Глава 4. В Париж
Лисе и Булле дошли от часовой лавки «ЛАНГФРАКК» до Ратушной площади и сели в автобус до аэропорта. Час спустя они вышли из автобуса и ступили в огромный терминал, где сновало видимо-невидимо людей. Встали в очередь у касс компании «Эр Франс». Пока они стояли, Лисе показалось, что среди голосов людей, топота туфель и объявлений по радио она услышала знакомый звук. А именно жалобный скрип несмазанного колеса. Она быстро обернулась, но увидела только незнакомые лица спешащих путешественников. Тогда девочка принюхалась, не чувствуется ли среди множества ароматов запаха сырого мяса и грязных носков. Но нет, ничего такого. «Должно быть, это скрипели колесики чьей-то хозяйственной сумки», — подумала Лисе. И тут же чей-то жесткий палец вонзился ей в спину. Она резко обернулась. Это был Булле.
— Восстань из мертвых, сейчас наш черед, — сказал он.
Они подошли к невероятно красивой даме с невероятно загорелым лицом и невероятно белыми волосами.
— Чем я могу тебе помочь, дружок? — спросила она.
— Два билета в Париж, пожалуйста, — сказала Лисе.
— Тебе и еще кому?
Из-под стойки прозвучал раздраженный ответ:
— Мне, конечно!
Дама поднялась, посмотрела за стойку.
— Вот как. С вас три тысячи пятьсот крон.
Лисе положила на стойку деньги. Дама пересчитала двадцать сотенных купюр, но потом остановилась и подняла бровь, когда увидела две тысячекроновые купюры.
— Это что, шутка? — спросила она.
— Шутка? — не поняла Лисе.
— Ну да. Эти купюры недействительны. Они выпущены в… — Она присмотрелась. — В тысяча девятьсот пятом году. Они давным-давно вышли из обращения. У вас есть купюры нашего времени?
Лисе покачала головой.
— Я очень сожалею, но тут хватает только на один билет до Парижа.
— Но… — в отчаянии начала Лисе. — Но…
— Вот и прекрасно, — раздался голос из-под стойки. — Дайте нам один билет.
Лисе посмотрела вниз, на Булле. Он кивнул.
Когда она опять подняла голову, дама уже протягивала ей готовый билет.
— Счастливого пути в Париж! Я надеюсь, тебя там встретят взрослые.
— Я тоже, — тихо вздохнула Лисе и посмотрела на билет и на старые тысячекроновые бумажки Распы. — Что нам теперь делать? — спросила она в отчаянии, когда они стали приближаться к контролю безопасности.
— Спокойно, — сказал Булле. — У меня есть одна мыслишка.
— Мыслишка? Какая?
— Та, что ты поедешь одна, — сказал Булле.
Лисе в ужасе посмотрела на него.
— Од-дна?
Надо же, она тоже стала заикаться.
Когда Лисе входила в самолет, благоухающая всеми приятными запахами стюардесса с яркой помадой на губах улыбнулась:
— Ой, у тебя целых два ранца?
— Много уроков, — буркнула Лисе.
Вид у девочки был усталый, она явно нуждалась в помощи.
— Давай я тебе помогу.
Стюардесса подхватила ранцы, положила их между двумя сумками на колесиках на полку для багажа и захлопнула крышку.
Лисе нашла свое место, пристегнула ремень безопасности и выглянула в окно. Снаружи не было ни души, только ехали автомобиль-цистерна с горючим и похожий на игрушечный поезд из тележек с чемоданами. На крыльях самолета тоже никого не было. Ни на правом, ни на левом. Вроде бы все нормально. Но до взлета оставалось еще несколько минут.
Лисе изучила брошюру с инструкциями по безопасности: на картинках люди с необыкновенно жизнерадостным видом ползли к выходу из самолета по подсвеченной указателями дорожке. Она зевнула. День был очень тяжелым, ночью она почти не спала. Она закрыла глаза, и тут же в голове зазвучали слова женщины из часовой лавки «ЛАНГФРАКК»: «Только смерть может изменить историю. Изменить высеченное в камне можно только ценой собственной жизни».
С этими словами Лисе заснула и не заметила, как самолет запустил двигатели и взлетел. Земля под ним провалилась вниз, Осло становился все меньше и наконец исчез. Потом исчезла суша, и они полетели над морем. А потом суша опять появилась внизу, но она звалась уже Германия и Нидерланды. Когда они в конце концов стали снижаться над Парижем и Лисе проснулась от голоса капитана, который призывал пристегнуть ремни безопасности, было уже темно и под крылом мерцали тысячи огней. Лисе знала, что там внизу живут миллионы людей. А она была всего лишь маленькой девочкой с Пушечной улицы. Лисе почувствовала себя ужасно одинокой и закусила нижнюю губу, чтобы та не дрожала.
Они приземлились в огромном аэропорту, названном в честь какого-то президента-покойника по имени Шарль[6]. Стюардесса помогла Лисе снять с полки ранцы, утешительно похлопала ее по щеке и прощебетала, что желает приятно провести выходные в Париже. Лисе шла по длинным коридорам, стояла на длинных движущихся лентах эскалаторов, ждала в долгих очередях перед паспортным контролем. Потом поменяла остаток норвежских денег на евро и осталась почти без сил, когда, выйдя из здания терминала, поставила на заднее сиденье такси ранцы и села рядом.
— У аллеву?[7] — спросил шофер.
Лисе не знала по-французски ни слова, но что может спросить таксист первым делом? Куда ехать, что же еще. И тут до нее дошло, что во всей этой суматохе она совершенно забыла название пансиона. Она помнила лишь, что в названии упоминается картошка.
— Пансион «Картофель», — предположила она и крепко прижала к себе ранцы.
— Кеске восаве ди?[8] — произнес шофер вопросительным тоном и посмотрел на нее в зеркало.
— Э-э, — сказала она. — «Картофельные крокеты»?
Шофер повернулся к ней и спросил «У?» уже громче и раздраженным тоном.
Обычно в голове у Лисе все было разложено по полочкам, но сейчас там царил страшный кавардак.
— «Картошка», — сделала она еще одну попытку и почувствовала, как к горлу подкатывают слезы.
Шофер покачал головой.
— Пансион «Картофельное пюре»?
Шофер разразился длинной французской тирадой, которая вряд ли была формулой вежливости. Потом наклонился к задней двери рядом с Лисе, открыл ее, крикнул: «Аут!» — и резким жестом показал на улицу.
— Пансион «Пом фри!»
Шофер так и застыл, глядя на Лисе. А все потому, что голос, произнесший эти слова, не был похож на голос маленькой девочки, сидевшей на заднем сиденье. И, кроме того, исходил он совсем не от нее, а из школьного рюкзака рядом с ней.
— А, — сказал шофер и просветлел. — Пансион «Ле пом фри»?
Лисе закивала изо всех сил.
Шофер, посмеиваясь, закрыл дверь, завел машину и поехал.
Лисе откинулась на заднем сиденье и облегченно вздохнула.
Рядом с ней кто-то прошептал:
— Эй! Может быть, пора выпустить меня на свободу?
Лисе ключиком отперла замок и открыла молнию на передней стороне рюкзака. Оттуда мигом вылез крохотный мальчишка с огромными веснушками и ярко-рыжим чубом, как у Элвиса Пресли.
— Да здравствует прекрасный воздух свободы, к черту пыль темницы жуткой, — провозгласил Булле и сел рядом с Лисе, сцепив руки за головой.
Он выглядел как ни в чем не бывало, разве что волосы были взъерошены больше обычного.
— Итак, мамуля Лисе, во время полета ты, конечно, ужасно волновалась, как я там?
— Вообще-то, не очень, — сказала Лисе. — Я спала. А что делал ты?
— Я читал книгу «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было», пока не разрядилась батарейка карманного фонарика. Кстати, там было написано о конголезском слоне цеце.
— О конголезском слоне цеце? — переспросила Лисе и тут же пожалела об этом.
— Он большой, как дом, и страдает нарколепсией, — пустился в объяснения Булле. — Другими словами, он в любой момент может — брык! — заснуть и упасть. Поэтому лучше держаться от него на безопасном расстоянии, если не хочешь, чтобы тебе на голову свалились восемнадцать тонн конголезского слона. Несколько лет назад один цирк опростоволосился и купил в одном магазинчике живой природы в Лиллесанде огромного слона. Но покупатели не знали, что это был как раз…
–…конголезский слон цеце, — перебила Лисе со вздохом и посмотрела в окно.
— Именно, — сказал Булле. — Во время первого же представления слон заснул, и всем работникам цирка пришлось выкапывать из песка три поколения русских воздушных гимнастов.
— Ой, перестань, нет таких слонов!
— Еще как есть! Мой дедушка видел несколько экземпляров в Токийском зоопарке. Их привезли прямо из джунглей Конго, и из-за разницы во времени слонам казалось, что они все еще летят на самолете. И поэтому они спали…
Подобным образом Булле продолжал развлекать себя и Лисе до тех пор, пока таксист не остановил машину со словами:
— Мадам-е-месье, пансион «Пом фри».
Они стояли перед высоким узким домом с такими кривыми стенами, будто каменщики, которые его строили, злоупотребляли красным вином. Зато у него были очаровательные маленькие балконы и светившаяся в темноте вывеска, где, вообще-то, должно было быть написано: PENSIONAT LES POMMES FRITES[9]. Но часть букв не горела, поэтому получилось: PEN ONAT LES POMM F I S[10].
Лисе расплатилась за поездку, и они вышли из такси. Издали доносились звуки аккордеона и хлопки пробок от шампанского.
— Ах… — Булле закрыл глаза и потянул носом воздух. — Париж!..
Они вошли в пансион. За стойкой регистрации стояли улыбающаяся краснощекая женщина и приятный толстячок. Лисе они напомнили ее родителей, оставшихся дома на Пушечной улице.
— Бон суар[11], — произнесла женщина.
Лисе поняла, что ей сказали что-то хорошее, поэтому она ответила: «Добрый вечер!», слегка поклонилась и толкнула Булле, чтобы тот отвесил глубокий поклон. Она знала: поклониться никогда не помешает, глубоко или не очень — неважно. Как оказалось, это работало и в Париже, потому что двое за стойкой заулыбались пуще прежнего.
— Доктор Проктор? — вопросительно сказала Лисе и приготовилась к новому циклу языковых недоразумений.
Но к ее радости, лицо румяной женщины расцвело:
— О, лё профессёр!
— Да, — сказали хором Лисе и Булле и усиленно закивали.
— Восе фамий?[12] — спросила женщина.
На это Лисе и Булле ничего не смогли ответить и только молча уставились на нее.
— Парле ву франсе?[13] — осторожно спросил мужчина.
— Ты чего головой качаешь? — прошептал Булле.
— По-моему, он спросил, говорим ли мы по-французски, — шепотом ответила Лисе.
Двое за стойкой принялись совещаться между собой. Глядя на них, Лисе и Булле решили, что французский язык очень трудный даже для французов. Чтобы собеседник понял тебя, приходится подключать лицо, обе руки, все пальцы — да что там, все тело.
Наконец женщина схватила один из ключей, висевших на доске у нее за спиной, вышла из-за стойки и приглашающе махнула рукой Булле и Лисе. Она отвела их на двадцать шесть ступенек вверх и на полкоридора в сторону, где и отперла одну из дверей. Номер был меблирован очень просто: две кровати, маленький диван, шкаф и письменный стол, заваленный горой исписанной бумаги. Ну и дверь в ванную, где, видимо, как раз шел ремонт, потому что на полочке под зеркалом рядом с двумя стаканами для чистки зубов лежали молоток, отвертка и тюбик клея. У одной стены стояла ванна. Из проржавевшей трубы капала вода. Пока Булле раскладывал туалетные принадлежности на полочке, Лисе положила рюкзак у письменного стола. Тут-то она и заметила посреди стола рисунок. Изображена была ванна, точно такая же, как та, что в ванной комнате за дверью. Под рисунком теснилось множество цифр. Кто-то долго считал, некоторые вычисления были очень сложные. Похоже, здесь надо было считать в уме, умножать и делить.
— Что это? — спросил Булле, выйдя из ванной.
— Не знаю, — сказала Лисе. — Но почерк очень похож на почерк доктора Проктора.
— А вот это похоже на мотоциклетный шлем доктора Проктора, — сказал Булле, открыв дверь шкафа и обнаружив коричневый кожаный шлем. — И на его длинные белые подштанники.
Краснощекая и очень французская женщина защебетала что-то по-французски. Она драматически размахивала руками, без конца повторяла «Эвапоре!»[14] и один раз пальцами изобразила летящую птицу.
— Он исчез, — сказала Лисе.
— Я так и понял, — сказал Булле.
Румяная француженка, растопырив пальцы, вопросительно показала на Булле и Лисе, потом на свой рот.
— Как ты думаешь, что она спрашивает? — спросила Лисе.
— Сколько пальцев можно запихнуть в мой рот? — предположил Булле.
— Чушь. Она спрашивает, хотим ли мы есть.
Лисе низко поклонилась и кивнула, потом подтолкнула Булле, который тоже поклонился и кивнул.
Приветливая француженка отвела их на кухню и пригласила к столу, потом принесла им по куриной ножке, или куриному крылышку, или еще чему-то в этом роде. Главное, это было потрясающе вкусно. Булле так объелся, что даже — о ужас! — рыгнул. Он тут же вскочил и весьма учтиво раскланялся — он считал, что это ему очень здорово удается. Кроме того, он произнес длиннющее извинение в стихах, и женщина с мужчиной громко расхохотались, хотя вряд ли поняли хоть одно слово. Закончив речь, Булле зевнул, да так, что казалось, голова его развалится на две части.
Дама вышла и вернулась с двумя комплектами постельного белья, которые передала им вместе с ключом от номера доктора Проктора.
Пока Лисе и Булле разбирали свои постели, Булле сказал, что куриные ножки были такими маленькими, словно курицы были не курицы, а лягушки. Оба рассмеялись: ну кто же будет есть лягушачьи лапки?
— Гм, — сказал немного погодя Булле. — Почему твоя постель выглядит аккуратней моей?
— Потому что одеяло лучше заправлять в пододеяльник, а не в наволочку, — вздохнула Лисе и подошла к постели Булле, чтобы помочь ему.
Потом они отправились в ванную чистить зубы.
— Как нам найти профессора? — сказала Лисе.
— Я слишком устал, чтобы думать, — зевнул Булле, почти закрыв глаза, и отодвинул отвертку на полке, чтобы взять тюбик пасты. — Разберемся завтра.
— Но как мы сможем его найти, если никто не понимает, что мы говорим?
— А мы завтра выучим французский, — сказал Булле.
— Завтра? Это невозможно.
— Да что в этом сложного? Здесь ведь даже дети говорят по-французски.
Булле выдавил немного пасты из тюбика на зубную щетку и стал старательно чистить зубы.
— На это уйдут недели и месяцы, — сказала Лисе. — А как мне кажется, у нас нет этого времени.
— Мы запросто справимся, — буркнул Булле. — В понедельник у меня репетиция в оркестре.
— Перестань нести вздор, Булле. Я серьезно.
Она повернулась к своему другу. Булле улыбался ей, демонстрируя белые как снег зубы. Невероятно белые, по правде говоря. Лисе в жизни еще не видела у него таких белых зубов. Булле был не из тех, кто чистит зубы с утра до вечера.
— Булле, что случилось с твоими зубами? — спросила она. — Булле! Отвечай!
Но Булле продолжал улыбаться белозубой улыбкой, словно его нижние зубы приклеились к верхним. «Да ведь так оно и есть!» — поняла Лисе, заметив ужас в его глазах и то, как дико Булле размахивал зубной щеткой. Она взглянула на полочку с зеркалом. Тюбик с зубной пастой был по-прежнему закрыт, а колпачок с лежащего рядом тюбика клея снят.
Она схватила тюбик и громко прочитала:
— «Быстродействующий суперклей доктора Проктора». Булле, ты взял не тот тюбик!
Булле виновато пожал плечами, улыбаясь идиотской белозубой улыбкой.
Лисе вздохнула и стала копаться в своей сумочке, пока не нашла пилочку для ногтей.
— Стой смирно! — скомандовала девочка. — Помогай!
Булле обеими руками растянул губы, Лисе просунула пилочку в правый угол его рта и стала пилить. Булле напевал «Марсельезу», а Лисе медленно продвигалась слева направо, отделяя его верхние зубы от нижних.
— Ну и ну! — сказал Булле, когда она закончила и он посмотрел на себя в зеркало. — Ты только взгляни на мои белые зубы! Теперь они наглухо запломбированы, в них никогда не будет ни единой дырки, мамуля Лисе. Мне больше в жизни не придется ходить к зубному. — Он схватил тюбик клея. — Хочешь тоже попробовать?
— Спасибо, не надо. Как ты думаешь, зачем здесь лежит Быстродействующий суперклей доктора Проктора? Вместе с напильником и всем прочим?
— Элементарно, — сказал Булле. — Доктор ремонтировал ванну.
— Может быть, — зевнула Лисе. — На сегодня хватит размышлений.
Но когда они уже легли спать, Лисе долго не могла заснуть, прислушиваясь к тому, как в ванной падают капли. Они напоминали ей печальные вздохи. С улицы доносились далекий гул машин и звуки аккордеона. И еще какой-то скрип — то ли уличного фонаря, раскачивающегося на ветру, то ли роликового конька на деревянной ноге.
Хотя неудивительно, что в голову лезли странные мысли: вокруг сгустилась тьма, а Лисе была одна в большом незнакомом городе. Она посмотрела на Булле. Ну, все равно что одна.
«Завтра, наверное, будет веселее», — подумала Лисе.
И как в воду глядела.
