Бесов нос. Волки Одина

Юрий Вяземский, 2019

Однажды в начале лета на рыболовную базу, расположенную на Ладоге, приехали трое мужчин. Попали они сюда, казалось, случайно, но вероятно, по определенному умыслу Провидения. Один – профессор истории, средних лет; второй – телеведущий, звезда эфиров, за тридцать; третий – пожилой, очень образованный человек, непонятной профессии. Мужчины не только ловят рыбу, а еще и активно беседуют, обсуждая то, что происходит в их жизни, в их стране. И еще они переживают различные и малопонятные события. То одному снится странный сон – волчица с волчонком; то на дороге постоянно встречаются умершие животные… Кроме того, они ходят смотреть на петроглифы – поднимаются в гору и изучают рисунок на скале, оставленный там древними скандинавами…

© Вяземский Ю., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

«Палыч! Мне все время кажется, что сейчас из-за какого-нибудь мыса выплывет драккар викингов!»

С сыном Сережей во время рыбалки на озере

Глава первая

Прибыли

Первым на рыболовную базу «Ладога-клуб» прибыл высокий широкоплечий человек средних лет.

За спиной у него был давно вышедший из моды рюкзак, который в прежние времена называли абалаковским.

Лицо широкоплечего украшали ухоженная борода а ля Джузеппе Верди и почти такие же усы, которые можно видеть на портретах знаменитого итальянского композитора. И борода, и усы были благородного сочного черного цвета, но в середине бороды имелась неширокая проседь, а усы смотрелись чернее бороды и даже немного отдавали в синеву. Такая же чисто-белая проседь виднелась у прибывшего на голове среди густых и чуть вьющихся темных волос. Она располагалась почти точно над проседью в бороде, как будто он эти пряди себе выкрасил, хотя при пристальном рассмотрении видно было, что седина — от природы и естественная. Чертами лица мужчина также походил на итальянского композитора и, пожалуй, еще больше на русского писателя Ивана Тургенева. Однако глаза у него были не светло-карие, как у Верди, и не темно-серые, как у Тургенева, а какого-то редкого, сочного, кофейного, почти шоколадного цвета.

Прибывший принялся сначала разглядывать ворота, а потом шарить по ним рукой, судя по всему, разыскивая кнопку звонка или какое-то другое устройство, с помощью которого можно было бы заявить о своем прибытии и желании проникнуть за ограду. Но ничего подобно не обнаружив, он сердитым рывком скинул со своей мощной спины рюкзак, чуть отошел в сторону, и тут же невесть откуда раздавшийся, какой-то хрипло-металлический голос велел:

— Представьтесь, пожалуйста.

Лицо широкоплечего стало обиженным, и четко выговаривая каждое слово, слегка картавя, прибывший ответил:

— Я, знаете ли, не приучен представляться непонятно кому! Это хотя бы рыболовная база?

— А вы господин Си… щас… Синявин вы? — спросил тот же металлический голос.

— Извольте сначала ответить на мой вопрос! А потом будем разбираться, я Си или не Си! — сердито ответил широкоплечий.

— Щас к вам выйду, — пообещал голос.

— Черт знает что! — громко произнес широкоплечий и снова надел рюкзак.

Почти тут же одна из створок ворот приоткрылась и из-за нее вышел странного вида человек: небольшого росточка, коротконогий, коренастый, в рыболовном комбинезоне. Лицо у него было смуглым, а нос и рот у него будто украли: рот был маленьким и почти безгубым, а маленький нос сплющен и словно размазан, как иногда бывает у боксеров самых легких весовых категорий.

Глядя на этого коротышку, широкоплечий еще сильнее обиделся лицом и строго спросил:

— Неужели нельзя было сделать нормальный вход, человеческий звонок?!

— Позвольте, приму у вас рюкзак, — предложил безносый.

— Пришел человек, и как ему сообщить, что он пришел? Это у вас явно не продумано, — продолжал пришедший.

— Не вопрос, — ответил безгубый. — Так и было вначале. Но местные стали безобразить. Не только пацаны, но и взрослые. Тогда хозяин установил хитрое оборудование. Как только подходишь, мы видим и открываем… Вас разве не предупредили?

— Никто меня ни о чем… — начал было широкоплечий, но, не договорив, с досадой махнул рукой и объявил: — Во-первых, здравствуйте. — Лицо его вдруг перестало быть обиженным. — Во-вторых, не Си, а Се. То есть не Синявин, а Сенявин — вторая буква «е», с вашего позволения. — Тут лицо Сенявина снова приобрело недовольное выражение. — В-третьих, не господин Сенявин, а профессор Сенявин. — Лицо профессора стало теперь непроницаемым. — А вы можете обращаться ко мне «Андрей Владимирович».

— Не вопрос, — поспешил согласиться смуглолицый.

На этот повторный «не вопрос» Профессор поморщился и спросил:

— А вас как прикажете величать?

— Петрович.

— Не пойдет, — покачал головой Профессор, не теряя непроницаемости лица. — Я, мил человек, не привык называть людей только по отчеству. Чай, не у Гоголя в «Шинели».

Андрей Владимирович пристально глянул в лицо коротконогому, но не смог определить, понял ли тот, при чем тут Гоголь с его «Шинелью». Зато обнаружил, что глаза у Петровича неожиданно зеленые. И не просто непривычно зеленые, а с еще более непривычно белыми белками, как у рыбы.

— Ну, так имя у вас имеется?

— Оно у меня, это самое, карельское. Вернее, финское, — сообщил зеленоглазый. — Поэтому и предлагаю: Петрович. Меня так все называют. Для простоты, так сказать. — Он попытался улыбнуться безгубым ртом, но из-за его небольших размеров получилась лишь полуулыбка.

— И все-таки, будьте любезны, как вас по имени?

— Пусть будет Толя. Меня так тоже иногда зовут.

— Тогда действительно «не вопрос», Анатолий… Анатолий Петрович. Тогда будем считать, что друг другу представились, — усмехнулся Профессор и, не отдавая рюкзака, первым шагнул в ворота.

За воротами метрах в пятидесяти от входа располагалось длинное одноэтажное строение, похожее на ангар или на конюшню. Стены его были темно-дощатыми, крыша — вроде соломенная, но из какой-то странной соломы. Со стороны входа ни одного окна в этом строении не было.

Петрович провел Профессора к ближайшему торцу здания и отворил дверь, больше похожую на ворота. Они сначала оказались в какой-то мастерской со множеством разнообразных плотницких, столярных, токарных, слесарных и прочих инструментов и приспособлений, а затем вступили в просторный, метров в двести, а то и в триста, зал. Вместо потолка — продольные и поперечные балки и стропила, уходящие под самую крышу. Вместо стен — полированные срубные бревна, по которым были во множестве развешены спиннинги и удилища всевозможных видов, а также гарпуны, багры, подсаки, садки всех мастей и прочая рыболовная утварь. В центре зала в открытом очаге игриво потрескивали и ароматно дымили березовые поленья. С двух сторон от очага стояли длинные дощатые столы, а за ними — деревянные лавки, на которых лежали вышитые круглые подушки.

— Вот тут будем жить, — сообщил Петрович.

— Не понял! — объявил Профессор. Лицо его нахмурилось еще до того, как они вошли в дом.

— Летом наши гости обычно здесь проживают. А весной и осенью — в других помещениях. Здесь они только столуются.

— Не понял, — повторил Профессор. — Вы мне на этих лавках прикажете спать?

— Зачем на лавках? — удивился Петрович. — Выбирайте любой, так сказать, из альковов.

— Каких еще альковов?!

— Хозяин нас так приучил, и мы их так называем, наши спальни.

На левой стене, противоположной той, которая выходила на ворота и на озеро, Петрович отдернул одну из темных занавесей. За занавесью открылась комната, небольшая, но с просторной кроватью и светлым евроокном, глядящим во двор.

Профессор вошел в «альков», подошел к кровати, приподнял светло-синее расшитое покрывало и обнаружил под ним тканое одеяло и дорогое постельное белье.

За окном на разном удалении виднелись многочисленные крытые дерном хозяйственные строения, среди которых особенно выделялись сеновал и мельница.

— А мельница вам зачем? — глядя в окно, поинтересовался Профессор.

— Она только с виду мельница, а внутри, так сказать, — коттедж для гостей, — пояснил Петрович. — У нас, это самое, каждый коттедж имеет свою форму: мельница, амбар, пекарня, рига, сеновал и так дальше. Как-то так.

— А мне их нельзя осмотреть?

— Не-а, — быстро ответил Петрович и шмыгнул отсутствующим носом.

— Почему, собственно, не-а?

— Там вчера и сегодня крыли лаком полы.

— Во всех без исключения?

— Во всех, — вздохнул Петрович и сморщил лицо.

Профессор вновь обратился к кровати, опять приподнял расшитое покрывало и спросил, не глядя на Петровича:

— А где у вас… в этом вашем… — Он замолчал, подыскивая, судя по его обиженному лицу, резкое и тоже обидное слово. Но Петрович пришел ему на помощь:

— Не вопрос. Туалеты и душевые в дальнем торце.

— Я, честно говоря, не понимаю… — начал Сенявин.

— И на территории базы у нас имеются, значит, две бани: одна типа русская и одна сауна, — перебил его Петрович.

— Я, честно говоря, не понимаю, — продолжил свою мысль Андрей Владимирович, — зачем вместо нормального помещения, в котором можно, не натыкаясь на других людей, привести себя в порядок и отдохнуть после рыбалки, понадобилось строить это… этот сарай!

— Хозяин решил, что будет душевно, — возразил Петрович.

— Душевно?!

— Хозяин часто рыбачит в Норвегии. А там во многих местах построили, так сказать, длинные дома. В них викинги как бы жили. Вот он и решил, когда впервые скатал в Норвегию…

— Погодите, мил человек! — Профессор с высоты своего роста презрительно глянул на коротышку-карела. — Я, между прочим, историк и весьма неплохо знаком с историей средневековой Скандинавии. Вы эти байки о викингах и их домах приберегите для каких-нибудь других ваших посетителей. Во-первых, настоящие викинги очень редко жили в тех домах, которые сейчас показывают в Норвегии. Они жили на своих кораблях и где попало, когда им изредка приходилось сходить на берег. Во-вторых, лонгхаузы, то есть длинные дома, были устроены совсем не так, как ваше… архитектурное чудище…

Тут одна бровь Профессора поползла вверх, захватив с собой одну из поперечных складок на переносице.

— Кстати, профессор Годин еще не приехал? — вдруг спросил Сенявин.

— Какой такой Годин?

— Не какой-такой, а профессор Годин, Николай Иванович, — повторил Андрей Владимирович, подчеркивая слово «профессор».

— Не знаю, о ком вы, — покачал головой Петрович и попытался улыбнуться своим маленький ртом.

— Тот самый профессор Годин, который часто гостит на вашей базе, который пригласил меня сюда порыбачить вместе с ним и который забронировал для меня место, — судя по тому, что вам стала известна моя фамилия.

— Ах Годин! Тот самый! Иваныч! — радостно воскликнул Петрович и тем же тоном сообщил: — Не-а, не приехал. И не приедет! Он вчера позвонил и сказал, что из-за каких-то печалей он, типа, никак не может.

— Печалей? — удивленно переспросил Профессор, но бровь у него опустилась и складка на переносице вернулась на свое место.

— Ну не склалось у него что-то, — пояснил Петрович.

— Не склалось? — уже растерянно повторил Профессор, но тут же с раздражением объявил:

— Сейчас позвоню ему и проверю.

Сенявин не успел еще достать из кармана мобильный телефон, как Петрович воскликнул, опять-таки радостно:

— Связи-то нету! Бесполезно!

Глянув на экран телефона, Профессор убедился, что карел его не обманывает, и, оставив рюкзак в комнате, вышел в зал и направился к выходу из дома. А Петрович крикнул ему вдогонку:

— Нигде нету связи! С утра нету! Молния, говорят, шибанула. Андрей Владимирович все-таки вышел из длинного дома. Но убедившись в том, что надпись «нет доступа к сети» не исчезла с экрана, вернулся обратно.

Для размещения Профессор выбрал самый дальний от входа «альков». Он находился ближе к душевым и туалетам, а также, помимо занавеси, имел выдвижную дверь, отделявшую спальню от зала.

Однако, едва Сенявин начал развешивать и раскладывать свои вещи, где-то поблизости загудело вентиляционное устройство. Так что Профессор решил оставить это шумное обиталище и перебраться в соседнее, где, хоть и не имелось выдвижной двери, но гула от вентиляции не было слышно.

Переселившись и полностью расположившись, Сенявин отправился осмотреться и разыскать Петровича, дабы задать ему несколько возникших у него бытовых вопросов.

Когда же он вышел из длинного дома, на парковке возле ворот уже стоял и светился яркими и резкими огнями черный Lexus LX 570 последней модели.

Стройный молодой человек в голубых джинсах и кожаной куртке выгружал из багажника поклажу: два пластиковых чемодана, оба с выдвижной ручкой и на четырех колесиках, один большой и другой средних размеров, три вместительных ящика, в которых рыболовы хранят блесны и воблеры, а также три тубуса для спиннингов. Приезжий вручал свой багаж Петровичу, а тот проворно и услужливо относил его к входу в длинный дом и ставил почти у ног Профессора, который, остановившись у порога, рассматривал не столько нового прибывшего, сколько его шикарную машину.

Когда Петрович стал заносить вещи внутрь дома, молодой человек аккуратно закрыл багажник, запер машину и легкой стремительной походкой двинулся к дому.

Проходя мимо Профессора, он приветствовал его тем коротким кивком, каким кивают хорошо знакомым и недавно уже встреченным людям, и так быстро прошел мимо Сенявина, что тому не только не успелось должным образом ответить на этот кивок, но и разглядеть приезжего не удалось. Однако показалось Андрею Владимировичу, что он этого молодого человека как будто уже видел и, похоже, видел неоднократно.

Пожав плечами и огладив бороду, Сенявин направился было к ближайшему «амбару», но сделав несколько шагов, развернулся и приблизился к «Лексусу».

Профессор обошел автомобиль, разглядывая его никак не завистливо, а скорее презрительно. Затем снова двинулся к коттеджу-«амбару» и уже миновал вход в длинный дом, но резко сменил направление, вернулся и вошел в лонгхаус.

Еще в «мастерской»-прихожей Сенявин услышал голос молодого человека, который говорил:

«Мы позавчера, нет, в пятницу, с ним общались по телефону и договорились, что я сегодня приеду».

Ему отвечал голос Петровича:

«Не вопрос. Олег Виталич мне о вас говорил. Но вчера ему срочно пришлось уехать».

«Как уехать? Мы ведь договорились. И не только с ним», — настаивал молодой человек.

«Как-то так выходит. Так сказать, не случилось».

«Что значит «не случилось»? Они с губернатором два года уговаривали меня приехать сюда. Я наконец-то выкроил время».

«Вот я и говорю: не склалось, — скороговоркой твердил Петрович. — Ему, то есть Олегу Виталичу, это самое, позвонили и говорят, что у них имеет место заседание в Архангельске. Они, то есть хозяин и наш управляющий, вчера туда укатили, а всех драйверов, кроме меня, отпустили отдохнуть. Потому что как только сошел лед и несколько недель с того у нас была тьма гостей и работа по ним. А на этой неделе только два человека записаны. И еще один отказался. Но вместо него вчера другой выплыл. Но точно еще не известно, приедет или не приедет».

— А вот и второй ваш напарник, — объявил карел, когда Сенявин вошел в зал.

Молодой человек стоял спиной к двери и на замечание Петровича даже не обернулся.

— А губернатор? — спросил он.

— Какой губернатор?

— Ваш, областной. Он как бы давно мечтал со мной порыбачить.

Петрович задумчиво погладил пальцем то место, где у обычных людей бывает нос, и радостно объявил:

— Его теперь сняли!

— Сняли? Угрюмина?! Когда?!

— Вчера, говорят. Или на прошлой неделе. Но однозначно — сняли.

— Засада! — воскликнул молодой человек.

А Петрович принялся его успокаивать:

— Вы только, это самое, не волнуйтесь. Олег Виталич велел мне выполнять все ваши желания. Все у нас будет, как доктор прописал. Так скажем.

— Тебя как зовут? — переходя на ты, но ласковым тоном спросил второй приезжий.

— Петрович.

— Ты кто здесь?

— Я драйвер. Но теперь я один на базе. Так что буду, типа того, за разных.

Молодой человек повернулся в сторону Профессора.

Сенявин уже имел возможность разглядеть его со спины, постепенно убеждаясь в том, что одет бойкий молодой человек вроде бы просто, но крайне дорого. Одни его кроссовки стоили не меньше всей месячной зарплаты профессора. Похожие кроссовки Андрей Владимирович недавно видел в витрине на Невском проспекте и обратил внимание на их цену.

Теперь же, когда владелец кроссовок повернулся к нему лицом, Профессор окончательно составил для себя его портрет: высокий, стройный, спортивного вида человек лет тридцати пяти с золотистыми волосами, зачесанными в обе стороны от широкого пробора; причем, с правой стороны волосы были короче и не закрывали уха, а с левой — прикрывали и ухо, и щеку, но не падали на глаза, как это теперь модно. Глаза серые, лучистые, и когда он улыбался, такой же лучистой становилась улыбка.

Как только Сенявину удалось разглядеть лицо своего визави и сопоставить его с голосом приехавшего, уже не одна, а две брови Андрея Владимировича поползли вверх от удивления.

Тут молодой человек наконец заметил Профессора, одарил его лучезарной улыбкой и сказал:

— Добрый вечер.

Профессор от удивления не нашелся с ответом.

— Ради бога, извините меня, — продолжал приезжий, придавая улыбке виноватый оттенок. — Наш драйвер совершенно вынес мне мозги своими сообщениями, и я не успел с вами поздороваться. Еще раз: добрый вечер. И еще раз приношу свои извинения.

— Добрый вечер, — выдавил из себя Сенявин и зачем-то несколько раз кивнул головой.

— Позвольте вам представиться — Александр Трулль, — произнес молодой человек, и виноватый оттенок исчез из его улыбки.

Профессор же, успев совладать с удивлением, укоризненным тоном заметил:

— Вам нет нужды представляться. Разве найдется в России человек, который бы вас не знал?

Молодой человек мгновенно отреагировал на это заявление, сделав свою улыбку одновременно смущенной и лукавой:

— Представьте себе, меня иногда путают.

— С кем?! — словно испугался Профессор.

— Чаще всего с Арвидом Таммом.

— Но вы совершенно другой! И ваша передача другая! — возмущенно воскликнул Сенявин.

— Спасибо вам за «совершенно другого»! — поблагодарил молодой человек и, глядя в лицо Профессору, прямо-таки окутал Сенявина своим ласковым взглядом.

— Никогда бы не мог предположить, что вы… что вы тоже рыбак, — в некотором замешательстве проговорил Андрей Владимирович.

— Я не рыбак — я рыболов, — поправил его молодой человек.

— А в чем, простите, разница?

— Разница в том, что рыбак — это профессия, а рыболов — увлечение. Рыбак ловит для еды и для денег, а рыболов — для развлечения и для отдыха.

Опять помолчали. Тут только Сенявин сообразил, что еще не представился, и стал исправлять оплошность, заявляя себя профессором и с особой четкостью выговаривая вторую букву в своей фамилии: «е», «Сенявин», при ударении, однако, на букве «я». Руки Труллю Андрей Владимирович не подал, ибо и тот, когда представлялся Профессору, руки не протянул.

Трулль, одарив Профессора благодарной улыбкой, тут же повернулся к нему спиной и удалился в один из «альковов»; он занял комнату ближайшую к душевым и туалетам — ту, из которой переместился Сенявин.

Лицо Андрея Владимировича вновь приобрело обиженное выражение, и с этим обиженным лицом он принялся прогуливаться взад и вперед вдоль скамеек у очага.

Когда же из занятой теперь Труллем комнаты вышел Петрович (он помогал молодому человеку вносить и размещать багаж), Сенявин на него сердито и громко напустился:

— Что ж вы, дорогуша, не предупредили, что на вашей богом забытой базе должны объявиться такие знаменитости?!

— Какие знаменитости? — спросил Петрович и часто заморгал. Только сейчас Профессор заметил, что у корела почти не видно ресниц.

— Только не надо прикидываться! — еще сердитее воскликнул Андрей Владимирович.

— Я не прикидываюсь! Эн юмэрре… Я не понимаю, — ответил Петрович и перестал моргать.

— Вы что, не поняли, что человек, которому вы так услужливо помогаете, — как сейчас говорят, мега-звезда отечественного телевидения, Александр Трулль собственной персоной?!

— Я… я вам тоже… готов помочь, — грустно ответил Петрович.

— Да я не об этом! — с досадой сразу двумя руками взмахнул Профессор. — Вы хотите сказать, что никогда не смотрели «Тру-ля-ля»? Была такая очень популярная юмористическая телепередача в нулевых годах. А сейчас он ведет «Как на духу» — ток-шоу, прайм-тайм, рейтинг, говорят, зашкаливает… И этой не видели?

— Я не смотрю телевизор. У меня его нет, — так же грустно ответил карел и хотел уйти. Но Сенявин остановил его властным окриком:

— Стойте! Куда вы?! Я не кончил с вами разговаривать!

— Виноват! — Петрович остановился и покорно повернулся к Андрею Владимировичу. А тот продолжал:

— Я слышал, как в разговоре с этим телеведущим, которого вы якобы не знаете и никогда не видели, вы назвали себя драйвером. А это что такое, позвольте полюбопытствовать?

— Это… моя работа. Так скажем.

— А по-русски нельзя?

— По-русски сложнее… Ну, типа: завтра я буду управлять лодкой и помогать вам ловить рыбу.

— То есть, если не обезьянничать и не засорять наш язык разной иностранщиной, вы — егерь?

— Можно и так сказать. Но будет неточно… И егерь ведь тоже нерусское слово.

— Русское. Давно уже русское, — строго возразил профессор. — И на других базах таких людей, как вы, представьте себе, называют именно егерями. А драйвер в переводе с английского означает «водитель, шофер». Вы разве шофер?

— Я здесь, если по-русски, и лодочник, и егерь, и шофер, если понадобится. Короче, драйвер.

— Дурацкое слово, — вздохнул Профессор.

— Я у вас и на кухне драйвер, — тоже вздохнул Петрович и попросил: — Вы меня не отпустите ужин готовить?

Андрей Владимирович глянул коротышке в лицо, и ему показалось теперь, что рот у Петровича вовсе не маленький и улыбается он им широко и свободно; и ресницы у карела густые и длинные, но очень светлые и потому иногда незаметные; и глаза у него теперь не зеленые, а какие-то желтоватые.

— Ну, раз вы такой у нас драйвер…! — патетически начал Профессор и не окончил, картинно воздев руки.

Петрович тут же исчез.

Телеведущий, переодевшись в дорогой спортивный костюм, едва вышел за ворота и отправился на прогулку, когда привезли третьего клиента.

Такси подкатило почти вплотную к длинному дому. Задняя дверь приоткрылась, и оттуда сначала раздался надсадный кашель. Потом высунулась нога в потертых темных брюках и в зимнем мокасине на толстой подошве, старом и грязном. Затем кашель прекратился и дверь захлопнулась. Выбежавший встречать гостя Петрович поспешил вновь открыть дверь. Но из машины раздался крик: «Ради бога! Я сам! Только сам!». После этого — снова кашель. Наконец из машины, держась сперва за дверь, потом — за крышу, стал выбираться, нет, выползать пожилой человек среднего роста.

Стоявший у входа в лонгхауз Сенявин успел его достаточно разглядеть, потому как тот долго себя извлекал, оказываясь к Профессору то лицом, то тылом; выбравшись и распрямившись, он прижался спиной к машине и некоторое время передыхал, осторожно дыша, чтобы вновь не закашляться. На нем был старый в мелкую клетку пиджак с налокотниками, под пиджаком — в крупную клетку байковая рубашка; при этом пиджак был какого-то неприятного желто-зеленого цвета, а клетки на рубашке — красные и белые. На вид приехавшему было лет шестьдесят.

Отдышавшись, он тут же затараторил:

— Ради бога простите. Когда ехал из Москвы в Ленинград (он именно так выразился), все было в порядке. Только кашлял, конечно. Но у меня это давно. И в Питер приехал (он теперь так сказал) — ничего подобного. Нормально сел в электричку. А когда выходил здесь на станции, тут, видимо, платформа чуть ниже, чем обычно бывает, и меня дернуло вниз, потому что шагнул не глядя. И сразу будто током ударило по спине. И я сначала надеялся, что потерплю и пройдет. Но с каждым шагом — все больней и больней. Слава богу, у перрона стоял этот замечательный человек… — Несчастный указал на водителя такси и снова надсадно закашлялся, вздрагивая от боли и хватаясь руками за поясницу.

Сенявин сделал два шага назад.

Перетерпев приступ, приезжий жалко улыбнулся Петровичу и Профессору и продолжал тараторить:

— Простите меня. И не волнуйтесь. Я совершенно не заразный. Вот только с поясницей обидно. У меня никогда не было радикулита. А тут лишь немного промазал ногой. Подумаешь! И как огнем… Надо же! Ну, ничего. Надеюсь, завтра отпустит.

Говоривший был коротко стрижен, если можно назвать стрижкой пегие волосики, обрамлявшие его круглую правильной формы лысину, похожую на тонзуру католических монахов. Лоб высокий, но он его морщил, особенно когда кашлял. Глаза — светлые, оттенка неясного. Шея собралась складками, какие заводятся у людей его возраста, самая большая — под подбородком. В остальном же черты лица болезного были мало чем примечательны.

Его старый матерчатый чемодан грязного цвета Петрович вынул из машины и держал в руке. Карел не сводил глаз с нового своего клиента и пребывал то ли в растерянности, то ли в другом каком-то напряжении, похожем на сострадание.

Стыдливо покосившись на чемодан, а затем виновато — на Петровича, приезжий горестно воскликнул:

— И теплых вещей у меня нет! Я на рыбалку не собирался! Только в Ленинграде решилось. А у меня ни куртки, ни теплых штанов!

От этого восклицания он вновь закашлялся.

— Мы вам все предоставим. Не вопрос. Вы, это самое, не переживайте, — успокоил его Петрович, когда кашель затих.

— Правда? — благодарно, но тихо, чтобы вновь не закашляться, спросил лысоватый. И, вытянув руку, сделал несколько шагов в сторону Профессора. Но тот на столько же шагов отпрянул назад. Так что приезжий свою протянутую руку подал не ему, а Драйверу, и представился:

— Митя.

— Петрович. Меня здесь так называют, — радостно приветствовал приезжего карел и несколько раз сотряс ему ладонь, так что тот поморщился и свободную руку прижал к пояснице. А потом шагнул к Профессору, протянул ему руку и повторил:

— Митя.

Сенявину уже некуда было отступать — за его спиной находилась стена длинного дома. А посему он резко взмахнул обеими руками и в наигранном изумлении воскликнул:

— Ну я же не могу так обращаться к почтенному человеку, который старше меня! У вас ведь, наверное, и отчество имеется. Митя, как я догадываюсь, это — Дмитрий?

Своего Сенявин добился: «Митя» остановился в нескольких шагах от него и протянутую руку опустил.

— Мы, как я понял, будем вместе рыбачить, — заговорил он. — А мне и моей маме никогда не нравилось имя Дмитрий. Меня и в детстве и потом звали Митей. Даже отец стал меня так называть. Хотя поначалу ему, как и вам, больше нравилось имя Дмитрий.

— Очень приятно, что мы хотя бы некоторое время совпадали в… в предпочтениях с вашим батюшкой, — игриво продолжал Сенявин. — А как его величали, вы нам не подскажете?

— Аркадий Николаевич Сокольцев, — просто ответил больной, то ли не чувствуя, что над ним подшучивают, то ли не обращая внимания на это обстоятельство.

— Вот и славно! — обрадовался Профессор. — Стало быть, мы теперь можем полностью восстановить картину. И вы, если только не носите фамилию вашей матушки, должны быть Дмитрием Аркадьевичем Сокольцевым. Я не ошибся?

— Не ошиблись. Я ношу фамилию отца, — сказал Дмитрий Аркадьевич и так широко улыбнулся, что лоб его весь покрылся морщинами.

— И я, представьте себе, тоже ношу фамилию своего отца, — с напускной торжественностью объявил Сенявин и представился, непременно с «профессором», но на этот раз не уточняя, как правильно произносить вторую букву в его фамилии.

— Мне не повезло в электричке. Но, я вижу, очень теперь повезло, — объявил великовозрастный Митя и пояснил: — Вы такой веселый и остроумный человек.

Судя по тому, что Профессор выставил вперед правую ногу и правая его рука начала подниматься, он таки решился протянуть руку Дмитрию Аркадьевичу. Но как раз в это время Сокольцев снова закашлялся, и рукопожатия не состоялось.

Все вошли в дом, миновали мастерскую. Дмитрий Аркадьевич передвигался почти без затруднений и только на ступеньках и перед порогами морщился, хватался за поясницу и осторожничал с постановкой ног. Когда же оказались в центральном зале, Сокольцев вдруг будто испуганно воскликнул: «Это что, лонгхюс?!» — причем, слово это было произнесено не на английском, а, скорее всего, на одном из скандинавских языков. И далее принялся разглядывать помещение, совсем не интересуясь висящим на южной стене разнообразным рыболовным инструментарием, но внимательно изучая скамьи, лежавшие на них подушки, устройство очага и дымоход над ним. Причем видно было, что этот неожиданный интерес обходится Сокольцеву достаточно болезненно. Так, когда Митя наклонился к одной из подушек, чтобы ее поближе исследовать, то потом с трудом мог разогнуться. А когда задрал голову, дабы разглядеть нечто привлекшее его внимание под крышей зала, вновь закашлялся.

Петрович с прежним напряженным вниманием следил за каждым движением нового гостя, не выпуская из руки его чемодана.

Профессор же сначала выразил на своем величавом лице недоумение, а затем, стараясь придать голосу давешнее игривое настроение, спросил:

— А вы кем будете по профессии, Дмитрий… э-э… Аркадьевич?

— Конечно, стилизация… Но неплохая, — через некоторое время произнес Сокольцев, изучая одну из подушек и, похоже, не слыша к нему обращенного вопроса.

Тогда Сенявин спросил громко и требовательно, уже с откровенно насмешливой ухмылкой на лице:

— Вы, часом, не историк, коллега?

Этот вопрос Митя расслышал, обернулся и сказал:

— Нет, боже упаси.

— Почему «боже упаси»? — заинтересовался Профессор.

— Я их боюсь.

— Боитесь историков? Интересно, почему? — Андрей Владимирович перестал улыбаться.

— У них, у историков, строгий взгляд, — тихо объяснил Сокольцев. — Вот как у вас теперь. Вы ведь историк?

— Да, я историк. По крайней мере, был им лет тридцать, — строго произнес Сенявин и, стараясь смягчить тон, добавил: — Вы, однако, на мой вопрос не ответили.

— Какой вопрос?

— Вы-то кто будете по профессии?

Митя виновато улыбнулся и некоторое время молчал, а потом заметил:

— Это сложный вопрос.

— Не понял вас.

— Если честно, я тоже. Видите ли… — начал было Сокольцев и умолк, глядя куда-то мимо Профессора.

— Не хотите говорить — не надо, — через некоторое время тихо и как будто обиженно резюмировал Сенявин.

Митя хотел ему возразить, но закашлялся. А Петрович воспользовался его кашлем для того, чтобы отобрать у гостя подушку, взять его под руку и проводить в комнату.

Митю разместили в первом «алькове» со стороны мастерской.

Профессор ушел в свою комнату и больше из нее не выходил.

Телеведущий с прогулки не возвращался.

…Минут через десять или через двадцать, покинув свой «альков» и сделав несколько кругов по залу, Митя вышел из лонгхауза и, прижав обе руки к пояснице, направился в сторону ворот.

Шел он довольно резво, но почти той же походкой, какой ходит Эркюль Пуаро в известном телесериале с Дэвидом Сюше в главной роли.

Как только Сокольцев приблизился к воротам, они стали медленно раскрываться.

Митя обернулся, будто искал того, кто эти ворота для него раскрыл, но никого не увидел.

Митя вышел с территории и через несколько шагов остановился.

Белые ночи были в самом разгаре.

Метрах в ста от ворот виднелся причал, у которого стояли три рыболовных катера.

В полукилометре от берега высился туман. Он именно высился, а не стлался, так как соединял озеро с небом и гигантской белой стеной медленно надвигался на берег. Чем ближе он наплывал, тем становился плотнее.

Митя смотрел на туман и не сходил с места.

Когда же стена из тумана подошла к берегу и скрыла причал, Митя закашлялся.

Дальше туман не пошел и через некоторое время стал отступать. Вернее, стал опадать сверху и расползаться по сторонам.

И вот в середине этой стены или занавеса образовался просвет, в котором открылось озеро. Но не у берега — берег еще плотнее прикрыла разорвавшаяся и медленно оседавшая холстина тумана. В просвете развернулась и расплылась серо-багряная водная рябь, подсвеченная закатившимся северным солнцем.

На ряби возник, будто нарисовался, корабль.

Носовой его штевень украшала золоченая волчья голова.

На носу, обитом толстыми железными листами, стояли Берси Сильный, Бьерн Краснощекий, Торлак Ревун, Глам Серый, Грим Копченый, Свейн Рыло, Кетиль Немытый и Рэв Косой.

Возле мачты, на верхушке которой сидели позолоченные вороны, стояли Отар Служанка, Бадвар Зашитый Рот, Коткель Одним Ударом, Халльдор Павлин, Храфн Злой Глаз, Эрлинг Добрый, Торгрим Умник и Ульв Однорукий.

На высокой кормовой надстройке возле черного шатра стоял Эйнар сын Квельдэйнара, владелец корабля и хевдинг в своей команде, а рядом с ним Логи Финн, Торир Длинный Кеннинг и Гейр Брюхотряс.

Рулевым был Сигват Обидчивый.

Гребцами командовал Флоки Олень.

Корабль назывался «Волк», и его нос, как уже было сказано, украшала волчья голова.

За Волком как будто шел еще один корабль. Но он был слишком далеко, чтобы его можно было разглядеть, и туман от него пока не отступился.

Митя, однако, и первого корабля не видел. Закашлявшись, Сокольцев тут же вернулся на базу. И ворота за ним закрылись еще до того, как в тумане образовался просвет.