вала, не могли карабкаться по его обледеневшей поверхности: они скатывались вниз и жались к подножию вала, стараясь спастись от вражеских стрелков гарнизона в не простреливаемой зоне. Жители Веприка сбрасывали на них брёвна и камни, лили кипяток, горячие смолу и прочие раскаленные «гадости» не сразу застывавшие на морозе. И все же, кое-кому из смельчаков «посчастливилось» залезть по лестницам на верхушку вала, но они тут же были зарублены, а их трупы сброшены вниз. «Подкузьмила» шведам и их артиллерия: ядра рикошетом отскакивали от ледяной корки вала и вместе с осколками льда поражали своих же солдат. Окровавленные остатки шведской пехоты под шквальным огнём отступили от Веприка. Их тяжело раненные «братья по оружию», не в силах выползти изо рвов, погибли от русского холода.

Видя неудачу своего штурма, Карл направил к коменданту офицера, который от имени фельдмаршала Реншильда, предложил ему временное перемирие и просил дать возможность подобрать убитых и раненных. Вечером того же дня король снова построил своих солдат для атаки и распорядился Левенхаупту отправить к коменданту Веприка от своего имени офицера с предложением сдаться «на аккорд» иначе будет решающий штурм и никому не будет пощады.

Поскольку гарнизон на тот момент уже почти что израсходовал запас пороха, и оставалось не более 1000 патронов, Фермор после военного совета решил капитулировать.

Утром 7 (18) января русский гарнизон вышел из городка и сложил оружие, причем, Карл сдержал свое слово — слово короля — гарнизон Веприка был переправлен в Зеньков на зимние квартиры. Правда, Веприк вскорости был сожжен дотла.

Штурм Веприка стоил шведам по разным (шведским и русским) источникам: от 200 до 1.500 погибшими и от 600 до 3.000 раненными.

Русские потери 174—175 убитыми и 150 ранеными.

О том, каковы были стратегические выгоды от взятия Веприка историки не имеют конкретного мнения, тем более, что ведущие фигуры в шведском генералитете (Рёншильд и Юлленкруг) отговаривали своего короля от этого, но тот как всегда, поступил «по-королевски»: положил «энное количество» своих отборных солдат в стужу вокруг не самой сильной русской крепости.

Так бывает на войне или, «не царское (королевское) это дело — считать потери на поле боя»…

Несмотря на то, что Карл XII овладел Веприком, который служил точкой опоры для набегов русской конницы на район расквартирования шведов в Гадяче, Прилуках, Лохвицах и Ромнах (там был штаб короля), где заблаговременно были сконцентрированы Мазепой большие продовольственные запасы, конные отряды русских продолжали тревожить противника. Карл XII решил оттеснить русских на восток и, чтобы поставить между ними и собою серьёзную преграду, опустошил район по левому берегу реки Ворсклы. В связи с этим 27 января (7) февраля он занял Опошню, 28 января (8) февраля — Котельву.

Пётр I, узнав об этом, счел нужным оставить для обороны Ахтырки 3 пехотных полка, а 10 драгунским полкам генерал-лейтенанта Карла-Эвальда фон Ренне (Карла Магнусовича Рейна) (25.12.1663, Ревель, Эстляндия — 29.12.1716, Гродно, Речь Посполита) уйти из нее в сторону Белгорода.

8 (19) февраля Карл XII пошел на Ахтырку и, сделав 15 вёрст, достиг деревни Хухры. Не считая нужным продвигаться дальше вглубь России, шведский король повернул обратно за Ворсклу, попутно опустошая окрестности.

9 (20) февраля разведка доложила ему, что Ахтырка занята лишь тремя полками русской пехоты, а русская конница расположилась в украинском селе Красный Кут. Карл XII решил, что ему будет выгоднее возвращаться на правобережье Ворсклы именно через Красный Кут: с одной стороны, этот маршрут облегчил бы снабжение его войск местным продовольствием, что приводило к опустошению более обширного района, а с другой, он смог бы отодвинуть ещё далее на восток русскую кавалерию, занявшую Красный Кут.

10 (21) февраля Карл XII, подойдя к Красному Куту, атаковал своей кавалерией, построившийся за этим селом в боевой порядок русский авангард из 2 драгунских полков генерала Шаумбурга и отбросил его к Городному, где был Ренне с остальными драгунскими полками. Тот спешил часть отряда и поставил её за засекою во рву, южнее Городного, а другую — большую — расположил севернее селения. Тем временем, разгоряченная преследованием быстро отступавшего русского авангарда шведская кавалерия, по мере приближения к Городному сильно растянулась, потеряла порядок: часть полков «висела на плечах» отступавших, а другая — сильно отстала. Впереди всех скакал сам король с драбантами и двумя драгунскими полками — Дюкера и Таубе.

Как часто бывало в таких случаях, Карлу XII вместо того чтобы как главнокомандующий руководить ходом событий, пользуясь подвернувшейся возможностью, поспешил наглядно показать своим солдатам, каков он — в бою. Подскакав к Городному и стремясь охватить русских с флангов, он разделил войска на две части: один драгунский полк составил правую колонну и был направлен южнее селения, а второй полк и драбанты вместе с ним самим, сведенные в левую колонну, поскакали в обход селения с севера.

Правая колонна неожиданно попала в засаду и пришла в расстройство, а прибывшие к русским на помощь несколько эскадронов кинулись ее преследовать и гнали до самого Красного Кута. Тоже самое случилось и с левой (королевской) колонной: придя в совершенный беспорядок, шведы побежали к Красному Куту, оставив короля, увлёкшегося столь обожаемым им рукопашным боем, лишь с горсткой драбантов. Пришлось Карлу XII спасаться на соседней мельнице.

Служивший в русской армии, майор Вальтер фон Бок предложил было открыть огонь прямой наводкой по краснокутской мельнице из трофейных шведских пушек. Однако генерал Ренне отказался от такого расстрела шведского короля, за что позднее удостоился похвалы Петра I.

Лишь спустившаяся ночь и тревожные донесения о приближении к Городному всей шведской армии заставили Ренне вечером 10 февраля отдать приказ об отходе к Богодухову. Счастье и на этот раз помогло Карлу XII избежать плена.

Спасшийся благодаря кавалеристам Карла Густава Крейца (25.1.1660, местечко Фалун — 12.3.1728, Стокгольм) шведский король сразу же бросился в контрнаступление и гнал русских до Городного. По некоторым данным 659 русских кавалеристов погибли в ходе этого преследования по дороге от Красного Кута до Городного, а ещё 115 уже на его улицах, где сам король сражался как простой солдат, разя русских шпагами с обеих рук. Вся эта лихость «во имя лихости» обошлась шведам в 132 человека убитыми и ранеными.

Затем наступила оттепель, разлились реки, и Карлу XII пришлось вернуться назад.

Отступая, Карл XII ради устрашения приказал сжечь Красный Кут, а мирных жителей выгнать на мороз раздетыми. Многие из них (старики, женщины и дети) умерли от этой королевской экзекуции.

А потом случилась небольшая «замятня» 11 (22) апреля 1709 г. у Сколки на левом берегу Ворсклы. Там 2.730 шведских кавалеристов с 4 орудиями генерал-майора Крейца и 3,5 тыс. казаков, воспользовавшись туманом, внезапно атаковали 7-тысячный русский кавалерийский корпус К. Э. Ренне и прижали его к реке. Занявшиеся грабежом русского обоза, запорожские казаки, отказались повиноваться шведскому генералу и, таким образом, в сражении не участвовали. Ренне сумел восстановить порядок и пошёл на прорыв. Шведам это небольшое «дело» обошлось по их данным в 290 человек убитых и раненых, при этом, потери русских составили 400 убитых и 1.000 раненых. Тем не менее, русский генерал предпочел объявить о своей победе и гибели 800 шведов и захвате всех 4-х орудий. Свои потери он оценил в 50 человек. Комментарии излишни, тем более, что это «жаркое дело» стратегической обстановки не изменило: армия Карла XII вскоре переправилась на правый берег р. Ворскла и подошла к Полтаве.

Стремясь создать выгодные предпосылки для дальнейшего наступления, Карл решает овладеть Полтавой, которая с фортификационной точки зрения казалась ему «лёгкой добычей».

К этому ключевому моменту в Северной войне его армия уже потеряла с начала Русского похода до трети состава.

Глава 11. Взгляд на Петровскую викторию под Полтавой… спустя 300 с лишним лет: где — быль, а что… небыль!?

Начнем с того, что шведское командование было настроено благодушно: Полтава не выглядела неприступной крепостью с гарнизоном то ли в 2,2 тыс. солдат, то ли, все же, в 4,2 тыс. (данные сильно разнятся) с 28 орудиями под началом полковника А. С. Келина. При этом считается, что помимо собственно гарнизона, на защиту Полтавы поднялось практически всё население города (в том числе, женщины и дети), участвовавшее не только в строительстве укреплений, но и непосредственно в военных действиях.

Однако, после двух неудачных попыток (28 и 29 апреля) взять слабо укреплённый, по их мнению, город штурмом, шведы приступили 30 апреля (11 мая) к осадным работам.

Осада, порученная генерал-квартирмейстеру А. Гилленкроку, шла медленно и производилась небольшим числом войск (преимущественно запорожцами, что не прибавляло им энтузиазма: принуждение к лопате и кирке они сочли унижением). Кроме того, шведы не имели осадных орудий, только полевые. С апреля по июнь шведы предприняли 20 штурмов Полтавы и потеряли под её стенами более 6 тыс. человек.

В начале мая, вскоре после начала осады, к Полтаве подошёл А. Д. Меншиков с частью русской армии. Все его попытки помочь гарнизону Полтавы потерпели неудачу. 26 мая (6 июня) сюда прибыл и Б. П. Шереметев с главной армией. Таким образом, вся русская армия собралась у деревни Крутой Берег в укреплённом лагере.

Стремясь нанести противнику урон, русские войска часто нападали на его расположение. Например, как это совершил саксонец на русской службе генерал-лейтенант Иоганн (Яган Христианович) Гейнскин (Генскин, Гейнскен, Геншхин) (? — ?), атаковав деревню Старые Санжары, где содержались 1.200 русских пленных, взятых в Веприке. Их освободили, но сами нападавшие потеряли 60 убитыми и 181 ранеными.

4 (15) июня под Полтаву в русский стан прибыл сам царь Петр и на военном совете было решено форсировать Ворсклу. Однако неподалеку от укреплённого лагеря переправа через трудно проходимые болота в грозу сорвалась. На следующем военном совете Пётр решился-таки на генеральное сражение с «братцем Карлусом». С этой целью он направил генерала Л. Н. Алларта подготовить переправу южнее Полтавы, а К. Э. Ренне с тремя полками пехоты и несколькими полками драгун — севернее, в район деревни Петровка.

Узнав о попытках русских переправиться через Ворсклу, Карл XII направил против Ренне фельдмаршала Рёншильда, а сам двинулся против Алларта. При рекогносцировке 16 (27) июня шведский король — в свой день рождения — был ранен в ногу, что по свидетельствам шведских историков пагубно сказалось на психологическом состоянии шведской армии и ходе будущего генерального сражения под Полтавой.

19 (30) июня русская армия подошла к д. Черняковка, к месту переправы, подготовленной генералом Ренне. На следующий день она форсировала Ворсклу и стала укреплённым лагерем севернее Полтавы — у деревень Петровка и Семёновка.

21 июня (2 июля) получив ложное известие о начале русской атаки, шведский король не только построил свою армию в боевой порядок, но и в очередной раз претерпел провал в штурме Полтавы.

…Кстати, ради максимального увеличения своих сил русский царь приказал гетману Ивану Ильичу Скоропадскому [1646 Умань, Черкасская область — 3 (14).7.1722, Глухов] и калмыкам Аюка-хана присоединиться к нему. Если 24 июня (5 июля) казаки Скоропадского соединились с армией Петра, то основные силы калмыков к сражению опоздали…

22 июня (3 июля) Карл XII ещё раз подступился к Полтаве, но снова неудачно (он потерял 1.676 чел., тогда как русские — 278 убитых и 603 раненых); после чего решился дать русским генеральное сражение.

25 июня (6 июля) русская армия перешла ближе к Полтаве и расположилась в новом укреплённом лагере у деревни Яковцы. Придвигаясь к армии шведского короля все ближе и ближе, Пётр I каждый раз обязательно окапывался. Более того, он принялся строить шесть поперечных бастионов (реданов, редутов) с валами между Яковецким (Яковчанским) и Малобудищенским лесами. Все эти оборонительные мероприятия были призваны нивелировать тактическое превосходство неприятеля в случае его внезапного нападения. Конницу расположили на открытом поле между Яковецким и Малобудищенским лесами за этими поперечными редутами. В лесу у Малых Будищ подрубили деревья и сделали завалы.

26 июня (7 июля) Пётр вместе с генералитетом снова осматривал поле и неприятельский лагерь и принял ещё одно решение, повлиявшее на исход битвы: в дополнение к уже возведенным шести поперечным бастионам построить ещё 4 продольных редута посередине прохода между лесами у д. Малые Будищи и Малые Павленки. Причем, возводить их собрались ночью, чтобы противник об этом ничего не узнал. Правда, к началу сражения успели закончить лишь два.

На военном совете шведов (кроме Карла XII, там были фельдмаршал Реншёльд, первый министр короля Пипер и командир элитного Далекарлийского полка полковник Сигрот) было решено атаковать неприятеля в два этапа и обязательно внезапно. При этом, шведский король был убежден, что русские как и при Головчине, будут в основном обороняться. Вести сражение раненный король поручил Реншёльду, оставив себе роль советника, что у многих историков вызывает вполне понятное сомнение: фельдмаршал был толковым воякой, но не выдающимся, каким считался в ту пору «северный лев» — шведский король.

Кроме того, полагают, что то ли Реншёльд провел рекогносцировку слишком рано (до того как русские завершили сооружение всей своей хитроумной «редутно-бастионной системы»? ), то ли спустя рукава (и не все разглядел на поле предстоящего сражения?), то ли поручил ее кому-то из своих нерадивых штабных офицеров (и тот схалтурил?), то ли еще что-то, но шведское командование недооценило «окопные работы» русского царя!

Более того, командование всей пехотой было вручено Левенхаупту, хотя большинство офицеров знали его только понаслышке, а сам он с ними почти не воевал. Тем более, что после «конфуза под Лесной» шведский король позволил себе весьма ехидно сократить его фамилию с Левенхаупт до — просто «Левен» и ввести в обиход такое к нему обращение в присутствии всей армии, что явно не придавало ему — «Профессору в мундире» — веса в армейской (офицерско-солдатской) среде.

Сначала — ранним утром — пехоте шведов, следовало, пользуясь темнотой неожиданно для противника максимально быстро (не ввязываясь в бой!!!) «проскользнуть» через редуты, возведенные между Малобудищенским и Яковецким лесами, к его лагерю. Потом шведская кавалерия атакует русскую конницу, стоящую за редутами. Затем шведская пехота штурмует вражеский лагерь и одновременно с этим кавалерия короля охватывает его с севера. Таким образом, шведы отрезают пути отхода русским войскам, что должно было обеспечить полный разгром армии Петра I.

…Кстати сказать, королевский план не был сообщён даже его ближайшим лицам в штабе армии. В результате, уже в ходе битвы станет понятно, что не все командиры уяснили его смысл: кто-то полагал, что следует штурмовать редуты, а некоторые считали, что линию укреплений противника надо всего лишь пройти насквозь…

Принято считать (единства по этому вопросу, как водится, нет!), что Карл XII мог располагать до 37 (?) тыс. солдат (30 тыс. шведов, 6 тыс. запорожских казаков, 1 тыс. нерегулярной кавалерии валахов или валашских гусар — 12 эскадр. Сандула Кольца) и 28—41 орудием (данные разнятся) полковника Рудольфа фон Бюнау/Бюнов (его тяжело ранят в Полтавской битве, а 1 июля он умрет).

Правда, после того как ему пришлось оставить против Полтавы 2 полка с небольшим отрядом кавалерии и отрядить 4 полка кавалерии (2 тыс.) для занятия переправ через Ворсклу от Полтавы до Переволочной, у него могло остаться 26 бат. пехоты, 22 полка кавалерии. В целом это могло быть примерно 25—26 тыс. человек (ок. 11 тыс. кавалерии и 15 тыс. пехоты). Но это — самые оптимальные (и оптимистические) оценки численности шведских войск в целом.

В тоже время, российские историки исходят из следующих подсчетов.

При капитуляции шведов в Переволочне было пленено 14.956 чел. (с нестроевыми 16.264), бежало с королём за Днепр около 1.3 тыс. чел., под Полтавой они лишились 9.234 убитыми и 2.977 пленными. В итоге получается ок. 28 тыс. чел. За вычетом прикрытия, оставленного у обоза, на переправах Ворсклы и в траншеях под Полтавой, в самом сражении, скорее всего, могло участвовать 20—22 тыс. (8 тыс. кавалерии и 12—14 тыс. пехоты).

А вот по данным шведских исследователей полководческого наследия «короля-викинга» (в российской литературе принято считать, что они умышленно занижают сведения о численности шведской армии) в самом сражении могло принять участие 8.270 пехоты (18 батальонов), 7.800 кавалерии (14 полков кавалерии и отряд драбантов; всего — 109 эскадр.), т.е. 16.070 чел., а также лишь 4 (!) орудия и ок. тысячи нерегулярной кавалерии (валахов).

…Между прочим, весьма ненадежных казаков Карл XII не рискнул использовать в сражении (впрочем, в силу своих тактико-технических свойств малопригодных к сражению в регулярном строю в открытом поле!) и поэтому оставил их в обозе, причем, под присмотром! Хотя упоминаемое в литературе число «присмотрщиков» (7 кавполков!?) вызывает, если не сомнение, то — вопросы. Интересно и другое, что Пётр I, в целом не доверяя казакам новоназначенного им гетмана И. И. Скоропадского, тоже не решился использовать их в битве. Для присмотра за ними он направил 6 драгунских полков (тоже немалые силы!) под началом генерал-майора Г. С. Волконского…

Предполагается, что всего у Петра в ту пору (по очень разным данным!) могло быть от 60 до чуть ли не 80 (!?) тыс. чел., из них 8 тыс. вышеупомянутых казаков Скоропадского, за которыми был (повторимся) нужен глаз да глаз.

Причем, расклад по родам войск мог быть примерно таким: ок. 37 (?) тыс. пехоты (87 бат.), от 21 до 23 тыс. кавалерии (27 полков драгун и конных гренадер плюс 5 эскадронов) и 102 орудия (по другим данным, чуть ли не в три раза больше!?) под началом генерал-поручика Я. В. Брюса.

Правда, на поле боя могло быть выведено ок. 41.860 чел. (цифра очень дискуссионная!), а непосредственно могло сражаться ок. 25 тыс. пехоты (часть которых, даже присутствуя на поле, не принимали участие в битве) и до 9 тыс. драгун и калмыков, а ещё 3 тыс. калмыков подошло лишь к концу битвы.

…Кстати сказать, хотя у Карла XII было 41 орудие (30 пушек, две 16-фунтовые гаубицы, 8 мортир и 1 дробовик), но в сражении поучаствовало только 4 полковых орудия: остальные остались в обозе в Пушкаревке. А ведь за ночные часы под покровом темноты до редутов можно было бы пройти и с артиллерией!? То ли шведы растратили все заряды при осаде Полтавы и остались без зарядов и пороха, то ли поскольку план короля, предусматривающий скрытный подход к русским редутам, затем — стремительный проход через них и неожиданную молниеносную атаку их лагеря, исключал использование артиллерии и именно поэтому она практически не использовалась в битве!? Кроме того, для шведского короля, как известно, была характерна недооценка артиллерии в бою, поскольку весь упор делался на мощную атаку сомкнутым как пехотным, так и кавалерийским строем. То ли еще что-то — нам неведомое? В общем, вопросы остаются…

В отличие от «своего брата Карлуса», Пётр I уделял огромное внимание артиллерии. В итоге в Полтавской битве превосходство русских в материальной части стало подавляющим: по очень разным данным от 102 до 302 (!) орудий и часть из них басовито заявит о себе на поле сражения, внеся свою чугунную лепту в разгром врага.

Ок. 23 часов 26 июня накануне битвы спящих шведов разбудили и приказали строиться в колонны. Шведская пехота (18 батальонов под командованием генерала инфантерии Левенхаупта) построилась в 4 колонны: генерал-майоров А. Спарре, Б. О. Стакельберга, К. Г. Рооса и А. Лагеркроны.

Шведская кавалерия встала в 6 колонн: правым её флангом командовал генерал-майор К. Г. Крейц, левым — генерал-майор Х. Ю. Гамильтон. Генерал-майор В. А. Шлиппенбах возглавил передовой кавалерийский отряд (12 эскадронов). Всей кавалерией командовал фельдмаршал К. Г. Реншильд, к тому же, именно ему раненый король вверил и общее командование на поле боя. Ещё 3 кавалерийских и 4 драгунских полка и 3 тыс. казаков оказались оставлены для охраны лагеря и обоза.

Однако сразу же начались проблемы.

Поднимаясь в темноте с разных мест дислокации, батальоны натыкались друг на друга и путались, эскадроны расходились не туда — куда надо было. Только ок. часу ночи (либо даже еще на час позже?) 27 июня пехотные колонны смогли-таки выступить на север — к редутам. В 600 м от них, когда уже начало светать, пехоте пришлось остановиться, чтобы подождать кавалерию, которая сбилась с пути и ушла на 2 км севернее. Всего на марш к исходным позициям (3,5 км) шведы затратили почти 2 часа! В итоге внезапность, на которую делалась столь большая ставка, оказалась безвозвратно утрачена. Кавалерия прибыла, когда стало уже почти светло.

Шведы выбрались на поле перед «многогранной системой» русских редутов лишь к рассвету.

Реншёльд приказал головным батальонам двух средних колонн атаковать продольные редуты и обеспечить свободный проход остальным. Ок. 4-х часов утра шведские полки двинулись вперед, часть — в боевом, часть — в походном порядке.

…Кстати сказать, хотя среди историков нет единства по поводу численности в редутах русской пехоты, не исключено, что там могло быть примерно 4.730 солдат, по 400—500 на каждый…

Атакующих шведов встретил шквал русского огня. А они (без лестниц и фашин, которые не взяли с собой, рассчитывая по-быстрому — без боя — выскочить на поле перед русским лагерем!) отчаянно карабкались наверх, мешая друг другу и падая сраженными с валов. Неистовые атаки повторялись одна за одной. Беспорядочные толпы окровавленных солдат отходили, выстраивались в боевой порядок и снова бесстрашно шли на штурм. В конце концов, шведам удалось взять два первых недостроенных редута, причем, всех их защитников вырезали.

Однако на третьем они «увязли»…

В общем, шведская пехота русские редуты не проскочила, а «застряла» в беспощадной резне за них, тогда как кавалерия шведов, проскакав между ними, напоролась на русскую кавалерию, стоявшую на поле за редутами.

Тем временем русские драгуны, выстроившись в боевой порядок, под командованием А. Д. Меншикова (у него под началом были генералы К. Э. Ренне и Р. Х. Баур) поскакали навстречу эскадронам Крейца.

…Кстати сказать, до сих пор вопрос о численности русской кавалерии, сражавшейся на первом этапе Полтавской битвы, вызывает споры: от 10 тыс. до чуть ли не 21 (?) тыс.!?.

Не исключено, что именно встречный кавалерийский бой за линией поперечных русских редутов, где русская конница отбила несколько атаки шведской кавалерии, позволил защищавшей их русской пехоте, поддержанной своей конницей, выполнить поставленную ей задачу: затормозить (а заодно и обескровить) продвижение шведов вперед — на поле перед русским лагере — где предстояло развернуться решительному сражению. Кроме того, русская пехота, находившаяся в лагере, получила достаточно времени на беспрепятственный выход из него и построение в боевой порядок для сражения на открытой местности с теми шведами, которые, все же, смогут прорваться им навстречу.

Знавший толк в кавалерийских «делах» Меншиков был уверен, что сможет сдержать шведов, правда, если он немедленно получит подкрепление. Тогда как русский царь полагал, что атака на систему редутов — демонстрационно-отвлекающая, а главный удар враг направит по обрыву над Ворсклой в обход русского лагеря. Только убедившись, что всё шведское войско «застряло» в редутах, Петр приказал кавалерии понемногу подаваться назад («помалу» отступать) и у полевого лагеря разделиться направо и налево, дав возможность пушкам встретить врага огнем в лицо прямой наводкой.

Однако Меншиков не подчинился приказу царя и, желая покончить со шведами прямо у редутов, продолжил бой. Кроме того, он сообщил своему царю, что разворачивать эскадроны спиной к врагу, когда тот прямо перед тобой — очень рискованно. Провести этот очень трудный маневр (выход из боя с висящим на плечах конным врагом!) можно было только при поддержке пехоты. Пётр отказал в присылке пехоты, повторил свой приказ об отходе, отозвал Меншикова и поручил выводить кавалерию из боя Р. Х. Бауру, поскольку Ренне уже был ранен и полноценно руководить конницей не мог. Вот и пришлось тому под свою ответственность поворачивать в ходе боя разгоряченную рубкой кавалерию вспять. Случилось то, о чем дальновидно предупреждал и чего так опасался бывалый кавалерийский командир Александр Данилович Меншиков: русским всадникам пришлось почти 3 км отрываться полным галопом от скачущего им вслед врага и они проскочили мимо петровского укрепленного лагеря, причем, смогли остановиться от бешенной скачки довольно далеко.

…Между прочим, в результате всех этих плохо согласованных маневров царя и его военачальников русские драгуны (по подсчетам историка П. А. Кротова) лишились 973 всадника! А ведь подготовить квалифицированного кавалериста намного труднее, чем пехотинца! Много это или мало: то ли на «войне — как на войне!» или, «лес рубят — щепки летят!?», либо «мы за ценой не постоим!», то ли «… спасайте коней, а русские бабы еще солдатиков нарожа`ють!!!»…

Если правое крыло шведской кавалерии смогло проскочить мимо паливших прямо в морды их коней русских орудий и остановилось лишь перед балкой Побыванка, на другой стороне которой стояли уже развернувшиеся всадники Баура, то левое крыло шведской кавалерии с трудом продралось через хаты, плетни и завалы в чащобе у Малых Будищ. И те и другие готовы были продолжить «кавалерийскую карусель» с ретировавшимися русскими всадниками и дальше, но К. Г. Реншильд вернул всю свою конницу назад, боясь оставить пехоту на поле боя без конного прикрытия.

Вслед за кавалерией шведов какая-то часть их пехоты (что-то ок. 10 батальонов?), которой все же удалось просочиться через линию редутов (при этом элитный гренадерский батальон лейб-гвардии понёс серьезные потери от артиллерийского огня с русских редутов), вышла на открытое поле к южной стороне русского укреплённого лагеря. В грохоте боя, облаках порохового дыма и тучах пыли шведское командование то ли не заметило, что треть пехоты отстала (в частности, разрозненные части левого крыла все еще прорывались через редуты), а 3 пушки из 4-х уже брошены возле редутов, то ли «a la guerre comme a la guerre», т.е. без потерь — нет побед, но движение пехоты вперед продолжилось.

…Между прочим, не исключается, что дальнейшие события могли развиваться по двум сценариям! По одному из них, командующий всей шведской пехотой Левенхаупт посчитал, что надо дождаться подхода и левого крыла пехоты, но главком Реншёльд был категоричен: «…Нельзя давать врагу передышки!» Повинуясь его приказу, батальоны двинулись на русских. Когда 10 батальонов приблизились на дистанцию прямого выстрела, 87 полковых и полевых орудий открыли по ним ураганный огонь ядрами и картечью. О потерях от такого «гостинца в упор» говорить не приходится. По другому — Левенхаупт уже собирался начать атаку, но был остановлен приказом Реншёльда отойти к Будищенскому лесу и поджидать возвращения кавалерии и отставшей пехоты. Как было на самом деле? Вот в чем вопрос: что это — «белое пятно» или «черная дыра» — в изложении Полтавской баталии или «сдвиг» последующих событий во времени, либо еще что-то!?.

Так или иначе, но первый этап битвы, все же, закончился и на поле сражения наступила некоторая пауза.

«Проход» линии редутов привёл в расстройство шведскую армию: единого боевого кулака уже не было — кавалерия и пехота оказались раздроблены на части. Особенно это касалось колонны генерал-майора К. Г. Рооса: часть его батальонов прошла линию русских укреплений вместе с остальной пехотой Левенхаупта, а другая часть осталась штурмовать 3-й русский редут. К штурмующим присоединились батальоны соседних колонн. Всего в колонне Рооса «оказалось-осталось» 6 батальонов.

Неподготовленный штурм 3-го редута шведами (не собираясь штурмовать укрепления, они не заготовили лестницы, фашины, канаты и другое необходимое снаряжение) привёл к большим потерям, особенно в офицерах. Погибли прославленный командир элитного Далекарлийского полка полковник Сигрот и командир Йончёпигского полка полковник фон Бухвальд, ранен командир Вестерботтенского полка полковник Фок. Из изначальных 2.600 человек в отряде Рооса осталось к этому времени ок. 1.500. Отказавшись от штурма редута, Роос приказал отойти к Яковецкому лесу, при этом он потерял из виду главные силы.

Пётр I увидел отрыв части шведской пехоты (батальонов Рооса) от основных сил и отправил против неё 5 пехотных батальонов (2.500 чел.?) генерал-лейтенанта С. Ренцеля и 5 драгунских полков генерал-лейтенанта И. Гейнскина под общим началом Меншикова. Тем временем, к отряду Рооса присоединилась кавалерия генерал-майора В. А. Шлиппенбаха, игравшая в начале битвы роль передового отряда. Правда, без самого Шлиппенбаха, который отправился на поиск главной армии, но натолкнулся на русскую кавалерию и попал в плен, став первым пленным шведским генералом в Полтавском сражении. Вскоре и Роос увидел перед собой окружавших его русских. После короткого, но жаркого боя остатки отряда Рооса (к этому времени уже лишь 300—400 человек!) бежали на юг через лес к шведским укреплениям у Полтавы, где затем сдались.

Тем временем, шведская армия все еще приводила себя в порядок и не подозревала о трагической судьбе батальонов Рооса.

В связи с заметными потерями и без того весьма скромных шведских сил, ок. 6 часов утра Реншёльд все еще собирал разрозненные части для решающего таранного удара. С целью укрыть свои потрепанные войска от обстрела русской артиллерией, он увел их подальше от редутов (на 3 км) и от русского лагеря (на 2 км). Левенхаупт потом вспоминал в своих мемуарах, что его и очень многих посетили сомнения в необходимости продолжении дальнейших атак на русских. А Пипер и вовсе предложил отказаться от сражения, но фельдмаршал Реншёльд приказал вызвать из Пушкарёвки подкрепление и пушки. Но курьеры ускакали и не вернулись: на войне так бывает сплошь и рядом.

Инициатива в бою уходила из рук шведов!

Им оставалось рассчитывать, что в бескомпромиссном штыковом бою — остервенело наматывать вражеские кишки на свои штыки они были большие мастаки (крепкие физически и стойкие психологически русские мужики этому еще только учились у них и лишь в суворовскую эпоху станут чуть ли не лучшими в Европе мастерами этого самого сложного с точки зрения психологии вида боя!) — они сумеют разбить русскую армию.

Пока противник продолжал приводить себя в порядок, готовясь к решающей атаке, Пётр (между 7 и 8 часами?), не встречая помех со стороны противника, выводил из укреплённого лагеря свои войска: 42 бат. пехоты, 17 полков кавалерии. Ок. часа они выстраивались в 2 боевые линии, отстоявшие друг от друга на 200—300 шагов. В первой находилось 24 бат., во второй — 18. В интервалы между батальонами вывели по 3 полковые пушки. Фланги пехоты были усилены двумя гренадёрскими полками, вооружёнными гранатами и ручными мортирцами.

В центре встали 16 бат. пехоты генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева и генерала А. И. Репнина, на левом фланге — 12 бат. пехоты генерала Л. Н. Алларта и кавалерия генерала А. Д. Меншикова (4.459 всадников?), справа — 12 бат. пехоты генерал-лейтенанта князя М. М. Голицына и кавалерия Р. Х. Баура (7.709 всадников?). Русской артиллерией командовал генерал-поручик Я. В. Брюс.

В лагере остался внушительный резерв из девяти пехотных батальонов (по другим данным — чуть ли не 7 полков или 5,5—6 тыс. чел.?) генерал-майора И. Я. Гинтера. Всеми войсками руководил сам царь. Репнин получил назначение заменять Петра в случае его отсутствия и принять начальство над всей боевой линией, если Шереметев будет убит.

Фельдмаршал К. Г. Реншильд не поверил, что русские выстроились для боя, и лично выехал вперед, чтобы удостовериться. Не дождавшись подхода отряда Рооса, шведская пехота (10 батальонов пехоты; ок. 4 тыс. человек) под началом генерала А. Л. Левенхаупта выстроилась в одну линию. Кавалерией левого фланга командовал генерал-майор Х. Ю. Гамильтон. А вот кавалерия правого фланга (генерал-майор К. Г. Крейц — 52 эскадр.) из-за тесноты на поле боя стала не на своем фланге, а позади шведской пехоты.

Русские стояли так плотно, что разрывы между батальонами составляли около 10 м, причём, в эти промежутки (напомним) выкатывали выдвинутые в боевые порядки орудия. Стараясь построить собственную линию не меньше линии противника, шведы сделали разрывы между батальонами около 50 м. Но русская линия (ок. 2 км) всё равно превосходила по длине шведскую (1,4—1,5 км) или, на 6 полков.

Однако шведское командование не смущало численное превосходство русских: оно делало упор на стремительную штыковую атаку, которая должна была опрокинуть армию противника и обратить в бегство. Кроме того, разница в широте линии могла компенсироваться качественным преимуществом шведов в кавалерии (шведские рейтары против русских драгун).

Между 8 и 9 часами (?) обе русские линии — 22 (?) тыс. пехоты и 10—12 (?) тыс. кавалерии — двинулись на противника, причем, скорость продвижения всех родов войск была примерно одинаковой: кавалерия шла, не обгоняя пехоту и артиллерию. Когда русские полки прошли несколько десятков метров, Реншёльд послал им навстречу до 8—10 (?) тыс. пехоты и до 8 (?) тыс. кавалерии.

…Кстати сказать, вполне возможно, что это все что у него осталось под рукой из 20—22 тыс. человек, выведенных ночью с биваков: 2,6 тыс. пропали с Руусом, до 2 тыс., очевидно, полегло у редутов (и, возможно, у русского лагеря — если, конечно, принимать во внимание возможность его неудачной атаки Левенхауптом сходу?)…

Как только ок. 9 часов утра растянутая линия шведской пехоты атаковала две густые линии русской пехоты, 68 полковых пушек русских открыли беглую стрельбу ядрами, потом шведов начала косить картечь. Когда они приблизились к русским ещё ближе, те обрушили на них шквал огня из ружей, после чего началась рукопашная схватка.

Шведская кавалерия К. Г. Крейца поддержала атаку своей пехоты и 4 левофланговых русских батальона (Нижегородский и Гренадерский полки) вынуждены были стать в каре, но кавалерия А. Д. Меншикова атаковала конных шведов во фланг, расстроив их атаку.

Воодушевляемое присутствием на носилках раненного короля, правое крыло шведской пехоты, выдержав смертельный огонь русских, яростно атаковало левый фланг русской армии. Под натиском шведов, первая линия русских войск стала отступать. Напору противника поддались Казанский, Псковский, Сибирский, Московский (из дивизии Л. Н. Алларта), а также Бутырский и Новгородский полки левого фланга из дивизии А. И. Репнина. Кальмарский и Вестготский полки и 2 гвардейских батальона шведов, так остервенело рванулись вперёд, что в первой линии русской пехоты образовался опасный разрыв боевого порядка: гвардейский батальон Маннерсверда штыковой атакой «опрокинул» 1-й батальон Новгородского полка. Командир новгородцев бригадир И. С. Феленгейм погиб, пытаясь остановить бегущих…

Казалось, наступил кульминационный (кризисный!?) момент в ходе битвы!?

…Между прочим, сегодня не исключается, что благодаря бойкому перу литератора середины XVIII в. П. Н. Крёкшина (с 1753 г.?) в отечественной литературе Полтавская битва оказалась приукрашена сразу несколькими яркими мифами. Так, принято живописать подвиг царя Петра I, который вовремя заметил прорыв линии 1-го батальона Новгородского полка, взял 2-й батальон Новгородского полка, бросился с ним в это опасное место и перевернул ход баталии. Но дело в том, что в походном журнале Петра I указано, что вторая линия русской пехоты в бой не вступала. А вот другая «история»: пуля, действительно попавшая Петру в шляпу, в мифе превратилась в три пули, попавшие в шляпу,…седло и… нательный крест Петра. Еще один миф повествует нам про переодевание солдат Новгородского полка: будто бы Пётр I использовал тактическую уловку и незадолго до битвы переодел опытных солдат Новгородского пехотного полка в неокрашенную форму молодых. Карл XII, зная от перебежчика о том, что форма опытных бойцов отличается от формы молодых, направил свои лучшие силы на молодых бойцов и попал в ловушку. И это еще не все мифы вокруг Полтавский виктории Петра Великого. Считается, что Крекшин при описании истории Петра I дополнил известные факты собственными домыслами: и еще не известно был прорыв первой линии русских на самом деле? Потом сочинения Крекшина были использованы И. И. Голиковым в истории Петра, откуда все эти высокохудожественные батальные фрагменты перекочевали в научную историческую литературу, включая, произведения Е. В. Тарле и др. современных историков. Впрочем, историю пишут победители, а их, как водится, не судят. Тем более, что «на войне — как на войне» и без приукрас — «солдатских баек» — не обойтись. Впрочем, «о вкусах — не спорят» и каждый вправе сам решать, где быль переходит в небыль и, наоборот…

Пока правый фланг шведской пехоты атаковал русский фронт, её левый фланг даже не вступил в соприкосновение с русскими. Наоборот, здесь русская правофланговая пехота генерал-лейтенанта М. М. Голицына (самые опытные, в том числе, элитные гвардейские полки) атаковала шведскую пехоту и обратила её в бегство. Левофланговая кавалерия шведов не успела поддержать собственную пехоту и вскоре сама кинулась бежать, при этом, генерал-майор Х. Ю. Гамильтон попал в плен. Эскадроны Крейца уже не защищали разорванную в клочья пехоту от окружения, а погнали своих коней куда подальше.

Реншёльд безнадёжно пытался восстановить порядок.

За какие-то полчаса армия Карла XII проиграла ключевое сражение Северной войны!

Осознав это, король под охраной драбантов покинул поле боя, причем, возвращаясь назад через редуты русских (которые те опять заняли) охрана короля понесла большие потери.

Бегство пехоты шведского левого фланга обнажило центр их боевых порядков. Русская пехота усилила напор на противника, а все более и более утончавшаяся линия шведов сломалась, разрывы между батальонами достигли 100—150 м. Фланги русской армии охватили боевой порядок шведов. Вся шведская армия от фланга до фланга была снесена только первой линией русских. Вторая в бою практически не участвовала. Оба стоявших в центре батальона Уппландского полка были окружены и полностью уничтожены: из 700 человек к своим вышли только 14! Под натиском русских сил потерявшие строй шведы начали беспорядочное отступление, превратившееся к 11 часам в настоящее бегство, в ходе которого шведская армия понесла основные потери убитыми за все время сражения. Как вспоминал потом Левенхаупт, шведский правый фланг был почти истреблён, но на левом многим удалось спастись.

Спасительным островком для беглецов, где они смогли получить передышку, оказался Малобудищенский лес. Здесь Карл приказал всем уходить к обозу. Там же Крейцу удалось собрать рассеянные эскадроны и постараться сдержать на некоторое время русских драгун, укрепившись среди хат в Малых Будищах.

Ок. 12 часов большая часть разбитой шведской армии подошла к Пушкарёвке. (Здесь уже находилось ок. 7 тыс. кавалерии.) Меньшую её часть русские с потерями прогнали назад сквозь редуты.

Из 20—22 тыс. шведских войск, выведенных ночью с биваков Пушкарёвки, после полудня туда вернулось лишь ок. 10 тыс.: 9.2 тыс. человек было убито и ранено, 3 тыс. попали в плен. В Пушкарёвке шведская армия начала приводить себя в порядок. К ней присоединились два полка, которые вели осаду Полтавы.

Конец ознакомительного фрагмента.