Затмение. До и после. Тетрадь 20

Юрий Киреев

Автор, как герой произведения, попадает в разные жизненные ситуации. Вначале безоговорочно принимает комсомольский энтузиазм. Но со временем поддаётся соблазну лёгкой жизни. Наступает время переоценки жизненных принципов и разрушения социальной мечты. После эмоционального затмения наступает общественное просветление. В рамках всей книги герой проходит долгий путь этического чистилища и не теряет веры в энтузиазм неукротимой юности.

Глава 1

Стихи

В застенках памяти

Страна наслышана не зря

Про вкус котлет и мух укусы.

Но отделить меня нельзя

От странной страсти по Союзу.

Да. Я остался в той стране.

И в рамках неперезагрузки

Хочу быть чуточку стройней,

Но не выходит: я ведь русский.

А если стану возражать

И даже спорить с паспортистом,

Мне от такого куража

Приклеят красного фашиста.

Ты поостынь! Да посмотри:

Россия стала заграницей.

И одевается с витрин,

И куршевелится на Ниццах.

До смеха низкая цена

В торговле оптовоподушной.

Забудем дедов имена,

С рожденья к шику равнодушных.

Но я прописан в Октябре,

Живу по метрике Советской.

А настоящее, как бред.

Где я? Кто я? Вопрос простецкий!

Ведь по статистике я бомж.

Без прав. Без Родины. Без крыши.

Боюсь, что сделаюсь рабом

На свалке выращенной грыжи.

Зачем выдавливать раба,

Когда и нет такой обузы?

Я не отрёкся от себя.

Я верен страсти по Союзу.

Когда услышу: «Отрекись!»

Я не поддамся одичанью.

Мне рисоваться не с руки.

Я не герой. Но и не чайник.

«Не отрекаются, любя…»

Сказал поэт. А был он русский.

О сильном чувстве не трубят.

Вполне довольно тихой грусти.

Меня не стоит отделять.

Я автономен светлой страстью.

А если вздумают стрелять,

Я молча стану общей частью.

Пусть освинцованный укус

Под ордена дырявит китель.

Не выйдет отделить Союз

От правды, где всплывает Китеж.

Порнонравы

1.

Время диктует нравы:

Что в детство играть, что дичать.

На юношей нет управы.

Нет её и на девчат.

Косынкою стали юбчишки.

Присутствием — то, чего нет.

И совесть попала в излишки,

И в мыслях — сплошной винегрет.

И морщится солнечный город

От смога насевших потерь.

Что модницы в моде — не горе.

В моде свобода теперь.

Эмансипация модниц

Запреты снимает с петель.

Завтра придёт, а сегодня

Бордель выдают за отель.

И за роскошные косы

Под мат и хватательный зуд

С похотливейшего допроса

Россию в кусты сволокут.

Упорно внедряется мода

На слёзы на гордой земле,

На стоны страны без народа,

На память в пыли и в золе.

Не время диктует нравы.

Нравов зловещий ожог

Гноится издержками правды

На сердце, направленном в морг.

2.

Как долго в холопском бессилье

Будет опять и опять

В белые святцы Россия

Чёрные косы вплетать?

Придёт запоздалое завтра.

А с ним долгожданный сюрприз.

Сюрприз правового азарта.

Но как это без Василис?

Фантики

Все тащат фантики кругом

Но не впадая в эту крайность,

И я пристроился тайком

Пока ещё не всё украли.

Мне не с руки ворон ловить

Сетями разочарованья.

Тесно от фантиков любви

В калейдоскопах ожиданья.

То вьются искорки в глазах,

Как бриллиантовые льдинки,

То сыплет пылкая гроза

Молниевидные смешинки.

Так насмехается судьба,

Не объяснимая, как прежде.

Зачем обманывать себя,

Ища в золе свои надежды?

Костры остыли — целы пальцы.

Цела ли целая страна?

Опять свои протуберанцы

Зажгла гражданская страда.

Тащить из кризиса каштаны —

С огнём вести напрасный торг.

Краснознамённой икебаной

Закрыт таможенный порог.

Каким бы набожным тавром

Переиначить эту крайность?

И сдать в ощип крутых ворон

В престольный день большой облавы!

А могут длиться ль без конца

Дефолт любви и солнца кризис.

И не весна ль несёт сердцам

Улыбок праздничные визы?

Живые столбы

Туристы считают

Столбы верстовые.

Потом столбенеют:

Они ведь живые!

И ты спозаранку

И в стужу, и в слякоть

На пост столбовой

Отправляешься плакать.

Тебе на версте

Надо быть шоколадкой

И слёзы глотать,

И плеваться украдкой.

И, в дальнобойные

Целясь машины,

Ты целую смену

Ныряешь в кабины.

Короткую свадьбу

На длинных колёсах

Удачливый случай

Сыграет, как случку.

За дальней верстою

Тебя запросто сбросят.

А дочке соврёшь:

Получила получку.

А время газует.

Живые, как трупы,

Летят на обочину

Богу на сдачу.

Но, погашая

Дорожную убыль,

Верста за верстой

Голосует удаче.

Зачем голосует,

Но не голосит?

Зачем продолжается

Скрытный визит?

Зачем вдоль дороги

Глобальный бордель

Отмерил стране

Столбовую панель?

Хвалится родина

Собственным телом.

В палате безумья

Проводится торг.

Я знаю, когда ты

Уходишь на дело,

Душа цепенеет

И просится в морг.

Темно и безлюдно.

Ничто не согреет.

А мимо, как поезд,

Проносится трейлер.

Однажды увидишь

Знакомые косы

И с криком истошным

Шагнёшь под колёса.

Свеча на снегу

На остановке

Женщина

Стоит.

Её обхаживает грубо

Снежный вихрь.

Хлестают по щекам

Колючие струи.

Идёт прелюдия

В зачёт ненастных игр.

И наглый ветер

Пузырит подол,

И грудь массируют

Холодные мурашки.

Озноб пообещал

Не валидол,

А воздуха

Последнюю

Затяжку.

Что раньше

К остановке подойдёт

Газели газ

Или колёса смерти?

Минуточку!

Под самый новый год

Любой страшилке

Никогда не верьте.

На остановке

Девушка стоит.

Красивее не каждому

Приснится.

Свеча румяная

В ночном снегу горит

И северный медведь

У ног ложится.

Зенитчица

На пьедестале

Девушка стоит.

Зенитчица.

В шинели

И с биноклем.

Её рукой

Несущий смерть

Убит.

Её глаза от страха

Не промокли.

И смотрит в небо

Чья‐то нежена.

Но точно —

Дочь

Земли неопалимой.

Её душа

Любить обнажена.

Обожжена

Пылающим

Экстримом.

А рядом 53

Окружная магистраль.

А за спиною

Город осаждённый.

Так взгляд,

Вонзённый

В голубую даль,

Не усмотрел

Ползучие колонны.

Под лязг железный

Гордые легли.

А рядом —

И девчат

Расчёт смешливый.

И на полях

Незлобивой земли

Теперь стоят

Холмы сторожевые.

Но памятник суровый

Не молчит.

Идёт расчёт

Для нового парада.

И откликается

Воейковский гранит

На голос

Громового

Сталинграда.

На солнечных вёслах

Под седую зыбь

Столетий

Погрузился

Древний Китеж.

Много

Видевший на свете

Чутко дремлет

Город витязь.

Говорят,

Что чудо город

По весне

Из вод выходит

И бывает

В эту пору

Просветление в народе.

Сушат

Солнечные

Вёсла

Расколдованные люди.

Только где же

Эти вёсны?

Сколько ждать

Погоду

Будем?

На святой земле

По праву

Здравый смысл

Не перевёлся.

И пора

Налечь на правду,

Как на солнечные

Вёсла.

И пойдёт

Бессмертный витязь

Обходить

Крутым дозором,

Как душевную обитель,

Святорусские

Просторы.

Падежи

И был проект под вывеской «Две Волги».

Он, размывая смыслов берега,

Вошёл в мозги и смутно, и надолго,

Как выбросами полная река.

В том навсегда отравленном потоке

Несметная колония невежд

Барахталась, охочая потрогать…

Зубря один дай дательный падеж.

Бежало время и волна катилась.

Но ничего… Никто… И никому…

Так самого отпетого кретина

Склоненье научило кой чему.

Кому? Чему? Две Волги или Кукиш?

Воистину не выбор, а мура!

На ваучер горбыль на гроб не купишь.

Пошёл к свиньям! Ложись и помирай.

Пропал и пусть не к месту пульс надежды.

Апоплексический удар не от добра.

Страна распродана, как не бывало прежде.

Две Волги — такса с гулькин серебра.

Ведёт на стрежень не челны не Сенька.

Там на переднем обрусевший Смит,

Стоптав цитаты, снова сушит стельки

Под парусом газет и прочих СМИ.

Ползёт поток, насыщенный отбросом.

Уносит человеческий падёж.

Уже давно «что делать?» без вопроса.

Но именительный ещё не всплыл падеж.

А Волга Волг и песни по над Волгой

Сливаются в могучую струю.

И воздух переполнен чувством долга:

Кто как ни я, ни ты не встрянем за страну?

Кто, как ни я, ни ты, ни все мы вместе

Извилины в строю не напряжём

И свой падёж не мы ль в реку бесчестья

Творительным окупим падежом.

Склоняет мир винительная правда.

По падежам словесного свинца.

Под майский марш предложного парада

На стрежень к солнцу тянутся сердца.

Святое имя утвердив на Волге,

Могучий сын сказал: «Сему рубеж!».

Праматерью российских женщин

Ольга родительный освоила падеж.

А тем, кем образ мать реки поруган,

Кто жизнь вложил в коммерческую ложь,

Всей правдой уготован по заслугам

В отхожее беспамятство падёж.

Аврорианский календарь

Мне за страну свою обидно.

Ещё обидней за себя.

Мне в новый год вступать обрыдло

То с января, то с сентября.

То главный день считался красным.

Стал не понятно голубым.

Где тот матрос, что скажет: «Баста!»

В лицо дальтоникам слепым.

Светлейшая из революций

Переиздаст календари.

И в одно целое сольются

И день седьмой, и цвет зари.

А мировой сигнал Авроры

Совсем не выстрел холостой.

Он вспышка эры духоборов

В пространстве памяти людской.

Катюшины частушки

Выпорхнув не из портфелей ЦК,

Но предвкушением будучи,

Бывает, врывается с лёту в сердца

Шальная частушка из будущего

И начинается тут карусель,

Игривостью взвинченных смыслов.

Бесплатно отвешивается шрапнель

У юмора на коромысле.

А на подмостках давно не за страх,

Но бестолковым в диковинку

На искорки смеха в задорных глазах

Искры из глаз перекованы.

И как тут не зарозоветь

От изобилья сердечности.

И, кажется, это в Советский Завет

Влюбилось опять человечество.

Но если страна, не страна, а изгой,

Её не встряхнёт и пощёчина.

Для отрезвленья мозгов

Нужны потрясенья пошоковей.

К примеру, державный сбивается шаг…

То без оплаченной пошлины

Катится жёлто колёсный ГУЛАГ

По красно фасадному прошлому.

Глядишь, стали клонами призрак и хлам

От будущих дней реконструкции.

А всенародно одобренный храп

Дружно отпел конституцию

Но кто отпоёт колесо?

Не выкатить чтобы, а вымести!

Жёлтая свастика ищет висок

Красно фасадной провинности.

У времени есть и другой катафалк.

Когда за здоровье веснушек

С алой зарёй поднимается флаг

Под гимны нагорних частушек.

Когда освещается красный фасад,

По утру похожий на зарево,

Скрип отступает на запад, назад

В своё родовое базарево.

Конец ознакомительного фрагмента.