Над островом чёрный закат. Хроники исступлённых

Юрий Колонтаевский, 2016

Вымышленный мир, представленный в романе, в основных аспектах не является вымыслом. Его черты принципиально реализуемы и по многим показателям совпадают и с уже принятыми в человеческом обществе, и с только еще прорастающими сегодня побегами зла. Со временем жители Земли испытают эти возмутительные, но настойчиво зреющие новации на собственно шкуре. Понятно, что никому не будет дела до их стенаний… Мы никак не можем поверить, что наш мирный горизонт уже окрашен в цвета грядущей Катастрофы…

2

Накануне незадолго до полуночи у подъезда дворца Владетеля, плавно замедлился и замер черный блестящий экипаж, мягко ткнувшись в поребрик. Из него выбрался водитель — рослый робот в черной одежде. Неспешно обошел машину сзади, широко распахнул дверцу пассажира и застыл рядом в почтительном полупоклоне. Сначала в раскрыве явились тонкие ноги в черных чулках и черных узких ботинках с высокой шнуровкой. Неловко смещаясь, они заискали опору, но опора была значительно ниже и ноги безвольно повисли. Следом возникла рука в черной перчатке, тоже ища. Водитель ловко схватил ее и решительно потянул к себе. Затем, просунув руку внутрь и приобняв седока за спину, умело извлек его наружу, легонько прижав к груди. Перенес на панель и осторожно пристроил на ноги.

— Кажется, добрались, Арто, — отдуваясь, выговорил старик прерывистым слабым голосом. — Спасибо тебе, милый. Без тебя мне уже не спроворить. Ты последний настоящий друг. А теперь веди к хозяину.

Охрана дворца, привыкшая издавна к поздним явлениям необычного посетителя, которого, впрочем, давно не бывало, почтительно расступилась, стараясь не смотреть на него.

Дряхлый старик в прямом черном хитоне до пола с капюшоном, скрывавшим лицо, возник в кабинете Владетеля без доклада. Робот Арто подвел старика к стулу перед рабочим столом хозяина, бережно поддерживая, не давая упасть, усадил, заботливо подобрал на коленках излишнюю ткань хитона, расправил, откинул капюшон с иссохшей головы в облачке тонких седых волос и вышел.

— Здравствуйте, господин Владетель, — монотонно прошелестел старик, невнятно выговаривая слова.

— Здравствуйте, господин Фарн, — в тон ему ответил Владетель. — Мне только вчера говорили, что ваше здоровье разладилось, и вы в постели. А вы, смотрю, молодцом… на ногах, так сказать…

— Преувеличивают, собаки, ― отдуваясь, проскрипел старик и осклабился. — Спешат как обычно.

— Давно не бывали. Какая нужда на этот раз позвала в путь?

— Не дождутся доброжелатели, — продолжал ворчать старик все еще о своем. — Особенно те из них, кто печется о моем здоровье… чересчур. Я еще покопчу небо — самую малость. Голова работает хорошо, это главное. А тело… к сожалению, тело первым сдает. — Он прокашлялся, осушил рот белоснежным платком и продолжал: — Я зачем пожаловал лично? Очень серьезный вопрос не дает мне покоя. Обсудить его можно, только глядя в глаза собеседнику. Связи не доверяю.

— Я вас внимательно слушаю, господин Фарн.

— Вам известно, чем у нас занимается досточтимый профессор Харт вместе с вверенным ему институтом?

— В общих чертах, да, — сказал Владетель. — Знаю, что у них проблемы с последним заказом. Что-то там не ладится…

— Это не так, — произнес Фарн со всей твердостью, на какую был способен. — Если быть точным, совсем не так. На самом деле они преуспели по всем статьям, а молчат оттого, что дело нечисто. Мне доложили, что этот великий и славный ученый муж своевольно постановил попридержать у себя прибор под названием аннигилятор. И впредь вовсе не отдавать заказчику, то есть вам. Не исключаю, что он намерен пользоваться им единолично… Я от такой наглости испытал удивление. Больше того, я поражен. А что, как паршивец, вконец обнаглев и утратив совесть, додумается образец уничтожить? Успешно прошедший все испытания? С него, разбойника, станется. Или, хуже того, передаст в чужие недружественные руки, а те пустят аппарат в ход, чего допустить нельзя категорически.

— Ваши сведения достоверны? — спросил Владетель, насторожившись.

— Не беспокойтесь, — сказал Фарн. — Как всегда из первых рук. Мой человек, которому верю как самому себе, под самым боком у Харта — глубоко вникает.

— Это хорошо, — сказал Владетель. — А что вы можете сказать об аннигиляторе, чего я, возможно, еще не знаю?

— Аппарат обладает непредставимыми свойствами, — помолчав, заговорил Фарн. — Он опаснейшая угроза для нашего государства. Тот, кто им завладеет, может легко сотворить массу проблем. А мы никогда не узнаем, кто решит этих казнить без нашего ведома, а тех, вопреки, помиловать. Власти время вмешаться — самым решительным образом. Потому-то с последним упованием взываю к вам. Больше не к кому. Утверждаю: опасность близится. Вот за этим лично приковылял, превозмогая немощи. Теперь удаляюсь с вашего разрешения, а вас оставляю думать и думать. Не сочтите за труд, пригласите моего Арто. Он теперь ждет в приемной. Мне теперь без его поддержки… шага не сделать.

— Директор института психотроники, профессор Харт, — объявил секретарь.

В дверном проеме замедленно проявилась приземистая плотная фигура. В кабинет плавно вступил совершенно лысый исступленный в укороченном по колено хитоне ядовито-зеленого цвета. Из-под хитона были видны кривые ноги в белых в красные полосы гольфах и массивных желтых сандалиях. Полное розовощекое лицо Харта светилось счастливой доброй улыбкой.

— Приветствую господина Владетеля, да продлят боги его бесценную жизнь, — с воодушевлением продекламировал Харт.

— Присаживайтесь, профессор, — пригласил Владетель, поморщившись, — он так и не смог привыкнуть к лести — смущался. — Доложите, в каком состоянии работы вверенного вам института. Меня интересует дистанционное воздействие на мыслительную деятельность.

— Мы совершили пионерское открытие, — усевшись на стул и натянув на коленки широкий подол хитона, заговорил Харт. — Вы, возможно, знаете, что по интонации голоса мы уверенно определяем агрессивность замыслов любого человека. Но оказалось, что этого недостаточно. Мы пошли дальше… — Он прервался, замолчал, возбуждая внимание собеседника, с опаской огляделся по сторонам, убедился, что подслушивать некому, и продолжал таинственным полушепотом: — Мы намерены выработать критерии, по которым можно однозначно установить, лжет человек или говорит правду. Придется построить специальный контроллер, провести испытания. Предполагаю, что погрешность выявления лжи будет ничтожной, не более десятой доли процента. То есть, близкой к инструментальной ошибке, что дает возможность…

— Я определяю ложь безо всякого контроллера, — Владетель перебил профессора, усмехнувшись. — Достаточно посмотреть на человека.

— Немудрено при вашем огромном опыте управления. А если… — споткнулся Харт, но собрался тотчас. — А если, допустим, вы человека не видите?

— Тогда по его голосу.

— А как быть, если он молчит? — наступал Харт.

— Вы полагаете, что и молчащий человек способен врать?

— Легко! — окончательно возбудился профессор.

— Интересное наблюдение.

— Нами давно установлено, что именно молчаливая ложь самая зловредная. — Его высокий голосок, отпущенный на волю, зазвенел. — И даже опасная… в некотором смысле.

— Что ж, тогда сдаюсь. — Владетель вскинул обе руки, соглашаясь. — Мой метод действительно слишком прост и не точен.

— А вот мы… — разошелся Харт — не удержишь. — Мы напряглись и, кажется, подобрались к решению важной проблемы — с неожиданной стороны. Мы используем запах. Представляете? В качестве индивидуального источника информации.

— Но ведь для этого, — оживился Владетель, — необходимо вступить с человеком в тесный контакт.

— Ничего подобного, — радостно вскричал Харт, но оборвался, умерив голос до уровня, едва воспринимаемого собеседником, и четко, с расстановкой принялся формулировать истины, добытые в тяжких трудах: — Мы ухитряемся улавливать запах человека на расстоянии по целому ряду параметров, прежде всего по частоте и форме колебаний его центра тяжести. Оказалось, что эти колебания содержат в себе некую функцию запаха дельта. И вот эту-то функцию дельта удалось обнаружить дистанционно и выделить… в виде сигнала, пригодного для последующей обработки…

— А как быть, если подопытный не захотел или не смог принять утренний душ? — ехидно спросил Владетель.

— Ну и что из того? Запахи, о которых вы упомянули, мы классифицируем как примитивные. Они легко фильтруются, так как их состав практически одинаков у всех людей.

— Вам, видно, просто нечего делать, — произнес Владетель разочарованно. — И на такую-то чепуху тратятся драгоценные человеческие ресурсы. Обычно вы удивляете меня, господин Харт — по-хорошему, но на этот раз… уж простите.

— Это не чепуха, не чепуха, — заверещал Харт, чуя приближение опасности, и продолжал тускло, заметно уняв энтузиазм: — На самом деле мы тратим, если разобраться, только самую малость. Совершенно необходимую, чтобы жить и продолжать исследования…

— Успокойтесь, профессор, — попросил Владетель миролюбиво, давая понять, что интерес к сообщению ученого угас и, следовательно, аудиенцию можно считать завершенной.

Харт продолжал сидеть, понурившись, опустив тяжелую голову.

«Он теперь не видит моего лица, — лихорадочно думал он. — Но стоит ему взглянуть на меня, он сразу же заподозрит неладное — поймет, что я вынужден скрывать… У него нюх на такие дела. Он свободно читает по лицам, в этом ему нет равных. А если вспомнит? Хорошо, что не пришлось лгать. Как только станет известно, что последняя разработка в точности соответствует заданию, ни один пункт не остался нереализованным, он затребует аннигилятор в полное свое распоряжение — имеет право. И мое детище, отнявшее несколько весен жизни, попадет в эти руки. И тогда всех нас ожидает непредставимая беда…»

…Государственные испытания аннигилятора завершились накануне — результаты ошеломили даже самого профессора Харта. Особенно убедительными были финальные эксперименты с участием натуральных объектов.

Расходный материал для опытов завезли заблаговременно — партию выбракованных плебеев. С ними пришлось повозиться — программно перестроить вживленные чипы, чтобы они смогли включиться в управляющее поле прибора. Подопытных подкормили, приодели, разделили на две группы и первую группу из двадцати бедолаг отпустили на волю — под личную ответственность Харта. Одновременно сообщили в полицию об опасных преступниках, сбежавших из-под стражи, указав возможные координаты мест, где эти негодяи могут объявиться. Вскоре начали поступать сообщения: в названных районах города в течение нескольких часов были обнаружены неизвестные люди, точнее, их трупы, без каких—либо признаков насильственной смерти. Всего двадцать человек. Тогда Харт распорядился оставшихся плебеев в расход не пускать и испытания прекратить.

Но ни радости от удавшейся работы, ни даже простого облегчения он не испытал. Напротив, в нем исподволь пробудилась и окрепла крамольная мысль, состоящая в том, что передавать аннигилятор любому частному лицу, в том числе заказчику, нельзя ни в коем случае.

Первым сигналом тревоги, подтолкнувшим его к рискованному решению, явилось потрясшее до глубины души поведение сотрудников лаборатории. Харт наблюдал, сдерживая отвращение, как вполне нормальные люди, с которыми бок о бок проработал полжизни, увлекшись преследованием несчастных, обреченных на неизбежную смерть людей, приходили в неистовство, когда удавалось точно определить координаты очередной жертвы и, загнав в угол, уничтожить. И как, сотворив ужасное зло, после недолгой охоты, удовлетворенные, остывали.

Теперь, уже в кабинете Владетеля, преодолевая парализующий страх, Харт окончательно сформулировал приговор: аннигилятор, недопустимо совершенный и страшный своими возможностями, ни при каких обстоятельствах не должен оказаться в руках человека, сидящего перед ним и не спускающего с него пристальных глаз. Этому человеку он не верит. Прибор следует немедленно уничтожить вместе с документацией, чтобы не смогли довести до ума наполовину готовые второй и третий экземпляры. И будь что будет.

Напряжение отпустило сразу же. Он не предполагал, что способен на столь безрассудную смелость. Как же хорошо, что Владетель не вспомнил. Самое время уносить ноги. Пока не поздно. Он поднялся. Одна мысль билась в сознании: быстрее отсюда, подальше. Вернуться в лабораторию, объяснить Клуппу причину принятого решения. Помощник умен, он поймет. Он вправе знать все, что касается их общего дела…

У двери, когда неверная рука Харта уже сжимала ледяную золоченую ручку, недовольный окрик Владетеля — неожиданный удар сзади — остановил его:

— Минутку, господин профессор. Куда же вы так спешите? Я еще вас не отпустил.

«Все-таки вспомнил», — подумал Харт, цепенея, и обреченно обернулся.

— А ведь мы с вами не закончили. — Перед Хартом сидел хозяин, с которым шутки плохи. — Удивительно, но вы ни словом не обмолвились о последнем моем поручении. Что это означает, господин Харт? Неужели подводит память? А вот я, в отличие от вас, помню все. И вынужден вам напомнить, что в свое время вы согласились с техническим заданием. И с присущим вам энтузиазмом взялись за решение проблемы. Разве не так? Во всяком случае, возражений я не услышал. Что же такое случилось теперь? Почему вы жметесь как нашкодивший школяр в ожидании неизбежной трепки? Молчите? Нечего сказать? Так вот, довожу до вашего сведения, мне просто не терпится узнать, когда аннигилятор окажется на моем столе. Добрые люди доложили, что полевые испытания завершены и результатами вы довольны… Или это не так и меня вводят в заблуждение? Сегодня кому-то очень не поздоровится. — Он помолчал, не спуская глаз с потускневшего Харта. — Я жду объяснений, господин профессор.

— Мы всегда с особенным прилежанием выполняем все ваши поручения. — Харт решил потянуть время. — Но возникли неодолимые проблемы…

— В чем же они состоят, уважаемый, если не секрет?

— Ну, какие могут быть секреты от вас, господин Владетель?

Еще не все потеряно, думал Харт. Он расслабился и решил, было, вернуться к стулу, который только что оставил, — ноги не держали, но передумал, остался у двери, вцепившись в ручку, чтобы устоять.

— Оказалось… — начал он объяснение, потупившись. — Словом… чипы плебеев не вполне пригодны для выполнения поставленных задач. Объяснение состоит в том, что большинству… образцов, присланных для заключительных испытаний, чипы вживлялись давно, еще из опытных партий. Они безнадежно устарели. Диаграмма направленности их приемных антенн слишком широкая, что не позволяет с необходимой точностью определять азимут искомого человека, а ведь именно азимут главная координата. Мы предприняли коррекцию параметров антенны извне, но толку от нее немного. Я даже поднял старую документацию и убедился, что при разработке чипов никаких специальных требований к антенне не предъявлялось. Никому, кроме вас, господин Владетель, не могла прийти в голову такая удивительная постановка проблемы. В настоящее время мы уверенно определяем координаты группы, воздействуем на нее всей мощью специального излучения, добиваемся полного подавление подвижности объектов, то есть, решаем первый пункт технического задания. По второму пункту полагается надежно и точно распознавать в толпе одного определенного человека. Этот весьма тонкий вариант управления нам, к сожалению, не удался. Причем убедительно доказано, что в предлагаемой конфигурации путей для совершенствования не существует. Предстоит провести основательные испытания на исступленных с чипами последних массовых моделей или модернизировать плебеев… Хотя бы поэтапно… Я уже прикинул программу… Как вы на это смотрите?

«Неужели Харт опустился до лжи? — думал Владетель, всматриваясь в ускользающие глаза ученого. — Как же не хочется верить. Мы ладили столько весен. Что должно было произойти, чтобы человек, преданность которого никогда не подвергалась сомнению, вдруг сделался чужим? Неужели Фарн прав? Никому нельзя верить, человек слаб и ничтожен…».

— Заменить чипы? — вскричал он. — Надеюсь, вы шутите?

— Мне совсем не до шуток, господин Владетель, — тоскливо произнес Харт. — Совсем не до шуток. Перед нами объективная реальность — самое упрямое препятствие, которое можно себе представить. И ничего—то здесь не поделаешь. — Он замолчал, понимая, что долго молчать не получится. Тогда он решил пожаловаться: — Эта работа вымотала меня настолько, что временами жить не хочется…

— Вы, Харт, обещали решить проблему. Так? — Владетель был спокоен — дурной знак. — За язык вас не тянули, — проговорил он, паузами разделяя слова, отчего они приобрели зловещий смысл. — Я думал, что мы договорились. Оказалось, что это не так. Ступайте, профессор. Я в вас ошибся. Жаль.

Харт с достоинством поклонился и, виновато ссутулившись, неуверенно и неспешно развернулся. И еще не успела запахнуться дверь за его спиной, как Владетель резким нетерпеливым движением выдвинул из-под столешницы клавиатуру с рядом крупных оцифрованных клавиш, по памяти набрал цифру — четырехзначный код подлинности Харта, мгновение помедлил, собираясь, и решился — резко ударил по клавише УДАЛИТЬ, подведя итог жизни пустого неприятного человека.

В то же мгновение беспомощная улыбка, стынущая на губах Харта, стерлась, его добродушное потное лицо опало, превратившись в тусклую серую маску, его сознание отключилось.

Чиновники, толпившиеся в приемной, немедленно сообразили, что на их глазах случилось непоправимое, и Харта больше нет с ними.

Они расступились, поспешно освободив пространство в направлении выходной услужливо распахнувшейся двери. Харт, точнее существо, еще недавно бывшее Хартом, весельчак и даже, с завистью поговаривали иные, большой любитель и почитатель прекрасного пола, сосредоточенно и тупо уставившись под ноги, бесшумной тенью преодолел приемную, неверной походкой выбрался в коридор, проследовал к лестнице, ведущей вниз. Наощупь, ступая боком по крутым ступеням, примеряясь, как это делают слепые, спустился на первый этаж. Там его уже поджидали. Два совершенно одинаковых рослых робота стыли навытяжку по обе стороны от невзрачной двустворчатой двери, притопленной в темной нише стены. Лица роботов были каменными, глаза — ледяными. Створки двери расползлись с протяжным скрежетом, одновременно ожила вялая музычка — несколько неуверенных, словно бы на пробу тактов струнных инструментов. В завершение прозвучали и оборвались печальные гаснущие всхлипы тусклого женского голоса. Харт послушно канул в просвет двери и исчез в темноте. Створки проскрипели, сближаясь, и сомкнулись накрепко. Роботы удовлетворенно вытянулись и щелкнули каблуками.

Одним человеком на Земле стало меньше.

Следом явился смотритель лесов по имени Тори. На Острове никаких лесов не было и в помине — последние истребили еще двести весен назад.

При его появлении Владетель вспомнил, что время от времени в Сенате всплывают здравые предложения о разведении новых лесов, но именно этот непоседливый господин, которому подобные заботы полагаются по чину, с упорством выступает против, сопровождая свои возражения раздражающе надменным смешком специалиста. Предлагаемая затея, многословно и однообразно объясняет он всякий раз, разорительна по расходам и совершенно нереальна. Для ее воплощения никакого бюджета не хватит, уж не говоря об ограниченных людских ресурсах, которыми располагает отрасль.

— Ну, так что, господин Тори, будем заниматься лесами? — обратился Владетель к вошедшему. — Или предпочтем саботировать?

— Я-то что? Я всегда готов, — произнес Тори с обидой. — Я не очень-то понимаю, господин Владетель, при чем здесь саботаж? Нашу скромную деятельность никогда так низко не опускали. Просто удивительно… Дайте команду и, конечно же, достойные ассигнования…

Накануне, когда верстался список приглашенных, сотрудники службы Фарна доложили свое мнение: многочисленное ведомство Тори занято тем, что старательно, планомерно изучает лесоводство по старинным фолиантам, написанным на столь древних языках, что, кроме картинок в этих книгах, они ничего не могут использовать в своих изысканиях. К тому процесс познания тормозится тем, что этих языков не оказалось в компьютерной базе объединенной сети. По этой причине выполнить перевод не удалось.

Никогда прежде Владетель не видел этого человека так близко. «Заурядная личность, ничтожество, ни на что не годное. Почему он здесь, передо мной? Он никому не нужен».

— Ассигнования? — возвысил он голос, подогревая себя. — Интересно знать, а на какие шиши до сих пор безбедно живете вы, бездельники? Разве не на ассигнования? И доколе это будет продолжаться? Не рассчитываете ли вы, что карман государства не имеет дна, из него можно черпать и черпать, а мое терпение безгранично?

— Как вам известно, господин Владетель, наше учреждение сугубо научное, — принялся объяснять Тори. — То есть мы призваны в первую очередь заниматься теорией вопроса — по положению. А это, доложу я вам, ой как не просто… Приходится тратить последние силы, чтобы…

— А я хочу знать, — возмущенно перебил Владетель, — когда вы, наконец, займетесь практикой вопроса — лесами?

— Лесами? — Тори удивленно вскинул белесые бровки и, уставившись в потолок, озадачился. Но, очнувшись, зачастил уверенно: — До практического осуществления наших планов еще так далеко. Сначала нужно как следует разобраться с накопленной информацией…

«Немедленно прервать эту деятельность», — думал Владетель, глядя на посетителя. — Решительно, бесповоротно. Приговор исполнить. Без сожаления».

— Понятно, — проговорил он и, сорвавшись, крикнул: — Я уже разобрался. Вон!

Следом — клавиатура, код подлинности Тори и — УДАЛИТЬ.

«День начался удачно, — сказал Владетель себе и почувствовал облегчение — двумя бездельниками стало меньше».

В дальнейшем, по мере продвижения очереди, пошли дела попроще. К обеду в согласии с регламентом, очередь иссякла. Больше никого не пришлось наказывать.

Владетель подумал, что становится излишне мягким, но это открытие не огорчило, напротив, он испытывал приятную легкость и даже боли, угнетавшие последние дни, отступили.

Он пообедал с аппетитом, спокойно проспал обычные полтора часа после обеда. Перемену в его настроении с удивлением отметили роботы-слуги.

Очнувшись после дневного сна, освежившего и унявшего тоску, Владетель почувствовал будоражащий, давно забытый прилив сил. Он легко поднялся с ложа, вытянулся во весь свой немалый рост, напряг усохшие мышцы, неохотно удерживающие костяк единым целым, и вполне достоверно ощутил себя юношей в боевом строю перед последним решающим штурмом. Как же он мечтал тогда умереть за свою страну, и как же не хотел умирать.

Он уцелел. С жизнью расстались другие, множество других, далеких и бывших рядом. Он остался жить. Тогда он поклялся самому себе, что если случится невероятное и он обретет высшую власть, больше никто умирать не будет.

Власть он получил, но не сдержал клятвы — умирать продолжали. Смерть косила его народ, подстерегая на каждом шагу, не разбираясь, не вдаваясь в причины, вырывая из жизни то одного, то другого, и этот ход событий, ставший привычным, давно не казался ему чудовищным.

Жалкие люди, которыми он управлял с жестокостью, в конце концов притерпелись. Им пришлось усвоить главную истину: жизнь одного, даже очень хорошего нужного человека ничто, тогда как жизнь народа, который ничего кроме презрения не заслуживает, — все.