Тайный вояж

Юрий Копытин

История России… Она, как вымощенная камнем дорога, отображает путь, пройденный нашей державой. Каждый участок брусчатки – своя эпоха, олицетворяемая самодержцами, полководцами, учёными.Но, что бы значила слава царей, триумфально прошедших свою дистанцию, без прочной опоры под ногами – миллионов гранитных кирпичиков – судеб простых людей, отдавших себя служению Родины. О некоторых из них – сибирских казаках, верой и правдой отслуживших Отечеству, – расскажет этот роман.Автор

Телеуцкая землица

Стоит подробнее рассказать об этом путешествии. Если к северу от Бийской крепости местность уже не представляла никаких загадок, то к югу лежала всё ещё таинственная и неизведанная телеуцкая землица. После недавно отгремевшей джунгаро-маньчжурской войны территория эта была почти не заселена, местные инородцы в страхе попрятались в труднодоступных метах, а у России после Семилетней войны и войны с Турцией не доходили сюда руки. Этим и пользовались маньчжуры, не желавшие оставлять своих новых владений и, всё ещё надеявшиеся прибрать к рукам этот благодатный уголок, присоединив его к обширной территории Цинского Китая.

…Итак, оказавшись на другой стороне реки, казаки бросили прощальный взгляд на гордо стоящую на берегу крепость и, пришпорив коней, вскорости въехали в густой прохладный сосновый лес. Солнце уже начало подниматься от горизонта, его лучи косо ложились на лесные поляны и, отражаясь в утренней росе, зажигали мириады бриллиантов на зелёной траве. Поднимаясь всё выше, оно пробивалось через хвою деревьев и та, нагреваясь теплом лучей, источала неповторимый сосновый аромат. Всё это успокаивало и навевало безмятежные мысли, от которых путь уже не казался таким трудным, долгим и опасным.

Ехали молча, каждый думал о чём-то своём, только Тархан с братом тихо переговаривались между собой на непонятном для казаков родном языке. Вскоре лес как-то разом закончился, и путники оказались среди лугов: куда ни глянь — кругом было зелёное море травы.

— Вот лошадям-то раздолье — сколько зелени кругом! Видать, хороша землица! — не выдержал Фёдор Иванов.

— Да уж, ни разу не пахана — хозяина ждёт. У вас-то, в Московской губернии, вряд ли сыщешь таких просторов, — ответил Степан Соколов.

— Ну, у нас тоже хлебопашествуют крестьяне: и сено косят, и скот разводят, да только таких вот бесхозных угодий вряд ли найдёшь, — ревностно возразил Фёдор. — Когда теперь попаду туда? — горестно вздохнул он.

— А ты здесь обживайся: женишься, избу поможем поставить, земли хороший надел получишь; охота, рыбалка — чем тебе не жизнь?! — подзадорил его Степан.

Фёдор криво усмехнулся на его слова, так ничего и не ответив.

Солнце жарило всё сильнее, поднимаясь выше и выше над горизонтом; кругом стояла тишина, и только где-то высоко в небе слышалась звонкая песня жаворонка, да Емзынак, привыкший к кочевой жизни, тихо мурлыкал себе под нос какую-то монотонную алтайскую мелодию.

Справа голубой лентой блеснула Катунь, притягивая к себе прохладой воды.

— Может, берегом реки пойдём? — обратился к Кузьме Ефим Назаров.

— Да, оно повеселей будет — по бережку-то. Давай, мужики, правее! — скомандовал Кузьма.

Проехав лугом и пробравшись через заросли облепихи, казаки подъехали к берегу Катуни. Кони сходу, не останавливаясь, забрели по колено в реку и стали с жадностью пить холодную воду. Путники соскочили с лошадей, умылись, вдоволь напились холодной водички и, взбодрившись речной прохладой, продолжили дальнейший путь.

— Ну вот, ещё вёрст пятнадцать, а там, за Федуловкой — заимка Семёна Казанцева, — кивнул на юг Ефим Назаров.

— А кто это? — поинтересовался Фёдор.

— Сын одного из наших, посадских, Ивана Казанцева. Лет этак двадцать назад — я только службу начинал — испросил Иван тогдашнего коменданта Гаррига дозволить ему рыбу ловить да охотничать за рекой Федуловкой. Сростками то место обозвал он.

— А почему Сростками?

— Да, наверное потому, что срослось всё в одном месте: и река полна рыбы, и пашня добрая, и пастбища сочные — что ещё крестьянину нужно… Не побоялся: в аккурат тогда у джунгар с маньчжурами война начиналась. Поставил заимку да потихоньку, акромя рыбалки и охоты, стал хлебопашничать, сено косить, а теперь, вот, сын его. Мы, когда ходили ясак собирать, иногда к нему наведывались.

За разговорами они не заметили, как местность из равнинной стала подниматься небольшими холмами. Лошади, замедляя бег, на ходу хватали вместе с травой ароматную полевую клубнику, красным ковром покрывающую зелёные склоны.

Перейдя через Федуловку, казаки заметили заимку, спрятавшуюся в тени деревьев, неподалёку от Катуни. Спешившись около ладно срубленной избы, путники привязали лошадей, взошли на высокое крыльцо и постучали в двери. Навстречу им вышла полненькая, круглолицая молодая женщина.

— Никак казаки с Бийской крепости к нам заглянули? Ну, добро пожаловать! Проходьте в избу! — улыбаясь, приветствовала она гостей. — Ефим Афанасьевич, давненько вы у нас не были! Куды это вы такою толпою собралися?!

— Здравствуй, здравствуй, Анисья. А ты всё такая же весёлая, говорливая! Семён-то где? Поди, на покосе? — пропустил мимо ушей её вопрос Ефим.

— Да нет, сено мы уже три дня как покосили — рыбу ловит. Вы пока располагайтесь, а я сбегаю, кликну его — он здесь недалече перемёты проверяет.

— Ну что, мужики? — вопросительно окинул взглядом казаков Кузьма. — Пока хозяйка бегает, коней надо бы отвести травку пощипать, а то намаялись в жару, да водицы им принести. Кто у нас помоложе будет?

Фёдор со Степаном соскочили как по команде и, не говоря ни слова, вышли исполнять возложенные на них обязанности. Не успели гости толком осмотреться, как на пороге появилась раскрасневшаяся Анисья.

— Семён сейчас будет, с рыбой маленько замешкался, — запыхавшись, доложила она. — А куды это хлопцы направилися? Такая жара поднялася! Отдыхали бы в избе!

— Да они только лошадей напоить и привязать их, где травки поболе, — ответил Ефим.

— Дядь Ефим, а всё ж — кто это такие? — шёпотом спросила Анисья, глазами указывая на алтайцев.

— Ну кто-кто… Один — из наших, посадских, а другой в гостях был. Теперь вот — мы к нему!

— А-а! — многозначительно протянула Анисья.

— А Иван-то здесь, с вами? — поинтересовался Ефим.

— А куды ж ему?! Тятенька скотину пасёт вёрст пять отсюдова…

В сенях послышался топот.

— О-ой! Какие гости к нам пожаловали! Дядя Ефим, давненько вас не видел! Здравствуйте, здравствуйте всем! Добро пожаловать! Милости просим! — раскинув руки, с добродушной улыбкой приветствовал гостей подошедший Семён. Он поставил под лавку ведро с рыбой, обнялся с Ефимом и поприветствовал каждого из присутствующих.

— Надолго ли к нам?

— Да вот, немного передохнём и дальше ехать надо — путь неблизкий, — ответил Кузьма.

— Тятенька вот только про вас вспоминал. Подождите немного, я сейчас за ним съезжу, здесь недалёко. А Анисья пока уху из налима сварит — она по этой части большая мастерица! Хорошего налима сегодня поймал. Мелочь было выбросить хотел, да как узнал, что вы здесь, — ёршиков на уху оставил. Пока Анисья покушать приготовит, мы уже назад будем.

Ефим вопросительно посмотрел на Кузьму — он командир, ему решать, как долго им задержаться здесь.

— Анисья, может, чего помочь надо? Дров поколоть, воды принести — так мы мигом, а то — что мы будем без дела сидеть, пока Семён ездит… — спросил Кузьма, давая тем самым понять, что согласен.

— Ой! Ничего не надо, дрова уже наколоты, а пока костёр разгорается, я воды с реки принесу…

— Пойдёмте-ка и мы на двор, чего в избе прохлаждаться? — посидев немного и не зная, куда себя деть, предложил Кузьма товарищам.

…На дворе Анисья уже заканчивала чистить рыбу, большой котелок висел над разгоревшимся костром, здесь же рядом висел медный чайник.

— Вон, ребята подсобили: воды принесли, костер развели, — кивнула на сидевших под раскидистой берёзой Степана и Фёдора Анисья.

— Ну, дык казак завсегда подмогнуть готов, — лукаво улыбнувшись, ответил Илья.

Расположившись рядом с товарищами под берёзой, казаки завели разговор о своём задании: о загадочных воинственных маньчжурах, далёком таинственном Китае, в сторону которого им предстояло проделать нелёгкий и долгий путь. Кузьма, пожёвывая сорванную травинку, стал наблюдать за Анисьей.

— Огонь-девка! Хорошая жена Семёну досталась, всё в руках горит, не успела выйти, а уже уху изладила, чай поставила, — похвалил он.

Анисья отошла от костра и, нагнувшись, стала собирать какие-то травки.

— А что ты там собираешь? Если нужно помочь — мы мигом, — поинтересовался Ефим.

— Да заправку к ухе и для чая травки.

Анисья подошла к костру, шумовкой выловила из кастрюли ёршиков и забросила крупные куски налима:

— Вот сейчас немного покипит — и готово.

Сняв с огня закипевший чайник, она положила в кипяток часть травок, остальные — добавила к рыбе, после чего вытащила из костра прогоревшее берёзовое полено и сунула его в котелок с ухой.

— Да-а, мудрёно ты готовишь, — покачал головой Ефим. — И где это ты научилась?

— Я с сызмальства кашеварю: мама в поле, а я, самая старшая, готовлю да за малыми приглядываю. А как управлюсь, так детей с собой — и к маменьке, помогать, так что жизнь всему научила.

— А вон и Семён с тятенькой! — радостно воскликнув, указала она пальцем на спускавшихся с холма всадников и бегущих впереди коров и овечек.

Подъехав к поляне, Иван по-молодецки спрыгнул с лошади и, не скрывая радости, подбежал к Ефиму.

— Рад, рад, что такие гости к нам пожаловали, — обнял он его как старого друга.

— Давайте, ребятки, проходите в избу, там прохладней, чего на жаре сидеть? Сейчас Анисьюшка нас ухой попотчует да ещё, дочка, принеси-ка с погреба кваску холодненького, в такую жару в самый раз будет, — засуетился Иван.

Гости расселись за грубо сколоченный стол, ожидая, пока вернётся Анисья.

— А вот и квасок! — поставила она на стол четверть холодного кваса, разлила всем уху и достала с полки большую глиняную чашку с нарезанным толстыми кусками чёрным хлебом.

— До чего вкусна! А я сразу-то и не понял, к чему это Анисья берёзовой головёшкой в котелке помешала, а оно — вон какая вкуснятина получилась! — похвалил Степан, с аппетитом уплетая ароматную уху.

— Ну и мастерица ты!.. Стоило из-за такой ухи задержаться, — поддержал его Кузьма.

— А вы квас-то наливайте, — хлопотала Анисья, убирая тарелки из-под ухи и расставляя огромные кружки.

— Если понравится, я ещё сбегаю принесу…

— Что, Иван, совсем сюда перебрался? Вон, каким хозяйством обзавёлся, — поинтересовался Ефим, отхлёбывая из кружки холодный квас.

— Да как сказать, ты и сам знаешь: сначала разрешили рыбачить и охотничать, а там стал хлебопашеством да покосом помаленьку промышлять; такая землица кругом — руки сами к сохе тянутся. Разрешить — разрешили, да постоянного жительства не дают, а что я каждый раз тридцать вёрст с Бийской крепости сюда ездить буду? Вот и живём — пока никто не гонит… Хорошо здесь: и рыба, и пастбища, и ржи с ячменём неплохой урожай — да вот только одиноко без людей, ну и калмыки, бывает, неподалёку отсюда промышляют — выше по Катуни переплавляются охотничать. Но, Бог миловал, к нам сюда пока не заглядывали. Когда война-то у маньчжур с джунгарами бушевала, ох, как неспокойно было — скотину на выпаса гонять боялись. Сколько инородцев мимо нас в сторону крепости прошло, а следом — маньчжуры, китайцы, монголы; кого успевали — в полон брали, а коих поубивали. Уж и мысля такая была: бросить всё да в крепость пробираться. Ну да, слава Богу, переждали лихое время, поутихло всё, успокоилось. Одна вот беда: живём и не ведаем, то ли наша земля, то ли — нет. Что у вас там про эти края слышно?

— Разговор как-то был про то с комендантом крепости, — постарался пояснить Кузьма. — А ответ Петра Ивановича Четова был таков: «Рад бы разрешить поселения, да не в моей это власти. Многих тянут к себе эти края, но на постоянное поселение нужно разрешение губернского начальства и Сената, а от них пока никакого решения нет — недосуг им этой землицей заняться, других забот невпроворот».

— М-да! — потупился Иван. — Не до нас им, видать, там, в столице… А вы кушайте, кушайте! Заговорился я тут со своими заботами. Анисьюшка, принеси-ка ещё кваску, с жару-то, вон, как хорошо идёт, — кивнул Иван на опустевшую четверть.

— Да, не помешало бы, — подхватил Илья, выливая в кружку остатки кваса.

— Я счас мигом, — спохватилась хозяйка и, убрав со стола пустую посуду, выбежала на улицу.

— Ну, а как семья, ребятишки? — участливо взглянул Иван на Ефима.

— А чо тут шибко расскажешь? Настасья в поле управляется, Поликарп и Глафира — те ещё совсем малы, а вот Никита повзрослел — пятнадцать вот только исполнилось — матери хороший помощник, гарнизонную школу заканчивает — толковый парень.

— Школу — это хорошо, — кивнул головой Иван. — Грамоте обучится да к какому делу потянется…

Они ещё поговорили немного о жизни, вспомнили былое, после чего казаки засобирались в дорогу. Простившись с гостеприимными хозяевами, путники продолжили свой путь.

К вечеру они проехали ещё вёрст тридцать. Дальше холмистая местность с лугами и берёзовыми рощами перешла в небольшие, в некоторых местах скалистые горы, которые прижимались кое-где к самой Катуни, оставляя лишь небольшую тропу для проезда. На другом берегу реки, чуть поодаль, как форпост в горное царство, одиноко возвышалась гора Бабырган. Здесь и решили заночевать, подыскав удобное место на берегу. Последние лучи уходящего за горизонт солнца золотисто-багряным светом заиграли в быстрых водах Катуни. Фёдор, стараясь воспользоваться этим временем, поторопился засветло отметить на бумаге пройденный казаками путь. Достав письменные принадлежности, он зарисовывал местность, где ясно проглядывалась река с подступающими к ней кустарниками и берёзовыми рощами, спрятавшуюся неподалёку от берега заимку Семёна Казанцева, холмы и одиноко стоящую гору Бабырган.

— Зря ты здесь заимку намалевал, — заглядывая через плечо Фёдора и узнав на бумаге жилище своего товарища, произнёс Ефим. — Не нужно её показывать, пока Сенат не дал разрешения поселяться в этих местах. Так оно для Ивана спокойнее будет.

Фёдор понимающе кивнул головой и поспешил исправить эту оплошность.

— Ну, всё, готово! — облегчённо вздохнул он, отметив напоследок полянку, на которой расположился отряд…

Но вот солнце, блеснув краем багрового диска, скатилось за горизонт, и тень сумерек, погасив окружающие краски мира, серой пеленой накрыла всю округу. Пламя костра, разрезая сгущавшуюся темноту, яркими бликами заиграло на лицах казаков, рассевшихся вокруг огня в ожидании ужина.

— Вёрст шестьдесят за сегодня прошли, — накладывая пахнущую дымком кашу, заметил Фёдор. — Если и далее так пойдёт, думаю, не дале как через неделю будем в улусе у Емзынака.

Емзынак, выслушав перевод Тархана, ухмыльнулся и укоризненно покачал головой:

— Не ходил ты, видать, в горах, парень. Сегодня что? Прогулка. Дней в пятнадцать бы управиться.

Казаки согласно закивали головами.

— Верно говоришь, Емзынак, — по горам быстро не побежишь, — ответил за всех Ефим.

На следующий день встали рано утром, едва только первые лучи солнца коснулись поляны. Наскоро позавтракав пирогами, которые сунула в дорогу Анисья, казаки отправились в путь. Незаметно выросли скалистые горы, прижимая путников ближе к реке, Катунь тоже изменила свой нрав и цвет, превратившись в бирюзовую бурную, кое-где с порогами и каменистыми островами, реку.

День был не такой жаркий, как вчера, к тому же близость воды и соснового леса по берегу реки создавали освежающую прохладу.

— Емзынак, — обратился через Тархана Кузьма, — как ты думаешь, далеко ли маньчжуры? Нужно бы осторожно проведать место, куда они отошли.

— Люди из соседних улусов говорили, что видели большие отряды военных недалеко от перевала Дьял-Менку⁷ — на правом берегу реки Семы.

— Сможешь провести нас туда?

— Конечно!.. Нам нужно найти подходящее место для переправы через Катунь и продвигаться вверх.

Путь берегом реки оказался не слишком утомительным: только изредка дорога преграждалась небольшими перевалами да узкими речушками. К вечеру казаки дошли до устья Семы и стали высматривать подходящее место для переправы. Пройдя версты три вверх, они облюбовали место, где русло Катуни немного расширялось, вследствие чего течение здесь было не таким быстрым. Только у другого берега виднелись небольшие валуны, за которыми бушевала и пенилась вода. Убедившись, что лучшего места для переправы им не найти, они расседлали лошадей и раскинули лагерь.

День клонился к закату, и казаки спешно приступили к строительству средств переправы, благо вокруг не было недостатка в строительном материале. Нарубив тоненьких сосёнок, они плотно связали их верёвкой, изготовив таким образом два прочных плота. Работу заканчивали при свете костра, разожжённого на берегу. Здесь же и заснули, согреваемые теплом ещё не догоревшего хвороста.

Предстоящие хлопоты заставили путников подняться, едва только стало светать. Илья Петров уже развёл огонь, над которым попыхивал котелок с крупой и порезанным на кусочки вяленым мясом; рядом из большого медного чайника доносился аромат листьев смородины и малины, смешанный с запахом душистых трав.

— Давайте к столу, господа! — крикнул он только что проснувшимся зевающим товарищам. Продрогшие казаки кружком расселись вокруг костра.

— Хорошо-то как — чаёк горяченький, — прихлёбывая настой душистых трав, бросил Степан Соколов, вздрагивая от каждого глотка своими могучими плечами.

Подкрепившись и упаковав вещи, казаки стали готовиться к переправе: спустили на воду оба плота, подготовили длинные шесты и что-то наподобие вёсел. На один из плотов сложили всю поклажу; Тархан с братом и Илья вскочили на него и, оттолкнувшись, направились к противоположному берегу. Вторая группа отправилась следом за ними. Лошади, освобождённые от поклажи, гуськом последовали за хозяевами.

Зная характер горных рек, Емзынак, ловко отталкиваясь шестом, проскочил валун выше по реке, и плот, подхваченный быстрым в этом месте течением, выскочил на прибрежную гальку. Следом за ними вышли отряхивающиеся от воды лошади.

Вторая партия, не имея опыта переправы через быстрые реки, замешкалась на середине реки, упустив драгоценное время. Видя, что плот сносит ниже валуна, где течение с рёвом устремлялось в сторону порогов, они отчаянно пытались выправить направление на единственно правильный путь — обойти выше каменной глыбы и причалить к берегу, как это сделали первые.

— Давай, мужики, навались! — кричал Кузьма, отчаянно работая веслом.

— Ещё маленько поднажми! — упираясь шестом, приободрял товарищей Степан.

Ниже же по течению пристать к берегу не было никакой возможности: невысокий скалистый берег тянулся далеко вниз, да к тому же саженей в пятидесяти реку перекрывали острые камни порога, грозящие разбить в щепки любое средство переправы.

И так, изо всех сил борясь с усилившимся в этом месте течением, казаки сумели отвоевать несколько саженей вверх по реке. Валун не казался уже таким маленьким и безобидным, как виделось с того берега. Бурный поток подхватил плот и, повернув несколько раз вокруг своей оси, с силой выбросил его переднюю часть на гладкую поверхность валуна в пяти-семи саженях от берега. Казаки вцепились в брёвна плота и оказались по пояс в воде пенящегося потока, омывающего с двух сторон валун.

— Сейчас вам верёвку кинем, после чего спускайтесь — здесь не так глубоко, — прокричал с берега Тархан. Емзынак смотал кольцом верёвку и ловко бросил конец прямо в руки Степану, а другой — привязал к лошади.

— Я плавать не умею! — закричал Фёдор, глядя на стремительный поток воды.

Степан, подхватив его под мышку, а другой рукой держа верёвку, прыгнул в бурлящую стремнину. Кузьма с Ефимом, ухватившись за конец, последовали за ними. Плот, освобождённый от тяжести груза, соскочил с валуна и стремительно помчался по реке; через мгновение послышался треск ломаемых о камни порога брёвен.

Емзынак повёл лошадь от берега и чуть вверх по течению, так что спасаемые шли к берегу немного наискось — это не давало потоку сбить их с ног и унести вслед за плотом. Глубина здесь хотя и доходила до груди, но сила течения постоянно окатывала их с головой, заставляя каждый раз глубоко набирать воздух.

Оказавшись на берегу, все четверо с облегчением вздохнули.

— Ой, Господи, — стуча зубами, не верящим взглядом окинул Фёдор бурлящий поток. — Не думал, что живым до берега доберусь.

— Эх, а я бы сейчас баньке обрадовался! — вздрагивая от холода, мечтательно произнёс Ефим.

— Да-а, наши сегодня в крепости, наверное, уже затопили. Суббота — банный день, — подхватил Кузьма.

— А давайте, я вам здесь баньку излажу?! — сочувственно глядя на промокших товарищей, предложил Илья. — Всё одно и одежду просушить надо, куда идти не обсохнувши.

Казаки недоверчиво посмотрели на Илью, но всё же единодушно поддержали его предложение. Только Емзынак, не понимая, чему это радуются промокшие до нитки русские, сидел на большом камне и задумчиво глядел на бирюзовые воды Катуни.

Илья подыскал подходящее место — сразу за галечным берегом река образовала карманы, небольшие, обрамлённые огромными камнями заводи, похожие на естественные купели. Натаскав поближе к ним сухого соснового хвороста, он распалил большой костёр и, пристроив рядом длинную перекладину, развешал на неё мокрую одежду товарищей, рассевшихся возле огня после холодного купания.

Отыскав молоденькую берёзку, он нарезал длинных тонких веточек, из которых связал несколько веников, воткнув в них для аромата кустики душицы, после чего принялся за сооружение бани: положил в костёр крупную гальку, подбросил дров, а когда камни раскалились и дрова прогорели, убрал головёшки и плеснул воды, чтобы с паром улетела вся сажа. С помощью товарищей водрузил над пышущими жаром камнями палатку, захваченную в дорогу на случай дождя и, зачерпнув ведро воды, поставил его у входа.

— Ну вот, баня готова! Берите веники, и можно париться, а мы после вас!

Казаки подхватили банные принадлежности, резво заскочили в палатку, и через мгновение оттуда уже слышались хлёст веников, покряхтывание, покрикивание и шипение поддаваемой на раскалённые камни воды.

Вдоволь попарившись, они ныряли в расположенные рядом купели, залазили на обрамлявшие их валуны и, растянувшись на тёплых камнях, подставляли тело под ласковые лучи дополуденного солнца, после чего вновь возвращались в палатку продолжить банную процедуру.

Илье пришлось проделать то же самое в одиночестве: Тархан из солидарности с братом отказался от бани. Усевшись рядом с Емзынаком, он с грустью глядел на стремительные потоки Катуни, изредка перебрасываясь с ним словами…

Надев высохшую одежду и напившись запашистого травяного чая, казаки навьючили лошадей и двинулись в путь. Не доходя до реки Семы, они повернули на юг — в направлении перевала Дьял-Менку.

Горы здесь были невысокими, кое-где поросшими лиственницей и сосной. Обширные долины, лежащие между горами, пересекались многочисленными мелкими речушками, по берегам которых встречались заросли малины, чёрной и красной смородины. Такие преграды не составляли особых трудностей для путников. Продвигаясь через невысокие перевалы, спускаясь в долины с широкими лугами и перелесками лиственниц, переходя через горные потоки, они после полудня добрались до верховьев небольшой речушки Сенгужер. Здесь, на лесной полянке, и решили передохнуть и пообедать… Только собрались разжечь костёр, как отдалённый хруст веток со стороны реки заставил их замереть: лошади забеспокоились, стали фыркать и бить копытами.

— Ну-ка, Фёдор, тихонько проберись, разведай, что там. Может, какой маньчжурский дозор? Ведь, по рассказам Емзынака, недалече они уже где-то, — кивнул в сторону подозрительного шума Кузьма. — Оно так поспокойней будет…

Фёдор, пригнувшись и прячась за деревьями, пошёл к реке. Тихо пробираясь сквозь кустарники, стараясь не наступать на попадающиеся под ногами ветки, он вскоре вышел на небольшую поляну, обрамлённую зарослями малины. Сочные красные ягоды гроздьями свисали с веток.

«Ух-ты! Сколько её здесь, прямо сама в рот просится!» — чуток остолбенел он перед кустами.

Сорвав одну ягодку, затем другую, он и не заметил, как увлёкся. Забыв про всё, Фёдор горстями стал отправлять сочные ягоды в рот. Только вдруг он почувствовал, что не один здесь, а ещё кто-то наслаждается вкусной малиной. Подняв глаза, он с ужасом увидел менее чем в сажени от себя огромного медведя, который, подняв одной лапой ветку, слизывал с неё спелые ягоды.

Фёдор обомлел от страха, на лбу выступили капельки холодного пота, ноги стали непроизвольно подгибаться. Ему показалось, что чудище косит на него недобрыми глазами. Ужас парализовал его мысли.

Перестав жевать и не сводя испуганных глаз со зверя, он медленно отступил назад. А затем, скорее подчиняясь инстинкту самосохранения, чем осмысленным действиям, опустился на колени, задом выполз из кустов малины и в два прыжка пересёк отделяющую его от леса поляну. Подгоняемый чувством страха, что зверь вот вот нагонит его, он, очертя голову, кинулся через лесную чащу к стоянке отряда.

Фёдор выбежал с перепуганным лицом на поляну, где его поджидали товарищи, и стал опасливо озираться назад. Ему всё ещё мерещился хруст ломаемых веток бегущего следом за ним зверя. Только что пережитое чувство страха не оставляло его: казалось, что медведь вот-вот появится следом. Тяжело дыша и не в силах сказать ни слова, он только и делал, что открывал рот, как рыба, вытащенная из воды.

— Что случилось?! — с тревогой спросил у него Кузьма. — На тебе лица нет!

— У-у-у… У-у-у! — промычал Фёдор, от волнения он был не в состоянии объяснить причину своего страха. Выпучив глаза, Фёдор привставал на носки и, поднимая полусогнутые руки вверх, пытался изобразить что-то страшное.

— Да что такое! Маньчжуры?! — встревожился Степан.

Емзынак с Тарханом ничего не понимали и стояли, вытаращив глаза на Фёдора.

— М-ме-е, — попытался что-то сказать он, глядя в ту сторону, откуда только что прибежал.

— Да что ты блеешь как овца, — стал уже раздражаться Кузьма. — Скажи толком, чего такой перепуганный?!

— Т-т-ам, т-т-ам! — заикаясь, тыкал пальцем Фёдор в сторону кустарника…

— Степан, налей-ка ему вина, а то кабы умом не тронулся, — не добившись ничего вразумительного от Фёдора, махнул рукой Кузьма.

Фёдор поднёс трясущимися руками чарку ко рту и, стуча зубами о края, махом осушил её до дна. Он посидел чуток, уставившись бессмысленным взглядом на товарищей, понемногу пришёл в себя и выпалил:

— М-м-едведь!.. С-страшный! Л-л-охматый!.. У-у…

— Тьфу ты! А я уж незнамо что подумал, — с досадой бросил Ефим. — У тебя ж кинжал сбоку болтается, или ты со страху про него забыл?!

Фёдор удивлённо взглянул на висевший сбоку кинжал, словно впервые увидел его.

— Ты что, никогда медведя не видывал?! — удивился Степан.

— Н-никогда! — мотая головой, ответил понемногу пришедший в себя Фёдор.

— Только на картинке. Но он там совсем не такой. А здесь — у-у, страшилище! — закатил он глаза, видно, вспомнив пережитое.

Поняв, что немного погорячились, казаки стали по очереди успокаивать упавшего духом товарища.

— Не переживай. Вряд ли кто не побежит — с таким медведем нос к носу столкнуться… — участливо проговорил Кузьма.

— Да и мало кто из хороших охотников перед таким зверем устоит, — поддержал Степан.

— Помню, как-то в горах с инородцев ясак собирали — так прямо на медведицу с медвежатами наскочили! Она из кустов выскочила, поднялась на задние лапы, огромная такая… Едва ноги унесли! Так вот, товарищ мой, который впереди ехал, после того неделю заикался, еле отошёл. А ты, смотри, — молодцом! — приободрил его Ефим.

Фёдор, хлопая осоловевшими глазами и видя поддержку товарищей, окинул их благодарным взглядом.

Убедившись, что никакой опасности нет: казаки разожгли костёр и, сытно пообедав, двинулись дальше…

Опасаясь столкнуться с маньчжурскими отрядами, путники отклонились немного в сторону от перевала Дьял-Менку. Они считали, что лучше подойти к нему с восточной стороны… Горы здесь заметно подросли: на зелёных склонах, среди лиственниц, ярко выделялись оранжевые поляны запоздалых огоньков, а среди камней — розетки блестящих зелёных округлых листьев бадана в окружении хрупких чёрных прошлогодних растений. Подъехав к одному из камней, Илья соскочил с лошади и стал собирать сухие чёрные листья:

— Хорошая травка — и взбодрит, и для живота полезна. «Монгольский чай» её ещё называют, — объяснил он товарищам. — Вот мы её завтра с утра и заварим.

Теперь отряд продвигался не так быстро: крутые перевалы, каменистые спуски заставляли их двигаться осторожнее. К вечеру казаки одолели только вёрст пятнадцать и, спустившись к берегу небольшой речушки, расположились на ночлег. Место выбрали на опушке под большим раскидистым кедром. Быстро сгустившиеся сумерки поторопили путников быстро разжечь костёр.

Фёдор не забыл своих обязанностей: подсев ближе к огню, он принялся выклдывать на бумаге пройденный путь.

— И где это ты успел научиться так ловко рисовать? — спросил Степан, дождавшись, когда Фёдор закончил работу. Разместившись рядом, он с интересом заглядывал в изрисованный лист бумаги.

— Ты смотри-ка, как понятно всё изложил… И где ж ты обучился этой хитрости? — с любопытством взглянул он на Фёдора.

— Не обучался я нигде, — аккуратно складывая листы в сумку, ответил Фёдор. — С детства желание к рисованию проявилось.

— Так что же ты, и картины малевать могёшь? — указал Степан на выглядывающие из пачки листов зарисовки горных пейзажей.

— С них и началась моя страсть к рисованию… Приезжал к нам в деревню знакомец моего батюшки. Останавливался он в нашей избе, и для нас, детворы, это был настоящий праздник. Он всегда привозил много гостинцев, а для меня была ещё одна радость: человек этот был — художник. Он всегда брал меня с собой, когда шёл рисовать свои этюды. Я с гордостью и удовольствием тащил мольберт, и вся деревенская детвора с завистью смотрела мне вслед.

Летом мы часто ходили на пруд, покрытый белыми кувшинками, — всё это Иван Гаврилович с большим искусством отображал в своих этюдах. Осенью же уходили на реку. В это время — в тёплые солнечные дни — вода в реке будто не двигалась, стояла, отражая, как в зеркале, с одной стороны — зелёный ельник, а с противоположной — золотистую берёзовую рощу, подступающую к самой воде.

Иван Гаврилович так увлечённо и интересно рассказывал о природе, о приёмах рисования, о тайнах красок, что и я понемногу пристрастился к этому искусству. Здесь, глядя на это великолепие природы, так хочется взять кисть, краски и запечатлеть всё это на холсте. Вот, сделал немного зарисовок, а на большее времени нет — с утра до ночи в седле. А краски я с собой прихватил, и дощечку для рисования… — бросил взгляд Фёдор на внимательно слушавшего рассказ Степана.

— Ну, что, пойдём спать? — зевнул тот, а то заговорились мы с тобой чой-то. Мужики, вон, уже улеглись…

Путники подстелили под себя охапки пушистых сосновых веток и, намаявшись за день, быстро заснули, согреваемые теплом всё ещё тлеющего хвороста.

Первые лучи поднявшегося из-за горных вершин солнца разбудили сладко спавших казаков. Пробежав по обильно покрытой росой поляне к речушке, они наскоро умылись холодной родниковой водой, сбросившей с них остатки сна, напились терпкого чая из бадана и стали обдумывать план дальнейшего пути. Судя по рассказам Емзынака, маньчжуры были где-то недалеко, но где именно — это предстояло выяснить казакам, этого ждали от них и в Бийской крепости, и в Кузнецке, и в Тобольске. Теперь их путь лежал к горе Сарлык, откуда было рукой подать до перевала Дьял-Менку.

Дальше продвигались с особой осторожностью, часто останавливаясь и осматривая в подзорную трубу окрестности. Шли долинами, поросшими лесом, а где начинались открытые пространства, сворачивали и продвигались по склонам гор. Там на их пути часто вставали заросли жимолости, смородины, склонённые к земле ветки лиственниц и кедра. Да и лошади с трудом ступали по дороге, усыпанной острыми камнями и перевитой сплетениями корней.

После полудня путники преодолели высокий перевал и спустились в болотистую низину, по которой вышли к истокам реки Курата. Здесь, в тени кедровых деревьев, скрывающих от посторонних глаз, они спешились, освободив от поклажи взмокших лошадей. Уставшие от тяжёлой дороги, они с жадностью накинулись на сочную траву, в изобилии растущую на небольших полянах между деревьев.

— Хороший урожай ореха в этом году, — произнёс Тархан, глядя на тяжёлые зеленовато-коричневые шишки, свисающие с веток кедров.

— Да-а, — протянул Ефим, оглядывая могучие деревья. — Такое богатство кругом, а вот воспользоваться этим не можем: земля вроде наша, русская, а крадёмся по ней, словно вороги.

— Прав ты, Ефим, — ответил Кузьма, — землица-то наша, да не может пока Россия после двух больших войн, Семилетней и турецкой, с Цинским Китаем ссориться, вот и хозяйничают они здесь, как у себя дома. Про землю эту ещё царь Пётр сказывал, мол, по Бии и Катуни, до самых истоков — русские земли. А теперь вот, видишь, побили маньчжуры джунгар и считают себя здесь хозяевами. Они и до Томска не против нашей землицы отхватить. Да было сунулись к нам — в тридцати верстах от нашей крепости разбойничали, а дальше пойти, видать, побоялись, назад отошли. Вот мы теперь и выясним, где они остановились… Думаю, недолго им по нашей земле ходить осталось.

День клонился к вечеру. Солнце повисло над вершиной горы Сарлык, склон которого отвесной каменной стеной поднимался на западе. Где-то там, за этой горой, по рассказам Емзынака, следовало искать лагерь маньчжур.

— Ну, теперь бы нам маньчжур сыскать, да и к Емзынаку в улус направимся, — бросив взгляд на заходящее солнце, произнёс Ефим.

— Да хоть сейчас можно пойти — время до ночи ещё есть, — ответил Емзынак. — Только я эти места плохо знаю. Давно здесь был. Мы сюда с зайсаном Адышем из соседнего улуса за пушниной ходили. Много в этом районе соболя, горностая, белки… Познакомился я со здешним охотником Арчимом, родственником Адыша. Если бы найти его, думаю, что не откажет провести нас короткими тропами дальше, до Катуни, — предложил он.

— Арчим, говоришь… Хорошо… — обдумав это предложение, ответил Кузьма. — Если сможешь найти его, хорошая подмога будет. Прямо сейчас и отправляйся, а мы с Тарханом и Фёдором, чтобы не терять времени, попробуем разведать про маньчжур… Не подскажешь, как ловчее пройти на вершину?

Емзынак задумался, почесывая затылок:

— Если справа обойти гору, то там должен быть пологий склон. По нему легко будет подняться наверх и просмотреть все окрестности вокруг, — посоветовал он.

— Как ты думаешь, засветло успеем туда добраться? — кивнул Кузьма в сторону вершины горы.

— Если сейчас выйдете, думаю, засветло будете на месте, — с уверенностью ответил Емзынак.

Быстро оседлав лошадей, они вчетвером выехали их лагеря: Емзынак направился в улус к Арчиму, а Кузьма, Тархан и Фёдор — к горе Сарлык.

С другой стороны, склон горы оказался действительно пологим и вполне доступным для подъёма. Пройдя по долине, поросшей кедром, через цветущие альпийские луга и далее, поднявшись по каменистому склону, они вышли на вершину горы, которая являла собой довольно большое плато, представляющее каменную пустыню. Далеко вокруг перед ними как на ладони лежал таинственный и неизведанный Алтай. Снежные горные хребты, сверкая шапками на солнце, цепью протянулись на юге.

Подыскав место, откуда лучше просматривался вид на Дьял-Менку, Кузьма вынул подзорную трубу, стараясь рассмотреть близлежащие со стороны запада окрестности. Опустившееся к закату солнце ослепляло, и он, отрываясь от трубы, тёр слезящиеся глаза. Кузьма осмотрел местность с запада на юг и, не увидев ничего, указывающего на присутствие каких-либо скоплений людей, показал, как пользоваться трубой, и передал её Тархану. Тот прильнул к окуляру и стал медленно водить ею из стороны в сторону. Он долго и внимательно всматривался в местность на северо-западе… и вдруг замер, поднял руку вверх, после чего, показывая рукой в ту сторону, произнёс:

— Вон там, вдалеке, я заметил дымок от костров. На улусное поселение не похоже. Скорее всего, какой-то большой лагерь расположился.

Кузьма взял у него трубу и, присмотревшись, заметил в верстах десяти еле заметные признаки разведённых костров. Сомнений не оставалось, это были маньчжуры. Теперь ясно, что они всё ещё оставались на том же месте, о котором рассказывал Емзынак. Осталось только выяснить, сколько их там: была ли это большая группа, или маленький отряд. Фёдор достал прихваченные с собой листы бумаги и быстро срисовал окрестности, показав расположение маньчжур.

Разведчики выполнили поставленную перед ними задачу, пустились в обратный путь и к ночи добрались до лагеря. Едва заметный огонь от костра в лагере не дал им сбиться с пути — большой костёр Кузьма запретил разжигать, и они пробирались, ориентируясь на еле видимые отблески огня среди деревьев.

— Ну что, Емзынак ещё не вернулся? — первым делом спросил Кузьма.

— Ждём, — ответил Илья. — Как ты распорядился, так и сделали: поддерживаем небольшой огонь, чтобы в темноте нас не потеряли. Да вот, повечерять собрались, чайник поставили…

— Илья, — обратился к нему Тархан, — знаю, что травник ты хороший, вот и захватил тебе подарок с Сарлыка, — с этими словами он протянул ему отсвечивающие бронзой корешки.

Илья бережно взял один из корешков, размером с ладонь, повертел его в руках, внимательно рассматривая, пожевал, отломив маленький кусочек, после чего с улыбкой ответил:

— Ну, благодарю тебя, Тархан, это ж золотой корень. Я много слышал о его чудодейственной силе от тубаларов⁸, но вот в руках держу впервые. По цвету и по запаху догадался, что это именно он.

— Наш народ давно знает о его свойствах: охотники и чабаны всегда во время трудных переходов берут с собой сушёные корешки и заваривают их вместо чая. Сейчас нам тоже стоит воспользоваться их опытом, — добавил Тархан.

Илья бережно завернул в тряпицу корешки и положил в сумку, где хранились запасы чая.

Время уже было за полночь, Кузьма начал беспокоиться за возвращение Емзынака. Он уже пожалел, что не отправил ещё кого-нибудь вместе с ним. Казаки, напрягая слух, старались уловить какие-либо звуки, говорящие о приближении всадников, но только шум горной речки да отдалённое завывание волков нарушали ночное безмолвие.

— Емзынак опытный охотник, всю жизнь в седле провёл, наверное, есть причины, по которым он задерживается, — обнадёжил казаков Тархан.

— Хорошо, раз ты так уверен в Емзынаке, будем надеяться, что если он не нарвался на маньчжур, то скоро должен вернуться, — убедительно произнёс Кузьма. — А сейчас, мужики, спать. Завтра трудный день предстоит. Я пока подожду у костра, пусть после кто-нибудь меня сменит.

Ночь выдалась холодной, и казаки, завернувшись в одеяла, улеглись на постели, подготовленные из мягких веточек лиственницы. Кузьма присел у костра, подбросил сухих веток и, глядя на вспыхнувший ярким пламенем потрескивающий хворост, задумался над дальнейшим планом похода.

Языки пламени выхватывали из ночи тёмные силуэты раскидистых кедров, причудливые очертания растущих неподалёку кустов жимолости, мирно спящих товарищей — всё это в сочетании с тишиной ночи располагало к анализу того, что сделано, и что ещё нужно было сделать. Ясные, лёгкие мысли выстраивали дальнейший план действий.

Едва слышимое ржание лошади прервало его раздумье. Кузьма поднялся и, отойдя немного в сторону, стал прислушиваться в направлении услышанного звука. Ржание повторилось более отчётливо, и спустя некоторое время он заметил едва различимые в ночи силуэты двух всадников. Он облегчённо вздохнул, сомнений не оставалось: подъезжает Емзынак с товарищем. Разбудив Тархана, они вчетвером обговорили план завтрашних действий и, расположившись вблизи костра, улеглись спать.

Погоня

Едва только начало светать, а Кузьма был уже на ногах: до восхода солнца он вместе с Тарханом и Арчимом должны были незаметно добраться до разведанного расположения маньчжур.

— Слышь, Кузьма, — подошёл к нему Ефим, — ты бы взял с собой пару ружей. Кто его знает…

— Я думаю, ружья нам будут только помехой. Как мы с ними будем ползать около маньчжурского лагеря? Для защиты у меня есть получше, — и он вытащил четырёхствольный пистолет системы «Пеппербокс», данный ему комендантом на время выполнения задания. — При ближнем бое очень полезная штука, — пояснил Кузьма.

Наказав Ефиму быть настороже и приготовиться к отъезду, они, быстро оседлав коней, исчезли в предрассветной мгле. Хорошо знающий эти места Арчим уверенно повёл их короткой дорогой, стараясь не выезжать на открытую местность, откуда их ненароком могли заметить. Прячась за холмами, пересекающими долину, идя небольшими перелесками, они незаметно продвигались к лагерю и вскоре уже были на краю лесистой местности, где предположительно находились маньчжуры. Они ривязали лошадей на опушке леса и, крадучись, стали продвигаться к лагерю. Пройдя совсем немного, они почувствовали запах дыма от разжигаемых костров и услышали шум просыпающегося военного лагеря. Вскоре между редеющими деревьями замелькали палатки маньчжурских воинов.

Наблюдать с этой стороны было небезопасно — их в любой момент могли заметить, да и обзор был неполный. Прячась за деревьями, разведчики высмотрели место, где заросли жимолости и смородины подходили к самому лагерю. Тихо ступая, перебежками, подкрались они к этому месту. Удобно устроившись в зарослях, Кузьма попытался приблизительно определить численность отряда маньчжур. Внимание Арчима привлекли трое служивых, сидевших около костра неподалёку от их наблюдательного пункта. Толкнув в бок Тархана, он указал на этих людей:

— Вон тот, который сидит правым боком к нам, кажется, мне знаком. Только вот лица его не могу рассмотреть.

— Что там у вас? — шёпотом поинтересовался Кузьма. Тархан объяснил ему, что так взволновало Арчима.

— На-ка, посмотри через это, — достал Кузьма зрительную трубу и, настроив её на этих людей, передал Арчиму.

— Вот теперь я узнал его, — прильнув к окуляру, тихо произнёс он, — это зайсан из соседнего с моим улуса, я даже имя его помню — Улай. После того как маньчжуры расправились с джунгарами и стали угонять алтайцев на юг, он с его улусными людьми добровольно принял китайское подданство — теперь вот служит им. Маньчжуры используют их как проводников — сами-то они этих мест не знают.

Кузьма прикинул количество палаток и примерную численность солдат — это где-то около трёх тысяч человек. Наверняка это был ближайший отряд к Бийской крепости, расположенный в авангарде маньчжурской армии…

Больше их здесь ничто не удерживало; тихо пятясь, наблюдатели вылезли из кустарника и, скрываясь в лесной чаще, побежали к поляне — туда, где оставили своих лошадей. Посоветовавшись, решили ехать долиной небольшой горной речушки, перемежающейся небольшими холмами и перелесками. Из лагеря, скрытого лесом, вряд ли была возможность заметить их продвижение.

С лёгким чувством Кузьма, напевая весёлую казацкую песню, скакал на вороном жеребце чуть впереди своей небольшой группы. Свежесть утра, окутавшего прохладой низину, приятно бодрила тело. Удачный поход к лагерю маньчжур и точно нанесённое на бумагу место их стоянки наверняка получат высокую оценку полковника Четова и губернского начальства. Хотя солнце уже встало, оно всё ещё пряталось за высокой шапкой Сарлыка, отбрасывающей тень на местность и сумраком скрывая разведчиков от возможного обнаружения маньчжурами. Кузьма был уверен, что пока солнце поднимется из-за вершины горы, они уже будут за перевалом.

Вдруг из-за холма послышался топот копыт. В саженях пятидесяти неожиданно показались пятеро всадников, которые тут же, осадив лошадей, стали показывать в сторону ехавших навстречу им разведчикам.

— Заметили нас, заметили! — с досадой крикнул Кузьма. — Давай с дороги! — он повернул он коня в сторону огромного валуна, лежащего в саженях десяти от них. — Арчим! Бери лошадей и спрячься с ними где-нибудь. Если потеряем их, конец нам — до своих тогда не добраться!

Арчим, видя серьёзность положения, беспрекословно кинулся выполнять приказ: схватив под уздцы лошадей, он, пригибаясь, побежал в недалёкий ельник. Кузьма же с Тарханом спрятались за валуном, ожидая, что предпримут маньчжуры.

Те, вначале опешив от такой встречи, какое-то время не могли прийти в себя, после чего, порассуждав немного, решили, что неспроста здесь появился русский казак. Они вложили стрелы в луки и, натянув тетиву, стали медленно приближаться к валуну. Заметив это, Кузьма достал из-за пояса «Пеппербокс» и глазами показал Тархану на его шапку. Тот сразу понял задумку и, надев её на длинную ветку, стал медленно высовывать с левого края валуна, отвлекая внимание лучников. Тут же взвизгнувшая стрела насквозь прошила головной убор. Этого момента и ждал Кузьма: он молниеносно высунулся с правого края и, прицелившись, выстрелил в ближнего от себя лучника. Пуля попала в грудь — маньчжур вскрикнул, дёрнулся назад и медленно сполз наземь к ногам лошади. Лучники разом отпрянули, не ожидая такого ответа. Не желая дальше испытывать судьбу, они развернули лошадей и с криками помчались в сторону лагеря. Кузьма с Тарханом выскочили из своей засады и бегом направились к ельнику, где их ожидал Арчим.

— Теперь жди погони, — поделился тревогой Арчим, наблюдавший со стороны эту баталию.

— А что нам оставалось делать? — они бы либо прикончили нас, либо взяли в плен, — резко ответил ему Кузьма.

Разведчики пришпорили лошадей и поспешили к своей стоянке. Скрываться было уже бесполезно, и они, выехав на более короткую дорогу, во весь опор погнали лошадей.

Подъехав к лагерю, Кузьма запыхавшись крикнул:

— Срочно уходим, маньчжуры скоро будут здесь!

Всё было готово к отъезду: лошади осёдланы и навьючены, как распорядился командир, казаки тоже были наготове, ожидая возвращения товарищей.

— Арчим, знаешь ли ты тропу, по которой мы сможем уйти от преследования? — спросил Кузьма.

Арчим замотал головой:

— Тропа-то мне известна, но уверен, что проводником у них будет Улай: он эти места хорошо знает, к тому же он умелый охотник и поведёт маньчжур по нашим следам. Если успеем добраться до Катуни, можешь считать, что спасены: маньчжуры через такие бурные реки боятся переходить. Я постараюсь провести вас короткой дорогой, через перевалы, там узкая и опасная тропа, большой отряд не сможет по ней быстро продвигаться — в этом будет наше преимущество.

Тархан, закончивший переводить, вдруг вытянул руку на запад, показывая на едва заметно поднимающуюся пыль. Кузьма взглянул в ту сторону через зрительную трубу. Погоня не заставила себя долго ждать — верстах в трех он различил большой отряд, не менее тридцати всадников. Казаки пришпорили лошадей и двинулись вслед за Арчимом.

— Ружья все заряжены? — крикнул Кузьма ехавшему рядом Ефиму.

— Я не советую стрелять, — вмешался Тархан, — только в крайнем случае: в горах звук далеко слышен — из лагеря сразу подошлют подмогу.

— Да, ты прав, — согласился Кузьма.

Вскоре дорога перешла в узкую тропу, которая, круто уходя в гору, терялась среди скал. Поднявшись выше, они заметили своих преследователей, которые, ведомые Улаем, шли по их следу. Тропа становилась всё труднее и опаснее, и если лошади инородцев уверенно шли по ней, то бийские, осторожно ступая, останавливались, боясь идти по крутому узкому, усыпанному острыми камнями пути. Никакие попытки не могли заставить их продвигаться быстрее. Вот этого и не учёл Арчим, собираясь вывести путников более короткой дорогой. Вместо преимущества в продвижении они всё ближе и ближе оказывались к преследователям.

Положение становилось отчаянным, вдали уже стали различимы подбадривающие лошадей крики маньчжур. Кузьма понимал, что от преследователей им не уйти: ещё немного времени, и маньчжуры догонят их.

И как в доказательство этого в двух дюймах от уха Фёдора, замыкающего кавалькаду, прожужжала стрела, ударившись в выступающий из отвесной скалы камень. Несколько лучников, увлекшись погоней, вырвались далеко вперёд и решили атаковать беглецов.

— Растянитесь цепью, подальше друг от друга, иначе мы для них хорошая мишень, — скомандовал Кузьма.

— Фёдор! — крикнул Ефим. — Отвяжи сумку с крупами и надень на спину! Степан, помоги ему!

Степан живо соскочил с коня и, подбежав к Фёдору, отвязал сумку с крупой, перекинутую через спину лошади Примостив её на спине, он крепко затянул верёвкой этот щит. И сделал это как нельзя вовремя: вторая стрела вонзилась точно в середину сумки, но толстая сыромятная кожа и крупа свели на нет силу удара — остриё стрелы лишь кончиком кольнуло между лопаток Фёдора.

— Двигайтесь дальше! — крикнул Кузьма. — Я их задержу… вон за тем камнем, — указал он на лежащий впереди большой валун, прижимавший тропу к краю обрыва. Слева от него стеной поднимались скалы, а справа, где-то далеко внизу, грохотал невидимый с тропы горный поток. Редкие сосёнки и берёзки каким-то чудом притулились на каменистом склоне чуть-чуть ниже края обрыва.

— Кузьма, — обратился к нему Степан, — оставайся с отрядом, так будет лучше для дела. Кому нужны эти жертвы, если мы, потеряв командира, не выполним данного нам поручения? Мы с Фёдором постараемся как можно дольше задержать маньчжур.

— Хорошо, — согласился Кузьма. — Постарайтесь только не высовываться из-за камня, иначе окажетесь хорошей целью для лучников. Вот, возьми это, — с этими словами он передал Степану выручивший его пистолет «Пеппербокс». — Воспользуйтесь на крайний случай, чтобы не поднимать лишнего шума. И возьмите ещё пару ружей. Немного дальше оставим следующую заставу, кто-нибудь всё равно оторвётся от маньчжур и выполнит данное нам задание.

Распрощавшись с товарищами, Степан и Фёдор расположились за камнем, положили подле себя ружья и стали ждать преследователей. Тут же показались трое лучников. Они с усердием подгоняли коней, стараясь как можно быстрее догнать беглецов, успевших повернуть за уходящую влево скалистую стену.

— Ну, держитесь! — с угрозой произнёс Степан, выбирая из лежащих с краю тропы булыжников камень побольше. Он быстро вскочил и с силой швырнул камень в едущего впереди лучника. Тот не успел натянуть тетиву, громко вскрикнул и, медленно оседая, повалился набок, едва не свалившись в пропасть — ноги в стременах удержали его на спине лошади.

Лучники остановились и, не решаясь на повторную атаку, развернулись и бросились назад по тропе к задержавшемуся внизу основному отряду, увлекая за собой лошадь со сражённым всадником.

— Ну, думаю, теперь это немного остудит их боевой пыл, — проронил Фёдор.

…Время тянулось медленно, и, как обычно в такие критические минуты, человек вспоминает самые яркие моменты своей жизни. Вот и Степан, вспоминая своё детство, рассказал Фёдору, как мальчишкой бегал в кузницу помогать отцу, а немного погодя и вовсе освоил кузнечное ремесло. Как, пристрастившись к охоте, подолгу бродил по тайге. Фёдору же вспомнилась родная подмосковная деревня, большой пруд, заросший белыми кувшинками, костёр на берегу речки, где они с мальчишками пропадали целыми днями, и вкусная, пахнущая дымком уха. А ещё — Москва, куда впервые, на ярмарку, взял его отец: огромные здания, высокие соборы, перезвон колоколов, толпы народа и ямщиков старой столицы.

Степан, забыв о нависшей над ними смертельной опасности, слушал его с большим интересом; для него, коренного сибиряка, Москва была чем-то фантастическим, далёким и загадочным.

Между тем из щели между камнем и скалой вылез небольшой паучок, шевеля длинными усиками, он как бы стал прислушиваться к их разговору. Посидев немного, паучок перебежал на другую сторону тропы… и скрылся за краем обрыва.

Глядя на действия паучка, Фёдора вдруг осенила мысль и он скороговоркой стал объяснять Степану суть дела:

— Этот камень не одно целое со скалой, давай попробуем с двух сторон сдвинуть его к краю пропасти.

Степан, сразу поняв смысл, вскочил и, уперевшись ногой в скалу, руками попытался сдвинуть камень. Фёдор, напрягаясь изо всех сил, помогал ему с другой стороны. Могучие мышцы Степана вздулись, борясь с весом валуна, но тот даже не сдвинулся с места. И тут, ни слова не говоря, Степан побежал к оставленным выше по тропе лошадям. Через некоторое время он вернулся с длинным куском верёвки. Взяв её посередине, он один конец привязал за пояс Фёдора и, сунув ему в руки топор, кивнул вниз:

— Сруби вон ту берёзку.

Фёдор, беспрекословно повинуясь, взял топор и через мгновение исчез за краем обрыва.

— Тяни! — послышался снизу голос Фёдора.

Степан с лёгкостью поднял его и привязанную к другому концу верёвки берёзку. Быстро остругав деревце, он изладил неплохую оглоблю, всунул её между камнем и скалой и, пользуясь ею как рычагом, попытался сдвинуть камень с места. Фёдор, как мог, старался помочь ему. Оглобля сгибалась от приложенных к ней усилий, норовя вот-вот обломаться. Чтобы избежать этого, Степан попытался раскачать камень, и в какой-то момент… валун едва заметно наклонился, чуть-чуть сдвинулся и постепенно стал отходить от своего места к пропасти. Самоотверженно работая берёзовой жердью, приложив максимум усилий, Степан заставил камень занять положение не более чем в двух вершках от края обрыва. Теперь единственным местом для преодоления этой преграды стало узенькое пространство, образовавшееся между валуном и скалой, где с трудом мог протиснуться человек.

— Ну вот, теперь с лошадью здесь не пройти! — отрезал Степан, вытирая пот со лба. — Рядом со скалой не пролезешь, а с другой стороны — вот она, пропасть! Один только способ пройти верхом на лошади — столкнуть камень под обрыв. Ну, вот пусть маньчжуры и попробуют — только место здесь такое, что к валуну больше трёх человек не подойдёт!

Они ещё раз, с удовлетворением, взглянули на свою работу и, выбросив оглоблю в пропасть, быстро зашагали к оставленным выше по тропе лошадям.

Не успели казаки отойти от этого места, как снизу послышались крики похожие на ругательства, после чего — натужное кряхтение совершающих непосильную работу людей. Степан с Фёдором остановились, прислушались.

— Ну вот, видать, камень с дороги пытаются убрать, — слышь, как ругаются… Да и куда им? Только пупки надорвут, — засмеялся Степан.

Они спокойно повернулись и поспешили догонять отряд. Тропа круто пошла в гору; монгольские лошади, не чувствуя усталости, несли седоков, оставляя после себя лишь грохот камней, выбитых из-под копыт в пропасть.

— Степан, Фёдор?! Неужто — вы? Даже не верится! — послышался сверху, из-за поворота, голос Ефима, оставленного с Ильёй, следующим заслоном. — А мы уж приготовились маньчжур встречать — слышим, что лошади снизу приближаются.

— Живы! Слава Богу! — обрадовался Илья. — А что маньчжуры, где они? Мы-то уж изготовились к бою… Что произошло?!

Степан рассказал об их затее с камнем и тщетных стараниях маньчжур преодолеть преграду. Радуясь такому чудесному избавлению от преследователей, все четверо, подгоняя лошадей, пустились вслед ушедшим вперёд товарищам. Через некоторое время они заметили их, поднимающихся по тропе, серпантином огибающей скалу.

— Э-ге-гей! — прокричал снизу Степан.

Им было видно, как их товарищи остановились и дружно, вчетвером, замахали руками. Ещё немного времени — и они, бесконечно радуясь, что все живы, обнялись на верху перевала. Степан ещё раз, с удовольствием, рассказал об идее Фёдора, на что Арчим ответил:

— Теперь, я думаю, маньчжуры вернутся назад, в лагерь — в обход им далеко до Катуни. Они не смогут убрать этот камень, ведь к нему возможно подойти по одному человеку с каждой стороны. Многие пытались убрать с дороги этого каменного истукана, но не нашлось силачей, которые сдвинули бы его. В дождливую погоду он был причиной гибели многих людей, которые, стараясь объехать его, срывались в пропасть.

— Ну, если это действительно каменный злодей, то я готов помериться с ним силой — хотя бы в пару с Фёдором… И людям доброе дело сделаем, — вызвался Степан.

— Не стоит сейчас этого делать, — остановил его Кузьма. — Грохот такой поднимется, что маньчжуры сразу поймут, в чём дело, и, скорей всего, поспешат назад… Не думаю, что они далеко ушли.

— Да, верно, — согласился Степан. — Даст Бог побывать в этих местах, непременно к нему пожалую — вон, Арчим проводит. Уж больно хочется посмотреть, как этот каменный идол в пропасть загромыхает.

Дав отдохнуть лошадям на вершине перевала, казаки отправились дальше, держа курс на восток. Тропа вела их лесистыми склонами, кое-где спускаясь в пышно-зелёные долины, затем круто взмывала вверх к цветущим альпийским лугам и крутым перевалам. Лошади без передышки бежали к следующему рубежу своего пути, пробегая галопом долины и тяжело ступая на крутых подъёмах…

Вечером они вышли к каменистому берегу стремительной Катуни, выглядевшей сурово в лучах заходящего солнца. Пройдя немного берегом, Арчим вывел отряд к удобному месту для переправы. Хотя река здесь была немного шире, но течение — более спокойным. Они без труда переплыли на другую сторону. Степан помог переправиться Фёдору, который на этот раз чувствовал себя смелее и уверенно плыл, держась с одной стороны за лошадь, а с другой — придерживаемый Степаном.

Подыскав удобное для стоянки место, казаки разожгли огонь, чтобы просушить одежду, приготовить горячий ужин и в первый раз за весь день хорошо поесть. После всего пережитого хотелось спокойно посидеть у костра, поговорить о доме, который казался где-то очень далеко. Чувство, что они избежали маньчжурского плена, а, может, и смерти, располагало к душевным разговорам. Только Фёдор, не привыкший к таким переходам, просушив одежду и наскоро поужинав, сразу же заснул, забравшись под овчину…

Утром Арчим засобирался в обратный путь. Тяжело было казакам расставаться с ним. Пережитые опасности вчерашнего дня сделали его своим за то короткое время, что они были вместе.

— Не знаю, чем тебя отблагодарить, — произнёс Кузьма, положив руки на плечи Арчиму. — Что бы с нами сталось, если бы не ты? Вряд ли смогли бы уберечься от маньчжур — из-за нас жизнью рисковал.

— Самая лучшая для меня благодарность — это спокойно ходить по своей земле и ни от кого не прятаться, — ответил Арчим.

— Верно говоришь, — согласился Кузьма.

— Не дошли ещё руки у нашей императрицы до этой землицы, вот и мы по ней всё крадучись ходим… Ничего, дай время! — обнял Кузьма Арчима, остальные тоже попрощались с ним как со старым товарищем.

Примечания

7

Дьял-Менку — Семинский перевал на Чуйском тракте.

8

Тубалары — этническая группа, проживающая в горном Алтае.