Под покровом минувших лет. Пристрастные хроники из XX века

Юрий Петрович Линник

В разделе «Семейные хроники» автор на основе рассказов героев хроник и документов в хронологическом порядке показал жизнь простой семьи на фоне исторических событий XIX – XX веков. Вторая часть книги «Летят стрижи», как продолжение «Семейных хроник», есть описание детства автора в 50—60-е годы прошлого века в стиле беллетризованной автобиографии.

Семейные хроники. Годы 1886—1948

Не жди от жизни никакого чуда,

Ведь чудо уже то, что ты живёшь.

Невесть кто, явился в этот мир откуда?

Не знамо весть, когда, куда уйдёшь.

Девятнадцатый век. Новые земли

Юго-восточная Украина. Середина 18-ого века. Пустынные степи Приазовья, древняя страна легендарных скифов, принадлежат Крымскому Ханству, вассалу могущественной, но слабеющей Османской империи. В 1768 году Османская империя, пытаясь сдержать движение своего крепнущего северного соседа на юг и юго-запад, объявляет войну России. Кампания 1770 года проходит под знаком превосходства России на суше и на море.

В том же году, благодаря успехам в этой войне, на берегу Днепра, выше Днепровских порогов был основано поселение, впоследствии г. Александровск, в будущем Запорожье, административный центр украинского Приазовья, Запорожской области.

Однако, по окончанию войны, по условиям Кючук — Кайнарджийского мирного договора 1774 г. всё Приазовье осталось за Крымским Ханством. Только в 1783 году, когда последний крымский хан Шагин-Гирей сложил с себя власть, земли эти отошли к Российской империи.

Сразу же начинается бурная колонизация приазовских степей. Первые поселения были военными — слободы. Так город Мелитополь, до 1841 года Новоалександровская слобода, был основан как военное поселение в среднем течении реки Молочная.

Также в конце 70-х годов ХVIII века началось заселение территории современного Черниговского района. Эта территория входила в Бердянский уезд Таврической губернии. Волостное распределение время от времени изменялось. Северную часть Бердянского уезда заселяли казаки.

Здесь появилось множество казацких зимовников и хуторов. Сюда также переселялись крестьяне из Полтавской и Черниговской губерний, где не хватало плодородной земли. Интенсивное хозяйственное освоение плодородных чернозёмов Приазовья началось после 1800 года. Кроме украинцев, царское правительство переселяло сюда немцев из Богема и Баварии, которые основали ряд колоний.

По левому берегу реки Молочной расселялись немцы-меннониты. Немцев наделяли земельными угодьями и на тридцать лет освобождали от налогов. Немцы проживали в этих местах вплоть до депортации в самом начале Великой отечественной войны. В 1945 года все немецкие сёла были переименованы и получили русские или украинские названия.

Немалую долю населения Мелитопольского уезда в начале 19 века составляли ногайцы, татарское население южно-русских степей, получивших название от известного татарского темника Ногая. Предпринимались неоднократные попытки привести к оседлости и земледелию ногайские роды. Им раздавали хлебные семена и земельные наделы.

Дело доходило до того, что однажды пристав ногайцев, французский эмигрант граф де Мезон, в приступе служебного усердия или отчаяния, приказал сжечь кибитки ногайцев, чтобы принудить их оседлому образу жизни. В 1831 году был даже основан город Ногайск, как административный центр ногайских племён. Но сколько волка ни корми, он в лес смотрит. К 60-десятым годам 19 века все они ушли в Турцию и обосновались в Малой Азии.

* * *

В 1783 году на берегах реки Токмак при впадении в неё реки Сысыкулак государственными крестьянами — переселенцами из Черниговщины было основано село Черниговка — малая родина моего деда, Парфентия Захаровича Линника (19.12.1886 — 2.10.1970) и моего отца Петра Парфентьевича Линника (27.04.1921 — 21.07.1990).

Вероятно, и дед, и отец Парфентия Линника родились в Черниговке. Отец его Захар Линник — в первой половине 50-десятых годов, дед — в двадцатых годах 19 столетия. А вот прадед Парфентия, который предположительно родился 1790—1800 гг. (в 1806 году в Черниговке проживало 2078 чел), возможно, пришёл на эти земли ребёнком с родителями.

Откуда они пришли — неизвестно, быть может, с Черниговщины вместе с основателями Черниговки, может статься — с Запорожской сечи, разогнанной Россией. Фамилия Линник, кстати, фигурирует в документах запорожского казачества. Вполне возможно, также, что черниговские Линники, имели корни на Полтавщине, где ещё в двадцатые годы прошлого столетия жили какие-то родственники, с которыми поддерживались отношения.

Эта версия подтверждается эффектом родовой памяти, который мне пришлось испытать на себе В 2007 году. По делу службы, мне пришлось посетить Полтавщину, где дотоле бывать не приходилось никогда. На машине я объехал окрестные сёла Миргорода, включая Сорочинцы, и места те мне показались до боли знакомыми и родными. Ощущение чего-то родного не покидало меня, пока я сам не покинул эти прекрасные места.

Определённого ответа на эти вопросы получить сегодня невозможно. Одно ясно, все мои предки по черниговской линии — украинцы, ибо фамилия Линник это нередкая украинская фамилия, особо распространённая в Полтавской области.

Впрочем, Интернет — всезнайка уточняет, что фамилия Линник также белорусская и, даже еврейская. Ничего не имея против того, чтобы евреи носили фамилию «Линник» и премного уважая их за удивительную историю, Ветхий завет и таланты, не открою секрета, если скажу что, евреи живут и под фамилией «Иванов» и т. д.

* * *

Итак, девятнадцатого декабря 1886 года в Черниговке в семье крестьянина Захара и Екатерины Игнатьевны Линник родился второй сын, Парфентий. Всего в семье росли пятеро детей — старший Захар, средний Парфентий, младший Яков и дочери Мария и Евдокия.

Семья жила небогато, но не беднее соседей. Положение ухудшилось, когда главу семьи, Захара убила лошадь немца-колониста, в конюшне которого он подрабатывал в зимнее время.

В центре Екатерина Игнатьевна Линник. Слева: Яков Захарович Линник. Справа сидит: Жена Якова с сыном Владимиром. 1923 год

Екатерина Игнатьевна (ориент. 1860 г.р.) осталась вдовой с пятерыми детьми на руках. Осталась единственная фотография, донёсшая до нас образ моей прабабушки. Высокая, крупная, женщина со строгим проницательным взглядом. Обладала даром знахарства и пользовалась заслуженным авторитетом на этом поприще. Высокий рост Екатерины Игнатьевны передаётся по линиям братьев Линник — Захара, Парфентия, Якова.

После трагической смерти Захара семья осталась без кормильца, и с ранних лет братьям приходилось работать и в поле и в домашнем хозяйстве. Тем не менее, Парфентий всё таки окончил два класса церковно-приходской школы, научился читать, писать и считать.

До середины 90-х годов сохранялся дом, в котором жили Захар и Екатерина Линники. Достался ли он от отца Захара, или Захар его построил для своей семьи неизвестно.

В этом доме родились их дети, а потом и внуки. Дом глинобитный, в плане вытянут в длину на десять метров, в ширину около пяти. Стены невысокие, не более трёх метров. Крыша высокая, около — 4-х метров до конька, четырёхскатная, крытая камышом. На полатях, по—видимому, хранилось сено и зерно. Две третьих дома использовалось как жилое помещение, оставшаяся часть — для молодняка домашней скотины и птицы.

Старший сын Захара и Екатерины, Захар Захарович женился в 1901 году и построил свой дом. А в старом доме доживала свой век Екатерина, да жили сыновья её Парфентий и Яков с семьями. К девяностым годам прошлого столетия дом этот обезлюдел, но стоял, как памятник деревенского быта середины девятнадцатого века. Домочадцы его, или покинули мир сей, или справили новоселья, или же разъехались по городам и весям.

На заре двадцатого века

В октябре 1906 года, на двадцатом году жизни, Парфентий Линник женился на девушке из того же села, восемнадцатилетней Елизавете Семёновне Нечипоренко, из семьи крестьянина — середняка. Кроме Лизы в семье Семёна Нечипоренко были ещё два сына — Яков, Илларион, и три дочери — Евдокия, Химка, Феодосия.

Семён Нечипоренко, обычная история, противился браку Елизаветы и Парфентия Линника, так как семья Линников бедствовала без кормильца. Тем не менее, брак этот состоялся и продлился 64 года до кончины Парфентия в 1970 году.

Черноглазая с орлиным носом, с явной примесью восточных кровей, но лёгкая и обаятельная Елизавета вышла замуж за высокого, голубоглазого, спокойного и не по годам рассудительного Парфентия. Восточный генотип Елизаветы, походящий на турецкий, ярко проявился в облике их младших сыновей Петре и Иване и далее, не ослабевая, во внуках и правнуках.

В их внешности доминировали явно не славянские черты — чёрные волосы, тёмные глаза и крупные острые носы, что, порой, окружающими принималось за принадлежность к уважаемой еврейской национальности. При этом Елизавета была верной и усердной православной христианкой.

Первые их дети, мальчик и девочка умерли от болезней в раннем возрасте. Самый старший ребёнок в семье, дочь Галина Парфентьевна родилась в апреле 1910 года, всю долгую жизнь прожила в Черниговке и умерла в середине 90-х годов. Муж её погиб в Великой Отечественной войне и всю оставшуюся жизнь она прожила одна, воспитывая детей и внуков. В Черниговке и по сей день живут её внуки и правнуки.

Парфентия осенью 1909 года, после окончания полевых работ призвали на военную службу. И моя бабушка Лиза нянчила и растила дочь Галину без мужа, наверное, нелегко приходилось ей в те годы, а Парфентий служил 4 года.

В армии Парфентий окончил школу унтер-офицеров по специальности полевая связь. В 1913 году, как раз накануне германской войны, он отслужил положенный срок, был уволен в запас и вернулся домой.

Но не прошло и года, как грянула русско-германская война. В 1915 году Парфентия призвали в действующую армию. Весна 1915 года. Самая ранняя сохранившаяся фотография Парфентия. На фото Парфентий ещё не в военной форме, но уже в действующей армии.

Ему около тридцати лет, судя по взгляду, он спокоен и уверен в себе, на лице его не читается какая бы то либо печаль, растерянность или даже страх, а ведь он на войне и прекрасно сознаёт то, что его может ожидать. На обороте полустёртая от времени надпись, которая заканчивается словами: «Мой адрес. Действующая армия. Полевая почта №151».

* * *

Воевал Парфентий на Юго-Западном фронте в Галиции, под командованием знаменитого русского кавалерийского генерала Алексея Алексеевича Брусилова. Был зам. командира взвода связи. На более поздней фотографии на погонах Парфентия с трудом различаются цифры дивизии или полка, в составе которого воевал Парфентий, — 245. Унтер-офицер Парфентий Линник за время боевых действий был награждён двумя солдатскими Георгиевскими Крестами.

Первую награду, Георгиевский Крест 4-ой степени он получил за взятие в плен немецкого солдата. Как он сам мне рассказывал, дело было так. Русские части выбили немцев из маленькой деревеньки и прошли с боем дальше.

В наступлении связисты идут следом и тянут проводную связь. Налаживая связь, Парфентий забрался на чердак какого—то дома и там, неожиданно, встретил вооружённого немца. Они стояли друг против друга, как на дуэли с оружием. У Парфентия оказались крепче нервы и больше мужества, а, может быть, сказалось то, что он был постарше и поопытнее. Он вынудил немца бросить оружие и поднять руки. Немец оказался офицером.

«Георгием» 3-ой степени Парфентий был награждён за проявленный героизм при восстановлении нарушенной связи во время тяжёлого боя. Когда он понял, что провод связи перебит взрывом артиллерийского снаряда, то взял с собой солдата с катушкой, и они вдвоём рванулись их укрытия под град раскалённого металла. Напарник был убит, но Парфентий нашёл повреждение, восстановил связь и вернулся невредимым. Так Парфентий Линник заслужил два Георгиевских Креста.

Солдатские Георгии третьей и четвёртой степеней до 1916 года изготавливались из серебра. Уже после революции и окончания гражданской войны, когда повсеместно проводились сборы средств на поддержку молодой республики, Парфентий пожертвовал обе награды.

Четвёртого июня (22 мая) 1916 года в 4 часа утра на Юго-Западном фронте началась знаменитая наступательная операция русских армий, разработанная и блестяще осуществлённая генералом Брусиловым, вошедшая впоследствии как классическая в учебники по военной стратегии под названием Брусиловский прорыв. Потери австро-германцев во время Брусиловского прорыва, длившегося до конца октября, составляли убитыми, ранеными и пленными до 1,5 миллиона человек.

Фронт был прорван на протяжении 350 километров, а глубина прорыва доходила до 70—120 километров. Русские войска вступили в Северную Буковину и овладели Черновцами. В 1916 году, принимая участие в наступательной операции Юго-Западного фронта, Парфентий был тяжело ранен в правую руку.

Как героя войны, награждённого двумя Георгиевскими крестами, на излечение отправили его в госпиталь в Москву. К счастью, рука его не была повреждена серьёзно, и после излечения Парфентий получил отпуск и поехал домой в Черниговку. Здесь его и застали известные события февраля 1917 года — отречение царя и т. н. буржуазная революция.

Переболев тифом, в действующую армию он уже не вернулся, ибо наслужился с 1909 года и навоевался с 1915 года. Крестьянские заботы и семья не позволяли принять активное участие в «переустройстве мира».

Хотя, если бы Парфентий не попал в госпиталь, а остался бы в воинской части, неизвестно куда бы повела его судьба, но думается, ничего хорошего из этого бы не вышло. Впоследствии Парфентий не участвовал ни в последующих «революциях», ни в гражданской войне.

Судя по сохранившейся фотографии, в действующую армию был призван и младший брат Парфентия — Яков. Однако, Яков не последовал примеру брата навсегда покончить с войной. Во время гражданской войны он находился в составе формирований Нестора Ивановича Махно.

Тем более, родина пассионарного украинского анархиста, село Гуляйполе находилось в каких-то 60 верстах от Черниговки, а идеи его пользовались популярностью в крестьянстве. Впрочем, Яков мог быть мобилизован махновцами в принудительном порядке.

Неизвестно, долго ли и как он воевал под знамёнами батьки Махно, но заболел язвенной болезнью желудка, труд крестьянский с которой несовместим. Поэтому, он так и не сумел выбраться из нужды и преждевременно умер в начале тридцатых годов. Об участии в русско-германской войне старшего их брата Захара Линника ничего не известно.

Наперекор стихиям времени. год 1920

Елизавета Семёновна, жена Парфентия, к 1917 году из 11 лет замужней жизни лишь неполных пять провела с мужем. Благо, хоть вернулся с руками — ногами.

А сколько их, молодых, здоровых мужиков, полегло на фронтах германской от пуль и снарядов, от немецкого хлора и русского тифа — около миллиона! А вернулось покалеченными — ни за сохой ходить, ни избу срубить, ни тын подравнять — более трёх миллионов. Вот и живи Расея, процветай!

А кукловоды общеевропейские в белоснежных перчатках, не успев барыш награбленный от крови и окопного дерьма отмыть, в Версале уже следующую бойню стряпают. (Фердинанд Фош, француз, главнокомандующий союзными войсками, о Версальском договоре: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет»).

А «пушечное мясо», чего проще, нагуляется за пару десятилетий. Да и свои затейники в лайковых перчатках отыскались. На брошенный трон не зарились, но Верховенства всея Руси не чурались — радетели и спасатели всяких мастей и сословий. Мало им было германской, решили гражданской позабавиться на потеху заклятым «друзьям» России. Под бурные овации западных и восточных «доброхотов» Россия медленно погружалась во мглу.

Ну а крестьянину выживать надо, ему хлебушка никто не подаст. Если собственным горбом не вырастишь — хоть погибай, и погибали… Парфентий на фронте, а на Елизавете хозяйство, 5 десятин земли — более 7 гектаров и двое детей — дочь Галя 1910 года рождения и сын Василий, который родился 23 декабря 1913 года.

Конечно, не одна она оставалась один на один с таким хозяйством. Братья и пахали, и сеяли, и жали. Да всё это не то, еле дождалась мужа с войны. Семьи Парфентия и Якова, живущие под одной крышей старого родительского дома ютились в тесноте. Говорят, в тесноте, да не в обиде. Пока братья на фронте места хватало, но пришли — семьи расти стали, дело житейское.

В 1918 году в семье Парфентия родился ещё один сын — Михаил. Яков не отставал, даром что младший. Он тоже наследником обзавёлся — Владимиром нарекли. Надо разделяться, новый дом строить. Отделиться решил Парфентий, на новом месте новую жизнь начать.

И место приглянул недалече от бережка Токмака, с заливным лугом — загляденье. Да с бухты-барахты как построишься? Хоть в Черниговке дома из глины строили, но всё одно, и лес нужен, и столярка. Опять же, для печи кирпич первоклассный подавай и печника приглашай — магарычом не отделаешься.

Надо бы с силами собраться, чай за войну не разбогатели. А здесь ещё гражданская донимает — то немцы, то белые, то красные, то зелёные через село маршируют. Да не те зелёные, что сегодня парламенты европейские обсиживают. То настоящие были социалисты, не чета сегодняшним «сексуалистам». И, заметьте, каждый, независимо от цвета хоругвей, норовил или рекрутировать кого, или реквизировать что, на «благо отечества», да и себя благами не обижали.

Вот и стройся тут, впору в подполье укрываться. Но когда Елизавета в конце лета 20 года вновь «понесла», тянуть дольше было нельзя. Закончив с урожаем, Парфентий всерьёз взялся за стройку. Участок земли оформил бумагами. С планом не мудрил.

Фундамент заложил под такой же, как и дом родителей, и по размерам, и по расположению жилых и хозяйственных помещений. Всё было удобно в старой хате, и для людей, и для животных. Зимами не мёрзли, в летнюю жару в комнатах царила спасительная прохлада. Новый дом также имел стены глинобитные, из набивного самана, а крышу из плотных снопов высушенного камыша, уложенных в определённом порядке на скатах.

Строительство глинобитных домов на юге России практиковалось до шестидесятых годов прошлого столетия. Правда, последнее время стены жилых построек выполнялись уже не классически глинобитными, а выкладывались из заранее заготовленного и высушенного на воздухе формового саманного кирпича.

Чуть позже, стены из сырого саманного кирпича начали обкладывать одним слоем настоящего обожженного кирпича, что придавало саманной постройке цивильный вид и значительно продлевало срок эксплуатации дома.. Думается, что и сегодня, в десятых годах 21 века, сохранились такие дома, в которых продолжают жить дети и внуки их строителей.

* * *

Строительство глинобитного дома я, будучи семилетним мальчишкой, наблюдал много лет спустя в г. Шахты в 1955 или 1956 году, когда мой дед, Парфентий Захарович, взялся построить во дворе своей усадьбы столярную мастерскую, а попросту сарай. Он выровнял участок земли, затем разметил площадку.

В угловых и промежуточных точках вырыл довольно глубокие, но неширокие ямы. В эти ямы установил брёвна средней толщины. Концы брёвен, которые заглублялись, были тщательно промазаны растопленной смолой.

Далее этот частокол по верхним торцам стягивался брусом, а по низу на уровне земли доской с наружной и внутренней стороны. Затем, в плоскость стен встраивались дверные косяки и оконные проёмы.

Полученная конструкция обшивалась наискось с наружной и внутренней стороны несортовой доской, горбылём, причём расстояние между досками было довольно большим, чтобы было удобно набивать стены саманом. Это была наиболее тонкая часть дела.

Второй этап постройки глинобитной дома уже требовал много рабочих рук и ног. Надо было замесить большое количество самана — красной глины вперемежку с соломой, иногда для крепости добавлялось немного свежего коровьего навоза.

Саман тщательно месился ногами в предварительно выкопанной неглубокой, но широкой яме. «Специалисты» по саману точно доводили месиво, чтобы оно не было слишком жидким, или густым.

Приготовленным составом тщательно заполнялись «забивались» промежутки между столбами и обшивкой. Это нелёгкая, но весёлая работа, так как стены растут на глазах. Неказистая на вид, дощатая конструкция начинает обретать плоть и становится домом.

Третий этап — крыша, плотницкая работа. На верхнем брусе устанавливаются балки и стропила крыши, зашиваются доской фронтоны, стелется крыша. Это делать необходимо быстро, чтобы незащищённые глиняные стены не попали бы под дождь.

Потом уже можно заниматься внутри полами. Глиняный пол делается также из самана. Заливается всё внутреннее пространство комнаты на двадцать-тридцать сантиметров, тщательно выравнивается и после просушки промазывается тонким слоем глины.

Стены снаружи и изнутри также как бы штукатурятся довольно жидким раствором глины. Устанавливаются окна и дверные полотна. Внутри и снаружи известковая побелка и, покраска. Дом готов. Сарай, построенный моим дедом Парфентием, мне понравился. Хотя мне и было немного лет, но я понимал, что сарай получился ровным, красивым и добротным. Парфентий был хорошим строителем.

И я с удовольствием находился там, вдыхая коктейль запахов саманных стен, пола, свежей сосновой стружки, со свистом вылетающей из старенького рубанка деда, и сена, уложенного на чердаке сарая.

* * *

Но вернёмся в Черниговку. 27 апреля 1921 года на свет появился Пётр Линник, мой будущий отец. Хоть и родился в старом доме, но к лету семья перебралась в новую хату. Новая хата семьи Парфентия Линника в Черниговке имела два входа — один через хозяйственные помещения, другой сразу вёл в жилые комнаты.

Вход с хозяйственного двора — рабочий — вёл в просторное помещение, в котором в зимнее время находились коровы с телятами и поросята. Внутри имелся вход в кухню с русской печью. Из кухни дверь вела в сени — коридор, в котором был другой вход со двора — «парадный».

Из сеней можно было войти в небольшую спальню и большую комнату — горницу, уставленную хорошей мебелью, на окнах занавески, в переднем углу — иконы и лампадки.

В горнице проводились семейные торжества, праздничные застолья, принимали гостей. В маленькой спальне размещали гостей, если они приезжали издалека. Выверенная временем планировка крестьянской избы позволяла оптимально вести фактически натуральное хозяйство и обеспечивала сносные условия проживания семьи.

Жизнь домочадцев в холодное время года протекала на кухне, вокруг источника тепла и жизни, русской печи. Здесь готовили еду себе и скотине, ели, занимались всяким рукодельем, общались, спали наконец. Младшие дети спали на печке, отец и мать на деревянном топчане, старшие дети на лавках.

При доме был участок земли размером с гектар. Парфентию Захаровичу удалось хорошо распланировать усадьбу. По обеим сторонам, межам он посадил абрикосовые деревья. Разбил большой фруктовый сад — груши, яблони, сливы, вишни.

При выходе с хозяйственного двора были посажены два пирамидальных тополя, в то время большая редкость на селе. Рядом с домом был сооружён большой навес, крытый соломой — клуня, под которым хранились сельхозинвентарь, ценные корма для скотины, а также был выгорожен загон для овец.

В те годы больших перемен Парфентий Захарович, наслужившись и навоевавшись, не принимал участие в происходящих политических катаклизмах, по-крестьянски мудро принимал всё, что не мог изменить сам. Глава и кормилец уже большой семьи, в расцвете мужских физических и умственных сил, истосковавшийся по крестьянскому труду, отдавался полностью работе; разводил скотину, птицу, выращивал хлеб и, как отдых душе, занимался садоводством.

Некурящий и непьющий, везде он преуспевал. Высокий, жилистый, немного сутуловатый, работящий, хороший хозяин, он пользовался уважением и авторитетом среди односельчан. Годы на фронте, закалили его тело и душу, сделали мудрым и терпеливым.

В 1924 году, уже в новой, просторной хате родился младший среди братьев — Иван (3.01.1924 г. — 8.06.2000 г.). В семье стало пятеро детей, самой старшей Галине исполнилось уже 14 лет, и она была хорошей помощницей по дому. Василию, старшему сыну было 11 лет и полноценной мужской помощи Парфентию Захаровичу от него ожидать не приходилось, хотя все дети имели свои обязанности по хозяйству.

А хозяйство было солидное. Земля, около семи гектаров, была раздроблена и находилась в разных местах, результат раздела земли, имеющей разное качество в разных местах.

В хозяйстве Парфентия Захаровича были два вола, лошадь, корова, несколько овец, постоянно откармливались свиньи, держались несколько десятков кур, гусей. Из сельхозинвентаря были плуг, борона, веялка, каток с тёркой для обмолота зерна, другие мелкие орудия производства.

Это было небогатое, но крепкое середняцкое хозяйство. Чтобы добиться этого, Парфентий Захарович и его супруга Елизавета Семёновна работали, не покладая рук, круглый год, отдыхали только по большим праздникам. Посевная, уход за посевами и пропашными культурами, уборка урожая, обмолот, осенняя пахота земли. Зимой — уход за скотиной, ремонт инвентаря.

Старший брат Василий уже в 16 лет один ездил в поле пахать землю. Для всей семьи настоящими трудовыми праздниками становились дни уборки хлеба, главной культуры хозяйства — жатва. Отец с матерью на волах, впряжённых в арбы, свозили с поля сжатую и увязанную в снопы пшеницу и скирдовали на подворье. Затем, готовили во дворе ток. Разравнивали и утрамбовывали большой круг земли.

Скошенные колосья тонким слоем разбрасывали по току. Лошадь впрягали в каменный каток, к которому цепляли тёрку, широкую доску с набитыми по нижней стороне металлическими ножами. Лошадь ходила по кругу, каток обмолачивал зерно, тёрка резала солому на полову.

После обмолота на веялке полова отделялась от зерна. Количество и качество зерна и было оценкой вложенных в течение полугода усилий и труда. Работали на себя, потому работали с энтузиазмом, подчас не жалея сил и здоровья.

Плодородный, не истощенный ещё приазовский чернозём сторицей отдаривал пот и мозоли усердных хлеборобов. Каждый год труда ощутимо поднимал благосостояние семьи, вложенный труд не пропадал даром.

Первые годы нового строя

Первые годы советской власти проходили при полном расстройстве системы денежного обращения и большой инфляции. Хождение имели царские кредитные билеты, керенки, ценные бумаги и совзнаки, не пользовавшиеся доверием населения. Новая экономическая политика, при которой разрешалось частное предпринимательство, требовала решительных шагов в наведении порядка в денежном обращении.

В конце 1922 года в стране было принято в обращение новая денежная единица — червонец, который обеспечивался золотом и иностранной валютой на 25%, на 75% — дефицитными товарами. С ноября 1922-го началось поступление в обращение новых банкнот номиналом 1, 3, 5, 10 и 25 червонцев и был установлен курс 11400 рублей совзнаками за червонец.

При появлении новых червонцев на рынках украинских городов их курс начал быстро возрастать. Но в Черниговке только и слышали о новых деньгах. Парфентий Захарович копил деньги на корову. Накопленная сумма, конечно, была в рублях совзнаками. Сегодня только приходится удивляться его сообразительности и решительности.

В конце ноября 1922 года Парфентий Захарович собирается и выезжает в Полтаву, где в обороте уже было много червонцев. С утра на рынке он решительно меняет всю накопленную сумму на червонцы. На полученную сумму без малого можно было приобрести хорошую корову.

Весь день Парфентий Захарович провёл на базаре, выбирая и покупая различные вещи. Вечером он решил ещё раз пройти по ряду, где продавали скотину. Он с удивлением и удовлетворением узнал, что за ту сумму рублей в совзнаках, которая была у него утром, корову купить было уже нельзя, разве что козу.

К сожалению, подобная ситуация повторилась в нашей стране через 70 лет, в первой половине девяностых годов. Галопирующая инфляция резко обесценила накопления населения, фактически их обнулив.

Роль золотого червонца двадцатых годов в девяностых годах сыграл пресловутый американский доллар. И если расстройство в денежном обращении 20-ых годов имело объективные причины — германская война, крушение империи, гражданская война, разруха, смена экономического строя, международная изоляция, то в 90-х годах обстоятельства были иные.

Мощное социальное государство, вошедшее в полосу кризиса, который следовало бы преодолевать тщательно выверенными политическими и экономическими мерами, было безрассудно повержено до основания демагогами, политиканами — авантюристами и глуповатыми правителями со всеми вытекающими отсюда, включая «банановую» инфляцию — быть может, меньшее из зол. Не дал нам бог в тот исторический момент русского Дэн Сяо Пина.

К 1927 году село постепенно приходило в себя после стольких лет войн, революций, разрухи. Многие селяне в Черниговке имели по две и более коровы, получали высокие удои. Молоко, производимое в крестьянских хозяйствах, не находило сбыт.

Местный маслозавод установил во дворе Парфентия Захаровича сепаратор, тем самым, признавая его авторитет и добропорядочность. Соседи несли молоко для сепарирования сливок. Сливки сдавались на маслозавод, а обрат оставался у хозяев. За эту работу маслозавод платил Парфентию Захаровичу, что было существенным дополнением к бюджету семьи, жившей не богато.

Со временем одного сепаратора стало не хватать. У другого хозяина поставили ещё один сепаратор. Часть селян прикрепили ко второму пункту. Старшие сыновья Парфентия Захаровича сообразили, что с открытием второго пункта уже меньше молока будет поступать к ним и, соответственно, уменьшится их доход, что так и произошло.

В один из летних вечеров, вспоминал мой отец Пётр Парфентьевич, когда девочки-подростки несли вёдра с молоком на второй пункт, старшие ребята заставили младших, в том числе и шестилетнего Петра, насыпать им в молоко пыли, которой было в избытке на проезжей части улицы. Ребята выполнили указание старших. Конечно, пострадавшие сразу же сообщили об этом безобразии главе семейства, который взгрел Петра и старшего на три года Михаила.

В 1928 году Петру исполнилось 7 лет. Его определили в первый класс. Школа располагалась в одноэтажном кирпичном здании, в котором до революции также была школа, только церковно-приходская.

В ней получали начальное образование отец и мать Петра — Парфентий и Елизавета. Рядом со школой — большая православная церковь, в церковных книгах которой записаны все Линники, появившиеся на свет в Черниговке. Школа располагалась от дома километрах в трёх.

Однажды, в один из непогожих октябрьских дней Пётр отправился в школу. Дул сильный встречный ветер, который не давал идти. Пройдя с километр, Пётр решил вернуться домой. Дома отец устроил ему такой нагоняй, что, не взирая на ветер, Пётр бегом побежал в школу и, даже, успел к началу урока.

Через несколько дворов жил одногодок Петра, горбатый Федя Ковальчук. Обычно вместе они ходили в школу. Путь в школу и обратно казался длинным и долгим, ведь для семилетних ребят расстояние в три километра — это довольно далеко.

Как-то, преодолев полпути из школы, Федя предложил Петру зайти к его тёте, которая как раз и жила на середине пути от школы до дома. Пётр удивился, что они зашли во двор к его дяде Якову, младшему брату матери. Оказалось, что сестра матери Феди была замужем за дядей Яковом.

С тех пор они частенько заходили в тот двор, для которого и Федя и Пётр были желанными гостями. Дядя Яков награждал их большим арбузом, который они забирали с собой и поедали с аппетитом на кладбище, расположенным напротив усадьбы Якова.

Так и жила семья Парфентия Захаровича, в трудах, заботах, не богато, но росли сыновья — помощники, было с кем в будущем поднимать хозяйство. Серьёзное отношение к труду и, вообще, к любому делу прививалось детям, в том числе отношение к учёбе. Наиболее способным к наукам был Михаил. Он учился легко, быстро усваивал материал. Пётр учился старательно, ему приходилось прикладывать больше усилий.

В трудовой, небогатой крестьянской семье давалась прямая воспитательная установка на необходимость образования. Возможно, Парфентий Захарович и Елизавета Семёновна не желали, чтобы их дети занимались тяжёлым крестьянским трудом.

Сами едва научившиеся читать и писать в местной церковно-приходской школе, они, конечно, не могли руководить учёбой детей или помогать им, поэтому, как рассказывал Пётр, они не вмешивались в дела учёбы своих детей, не интересовались их оценками.

Но, их отношение к учёбе детей уважительное, и учёба приравнивалась к труду в хозяйстве. Ведь учась в школе серьёзно, Михаил и Пётр уже не могли с полной отдачей участвовать в работе, помогать отцу — матери, и эту часть работы родители безропотно брали на себя, чтобы не отрывать детей от учёбы

Грозные ветры перемен. Год 1930

К концу 20-х годов, после нескольких лет мирного труда на своей собственной земле, началось расслоение крестьян на бедняков, середняков и зажиточных. Сильно пошло в гору хозяйство старшего брата Захара Захаровича. С помощью уже взрослых сыновей, он, имея больше земли, сумел создать крепкое производительное хозяйство. Наоборот, младший брат Яков так и не сумел выбраться из нужды, тем более он страдал язвенной болезнью желудка, а дети у него были ещё маленькие, и все тяготы крестьянского труда и содержания семьи были на его плечах.

К 1930 году «новая экономическая политика» в городах была в основном свёрнута. Наступила очередь разобраться с селом. Но вот и на селе грянули перемены. 27 ноября 1929 года Сталин объявил о переходе от «ограничения эксплуататорских тенденций кулаков» к «полной ликвидации кулачества как класса». На специальную комиссию Политбюро под председательством Молотова было возложено проведение практических мер по этой «ликвидации».

Комиссия определила три категории кулаков: первые — «те, кто принимал участие в контрреволюционной деятельности», они должны быть арестованы и отправлены на исправительные работы в лагеря ОГПУ или расстреляны в случае оказания сопротивления, семьи их должны быть высланы, а имущество конфисковано.

Кулаки второй категории, «не проявившие себя как контрреволюционеры, но все-таки являющиеся сверхэксплуататорами, склонными помогать контрреволюции», должны быть арестованы и сосланы вместе со своими семьями в отдаленные регионы страны.

Наконец, кулаки третьей категории, определенные как «в принципе лояльные к режиму», должны быть выселены с прежних мест обитания и устроены на жительство «вне зон коллективных хозяйств, на худородных землях, требующих возделывания». Уточнялось также, что число кулацких хозяйств, подлежащих ликвидации в течение четырех месяцев, находится между 3% и 5%. Как школьные оценки — «посредственно» и «отлично».

Но ведь амбициозные ученики всегда стремились получать «отлично», и только «отлично». Правда в школе «отлично» ставят за отличные знания, а здесь, получается, за усердие. Если хочешь быть на хорошем счету у начальства, усердствуй, любым способом делай 5% — не пропадёшь. И делали, и гребли всех, кто «рылом не вышел», не так посмотрел, не то сказал, и вообще, «корчит из себя грамотного». Словом, «перегибали палку» нещадно. Не обошли реформой и остальных селян, не попавших, к счастью, в «категории». Им уготовили «добровольную» коллективизацию.

В начале 1930 года семья старшего брата Захара, не смотря на то, что не пользовалась наёмным трудом, попала во «вторую категорию» и подверглась процедуре раскулачивания. Явная несправедливость, проявленная местными властями в отношении семьи Захара Линника, осталась на совести людей, занёсших его в проскрипционные цидулки.

Дали им на сборы сутки, посадили на телегу вместе с узлами, которые можно было вынести в руках и долгая дорога в Сибирь на поселение. Связь с семьёй Захара была утеряна, но, спустя годы, пришла от них весточка, что осели где-то под Новосибирском, там и пустили корни.

Страшный пример старшего брата, изгнанного из собственного дома, подействовал. Парфентий Захарович предпочитал работать самостоятельно на своей собственной земле, но, опасаясь за судьбу своей семьи, вступил в колхоз. Всё, что он наживал, отказывая себе и своей семье, земля, волы, лошадь, корова, сельхозинвентарь пришлось передать в коллективное пользование.

Самого Парфентия Захаровича, как авторитетного середняка, умеющего хозяйствовать, избирают председателем колхоза. Под руководством Парфентия Линника колхоз осенью 1931 года собирает и сдаёт государству плановый объём зерна.

Урожай зерновых 1931 года значительно уступал предшествующему 1930 года (на Украине 18,3 против 22,7 млн. тонн). План 1931 г. сдачи хлеба государству практически остался прежним. Зерна едва хватило, чтобы сдать государству и запастись на зиму для скота и на семена.

Однако, после сдачи планового объёма приходит указание «сверху» сдать ещё почти такой же объём сверх плана, а это означало отдать семенной фонд, корма для скота, да и своё собственное пропитание на долгую зиму и голодную весну.

Парфентий Захарович отказался участвовать в этой преступной акции против односельчан, не взял греха на душу, а значит, не только отказался быть обласканным новой властью, но и подвергнул себя и свою семью риску гонений. Одному богу известно, сколько таких семей сгинуло на поселениях и в лагерях.

Оргвыводы не заставили себя долго ждать. В конце 1931 года Парфентий Захарович за «невыполнение плана хлебозаготовок» был снят с руководства колхоза и ему дали три месяца принудительных работ.

Декабрь 1931 года, январь и февраль 1932 года он работал возничим на конной бочке, возил воду на железнодорожный разъезд, что в семи километрах от села. Так «председательство» вышло боком Парфентию, а главное, он «потерял доверие» властей, что по тем временам было чревато всякими бедами.

На место председателя, попавшего в опалу, прислали «двадцатипятитысячника», луганского рабочего по фамилии Коротич. Посланец партии оказался неплохим и неглупым человеком. Он поселился у Парфентия Захаровича и быстро разобрался в сути происшедшего.

Коротич прекрасно понимал, что Парфентию Линнику, честному человеку, главе простой и добропорядочной семьи, власти не простят его поступка, и он может, рано или поздно, последовать за своим старшим братом Захаром. Парфентий Захарович в свою очередь не питал неприязни к Коротичу и, как мог, помогал добрыми советами новоиспечённому председателю.

Из крестьян в пролетарии. Год 1932

В 1932 году ситуация в селах Украины ухудшалась. Резко проведённая властями сельскохозяйственная реформа, со значительными перегибами на местах, отстранила от земли наиболее способные крестьянские руки и головы.

Ещё в тридцатом году хозяева, не желая отдавать в коллективное пользование скотину, начали её резать. Поголовье скота резко сократилось. Всё труднее становилось содержать семью. Недороды и политика государственных хлебозаготовок 1931 и 1932 года поставили страну на грань голода, который и начался повсеместно в зиму 1932—33 годов

.Обстоятельства подталкивали Парфентия Захаровича покинуть родные места и искать удачи в городе. Да и Коротич советовал, пока не поздно, искать работу в городе, тем самым иметь более или менее надёжный источник содержания семьи, да и с глаз подальше от местной власти, ничего не забывающей и не прощающей. Но так просто из села тогда уехать было невозможно. Необходимо было иметь разрешение местной власти. Коротич помог оформить такой документ.

Вначале Парфентий Захарович выехал в Морозовск, где проживали родственники его жены Елизаветы Семёновны. Морозовск заштатный городишко, далеко отстоящий от промышленных центров Ростова, Сталинграда.

Железнодорожная станция на ветке, связывающей Украину с Поволжьем и Уралом, была основой хозяйственной жизни города. Парфентий Захарович только ночь переночевал у родственников и сразу всё понял. Родственники сами бедствовали без работы, ибо работать было негде. Морозовск, как место будущей жизни, отпал.

После поездки в Морозовск обозначился ещё один вариант. Сын односельчанина Кравцова работал на шахте в российском городе Шахты, был доволен всем и звал отца переехать к нему. В поисках нового места жительства и работы в ноябре 1932 года Парфентий Захарович вместе со старшим Кравцовым уехал в город Шахты.

Политика индустриализации, проводимая в стране, требовала увеличения добычи угля. Под лозунгом «Уголь — хлеб индустрии» строились новые шахты, расширялись и модернизировались действующие.

Бурно развивалась угледобыча в крупном центре угледобывающей промышленности восточного Донбасса, городе Шахты, бывшем до 11 февраля 1920 года Александровске — Грушевском. Первые хутора на месте будущего города Шахты были основаны ещё в 1805 году донскими казаками.

Казацкий хутор Власовка, в церкви которого в июне 1952 года будет крещён будущий внук Парфентия Юрий Линник, ваш покорный слуга, был основан войсковым старшиной Власовым на берегу знаменитой, некогда живописной, речушки Грушевки. Хутор этот существует и поныне, являясь, правда, частью массива индивидуальной застройки промышленного Артёмовского района г. Шахты.

Однако, ядро города Шахты сформировалось позднее, в 1839 году на месте Грушевского рудника в нескольких километрах от Власовки. С 3 октября 1867 года это уже Грушевское горное поселение, в народе Грушевка, а 19 января 1883 года император Александр III подписал Указ о переименовании Грушевского горного поселения в город Александровск-Грушевский.

Впоследствии Власовка и другие хутора вошли в состав города, но не потеряли своих названий и своего непрезентабельного внешнего вида. Названия поселениям дала эта небольшая (90 км) речка Грушевка, приток реки Тузлов. Мал золотник, да дорог. Под речушкой с непритязательным названием залегали богатейшие запасы первоклассного антрацита, следы которого местами выходили даже на её обрывистые берега.

Сын Кравцова посоветовал своему отцу и Парфентию Захаровичу обратиться на шахту им. Артёма, где постоянно требовались рабочие. Это шахту построили в 1911 году по проекту инженера Скочинского, и она долго оставалась самой крупной и оснащённой шахтой России.

До революции шахта принадлежала товариществу «Парамонов и сыновья» и имела названия «Елпидифор», в честь главы семьи знаменитых промышленников Парамоновых Елпидифора Трофимовича. После революции шахте дали название в честь русского революционера Сергеева Фёдора Андреевича (партийное имя Артём), очень интересной личности, к сожалению, трагически погибшего в 1921 г.

Нижне-Чирские донские казаки Парамоновы широко развернулись в Александровск-Грушевске. Они не только построили лучшую, высокопроизводительную шахту, но и впервые создали вокруг неё социальную инфраструктуру. Для горных специалистов и шахтёров, были построены больница, магазины, школа, дома для инженерно-технического персонала.

Ныне эти здания из серого песчаника, более ста лет спустя, имеют неприглядный вид. Но в то время это был большой шаг вперёд. Вот такие предприниматели работали в царской России.

Шахта им Артёма дала толчок развитию нового промышленного района города Шахты, который поглотил старые хутора, в том числе Власовку и несколько старых крупных шахт.

Рядом с шахтой вырос завод по ремонту шахтного оборудования, на котором всю жизнь проработал модельщиком младший сын Парфентия Захаровича — Иван Парфентьевич Линник. Вокруг шахт бурно росли шахтёрские посёлки, в том числе посёлок Первомайский, где обосновался Парфентий Линник с семьёй.

В 1929 году здесь дала первый ток мощнейшая по тем временам электростанция, Шахтинская ГРЭС им Артёма, построенная на берегу Грушевки по плану ГОЭЛРО. Рядом с электростанцией вырос образцовый по тем временам посёлок, в котором было предусмотрено всё необходимое — школа, магазины, столовая, больница, дом культуры с большим зрительным залом и библиотекой, детский сад и ясли, пионерский клуб.

Был разбит великолепный парк с фонтанами, теннисным кортом (очень большая редкость по тем временам) летним кинотеатром и стадионом. Заметьте, что всё это было в конце двадцатых — начале тридцатых годов. В этом образцовом по тем временам поселке выпадет мне жить с 1954 по 1959 год и где пройдёт самая счастливая пора моего детства. Но об этом расскажу ниже.

На шахте им Артёма Парфентия Захаровича приняли на подземную неквалифицированную работу. На большее он рассчитывать не мог, ведь его специальность была выращивать хлеб. Он — первоклассный хлебороб, но жизнь заставила добывать уголь, осваивать профессию шахтёра.

А шахта, где он начал работать, была оснащена по последнему слову техники той поры, с 1924 года в ней уже работали 4 врубовые машины, а с 1925 года применили электровозную откатку.

Почти год, до отпуска, Парфентий Захарович жил без семьи, снимал углы. Готовясь к приезду семьи, присматривался, собирал деньги на жильё. Работа на шахте была нелёгкой.

Бригада очистного забоя, куда его определили, следует за проходчиками, выравнивает штрек, убирает породу, готовит проходку под крепёж. Весь день под землёй с грабаркой и кайлом, да ещё на километровой глубине. Угольная пыль «штыб» въедается в кожу так, что с трудом отмывается мылом и горячей водой.

После сельского труда, тоже нелёгкого, но постоянно на свежем воздухе и на солнце, подземная работа покажется адской, да и возраст 46 лет даёт о себе знать. Но Парфентий Захарович, с малых лет привыкший к тяжёлому физическому труду, постепенно втягивается в новую профессию.

Шахтёры народ дружный, а главное, честный и добропорядочный. Это не село, где каждый в одиночку тянул свою лямку, а первое испытание селян при раскулачивании сразу же выявило их мелочность, эгоизм, непорядочность и даже наветы на своих ближних соседей. Правда, среди шахтёров было много бывших крестьян из ближних и дальних районов.

Парфентий Захарович трудился добросовестно, начальство, видя в нём будущего кадрового рабочего, обещало выделить участок земли под строительство дома. Сам он понимал, что как не трудна и непривычна эта работа, лучше он не найдёт, а возврата домой в Черниговку для него нет. Да и заработок был здесь неплохой, худо-бедно, а семью содержать можно.

Опять же, продовольственное снабжение для шахтёров, не смотря на голодный год, когда в деревнях люди умирали от нехватки пищи, было сносным. Поэтому Парфентий Захарович, проработав почти год на шахте им Артёма, твёрдо решил перевозить семью и на долгие годы обосновываться в Шахтах.

К слову, должно бы напомнить, что шахтёры в советское время считались элитой рабочего класса, опорой государственного строя. В шестидесятых — восьмидесятых годах они имели самые большие заработки, лучшее снабжение товарами, лучшее медицинское обслуживание. Заработки их в разы превышали зарплаты всех остальных профессий.

Молодые шахтёры зарабатывали в те времена значительно больше, чем инженеры. Поэтому, многие молодые парни, окончив школу шли на шахту, и через год-другой разъезжали на новеньких красных мотоциклах «Ява», недосягаемой мечте молодёжи. Стоит ли говорить ещё о том, что шахтёры бесплатно отдыхали на лучших курортах и лечились в лучших санаториях страны.

Конечно, шахтёрский труд тяжёлый и опасный, но государство не в меру нянчилось с шахтёрами, своими любимчиками за счёт других отраслей. Лучшие и самые «жирные» куски из общего пирога получали шахтёры. Но не в коня корм. В конце восьмидесятых, в период т.н. «перестройки» политтехнологи используют шахтёров в качестве ударной политической силы против собственного государства.

А потом, когда дело будет сделано, политический заказ западных кукловодов выполнен, эту некогда элитную часть рабочего класса постигнет участь старухи, оставшейся у разбитого корыта. Большинство шахт закроется, десятки тысяч шахтёров, готовых даже за нищенскую зарплату сутками не покидать шахтный забой, потеряют всякую надежду на работу. Они опомнятся быстро, начнут стучать касками по столичной брусчатке на Краснопресненской. Но это будет уже совсем не страшно, скорее, потешно.

В девяностые годы, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи, они полезут на дымящиеся ядовитыми газами старые отвалы породы — терриконы. Рискуя жизнью, будут перебирать горящую породу, в поисках куска угля, который случайно оказался в отвале в годы их благоденствия. Пойдут с ручными, затасканными до предела, самодельными тележками по старым свалкам шахтных отходов, с утра до вечера разгребая социалистический мусор и радуясь каждому найденному куску металла, растащат на кирпичи и металлолом здания брошенных шахт.

О своей бывшей жизни они будут вспоминать, как о чудесном сне. Некогда цветущие шахтёрские посёлки превратятся в гетто нищеты и беспробудного пьянства. Целое поколение зрелых, сильных, опытных сгинет безвременно из-за чрезмерного употребления суррогатного алкоголя, болезней, безденежья, тоски и беспросветности. Вот такие жестокие уроки преподносит порой жизнь. Да идут ли они впрок кому-нибудь?

Домашний очаг на донской земле

Заручившись на шахте выделением земельного участка под строительство дома, Парфентий взял отпуск и в октябре 1933 года приехал в Черниговку с намерением забрать семью в Шахты. К тому времени, старшая дочь Галина вышла замуж и имела свою семью.

Старшему сыну Василию (23.05.1910 — 6.01.1944) уже исполнилось двадцать три года. Он оставался хозяином в доме, пока Парфентий Захарович отсутствовал, и наследовал хозяйство в Черниговке. Не мог с ним сразу ехать и Михаил (17.11.1918), поступивший после окончания семилетки в Обиточенский ветеринарный техникум.

Поэтому, переезжать на новое место жительства собирались Елизавета Семёновна и младшие сыновья двенадцатилетний Пётр и самый младший Иван, которому было девять лет. Однако, Елизавете Семёновне пришлось задержаться с переездом, чтобы оформить какие-то бумаги.

Но детям на новом месте надо устраиваться в школу, поэтому Парфентий Захарович возвратился в Шахты с Петром и Иваном. Елизавета Семёновна приехала через месяц.

Первое время пришлось снимать флигель в Нахаловке. Так нелестно в народе называли посёлок в Артёмовском районе, образовавшийся стихийно, самовольным заселением. Флигель — смело сказано. На самом деле это крохотная летняя кухня, единственным достоинством которой была печь, занимавшая половину единственной комнатушки.

Уже в пятидесятые годы, когда Пётр работал на Шахтинской ГРЭС и проживал с семьёй в посёлке электростанции, он частенько, возвращаясь из дома отца в посёлок ГРЭС, проходил по той улице в Нахаловке, на которой он в тесной кухоньке провёл первую зиму в Шахтах.

И каждый раз, старался разглядеть в глубине двора крохотную мазанку, которая по-прежнему верой и правдой служила хозяевам. И сердце его сладко щемило, и комок подступал к горлу. Дорогой сердцу кусочек детства остался с тех пор в той старенькой летней кухне.

Тяжёлую зиму 1933—34 года семья перекантовалась, по-другому не скажешь, в съёмной кухне в Нахаловке. Та зима была нелёгкой во всех отношениях. Неустроенность быта, трудности с продуктами, тоска по родной Черниговке и близким, которые остались там. К тому же, зима выдалась не по — южному снежной и морозной.

Украина переживала последствия голода 1932—33 года. Не выдержав голода, от язвенной болезни умер в Черниговке младший брат Парфентия Яков, который жил со своей семьёй и матерью Екатериной Семёновной в старом доме их отца Захара.

В начале 1934 года шахта выделила Парфентию Линнику участок под застройку в молодом, быстро разросшимся посёлке Первомайском. Посёлок длинными и широкими улицами раскинулся фактически на самом краю города. Застраивался он бывшими крестьянами из ближайших хуторов и станиц. Многие жителей этого посёлки были выходцами из Украины.

Участок, нарезанный в конце длинной, более полукилометра, улицы Степной, был размером в 20 соток, значительно меньше того, что остался на родине в Черниговке. Улица постепенно спускалась в долину реки Кадамовка вдоль ручья, впадающего в эту речушку.

В конце улицы спуск становился круче, поэтому один конец стороны участка, выходящей на улицу был на метр выше другого. Длина уличной стороны составляла около тридцати метров. В глубину участок также имел спуск в маленькую долину ручья не более метра в ширину, который пересекал весь участок параллельно улице.

Вся долинка этого безымянного ручья входила в участок, и только противоположный подъём уже шёл по другому участку, выходящему на соседнюю улицу.

Непаханая земля на участке была чернозёмная, особенно, в долине ручья, намывшего жирный ил по своим берегам. Но главное, это был свой клочок земли, за который можно было зацепиться, приложить руки и превратить его в родной дом, то отчего пришлось отказаться на родине.

От места работы Парфентия было всё-таки далековато, километра полтора, но ближе к шахте свободной земли уже давно не было, да и выбирать никто не предлагал.

С первым теплом Парфентий приходил на пустой участок и занимался его обустройством. После более года мытарств по чужим углам приятно сознавать, что, наконец, у тебя появился свой дом.

Правда, дома по сути не существовало, да и вообще ничего, лишь колышки по углам куска земли. Первым делом поставил шалаш, чтобы укрыться от южного солнца и от непогоды, вскопал целину, пока не вылезла трава, и сделал первые посадки.

Продумал расположение построек на участке. В верхнем углу участка он решил поставить избу, где и заложил фундамент из песчаника — местного строительного материала, который в избытке добывался в окрестных государственных и «диких» каменоломнях.

Теперь надо было подумать о доме. Строить новый дом накладно, не имел таких средств Парфентий, да и строить надо было быстро, чтобы к началу холодов заселиться.

Той же весной 1934 года Парфентий присмотрел в близ расположенном казацком хуторе Киреевка добротный щитовой дом на продажу и купил его за 600 рублей. Насколько большие были в то время эти деньги?

По словам знаменитого Стаханова И.Г, забойщика шахты «Центральная Ирмино» в Кадиевке, установившего в 1935 г. мировой рекорд добычи угля за смену (102 тонны), зарабатывал он в месяц до рекорда около 400 рублей. Думается, что заработок рабочего очистного забоя, то бишь Парфентия, не превышал 200 руб. В три-четыре месячных заработка обошлась Парфентию покупка дома.

Дом разобрали, перевезли на новое место и собрали на фундаменте. Как планировал Парфентий Захарович, дом поставили в самом высоком углу участка, в метрах пяти — семи от линии улицы. В центре дома из кирпича сложили печь, вывели трубу.

По линии задней стены печки сделали перегородку. Получилось две довольно просторные комнаты и кухня, в которую был вход со двора, вернее с сеней. Под сенями устроили погреб для хранения продуктов. Поначалу, полы залили глиной. Со временем Парфентий в комнатах устроил деревянные полы.

Стены и потолок оббили дранкой и поштукатурили. Всё лето и осень шли строительные работы. Почти всё делали своими руками, лишь на печку нанимали печника. В ноябре 1934 года окончательно перебрались в новый дом, вернее, на новое место, ибо дом был не совсем новым.

Но дом этот служил верой и правдой до 1955 года, двадцать лет, до того дня, когда его развалили, чтобы на том месте построить новый дом, дом для семьи Петра Линника. Но это будет двадцать лет спустя, а пока Петру было только тринадцать лет.

На новом месте по крестьянскому труду скучать не приходилось. Семья дружно поднимала новую землю. После тяжёлого труда на шахте под землёй Парфентий без передышки брался за лопату, топор и отдавался работе на усадьбе. Работал он по сменам, приходилось ходить на шахту и в ночь.

Но это давало возможность днём работать дома. Был разбит плодовый сад. Основная садовая культура — вишня, но были посажены также абрикосовые деревья, груши, яблони, крыжовник. В низине устроили огород, где выращивали помидоры, огурцы, лук, свёклу, капусту и другие овощи.

Завели корову, держали кур, уток, начали выращивать поросят. Младший Иван увлёкся разведением голубей, что было популярно в те времена. К 1937 году жизнь на новом месте вошла в колею, огород в долине ручья давал богатые урожаи овощей, начал плодоносить сад. Заработки Парфентия на шахте, хоть и не большие, но стабильные, позволяли поддерживать нормальные условия жизни.

Жалеть о том, что ушли с насиженных мест, особых резонов не было.

Затишье перед бурей. год 1940

В семье Парфентия Линника воспитывалось пятеро детей. Двое старших получили начальное образовании, двое из троих младших — учились в ВУЗах. Странно как-то, — скажете вы. Что такого могло произойти в период между старшими и младшими, что так повлияло на мировоззрение семьи простого крестьянина и шахтёра. Да, имело место быть такое событие, следствием которого дети простолюдинов получили реальную (не на словах, а на деле) возможность учиться в университетах.

И тут как не крути, не изворачивайся, не витийствуй в благородном негодовании, не плюй с пренебрежением на постаменты истуканов пролетарских вождей, не гноби большевиков поделом и попусту, не вешай на Ульянова напраслину, а событие это есть не что иное, как октябрьская революция. Не будь оной, уделом всех были бы лишь навыки в письме и счёте.

По приезду в г. Шахты осенью 1933 года Петра и Ивана устроили в школу. Петра записали в шестой класс школы — десятилетки №30, которая находилась километрах в двух от дома, в административном центре района, сплошь состоящего из шахтёрских неблагоустроенных посёлков, за исключением конечно, нового посёлка Шахтинской ГРЭС, благоустройство которого было по тем временам просто фантастическим.

Школа №30 размещалась в замечательном двухэтажном здании, построенном в 1912 году русским промышленником Николаем Парамоновым. А теперь маленький сюрприз для гурманов истории. Школу эту построил уважаемый Николай Елпидифорович (а как его не уважать после такого?) в подарок, вы не поверите, своей жене! Не фитнес-салон, отнюдь, не домик в Майами в недосягаемости от шального русского духа, а школу, в подарок!

И ведь, наверное, знал, что обрадует жену этим несказанно. И, знать, любил он ненаглядную свою по-настоящему, ибо по сей день, более ста лет спустя, подарок этот несокрушимый радует глаз всякому, являясь архитектурным и историческим памятником города. А главное, в нём по-прежнему учатся детишки, и носит школа эта имя Николая Парамонова. Добрые дела бессмертят.

Школа №30 считалась ведущей школой Артёмовского района г. Шахты. В школе учились дети местной интеллигенции, руководства района и окрестных шахт. Ох, и нелегко пришлось Петру поначалу в новой школе, сыну простого крестьянина, проучившемуся пять лет в украинской сельской школе.

Да и требования были на порядок выше, чем в черниговской школе. Ведь в этой школе готовили будущих студентов ВУЗов, а чтобы стать шахтёром, хватало и школ—семилеток, которые были разбросаны по шахтёрским посёлкам.

Пётр, говоривший по-украински, сразу же почувствовал пренебрежительное отношение к себе как со стороны одноклассников, так и со стороны преподавателей. Неудивительно, что его заведомо записали в аутсайдеры. Пётр понял, что только хорошей учёбой он сможет поставить себя, по крайней мере, наравне со всеми.

Каких трудов ему стоило научиться говорить и писать по-русски без ошибок, избегать в речи украинских слов, которые порой так похожи на русские, избавиться от украинского акцента.

Мать Петра, Елизавета Семёновна, рассказывала, что Пётр помногу занимался и требовал тишины во время занятий. Вот Михаил, его старший брат, учился легко, сразу схватывал материал, домашние задания выполнял быстро и хорошо.

Не принижая способностей Михаила, надо признать, что Пётр в учёбе своей совершил подвиг. Ведь Михаил учился на Украине, а Петру пришлось на ходу перестраиваться на русский язык, на другие учебные программы. Учёбой Пётр боролся за свой авторитет, доказывал себе и другим то, что он не аутсайдер.

В апреле 1937 года, когда Пётр учился в девятом, предвыпускном классе, в школе решили организовать литературный вечер памяти Маяковского, посвящённый седьмой годовщине смерти пролетарского поэта. Владимир Маяковский, как известно, свёл счёты с жизнью в возрасте тридцать шесть лет 14 апреля 1930 года.

Петру поручили выступить с докладом о творчестве поэта, и он тщательно готовился к докладу — прочитал главные произведения поэта, ознакомился и сделал выписки из имеющейся в районной библиотеке дополнительной литературы.

Творческая работа увлекла Петра и расширила его кругозор, доклад получился ярким и содержательным, литературный вечер прошёл на высоте.

С тех пор он, преданный поклонник творчества Маяковского, долгие годы помнил множество его стихов. Доклад не остался незамеченным. По-видимому, кто-то из преподавателей рекомендовал опубликовать его в городской газете «Красный шахтёр». В номере газеты за 14 апреля 1937 года появилась статья «Поэт-революционер».

К выпускному десятому классу Пётр стал одним из лучших учеников «сильного» по составу класса. А, когда в начале выпускного учебного года руководитель назвал фамилии претендентов на золотую медаль, то в их числе не оказалось его, Петра Линника.

Это задело его за живое, и в душе он решил «утереть нос» и кандидатам на медали, и классному руководителю, и всему классу. Цель поставлена, и год самоотверженной работы на её достижение.

В июне 1938 года Пётр на отлично сдаёт выпускные экзамены и получает аттестат зрелости с отличием, что довольно редкая по тем временам оценка выпускника. Это давало право быть принятым в институт без вступительных экзаменов.

Так Пётр уже с раннего возраста умел концентрировать усилия на достижение поставленных целей, добиваясь своего, но это уже была черта характера — целеустремлённость и внутренняя самодисциплина. И впредь, энергичный и целеустремлённый, за что бы он не принимался, тому отдавал все силы и настойчиво добивался цели.

После блестящего окончания средней школы Пётр решил поступить на химико-технологический факультет Новочеркасского индустриального (впоследствии политехнического) института. Как выпускника с отличием, его принимают в институт без экзаменов.

Почему он выбрал специальность химика? Увлекался химией в школе? Сказать, что химия была модной среди молодёжи? В Шахтах не было химических предприятий. Но ведь именно эта довольно редкая по тем временам и, казалось бы, не популярная специальность определила судьбу Петра в период войны.

Несмотря на то, что через неделю после начала войны Пётр добровольцем уходит в армию, его отзывают и, как студента-химика, направляют на учёбу в Военную академию химзащиты. Хочешь — не хочешь, Родине виднее. Судьба, божий промысел? Но об этом позже.

С первого сентября 1938 года Петр Линник студент ВУЗа. Новочеркасск — столица низложенного большевиками донского казачества, расположен километрах в сорока от Шахт. В ясную погоду, если забраться на старый террикон, то можно рассмотреть горящие золотом на солнце купола потрясающего Вознесенского кафедрального собора в Новочеркасске. Пётр устраивается в общежитие и часто, при каждой возможности, приезжает домой на Степную.

К тому времени, старший брат его, Михаил закончил Обиточенский сельхозтехникум и после двухлетней работы ветфельдшером в госплемсовхозе им. Карла Либкнехта поступил на ветеринарный факультет Одесского сельхозинститута.

Но под Новочеркасском в Персиановке, как раз на полпути в г. Шахты находился Ветеринарно-зоотехнический институт им. 1-ой Конной армии. Новочеркасск конечно не Одесса, кто спорит, но зато рядом дом, родители, братья. В 1940 году Михаил перевёлся из Одесского сельхозинститута в Новочеркасский ветеринарно-зоотехнический.

Летние каникулы 1940 года братья проводят дома и, немного отдохнув, вместе с младшим Иваном работают в совхозе «Артёмовец», расположенном километрах в четырёх от дома, за посёлком ГРЭС. Работали в поле, на жаре, Петру особенно тяжело давались эти трудовые каникулы. Но помогать надо было, ибо отец Парфентий Захарович тянул на свои заработки двух студентов.

Елизавета Семёновна не работала, хватало ей забот в домашнем хозяйстве, от Ивана тоже пока толка было мало. Да и личные потребности студентов возросли. Надо было быть прилично одетым.

Пётр стремился хорошо одеваться, всегда был опрятен и аккуратен. Старался носить светлую рубашку и галстук. Будучи студентом, одевался модно, насколько позволяли ему возможности. Об этом рассказывала Елизавета Семёновна, считавшая Петра привередливым в одежде. Одеждой и обувью он дорожил и бережно к ним относился.

Как-то, почти тридцать лет спустя, Юрий, сын Петра, будучи студентом энергетического техникума, приобрёл модный в 60-х годах светлый пиджак. Елизавета Семёновна, полюбовавшись на обнову внука, предложила примерить пиджак Петра. Сшили пиджак по заказу как раз перед началом войны, и поносить его Пётр не успел, война не дала.

Для Юрия понятие «довоенный» было столь отдалённым, что он весьма скептически отнёсся к предложению бабушки. Тем не менее, она покопалась в шкафу и достала пиджак Петра, который провисел там без дела почти четверть века. Юрий надел его и глянул в зеркало.

Пиджак оказался великолепным, прекрасно сшитый из мягкой, но держащей форму шерстяной ткани цвета светлой охры, в мелкую 2-х миллиметровую чёрную клеточку. Чуть приталенный, он сидел, как сшитый по заказу. Юрий с удовольствием носил пиджак отца до призыва на военную службу в 1967 году.

Закончились последнее мирное лето 1940 года, быть может, самое счастливое лето для всей семьи. Прижились на новом месте, поутихла ностальгическая тоска по родным местам и дому в Черниговке. Появились хорошие знакомые и друзья, сроднились с соседями. Наладилось приусадебное хозяйство, начал плодоносить молодой сад, земля сторицей платила за старания и труд.

Парфентий Захарович втянулся в нелёгкую шахтёрскую долю, был на хорошем счету, зарабатывал не много, но хватало содержать семью с двумя студентами. Хорошим подспорьем был урожай с приусадебного участка и выращивание птицы и скотины.

Первое лето они проводили вместе с младшими сыновьями. «Все вместе и душа на месте» — гласит русская пословица. Конечно, с ними не было старших детей Галины и Василия, но у них на Украине в Черниговке были свои семьи — «отрезанные ломти».

Старшая дочь Галина, скучая по родителям и младшим братьям, навещала их часто, насколько позволяли её домашние дела. Василий наведывался реже, на нём держалось большое хозяйство в Черниговке.

И вообще, жизнь осязаемо улучшалась. В магазинах становилось больше товаров, в городе появился общественный транспорт, улучшалось медицинское обслуживание. Казалось бы, можно с уверенностью и оптимизмом смотреть в завтрашний день, после мытарств начала тридцатых годов, но со страниц газет ощутимо веяло холодом зреющей большой войны.

Малые войны фатальной чередой уже следовали одна за другой — война в Испании, Халхин-Гол, финская война. Униженная Версалем Германия, поражённая коричневой чумой фашизма, жаждала реванша. В сентябре 1939 года заполыхала Европа, огненный вал катил к западным границам страны. Оставалось менее года до того трагического часа, когда жизнь всей страны и каждого расколется на «довоенную» и «военную».

Закончилось последнее предвоенное мирное лето. Михаил и Пётр уехали на учёбу в Новочеркасск. Они приезжали по воскресеньям, потому казалось, что они дома и скучать по ним не приходилось. Младший Иван, закончив пять классов, решил начать самостоятельную жизнь и с ноября работал заправщиком на нефтебазе, расположенной неподалёку.

На пороге танковыми траками громыхал грозный 1941 год.

Старшие братья Михаил и Пётр. Июнь 1941 г. Шахты

Прошла зима 1940—41 года с морозами, снегом, обманными южными оттепелями и гололёдом. Начались обычные весенние дела и заботы во дворе, саду и огороде — перекопка, посадки, мелкий ремонт построек.

Как обычно, буйно зацвели сады в начале мая. Наступило долгожданное настоящее летнее тепло. Начало лета — лучшее время года на юге. Палящий зной ещё не наступил, всё благоухает, молодая зелень свежа и буйно распускается на глазах.

Парфентий Захарович, которому 19 декабря 1940 года исполнилось пятьдесят четыре года, девятый год продолжает трудиться на шахте им Артёма.

Старшие сыновья Михаил и Пётр заканчивают третий курс институтов и вновь, как это было в прошлом году, вольются в семью на целое лето. Две пары молодых сильных рук будут хорошим подспорьем Парфентию Захаровичу. А он кое-что запланировал на предстоящее лето и готовил материалы и инструмент.

Воскресенье 22 июня началось безмятежно, ничто не предвещало дурных вестей. Парфентий Захарович и Елизавета Семёновна поднялись немного позднее, чем в будние дни.

Парфентий Захорович собирался на центральный рынок вместе с Иваном, у которого был выходной день. Надо было прикупить кормов для птицы и ещё разные мелочи по хозяйству. Почти каждое воскресенье он ходил на рынок.

Проходил по торговым рядам, заходил в лавки, присматривал и закупал всё необходимое на неделю. Ещё в субботу составлялись планы, что приобрести на рынке в воскресенье. Заявки делала и Елизавета Семёновна, то сода, то соль, то перец у неё заканчивались. Да и предметы домашнего обихода покупались на рынке, глиняные горшки, чугунки, ножи, топоры.

Одним заходом в воскресенье Парфентий Захарович старался закупить всё, чтобы на неделе не думать об этом. Районный рынок был немалый и находился километрах в трёх от дома на Власовке, поэтому вся эта воскресная рыночная процедура продолжалась до полудня.

Раньше Парфентий Захарович ходил на рынок вместе с супругой, было это веселей и легче. Он присматривал и приценивался к мужским товарам, Елизавета Семёновна смотрела свои, но всё покупали вместе, с обоюдного согласия и совета.

Подрос Иван и стал ходить с отцом, ведь с рынка редко когда возвращались налегке, надо было нести груз, втроём же ходить — значит оставлять хозяйство без присмотра. Но когда дело касалось сугубо женских дел, ткань, шерсть и другое, Елизавета Семёновна шла с мужем.

Летом в воскресные дни рынок начинается рано, чтобы до начала полуденного зноя снова стать пустынным. В то утро Парфентий Захарович и Иван, не мешкая, собрались и быстро пошли верх по Степной. Прошли длинную улицу, перешли железнодорожные пути, ведущие к шахте Артём-1 и здесь в утренней воскресной тишине неожиданно раздался вой сирены.

Парфентий Захарович знал этот звук. Это голосила аварийная сирена его родной шахты. Ничего хорошего этот звук не предвещал, фактически так объявлялась аварийная тревога на шахте. Значит, где-то под землёй на большой глубине шахтёры попали в беду.

Обычно, заслышав вой сирены, женщины окрестных шахтёрских посёлков, у которых мужья или сыновья находились на смене, бросали дела и в чём были одеты, бежали к шахте и, столпившись у проходной, с тревогой ожидали сообщений.

До шахты было около километра. Немного приостановившись, они продолжили путь, но тревога разрасталась в душе. Иван вопросительно посмотрел на отца. «Авария, лишних и близко не подпустят…,» — хмуро ответил Парфентий Захарович на немой вопрос сына, тем самым прекращая дальнейшие разговоры на эту тему.

Они шли по грунтовке, проходящей вдоль окраины шахтёрского посёлка. Из домов начали выбегать люди. Они что-то кричали друг другу, но на шахту, как обычно в таких случаях, никто не бежал. Напротив, какие-то люди бежали по улице от здания управления шахты.

Они забегали во дворы, выбегали и спешили в следующие. Парфентий Захарович, почуяв недоброе, приостановился у крайнего дома улицы с тем, чтобы дождаться, когда молодой парень добежит до крайнего дома, и узнать, что же произошло.

Но ждать не пришлось, из дома вышел мужчина лет сорока. Заприметив Парфентия Захаровича и Ивана, стоявших в неведении у калитки его забора, подошёл и произнёс с мрачным спокойствием, — «Война, мужики! Немец с утра бомбит Украину и Белоруссию. Только сейчас по радио передавали. Приёмник у меня, включил вот… Как обухом по голове…»

Спустя несколько дней приехали из Новочеркасска взволнованные Михаил и Пётр. У Михаила на руках была повестка из военкомата — явиться и так далее. Как-то недобро ёкнуло материнское сердечко у Елизаветы Семёновны. Три дня на сборы.

Парфентий Захарович, сам прошедший германскую, подумал, что неужели некому воевать, если с самых первых дней войны, мобилизуют пацанов, которые и в глаза не видели даже охотничьего ружья, от учёбы отрывают студентов. Ведь немцу противостоит непобедимая Красная армия.

Такой, по меньшей мере, вывод напрашивался из газет, которые так любил читать Парфентий Захарович. Но когда медленно прочитал повестку Михаила, понял, что заваруха быстро не кончится, как он пытался поначалу себя успокоить.

За себя он не боялся, ему 55, в вояки уже не годился, так, в обозе…, а в окопе уже долго не усидишь. Но готов был вспомнить боевую молодость, лишь бы не шли его сыновья на пушечное мясо.

Однако, все-таки надеялись на лучшее. Месяца через два-три, глядишь, остановят немца и попрут его восвояси. Да и выбора то не было. Михаил нервничал, но вида старался не подавать, храбрился и шутил.

С тяжёлым сердцем проводили его со двора. В Новочеркасск с Михаилом отправился Пётр. Хотел было ехать и отец, но Пётр уговорил остаться. Потом Парфентий Захарович пожалел, что поддался на уговоры, и ругал себя за то, что послушал Петра.

Начудили сгоряча его сынки. Через день возвращается…, нет не Пётр — Михаил. Елизавета Семёновна, завидев Михаила, разрыдалась, даже не узнав, в чём же дело: «Ой не к добру, не к добру… Господи помилуй!»

С потерянным видом Михаил рассказал невероятную историю о том, как Пётр, сгоряча, решился идти с братом и тут же записался добровольцем. Но каким-то причинам мобилизацию Михаила перенесли на три дня, а Пётр, к их общему ужасу, остался, и исправить это было уже невозможно.

«Дураки..», в сердцах выразился Парфентий Захарович. Через три дня ушёл и Михаил. Ушёл навсегда, через два года и три месяца 3 октября 1943 года он будет сражён осколком снаряда на Букринском правобережном плацдарме Днепра. Что же, недобрая примета, к сожалению, сбылась.

Через неделю пришла весточка от Петра. Писал, что его направили в Сталинградское танковое училище. Училище это находилось в стадии организации и формирования. Только 12 августа 1941 года, постановлением ГКО Сталинградское танковое было введено в строй действующих.

Следом пришло письмо от Михаила. Он в г. Орджоникидзе, курсант местного Военного училища связи. «По моим стопам пошёл. Мечтал стать ветврачом, станет военным связистом…», — с горечью подумал Парфентий Захарович, бывший связист русско-германской.

Год войны позади, конца не видно. Год 1942

Август 1941 года. Пётр Линник курсант танкового училища. Петр никогда не питал симпатий к механике, к мотоциклам, автомобилям. Ему же, наполовину химику-технологу, пришлось осваивать фактически тракторную технику.

Если бы он окончил это училище, то его шансы пройти невредимым четырёхлетнее горнило танковых сражений были мизерны. Потери личного состава бронетанковых войск Красной армии в период ВОВ уступали лишь потерям стрелковых войск.

Но судьба вела Петра за руку, и даже опрометчивая запись в добровольцы фактически на три месяца вывела его из мобилизационного тотализатора. На одном из последних учебных стрельб выявилось, что для танкиста, у которого и так ограничены возможности наблюдения, обзора и наведения орудия, у курсанта Линника слабое зрение. Петра тщательно проверили и, выдав документы, отправили домой.

В октябре 1941 г., спустя три месяца, к радости домашних Пётр вернулся в отчий дом, в Шахты. Дома он узнал, что Михаил учится в училище связи в г. Орджоникидзе. Пётр встал на учёт в военкомате.

Через неделю приходит повестка, и он вновь уходит из дома. Но на сей раз его мобилизуют по специальному распоряжению, как студента-химика, на учёбу в Военную Академию химической защиты им. К. Е. Ворошилова, в Москву.

Опасения в том, что фашистская Германия применит химическое оружие, как в первой мировой войне, заставили срочно приступить к усиленной подготовке военных специалистов по химическому оружию. Вот вам и выбор химико-технологического факультета при поступлении в ВУЗ. Будь Пётр на любом другом факультет, фронта бы не избежал.

Судьба упорно не хотела отправлять его на фронт. Вместо поспешного курса пехотного училища, скороспелых лейтенантских погон и должности командира взвода на передовой, Пётр попадает в военную Академию с полным курсом обучения, в столицу.

И ведь что удивительно, его возвращают из бронетанкового училища, что само по себе странно, именно тогда, когда в военкоматах появляется указание о мобилизации студентов — химиков окончивших не менее трёх курсов. То есть указание это как будто специально под Петра, который окончил три курса химико-технологического факультета.

В октябре младшего сына Парфентия Линника Ивана мобилизуют на строительство оборонительных сооружений — противотанковых рвов на берегу Северского Донца в районе совхоза «Чапаевский», однако уже к девятому ноября он вернулся.

В декабре его снова призывают и в составе большой команды маршем направляют в станицу Камышинскую километрах в ста пятидесяти от Шахт.

По-видимому, там формировалась крупная воинская часть. Однако к их приходу часть эта уже была сформирована призывниками 1923 года рождения и передислоцирована в другое место. Вся команда возвращается в Шахты. Десятого января Иван вновь заявляется домой. Его вновь мобилизуют, на сей раз, он становится бойцом местного истребительного батальона.

Шахта им. Артёма, на которой трудился Парфентий Захарович, продолжала работать до тех пор, пока над городом не нависла явная угроза оккупации. А произошло это ещё в октябре 1941 года, когда немецкие и итальянские части находились в сорока километрах от Шахт. В те дни шахта резко свернула объёмы добычи, принимались срочные меры по недопущению использования шахты врагом.

Но немцев отбросили мощным контрударом, и шахта ещё некоторое время давала «на гора» антрацит, правда, в значительно меньших объёмах. В начале июня 1942 года шахта окончательно остановилась с проведением технического разоружения. Часть наиболее ценного оборудования была эвакуирована на Урал.

В июле 1942 г. ситуация на южном направлении фронта ещё более усугубилась. По городу поползли слухи, что целые соединения наших войск оказались под угрозой окружения и что они отступают за Дон. Вскоре эти слухи подтвердились реальной суматохой в городе и спешным без остановок прохождением через город измотанных воинских частей.

В середине июля 1942 года, за неделю до оккупации города немецкими войсками, неожиданно получает мобилизационную повестку и Парфентий Захарович. Ему идёт 56 год, явно не призывной возраст. Тем не менее, он собирает вещевой мешок и является в военкомат.

Собралось там таких же великовозрастных вояк с полсотни. Судя по перекличке, явились не все. Немец уже недалеко, офицеры призывного пункта суетливы и нервны, стараются не глядеть в глаза этих пожилых людей, как бы совершая что-то нелицеприятное.

Чем была вызвана эта позорная мобилизация отставников, осталось тайной. Однако, их построили в колонну и, не дав сопровождающего, направили туда же, куда уходил Иван в декабре 1941 года — в район станиц Романовской и Камышинской.

Километрах в сорока от Шахт, за хутором Керчик Савров, их догоняет «кортеж» из двух военных машин. В первой армейский полковник. Из машины вышел сопровождающий его майор, поздоровался и спросил, куда они направляются.

Полковник, не выходя из «газона», прислушивался. Ответили, что мобилизованы и следуют командой на пункт назначения. Майор удивился возрасту пополнения Красной армии, обернулся к полковнику.

Но тот уже, не спеша, выбрался из машины и подошёл к майору. Тоже немолодой, с начинающейся сединой на висках, уже навоевавшийся с начала войны, спросил год рождения мобилизованных. Услышав ответ, с усмешкой бросил майору: «Да мы с тобой пацаны по сравнению с ними». Это, конечно, больше относилось к майору, который на вид был не старше тридцати лет.

И уже нарочито серьёзным командирским голосом: «Так деды! Место вашего назначения уже под немцем, через день-другой он будет здесь, поэтому приказываю срочно вернуться назад и сидеть дома. А мы уж как-нибудь без вас повоюем, авось сдюжим без стариков…» Офицеры сели в машину, которая, сопровождаемая охраной, запылила по разбитой отступающими частями грунтовой дороге.

Ошарашенные встречей и приказом полковника, горе-вояки молча провожали взглядами удаляющиеся машины, пока они не скрылись в облаке дорожной пыли. Немного помолчали ещё. Никто не хотел первым высказать вслух то решение, которое уже созрело в их умудрённых жизнью седых головах. Надо возвращаться.

Глухой гул орудийных раскатов, доносившийся, казалось, со всех сторон, свидетельствовал о правильности их намерения. Поздно вечером Парфентий Захарович, еле волоча разбитые ноги, вернулся домой. Шли без отдыха весь оставшийся день, с тем, чтобы не ночевать в поле и не повстречать по дороге незваных гостей.

Утром девятнадцатого июля дома появился похудевший и почерневший Иван. Быстро поел и собрал заплечный мешок. Истребительный батальон Ивана уходил из Шахт на Ростов вслед за отступающими частями.

А на фронте происходило вот что. В начале июля 1942 года началось стремительное наступление немцев на южном участке советско-германского фронта.

Не достигнув желаемого успеха на севере и в центре в 1941г., немецкое командование решило перехватить стратегическую инициативу на юге в летнюю кампанию 1942 года. Главными целями этой кампании были выход к кавказским нефтяным промыслам и в излучину реки Дон у Сталинграда.

Первым пунктом в плане немцев, естественно, стоял захват Ростова-на-Дону — «ворот Кавказа». В середине июля 1-я танковая армия генерал-полковника Клейста от г. Миллерово внезапно нанесла отсекающий удар в юго-восточном направлении. Наступление развивалось вдоль нынешней автотрассы «Дон» на Ростов.

В то же время 17-я полевая армия вермахта под командованием генерал-полковника Руоффа наступала из района г. Сталино и правым флангом с позиций на реке Миус. Возникла серьёзная угроза окружения наших войск под Ростовом.

Советские войска с арьергардными боями начали отход к Ростову и за реку Дон. Темп отступления наших частей был настолько высок, что порой наступавшим немецким подвижным соединениям в восточном и юго-восточном направлениях едва удавалось поддерживать соприкосновение с отходившими на юг нашими частями.

В знаменитом приказе №227 И. В. Сталин оценил это отступление, как позорное. Поэтому, под Керчиком седой полковник так решительно вернул домой команду пожилых мобилизованных, потому так спешно ушёл в Ростов истребительный батальон Ивана Линника.

Михаил. Новочеркасск — Ржев. год 1942

Я вернусь на радость тебе мама,

Я вернусь, и меня не убить!

Молоком ты вскормила героя

Научила и мстить, и любить.

Михаил Линник. 22.09.1942 г. газета Калининского фронта «Вперёд за Родину»

Четыре пожелтевших от времени листика из разлинованного в линейку блокнота со следами характерных сгибов знаменитых треугольников полевой почты. Внутри чёрными чернилами аккуратно записаны семь стихотворений.

«Да мало ли писали раньше и пишут сегодня стихов люди?» — скажите вы. Но это не простые стихи. Каковы бы они ни были, пусть безыскусны и наивны, но бесценны тем, что стихи эти написаны на фронте совсем молодым человеком, который остался навеки двадцатипятилетним.

И сегодня, спустя много десятилетий я осторожно, боясь повредить драгоценную реликвию, благоговейно вчитываюсь в знакомые с детства строки, написанные моим дядей, Михаилом Линником, которого мне так и не довелось увидеть.

В семье украинского хлебороба Парфентия Захаровича Линника три младших сыны Михаил, Пётр и Иван родились с интервалом в три года и, объединённые общим детством были близки друг другу. Любовь и привязанность сохранилась у них на долгие годы. Однако, старшему из этой троицы, Михаилу судьба уготовила не столь долгие годы жизни.

Родился Михаил 17 ноября 1918 г. в Черниговке Запорожской области и оказался наиболее способным из детей Парфентия и Елизаветы Линник. В 1925 году он пошёл в школу, легко и быстро научился читать. Сразу увлёкся чтением книг. Прекрасно читал вслух. Прослышав о его способностях чтеца, соседские мужики, после дневных трудов собирались в хате Парфентия Захаровича и просили Михаила почитать вслух.

Каждый вечер Михаил читал бородатым мужикам романы Жюля Верна, которыми увлекался сам и перечитал все, что смог достать. (По свидетельству младшего брата Ивана Линника). После чтения мужики дружно выходили во двор и затягивались самосадом. Обмениваясь впечатлениями от услышанного, расходились по домам, чтобы на следующий вечер вновь собраться и, позабыв на час о своих нелёгких крестьянских заботах, окунуться с головой в мир удивительных приключений героев Жюля Верна.

.В 1932 году Михаил окончил семилетку и в том же году поступил на ветеринарное отделение Обиточенского сельхозтехникума, который располагался в селе Обиточное Запорожской области. Учился Михаил хорошо с интересом к своей будущей профессии. Там же он выучился игре на мандолине, принимал участие в выступлениях струнного оркестра, пел в хоре.

В 1932—1933 году Украину поразил сильный голод. Недороды и стремление властей республики любой ценой выполнить план поставок зерна государству привели к таким тяжким последствиям. Родители и младшие братья Пётр и Иван переехали в Россию в город Шахты, бурно развивающийся угледобывающий центр Восточного Донбасса.

В 1936 году Михаил получил диплом ветфельдшера. Его направляют на работу ветеринарным врачом в Госплемсовхоз им. Карла Либкнехта. Работает Михаил с интересом и энтузиазмом. Увлёкся изучением влияния трав на выздоровление больных животных. Результаты исследования систематизирует и публикует. В специальных журналах по животноводству опубликованы три статьи Михаила Линника.

Подходил к концу срок обязательной отработки. Молодому ветфельдшеру всего лишь двадцать лет, но уже он знающий, вдумчивый перспективный специалист. Казалось бы, пора «пускать корни», обзаводиться семьёй. Но помыслы Михаила в дальнейшем росте, он мечтает о высшем образовании.

Летом 1938 года Михаил успешно сдал вступительные экзамены в Одесский сельхозинститут. Отныне он студент первого курса ветеринарного факультета. В институте учится отлично, приобретённые на практике знания и опыт помогают в учёбе. На каникулах Михаил приезжает в Шахты к родителям, к младшим братьям Петру и Ивану. Привыкает к новому для себя месту и дому.

В 1938 году брат Михаила Пётр оканчивает с отличием среднюю школу №30 г. Шахты и поступает на 1-ый курс химико-технологического факультета Новочеркасского индустриального института им. Серго Орджоникидзе. Пётр по духу близок к Михаилу, он прекрасно учится, увлекается журналистикой.

Это духовное родство с братом стало не последним аргументом того, что Михаил принимает решение о переводе из Одесского института в Новочеркасский, ближе к отцу-матери, младшим братьям Ивану и Петру.

В 1940 году Михаил становится студентом 3-ого курса Ветеренарно-зоотехнического института в Персиановке, что под Новочеркасском. Теперь Михаил и Пётр часто встречаются, вместе навещают родителей в Шахтах. Довольны были и родители, ведь после семилетнего отсутствия их сын снова вернулся в семью.

На новом месте Михаил учится легко, с удовольствием. Будучи старше своих однокурсников и имея опыт практической работы, пользовался уважением студентов и преподавателей. Подружился он с девушкой, Лизой Грачёвой. Она писала ему письма на фронт.

Июнь 1941 года. Позади успешная экзаменационная сессия, впереди долгожданное лето. Впрочем, отдыхать братьям особо не приходилось. Каждое лето они работали, чтобы хоть как-то компенсировать затраты родителей на их учёбу.

Но вот 22 июня, громом среди, казалось бы, ясного неба, пришло сообщение о начале войны. Известие о вторжении Германии застало братьев Михаила и Петра в Новочеркасске. В первую же неделю войны Михаил получил повестку на мобилизацию. Его одногодки 1918 года рождения, едва отслужив срочную, вновь потянулись в военкоматы.

С повесткой на руках Михаил с Петром нагрянули в отчий дом. Два дня на сборы и прощание с родными пролетели, как два часа. Мать, Елизавета Семёновна, убитая столь неожиданно свалившимся горем, собрала Михаила в дальнюю дорогу. Провожать его в Новочеркасск отправился Пётр.

На сборном пункте Михаил был удручён расставанием и подавлен. Быть может, подспудно чувствовал злой рок осязаемо нависающий над ним. И вот тогда произошло то, что лишний раз доказывает, что всё-таки не люди на этой грешной земле распоряжаются своей судьбой.

Петру стало до слёз жалко Михаила, не мог он оставить брата одного в эту трудную минуту. Пётр подумал, мол, какая разница, сегодня или через несколько дней, но сегодня можно пойти вместе с братом, и здесь же записывается добровольцем, в надежде сопровождать брата и быть вместе, как бы то ни было.

Но, о ужас! Призыв Михаила по каким-то причинам откладывается на несколько дней. Однако, Пётр уже не может повернуть назад, он уходит в армию, а Михаил возвращается домой. Надо себе представить то удивление и горе родителей, когда ушёл на фронт тот, кого не провожали, а тот сын, которого они благословили, вернулся. Плохая примета, которая, к несчастью, сбылась.

Через несколько дней, 2 июля 1941 года ушёл и Михаил. Так, не прошло и месяца с начала войны, а Михаил и Пётр уже надели военную форму.

Михаила направили в город Орджоникидзе на учёбу в Военное училище связи. Спустя год, в июле 1942 года после краткого курса подготовки Михаил Линник в звании лейтенанта направляется в действующую армию, на Калининский фронт.

После разгрома немецкой группировки под Москвой в декабре 1941 года и не столь успешной попытки дальнейшего наступления зимой 1942 года к западу от Москвы установилась извилистая линия фронта Великие Луки — Вележ — Демидов — Белый — Духовщина — река Днепр — Нелидово — Ржев — Гжатск — река Угра — Спаск-Деменск — Киров — Людиново — Холмищи — река Ока.

Причём, немецкая группировка войск с центром в Вязьме на сто километров вклинивалась в расположения Калининского и Западного фронтов и «дамокловым мечом» угрожала Москве. Немцы понимали это и всеми силами удерживали вяземский плацдарм.

Наши войска с начала 1942 года не прекращали попыток ликвидировать ржевско-вяземский немецкий кулак. Безуспешно с большими потерями закончилась первая Ржевско-Сычёвская наступательная операция. Если и было на всём фронте место горячее, чем под Ржевом, то это был Сталинград, где 17 июля 1942 года началась знаменитая Сталинградская битва.

Битвы под Ржевом, которые следовали одна за одной наоборот долгое время всячески замалчивались, ибо особо хвалиться было нечем — громадные потери и мизерные результаты. Историки впоследствии назовут ржевско-вяземское противостояние позиционной бойней.

Вот такова была обстановка на Калининском и Западном фронте, когда там после окончания училища появился лейтенант Михаил Линник. Назначили его командиром взвода связи стрелкового батальона в 436 полк 155 (второе формирование) стрелковой дивизии 22 армии.

Боевой путь лейтенанта Михаила Линника прослеживается по датам и населённым пунктам, обозначенным под его стихами в упомянутом выше блокнотике. Семь стихотворений — семь географических точек и дат.

Первая дата приведена под стихотворением «Я вернусь», написанным в мае 1942 года ещё в училище в г. Орджоникидзе, а 22.09.1942 г. его опубликовали в газете Калининского фронта «Вперёд за Родину».

Михаил подоспел в 155 дивизию 22 армии как раз к началу очередной наступательной операции Калининского фронта 1-ой Ржево-Сычёвской, которая началась 30 июля 1942 г. Однако, 22-я армия в этой операции участия не принимала.

Зато во второй, которая началась 25 ноября, пришлось хлебнуть лиха. Впрочем, эта операция также закончилась безрезультатно 20 декабря 1942 г. Под следующим стихотворением стоит «февраль1943 года» с припиской «Калининский фронт д. Ярцево Нелидовского района».

Михаил находился на участке фронта от г. Белый до г. Ржева, который противостоял вяземской группировке немцев. По периметру выступа продолжались ожесточённые бои местного значения, но немцы, осознав бесперспективность ржевско-вяземского кулака начали организованно выводить оттуда войска.

Следующая по хронологии дата под стихотворением «Подруге» март 1943 года Калининский фронт х. Грядцы. Это уже в семидесяти километрах от Нелидово и от фронта, хотя и дальше на северо-запад от Москвы.

С первого марта 1943 года 155 стрелковая дивизия переводится в состав 39 армии, которая со второго марта 1943 г. участвует в очередной Ржевско-Вяземской наступательной операции. На сей раз последней, потому что вермахт сам выводит войска и, прикрывая отход, ведёт ожесточённые арьергардные бои.

Под стихотворением «Воспоминание» стоит надпись: «Апрель.1943 г. Западный фронт д. Б. Фоминки Батуринский район». Дивизия выводится из состава 39 армии в резерв ставки ВГК и в составе 27 армии готовится к передислокации.

Михаил. Курская дуга — Днепр. год 1943

Михаил Парфентьевич Линник 1943 г.

Восьмого мая 1943 года курсанта Военной академии химзащиты (ВАХЗ) в Москве Петра Линника, брата Михаила, вызывают на контрольно-пропускной пункт (КПП) и передают записку от Михаила. На КПП записку принёс какой-то мальчуган. Впрочем, записок было две. Первая адресовалась дежурному по КПП:

«КПП. Часовому. Общежитие академии химзащиты. з-д Нефтегаз Соколиная гора.

Убедительно прошу Вас помочь этому мальчику разыскать моего брата в ВАХЗ. Линник Пётр Парфентьевич Литер «г» Инженерный факультет 2 курс Так как, проезжая Москву, я имею случай с ним повидаться за последние два года. Гв. лейтенант М. Линник»

Вторая записка адресовалась лично Петру:

«Химическая Академия. Литер «г». Линник Пётр Парф. Коровьи пруды ВАХЗ им Ворошилова. 7—40. 8.05.

Петя! Посылаю мальчика. Если можешь (и должен это сделать, ибо я не в силах) приезжай в Серебряный Бор. № эшелона 134—45. Буду в Серебряном Бору 6—7 часов. Спеши, ибо я проеду Москву. Это самый удачный случай для встречи. Михаил. П. С. Захвати с собой пару связистских знаков, если можно».

Эти написанные карандашом записки Михаила чудом сохранились, и сегодня, более 70 лет спустя, я держу их в руках как дорогую реликвию. В начале мая 1943 года 155 стрелковая дивизия, в составе которого воевал Михаил, была снята с позиций Западного фронта в Батуринском районе Смоленской области и направлена на передислокацию.

Ранним утром 8-ого мая 1943 года воинский эшелон №134—45, в котором находился Михаил, прибыл в Москву, точнее, в ближнее Подмосковье — Серебряный Бор, где, ожидая пропуска через переполненную эшелонами Москву, ему предстояло простоять несколько часов.

В Москве находился брат Михаила Пётр, курсант Военной академии химзащиты. Братья не виделись с самого начала войны, с того самого дня, когда Пётр, провожая Михаила в Новочеркасске, записался добровольцем и был направлен в Сталинградское танковое училище.

Спустя месяц он был отозван и, как студент химико-технологического факультета, перенаправлен на учёбу в Академию химзащиты. Два года почти прошло с того дня, два года войны, когда каждый день мог принести смерть.

Братья переписывались, поэтому расположение Петра в Москве Михаилу было известно. Только как сообщить? Возле эшелона крутились ребята. Пообещав одному из них, сахару, Михаил попросил его, как можно быстрее, доставить записку Петру.

Надо отдать должное тому парнишке, ибо Академия химзащиты располагалась в районе станции метро Бауманская, что означает только на метро надо ехать минут сорок.

Пётр получил записку и, оформив увольнительную, помчался в Серебряный Бор. Михаил, посматривая на часы, в ожидании брата беспокойно прохаживался вдоль эшелона. Время летело, в любой момент могла бы прозвучать команда: «По вагонам!», и порвалась бы последняя ниточка, связывавшая Михаила с Петром, родителями, с родным домом. Он чувствовал, что судьба подарила ему эту возможность встречи с Петром и это была последняя благодать судьбы. Михаил нервничал.

Много лет спустя, Пётр с дрожью в голосе и душевной болью рассказывал об этой последней встрече с братом. Михаила он увидел со спины, и мгновенно ком перехватил горло.

Пётр окликнул его, и братья сжали друг друга в крепких объятиях после долгой разлуки. Пётр и Михаил были вместе до самой отправки эшелона. Михаил вскочил уже в тронувшийся вагон. Пётр бежал рядом с вагоном Михаила, пока поезд не набрал ход.

Какие же события на фронтах своим ходом представили братьям счастливый случай встретиться после двух лет разлуки? В мае 1943 года линия фронта в районе Курска имела конфигурацию выступа, которая была образно названа Курская дуга.

Немецкое командование решило воспользоваться этим и посредством мощных ударов одновременно с юга и с севера отсечь значительный участок фронта, тем самым вновь овладеть стратегической инициативой и повернуть ход войны в свою пользу. Ставка Верховного главнокомандующего, понимая серьёзность положения, приняла решение временно перейти к обороне на Курском выступе.

Дивизия Михаила передислоцируется в тыл Воронежского и Центрального фронтов и включается в состав Степного военного округа, а с 9 июля в состав вновь образованного Степного фронта. Ох, что-то зачастили в судьбе Михаила Линника эти выступы!

Стратегический план операций советского командования на Курском выступе предусматривал создание резервного фронта на рубеже Ливны — Старый Оскол. Такой фронт начал создаваться в мае 1943 года. На рубеж к началу июля были стянуты 5, 27, 53, 47 общевойсковые армии, а также 4, 10 танковые корпуса, 3, 5, 7—ой кавкорпуса.

Фронтом командовал генерал-полковник Конев И. С. Степному фронту отводилась весьма важная роль. Он не должен был допустить глубокого прорыва наступавшего противника, а при переходе наших войск в контрнаступление его задача заключалась в наращивании мощи удара советских войск из глубины.

Следующей датой после встречи Михаила и Петра в Москве было 13 июля 1943 года под стихотворением «Сестре Гале». Прошло более двух месяцев после проезда Москвы. Под стихом имеется и географическая и фронтовая привязка: «Орловский участок фронта. Д. Чермышенские выселки Краснозоренского района».

Деревня Чермышенские Выселки располагается на границе Орловской и Липецкой области. Чермышенские Выселки находились как раз на правом фланге рубежа Ливны — Старый Оскол. Да, это был Орловский участок фронта Брянского фронта, который 12 июля перешёл полным составом и при поддержке 11-ой армией Западного фронта в наступление в направлении на Орёл.

Дата, подписанная под стихотворение «Сестре Гале», — 13 июля. Это как раз подтверждает, что 436 полк Михаила Линника не участвовал в наступлении на Орёл, а, значит, входил в состав Степного фронта (образован 9 июля 1943 г. из Степного округа).

Через несколько дней 155 стрелковая дивизия маршем выдвинулась на Курск, а 15 июля из Курска дивизия выступила в направлении Белгорода, где противник прорвал линию обороны наших войск в попытке подсечь Курский выступ.

С 20 июля 1943 года 27 армия и 155 с.д. вошли в состав Воронежского фронта. А 6 августа на марше дивизия встретилась с противником в деревне Косилово Харьковской области, где завязался жестокий танковый бой. По складкам местности наши и немецкие танки выходили на возвышенную часть склона и стреляли друг в друга. То в одном, то в другом месте загорались подбитые танки. Ожесточённо сопротивляясь, пытаясь зацепиться за каждую высоту, немецкие части с большими потерями отползали на запад. 12 августа дивизия с боями подошла к г. Ахтырка Сумской области.

Однако, противник, опасаясь окружения своей харьковской группировки, собрал бронированный кулак в составе 3-х танковых дивизий и 11 августа нанёс контрудар. Армия генерала Трофименко С. Г. (командовал 27 армией с января 1943 года до конца войны) отошла в направлении на Богодухов.

На пути танкового удара немцев располагались батальоны 436 полка. Для отражения этой атаки за несколько ночей было срочно установлено на участке обороны 436 полка более 3000 противотанковых мин.

Утром 18 августа немцы перешли в контрнаступление. Более 100 немецких танков и бронетранспортёров атаковали левый фланг, где занимал оборону 436 полк и правый фланг соседней дивизии. Немцы бомбили с воздуха позиции полка, вели сильный артиллерийский и миномётный огонь. Воины полка самоотверженно защищали свой боевой рубеж.

В этом бою погиб легендарный командир 1-ого стрелкового батальона майор Иван Григорьевич Мухартов, сражённый пулей во время броска противотанковой гранаты в головной танк.

Многочисленные атаки немцев были отражены, в полосе обороны 436 полка танки не прошли. Контрнаступление немцев было остановлено. Михаил, предчувствуя, видимо, трагические моменты, отправляет полевой почтой блокнотик своих стихов брату Петру в Москву.

Сто пятьдесят пятая дивизия 27 армии в составе 436, 1210, 659, 786 стрелковых полков, 306 артполка, 320 противотанкового дивизиона, нанесла удар в направлении Ахтырка-Гайворон и 7—9 августа разбила отходившую на запад от Гайворона группу войск противника в составе трёх пехотных и 19 — ой танковой дивизии. После этого армия нанесла удар в направлении Ахтырка — Ворскла.

Пять суток велись тяжёлые бои, и 25 августа 1943 года Ахтырка была освобождена 436 стрелковым полком, в составе которого воевал Михаил Линник. 155 стрелковая дивизия, продолжая развивать наступление, освободила от врага ж.д. станцию Кириковка, деревни Гарбузы, Бордуны, Чернетчина, Рубаны, Павленки, Паньков, Тимченки и другие населённые пункты Сумской и Полтавской областей Левобережной Украины.

Особенно упорное сопротивление противник оказал в районе деревни Саранчевка и задержал наступление дивизии. Под Саранчёвкой 2 сентября 1943 г. погиб командир 3-его стрелкового батальона полка майор Пётр Фёдорович Шкараденок, кавалер двух орденов Александра Невского. Комбат Шкараденок погиб при своеобразных обстоятельствах. В тот момент он сидел в середине, между командиром полка Д. Г. Гащенко и НИС Н. И. Шишковым. Шальная пуля — дура одиночного выстрела противника выбрала именно его. На следующий день Саранчевка была освобождена.

В середине сентября 27 армия приказом командующего фронтом была переведена во второй эшелон и расположилась в районе г. Переяслав — Хмельницкого в десяти километрах от Днепра.

Михаил. Букринский плацдарм. Год 1943, 3 октября

Наступление наших войск продолжалось. Не имея сил сдерживать усилившийся натиск, немецкие войска отступали за Днепр в надежде остановить наступление русских, используя реку, как естественную преграду.

Воронежский и Степной фонты приняли меры к тому, чтобы на плечах отходящих войск противника начать с ходу форсирование этой серьёзной водной преграды и захватить плацдармы на правом берегу Днепра.

Части 3 танковой армии и 40 армии Воронежского фронта 21—22 сентября вышли к излучине Днепра в районе селений Зарубенцы и Григоровка. Переправу начали сразу же, не давая времени противнику для организации противодействия. Фактически переправу начали партизаны и передовые группы 3-ей танковой армии на рассвете 22 сентября.

Немецкая часть в Григоровке оказалась немногочисленной, поэтому была выбита из села с ходу мотострелковым батальоном 51 танковой бригады. Вслед за частями 3-ей танковой армии, начали переправу на плацдарм части 40—ой общевойсковой армии. Немцы, понимая, что на правом берегу Букринской излучины (по названию села Великий Букрин) Днепра формируется опасный плацдарм русских войск, стянули большие силы и предприняли максимальные усилия, чтобы сбросить их с захваченных позиций.

Плацдарм 11 километров по фронту и до 6 км в глубину вошёл в историю Отечественной войны как Букринский плацдарм. С 25 по 28 сентября 1943 года наши передовые части с трудом отражали отчаянные попытки немцев по ликвидации плацдарма.

Командование Воронежским фронтом, чтобы кардинально изменить ход боевых действий, вводит на плацдарм 27 армию, в том числе 155 стрелковую дивизию, в составе которой воевал лейтенант Михаил Линник.

В ночь на 29 сентября армия должна переправиться на правый берег Днепра и усилить позиции 40-й армии в районе Григоровки. Таков был приказ командующего Воронежским фронтом генерала армии Ватутина Н. Ф. Для полноты коллекции Михаилу к двум фронтовым выступам добавился ещё плацдарм, да не какой-то ординарный, которых только на Днепре в 1943 г. было не менее десятка, а Букринский!

Понимая, чем грозит усиление русской группировки на плацдарме, немцы сделали всё, чтобы воспрепятствовать переправе 27 армии. Непрерывные атаки авиации и артобстрел противника до предела затруднили переправу и вызвали большие потери личного состава и боевой техники. Прибывшие на правый берег части, ещё не пришедшие в себя после кровавой купели в Днепре, с хода вводились в бой. Такова была обстановка.

Переправился Михаил со своим взводом в ночь с 28 на 29 сентября под непрерывным огнём немецкой артиллерии. Перед его взором предстала картина после 7 дней боёв. Развороченный взрывами передний край. Да и тыла здесь, как такового, не существовало. Размеры позволяли врагу простреливать плацдарм насквозь, делали его уязвимым на всю глубину.

В тот же день 29 сентября немцы при мощной артиллерийской и авиационной поддержке силами двух танковых и одной моторизованной дивизий предприняли контрнаступление с рубежа Малый Букрин — Колесище. Хоть основной цели немцы не добились, но всё-таки отбили северную окраину Григоровки. На следующий день, 30 сентября немцы вновь предпринимали неоднократные попытки сбросить наши части в Днепр, но все атаки были отражены.

С утра первого октября немцы начали массированный артиллерийский обстрел, который продолжался весь день и нанёс значительный ущерб нашим частям, было много раненых и убитых бойцов, сгорело несколько танков. В последующие дни второго и третьего октября одиннадцать отборных немецких дивизий при поддержке авиации и плотного артиллерийского огня вновь пытались покончить с плацдармом русских.

В этих тяжёлых условиях приходилось закрепляться на позициях, а взводу Михаила Линника налаживать и поддерживать полевую связь между ротами батальона, со штабом полка и дивизии. По свидетельству участников труднее всего приходилось связистам. Связь постоянно нарушалась, и приходилось покидать укрытие и под градом огня искать и устранять разрыв. Потери личного состава были большими.

Время от времени над нашими позициями немецкие пикирующие бомбардировщики устраивали карусель, поднимая пыль и дым до самого солнца. После войны, на Букринском плацдарме собирали до тысячи осколков на квадратном метре. Казалось бы, что на такой земле не должно остаться ничего живого.

Наступил день 2 октября 1943 год. Михаилу оставалось жить всего лишь сутки. Именно 2 октября за день до своей гибели, Михаил пишет письмо Петру в Москву, последнее письмо в своей жизни. Пётр хранил это письмо всю жизнь, и сегодня я читаю слова, написанные за день до гибели моим дядькой, оставшимся навеки молодым.

Тема письма обыденна. Быть может, постоянная угроза гибели, подтверждаемая ежедневно смертями знакомых и незнакомых людей, притупляет предчувствие. Михаил больше озабочен делами Петра в далёкой и безопасной Москве, чем положением, в котором он сам оказался.

Письмо писал с перерывом. Начал в 8 часов утра, а заканчивал во второй половине дня. Волей судьбы письмо это оказалось предсмертным, и в нём чувствуется внутренняя напряжённость автора. Михаил понимает, что невзгоды Петра по сравнению с фронтовыми буднями — буря в стакане, но он проникается сочувствием к Петру.

На едином дыхании, как бы торопясь, Михаил успокаивает младшего брата, настраивает его на работу, вселяет в него веру в собственные силы. В письме проявляется любовь Михаила к Петру, забота о нём и сопереживание, хотя Пётр находится в гораздо более безопасном месте, чем он сам. А ещё Михаил уже видит будущее, не своё, а будущее страны. Он уверен в победе и в дальнейшем её процветании.

«2 октября 1943 года. 8—00.

Здравствуй Петя. Я жив и здоров. Желаю тебе всего хорошего в делах. Отвечаю вторым письмом на твоё от 17.09. Ты пишешь, что ты очень потрясён, что не сдал 2 предмета. Первое, не волнуйся ты об этом. Это по сравнению с тем, что мы делаем на фронте, ерунда. Первое, ты ещё вот подготовься немножко и сдашь их, вот и всё. Ведь ты уже техник-лейтенант хим. службы. Ты немного не доработал, усталость на это оказывает главное влияние. Ведь ты три года проучился без отдыха и без каникул. Ведь я это знаю, как студент-медик на гражданке. Самое главное не волнуйся. Будь спокоен и понемногу работай. Далее, вот ещё на деньги, которые от меня получишь: приказываю — улучшай себе питание и вот особенно, когда в лагерях будешь. Чтоб силы у тебя были и тогда предметы сдашь. А если потеряешь здоровье, то и предметы не нужны будут. Главное……, как ты пишешь. Далее, не волнуйся, ты очень счастлив, Петя. Ты понимаешь, какое время ты пережил и где. Ты понимаешь, в какой обстановке ты был бы, если бы остался в танковом училище, где был до ВАХЗ. А теперь посмотри на наши успехи. Пройдёт немного и жизнь пойдёт по иному. Восстановление, строительство. Мы главное сделали, нужно ещё, ещё раз и всё будет в порядке. С ВАХЗ ты уже не уйдёшь так сяк. Ты уже техник, вот время ты провёл не даром. И если ты волнуешься, то всё это зря, Петя. Всё сдашь, я верю в тебя. Ведь ты способный и я знаю, что всё оформишь. Всё Петя, делай вывод сам из моего письма (даже двух, я их пишу подряд). Всё. Крепко обнимаю и целую. Миша.»

Неизвестно, что первым получил Пётр — это письмо, или известие о гибели Михаила.

На следующий день, 3—его октября 1943 года с утра Михаил продолжал налаживать связь. Немцы продолжали артобстрел полка. Около полудня Михаил лично пошёл на устранение неисправности аппарата связи. В окоп, где находился Михаил, попал и разорвался артиллерийский снаряд.

У каждого, говорят, своя судьба, прямое попадание снаряда вещь редкая, вероятность мала, но существует. Лейтенанта, командира взвода связи 436 полка 155 стрелковой дивизии 27 общевойсковой армии Воронежского фронта Линника Михаила Парфентьевича (17.11. 1918 — 3.10.1943) похоронили здесь же возле деревни Григоровка в братской могиле.

Боевой товарищ Михаила Николай Лозюк 6 октября написал и отправил письмо родителям Михаила в Шахты. Конечно, это письмо — наивная попытка хоть как-то сгладить боль и страдания родных. Письмо Лозюка Пётр также хранил и оно цело по сегодняшний день.

«Добрый день дорогие Лучший привет всей семье Линника — отцу, матери, Пете. Не хотелось бы огорчать Вас. По рассказам Михаила, который был моим лучшим другом боевых дней, я знаю о Вас как о хороших, лучших людях. Но горе не требует того, что бы его скрывали, ни утешений. Третьего октября в д. Григоровка Киевской области на правом берегу Днепра погиб Михаил Линник — Ваш сын. Мы были с ним в одном батальоне. Снаряд угодил прямым попаданием, когда он исправлял телефонный аппарат. Было время около полудня. Здесь же в деревне Григоровка в саду под Днепром мы его похоронили. В эти дни мы вели трудные бои за правый берег Днепра. Всё же нам удалось переправиться на правый берег, угнать немца и закрепиться. У всех нас, особенно у тех, кто понимал Линника, осталась о нём светлая память. Любимой фразой у него было: „Я русский и буду до конца стоять за Россию“. У него были лучшие черты настоящего человека — презрение к трудностям, ум, смелость и скромность. Мы вечно будем хранить в памяти образ Вашего сына, жизнь отдавшего за счастье Родины. 6.10.43 г. Николай Лозюк.»

Днями раньше письма Николая Лозюка родители Михаила Парфентий Захарович и Елизавета Семёновна получили «похоронку» из городского военкомата.

Так на 25-ом году жизни погиб Михаил Линник, оставшись навеки молодым. Война помешала обзавестись семьёй, оторвала от любимого дела и отобрала жизнь. Хорошую о себе оставил память, но время летит и тех, кто помнит его остаётся всё меньше. Давно уже ушли его родители, пережив своего сына на 28 лет. Прожили долгие годы с незаживающей раной.

Однажды, в пятидесятых годах я с детским любопытством ворошил бумаги и разные безделушки на шкафу у деда. И попалась мне странная книга, в которой более половины слов были нерусскими. На обложке я прочитал «Латинский язык». Схватив книжку, я побежал в соседнюю комнату, чтобы всё выяснить у бабушки.

Бабушка, увидев книгу, изменилась в лице и присела на скамейку. Она, как бы не замечала меня и с тоской смотрела на книгу. Потом вытерла концом повязанного ситцевого платка слезинки, появившиеся на морщинках под глазами, и я впервые услышал историю Михаила, её сына и моего дяди.

Немного вещей осталось, связанных с памятью о Михаиле — несколько пожелтевших фотографий, сборничек фронтовых стихов, записки и последнее письмо брату Петру. Да ещё письмо Николая Лозюка, однополчанина Михаила, родителям.

Теперь вернёмся в горячий октябрь 1943 года, на развороченную взрывами, израненную осколками и политую обильно кровью землю Букринского плацдарма. После гибели Михаила там продолжались тяжёлые оборонительные бои. Советскому командованию стало ясно, что развить успех на этом плацдарме невозможно. Местность, изрезанная глубокими оврагами, не позволяла в полной мере использовать бронетехнику для расширения плацдарма и выхода на оперативный простор.

Поскольку, после месяца кровопролитных боёв наши войска на Букрине успеха не добились и «вскрыть» плацдарм не удалось, командование приняло решение использовать для главного удара Лютежский плацдарм (севернее Киева).

Букринскому же плацдарму волей судеб и стратегов выпала трагическая участь. По принятому плану Букринский плацдарм был обязан имитировать роль основного, но уже в значительно ослабленном составе.

Третья гвардейская танковая армия перебрасывалась на Лютеж. При этом противник должен быть уверен в том, что танки генерала-лейтенанта Рыбалко П. С. продолжают пребывать на позициях Букринского плацдарма. В ночь на двадцать пятого октября 1943 г. части третьей танковой армии скрытно снялись с позиций и начали переправу на левый берег Днепра.

Офицеры на понтонном мосту, с тревогой посматривая на часы и в светлеющее на востоке небо, торопили проходящие на левый берег части, чтобы закончить переправу до появления немецких самолетов-разведчиков. К восходу переправа опустела. Третья гвардейская танковая армия незримо ушла на левый берег, чтобы под покровом следующей ночи сделать стремительный бросок на Лютеж.

Первого ноября 1943 года измученным в тяжелейших оборонительных боях частям 27 и 40 армии был отдан приказ начать наступление на превосходящую по силам группировку немецких войск, тем самым произвести имитацию главного удара с Букринского плацдарма. Был ли шанс у Михаила остаться в живых в этих условиях, если бы он пережил 3 октября? Только 3 ноября началось наступление с Лютежского плацдарма, да ещё сутки прошли, пока немцы всё поняли. Трое суток безнадёжной атаки, тысячи погибших, сущий ад.

Только в последние годы стала просачиваться правда о Букринском плацдарме, где были отданы в жертву части двух армии. По имеющимся из Интернета данным во всех операциях связанных с Букринским плацдармом погибли тысячи солдат и офицеров.

Так за шесть дней боёв с 28 сентября по 4 октября в 48 стрелковом полку 38 стрелковой дивизии, дислоцированным по соседству с 436 полком Михаила, осталось в строю всего 21 человек из 900. Не повезло тем, кто попал на этот плацдарм, наверное, в тот осенний месяц они хлебнули войны больше чем иные за 4 года.

История Букринского плацдарма с одной стороны яркий пример мужества, стойкости и самопожертвования солдат и офицеров, непосредственно находившихся на нём, и с другой стороны, факт недооценки обстановки командованием фронтов и Ставки.

Жертвами этих ошибок стали тысячи молодых солдат и офицеров, героически отдавших свои жизни на полях правобережного плацдарма в районе Великого Букрина. И среди них лейтенант Линник Михаил Парфентьевич, погибший в двадцатипятилетнем возрасте.

В оккупации. Шахты. год 1942

С 17 июля в Шахтах царило безвластие. Как метлой подметенные неизвестно кем, стояли раскрытые нараспашку пустые магазины и учреждения. Два дня спустя город потрясли мощные взрывы. Это выводились из строя и затапливались шахты им. Артема, им. Фрунзе, «Петровка», «Ново-Азовка», «Комправда», «Пролетарка».

На следующий день взорвали электростанцию (ГРЭС им. Артёма), шахты им. Октябрьской революции, им. Воровского, им. Красина. Минировались и взрывались другие важные объекты и учреждения. Ничего не оставлять врагу. Город окутался черным дымом вперемешку с пылью.

События разворачивались так скоротечно и драматично, что многие шахтинцы не успели эвакуироваться. Город сдали без боя. Немцы появились 22 июля. Их колонны входили в город по улице Советской и проспекту Победы революции, запруженными грузовыми и легковыми машинами, повозками, мотоциклистами.

Город заполонили немецкие, итальянские, румынские солдаты в мундирах грязно-серого цвета, пилотках и фуражках с немецким орлом. Они растекались по дворам, огородам, требуя съестного. Поделив улицы, переулки немцы становились «на квартиры».

Несмотря на то, что дом Парфентия Захаровича был далеко не самым просторным и находился на самом краю города, поставили ему на квартирование трёх немцев. А попросту, Парфентия Захаровича с женой переселили в летнюю кухню, а в доме их расположились два офицера и шофёр — солдат. Немцы оказались интендантами, то есть армейскими снабженцами и не проявляли враждебности по отношению к хозяевам.

Они, наверное, и поселились подальше от центра, что называется «с глаз долой» от начальства, чтобы полнее пользоваться своими интендантскими возможностями. Была у них легковая машина, которую на ночь загоняли во двор перед домом.

Днём они куда-то уезжали, возвращались лишь к вечеру, шумно мылись, сливая друг другу из ведра. Затем ужинали, скорее застольничали запоздно со шнапсом и патефоном. Привозили с собой снеди всякой, которую и поедали, не жалея животов.

Парфентий Захарович вёл себя с постояльцами спокойно, не заискивая, но и не проявляя излишней агрессивности. Он, кавалер двух Георгиев, прошедший всю германскую, понимал, что солдата гонят на войну, не спросив о его желании. А агрессивность надо проявлять на поле боя, в сражении. Сам старый вояка, видел, как они обращаются с оружием. Оно, словно, им всё время мешало, небось, и в бою им пока не пришлось пороха нюхнуть по — настоящему

Немцы молодые, иногда дурачились, как и его сыновья. К Парфентию Захаровичу относились с уважением и опаской, как к строгому отцу. Как-то привезли бочонок с мёдом. Поставили возле крыльца и накрыли куском прорезиненной ткани. Здесь следует заметить, что ситуация в оккупированном городе с продовольствием сложилась напряжённая. Большинство населения фактически голодало. Не хватало хлеба, а уж о сладком и не мечтали. А здесь бочка мёда!

Соседский мальчишка лет десяти, прознав о сокровище, не устоял пред соблазном полакомиться за счёт вермахта. Выбрал момент, когда машина немцев выехала со двора и, посчитав, что хозяева бочки отсутствуют, пробрался во двор. Мёда в бочке было около половины. Юный антифашист перекинулся через край бочки и, окуная руку в мёд, самозабвенно слизывал его с пальцев.

На его беду, машина то уехала без интендантов. И надо же было такому случиться, что в этот наисладчайший момент на крыльце вырос немец в подштанниках, вышедший после сна потянуться на свежем воздухе. К своему неописуемому удивлению, увидел он худосочный зад, торчащий из его драгоценной бочки, и всё понял. Немец потихоньку кликнул своего напарника, а затем смачно, по футбольному, нанёс удар сами догадываетесь по чему.

Незадачливый горе-диверсант не удержался и рухнул в мёд с головой. Немцы гоготали так, что с заднего двора прибежал Парфентий Захарович, который и вытащил из бочки за ноги барахтающегося в меду соседского отпрыска.

Роскошный вид спасённого заставил немцев схватиться за животы. Так не потешались они с того дня, как перешли русскую границу, и в будущем возможность так повеселиться им навряд ли представится.

Возможно, появление Парфентия Захаровича спасло мальчугана от более серьёзных карательных санкций. Даже в пятидесятые годы историю эту смаковали со смехом до слёз при каждом застолье у моего деда Парфентия после второй обычно рюмки. А Ваш покорный слуга шести лет слушал и где-то даже завидовал (бочка мёда прельщала и меня) дяде Вите, ибо мальчишка тот остался целым и невредимым, а, со временем, вышел в дяди.

С оккупацией связь с сыновьями, находящимися кто где, прервалась. За Петра супруги не переживали. Пожалуй, он находился в самом безопасном месте на тот день — в столице, от которой немца отогнали на двести километров.

Месяц назад получили письмо от Михаила из Орджоникидзе, в котором он извещал, что окончил училище, ему присвоили звание лейтенанта и направляют куда — то на север. Не в самое пекло, ведь, судя по официальным сводкам, активные боевые действия на севере тогда не велись. (На самом деле происходило не совсем так. См. «Семейные хроники. Михаил. Новочеркасск — Ржев 1942 г.»).

Главная заваруха начиналась здесь на юге. Впрочем, смерть на войне поджидает человека в любом месте и в любой момент.

Освобождение. Шахты. Год 1943

Наиболее тревожная и неясная ситуация сложилась с младшим сыном Парфентия Захаровича, Иваном, который за пару дней до прихода немцев в составе истребительного батальона ушёл из Шахт вместе с отступающими частями в Ростов. С тех пор от него не поступало никаких вестей.

А новости, которые «передавало» «сарафанное радио», были неутешительные. Ростов пал буквально через неделю после оккупации Шахт. Немецкая авиация нещадно утюжила наши в панике отступающие части. Ещё через месяц неприятель уже практически овладел северным Кавказом. Краснодар, Ставрополь были оккупированы также быстро, как и Шахты.

Тревожные слухи, расползающиеся по городу, неумолимо вещали об окружении наших отступающих частей в Сальских степях. Люди говорили о большом количестве наших солдат, попавших в плен и содержащихся во множестве лагерей.

В последних числах ноября, спустя четыре месяца после поспешного ухода Ивана из дома, неожиданно пришло известие о его судьбе. Некая женщина, проживающая в пригородном совхозе «Комсомолец», каким-то чудом получив весточку от мужа, который попал в плен и находился в лагере для военнопленных в Ставрополе, нашла в себе мужество посетить его.

В этом лагере находились ещё несколько шахтинцев, в их числе Иван, которого пленили возле Маныча под Сальском. Совхоз «Комсомолец» находится километрах в пяти от посёлка Первомайского, поэтому она, благополучно возвратившись, сразу передала записку Ивана родителям. Парфентий Захарович, получив записку от сына, поначалу обрадовался, что Иван жив, ведь три месяца прошло с тех пор, как он ушёл и никаких вестей. Ушёл туда, откуда ползли, нагромождаясь и перевираясь, зловещие слухи.

Радость быстро сменилась тревогой — сын в плену, среди военнопленных, хотя сам фактически не являлся военным. Доходили слухи о случаях, когда немцы расстреливали наших пленных, особенно этим не брезговали части СС. Надо было как-то выручать младшего. Тот факт, что Иван находился в составе нерегулярного соединения, не был в военной форме и был не призывного возраста, мог бы сильно помочь делу.

Парфентий Захарович, поразмыслив, решил действовать. Первым делом он направился в совхоз «Комсомолец» и, отыскав женщину, передавшую записку от Ивана, подробно расспросил о деталях её путешествия. Ведь пройти по протоптанной дорожке быстрее и легче. Затем он, с помощью своих постояльцев, выправил разрешительные документы у бургомистра района, уложил в сумку съестного, тёплую одежду для Ивана, ведь впереди надвигались холода, и отправился в Ставрополь.

Путь неблизкий и по сегодняшним меркам — под триста км. В декабре 1942 Парфентию Линнику исполнилось 56 лет. Высокий, сухопарый и жилистый, с небольшими русскими усиками на худом лице, не утратил он с возрастом военную выправку, приобретённую когда-то на строевом плацу в унтер-офицерской школе. Всё это не помогало ему путешествовать в неглубоком немецком тылу, так как линия фронта была недалёко, и немцы могли легко заподозрить в нём лазутчика со всеми вытекающими. Однако, немецкая ксива, состряпанная в Шахтах, действовала безотказно.

Добирался Парфентий Захарович, что называется, на перекладных и 4 декабря прибыл в Ставрополь. Обратился в комендатуру лагеря. В комендатуре посмотрели все бумаги, которые представил отец Ивана, и обещали рассмотреть, так как Иван фактически не был военным. Побыл Парфентий Захарович в Ставрополе пару дней, передал Ивану одежду, еду. Удалось также повидаться. Ивана отпустили на целый рабочий день под надзор охраны. (!) Так они сидели под присмотром почти весь день. Вечером с работ вернулась колонна военнопленных, и Иван вместе с ними должен был возвратиться в лагерь.

Тяжело было прощание с Иваном в тот день для Парфентия Линника. Оба знали, чем может закончиться плен для Ивана, его младшего сына, Могло быть так, что виделись они в последний раз, и неизвестно, какие ещё испытания выпадут на долю Ивана. Парфентий Захарович вернулся домой спустя 10 дней, уставший и неразговорчивый.

Елизавета Семёновна допытывалась у него подробности, что да как, но супруг отвечал односложно. Рассказывать, по сути, было нечего. Иван жив и здоров, пока. С собой он его не привёл, на что надеялся. Но вот 28 декабря, как снег на голову, к великой радости отца и матери, нагрянул в родной дом их младший сын Иван.

Сегодня трудно судить о том, как произошло его освобождение из лагеря для военнопленных. Парфентий Захарович считал, что освободили сына по его ходатайству, сам же Иван утверждал, что бежал, воспользовавшись удобным случаем во время работ, и пробирался ночами, обходя крупные селения. Версия Ивана более правдоподобная, ибо кто так просто мог бы отпустить из лагеря пусть даже пацана, который не сегодня — завтра станет солдатом.

Наступил 1943 год. Ещё в конце декабря в городе стали расползаться слухи, что немцев сильно побили под Сталинградом, и они стремительно отступают. В ожидании освобождения прошёл январь. Февраль1943 года в Шахтах выдался морозным и снежным. Уже в первые дни месяца в морозном воздухе стали слышны орудийные раскаты, которые с каждым днём становились всё громче.

Утром 12—ого февраля 1943 года город Шахты был освобождён с боями частями 5-ой ударной армии. Прошло несколько дней. Вернулись местные власти. Постепенно налаживалась жизнь. По городу прокатилась ужасная новость о массовых казнях людей. Немцы боролись с подпольной организацией и арестовали большое количество подозреваемых участников, которые были расстреляны или живыми (3500 чел.) сброшены в шурф шахты им. Красина. Всего гитлеровцы и их приспешники — предатели, коих набралось в городе не мало, убили около 10 000 человек, около 3500 горожан были отправлены в Германию.

Жители города пережили тяжёлую зиму в оккупации. Не хватало еды, топлива, даже питьевой воды. В городе не было электроэнергии. Одним из первых учреждений в городе стал работать горвоенкомат. Фронту, как гигантскому молоху, требовались всё новые и новые жизни.

Заканчивался второй год войны, но конца ей не было ещё видно. Но уже отгрохотал Сталинград, и тяжело раненная, но ещё опасная гитлеровская военная машина, изрыгая огонь и смерть, медленно отползала на запад. Похоронки «исправно» поступали в города и сёла по всей стране, возвращались домой покалеченные, коим уже не было хода на фронт после месяцев борьбы за жизнь в различных госпиталях.

Пришёл, на сей раз законный, черёд Ивана Линника быть мобилизованным. Призывался 1924 год рождения. Двадцать пятого февраля Иван получил повестку о прибытии в военкомат 1 марта. Но это ему уже было не в новинку. Сколько раз с начала войны он уходил из дома, хлебнул и пекло вражеского огня, и позора отступления, и плена.

Ивана зачислили курсантом в полковую школу, и водоворот фронта с каждым последующим днём всё сильнее втягивал его в эпицентр событий.

Горестный октябрь 1943 года

Город освободили, фронт откатил на запад, но недалеко. Немецкий укреплённый рубеж, знаменитый Миус-фронт нашим войскам с хода преодолеть не удалось. Фронт остановился на реке Миус, в какой-то сотне километров от Шахт.

С уходом в армию младшего сына Ивана Парфентий Захорович и Елизавета Семёновна опять остались одни. Шахта им. Артёма, где до войны трудился Парфентий Линник, не работала. Так повредили её в июне 1942 года, дабы враг не смог уголёк добывать, что восстановили с большим трудом только годы спустя после окончания войны. Поэтому Парфентий Захарович подрабатывал на плотницких работах. Мужских рук не хватало, а хорошие плотники тем более были нарасхват.

Пришли первые письма от Петра и Михаила. То-то радости было, особенно, когда пришёл долгожданный треугольник от старшего сына Михаила. Он воевал на Калининском фронте, командир взвода связистов 436 пехотного полка 155 дивизии. Пётр продолжал учиться в Академии химзащиты, в Москве. Родная Черниговка находилась ещё в зоне оккупации, поэтому ждать вестей оттуда не приходилось, но всё шло к тому, что вскоре восстановится связь и с близкими в Черниговке.

Заполыхало жаркое лето 1943 года, третье лето войны. В начале июня пришло письмо от Петра, в котором он сообщал о том, что 8 мая ему посчастливилось увидеться с братом Михаилом, полк которого передислоцировался на новое место проездом через Москву. Немного погодя, пришло письмо и от Михаила, в котором он намекал на то, что его часть готовится к проведению крупных боевых операций на фронте.

Тревогой защемило материнское сердце, когда Елизавета Семёновна слушала супруга, с расстановкой читавшего письмо Михаила. После каждого прочитанного предложения Парфентий Захарович отрывал глаза от изрезанного треугольными сгибами листка, поверх очков строго смотрел на жену и, как бы втолковывая ей, непонятливой, то о чём пишет сын, повторял конец предложения. Елизавета Семёновна присела на низкую скамейку и, сложив на колени натруженные руки, непроизвольно теребила заскорузлыми от постоянного копания в земле пальцами полинявший синий в белый горошек ситец юбки. Она всё понимала, понимала, что предстоит пройти Михаилу тяжёлые испытания, дай ему Господи удачи.

Парфентий Захарович заключил из письма, что Михаилу совсем скоро предстоит участие в наступательной операции, а по своему опыту знал, что после атак на поле боя, бывало, оставалось до половины атакующих. Редкие баловни судьбы переживали несколько наступательных операций. Поэтому, едва закончив читать письмо, не мешкая, достал из шкафчика тетрадку, химический карандаш и принялся за ответ. Только этим он мог хоть как-то поддержать сына. Знал не понаслышке ветеран германской, что для бойца на фронте нет больше радости, чем получить весточку от родных. Лишь бы вовремя письмо это нашло адресат, ибо знал также то, что письма порой не застают адресата в живых, потому и не тянул с ответом.

Письмо ушло на полевую почту Михаила, а тревога поселилась в сердцах стариков. Лето 1943 года проходило в тревожном ожидании вестей с фронта, весточек от сыновей. С фронта приходили хорошие новости, поражение крупнейшей немецкой группировки войск под Курском и стремительное наступление частей Красной армии. Масштабы сражений под Курском поражали воображение, число павших соответствовало грандиозности битв. О наших потерях официальные сводки не информировали, но Парфентий Захарович понимал, что наших солдат полегло в жаркое лето 1943 года не меньше, чем немцев, о потерях которых скрупулёзно сообщало ежедневно Совинформбюро.

Узнав о тяжёлых боях под Курском и Белгородом, Парфентий Захарович уверовал, что Михаил там, в центре событий, о которых трубит радио. Конечно же, для этих боевых операций передислоцировали дивизию Михаила в мае. Где теперь он? Жив, здоров ли? Наконец, в начале сентября пришло долгожданное письмо с фронта от Михаила. Письмо написано в боевой обстановке второпях, на коленке. Но, главное, жив и даже не ранен. Да он был именно там, где был сломлен хребет немецкой военной машины.

Наступление наших войск продолжалось, поэтому уже через день после получения этого письма супруги вновь начали ждать писем. Не было писем и от младшего Ивана. Но, вот 9 сентября как всегда, нежданно-негаданно во двор заходит Иван. Худючий, в гимнастёрке, через плечо тощий вещевой мешок, рука забинтована и подвешена на шее. В бою под Макеевкой Иван получил ранение в руку и был отправлен в госпиталь, где ему и его товарищу, также легкораненому, удалось получить разрешение на лечение в домашних условиях, благо, что дом был рядом.

Вроде как на побывку прибыл. Полгода не был дома Иван, казалось бы, что не так долго, но для военного времени, когда каждый день на фронтах, протянувшихся от Заполярья до Азовского моря, гибнут тысячи солдат, это очень долгий срок. Пока Иван был дома, на сердце супругов было спокойнее — хоть один из четырёх сыновей был рядом. Второго октября, пробыв дома три благодатные недели, Иван очередной раз ушёл из дома догонять свою часть.

Наступил день 3 октября 1943 года, чёрный день в жизни Парфентия Захаровича и Елизаветы Семёновны. Правда, этот день прошёл для них как обычно, но беда пришла именно в этот день, 3 октября на правобережном днепровском плацдарме, под деревней Григоровка осколки немецкого снаряда изрешетили грудь Михаила и остановили навечно его сердце. (см «Семейные хроники. Михаил. Букринский плацдарм») Только 27 октября пришло письмо с фронта, от боевого товарища Михаила Николая Лозюка, в котором он извещает о гибели Михаила.

«Добрый день дорогие.

Лучший привет всей семье Линника — отцу, матери, Пете. Не хотелось бы огорчать Вас. По рассказам Михаила, который был моим лучшим другом боевых дней, я знаю о Вас как о хороших, лучших людях. Но горе не требует того, что бы его скрывали того, чтобы его скрывали, ни утешений. Третьего октября в д. Григоровка Киевской области на правом берегу Днепра погиб Михаил Линник — Ваш сын. Мы были с ним одном батальоне. Снаряд угодил прямым попаданием, когда он исправлял телефонный аппарат. Было время около полудня. Здесь же в деревне Григоровка в саду под Днепром мы его похоронили. В эти дни мы вели трудные бои за правый берег Днепра. Всё же нам удалось переправиться на правый берег, угнать немца и закрепиться. У всех нас, особенно у тех, кто понимал Линника, осталась о нём светлая память. Любимой фразой у него было: «Я русский и буду до конца стоять за Россию». У него были лучшие черты настоящего человека — презрение к трудностям, ум, смелость и скромность. Мы вечно будем хранить в памяти образ Вашего сына, жизнь отдавшего за счастье Родины. 6.10.43 г. Николай Лозюк.»

Как мог, старался в этом письме Николай Лозюк помягче донести родителям Михаила такую страшную весть о гибели их сына. Но разве могли утешить сердца отца и матери эти наивные, хотя и чистосердечные старания Николая. Нет с ними теперь их любимого Миши. Ведь было ему всего лишь двадцать пять. Елизавета Семёновна несколько дней не притрагивалась к еде, иногда плакала, иногда сидела и с отсутствующим взглядом смотрела на входную дверь, возможно, с ужасом ожидая очередной беды.

Пафентий Захарович крепился и даже, собравшись с силами, написал письмо Петру, в котором сообщил о смерти Михаила. (сохранилось):

Привет из Артёма 28.Х.43.

Здравствуй любый Петья Первым долгом нашего письма сообщаемо тебе Петья о том, что мы пока живы. 27/Х. 43г. получили два письма, одно от тебя, которое ты писал 20 октября, а другое из фронта, которое нам принесло горим большую печаль. Сообщает письмом товарищ Михаила о том, что ваш сын Михаил пал в бою за переправу через Днепр в Киевской области в селе Григоровка 3-его октября в половине дня. Справлял Миша телефонный аппарат и немец угодил снарядом в это место, где находился Миша. Вечная память нашему сыну, а твоему родному и дорогому братцу, который отдал свою жизнь за родину. Похоронили его товарищи в саду над Днипром в селе Григоровка. Так описывает его верный друг Николай Лозюк. И так наш любый сыну Петья, окутало нас горе и печаль раньше, чем радость и счастье прибыванием тебя к нам. Никогда мы этого не сподивали и не ожидали, как оно само пришло с далёких краев Киевщины. Вечная Слава Мише положившим свою жизнь за счастье родины, а ты наш любый сыну будь мужествен и крепок, не унывай за своим многоуважаемым и любящим тебя твоим родным любым братом Мишей. Петья одна только надежда на твоё обещание, мы уже и минуты считаемо того время как увидимо тебя перед собой. Петья, Ванья выехал на фронт 2/Х. 43 и только ещё получили одно письмо, которое он писал с дороги. Писал он так пока продолжаемо ехать дольше часа через три или четыре будемо на Волховатой, Пока и всё больше нету никакого сообщения. Петья хотя бы ты не оставил нашего ожидания и навестил нас хотя бы на одни сутки. Ждут тебя твои старенькие папа и мама. Пока до свидания, будь жив и здоров. Целуем и обнимаем сына Петью.

Только дождавшись возле дворовой калитки почтальона и передав ему письмо, он спустился к ручью и присев на порыжелую и влажную траву, заскулил тихо, давая волю своей неизбывной тоске. Похоронка пришла через неделю. (сохранилась нотариальная копия)

Извещение. Форма №4

Ваш сын лейтенант Линник Михаил Парфентьевич, уроженец УССР Запорожской обл. Черниговский р-н с. Низяны в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество был убит 3 октября 1943 года. Похоронен юго-зап. окр. д. Григоровка Переяславльского р-на Киевской обл. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии /приказ НКО СССР № /. Шахтинский горвоенкомат. Майор Землянов

Иван. Год 1941

Десятого января 1994 года Иван Парфентьевич Линник, младший сын Парфентия Захаровича и Елизаветы Семёновны, отпраздновал свой семидесятилетний юбилей. За плечами большая жизнь, прожитая в трудах, заботах, радостях и печалях. Далеко позади незабываемые годы войны, радость трудной победы и возвращения в родной дом.

Высокий, не по возрасту статный, с крепкой поджарой фигурой, седой головой, но с живыми молодыми, чуть насмешливыми глазами, с большими, натруженными руками столяра-модельщика высшей квалификации, Иван Парфентьевич и в день своего юбилея полон энергии и интересов.

Регулярно выезжает на встречи с боевыми друзьями-однополчанами, по—прежнему, как в детстве разводит любимых голубей, увлечён не совсем пролетарским хобби — нумизматикой, собрал прекрасную коллекцию монет. С ранней весны с удовольствием копается в огороде, иногда столярничает, в общем, без дела не сидит. Десятого января у него день рождения по паспорту, но родился он 29 декабря 1923 года, за три дня до наступления 1921 года в селе Черниговка Запорожской области. Крестили же Ивана 16 января 1924 года в церкви села Черниговка. Совершавший таинство крещения батюшка посетовал, мол, три дня — и над год старше и записал дату его рождения 10 января 1924 года.

Это решение настоятеля черниговской церкви сыграло большую роль в дальнейшей судьбе Ивана. Благодаря этому он не попал под жернова тотальной мобилизации в самом начале войны, в июне-августе 1941 года, когда был призван весь 1923 год рождения. И эти восемнадцатилетние ребята, необученные толком азам военного дела и не имевшие навыков и опыта войны, были брошены в бой, и большинство из них полегло в первые месяцы войны.

В отличие от старших братьев, Иван родился уже в новом доме, который построил Парфентий Захарович в 1921 году. Раннее детство Ивана проходило под присмотром старшей сестры Анны, которая была первой помощницей матери по домашнему хозяйству. Первого сентября 1931 года Иван должен был пойти в первый класс, но отсутствие приемлемой обуви заставило отложить начало учёбы на год. Деньги на обувь у отца были, но купить было негде. А на зиму, чтобы ребёнок не сидел в хате, ему сделали обувку из старых голенищ и подошвы из вербы. Иван всю зиму катался на деревянных подошвах, как на лыжах.

На следующий 1932 год, уже девятилетним Иван пошёл в первый класс и окончил его хорошо. Ивану запомнилась та зима 1932—1933 года, когда началось раскулачивание в деревне. Раскулачили и сослали в Новосибирскую область семью дяди Ивана, Захар Захаровича, старшего брата отца. Через двор от Линников жила семья Пикинер. Было у них три сына, два уже женатых, один — школьник. Жили они вместе, работали, не покладая рук, день и ночь, наёмных работников не имели. Но жернова раскулачивания по непонятным законам, перемололи и эту семью. Лишённых всего их также сослали в Сибирь.

Деревня была надломлена раскулачиванием, лучшие производители сельхозпродукции были вырваны с корнем, цвет села был уничтожен. Отец Ивана, Парфентий Захарович, поняв, что приближается трудное для деревни время, перебрался в Россию, в г. Шахты, развивающийся центр угледобычи Восточного Донбасса. Там он устроился работать на шахту им. Артёма №1 рабочим очистного забоя. В октябре 1933 года, получив на шахте отпуск он вернулся в Черниговку. В Шахты он вернулся уже с Иваном и Петром. Снял он комнату в частном доме в Северном посёлке, в простонародье — Нахаловка. Через месяц, закончив дела в Черниговке, приехала в Шахты и Елизавета Семёновна, мать Ивана и Петра.

* * *

Ивана и Петра сразу устроили в школу, ибо учебный год был в разгаре. Однако, Ивану не повезло со школой. Второй класс, куда он должен был пойти, оказался переполненным и его опять приняли в первый класс, который был открыт дополнительно с 1 января 1934 года. Весной 1934 года Парфентий Захарович получил участок земли под застройку в посёлке Первомайский, купил на слом дом в соседнем хуторе, разобрал его, перевёз на новое место и собрал.

Осенью 1934 года Иван вместе с отцом, матерью и старшим братом переехали на новое место, которое станет ему родным на долгие годы. Отсюда он уйдёт на фронт, вернётся. Сюда приведёт молодую жену, рядом построит свой собственный дом. Проживёт долгую жизнь и, переступив грань третьего тысячелетия, покинет сей мир 8 июня 2000 года.

В те нелёгкие довоенные годы считалось, если человек окончил семилетнюю школу, то, в общем, это нормально образованный человек. В порядке вещей было и то, что множество молодёжи не имели и семилетнего образования. Тяжёлая материальная ситуация в семье заставляла уходить из школы и начинать трудиться, оказывать посильную помощь родителям, чтобы могли бы учиться младшие сёстры и братья. Родителям на скудные заработки тяжело было тянуть детей, давать им полное среднее образование.

Так и Иван в июне 1940 года, окончив шестой класс, решил прекратить учёбу и начать работать. Он устраивается рабочим-грузчиком на Сидоровскую-Кадамовскую машинно-тракторную станцию. До ноября шестнадцатилетний Иван грузил кирпич, камень, известь, пока начальник нефтебазы, находящейся по соседству с МТС, Шаповалов не заприметил трудолюбивого, весёлого паренька и не предложил ему место заправщика на нефтебазе.

Иван отпускал горюче-смазочные материалы двадцати трём тракторным бригадам МТС. Работы хватало, но он быстро втянулся, изучил хитрости наливной техники и сноровисто отпускал топливо. Работа ему нравилась, конечно, заправщик не грузчик, да и заработок повыше. Вскоре Ивана узнали все трактористы МТС, и он знал всех.

Пролетело полгода, грянул июнь 1941 года, страна вступила в пору величайших испытаний, человеческого горя и невзгод. Иван продолжал работать на базе ГСМ, когда началась война.

В те первые дни войны люди ещё не свыклись с той бедой, которая так неожиданно обрушилась на их жизнь. Казалось, что война, начавшись там далеко на западной границе, там же и победоносно закончится через месяц-другой. Непобедимая Красная армия не позволит, верилось, вторгнуться врагу в глубь страны, достичь их родных краёв, а тем более Москвы.

Однако, сообщения с мест боевых действий приходили тревожные. Нашим регулярным войскам не удавалось остановить механизированный вал прекрасно оснащённой и обученной, многочисленной немецкой армии. Фронт требовал всё новых и новых бойцов, засыпая страну «похоронками». Повсеместно всё с бОльшим размахом раскручивался маховик мобилизации.

* * *

Не прошло и недели после 22 июня, как из Новочеркасска прибыли старшие братья Михаил и Пётр. Взволнованные, они оживлённо обсуждали события последних дней, враз перечеркнувшие сладкую суету мирной жизни, события, которые уже невидимыми путами связали их самих. Михаил, старший по возрасту, имел на руках мобилизационную повестку. Два дня на сборы-прощания промелькнули мгновением, и Михаил ушёл.

Провожать его на мобилизационный пункт в Новочеркасск вызвался Пётр. Из Новочеркасска Пётр уже не вернулся, опрометчиво записавшись добровольцем, полагая уйти вместе с братом. Но человек полагает, а бог располагает. Мобилизацию Михаила в тот день по каким-то причинам отложили на несколько дней, Пётра же по спискам добровольцев без промедления направили на учёбу в Сталинградское танковое училище.

Иван продолжал добросовестно ходить на нефтебазу. Работы прибавилось, приходилось заправлять военную технику и транспорт, эвакуирующий ценности из западных районов, и которого день ото дня становилось всё больше.

Немцы стремительно приближались к Ростовской области. В июле 1941 года на базе ГСМ было получено предписание на эвакуацию, эвакуировалась также МТС и все её бригады. Иван, не будучи стратегической персоной, остался дома. Две недели ещё после отъезда МТС он ходил на базу, где уже по указанию военных властей отпускал топливо воинским частям, пока всё, до последней капли не было отпущено. Иван закрыл все цистерны и больше на базе не появлялся.

Правда, долго скучать не пришлось. Ивана, как и всех парней 1923, 24, 25 гг. рождения призвали на военную подготовку по 120 часовой программе. На занятиях учили обращаться с оружием, стрелять, учили азам боя на местности.

Шли тяжёлые первые месяцы войны. Наши войска порой в беспорядке отступали под натиском противника. К концу октября 1941 года резко ухудшилось положение наших войск на ростовском направлении. Итальянский экспедиционный корпус, 17-я армия и 1-я танковая армия немецкой группы армий «Юг» рвались через Ростов на Кавказ. Немцы придвинулись вплотную к западным населённым пунктам Ростовской области. Линия фронта проходила в те дни в 4-х километрах от Новошахтинска и в 40 километрах от Шахт.

Однако войска Южного фронта и 56 отдельной армии отразили мощные удары немецкой группировки и остановили её продвижение на Ростов. К началу декабря немцы были отброшены от Ростова на 60—80 км. Угроза прихода немцев в Шахты была отодвинута. Надолго ли?

В середине октября, неожиданно, вернулся домой Пётр. Три месяца назад он добровольцем ушёл в армию и проучился это время в Сталинградском танковом училище. Его отозвали как студента — химика. Пробыв дома несколько дней, Пётр уехал в Москву на учёбу в Академию химзащиты.

В конце октября, 27 числа, Ивана вместе с одногодками призвали на сборный пункт с указанием иметь при себе продуктов на пять дней, кружку и котелок. В шесть вечера того же дня от призывного пункта колонной они прибыли на станцию Шахтная, где их посадили в вагоны, и состав двинулся в сторону станции Лихой. В Лихой им приказали выйти из вагонов и колонной повели в сторону Белой Калитвы.

Никто не знал, куда и зачем они идут, никто их не встречал и не ожидал. На ночь остановились на какой-то шахте, переночевали. Утром 29 октября 1941 года колонна прибыла в центральную усадьбу совхоза «Чапаевский», расположенную на правом берегу Северского Донца. Здесь, по-видимому, предполагалось создать укрепрайон, чтобы отступающие части Советской армии смогли бы зацепиться за правый берег реки и не пустить немцев за Донец. Появилось человек пять военных, которые, видимо, знали, что надо делать. Они разбили колонну на роты, расставили по местам, и началась работа по рытью земляных укреплений.

Работа шла весь световой день. Питание организовано не было, и ели то, что имели в котомках из дома. Ночевали в неприспособленных помещениях, на полу. По мере истощения домашнего провианта, появились беглецы. В помещении, где ночевал Иван, размещалось 47 человек, а через несколько дней их заметно поубавилось. Никто, однако, их не искал и возвращать не пытался. Ушли ребята с шахты «Нежданная», с шахты «Октябрьская революция». Домашние продукты закончились уже у всех, однако никто и не думал их кормить. Иван и пятеро ребят с посёлка Первомайский продержались до 7-ого ноября и вечером того же дня отправились домой. Ранним утром 9-ого ноября усталые и голодные возвратились в Первомайский и разошлись по своим домам. Так закончился первый призыв Ивана.

А 17 декабря Иван вновь получил повестку с указанием прибыть на сборный пункт, развёрнутый во дворце культуры шахты им. Артёма. Срочно формируется команда человек двести, которая пешим ходом направляется из Шахт в станицу Камышинскую. Станица эта расположена на правом берегу Дона, недалеко от большой донской станицы Романовской в километрах в ста пятидесяти от Шахт.

Шли несколько дней через станицы Константиновскую, Богоявленскую, Николаевскую. Ночевали в хатах на полу. Холода в тот год были ранние и сильные. В станице Мариинской, уже на подходе к Камышинской, встретили рябят из Шахт, которые почему-то возвращались домой. Они рассказали, что воинские части уже укомплектованы призывниками 1923 года рождения, остальных возвращают обратно в распоряжение военкомов. Как бы не хотелось сразу же повернуть в обратную дорогу, решили дойти до места назначения.

Действительно, в Камышинской выбрали ребят 23 года рождения, остальных отправляли назад, домой. Домой шли веселее, да и дорога была уже знакомой. Ночевать старались в тех домах, где были на пути в Камышинскую. Их встречали как старых знакомых. Десятого января 1942 года Иван с товарищами вернулся домой.

Иван. год 1942

Конечно, Иван понимал, что не сегодня-завтра призовут и его. Ожидание неизвестного было тревожным и томительным. Через пару недель после возвращения Ивана из Камышинской вышло постановление облсовета о формировании местных истребительных батальонов на базе не призванной в армию молодёжи 1924—25годов рождения. Истребительные батальоны — это военизированные, добровольческие формирования граждан, создававшиеся местными властями для борьбы с вражескими диверсантами и парашютистами в годы Великой Отечественной войны. Создавались они, главным образом, в прифронтовой полосе. По мере приближения фронта, большая часть истребительных батальонов вливались в воинские части.

Иван решил не дожидаться очередной повестки и 28 января записался добровольцем в 34 истребительный батальон, сформированный на шахте им. Артёма. Выдали ему винтовку, 120 патронов, две гранаты и противогаз. Служба в батальоне организована как в воинской части — патрульные дежурства повзводно через сутки. Но это была уже какая — то определённость, а главное — дома.

К тому времени старший брат Ивана Михаил учился в военном училище связи г. Орджоникидзе. Средний брат Пётр третий месяц был курсантом Военной Академии химической защиты. Иван остался один с отцом — матерью и хотя дома бывал редко, они знали, что он где—то рядом. Так продолжалось до лета 1942 года.

* * *

Неудачные действия войск Юго — Западного фронта в мае 1942 года под Харьковом позволили немецким войскам прорвать оборону Южного фронта и нанести удар в тыл Юго — Западного фронта, окружить большую группу советских войск и на Барвенковском выступе. Южный фронт оказался под угрозой полного окружения и потому начал поспешно отходить с Миусских рубежей за Дон.

Девятнадцатого июля 1942 года 34 истребительному батальону было приказано отступать на Ростов, где ему предстояло влиться в 130 полк НКВД. Батальон прибыл в Ростов 22 июля, но 130 полк только что ушёл из Ростова, не дождавшись пополнения. Батальону дали приказ двигаться дальше в Сальск. Обоз батальона переправился на левый берег Дона на 1-ой линии, где остановились и решили отдохнуть. Только расположились, как послышался вой немецких самолётов, которые начали бомбить переправу отступающих войск Несколько бомб попали в расположение батальона. Первый раз Иван воочию увидел ужасы войны, жестокость сильного и самоуверенного врага. Впервые на его глазах погиб товарищ, который ещё минуту назад был жив, здоров и не помышлял о близкой гибели.

В Сальск батальон вошёл 28 июля, но это был уже не батальон, из 75 бойцов до Сальска дошли только человек двадцать. Остальные рассеялись, кто отстал, кто ушёл. Но перевести дух в Сальске не представилось возможности. Сальск, узловая станция, стратегический пункт, предстал перед Иваном ещё дымящимися развалинами. Не встречая сопротивления ни на земле, ни в небе, немецкая авиация 25 — 26 июля подвергла город, который находился в достаточно глубоком, хотя и фронтовом тылу, жестокой бомбардировке. Ни военные, которые скопились в Сальске, ни, тем более, жители и эвакуированные не были предупреждены. В результате, почти шесть с половиной тысяч человек погибли под немецкими бомбами. Переночевав где пришлось, утром 29 июля бойцы батальона расположились неподалёку от железнодорожного вокзала и приступили к завтраку из своих пайков.

В эту минуту раздался вой сирен воздушной тревоги, а затем нарастающий гул немецких бомбардировщиков. Все бросились врассыпную, пытаясь найти надёжное укрытие. На перроне стоял санитарный поезд. При первых звуках тревоги поезд тронулся с места, чтобы выйти из города и уберечь раненых от бомбёжки. Иван услышал рёв моторов, на мгновение замер, как бы раздумывая, куда укрыться. Его взгляд остановился на поезде медленно, но уверенно набиравшем ход. Вот и решение. Он подбежал к составу, на ходу запрыгнул на подножку ближайшего вагона. Поезд, ускоряя ход, уходил из города в сторону Тихорецкой. За спиной слышался леденящий душу вой немецких самолётов и взрывы сброшенных на город бомб.

Только проехав километров сорок, поезд сбавил ход, как бы переводя дыхание после столь мощного рывка. Иван соскочил с подножки. Бомбёжки он избежал, но оторвался от своих, что делать? Решил идти на восток вместе с отступающими. Дважды заходил в военкоматы, чтобы как-то определиться, но здания были пусты, все эвакуировались. Так он дошёл до райцентра Игнатово. Местные жители сообщили отступавшим бойцам тревожную новость, что 11 августа 1942 года немцы появились неожиданно на востоке района и фактически «отрезали» район, стада скота, шедшие на восток, повернули обратно. Иван примкнул к трём бойцам, которые решили идти в село Дивное, перейти Маныч и дальше двигаться в сторону Элисты.

На мосту через Маныч, уже на подходе к Приютному их неожиданно схватили немцы, которые уже контролировали Приютное. Там же, в Приютном, немцы устроили некое подобие лагеря для военнопленных. Как потом оказалось, Иван попал в плен 111 пехотной дивизии. Немцы наводили порядок в лагере с помощью больших суковатых палок, которыми били по спинам провинившихся. Пленные называли эту дивизию палочной, а три единицы в номере рассматривались как три палки. В плен попало немало отступавших в беспорядке солдат. За четверо суток, с 11 по 14 августа в лагере пленных 111 пехотной дивизии набралось около двух тысяч солдат.

Лагерь был переполнен и на четвёртые сутки после окружения и пленения наших солдат построили в колонны и погнали в Будённовск, затем в Георгиевск. В Георгиевске пленных разместили в местной тюрьме, в которой Иван пробыл до 25 сентября. В тот день Иван в числе 1000 пленных поездом был переправлен в Ставрополь. В Ставрополе их опять загнали в старую городскую тюрьму, которая была построена во времена Екатерины Второй. В тюрьме их развели по камерам, которые были уже переполнены. Кормили только утром и вечером. Основная пища — баланда, приготовленная из отрубей, мелкой нечищеной картошки и свеклы. В сутки давали по 200 граммов хлеба. Население города помогало, чем могло, передавали еду и немцы этому не препятствовали, тем более, пленных немцы активно использовали на работах, а на тюремной баланде много не наработаешь.

Каждое утро, после раздачи похлёбки, в тюрьме появлялись так называемые «покупатели». Они отбирали пленных для работы на различных объектах и в немецких воинских частях. Самая многочисленная группа из сотни военнопленных работала на аэродроме за городом, где охрана поддерживала жёсткий порядок, и нередко пленные возвращались с работ избитыми. Иван пристроился к небольшой группе, человек двадцать, которая работала на ж/д вокзале. Его взял в подручные плотник, и вдвоём они сбивали двухъярусные нары в немецких казармах. Кое-что им перепадало от солдатского обеда немцев. Так прошло около месяца. В конце ноября к одному из пленных, как-то прознав о нём, приехала жена из совхоза «Комсомольский», что расположен недалеко от посёлка Первомайский. Иван и ещё один шахтинец, воспользовавшись оказией, передали записки родным с вестью о том, что они живы, находятся в плену в ставропольской тюрьме.

* * *

Отец Ивана, Парфентий Захарович, прочитав письмо, поначалу обрадовался, что Иван жив, ведь три месяца прошло с тех пор, как он поспешно ушёл из дома, и никаких вестей. А сообщения с того направления, куда ушёл Иван, шли тревожные — бомбардировка и падение Ростова, окружение наших войск в Сальских степях и стремительное наступление немцев на Северном Кавказе. Да и в Шахтах прочно обосновались немцы, которые быстро сформировали органы оккупационной власти. Казалось, что они пришли навсегда. Но затем, Парфентия Захаровича и Елизавету Семёновну охватила тревога, ведь Иван, пусть живой и невредимый, но находился в плену со всеми вытекающими из этого факта возможными последствиями. Парфентий Линник, сам воевал с немцами в Первую мировую, заслужил два солдатских Георгия, потому немцев знал и не боялся их. Надо было как-то выручать младшего.

Тот факт, что Иван не был военным и не достиг призывного возраста, мог бы весьма помочь делу. Парфентий Захарович, поразмыслив, решил действовать. Выправил кое-какие бумаги у бургомистра района и, уложив в сумку съестного, одежду для Ивана, ведь надвигалась зима, на свой страх и риск отправился в Ставрополь. Фактически Парфентий Линник путешествовал в неглубоком немецком тылу, что, естественно сопрягалось с немалым риском, ведь линия фронта была рядом. По—видимому, аусвайс, состряпанный в Шахтах, позволял беспрепятственно пройти все немецкие кордоны.

Добирался он, что называется, на перекладных и 2—4 декабря прибыл в Ставрополь. Парфентий Захарович обратился в комендатуру лагеря. В комендатуре посмотрели все бумаги, которые представил отец Ивана, и обещали отпустить Ивана, так как он фактически не был военным. Побыл он дня три, передал Ивану одежду, еду. Удалось также повидаться, Ивана отпустили на целый рабочий день под надзор охраны. Так они просидели почти весь день под присмотром охраны. Вечером колонна военнопленных вернулась с работ, и Иван вместе с ними должен был возвратиться в тюрьму. Тяжело было прощание с сыном для Парфентия Линника. Могло быть, что виделись они в последний раз, и неизвестно, через какие испытания предстояло пройти Ивану. Иван не верил, что немцы отпустят его, и не ошибался. Едва ли немцы взялись бы решать подобный вопрос. Раз попался, как военнопленный, значит всё в порядке.

Приезд отца разбередил душу Ивана, захотелось домой. Никогда не покидал он родной дом на столь продолжительное время. Решил уличить момент и бежать. Он и раньше присматривался к охране и отмечал в мыслях, что да, да — улизнуть можно, если с умом. И вот 16 декабря пленных повели на рубку дров в лес. С утра стоял густой туман, видимость была плохой. Иван подумал, или сейчас, или… Другого такого удобного случая потом могло и не представиться. Внимательно наблюдая за охраной, он незаметно отошёл и, когда убедился, что его никто не видит, рванул что было мочи.

Пятьсот километров отделяют Ставрополь от Шахт. Иван пробирался, стараясь не показываться на глаза немцам. Дорога шла по сельским районам, где легко укрыться и пропитаться. Двадцать восьмого декабря Иван незаметно проскользнул в родной дом. Некоторое время он не выходил из дома, так как немцы уже арестовали и расстреляли несколько человек из 34 истребительного батальона, которые, так или иначе, оказались дома.

События на фронте тем временем развивались стремительно. Советские войска, выдержав мощное давление крупной группировки немцев в Сталинграде, неожиданными для немецкого командования ударами с флангов прорвали фронт и 23 ноября 1942 г. соединились под Калачом, окружив тем самым 22 дивизии, более 1650 отдельных частей немецкой шестой армии и, частично, 4-ой танковой армии, общей численностью около 350 тысяч человек. И на старуху бывает проруха — высоколобые хвалёные немецкие стратеги профукали Сталинградскую битву вчистую. Отразив отчаянные попытки немцев деблокировать окружённые войска, с 16 декабря советские войска развернули наступление на среднем Дону.

Иван. ГОд 1943

Когда Иван возвратился домой, линия фронта проходила уже через Морозовск, в ста пятидесяти километрах. Перед новым 1943 годом в Шахтах стали распространяться слухи, что немцев сильно побили под Сталинградом, и они стремительно отступают. В ожидании освобождения прошёл январь. В начале февраля стали слышны орудийные раскаты, которые с каждым днём становились всё громче. Одиннадцатого февраля на окраине Шахт в районе плотины пруда у хутора Сидоровка завязался бой. Иван из безопасного места наблюдал за этой схваткой. Немецкие окопы располагались в нижней части довольно крутого и протяжённого склона, спускающегося к водной поверхности пруда. Красноармейцы наступали сверху, откуда хорошо просматривались позиции немцев. Немцы же не могли видеть цели наверху, поэтому бой был скоротечный, двое немцев были убиты, остальные отступили в сторону Сидоровки.

Утром 12 февраля 1943 года город Шахты был освобождён частями 5-ой ударной армии. Прошло несколько дней. Вернулись местные власти. Постепенно налаживалась жизнь. По городу прокатилась ужасная новость о массовых казнях людей. Немцы боролись с подпольной организацией и арестовали большое количество подозреваемых участников, многие из которых были сброшены в шурф шахты им. Красина. Начал работу горвоенкомат, который сразу же предложил всем мужчинам до 1925 года рождения зарегистрироваться.

Двадцатого февраля Иван вместе со своими сверстниками прошёл медицинскую комиссию, 25 февраля получил повестку с прибытием в военкомат 1 марта. Но это уже ему не было в новинку. Сколько раз с начала войны он уходил из дома, хлебнул и пекло вражеского огня, и позора отступления, и плена. Из молодёжи 1924—25 года рождения военкомат отбирал курсантов в полковую школу.

* * *

Опыт первых месяцев войны, когда необстрелянную молодёжь бросали под гусеницы немецких танков научил многому. Да и положение на фронтах позволяло качественно готовить пополнение. Иван попал в число курсантов, и там же, во дворе военкомата его назначили командиром отделения. Несколько дней шло формирование в Шахтах, затем их перебросили в Новошахтинск и Красный Сулин. В Красном Сулине был сформирован учебный полк. Однако планы командования изменились. Было решено вместо организации полковой школы сержантов обучать молодёжь непосредственно в действующих соединениях.

И 15 апреля только что сформированный учебный полк был передан в 5-ую ударную армию в качестве учебного резерва. Батальоны полка раздали по дивизиям, батальон Ивана вошёл в состав 258 стрелковой дивизии, которая двумя месяцами раньше освобождала г. Шахты. Четвёртого мая 1943 года 258 стрелковая дивизия была преобразована в 96-ю гвардейскую стрелковую дивизию. До августа 1943 года в учебном батальоне шли занятия. Ясно, что эти занятия были возможны благодаря некоторому затишью на фронте.

Активных боевых действий 96 дивизия в тот период не вела, находясь в позиционном противостоянии, как, впрочем, и весь Южный фронт по двум причинам. Во-первых, основные события жестокой, кровопролитной схватки с фашизмом происходили в тот период на Курской дуге (см. «Семейные хроники. Михаил. Курская дуга-Днепр.1943 г.»). Во-вторых, после продолжительного отступления в зимний период 1943 года немцам удалось остановить наступление советских войск. Это произошло на рубеже реки Миус, где немцы, надо отдать им должное, сумели спешно создать сложный инженерный оборонительный рубеж, который вошёл в историю Великой Отечественной войны, как Миус-фронт.

Линия Миус-фронта протянулась от Азовского моря до верховий реки Миус, на которой немцами была создана почти непрерывная цепь железобетонных и деревоземляных укреплений. Рубеж прикрывался несколькими рядами проволочных заграждений и минными полями. Немцы пропагандировали Миус-фронт, как неприступный, и предрекали остановить на нём наступление Красной Армии.

Вот так описывала газета «Правда» этот немецкий укрепрайон: «Четыре линии обороны, связанные между собою бесконечными ходами сообщений, цепи дотов и дзотов по всему фронту и во всю глубину, пулеметные гнезда и гнезда подвижной артиллерии, взаимно прикрывающие друг друга, создающие многослойный огонь, „крабы“ — кочующие глухие доты из стали, с особой аппаратурой, регулирующей поступление воздуха; траншеи, выдвинутые вперед; проволочные заграждения и минные поля, управляемые и мертвые, — все это дьявольское нагромождение войск и техники, ввинченной в камень, врытой в землю называлось"Миус-фронтом» или «железная дверь».

Первая попытка частей Южного фронта прорвать Миус-фронт, действительно, оказалась неудачной. В конце июля — начале августа советским частям удалось лишь вклиниться в оборону 6-ой армии немецкой группы «Юг». Однако, уже 13 августа войска Южного фронта под командованием генерал—полковника Ф. И. Толбухина, перегруппировавшись и подтянув резервы, начали Донбасскую наступательную операцию. В этой операции активное участие приняла и 96 — я стрелковая дивизия, в учебном батальоне которой находился Иван Линник.

* * *

Преодоление Миус-фронта потребовало от командования ввести в действие все резервы, и с 18 августа учебный батальон Ивана прекратил занятия и приступил к выполнению боевых задач. Двадцать пятого августа батальон подняли по тревоге и, в полном боевом снаряжении, выдвинули на боевые позиции в район села Куйбышево. Впервые необстрелянные курсанты оказались на передовой лицом к лицу с врагом. Центральной опорной и связывающей точкой немцев всего Миус-фронта была господствующая высота, обозначенная на картах как 277,9. Это знаменитый природный феномен Саур-Могила, остаток горного кряжа, с которого окружающая его равнинная территория просматривалась на 30—40 километров. Высота являлась ключом немецкого укрепрайона на реке Миус. На вершине располагался центральный наблюдательный пункт шестой германской армии, на склонах были установлены врытые в землю бронеколпаки с огневыми средствами, блиндажи в несколько накатов и дзоты. Огневые позиции круговой обороны располагались в несколько ярусов. Штурм высоты осложнялся ещё тем, что наши войска наступали на крутой склон горы, а у немцев в тылу был пологий склон — это давало возможность им использовать бронетехнику. Тридцатого августа 1943 года батальон Ивана ввязался в продолжительный и жестокий бой под Саур-Могилой. Фактически это было прелюдией решительного наступления войск Южного фронта, которое началось через сутки, 1-ого сентября. На глазах Ивана в бою один за другим погибали его боевые друзья, которые нашли могилу под Саур-Могилой.

Началось общее наступление по всему Южному фронту, и с 3-его на 4-е сентября 96 стрелковая дивизия и батальон Ивана освободили г. Иловайск, в честь чего и за боевые заслуги дивизии было присвоено почётное наименование — Иловайская. В дальнейшем эта славная дивизия принимала участие в Мелитопольской, Никопольско-Криворожской, Березнеговато-Снигиревской и Одесской наступательных операциях. Награждена орденами Ленина, Красного Знамени, Суворова 2-й степени. Участвовала в освобождении Белоруссии и восточных районов Польши, а также, в Восточно-Прусской, Берлинской и Пражской наступательных операциях. Однако, Ивана в её составе уже не было. Три дня спустя, 7 сентября в бою южнее г. Макеевка Иван был ранен. Ранение в руку было не столь тяжёлым, но требовало лечения. Из санбата №100, куда Иван попал сразу после ранения, его направили в пересылочный госпиталь в г. Снежный. Вместе с Иваном получил ранение его однополчанин и земляк из хутора Киреева Василий Бураков, вместе они оказались и в полевом пересылочном госпитале. Лечение ран обоих бойцов, хотя и требовало продолжительного лечения, вполне могло проводиться вне госпиталя. Имея на руках справки о ранении, друзья решили пройти курс лечения дома, тем более, он был совсем рядом.

В 12 часов дня 9 сентября Иван открыл калитку родного двора на улице Степной посёлка Первомайский. В посёлке он был не первым на вынужденной побывке. Трое бойцов лечились дома. Два раза Иван ходил на перевязку в местную больницу, на третий ему отказали, ссылаясь на то, что он военный и должен находиться под медицинским наблюдением в военном госпитале. Тогда Иван обратился в медпункт посёлка Дуваново, где и прошёл курс лечения раны. Дни в родном доме летели быстро и казались райскими после фронтовой обстановки. Подлечили свои раны и другие бойцы.

Договорившись, они 27 сентября обратились в военную комендатуру г. Шахты, где им выдали направление в 178 запасной стрелковый полк, который дислоцировался в Макеевке. Второго октября Иван с товарищами покинул отчий дом и выехал в полк назначения. А на следующий день, 3 октября 1943 года, на правом берегу Днепра на печально знаменитом Букринском плацдарме погиб старший брат Ивана, командир взвода связи лейтенант Михаил Линник. Иван узнает об этом много позже. Прибыв в Макеевку, Иван не застал полк своего назначения, который перебазировался в Запорожскую область в село Гайчур, Куйбышевского района.

Пришлось пробираться пешим ходом дальше, хотя друзья особо и не спешили, памятуя о старой солдатской мудрости: «На войну всегда успеешь». Но любая дорога имеет свой конец, как бы длинна она не была, и 11 октября они прибыли в полк. Их определили в маршевую роту, выдали новое обмундирование, и через пару дней рота отправилась на передовую линию фронта, которая проходила по реке Молочная. Главной опорной базой немцев был Мелитополь. Маршевая рота Ивана должна была влиться пополнением в 11 мотострелковый корпус. Рота, не спеша, двигалась к фронту.

* * *

На четвёртый день они вышли на железнодорожный разъезд ветки Запорожье-Бердянск. Неподалёку находилось родное село Ивана — Черниговка, где он уже не был 10 лет, с того дня, когда отец вывез девятилетнего Ивана и тринадцатилетнего Петра в г. Шахты. А годы войны, когда связь с родиной вообще прервалась, стоили ещё десяти лет. В Черниговке остались старшая сестра Галя и брат Василий. Они, имея собственные семьи, продолжали жить в Черниговке. Как они там, живы-здоровы ли? На привале Иван поговорил с командиром. Командир роты разрешил Ивану повидаться с родными и догонять роту. Рота поднялась с привала и запылила по дороге, уходя влево от Черниговки.

Иван, воодушевлённый возможностью повидать близких и родные места детства, через лесополосу почти бегом двинул вправо и через пару часов шагал по улицам родного села. Воспоминания босоного детства всколыхнулись в памяти. Вот дом двоюродного брата, Григория Нечипоренко. Уже после освобождения Черниговки он успел побывать на фронте и вернулся контуженным. Зашёл Иван и к сестре Гале. А вот и родительский дом, где прошли золотые денёчки Ивана. Хозяин дома, старший брат Василий к счастью обоих оказался дома после ранения на фронте. Братья обнялись и расцеловались. Говорили допоздна, новостей накопилось много, да и понимали они, что счастливый случай помог им встретиться в трудную годину, а что их ожидает впереди — неизвестно.

И не знали они ещё о том, что нет уже в живых их дорогого брата Михаила. Не могли наговориться и насмотреться друг на друга, как бы чувствуя, что это их последняя встреча. Невестка Лидия, накрыв на стол, сидела в сторонке и радовалась за них. Переночевал Иван в родном доме, а утром Лидия собрала ему узелок на дорогу. Василий проводил брата за село, расцеловавшись с ним на прощание, долго смотрел в спину уходившего Ивана, пока его чуть сутулая длинноногая фигура стала уже неразличимой в осенней утренней дымке и не скрылась за лесополосой.

После излечения Василий Парфентьевич Линник (23.05.1910 — 6.01.1944) вновь попал на фронт и воевал в 10-ом гвардейском стрелковом полку 11-ой армии 3-его Белорусского фронта. В бою под деревней Стерглавка Таурасского района Литвы Василия, старшего брата Ивана настигла немецкая пуля. Похоронили его в той же деревне, спустя много лет останки Василия почётно перезахоронили на воинском кладбище г. Таураса. Имя его высечено на мемориальной плите.

Быстрым шагом Иван догонял маршевую роту, перебирая в памяти детали неожиданной встречи с Василием и посещения родного дома после столь долгого отсутствия в нём. Через сутки он догнал свою роту и вновь был среди боевых товарищей. Рота пришла в пункт назначения — село Степановка, которое располагалось на берегу Молочного залива. Однако сборный пункт уже выбыл из села. Двигаясь вслед за фронтом. Поэтому часть роты была зачислена в состав 78-ого укрепрайона, который держал оборону по берегу Азовского моря. Двадцать семь солдат маршевой роты, Иван в том числе, стали бойцами укрепрайона.

Двадцать третьего октября 1943 года наши войска прорвали немецкую оборону и освободили г. Мелитополь. А двадцать шестого октября 78-ой укрепрайон в составе 28-ой армии генерала Герасименко снялся с позиций и выступил на Чонгарском направлении, с боями освобождая населённые пункты. Тридцатого октября был освобождён город Геническ, расположенный у самого основания Арабатской стрелки, и ж/д станция Сальково.

Укрепрайон занял оборону по береговой линии Сиваша. Предстояло почти полгода простоять здесь, в гнилом месте, в самое ненастное время года, лицом к лицу с врагом который находился на противоположном берегу Сиваша в Крыму. Немцы укрепились со свойственной им педантичностью и дотошностью, опоясав линию фронта дотами, проволочными и минными заграждениями. В оборудованных окопах и дзотах засела 17-ая армия генерала Енека, получившая приказ — удержать Крым любой ценой.

Иван. Крым. Подвиг Ивана. год 1944

Много лет спустя, в статье, опубликованной в городской газете «Ленинское знамя» от 30 июля 1967 года, так вспоминает Ивана его командир П. В. Волков:

«Я командовал тогда пулемётным взводом, когда к нам прислали бойца Линника. Было ему в то время лет 18. Высокий, общительный, с открытым взглядом, он сразу понравился мне. Но, главное, Иван оказался на редкость понятливым, расторопным и исполнительным солдатом. С октября 1943 года по апрель 1944 мы занимали оборону у станции Сальково на железнодорожной линии Москва — Симферополь. Рядом бушевал Сиваш. Местность была низкая, сырая. Наш взвод часто посылали в боевое охранение, дважды мы ходили за языком. Случалось всякое, но никогда Иван Линник не падал духом, проявляя лучшие качества русского солдата…».

На Сиваше наступила зима 1943—44 года. По южно-украинским степям, на Перекопе и на Сиваше непрестанно дули холодные, пронизывающие до костей ветры. Бойцы 78 укрепрайона 51 армии зарылись в землю, спасаясь как от немецкой пули, так и от непогоды. Время не теряли даром, изучали вооружение и тактику боя.

Десятого января 1944 года Ивану исполнилось 20 лет. Расчёт станкового пулемёта отметил день его рождения, освободив его на одну ночь от дежурства. Ивану присвоили звание младшего сержанта.

На крымском берегу ощетинились немецкие укрепления, претендующие вкупе с естественной водной преградой Сивашем на непреодолимость. Уповая на чудо, Германия, словно азартный игрок, проигрывающий ставку за ставкой, надеясь разорвать цепь фатального невезения, отчаянно цепляется за остатки территорий, захваченных в начале войны. Вот такой последней крупной ставкой немцев в России стал неприступный Крым. Но впереди весна 1944 года, и песенка немцев почти спета.

В напряженном противостоянии прошёл февраль. И март подходил к концу, но весна и не думала приходить. Напряжение нарастало, заканчивались последние приготовления к штурму линий вражеских укреплений и освобождению Крыма. Сто шестьдесят девятый пулемётный батальон Ивана сформировал штурмовую группу, которой предстояло нанести первый удар и прорвать оборону немцев. Иван вошёл в эту группу. Погода не миловала, в ночь на 28 марта поднялся сильный снежный буран. Запоздавшая пурга двое суток засыпала снегом неприглядные гнилые берега Сиваша, замела траншеи и огневые точки.

* * *

Наконец, пробил долгожданный час Крыма. Пятимесячное противостояние на берегах Сиваша нарушилось восьмого апреля в 10—30 началом мощной артподготовки. Через день, 10 апреля в 10—00 ударная группа 78 укрепрайона, в составе которой находился Иван Линник, перешла в наступление в районе Арабатской Стрелки, посёлка Ясная Поляна и станции Сальково в направлении полуострова Чонгар. Атака, однако, захлебнулась, наткнувшись на ураганный пулемётный огонь из немецкого ДОТа, искусно встроенного в господствующую высотку и чудом пережившего адскую мясорубку артподготовки. Попытки быстро пересечь зону поражения окончились гибелью храбрецов. Немцы в ДОТе, видимо, воевали не первый месяц и прекрасно владели грамматикой боя — ни в коем случае не допускать противника в теневую зону.

Иван оценил обстановку. Фронтальной атакой ДОТ не взять, надо пробовать фланговые варианты. Стараясь быть незамеченным, он пошёл вправо, перешёл вброд довольно широкую лагуну. Были опасения, что она окажется настолько глубокой, что придётся плыть, плыть с оружием и гранатами в по-весеннему ледяной воде. Но это был его, Ивана, день, вернее, его звёздный час. По илистому дну он, незамеченный немцами, засевшими в ДОТе, перешёл лагуну и сумел также незаметно приблизиться к огневой точке. В амбразуру полетели гранаты, а контрольные автоматные очереди довершили дело. Классика жанра. ДОТ замолчал. Ударная группа восстала в рост из сивашской вонючей жижи.

Не прошло и пяти минут, как старший лейтенант Пётр Волков радостно тряс за плечи немного обескураженного, промокшего до нитки Ивана. Спустя годы он вспоминал:

«Как сейчас, вижу Линника, взволнованного, в сбитой на затылок пилотке, размахивающего над головой автоматом. Ему тогда было и невдомёк, что благодаря его находчивости, смелости во многом был предрешён победный исход боя»

Волков оценивал шансы на успех Ивана невысоко, ведь, перехитрить немца — не каждому дано. Здесь находчивости и отваги бывает недостаточно. Он понимал, что удача не обошла стороной этого нескладного на вид паренька, но подвиг от этого не потерял в цене. А цена его — успешный исход боя и спасённые жизни людей. Уже под Севастополем орден Славы и медаль «За отвагу» догнали Ивана.

Около 12 часов того же дня Иван получил осколочное ранение. После оказания медицинской помощи он снова вернулся на передний край, где кипел бой. Утром, 11 апреля штурмовая группа освободила село Николаевка на Чонгарском полуострове. По взорванному чонгарскому гужевому мосту перешли на противоположный берег и, в тот же день 11 апреля ступили на крымскую землю.

Общая боевая ситуация была такова. Освобождение Крыма от оккупантов началось по двум направлениям — со стороны Перекопского перешейка частями 2-й гвардейской армии и со стороны Сиваша силами 51-й армии под командованием генерала Я. Г. Крейзера, в которую входил 78 укрепрайон. Наступление 2-й гвардейской армии немцам удалось остановить южнее г. Армянска. А вот войска 51-й армии прорвали первую полосу немецкой обороны и развили успех вглубь полуострова. Немецкому командованию ничего не оставалось, как отвести войска перед фронтами обеих армий.

Штурмовая группа 78 укрепрайона прекратила наступление только приблизившись к Джанкою. Надо было подождать подход основных сил — 101,102,148 и 169 батальоны 78 укрепрайона. Под Джанкоем несколько дней проходила перегруппировка частей. Шестнадцатого апреля 78 укрепрайон, принявший на себя основную тяжесть в прорыве Сивашских укреплений, передали во 2-ю гвардейскую армию. До этого, в ночь на 13 апреля был освобождён город Евпатория, а к исходу дня и город Саки. Укрепрайон шёл вторым эшелоном. Кругом, где только можно, были надписи мелом: «Даёшь Симферополь», а затем и «Даёшь Севастополь». Сжатая пружина советских войск, долго набиравшая силу, распрямилась, опрокинув отборные немецкие части. Боевой дух наших бойцов был исключительно высок.

Первые числа мая готовился штурм севастопольского укрепрайона немцев. В 10.30 часов 7 мая началась полуторачасовая артподготовка, после которой последовал сигнал штурма. Гул сражения был слышан за десятки километров. К исходу 9 мая после тяжёлых боёв Севастополь был освобождён от немцев. 78-ой укрепрайон вышел на берег Северной бухты и занял береговую оборону. Впереди уже не было врага, только волны Чёрного моря, перекатывая гальку, мирно накатывались на берег. А 10 мая в 20.00 был дан фронтовой салют в честь освобождения Севастополя. К полудню 12 мая весь Крым был освобождён от немцев. В боях с 7 по 12 мая противник потерял только убитыми более 20 тысяч солдат, 24 тысячи были взяты в плен. Иван лично пленил четырёх немецких солдат.

Здесь было бы уместно вспомнить о 111 немецкой пехотной дивизии, в плен которой попал Иван в самом начале войны. Её потрепали на Миусе и реке Молочной, а путь её закончился на мысе Херсонес 12 мая 1944 года. Она была разгромлена и перестала существовать, как боевая единица немецкой армии. Иван рассчитался с ней за своё пленение. Крымская операция по разгрому 17 армии немцев завершилась. Первая и Вторая Гвардейские армии, участвовавшие в разгроме немцев, стали выводиться из Крыма.

* * *

Укрепрайон, в составе которого находился Иван, передали в Приморскую армию. Он занял оборону по берегу Чёрного моря на линии Евпатория — Саки. Конец мая — начало июня в Крыму, прекрасная погода, курортные места. После тяжёлых зимних дней противостояния на Сиваше, штурма крымского перешейка, жестоких боёв за Крым бойцы могли немного расслабиться, искупаться в тёплом море. Но дремать было нельзя, в любой момент ещё сильный враг мог бы попытаться вернуться в Крым, высадить десант с моря. В середине июня при штабе 78-ого укрепрайона была сформирована разведрота. Попал в её состав Иван и его товарищи с посёлка Первомайский Саша Карпилянский и Фёдор Фомин.

Начались занятия по боевой подготовке, главным образом, ночью, днём же отдыхали. В августе Ивану присвоили звание сержанта и назначили командиром отделения пеших разведчиков. Разведчики были особой кастой в войсках. Далеко не каждого брали в разведподразделения, строгий отбор и напряжённая учёба. Иван всегда, даже много лет спустя, гордился тем, что был разведчиком. Иван решил сообщить о своём повышении в звании и должности брату Василию, который после ранения был вновь призван в действующую.

Иван отправил письмо и, вдруг, неожиданно быстро получил ответ от Василия. Оказалось, он находился совсем рядом, участвовал в освобождении Крыма в составе 2-ой Гвардейской армии, и в момент получения письма его часть располагалась на станции Саки. Пути братьев на мгновение прошли рядом и вновь разошлись. Письмо, которое Иван получил от Василия, было последним. Воинская часть Василия передислоцировалась в Прибалтику. В Литве, спустя два месяца, 10 октября 1944 года, за 7 месяцев до победного окончания войны, Василий был убит под деревней Стерлиговка.

Август 1944 года в Крыму выдался жарким. Разведчиков от жары спасало то, что они проводили учения ночью. Но вот учёба закончилась, им выдали масхалаты, главный атрибут разведчиков. Фронт уходил всё дальше на запад, и к концу ноября немцам было уже не до Крыма. Вероятность их морского десанта в Крыму свелась практически к нулю. 78-ой укрепрайон начали готовить к передислокации.