Монстр. Маленький изобретатель

Юрий Розин, 2021

Пустыня африканского континента. В странную экспедицию, направлявшуюся непонятно куда и зачем, отправился человек, пытавшийся избавиться от прошлого. Кто в этом мире мог знать, что этот поступок станет началом для легенды, настолько странной, что в нее почти невозможно поверить? Одна жизнь закончилась и началась другая, вот только новая жизнь – это не всегда подарок, она вполне может обернуться страшным проклятьем. И что же ждёт этого человека в ином мире, полном столь невероятной магии? Комментарий Редакции: Несмотря на такое хрустально-мягкое название, этот фэнтезийный роман – далеко не про и не для детей. Это история преодоления, становления и трансформации, которая искрит волшебством, риском и небывалым азартом жизни.

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Grandfailure / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Пролог

— Ну почему это должен быть именно ты?

— Мы уже это обсуждали. Я — его единственный преемник, других нет и, скорее всего, не будет ещё очень долго. А война всё ближе! Если я не достигну требуемого уровня силы, мы все можем погибнуть!

Как же сильно сжималось его сердце от мыслей о скорой разлуке. Но все остальные варианты были слишком страшны.

— Ты и так можешь погибнуть! Я нашла описание этого твоего «совершенно безопасного» способа. И ты забыл упомянуть, что успех этого способа пока чисто теоретический? Все, кто его использовал, либо не просыпались вовсе, либо становились жестокими монстрами!

Сердце, и так будто зажатое в тиски, на секунду прекратило свою вечную работу. Он надеялся, что она не станет в это лезть. Естественно, напрасно. Хотя, не было бы это так, они бы сейчас не были вместе. Жестокая ирония, что уж сказать.

Оставался только один способ разрешить эту ситуацию — как-то убедить её в невозможности иного исхода. То, чего он так и не смог сделать за последние пять лет.

— Послушай меня, пожалуйста. Для того, чтобы противостоять врагу, нам нужны трое Мастеров. Но в ближайшие лет двадцать не будет никого, кто бы смог приблизиться даже к моему уровню, не то, что добраться до силы учителя. Только я могу хотя бы попытаться изменить ситуацию.

— Но…

— Не перебивай! — он ненавидел повышать на неё голос, но сейчас это было необходимо. — Никто кроме меня, ты понимаешь? Если я провалюсь или струшу, то всю империю сотрут с карт! Погибнешь ты, твои родители, родственники, друзья — все, кого ты знала или просто встречала на улице! Я не могу взять на себя ответственность за такое количество смертей! Я должен попробовать!

— Но… — она снова попыталась вставить слово, а он схватил её за плечи и тряхнул со всей силы.

— Чёрт побери, выслушай меня! Я должен это сделать, но из всех существующих способов только один занимает годы, а не десятилетия. Пытаться идти другими дорогами — это всё равно что не пытаться вообще! На поиски альтернативных вариантов тоже нет времени! Остаётся лишь один путь. Тот, о котором мы спорим уже не первый год! Я бы отдал всё на свете, чтобы провести с тобой столько времени, сколько возможно. Но мой отказ означает твою смерть и смерти миллиардов других. Я бы выбрал тебя. Если бы можно было спасти твою жизнь ценой всего остального мира, я бы сделал это, но вопрос не стоит так. Он звучит по-другому: шанс на спасение, пусть и крошечный, или неизбежная смерть! Если я провалюсь, это будет наша последняя встреча, так что молю, не дай мне запомнить её такой.

Его руки опустились, он был опустошён, как морально, так и физически. Он знал, что если и сейчас она попросит его остаться, то он так и поступит. И гори оно всё синим пламенем.

— Я буду ждать тебя! — тонкие и изящные руки обвили его шею. Это был, без всяких вариантов, лучший поцелуй в его жизни. Ведь, скорее всего, он был последним.

* * *

— Ты готов?

— Да, учитель, — они стояли на платформе лифта, скачущей через червоточины к такому далёкому участку пустоты, что сложно было даже вообразить.

— А как же… — вид смутившегося старика был бы забавным, если бы ситуация не была такой напряженной.

— Она понимает.

— Тебе очень повезло, мой мальчик, — тяжело вздохнул старик.

— Я знаю, учитель, я знаю…

* * *

— Помни, когда ты уснёшь, то потеряешь себя. Твой разум, твоя душа, всё твоё существо уже не будут тебе принадлежать. А потому нет никаких способов увеличить шансы успеха, — Мастер, лихорадочно повторяя всё те же слова уже, наверное, в двадцатый раз, крепил к его душе тысячи мельчайших зарядов. Если он провалится, то очнуться просто не успеет. Каким бы сильным он не стал, бомба, способная гасить звезды, взорвавшаяся прямо внутри его души, принесёт смерть. Окончательно и бесповоротно.

— Я помню.

Страха не было. Странно, но вообще ничего не было. Возможно, техника уже начала оказывать своё влияние.

— Слушай, — вдруг старик замер и внимательно посмотрел в глаза своему ученику. Единственному ученику за много-много лет. — Когда ты будешь засыпать, когда от твоего сознания останется лишь крошечная часть, настолько малая, что это будет даже смешно, подумай о той, кого оставил. Подумай о вашем последнем миге, о том, насколько горько и насколько сладко это было. Подумай о том, что она ждёт твоего возвращения, твоего, а не неведомой твари, что родится на свет в случае провала. Подумай о тех годах, что вы не провели вместе сейчас, и о тех, которые проведёте, если тебе удастся. Подумай о детях, которые у вас родятся, о том, как сильно ты будешь любить их и как сильно будешь страдать, если с ними что-то случиться. И подумай о том, насколько пустым станет твоё сердце, если с ней что-то случится. Думай обо всем этом в тот последний миг, и, я уверен, у тебя получится.

Но ответом ему была тишина. Потерявшись в глубине своей собственной памяти, Мастер не заметил, как взгляд его последнего ученика остекленел и затуманился. Его уже не было. Его душа сейчас дробилась, ломалась, перестраивалась, создавая что-то совершенно иное. Волшебный процесс, непонятно каким образом изобретённый одним из великих древних умельцев. И вот, спустя столько лет, этот способ, созданный их теперешними врагами, должен был решить судьбу целой империи. Фортуна порой подкидывала самые поразительные совпадения.

— Спи крепко, мой дорогой ученик, — учитель, словно разом постарев на несколько сотен лет, тяжело опустился рядом с лежащим в пустоте юношей. — Ты ведь думал о ней, я прав? Конечно. Я мог бы промолчать, твои мысли всё равно были бы заняты лишь одним. Время, пространство, материя, вселенная во всём своём многообразии открыта для нас словно книга. Но всё равно осталось нечто, до сих пор непознанное человечеством. И это любовь. Волшебная вещь, единственная, которую мы так и не разгадали. Забавно. Может, это просто мои желания… — старик с силой потёр короткий ёжик волос. — Нет, мне всё-таки кажется, что не только. Назовём это… интуицией? Да, пусть будет интуиция. И она подсказывает мне, что именно любовь сделает тебя, мой дорогой ученик, тем, кто достиг успеха в этом невозможном начинании. Первым во всей вселенной.

* * *

Год 1561 от рождества Христова был вполне обычным в истории Земли. Столица Испании была перенесена в Мадрид, началась блокада Нарвы, родился Фрэнсис Бэкон. Интересные, но ничем не выделяющиеся из канвы мировой истории события.

Однако, было и ещё кое-что. В один из дней лета, когда солнечный диск особенно ненавидим горожанами и особенно любим земледельцами, небольшая таверна где-то на окраине Европы стала свидетельницей встречи очень странной компании.

Вопросы подавальщиков они игнорировали, да и, в общем, смотрелись достаточно внушительно, чтобы через какое-то время окружающие благоразумно сделали вид, что не замечают этих людей. Чуть позже в двери вошёл новый посетитель и молча уселся на единственный свободный стул. А ещё через несколько минут каждый, кто находился в таверне, вдруг схватился за сердце и упал замертво.

Умерло девятнадцать человек, стража города долго пыталась понять, что же произошло, но совершенно напрасно. Дело было списано на работу ведьм, тогда бывших едва ли не главным врагом всего цивилизованного человечества. И никому уже не было дела до того, для чего тогда встречались эти восемь человек. Да и даже если бы кто-то выжил и смог пересказать их разговор, вряд ли хоть кто-то смог бы понять, о чём они говорили.

— Я ненавижу эти чёртовы тела! — высокий плечистый мужчина с испещрённым шрамами лицом нервно потирал запястья и почёсывал недельную щетину, словно боялся, что та вдруг исчезнет вместе с лицом.

— Потише, Зверь. Ты же знаешь, что любая встреча в ином виде была бы мгновенно обнаружена, — тонкая, почти женская рука легла воину на запястье. Тот дёрнулся, словно ошпаренный.

— А ну не тронь меня! Мерзость!

— Давайте не будем начинать, особенно перед прибытием Хозяина! Всё-таки мы здесь ради того, чтобы наше предприятие принесло свои плоды, а ради дела стоит потерпеть, не правда ли? — полноватый старичок явно весил меньше, чем навешанные на нём драгоценности. Одних колец, каждое из которых манило окружающих сиянием жёлтого металла, было больше двух десятков.

— Идол, ты же знаешь, что уговоры бесполезны. Зачем вообще стараться? Просто сиди и жди Хозяина-а-ахх… — глубокий зевок прервал и так слишком тихую и невнятную реплику. Мужчина был бос, штаны на нем сидели задом наперёд, а ряд пуговиц на рубашке был смещён на две, из-за чего левый край воротника торчал где-то у уха, а правая пола обметала колени. Да и вообще выглядел он, словно его только-только подняли с постели.

— А ты вообще молчи, Гом! Можно было прийти на встречу с Хозяином в более приличном виде? Бери пример с меня: чистый, опрятный, сияющий! Таким как ты должно быть стыдно даже появляться рядом со мной, не то, что говорить! — стоило отдать говорившему должное, его слова не были простым бахвальством. Натёртый до зеркального блеска панцирь, золотые ножны на поясе, тонкий и изящный обруч в волосах — всё в облике рыцаря свидетельствовало о достоинстве и могуществе.

— Заткнись, Монарх! Хозяину срать, как выглядят эти мешки с костями! — воин, названный Зверем, ткнул в собеседника пальцем.

— Вот-вот, — булькающие звуки донеслись откуда-то из пересечения множества подбородков с толстым и красным носом, — чёрт, почему мы не можем заказать пожрать? — свинячьи глазки жадно забегали по столам других посетителей, а точнее по стоящим на них тарелкам.

— Подумай хоть раз головой, а не желудком, Глотка. Нам в принципе нельзя контактировать с этим миром, мы нарушаем кучу правил, просто находясь здесь. Необходимо свести контакты с людьми до минимума, иначе всё дело может быть поставлено под угрозу, — подзатыльник, усиленный тринадцатью золотыми кольцами, приземлился на лысую, покрытую жировыми складками черепушку. То ли от силы удара, то ли от того, что четыре из этих колец сидели на самом коротком большом пальце, но один перстень с изображением крылатого льва слетел и покатился по столу.

— О, какое красивое колечко, — седьмой, до сих пор молчавший член этого странного сборища, проворно схватил печатку и тут же сунул её куда-то в складки нищенских обносок.

— А ну верни кольцо, дрянь! — старик мгновенно пришёл в бешенство. Даже попытался дотянуться до бродяги через стол, но тот успел отстраниться. В следующую секунду мужчину уже схватили и посадили на место.

— А ну прекращай, Идол! У тебя этих побрякушек не счесть, да и вообще они не твои, а этого мяса! — воин стальной хваткой держал старика за плечо.

— А мне плевать! Оно моё! Пусть вернёт, тварина! Так нравится золото, надо было выбрать кого побогаче!

— Мне нравится не само золото, а то, что оно твоё, — парировал нищий, судя по движениям, пряча перстень ещё дальше.

— Уф, как захватывающе, — мелодичный голос, принадлежащий слащавому молодому человеку в слишком уж открытой одежде, раздался слева от Зверя. Тот опять едва не подскочил на месте.

— Отвали от меня! Мерзость… ну почему мне с ним сидеть? Пусть вон с Гомом сидит, ему-то точно плевать!

— Поздно спорить, — холодный голос раздался у воина за спиной. На этот раз мужчина, и правда, подпрыгнул, после чего резким движением развернулся и встал по стойке смирно, едва не опрокинув стул. Остальные шестеро не сильно от него отстали.

— Хозяин! — в унисон воскликнули они, явно собираясь опуститься на колени, но новоприбывший их остановил.

— Не здесь и не сейчас. Садитесь.

Восемь стульев скрипнули, и на секунду стол погрузился в тишину.

— Как идёт подготовка мира?

— Отлично, Хозяин, — рыцарь в сияющих доспехах с подобострастием поднял на мужчину глаза. — К началу для него будет устроен идеальный плацдарм.

— М? А почему тебе кажется, что это будет мужчина? — на холодном лице промелькнула ледяная улыбка.

— Просто предчувствие, Хозяин, — казалось, рыцарь забыл даже, как дышать.

— Расслабься, я шучу, — на это было нисколько не похоже. — Вообще, да, скорее всего именно мужчина. Что с проблемой Источника?

— Почти решена, остались детали, — потерявший кольцо старик сейчас не смел даже подумать проявлять своё недовольство.

— Хорошо, — мужчина кивнул. — От светлых ничего не слышно?

Повисла небольшая пауза, но затем все семеро отрицательно покачали головами.

— Отлично, — на этот раз улыбка была уже куда шире, правда всё такой же пустой и бесчувственной. — Сколько осталось до начала?

— По разным подсчётам, — рыцарь явно нервничал, — от четырёх до пяти сотен лет.

— Это не очень много, учитывая то, сколько мы уже ждём, — названный Хозяином снова кивнул. — Давайте сойдёмся на четырёх с половиной веках, хочу, чтобы к началу нового тысячелетия всё было готово. Сделаете?

— Да, Хозяин!

— Ну и славно. Тогда новая встреча назначается в двухтысячном году, последний раз проверим, как идут дела. Все свободны.

Из девятнадцати трупов, найденных в тот день, удалось опознать семнадцать. В числе прочих список посетителей местного морга пополнили: местный менестрель; главарь банды из соседнего города; представитель одного из благороднейших родов страны и купец, чьё богатство было сопоставимо только с его же алчностью. Остальные были простыми горожанами. Занимательно было то, что один из трупов не влез в катафалк и для него пришлось использовать телегу. Из двоих неизвестных один был нищим бродягой, без племени и рода, так что его никто особо и не старался опознать. А вот второй заслуживал отдельного внимания.

Кучер, который вёз его тело в морг, через пару недель сильно запил. Друзья не могли понять, в чём дело, ведь работал мужик уже много лет и навидался всякого, так что вряд ли что-то могло выбить его из колеи.

Оказалось, могло. Однажды, налакавшись эля так, что едва из ушей не лилось, он рассказал своим собутыльникам страшную историю. Мол, когда вёз он труп из какой-то таверны, мертвец вдруг дёрнулся, открыл глаза и совершенно холодным, нечеловеческим голосом пробормотал что-то вроде: «Так вот что ты задумал…»

Кучер тогда, был грех, имел мысли ограбить покойника, потому как накануне сильно проигрался в карты, так что принял эти слова на свой счёт. Как добрался до морга, а потом до дома, не помнит, но жена говорит, что был бел, как смерть.

Конечно, ему не поверили. Как бы он не божился, чем бы не клялся, пьяницы вокруг лишь смеялись над ним. Так что через несколько дней он плюнул на всё и убедил сам себя, что ему привиделось. Наверное, оно и к лучшему.

Жизнь Первая.

— Итак, давайте ещё раз всё проверим, — низенький мужчина с начинающей лысеть головой, подбил несколько листочков и, в который уже раз начал читать обозначенную на них информацию.

— Давайте, — тяжёлый вздох и красная от постоянных потираний переносица полностью выдавали состояние его собеседника. Тот, впрочем, особо и не скрывал, что происходящее его, мягко говоря, достало.

— Семён Владимирович Лебедев, тридцать лет, гражданин России…

Всё это продолжалось уже слишком долго, но каждый раз, заполнив очередную графу пыточного листа, мужчина начинал всё заново. Семён уже жалел, что повёлся на заманчивое предложение. Но отступить сейчас — значило, плюнуть на все свои страдания: на два часа тряски по пути сюда, час ожидания в приёмной и эти бесконечные часы в обитой красным деревом допросной.

— Всё верно, — в семнадцатый раз (да, он считал) Семён кивнул, подтверждая правильность данных. Либо его собеседник был полным идиотом, либо слишком сильно переживал за своё место, потому что других объяснений молодой человек не находил.

— Пожалуйста, скажите, какую религию вы исповедуете.

— Я — атеист.

— Жаль, — впервые мужчина показал хоть какие-то эмоции, — господин Борисов очень хотел, чтобы те, кто едет с ним, знали учение о Боге…

На лбу Семена забилась жилка. Он не для того так долго терпел, чтобы провалиться из-за своего неверия в высшие силы.

— Если дело только в знании, то можете не переживать, — перебил он секретаря. Пожалуй, слишком резко и грубо. — Я знаю о богах больше, чем девяносто десять процентов тех, кто в них верит.

— А вот это уже занятно… — дверь, ведущая в соседний кабинет, медленно отворилась.

— Александр Павлович! — мужчина тут же вскочил и подхватил вошедшего под локоть. Стало ясно, что именно от этого человека зависело, будет ли эта повторюшка допрашивать следующего кандидата.

— Я ещё не помер, Миша! Прекрати этот балаган. Не позорь меня перед юношей.

Несмотря на его слова и довольно бодрый голос, старик явно стоял одной ногой в могиле. Кожа ссохлась и обтянула череп, волос не было, даже бровей и ресниц, а через уши была перекинута тонкая трубка, по которой в нос Александра Павловича Борисова поступал не дающий ему задохнуться кислород. Диагноз можно было поставить и без долгой врачебной практики. Старость в запущенной форме, со всеми вытекающими. Хотя, если бы Семён дожил до возраста своего потенциального нанимателя, не факт, что он вообще смог бы ходить. Родись этот человек на пару лет раньше, и у него бы получилось застать живого Чехова.

— Очень рад с вами познакомиться, Александр Павлович, — молодой человек вскочил с места.

— Я тоже рад. Не часто в это время увидишь юношу, увлекающегося религиями. Век технологий, как-никак, — даже эту коротенькую фразу старик говорил долго и с надрывом. Было видно, что ему больно. Но показывать свою слабость Борисов не хотел, так что Семёну только и оставалось сделать вид, что он ничего не заметил. Вежливость — это взаимная ложь, от которой обоим собеседникам только хуже.

— Я, на самом деле, скорее, именно технарь. Инженер-конструктор по образованию. А религии — это что-то вроде хобби. Должно же быть у тридцатилетнего человека занятие на вечер. — Как нестранно старик не выказал ни капельки неудовольствия.

— Это неважно, совсем неважно. Главное — знания, а остальное — так, ерунда. Что у вас написано в дипломе не имеет никакого отношения к тому, что находится в голове. Миша, оформи юношу в нашу небольшую экспедицию, я и так вижу, что в его отношении нам волноваться не о чем.

— Но… — секретарь попытался было возразить, но Семён мысленно уже расслабился. Он тоже умел читать людей и прекрасно понял, что решения старика ничто не изменит.

«Эта поездка точно будет крайне интересной», — пронеслось у него в голове.

* * *

— Док!.. — чтобы в стуке двигателя можно было хоть что-то разобрать, Семёну приходилось надрывать горло. Впрочем, за последние три года он уже более-менее привык. Пассажир дюнного вездехода дёрнулся и оторвал взгляд от проплывающих мимо бархан. На вид мужчине можно было дать лет пятьдесят, хотя могло быть и больше, и меньше. Седеющие, но всё ещё густые волосы припорошил песок, а тонкие морщинки у глаз вызывали расположение собеседников.

Он открыл рот, чтобы ответить, но сразу поперхнулся обжигающе горячим воздухом. В пустыне даже дышать нужно было уметь. Семёну пришлось отложить все вопросы на несколько часов. Дальше ехали в молчании, слушая лишь шум мотора. Если втянуться, эта музыка неплохо подходила к окружающим пейзажам.

Три дня назад в Каире большая группа людей, в число которых вошёл и Семён, погрузилась на машины и стройной колонной отправилась прямиком в пустыню. Всё было, как он и думал: после приказа старика Борисова его безо всяких лишних разговоров зачислили участником экспедиции, выдали аванс и сказали подъезжать на место встречи в обозначенный день и час.

В принципе, кроме двух вещей, всё происходящее было для молодого человека рутиной: вот уже три с хвостиком года он занимался тем, что возил богатых туристов на частные экскурсии в пустыню Сахара. Первой странностью был необычно большой гонорар, почти вчетверо превышающий его стандартную ставку. Но никаких подвохов найти не удалось, так что Семён списал всё на сложности, связанные с состоянием старика. Всё-таки возраст, обозначаемый трёхзначными числами — не шутки.

Второй нестыковкой стало то самое дикое собеседование. Обычно всё было быстро и оперативно: он работал не сам по себе, а через контору, так что с доверием к водителю проблем не возникало, а остальное его клиентов почти не интересовало. И уж точно не волновало их, какую религию он исповедует. Вспомнив о странном разговоре с Александром Павловичем, молодой человек не мог сдержать улыбки. Но и это можно было списать на странности клиента.

А потому особенно долго раздумывать не было смысла. Собрался, заправил свою рабочую лошадку, закинул в кузов несколько канистр с топливом, поел-попил, запер квартиру и поехал. С тех пор, как он покинул родину, Семён стал особенно лёгок на подъем.

И вот уже третий день колонна была в пути. Ехали не спеша: выезжали затемно, часам к одиннадцати останавливались, разбивали лагерь, пережидая под тентами в теньке самый солнцепёк, под вечер снова грузились и отправлялись в путь. Ещё несколько часов по постепенно остывающим пескам — и новый, теперь уже ночной, привал.

При других обстоятельствах такая вальяжность Семёна бы не устроила, но одна из машин — здоровенный грузовик на шести широких колёсах, везла в своих недрах не только запас топлива на две недели беспрерывной езды всей колонне, но и много всяких полезных штуковин. А в дальнем углу машины примостился священный Грааль любого бедуина — холодильник. На привалах никто не отказывал себе в удовольствии выудить из него бутылку ледяной воды, бывшей на таком солнцепёке вкуснее любого алкоголя.

Так что ехали с комфортом, к этому нельзя было придраться. Вот только было кое-что, чего Семён никак не мог понять. Куда они ехали? Каир остался за спиной, вот только направление было выбрано так, что ни одна из известных ему достопримечательностей не находилась по пути. Только бескрайняя пустыня до горизонта, а потом граница с Суданом. И что?

Он, конечно, не ради этого нанимался, ты везёшь — тебе платят. Но ему совершенно не хотелось следовать примеру сказочного героя и идти туда, незнамо куда. Но секретарь старика молчал, как партизан, сам Борисов в путешествии вообще не выходил из машины, а все остальные участники экспедиции, включая водителя головной машины, также ничего не знали.

А потому Семён решил расспросить последнего кандидата на обладание информацией. Врач Борисова также был не слишком многословным, сразу по остановке скрываясь в машине старика. Если тебе сто с гаком, так и вози с собой доктора, зачем сажать его в другой автомобиль? Странный, конечно, дедок. Впрочем, у всех свои тараканы, и за столько лет немудрено накопить их слишком много.

Выругавшись про себя, Семён решил плюнуть пока на всё, так и так, до привала он ничего не выяснит.

Сняв с себя теперешнего весь груз ответственности, молодой человек положил локоть на изгиб двери и расфокусировал взгляд. Затормозить в случае чего он успеет, стаж и большое расстояние между машинами сыграют свою роль, а пока можно с головой уйти в себя.

Несмотря на гнетущий зной, становящийся с каждой минутой лишь сильнее, на сухость во рту, от которой не спастись даже литром воды, на текущий под одеждой горячий и липкий пот — несмотря на всё это, главной и единственной ассоциацией, которую вызывали у Семёна окружающие их барханы, было море. Вечный и постоянно меняющийся океан песка затягивал взгляд, манил в свои смертельные объятья. Ему всегда нравилось это зрелище. Пожалуй, сложно найти человека, который бы занимался подобным делом и не испытывал благоговейного трепета перед пустыней. Просто потому, что иначе эта работа превращается в пытку.

Странно, всё-таки. Очень немногие местные жители могут выдержать такое, не считая всяких бедуинов и кочевников. А он, Семён Лебедев, родившийся и проведший большую часть жизни в Москве, где половину года снег с дождём, полюбил пустыню с первого взгляда. Но ему до сих пор не очень-то получалось объяснить, в чём состоит притягательность бесконечных песчаных волн. Единственное, что приходило на ум — фраза из великолепного старого фильма, который Семён пересматривал, наверное, раз пятнадцать, не меньше.

Океан не имеет памяти.

Песчаное море также было лишено этого недостатка. В песчаном океане не имело значения ни то, что с тобой было, ни то, что с тобой будет. Бесконечное вверх-вниз с бархана на бархан словно убаюкивало воспоминания, лишало их силы, лишало значения, лишало влияния на человеческие жизни. А Семёну очень хотелось хоть на чуть-чуть вырваться из их оков.

* * *

Привал, как и всегда, разбили, когда дневной зной начал сдавать ночным морозам последние позиции. Машины остановились, на всё ещё тёплый песок попрыгали люди, засуетившись, как муравьишки. Молодой водитель был избавлен от этих хлопот — его главным и единственным делом был автомобиль. Под него он сразу и залез. Причиной того, что сегодня они с доктором не смогли нормально поговорить, был сломанный кондиционер в салоне. И без открытых окон авто превращалось в настоящую скороварку. Сейчас его задачей было разобраться с этим, а ужином займутся те, кто для этого нанимался. Доктор, как и раньше, тут же рванул в машину старика, но Семён знал, что сегодня мужчина вернётся пораньше — он явно был не из забывчивых и, наверняка, держал в голове, что его попутчик хотел что-то спросить. А потому заниматься машиной можно было спокойно.

Минут через сорок неисправность была устранена, и самопровозглашённый механик, вытирая руки спиртовой салфеткой, уселся на тёплый капот. Идти за ужином он не спешил, порцию его всё равно не тронут, так что можно было с чистой совестью ничего не делать. Кстати, между этим занятием и привычным ничегонеделаньем существует огромная разница.

Так прошло ещё полчаса. И только когда живот начал призывно урчать, Семёну пришлось прекратить своё увлекательное занятие. Однако, сегодня, похоже, сходить за ужином ему было не суждено. В свете фонарей показался доктор, несущий в руках две тарелки с чем-то дымящимся. Вряд ли что-то изысканное, но повар у экспедиции был хороший, так что давиться не придётся.

Протянув молодому человеку его порцию, мужчина присел рядом. Они, конечно, уже успели познакомиться. Доктора звали Вайдо Янсонс, так что догадаться о его происхождении было нетрудно. Прибалтика, издревле поставляющая миру янтарь, шпроты и шутки про медленных эстонцев. Впрочем, во всём кроме имени, он был самым обычным русским, так что с Семёном у них нашлось достаточно общих тем для разговоров. По крайней мере в те недолгие моменты, когда врач не страдал от жары и не занимался своим единственным пациентом.

Вот и теперь, в меру культурно поглощая горячую кашу, пара мужчин начала разговор. Банальные вопросы о самочувствии и жалобы на жару, перешли в более серьёзные — про спорт и политику, а когда на тарелках остались только чёрненькие чешуйки, Вайдо уже рассказывал неприличный, но очень смешной анекдот про всё тех же эстонцев. За едой говорить о важном никто не хотел.

Но вот отнесена была обратно к полевой кухне посуда, и на несколько секунд опустилась неловкая пауза.

— Ты о чём-то хотел меня спросить, — не спросил, а констатировал Вайдо.

— Да. Док, вот скажи мне: куда мы едем? Я уже у всех спросил кроме тебя и самого старика, но никто ничего не знает. Я не так чтобы против, просто странно.

— Я тебе тоже ничего дельного не скажу. Максимум — ткну пальцем в горизонт, — мужчина усмехнулся. — Это, кажется, только сам Борисов и знает.

— А кто он вообще такой? Что за птица? — молодой человек задал новый вопрос, интересовавший его с самой первой встречи со стариком.

— Да так, ничего особенного…

— Ага, как же, — Семён усмехнулся. — Денег на такую экспедицию надо не просто много, а непозволительно много. Для братка из девяностых он уже стар. Для приближённого царя слишком молод. Кем он всё-таки был? Личным религиоведом вождя? — молодой человек улыбнулся, ожидая услышать тихий смешок в ответ на не слишком удачную, но в целом неплохую шутку.

Вот только реакция была совсем не такой, как он ожидал. Нет, страха во взгляде Вайдо, конечно, не было, но вся та расслабленность и вальяжность, передавшаяся мужчине от прибалтийских предков, резко исчезла. Он напрягся, выпрямил ссутулившуюся спину и даже пару раз, от чего Семён едва не прыснул со смеху, покрутил головой, видимо, проверяя, не подслушивают ли их.

— Слушай, тебе оно точно надо? — что-то в его голосе настораживало даже больше, чем странное поведение, но от того любопытство разгоралось только сильнее. И молодой водитель не смог удержаться от соблазна.

— Рассказывай, чай, сейчас век свободного слова, — Вайдо явно колебался, но, в конце концов, естественное человеческое желание посплетничать победило.

— Ладно, слушай. Я работаю у него вот уже почти двадцать лет. Я пришёл на эту должность преуспевающим, но не слишком известным врачом, а сейчас на моем счету десятки статей в лучших медицинских журналах Европы. А Александр Павлович каким был, таким и остался, разве что морщин на лице прибавилось, да рак в следующую стадию перешёл. Думаю, что и в год моего рождения он был таким же — неприлично богатым и прилично больным. Если бы он захотел, то купить пару районов того же Каира для него не составило бы труда. И я, если честно, так и не смог хоть примерно понять, откуда у него такие средства, — на этих словах речь доктора превратилась в тихий-тихий шёпот, так что Семёну пришлось наклоняться вперёд, чтобы всё слышать. — Он — не бизнесмен, у него нет каких-то приносящих прибыль предприятий во владении, чёрт, да он основ экономики не знает! Но при этом денег, которые он потратил при мне, выписывая десятки чеков, хватило бы нам с тобой на сотню безбедных жизней.

— Может, он — наследник какого-нибудь рода или что-нибудь вроде того. Сто лет назад в стране такое творилось, что я бы не удивлялся его теперешнему достатку. Золото белых или партии, — изучение религий требовало неплохого знания истории, так что Семён мог сделать пару предположений. Однако, Вайдо, как оказалось, тоже неплохо разбирался в предмете.

— Думаешь, я об этом не думал? Двадцать лет, парень. Я и куда более безумные догадки строил. Вот только не сходится ничего. Я ведь ради интереса целую исследовательскую работу провёл.

— И что? — от всей этой истории так отчётливо пахло тайной, что аж в носу свербело. Конечно, любопытство кошку сгубило, но Семён считал себя умнее усатой-полосатой.

— Ничего, — было видно, что доктор одновременно и крайне недоволен своим провалом, как детектива, и по-мальчишески радуется подобной загадке. — Вернее, как. Ничего не понятно. Он — не дворянин, не сын какого-то высокого члена собрания, даже не из богатой семьи. Судя по документам, он был самым обычным ребёнком в многодетной семье рабочих. Единственное, что его выделяло — незаурядный ум, но и тут нельзя сказать, чтобы он был прямо гением. Получил образование, прошёл войну, ничем особенным не отличившись, а потом просто отгородился от мира. Занимался какими-то исследованиями, непонятно для чего, непонятно для кого. Но именно тогда начал богатеть. Единственное, что приходит на ум — спонсорство от каких-то шишек. Вот только штука в том, что в те годы богатеть было, мягко говоря, вредно. Террор уже прошёл, но и особо разгуляться было невозможно. А старик, тогда ещё парень вроде тебя, грёб ассигнации даже не лопатой — сразу экскаватором.

Шли годы, а он продолжал заниматься своим непонятным делом, всё также купаясь в рублях. На него не влияли ни инфляции, ни обвалы, он всегда оставался вне жизни обычных людей. Отправлял какие-то экспедиции по всему земному шару, я так и не узнал зачем. Но просто список пунктов назначения поражает. Все шесть континентов, едва ли не каждый обитаемый остров Тихого океана, Арктика, складывается ощущение, что он стремился прощупать вообще всю планету. И это при том, что страну окружал железный занавес, шла холодная война, и Союз ненавидела едва ли не половина мира.

Потом Горбачёв закончил семидесятилетний эксперимент большевиков, и сменилось тысячелетие. Где-то между этими событиями я стал его личным врачом. Ещё произошла куча всякого, и вот, судя по всему, его исследования подошли к концу. Потому как впервые за почти семьдесят лет старик лично покинул пределы страны. И сейчас мы с большой вероятностью едем туда, куда его привели десятки лет изысканий.

Семён долго переваривал эту информацию. Рассказывать Вайдо умел, этого было не отнять. Описываемые им картины живо вспыхивали в воображении, и от того личность старика становилась только ещё более загадочной, как будто было куда «ещё больше». Но кое-что всё-таки можно было понять достаточно чётко. Он, Семён, и ещё куча народу направлялись к чёрту на рога по прихоти умирающего. С одной стороны, это всё было настолько занимательно, что больше походило на начало фильма про худшего в мире археолога. С другой же… ну, пожалуй, фраза: «это всё дурно пахнет», — идеально отражала ситуацию.

Дураком молодой человек не был и прекрасно понимал, как устроен этот мир. Законное и мирное исследование в принципе не может привлечь такое внимание, а уж тем более обеспечивать человека миллионами на протяжении десятков лет. Странно, глупо и полностью в духе человечества. Вот только даже его довольно неплохо развитое воображение пасовало перед необходимостью придумать подходящую цель изысканий.

Обменявшись с Вайдо ещё парой дежурных фраз, он пожелал доктору спокойной ночи и залез в машину. Спать Семён предпочитал именно так, убрав верх и наблюдая идеально чистое небо пустыни. Но сегодня звёздам не удалось привлечь внимание молодого человека. Даже засыпая, он не переставал думать о том, что они найдут там, в конечной точке маршрута. Мозг подкидывал какие-то полубезумные догадки и сразу же отбрасывал их как совершенно несовместимые с реальностью. Сон упрямо не шёл.

* * *

Утро следующего дня началось обычно. Побудка, завтрак, сборы, и, когда солнце показалось на востоке, колонна уже с полчаса преодолевала барханы. Починенный кондиционер приятно охлаждал лицо. В машине теперь было относительно тихо и не нужно было дышать раскалённым воздухом пустыни. Вайдо в блаженстве откинулся на спинку сиденья, Семён изредка с грустью поглядывал на поднятое стекло.

Правда, теперь время можно было потратить на вещи более приземлённые. То и дело в кабине звучал смех, в дело шли интересные истории из жизни, анекдоты, обсуждения всего и вся. После вчерашнего разговора мужчины сдружились на почве общей тайны. Под хорошую беседу дорога, как известно, тает словно мороженное на солнцепёке, так что следующие два дня прошли совершенно незаметно. На привалах, разобравшись со своими делами, Семён и Вайдо продолжали болтать. Заводить новые знакомства оба не слишком-то хотели, придерживаясь политики: «Хороших друзей не бывает много, а знакомых много и не надо».

Но вот, утром седьмого дня, не проехав и трети обычной дистанции, колонна резко затормозила. Доктор выскочил из кабины и рванул в сторону машины Борисова, потому как, так или иначе, остановка явно была связана именно с ним. Либо старику неожиданно стало плохо, либо…

— Мы на месте, разбиваемся, — высунувшаяся в приоткрытую дверь седая голова Вайдо разъяснила ситуацию.

— На месте? Где? Чем эта пустыня отличается от пустыни километр назад?

— Меня не спрашивай, я всё также ничего не знаю.

— Ладно, вылезаю.

Посреди однообразного пейзажа оперативно развернулся небольшой лагерь. Но на этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось. Из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и прочего непонятного оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Всё явно было очень серьёзно.

Все участники экспедиции, включая Семёна, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Ещё в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его самого, доктора, секретаря старика, повара и ещё пяти водителей — присутствовала настоящая группа захвата. Всё как в плохом американском кино: семь крутых парней в камуфляже, при оружии и все в боевых шрамах. К этим ребятам Семён, честно сказать, подходить боялся. Также присутствовало больше десятка докторов наук самых разных областей от геологии до астрономии. В общем-то приятных людей, правда, в отличие от вояк и рабочих они не были русскими. К счастью, с языками у Семена всё было неплохо, так что объясняться с учёной братией он мог достаточно свободно. Всего, включая самого Александра Павловича, в поездке приняли участие двадцать восемь человек.

И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только началась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа всё было готово. Последний раз сверив всё со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семёна на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку.

Старик за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он, и правда, больше походил на персонажа фильма «Мумия», чем на живого человека. Неделя в пустыне не может пройти бесследно, тем более в таком возрасте. Однако, его взгляд был ясен и чист, а рука, лежащая на плече секретаря, нисколько не тряслась. Дождавшись, пока все замолчат, он начал свою речь.

* * *

— Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, — голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. — И вот сегодня я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение — преуспеть после семидесяти лет упорного труда.

Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потёртая — её явно открывали и закрывали несчётное число раз. Однако, в остальном она была вполне…

Семён замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскалённым прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем осталось буквально выжжено в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок, и почему-то Семён не сомневался: он испытал то же самое. Также как один из учёных, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные вроде ничего не заметили.

Но как? Ведь даже теперь, когда с ним всё было в порядке, он продолжал отчётливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть её внимательнее. А видел ли сам старик это? Хороший вопрос.

— Здесь собраны плоды моего труда, — он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки.

А затем началась настоящая чертовщина.

— Abbassiz abbissa imvo… — Семён знал много языков, давались они ему легко, и мёртвый язык врачей, учёных и священников более-менее понимал. Борисов говорил на латыни. Вот только на латыни настолько исковерканной, что смысл понять было практически невозможно. И эти ошибки явно были сделаны намеренно, потому что произношение у старика было великолепным.

Он уже хотел открыть рот и выразить своё недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Словно застрявший в янтаре комар, молодой человек мог лишь едва-едва двигать глазами. И, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации.

«Это ведь глупо!» — так бы Семён крикнул, если бы мог открыть рот. Какие ещё заклинания на том, что так и хотелось назвать тёмной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и ещё двадцать шесть живых статуй превращали все аргументы в прах.

Между тем, кроме их неожиданного превращения в доисторических комаров, ничего не происходило. Старик всё также читал свою белиберду, но никаких феноменов, ожидаемых в подобной ситуации, не происходило. Ни молний с неба, ни столбов света, ни появления жутких монстров или тарелки НЛО. Со стороны они, должно быть, выглядели как самый внимательный класс на свете, с упоением слушающий учителя.

Десять секунд, двадцать, сорок. Ничего. Семён не знал, что творится в головах у остальных, но ему постепенно становилось просто дико смешно. Несмотря на всю дикость ситуации, несмотря на потенциальную возможность появления из земли огромных челюстей, ему хотелось хохотать. Но, казалось, его тело перестало даже дышать.

Спустя пять минут на смену приступу смеха пришло безразличие. Всё больше и больше это походило на представление профессионального гипнотизёра. От нечего делать, Семён перевёл взгляд с лица старика, уже красного от напряжения, на его руки…

И тут ему стало по-настоящему страшно. Да, в окружающем мире ничего не происходило, но теперь было понятно, что весь этот бред предназначался не для них, зрителей, а для этой самой потрёпанной книжицы. Марево над ней не просто сгустилось, теперь оно испускало во все стороны лучи мутного, грязно-серого света. И от него ощущалась просто невероятная сила, подавляющая и гнетущая.

С каждой секундой свечение становилось только сильнее, постепенно распространяясь за пределы блокнота. Семён был почти уверен, что теперь его видят уже все присутствующие. Секунды тянулись жутко медленно, сопровождаясь мерным расширением серого ореола. Спустя десять минут грудь старика уже скрылась за мутным сиянием, через двадцать можно было разглядеть только одетые в шлёпанцы ноги.

Когда сфера света коснулась песка, с ней начало происходить новое превращение. Границы сияния начали постепенно становиться чётче, а форма — меняться. Через четверть часа стало понятно, что это человеческая фигура, а потом обрисовались и более тонкие контуры.

Когда посреди лагеря, уже больше часа слышащего лишь монотонное бормотание старика, материализовалась женская фигура в изысканном платье, с Семёна сошёл уже даже не седьмой, а двадцать седьмой пот. От гостьи чувствовалась такая мощь, что хотелось опуститься на колени и вжаться лбом в землю. Правда, уже спустя несколько секунд, ощущение пропало. Как и серое сияние. Как и массовый паралич.

* * *

Женщина, появившаяся из того жуткого сияния, не двигалась с места. Кощунством было бы предположить, что она парализована, как были все они мгновение назад. Но в ясных голубых глазах не было ни капельки жизни, словно они принадлежали кукле. Это, впрочем, ничуть не лишало её привлекательности. Даже довольно консервативный наряд не мог скрыть совершенных изгибов её тела, а лицо, сейчас больше похожее на маску, едва ли не светилось красотой.

Во взгляде Борисова сияло торжество. Даже если его задумка пошла не по плану, это всё равно было невероятно. Но Семён, как, скорее всего, и все остальные, прекрасно понимал, что всё прошло идеально и случившееся — лишь начало чего-то куда более масштабного. Вот только они находились не в голливудском фильме и главного героя, который бы успел в последнюю секунду победить злого гения, пока тот произносит победную тираду, среди них не было.

Несмотря на то, что окаменение прошло, никто не спешил бросаться на старика с кулаками, выбивать у него из рук бесовскую книгу или пытаться что-то сделать с непонятной женщиной. Все без исключения, даже бывалые солдаты, попадали на колени от полного истощения. Внутренние ресурсы организма были полностью исчерпаны. Не то, что куда-то бежать, сейчас просто биение сердца выжимало последние силы. Слишком уж жутким был для них последний час.

Старик, тем временем, не стоял на месте. В нём словно открылось второе дыхание, а тело помолодело вдвое: один, без помощи своего секретаря, он бодрым шагом направился к расставленной немного в стороне аппаратуре.

— Зачем? — слова одного из учёных, того, что, как и Семён, заметил странность записной книжки до начала того ритуала, были похожи скорее на хрип, чем на человеческую речь. Но Борисов услышал и понял вопрос.

— Чтобы никто ничего не заподозрил, — он не отвлекался, сухие, сморщенные пальцы летали над клавиатурой, вероятно, снося все системы под ноль. — Моё имя после сегодняшнего дня не должно быть запятнано. Наша экспедиция просто оказалась неудачной. Песчаная буря, нападение боевиков, взрыв топлива. Они придумают, что написать в газеты. Всегда придумывали. А главное, вы все должны были оставаться в неведении до последнего момента, иначе кто-то мог мне помешать. Я, в конце концов, не чемпион мира по борьбе.

Семён не мог винить старика за излишнюю разговорчивость. Если бы его план, вынашиваемый столько лет, наконец, осуществился, он бы тоже не преминул поделиться своими мыслями. Да и, в конце концов, это не было такой уж большой тайной.

— А зачем мы? — другой доктор наук, обливаясь потом, смог произнести не одно, а целых три слова.

— Вы — топливо. Иначе ритуал было не провести. Однако, думаю, на этом наша гостья не остановится и вас ждёт ещё много интересного. — Довольно потирая руки, Борисов кивнул в сторону всё ещё неподвижной женщины. — Но это когда она очнётся, конечно.

— Кто она? — Вайдо был тем, кто задал этот, интересующий всех, вопрос.

— Она? Богиня, конечно, кто же ещё? Я думал, вы умнее, добрый доктор. Единственное истинное божество среди всех существующих божеств всех существующих религий! Я посвятил этому столько лет… вот вы, молодой человек. Вы говорили, что немало знаете о религиях. Скажите всем присутствующим, сколько существует в мире разных верований?

— Тысячи, — выдавил из себя Семён, прокрутив в голове все накопленные знания о культурах разных стран и народов.

— Именно! — старик явно наслаждался происходящим. — Невежественные люди считают, что кроме христианства, ислама, буддизма и ещё нескольких, других массовых верований нет. Но вы сказали совершенно верно, мало того, что каждая из этих огромных религий делится на множество ветвей, так ещё существуют сотни самостоятельных потоков. Хасидизм, хайманот, фарисейство, квакерство, азракиты и суфриты, калам, легизм, шаманизм, инки, сатанизм, тхеравада, лютеранство, майя, нитирэн-сю, греки, сингон, шактизм, вайшешика, бон, баптизм, санкхья, розенкрейцеры, тарикат, зороастризм, езидизм, древние египтяне, синтоизм, австралийские аборигены, хоа-хао, дигамбары, вуду, дин-и иллахи, айтеки, борбориты, нетурей карто, скандинавские язычники, тантризм, шумеры, оккультизм, джаинисты, бурханизм…

Он говорил без остановки, называя в разнобой верования всех эпох и континентов, кажется, даже не переводя дыхание. Семён безо всякого стеснения называл себя человеком, глубоко разбирающимся в проблеме. Но тут нельзя было не признать — шесть лет хобби не могли сравниться с семьюдесятью годами одержимости. Казалось, что внутри старика включилась старая скрипучая грампластинка, настолько быстро и чётко он проговаривал все эти, под час крайне сложные, названия. Несмотря на возраст, память у него была великолепная, где-то на сотой религии Семён сбился, но этот монолог продолжался потом ещё минимум пару минут. Пока, наконец, Борисов не осознал, что, мягко говоря, увлёкся.

— Кхм… да. О чём я? А! Так вот, религий тысячи, и почти все они в чём-то правы, а в чём-то ошибаются. Но я, Я! Я нашёл истину! Благодаря мне этот мир снова увидит свою единственную богиню!

— Верно, старик. И первыми этой чести удостоились вы.

* * *

Голос пленительный и чарующий, звучащий словно бы не в головах, а в сердцах человеческих. Не требовалось долго думать, чтобы понять, кто вступил в разговор.

— Госпожа! — старик словно забыл про разваливающееся столетнее тело, устремившись вперёд и рухнув на колени прямо перед божеством.

Да, без прикрас и преувеличений, она была богиней. И причиной была не красота, после пробуждения незнакомки ставшая ещё ослепительней. Семён испытывал нечто похожее лишь раз в своей жизни, когда полгода назад попал в песчаную бурю. Ощущение своей полной ничтожности и беспомощности перед лицом неукротимой стихии. Тогда он уже прощался с жизнью, ощущая, как подёргивается его машина, угрожая оторваться от песка и улететь в небо. Благо, бедствие захватило молодого человека лишь самым своим краешком. Но сейчас он и все присутствующие находились буквально перед ликом живого шторма.

— Ты хорошо поработал, старик, — на её губах промелькнула мимолётная улыбка. Впрочем, Борисову хватило и этого: его глаза тут же увлажнились, а лицо исказила гримаса блаженства. — Посмотрим, что у нас тут…

Ясные голубые глаза окинули толпу замерших от шока и страха людей. В раскалённом воздухе запахло мочой и рвотой, не всем хватило мужества и крепости кишок, чтобы выдержать этот взгляд. Чуть вздёрнутый носик богини сморщился, и те четверо, что продемонстрировали слабость своего нутра, рухнули на песок. Вероятно, мёртвыми.

— Кто из вас смог ощутить меня заранее?

Постановка вопроса была очень странной, пока Семён не вспомнил марево, закрывавшее книжечку Борисова. Он, и правда, увидел его ещё до начала всего этого. Скрываться и врать не было ни сил, ни возможностей, ни желания. Да и вряд ли в этом был бы хоть какой-то смысл. В воздух поднялась его нетвёрдая рука. Спустя пару секунд руки подняли ещё трое. Кроме бойца и учёного, которых молодому человеку удалось вычислить, был ещё один «счастливчик». Вайдо Янсонс, доктор, с которым Семён так сдружился за эти дни.

— Четверо? Как занимательно… — в голубых глазах, и правда, вспыхнули искорки интереса. — Знаете, в честь моего возвращения я хочу одарить одного из вас. Будем считать это, скажем так, приветственным подарком. Встаньте.

Стоило мысли о том, что это невозможно, родиться в сознании, как Семён уже ощутил невероятный прилив сил. Он даже не знал, с чем это можно сравнить. Словно пустыня разом превратилась в колышущийся океан живительной энергии. Он не встал, он вскочил с горячего песка. Хотелось прыгать, бегать, делать что угодно, лишь бы хоть немного уменьшить полыхающее в мышцах пламя.

Он был не один такой. Ещё три фигуры сейчас приплясывали на месте, не в силах сдерживать свои порывы. Вот только что-то подсказывало Семёну, что ничем хорошим это не закончится. Предчувствие его не подвело.

— Я сказала про подарок одному из вас, но кто именно его получит — решать вам, — чарующий голос богини не допускал вариантов. — Приз получит сильнейший, остальных ждёт смерть.

На секунду воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь диким биением сердец и шелестом рассыпающегося в труху автомата спецназовца. Ни у кого не возникло даже мысли о том, что эти слова — просто жестокая шутка. В голосе божества был слышен непреодолимый приказ, нарушение которого приравнивалось к страшнейшему из грехов. Семён буквально ощутил, как затрещали его кости, а волосы на голове встали дыбом, когда вся мощь этого указа обрушилась на его смертное тело.

А затем, словно снятое со стоп-кадра кино, мир закружился в бешеном танце.

Учёный, до этого выглядевший пусть взволнованным и испуганным, но не потерявшим достоинства, превратился в едва шевелящийся комок стонов и причитаний. Видимо, он только сейчас понял, что происходящее вокруг — не сон и не розыгрыш.

Боец, напротив, не испытывал никаких сомнений. Наоборот, в его глазах читалась неприкрытая агрессия и жажда чужой крови. Жуткое зрелище, особенно когда у такого человека в руках армейский нож. Лишь война могла столкнуть двух таких непохожих персонажей в таких первобытных обстоятельствах. И не было никаких сомнений, кто выйдет победителем из этой схватки.

Рукоять кинжала с тошнотворным хрустом врезалась в череп доктора наук. Двенадцать дюймов стали к тому моменту уже были внутри его серого вещества. Свернувшееся калачиком тело обмякло и затихло. Этот, наверняка, выдающийся человек уже никогда не сделает ни одного открытия.

Зрелище это было страшным, вот только сейчас Семёна волновало отнюдь не оно. Неуклюжими движениями, покрывая ладони порезами, молодой водитель отмахивался от скальпеля, крепко сжатого в руке Вайдо Янсонса.

В глубоко посаженных глазах доктора горел страх. Похоже, сейчас ему было плевать на все награды и призы. Он просто не хотел умирать. Тот, кто всю свою жизнь спасал людей, перед лицом смерти предал данную когда-то клятву «не навреди». Желание жить — величайшее стремление всего, что этой жизнью обладает, взяло верх над моралью, этикой, товариществом и всем тем, что бережно взращивала в человеке цивилизация. Перед лицом смертельной угрозы показались все те первобытные инстинкты, что обычно мирно спали внутри. По крайней мере так случилось с доктором.

А вот Семён… он был в порядке. Более чем в порядке. И это его пугало куда сильнее, чем искажённое страхом лицо доктора. Два пальца уже перестали ощущаться, по рукам стекала тёплая и липкая кровь. Но Семён продолжал вновь и вновь задавать себе этот вопрос. Почему он в порядке? Учёный, не способный в последнюю секунду перед смертью перестать рыдать и пачкать рубашку слюнями. Солдат, с остервенением покрывающий его труп десятками ударов. Доктор, с диким, болезненным смехом умалишённого пытающийся всадить молодому человеку в горло острое лезвие.

Чем он, простой водитель, неплохой инженер и плохой муж, чем он заслужил эту муку: кристально чистым разумом осознавать чужое безумие? Это не был страх, не отвращение, не пренебрежение… он не испытывал к этим людям ненависти или жалости, не хотел их смерти. Но не хотел и их спасения. Он просто смотрел. Даже не так. Он наблюдал. Как исследователь, постукивающий по стеклу клетки с красноглазыми крысами.

Семён не пытался сделать ничего, что бы изменило ситуацию в ту или иную сторону, лишь по мере сил закрывал шею и лицо от ударов скальпеля. И то не ради выживания, а потому что ему хотелось как можно дольше наблюдать за творящимся безумием. Даже сердце билось ровно и чётко, словно не висела на волоске его жизнь. И это состояние было самой настоящей пыткой. Где-то там, очень глубоко, молодой человек бился в дикой агонии, словно бы со стороны наблюдая за движениями собственных рук. Боль была не физической, но от того казалась в сотни раз страшнее. Ощущение пустоты разрывало его на части, затем собирало по кусочкам и снова дробило миллионами осколков.

Он не знал, сколько это длилось, но, когда пришёл в себя, представшая перед его глазами картина была, мягко говоря, неприятной. Все три тела, включая уже давно мёртвого учёного, растекались по песку неясным кровавым месивом, в котором угадать человека можно было только по обрывкам одежды. Судя по всему, соревнование подошло к концу. Вот только победитель был уж слишком неожиданным.

— Ты мне нравишься, — горячее дыхание обожгло Семёну ухо. Дёрнувшись, словно ужаленный, он на одних рефлексах махнул себе за спину рукой. Однако, кулак, вместо того чтобы встретить сопротивление, прошёл через пустоту. Богиня стояла на том же месте, что и раньше.

— Почему? — сил, ещё недавно бивших через край, теперь хватило только на едва слышный шёпот.

— Ты — единственный, кто сохранил ясность рассудка. Это похвально. Я предпочитаю разум мышцам.

Тонкий женский силуэт сейчас сидел в глубоком кресле с высокой спинкой. Семёну такие всегда очень нравились. В детстве, он это отчётливо помнил, такое стояло в доме его деда. Красивое, чем-то похожее на раскрывшего пасть бегемота, уже тогда очень старое, но от того только более удобное. Не раз и не два отец находил его уснувшим в этом пережитке старинного максимализма. К сожалению, тот дом, а вместе с ним и кресло, исчезли в пожаре. И вот сейчас Она заняла его любимое место. Было ли это простым совпадением, или эти воспоминания были как-то выужены из его головы — он не знал и не хотел знать.

— Нет, — потребность ей возразить поднялась откуда-то из самых глубин его души. — Я потерялся в собственном бездействии. Это не то же самое. Я проиграл.

— Как ты смеешь ставить под сомнение… — Борисов, словно дворецкий, стоявший за плечом богини, попытался вставить свои пять копеек. Старик явно испытывал к этой женщине не страх и благоговение, а самую настоящую любовь.

— Молчать, — её голос был, как и раньше, твёрд и строг. — Я, кажется, сказала, что победителем становится тот, кто выживет. Так что это ты.

— Мне ничего от вас не нужно, — молодой человек сам поразился своей наглости.

— Почему же? Я могу подарить тебе богатство, славу, женщин, вечную жизнь! Всё, о чём мечтают другие может стать твоим, — она не уговаривала, просто констатировала факты. Но именно поэтому его отказ на этот раз был ещё более грубым.

— Нет. Я не хочу заключать сделок ни с богом, ни с дьяволом. Можете превратить меня в подливку для спагетти, как этих бедолаг, но я пас.

— Да уж… — она чуть наклонилась вперёд. — Из них всех ты точно лучший. Знай же, что и это испытание ты прошёл. А теперь — до скорой встречи.

И это были последние слова, что Семён Лебедев услышал в этой жизни.