Россия – родина слонов!

Юрий Бурчак-Находка

Книга представляет собой уникальный дневник автора, в котором самые сложные жизненные ситуации описаны с юмором и весёлым цинизмом, весьма характерным для нашего времени. Пионерия, комсомолия, умные книжки вкупе с уличным воспитанием создают определённый сумбур в голове главного героя. Но возможно, именно он и помогает в итоге найти ответы на самые насущные вопросы бытия. Книга содержит нецензурную брань.

Часть I

1 Кривенькие ножки.

Я оглянулся, чтобы убедиться, что эта куколка тоже оглянулась. Наши взгляды встретились. Это и не удивительно, в узком проходе вагона купе им просто больше некуда было деваться. Именно в тот момент всё изменилось окончательно. Какая-то мелочь, краткий миг, всего одна секунда… но с того памятного взгляда всё изменилось. Именно тот момент можно считать пунктом поворота в другую реальность.

Вначале даже не поверил, уж слишком она была для меня хороша. Кто я такой для неё — очередной простачок с пустыми фантазиями в голове? Наверно она просто хотела убедиться в миллионный раз, что и этот лох обернётся. Как и все остальные. В то время ей было глубоко наплевать на всех самцов мира, она просто наслаждалась существованием. Наслаждалась своей неповторимой внешностью, своими изумительными титечками, своим всепроникающим взглядом, ногами с восхитительными линиями изгибов.

Стоп! Что-то я слишком резко погнал паровоз! Давайте всё по порядку. Начнём с самого начала, чтобы у вас не возникло путаницы в голове.

Россия! Город Лесозаводск! Роддом номер один!

Впрочем, всё это слишком громко сказано. На самом деле, Лесозаводск — небольшой городишко где-то на задворках Советской империи. Здесь нет аэропорта. Морского вокзала тоже нет, да и откуда ему взяться, если до ближайшего моря триста километров. Нет и речного вокзала, хотя речка есть. Очень даже известная речка — Уссури. Уссурийский тигр, Дерсу Узала — это слышал каждый болван. Тут нет даже железнодорожного вокзала, местные жители пользуются станцией Ружино, находящейся неподалёку. Хотя в названии города фигурирует слово «завод», никаких заводов тут и в помине нет. Леса вокруг полным полно, это чистая правда. Тайга непролазная, мать её. Да и не город это вовсе. Больше напоминает деревню.

Роддом, к примеру — просто деревянный барак в стиле трэш, с облупившейся краской на стенах, построенный чёрт знает при каком царе, и приспособленный советской властью под роддом. Зашибись! Водопровода нет, канализации, естественно, тоже нет. Электричество включают вечером на пару часов. Как хочешь, блин, так и рожай. Рожают тут, однако, бабы не очень часто. Одного, максимум двух младенцев в неделю. Да и то потому, что привозят рожениц из окрестных деревень.

Нинка пришла сама. Счастливая будущая мамаша жила неподалёку. Наверно, в этом микроскопическом городишке все жили неподалёку от роддома. Солнечным январским морозным днём родила Нинка пацана. Нормально родила. Не пришлось ничего мудрить. Ну, кесарево там или другая какая-нибудь хренотень. Здоровая была бабёнка, что там говорить. И мальчик родился «здоровенький», именно это слово сказала акушерка, отрезая пуповину. «Только ножки кривенькие!» — с ухмылкой добавила она. Это она нарочно наврала, чтобы хоть как-то нагадить Нинке. А всё дело в том, что была у неё интрижка с папой этого новорожденного мальца. Сама бы с удовольствием от Лёньки родила, да кишка тонка оказалась. Нинуся оказалась шустрой девахой — опередила.

В этот город она прибыла вообще из дикой глухомани со странным, нерусским названием Сидатун. Там она появилась на свет божий и прожила до совершеннолетия. Три мазанки да две фанзы — вот и все постройки в той деревне. Хрен пойми, какой дурак вообще выбрал это место для заселения? Находится совсем в полнейшей заднице. Туда даже обыкновенной дороги нет, а не то что железной. Где-то посреди таёжных буреломов. На карте его сейчас искать бесполезно. Сгинул. Исчез напрочь с лица земли русской. Да и плевать!

Вот ведь как бывает. Москва тоже когда-то была вшивой деревушкой, а сейчас вон какой мегаполис вымахал. Исчадие ада, прости Господи. Так что Нинусе этот занюханный Лесозаводск первое время казался чем-то вроде Нью-Йорка.

А Лёнька был хлопец гарный. Котировался капитально у местных тёлочек. Всё при нем. Не так чтоб высок, зато ладно скроен и красив как бог. Не вру, ей богу! Красавчик был, точно! На Тихонова-Штирлица здорово смахивал. Бабёнки кипятком ссали вслед.

Фронтовик! При медалях! Даже ранение получил на войне с японскими империалистами. Прорывались они однажды на грузовике из пункта «А» в пункт «Б», да и подорвались на самурайской, поганой мине. Сломал ключицу, голову разбил. Но мозги остались на месте, потом даже Владивостокский политех с отличием закончил. Врачи подлечили, подлатали и снова отправили воевать. Да только винтовку снайперскую не доверили, как до ранения, а поручили всякие разные ценности с трупов снимать. В нормальной жизни это называют мародёрством, а на войне без проблем, если ничьё — значит наше. Смотрят, чувак честный, крестьянских кровей, ничего не слямзит. Так и проколбасился до окончания войны в трофейном батальоне.

Собирал зубы золотые, коронки, кольца, цепочки и прочую дребедень. Наручными часами, бывало, руки до плеч были унизаны. Всякую мало-мальски ценную требуху собирали с дохлых японцев. А что? Справедливо! Мертвецам оно ни к чему, а при строительстве коммунизма, глядишь, пригодится. Ускорит, так сказать, процесс. После войны прослужил в армии ещё маленько. Каких-то восемь годков. Это вам не год, как сейчас. Советская власть не мелочилась.

Итого, стукнуло мужику к тому времени двадцать семь рокив. Хохол он был чистокровный, никаких негров или нанайцев в родне не было. А значит, русский. Как ни крути, русские и хохлы — это одна и та же нация. Язык один и тот же, разные диалекты. На Дальнем Востоке девяносто восемь процентов российских хохлов проживает. Формально. Хотя все они считают себя русскими. Мне, собственно, насрать на национальность, лишь бы человек был хороший. Вон, как Фредди Меркьюри, к примеру: родился как я, тоже в жопе, только другой — в Занзибаре, где-то в Африке. Значит, занзибарец. Ну, тогда я люблю занзибарцев. И говорил он, соответственно, на чистом занзибарском языке. Если переиначить знаменитого поэта, можно сказать: « Я бы занзибарский выучил только за то, что на нём разговаривал Фредди!» Короче говоря, хороший человек — он и в Африке хороший.

А Лёнька был во всех отношениях хороший, мало того, что симпатяга и герой, по понятиям местных морковок. Так ещё и не курил. Это вообще дикий случай. В те времена все настоящие мужики шмалили табак по полной программе. Цигарку изо рта не вытаскивали. Иначе никак не могли — голова начинала кружиться от избытка кислорода. И не пил. Ну… почти не пил. Большинство мужиков бухало по-чёрному. А что ещё делать? Телевизоров тогда не было, интернета — и подавно. А по радио только и было, что галдеж про то, какие американцы разлагающиеся гниды и какая замечательная страна СССР. Как всё в ней шикарно, и всё-превсё в ней лучше, чем у америкашек. И вообще, Россия — это родина слонов.

Наслушавшись такой херни, мужиков тянуло набухаться и забыться. Слава богу, водяры в СССР было достаточно. Водка да нефть — достояние, блин, нации. А Лёнька так, чисто по праздникам, выпивал полегоньку. К тому же преподавал в единственном местном Лесотехникуме, да не просто, а даже завучем был. О как!

Но и это ещё не всё. Самое главное — это то, что он был коммунистом. Настоящим махровым коммунякой, и конечно, железно верил в конечную победу коммунизма. Наверно, всё-таки, тот удар башкой об кузов дал о себе знать. Кстати, слово «коммунист» для тогдашнего уха звучало, примерно, как сейчас слово «миллионер».

Да! Забыл сообщить! Пацанёнок кривоногий, которого родила Нинка — это я, ваш скромный рассказчик.

Короче, был мой папа тут первый парень на деревне. Бабёнки липли — бог ты мой! Ну и, конечно, он пользовался этим обстоятельством. С той повитухой он тоже перепихнулся пару раз. Вот она и решила новоявленной мамаше слегка потрепать нервы, из ревности. «Ножки, типа, кривенькие!» Брехня! Изумительные ноги. Красивше, наверно, уж и не бывают на белом свете. Они мне очень пригодились потом, когда я в десятилетнем возрасте выполнил норматив на третий взрослый разряд по плаванию с помощью этих, якобы кривеньких, ножек. Да и бегал нехило, на всяческих соревнованиях, школьных и городских. А потом — от ментов, когда надо было, сваливал и от хулиганов. Всем бы такие ноги, им надо при жизни памятник поставить.

Расстроилась Нинка, конечно, из-за ножек. Как же так? Лёнька такой гарный, сама будто пава, и на тебе — уродец получился. Но кровинушка то родная, и такой сойдёт, хрен с ними, с ножками, потом разберёмся. Да и Лёньку любила без памяти, или думала, что любила.

Родить-то родила, дело нехитрое. Но вот беда: не желал новоиспечённый папаша расписываться, как у порядочных принято. Всё до последнего тянул, думал, наверно, что рассосётся как-нибудь эта фигня сама собой. Видно, не рассказали ни в школе, ни в институте, что эдакая хренотень сама не рассасывается. Так что, когда меня вытащили на свет божий, первым делом прицепили на ногу бирку с фамилией мамы — Рогаленко, мальчик, рост 52 см, вес 2 кг 200 г, чтоб не перепутали, не дай бог. В морге тоже, кстати, бирку с именем на ногу цепляют, но там, если перепутают, не так страшно. Труп — он и есть труп. Господь бог примет с любой табличкой.

А что? Нормальная хохлятская фамилия, говорю же, тут в Лесозаводске все хохлы, если сало при себе имеешь, лучше не зевай, прячь в дальний карман. Имени на бирке не было, не придумали ещё. А когда показала Нинуся хлопчика батяне, да увидел он, какой красавчик получился, чисто Ален Делон, обмякло сердце фронтовика. «Чёрт с ним!» — подумал. — «Женюсь, всё равно всех не перетрахать. Надо след на земле оставить, пусть растёт новый строитель коммунизма!»

Как только мамаша оклемалась, пошли в ЗАГС и расписались, всё чин по чину, как у людей. В любом случае, эти деятели из партийной ячейки не отвязались бы от Лёньки, как-никак коммунист. Партия тогда жёстко стояла на страже семейных ценностей, особо не побалуешь. Трахнул — женись, нехрен тут наших социалистических девок портить. И стали они жить поживать. Пацана назвали Юркой.

С именем угадали. Через год Юру Гагарина в космос закинули. Радости было полные штаны. Имя угадали, и отчество совпало — обалдеть. «Юрий Алексеевич» — звучит? В то время все по Гагарину с ума сходили. А по мне так ничего особенного, просто очень здоровый человек, в самый раз, чтобы проверить, как там дела, в этом чёртовом космосе. Если бы не вернулся паренёк, не беда, здоровых много, нехай летят, пока не получится. Да! Вытащил мужик счастливый билет.

Вообще-то Нинка была студенткой в том самом единственном техникуме, всё равно Алексей впух бы в своей дурацкой партийной ячейке, как старый пердун, охмуряющий тупеньких студенток. Как-никак уже тридцать три года дяденьке стукнуло.

Училась она так себе, на трояки. Да и откуда у неё какие-то знания возьмутся, если в том сраном Сидатуне все школьники разных возрастов учились в одном классе, и все предметы преподавали парочка учителей. Читать-писать научился и вали отсюдова, строй своё будущее. А тут вона как подфартило. Считай, за князя замуж выскочила.

2 Получай десяточку!

Прожили пару лет в этом «Лесоболотске», так ласково называл его папа. Нинка училась, папик учил. Помню смутно, совсем малой был. Точнее, почти совсем ни черта не помню. Громадную сиську перед глазами — помню, и мне её пихают в рот. Всё… Дальше темнота. Все эти события излагаю со слов очевидцев и участников тех событий. Наверно, жили счастливо. Все вначале счастливо живут. Хотя, на самом деле, в полном говне обретаются, просто этого не замечают.

С детства Нинке мама талдычила, что мужик должен быть такой, чтобы за ним как за каменной стеной. О-го-го! И вот оно, счастье-то привалило! Вот она, стена каменная.

Но в скором времени беда приключилась, когда её не ждали. Вот всегда так, только наладится всё, только начнёшь счастье полной ложкой хлебать, а дерьмо тут как тут.

А случилось вот что. Казалось бы, безобидная ситуация, житейское дело: группа выпускников праздновала у одного из них в доме окончание учёбы. Ну, понятное дело, набухался народ на радостях. Не каждый день оканчиваешь опостылевший техникум. Потом кто-то ушёл домой, кто-то пошёл праздновать дальше в другое место. Кто-то остался водку допивать, а потом, оставшиеся участники попадали спать, кто где. Лёнька, на свою погибель, активно присутствовал в этой нетрезвой вечеринке, лакал вместе со всеми. Ему бы домой уйти вовремя! Но нет, всё надо выжрать! Обязательно! «Как это? Добро пропадать будет?» Продолжил гулянку и, позже, отрубился, как и все, мертвецким сном.

Эх Лёнька! Там, где замешан алкоголь, обязательно случится какое-нибудь дерьмовое приключение. Так и вышло.

Утром! Ни свет ни заря! Нагрянули менты поганые! Даже не дали ребятам нормально похмелиться! Всех без разбора повязали и отвезли в местный обезьянник. Что да как? Оказалось, что какую-то из девок, якобы, изнасиловали, и она заявила в ментуру. А тем ублюдкам — «Радость-то какая!», у них план по преступлениям как раз горит, такое счастье привалило. Ништяк! Целую банду насильников обезвредили. Грамоты и премии предвидятся. Всем навалить, что Алексей Палладьевич мирно сопел всю ночь, и снилась ему мамка, с вышитым крестиком рушником, угощавшая варениками со смородиной. Он кусает вареник, а оттуда стреляет соком во все стороны.

Впрочем, сильно не расстроился — суд разберётся что к чему. Он-то ведь не при чём. Советская власть — она справедливая, суд — самый гуманный, в обиду не даст труженика мела и указки. И нахрена ему кого-то насиловать, если все тёлочки этого паршивого городишка за счастье считали загаситься с ним? Эх, Лёнька! Знал бы ты, как всё паскудно повернётся.

Защищать на суде должен был его корешь, адвокат Резниченко, зажигали вместе в своё время во Владике. Этот хренов адвокат опоздал на судилище. Когда он появился, всё уже свершилось, помочь было невозможно. С насильниками в те времена особо не церемонились. Восемь человек отправили на нары и всех делов, насиловал, не насиловал, какая нафиг разница? «Ты там был? — Получай десяточку!» Таким образом, он оказался в роли той знаменитой щепки, про которую толковал его кумир, дедушка Джугашвили.

Отправили недалече, здесь же, в Приморье, в посёлок Волчанец. Из партии, конечно, пнули нахер, такие говнюки партии не нужны. Правда, отсидел он всего пять лет. Резниченко, видимо, подсуетился, подсобил дружбану — срок скостили. За хорошее поведение и всё такое. В тюрьме, когда начальство разобралось, что за мужик к ним попал, назначили главным инженером. Зона, на самом деле, была предприятием по изготовлению металлических бочек, просто все работяги были зеки, а директором — начальник тюряги. Кстати, там, в зоне, до сих пор стоит железный ангар, спроектированный и построенный отцом. Это, конечно, не Эйфелева башня, но тоже надо покумекать, пораскинуть мозгом, чтобы соорудить такую хреновину. Что-то вроде памятника себе самому.

Нинка к нему ездила вместе со мной. Как раз в это время я стал из животного превращаться в человека, меня уже посещали проблески сознания. Были мы там лютой зимой. Помню, возле туалета, на улице, бегала здоровенная крыса. Впрочем, может быть, это я был настолько мал, что она мне показалась огромной. Катались с какой-то горки на санках на замороженную то ли речку, то ли озеро. И снова темнота… Мне было годика три. Маман к тому времени закончила свою учёбу и переехала поближе к супругу в Находку. Прямо как декабристка, едрит твою мать! Только наоборот. Из говна всё ближе к цивилизации.

3 Хорошо быть маленьким!

Наверное, моя мамочка заколебалась меня воспитывать в одиночку, или по другой какой-то причине, но, волею судеб я оказался на Украине, на родине, так сказать, предков. Сбагрила она меня своим родителям. Да не абы куда, а в знаменитый Чернобыль. Ещё та жопа. Размером менее Лесоболотска. Деревянные халупы, утопающие в песке. Но, правда, один огромный кирпичный дом я там видел, он и сейчас стоит. А всем известной атомной станции тогда ещё и в помине не было. Опять же, плоховато помню из того периода.

Припоминаю такой факт, местный петух почему то невзлюбил меня. Подкрадывался сзади и со всей дури долбал меня в темечко своим железным клювом. Вот скотина! В конце концов, бабуся однажды не стерпела от глупой птицы такой наглости, выхватила топор и отрубила засранцу голову, чтоб не обижал маленьких. Жестоко, а что поделаешь? Съели его… Удивило то, что какое-то время он ещё бегал по двору без головы. Надо же! До сих пор перед глазами эта картинка стоит — чёрный петух носится кругами, а из того места где была башка фонтанирует кровь. Потом снова темнота…

Более или менее мозги стали переваривать информацию, когда меня снова вернули в Находку и отправили в садик. Там я впервые осознал свою половую принадлежность. Воспитатели нас не разделяли по тому, что там у нас между ног находится, бугорок или выемка, и писять-какать все мы ходили в одно помещение. Мало того, всех в одно и то же время сажали на горшки, и мы хором, дружно и весело испражнялись. Запашок, конечно, стоял тот ещё. Наверно, тётенькам так было удобнее — все просрались разом, и проблема решена. Теперь можно порисовать. А может быть, так по технологии воспитания было положено. Чтобы новые человеки поняли — что и как.

После обеда, сонный час. В том же помещении, в котором мы весь день болтались, ставили раскладушки, и мы на них спали. Как-то раз девчонка, раскладушка которой находилась рядом с моей, предложила показать мне свою пиписку в обмен на показ моей. Естественно, я согласился с радостью, и достал свои муди. Ну конечно, никакие там были не муди в то время. Пипетка, сантиметра полтора. Увидела она его вообще или нет, неизвестно. Не помню даже, как отреагировала. Но её собственная презентация меня поразила. Там тупо ни хрена не было! Я, можно сказать, был слегка в шоке. Вот эта прорезь и есть девчачья пися? В первый момент подумал, что она меня как-то дурит. Где-то прячет свою хренотень.

Потом консультировался с пацанами, что да как? Оказалось, истинная правда. Эта щелка и есть ихний писюн. Тьфу! То ли дело у пацанов! О какой! Тогда я понял, что мальчиком быть лучше. По крайней мере, конденсат сливать гораздо удобнее, достал шланг, отлил, стряхнул последнюю капельку, и готово. Тарасова Ирка — её только и запомнил из всех. Потом выяснилось, что эта озабоченная Тарасиха уже всем перепоказывала свои чудные прелести, я был последним. Скромный был, стеснительный мальчик.

Потом, конечно, эти женские интимности видел много раз. С возрастом они видоизменяются, увеличиваются, матереют, темнеют и т. д. Но, без сомнения, остаются важной деталью в мужском мироощущении, если, конечно, не педик. Погладить, понюхать, потрогать, засадить туда и остальное прочее — это завсегда. Это с радостью. Матушка-природа хитро всё устроила, мимо этого женского причиндала никак не пройти мимо.

Как раз в это время, пока я познавал устройство человеческого организма, в Саратове родился младенец примерно такого же размера и веса, как я. Акушерка тут же прицепила ему на ногу бирку с надписью «Абрамович. Мальчик…», ну и так далее, что полагается в таких случаях. Чуть позже, родители записали его в загсе под именем «Рома». Да, ребята! Вы правильно подумали, это был будущий миллиардер, начальник Чукотки. Об этом никто тогда не догадывался, и он тихо, мирно, сосал мамкину сиську, пользуясь моментом, пока не разнюхали журналисты.

Жили мы с мамочкой в малосемейке, недалеко от находкинской мореходки на улице Дальней. Там, кстати, в качестве соседей были девчонки, и мы почти каждый день, коллективно играли во врачей, в то время пока родители пропадали на работе. Играли в гинекологов, естественно, и урологов. Я продолжал ходить в садик. Короче, познавал мир через прорезь женской мохнашки. А мама вкалывала на заводе, зарабатывая на жизнь на настоящем оухительном заводе. В смысле, большом, огромном. Находка — это вам не Лесозаводск копеечный, реально портовый город. Иногда она брала меня с собой. Гигантские пароходы, вытащенные на берег, с вырезанными дырами по бортам, так что видны были все внутренности — дикое переплетение труб, нагромождение неведомых механизмов. Футуристическое, диковинное зрелище. Опупенные винты, охрененные рули. Всё колоссальных размеров.

И я понял: море — это круто! Потом, много лет спустя, сам оказался в море на подобных голиафах, и контролировал работу этих футуристических механизмоя. Все находкинская шпана, в то время, грезила морем. Короче, после увиденного я был в гораздо большем шоке, чем после просмотра Тарасихиной промежности. И решил — буду моряком, кровь из носу! Из всех садиковских дружков ни один не стал гинекологом. Ну, то есть в пидзах, конечно, колупались от случая к случаю, но всё это за бесплатно.

Маманя, похоже, не очень была уверена в Лёшке, и поэтому подыскивала пути отхода, на всякий пожарный. Женщины — хитрожопые, в этом смысле, существа, у них всегда наготове вариант «Б». Во всяком случае, помню, как какой-то дядька приходил к нам в гости. Такой морячок, в кителе с погончиками. Мы даже были у него на пароходе. Небольшой пароходишко, то ли спасатель, то ли сейнер. Однажды я сидел в кают-компании, и вместе с экипажем смотрел фильм «Девочка ищет отца». Старый престарый советский фильм. А они остались вдвоём в каюте, наверняка, целовались в это время. Я её не осуждаю, она была молода, надо было строить своё будущее. Да и секс, говорят, благотворно влияет на женскую психику. Так что, нет проблем.

По субботам я с ней ходил в баню. Женскую, конечно. Эмоции получал почти как на заводе. Тоже всё колоссальное. Опупенные сиськи, здоровенные, лохматые лобки. Это вам не садиковская мизерная прорезь. Все эти чёрные, рыжие, седые мохнахи, с висящими этими штуками на уровне моих глаз, меня совсем не интересовали. Помню, как бабушка, раскорячившись, натирала мочалкой свою кошмарную, седую дырку с таким остервенением, что я подумал — не свихнулась ли старуха? Сейчас понимаю — наверно, она в это время ловила кайф, вроде как мастурбировала. Зрелище, конечно, не для слабаков.

Потом появился папик. Как чёрт, резко так выскочил из небытия, и стал с нами жить. Мне объяснили, что «это твой папа». Ну, папа так папа, я уже был у одного на пароходе. Тогда я не понимал, что папа может быть только один. Опять стали жить-поживать. Кстати, с папой тоже ходили в баню, только уже мужскую. Мы бы и рады в женскую, да не пускали. В мужской, тоже ужасы неслабые. Тут у дядек прибамбасы болтаются, по моему носу задевают. Да все разные, сколько мужиков, столько и пистолетов. Толстые, тонкие, длинные, короткие. У толстяков вообще не видно ни черта, только залупа торчит из-под жировых складок. Помню, у одного мужичка член искривлённый был, как бумеранг. Или из-за травмы, или вражеская пуля угодила. Он согнутый был градусов на 35—40. Как же бедняга им пользовался? Непонятно! А может быть наоборот, очень даже прекрасно осеменял своей загогулиной. Вполне возможно, что его подружки получали эксклюзивные ощущения. Были с огромными яйцами, и с совсем мелкими. И тут я среди них, со своей свистулькой микроскопической и яйцами с горошину. Славные были времена. Хорошо быть маленьким.

4 Кто насрал?

Папик тоже на завод устроился, тоже судоремонтный, только другой. Вскоре мне подошёл возраст идти в школу, пора набираться уму-разуму. Скучно в школе. Пидзы никто уже не показывает, и мой агрегат никто рассмотреть поближе не хочет. Насмотрелись, наверно. Несколько садиковских мальчуганов оказались со мной в одном классе: Забровский Сашка, Филинов Андрюха и Леньшин Юрик. Школа на улице Сенявина, уже и номер не помню.

Однажды гуляли с дружками по лесочку, недалеко от дома. Там сейчас гостиница «Горизонт». Повстречалась нам компания незнакомых пацанов, возрастом постарше. Говорят нам: «Хотите корень уматный попробовать? Сладкий как мёд. Вообще офигенный корень! Называется „Борец“. Сами только что наелись!» И мы, как дураки, повелись на эту лажу. Они показали, как его выкопать и правильно очистить, чтобы витамины не потерялись. После этого предусмотрительно свалили. Больше я этих ублюдков никогда не видел. Надеюсь, бог им воздал по заслугам.

Короче, нажрались мы все этого чудесного корня до отвала. И в самом деле, он оказался сладковат, всё без обмана.

Твою же мать! Как будто нас дома не кормили! Дебилы! Через некоторое время во рту стало жечь, ну, мы думаем, так надо, витамины, наверно, действуют, и не беспокоимся. Потом стало оухительно жечь. Трындец! Я почуял неладное, побежал домой. Мамке побоялся признаться сразу, ругать ведь будет. Ужасно скромный был мальчик. А потом стало совсем невмоготу. Слюноотделение сумасшедшее, во рту всё распухло, огнём горит. Маманя смотрит, что-то с сыночком неладное творится. А я уже загибаюсь реально, температура под сорок, рвота дикая. Когда ей рассказал кое-как, с трудом ворочая раздувшимся языком, за голову схватилась.

Этот Борец, оказывается чрезвычайно ядовитый корень. Его в деревнях использовали вместо отравы. Она-то, таёжный житель, знает всю эту фигню. Ёпэрэсэтэ! Давай меня водой поить и т. д. В итоге я отрубился, ничего дальше не помню. Врачи еле откачали. Сказали, что если бы съел чуть больше, помер бы, как пить дать. Ни ухя себе, погуляли мальчики! А насчёт тех пацанов — проблема так и не решена, хотел бы с ними встретиться. «Эгей! Отзовитесь, говнюки! Если живы!»

Зашёл в интернет, и прочитал про это поганое растение. Выяснилось, что сам Тамерлан был отравлен ядом этого корня. Ничего себе, ещё бы немного, и мы с ним на том свете свиделись.

Снег увидел первый раз на улице Дальней. Просыпаюсь утром, глядь в окно, и обалдел! На улице белым-бело, я был просто ошарашен. До сих пор перед глазами эта картинка стоит — белый двор, скамейки, деревья, дома. Да всё белое! Аж глаза ломит! Картинка просто впечаталась в мозг. Наверно, когда буду помирать, вспомню эту фантастическую картину.

В школе страшно нравилась одноклассница — Степанова Наташка. Терялся перед ней, просто деревенел. Красивая была девочка, прямо куколка. Где она сейчас? Чёрт его знает. Вообще, мне часто нравились различные девчонки, не знаю, что это было, возможно любовь. Тогда получается, что я параллельно любил двух, трёх и более девчонок. Конечно, я им не говорил об этом, и вообще никому не пидзел лишнего по этому поводу. Просто любил втихаря, да и всё. Тогда ещё не знал, что мужчины полигамны, думал, что один такой ненормальный.

Однажды зимой шёл в школу. На улице темень, мороз дикий. Идти надо было два квартала, по тротуару вдоль дороги. Между дорогой и тротуаром валялись железные трубы приличного диаметра, одна за другой. Наверное, хотели менять водопровод, да так и бросили на зиму. Совдепия, что с неё возьмёшь? Иду я, иду, значит, скучаю. На ногах валенки. По дороге присоединился ко мне Фил, Андрюха Филинов — лепший кореш. Вдвоём веселее. Примерно на полдороге колонка с водой, в Находке они были повсеместно. Фил говорит мне: « Хочешь, прикол покажу?» Что за глупый вопрос, все любят приколы: «Ёп тыть, конечно!»

Кстати, в первом классе все мальчуганы, общаясь меж собой, уже вовсю матерились как сапожники. Это считалось шиком. А прикол заключался в следующем: он намочил свои ботинки водой из-под колонки, взгромоздился на трубу, постоял немного, и конечно примёрз. Мы весело гоготали, шутками обыгрывая эту ситуацию. Я, не будь дурак, быстренько мочу свои валенки и тоже забираюсь наверх рядом с ним. И мы, ещё пуще прежнего, стали веселиться. Помните этот трюк в знаменитом фильме — когда Шурик вытаскивал ногу из прилипшего к смоле сапога и пинал по заду плохого дядьку. Так вот, мы эту фишку придумали задолго до Гайдая. Я вытаскивал ногу из примороженного валенка и, заливаясь счастливым, детским смехом, пинал Фила по жопе. Андрюха радовался не меньше моего. Всё-таки как мало надо для счастья!

Ладно… Расслабились малость, пора и в школу. Оба-на! Хрен там! Оторваться невозможно. Мы и так, и эдак! Фига! Повылезали из своей обуви, тянем, потянем, ничего не выходит. Вот это мы вляпались! Что делать? Хоть на улице и темень, но народу много. Вы не поверите, но раньше в совдепии работали все. Дико, не правда ли? Если вдруг какой-то гондон не работает, приходит участковый и даёт срок найти работу. Не устроишься — дадут срок по статье «Тунеядство». Полезная статья. Сейчас, похоже, такой нет.

Короче говоря, народ щемится на работу с утреца. Наши спасители, ёлы-палы! Выбрали мужика поздоровше и попросили оторвать наши шмотки. Всё это время в носках скачем. На улице колотун, про глобальное потепление слыхом не слыхивали. Поднатужился чувачок, дунул, плюнул и… отодрал-таки наше барахлишко. Молодчик! Давай мы их скорее пялить обратно, чтобы согреть околевшие копыта. Что такое? Ступня вылезла наружу. Мужик слишком здоровый оказался. Богатырь, мать твою, земли русской. Вся нижняя часть осталась на трубе, видно я переборщил с водой. Пипец! Повеселились! Пришлось бежать домой с валенками под мышкой, на ходу шевеля пальцами. Ну, пидзюлей, конечно, словил от мамани. Долго ещё потом мы с Филом мимо останков моих валенок проходили мимо, и ржали как дураки.

До сих пор эта унылая картинка перед глазами стоит: чёрное-пречёрное, звёздное небо, редкие падающие снежинки, и в свете фонарей, на трубе — одинокие, напрочь приклеенные подошвы валенок. Прости меня, обувь, я просто был тупенький! Вывод: ребята, не становитесь в мокрых валенках на железо зимой — получите по тыкве от мамани.

В школе у преподавателей я был среди любимчиков, но уж слишком пидзлявый. Почти каждую неделю в дневнике была запись красными чернилами: «Разговаривал на уроке!!! Обратите внимание!!! Вертелся на уроке математики!!!» и подобная фигня.

В первом классе все уже пробовали курить. Естественно, я не отставал, был как все. Не курить было неприлично. Но какая всё-таки это дрянь, ребята! Тьфу! Нормальных сигарет почти ни у кого не было. Поэтому, собирали окурки, и шмалили это вонючее дерьмо за углом школы. Плевались, морщились, но продолжали курить. Круто! Так делают настоящие боссы. Всё равно, несмотря на это, так и остался некурящим, привыкания не произошло. Уж больно мерзкой была эта пакость. Тем более, что папик не курил совсем. И слава богу. Но изредка, конечно, за компанию покуривал с закадычными друганами.

Как-то раз делал уроки по математике. Ошибся что-то там с цифрой, взял резинку и давай стирать ошибку. Тёр, тёр, пока не протёр приличную дырку в тетради. Ну, бллин! Испугался, что наругают, глупый был. Оторвал кусочек бумажки, наслюнявил и заклеил дырку. Про клей, наверно, тогда ещё не в курсе был. Мамка, конечно, спалила меня с этой дыркой, это её сильно развеселило, смеялась, хватаясь за жирненькие бока. Наверно, сама такое в техникуме делала неоднократно. Это же надо, догадаться залепить дырку в тетради собственными соплями. Поучала меня: «Учись хорошо, сынок, тогда из тебя человек вырастет!» А я удивлялся — «Как это? Я и так человек». Ну, тупень был несусветный!

Летом отправили в пионерский лагерь. Назывался «Факел». Он и сейчас есть. Ни хрена хорошего не вышло. Две смены шёл дождь как оголтелый. Мать перемать, носа не высунуть. В Находке такая фигня в порядке вещей, зимой солнце палит, когда особо не нужно, а летом, сука, дождь как прорывает. Не дождь, так туман. Если бы не это говно, цены бы городу не было. Он ведь находится на широте Сочи.

В лагере у меня своровали замечательную вещицу — шикарный водяной пистолет, японский, кстати. Папаня притаранил с работы. Они там чинили корабли ФЕСКО, ну и выцыганил, наверно, у какого нибудь маримана. Я расстроился, само собой, второго такого пестика в этой стране не найти. В общем, о проклятом «Факеле» только одни негативные воспоминания остались.

Однажды сидим в беседке, то ли речёвку разучиваем, то ли другой какой-то лагерной фигнёй занимаемся. Чувствую — нестерпимая вонь накатила. Думаю: «На говно наступил, что ли?» Проверил подошвы. Нет, всё чисто. А говном несёт невообразимо. Да что такое, эй кто насрал!? В итоге всё прояснилось. У нас был хлопчик по фамилии Твердохлебов. Тоже застенчивый мальчик. Уж на что я скромный, а тот вообще полный тормоз. Короче, захотел Твердохлебов какать и постеснялся сказать вожатой, думал перетерпеть. Но в пионерских лагерях Советского Союза, как правило, хорошо кормили, в отличие от германских концентрационных. Поэтому у него клапан на заднице не выдержал давления навозной массы, и вся эта ерунда полезла наружу, источая страшную вонь.

Пидзец! Обосрался парень, в прямом смысле. Тупо навалил в штаны. И он хотел это скрыть, сидел себе, как ни в чём не бывало, обосраный и, бля, речёвку дурацкую учил. С выражением так читал, типа всё нормально! Без палева! Штирлиц хренов. Извините за маты, но как тут не матюкнуться. С тех пор у меня фамилия Твердохлебов ассоциируется с говном и вонью. Когда кто-то при мне упоминает твёрдый хлеб, я сразу вспоминаю этот стрёмный случай из моего детства. До сих пор картинка перед глазами: беседка, снаружи стена дождя, на скамейке сидит обосравшийся пацан с кислой рожей, а вокруг офигевшие все мы. Вполне отчётливо помню его лицо с родинкой на щеке. Вот никого не помню, ей богу. Ни лиц, ни фамилий. Его запомнил. В каком-то дальнем закоулке мозга. Что такое память? Удивительно! Сейчас стараюсь поменьше есть хлеба. Особенно твёрдого! И вообще, слово «факел» в каких то мрачных тонах воспринимается.

Вывод: когда хочешь срать — беги быстрей в сортир, чтобы чего не вышло.

Пока я в лагере наслаждался погодой и ароматами окружающей среды, родители получили новую хату. Батяня всего пару лет поработал на заводе и заработал квартиру. По советским меркам, очень удачный прорыв. Другие ждут десятки лет. Вот они, преимущества мужа, каменной стены. Мать особо не мыкалась по съёмным углам, как другие. Это была вполне себе замечательная двушка, хрущёвка конечно. Но, по тем временам это был шик. Это как если бы сейчас получили пентхаус с бассейном на крыше. Многие мои одноклассники жили в бараках, их тогда было в Находке тьма. Пакет услуг такой: вода в колонке на улице, отопление печное, дрова в сарае, туалет тоже на улице.

Чувствую, придётся снова про говно писать. Уж извините, постараюсь покороче.

5 Босс дерьма.

В те времена, во дворах, между бараками, стояли такие домики из неструганных досок, аккуратно побеленные извёсткой. Туда окрестный люд ходил какать. Этакие храмы испражнений. Когда подходишь к ним летом, стоит сумасшедшая вонь уже за много метров. Толстые, блестящие, зелёные мухи, по-своему даже красивые, роятся тучами вблизи, лакомятся, чем бог послал.

Весь кал собирался в здоровенную яму под домиком, и примерно раз в месяц приезжала спецмашина. Мы называли ее просто — «говновозка». Из неё выходил водитель, говновоз, и толкал толстый, весь испачканный говном, шланг в этот навозный бассейн. Шикарная была картина! Переполошившиеся мухи в бешенстве пытаются защитить свою собственность. Но куда там, разве осилить царя природы с его техническими достижениями. Директор шланга врубает насос, и кал с таким смачным, чавкающим звуком всасывается внутрь бочки. А вонь усилилась многократно, теперь уже за несколько десятков метров слезу вышибает. Говновозу хоть бы что, деловито шурует такими длинными загнутыми вилами, разбивает крупные образования для лучшего всасывания. Тряпочки подозрительные вытаскивает.

Есть такой фильм — «Сладкая женщина». Там героиня работает на конфетной фабрике, и от неё сладко пахло всегда, даже если она не на работе. Вот бы ей выйти замуж за такого парня. Они перебивали бы духан друг друга, в итоге запах никакой. А может быть наоборот, шибили и тем и другим, тоже неплохо.

Местных шпанюков этот процесс всегда почему-то очень интересовал. Мы собирались толпой и дразнили мужика. Кричали ему как дураки: «Говновоз, говновоз!» На большее фантазии не хватало. По-хорошему, здесь требуется какое-нибудь рифмованное четверостишие, но поэтов среди нас не оказалось. А если и были, то весь процесс откачки выглядел непоэтично, и наверно, слабо стимулировал говностихосложение.

Дяденька на нас не обращал внимания, добросовестно делал своё дело. Возможно, даже любимое дело. Профессионал! Покончив с процессом, складывал свой инструментарий в машину, кое-как очистив от налипшего кала. И на его перепачканном, с засохшей коркой говна, комбинезоне, появлялись новые пятна навозной жижи. Он садился, весь такой босс дерьма, в кабину, внутри тоже покрытую какашками. Кстати, когда вся эта хрень покрывается корочкой, то почти не воняет, он это знал. Когда фырча, тачка, тоже, естественно, покрытая диким слоем говна, выезжала со двора, мы радостно бежали за ней и кричали как кретины: «Говновоз! Говновоз!»

Как мало детворе надо для счастья!?

Мне вот сейчас стыдно стало… ей богу. И зачем мы так!? Человек просто делал свою работу. Нахрена мы это делали? Не понять. Я прошу прощения у всех говновозов мира. Всех тех, кто транспортирует его, перерабатывает, прочищает унитазы, канализационные трубы и прочее. Кланяюсь вам в ноги за ваш нелёгкий говённый труд. Кстати, я и сам отчасти говновоз. Гораздо позже, в море, работал четвёртым механиком, а он, кроме всего прочего, отвечает за исправное функционирование канализационной системы судна: унитазы там, фекальная цистерна и прочее дерьмо.

Так вот, эти уличные туалетики были белоснежными, их белили каждую весну, во время всесоюзного ленинского, коммунистического субботника. Не чаще одного раза в год. Типа, подарочек ко дню рождения Ленина. А внутри было самое интересное. Все стены и потолок исписаны и изрисованы простым карандашом. Тексты и рисунки специфической тематики. Все, что касаемо писек и жоп. Эх, жаль не догадался все это сфотографировать. Все эти человеческие органы во всяких видах и ракурсах, то по отдельности, то воткнутые друг в дружку. Да нарисовано так здорово, с полутенями, со всеми подробностями. Ну, просто офигенно! Летающие члены с крылышками. Фантастика! Тексты в стихах и прозе, тоже об этом. Приглашения встретиться здесь же. Сплошь, сплошь, сплошь!

Даже переписка, вроде современных эсэмэсок. А что? Удобно. Чтобы сообщить что-нибудь, пишешь на стене карандашом. Потом подходишь через какое-то время, читаешь ответ. Я бы назвал это — «говнофон». Переписка тоже специфическая: «Отсосу! Подходите в шесть часов». Или: «Мальчики, хотите полизать, жду вас вечером, пароль — Жопа». Ну и в таком же духе всё остальное. Попадались толстые коричневые полосы, видно кто-то очень спешил и вытер задницу просто пальцем, потом всё это дерьмо на стену вытер. Вот думаю; а если бы он загнал занозу в палец? И что? Доски-то неструганные.

Про туалетную бумагу в то время не слышали. Зад вытирали, кто чем мог, но чаще всего газетами. Допускаю… возможно, у Брежнева была импортная туалетная бумага. Наверно, самолётами доставляли из Америки. Хотя, может быть, и нет. Нафига ему, герою Малой Земли, такие буржуйские нежности. На фронте всё было просто: чаще всего пользовались лопухом или травинкой. Когда совсем плохо, то снегом, осколком снаряда или неразорвавшейся миной… вытер и порядочек, теперь можно воевать дальше. Хотя, об этой интимной, жопной подробности, лучше почитайте у великого Франсуа Рабле. У него лучше получается.

Самые озабоченные из пацанов, выбивали сучки из побеленных досок и подглядывали в эти дырки, когда какая-нибудь неосторожная девушка заходила внутрь по своим женским делишкам. Так и развлекались. А что? Как-то надо релаксировать! Театра в Находке нет, телевизор тогда был большая редкость, а социальные сети ещё не изобрели. Теперь функцию этих проковырянных дырок играет интернет — здоровенная дырища, хоть с утра до вечера смотри порнушку, наслаждайся.

6 Вытришки.

Квартиру получили на улице Горького. От дома до школы десяток метров. Новый класс, новые одноклассники. Чебуречная через дорогу, горячий чебурек со сковородки стоил пятнадцать копеек. Бегали как балбесы по подвалам с деревянными ружьями, в войнушку играли. Бах! Бах! Тыдын! Ты-дыдыды!!!

Летние каникулы проводил в деревне у бабки с дедом, родителями отца. Посёлок Кировский на берегу Уссури. Дни напролёт с пацанами пропадал на речке. С утра до вечера кувыркались в воде. Все были загорелые, чёрные как негры. Играли во всяческие водяные игры, например в «квача». Игра в квача — это разновидность пятнашек, только на воде. Тот, кто в данный момент квач, должен догнать в воде кого-нибудь из корешей, тогда тот становится квачом.

Вода в речке мутная до ужаса, на расстоянии двадцать сантиметров от носа ничего не видно. В том-то и фишка. Очень трудно различить кого-нибудь под водой в такой грязи. Нырнул паренёк в воду — и ищи-свищи его там, внутри воды, он может завернуть куда угодно, вот и попробуй, догони. Как раз в Кировке здорово научился плавать, там любой сопляк нырял лучше, чем акула. Даже самый маленький. Когда приехал в деревню — совсем не умел, а потом стал нырять как бог. Не припомню случая, чтобы кто-то из пацанов утонул. Мужики тонули, это было, но в основном по пьянке. При мне один бухарь, разогнался и нырнул с обрыва, на краю которого он культурно отдыхал, накатывая водяру с местными тёлочками. Хотел, наверно, поразить дам, показать какой он оухительный Ихтиандр. И он добился таки своего. Поразил вообще всех на пляже. Нас тоже.

Там глубина была сантиметров тридцать. Когда вынырнул — мама родная! Вся морда в крови. Пасть разинул и вопит как раненый шакал. Хули орать? Раньше надо было думать! Тёлки тоже заголосили наверху как сумасшедшие. Это он ещё легко отделался. Обычно в таком случае ломается позвоночник. До сих пор эта картинка как фотография перед глазами стоит. Что за странное свойство моей памяти? Всё, что было давно, помню как сейчас. А то, что было вчера, не могу толком вспомнить.

И вывод сделал: «Никогда не купаться по буху». Но почти всегда его нарушал. Только иногда, когда в чрезмерно алкогольном угаре был не в состоянии доползти до воды, тогда не нарушал.

В те славные времена по реке сплавляли лес. Лесорубам не хотелось тратиться на транспортировку, и они тупо сбрасывали добытый лес в речку. Брёвна плыли непрерывно всё лето. Иной раз так много, что по ним можно было перебраться на другую сторону реки. А ширина местами метров двести. Конечно, это было опасное развлечение, если соскользнуть с бревна неудачно, то могло запросто покалечить стволами или совсем раздавить в лепёшку.

Пешком вдоль берега забирались как можно выше по течению. А там заросли черёмухи. Просто-таки черёмуховый лес. Конечно, лакомились ягодками, языки потом у всех были чернее угля. Кошмар! Долго плыли обратно, загорая на брёвнах, мимо Кировки и ниже, до паромной переправы. Брёвна были хвойных пород деревьев, поэтому в итоге все были жутко перепачканы смолой. Всё пузо, ладошки, трусы и яйца вечно в этой грёбаной смоле, хрен отчистишь.

Была мода на трусы поприкольней. Там в деревне и научился шить. Нашёл у бабки кусок ситца с огромными красными розами на белом фоне, попросил у неё швейную машинку, изумительный древний «Зингер» на литой чугунной раме, и сшил себе шикарные трусы. Оухительные были трусы, на публике они сразу же приковывали всеобщее внимание. Иду, бывало, по пляжу, кричат: «Эй! Красавчик! Где такие трусы оторвал?» Но я гордо шёл мимо в развевающихся парусах, типа, насрать на вас, шелупень. А на самом деле просто стеснялся подойти, скромный был мальчик. Окружающие много чего ценного обещали в обмен на эти чудные труселя. Хрен вы угадали, трусы мои! Самый шикарный парень был на «Бухте», так назывался пляж. Точно вам говорю, без балды!

Обычно, пацаны бросали свои шмотки на берегу и шли купаться. Была такая шуточка, особенно с новенькими, штанина завязывалась, ну, очень туго, и на узел ссали всей кодлой. Потом, когда чувак возвращался, ему приходилось развязывать тугой, обоссаный узел, зубами. В это время все весело гоготали. Никто не обижался, все знали: потом подкараулят кого-нибудь другого и тоже обоссут узел, всё по-честному, не зевай.

У многих в деревне были лодки. Так называемые плоскодонки. Делались из трёх широких досок, широкая доска — дно, и две доски поуже — борта. Потому и название такое. Зато удобно стоять в этой лодке, дно ровное как пол, и осадка маленькая. Дед Палладий один из первых в дерёвне приобрёл подвесной мотор ЗИФ-5. Гораздо позже появились разные Вихри и тем более Ямахи, блин, по пятьдесят лошадиных сил. Этот моторчик дед приобрёл, когда меня ещё и в планах не было. Стоил он очень дорого. Поверьте, ребята, это была дико дорогая покупка, просто сумасшедшие бабки. Сами знаете, когда что-то новое, оно всегда стоит уйму деньжищ. Все нормально пользовались вёслами, и когда вдруг папин папа прицепил к лодке эту зловонную, безумно тарахтящую штуковину… Нет — нет, конечно, они не подумали, что дед колдун или что-то в этом роде. Те времена давно прошли, народ не настолько глуп. Они просто решили, что мужик свихнулся. Да! Точно! С ума сошёл! Вёслами ведь гораздо удобнее, не надо таскать туда-сюда такую тяжёлую бандуру. Бензина вонючего не надо. Опять же, деньги будут целее. Да и шумит она, будь здоров. Простите друзья, как не сматериться, мужики в деревне просто охуели от такого безрассудного поступка, ну, а про баб и говорить нечего. Всё! Кранты! «Палладий совсем з глузду зъихав!» — это по-хохлятски «с ума сошёл». Знаете что… про Колумба нашего Христофора тоже бухтели что ни попадя, когда он в Индию отправился. А вот на тебе, гений оказался.

Так вот, дедушка мой, незабвенный Палладий (имя-то какое), для масштаба Кировки что-то вроде Колумба, да нет, бери выше, вроде батеньки Ньютона был. Современники, очень часто, недооценивают размеров личности, пока эта личность дуба не нарежет. Вот вам свежий пример: пока писал вам про деда, помер Стив Джобс. Только вчера его поносили всяко, а тут запели, мол, помер супергений, и что будем делать дальше без него? Как жить? Так что ж вы, бля, нервы мотали человеку, пока жив был, мать вашу? Вы же сами и свели его в могилу вашим поганым пездежем!

Гонял с этим мотором дед по Уссури, как Шумахер по Монако. Прошли, однако, годы. Я появился на свет, вырос. А моторчик как новый, жужжит, будь здоров. Теперь мы с папусиком и маманей гоняли по речке. Правда, к этому времени устарела техника. В нашем ЗИФе лошадей было всего-то пять, эти вихри чёртовы обгоняли нас словно торпеды. Да и хрен с ними, всё равно дедушкин ЗИФ был лучший.

Забирались с батькой на моторке в дикие верховья. Папаня мне доверял рулить. Я хулиганил, петли всяческие, кренделя лодкой выписывал, а маманя верещала, ухватившись за борта. Плавать не умела, мы-то с отцом как акулы, даже чуть получше. Ну, женщина, им по штату положено верещать. Причаливали где-нибудь на живописном островке без названия, где песочек белый, ивы молоденькие склонились к воде. Маманя снеди какой-нибудь доставала, хозяйственная была, кушай Юрик. А сами плескались в речке как сумасшедшие. Потом голышом бегали по песку, не стесняясь меня, а я и не удивлялся. Думал, так положено у взрослых. Я этакую фигню видел-перевидел, Тарасиха помогла, да и маму я голышом видел в бане сто раз. Рубенс не отказался бы изобразить, в теле была девушка. Ей тогда тридцати ещё не было, а папа старше на четырнадцать годков. В общем, зажигали они по полной. Временами убегали в заросли ивняка. Теперь-то знаю, чем они там занимались. Ну, а тогда и внимания не обращал, потому как несмышлёный был, совсем малец.

Но такое случалось нечасто, в смысле, чтобы я в деревне был вместе с родителями. У них там сложности взрослые, типа график отпусков не совпадал и всякое такое прочее.

Таскал с колодца воду дедам, пилил, колол дрова. Было мне тогда восемь лет. Бабушка меня любила, баловала. Называла «малик» или совсем уж «маличок». Потчевала разными вкусняшками. Однажды, когда я отказывался кушать что-то очередное вкусное, говорит: «Хиба ж ты ничого ни йиж? А хочешь, тэбэ вытришками вгощу?» Хохлуха была натуральная.

— А что такое вытришки, бабушка? — спрашивал внучек.

— Пидожди трошки, — сказала она и стала убирать со стола вареники с клубникой, яблочный пирог, сметану и что-то ещё. Закончив, поставила передо мной большую миску и ушла. Я был жутко заинтригован. Думаю, раскрутил бабусю на что-то архивкусное. Сидел, сидел, а её всё нет.

— Бабушкааааааа! — не выдержал я. Она тут же появилась, как будто ждала, когда я завоплю.

— Шо, маличок?

— Ну, где твои вытришки?

— Та вот же! В тэбэ пид нисом! В гэтои мисьци.

Я уставился на пустую миску, ничего не соображая. Потом постепенно дошло, что бабка просто решила проучить меня.

Оказывается, вытришки — это когда гостю ставят в качестве угощения просто пустую тарелку. Человек на неё глупо таращится, это и есть «вытришки». Потом я своим детям часто предлагал отведать вытришек, когда сильно доставали. Позже в нашей семье это понятие стало нарицательным. Вытришки — значит полный облом, дуля, борода. Дырка от бублика.

— А вытришек не хочешь? — то есть, — Ни хрена ты не получишь, дубина!

Иногда, когда я в чём-нибудь провинился, лупила меня лозиной по жопе. Лозина — это прутики лозы, которые используются деревенскими бабушками в воспитательных целях. Было чертовски больно. Но бабуся была справедлива. Что заслужил, то и получал. Задница, конечно, потом горела, но недолго.

Научила меня кататься на велосипеде. Однажды выволокла из сарая какие-то жалкие, запылённые железяки, облепленные паутиной.

— Сделай малику, пусть катается, — дала распоряжение деду.

Но у того нашлась куча отговорок, мол, винтиков-шпунтиков нет, ключей нет, ни хрена, короче, нет. Думаю, ему не шибко понравилась перспектива пару-тройку часов вынакиваться с этим пыльным хламом, лучше на лавке посидеть. У них было такое развлечение. Сидеть на лавке и наблюдать, кто прошёл мимо или проехал, обсуждать всё это, строить различные предположения и догадки. Этакий деревенский бесконечный реалити-сериал, примерно как в фильме «Синьор Робинзон», когда герой соорудил себе псевдокинотеатр на необитаемом острове, каждый день смотрел якобы кино и возмущался, что опять фильм, мать его, про море.

Так и здесь. Только каждый день про деревню. А что? Уматная тема. Телека нет, даже если бы и был, всё равно тока нет.

Короче, бабка обматерила его как-то смешно, по-хохлятски, и стала сама с этими железками вынакиваться. Проволочками, верёвочками, сопельками. Кряхтела, бухтела что-то себе пид нис. Сляпала в итоге нечто велосипедообразное. Колёса разные, крыльев нет, руль кое-как, после каждой колдобины приходится поправлять. Цепь обрывалась через каждые десять минут. Но зато это был настоящий велосипед. «Чудо-юдо лисапет — жопа едет, ноги нет!» Кто из пацанов не мечтает о велосипеде? Это была моя первая техника, если не считать коляску.

Но старушка была очень хитрая, таким образом она из меня делала мужичка. Знаете, у которых руки растут не из жопы. В итоге я сам постепенно довёл его до вполне приличного состояния. Первый механизм, который я отремонтировал своими руками. Спасибо тебе, бабушка. Лежит она во сырой земле уже давно. Но, в связи со странной способностью моей памяти, я помню её как живую. Такое доброе, сморщенное как сухофрукт личико, выцветшие голубые глаза с хитринкой. Бабуся была что надо.

В деревне все разговаривали на каком-то странном диалекте русского языка. Я тогда ещё не знал, что это украинская речь. Думал, ну просто такой деревенский сленг, неграмотное произношение. Бабка не училась ни одного класса, писала сумасшедшие тексты неразборчивыми каракулями без точек, запятых, без всяких абзацев, заглавных букв. Разобрать с непривычки было невозможно. Да там, наверно, все деды так писали, никто никогда нигде не учился. Пипец! Зато ядерного оружия валом и в космос полетели.

В кроне здоровенного тополя, неподалёку от дома, оборудовал себе лежанку из досок. Прикрепил её там кое-как гвоздями и верёвками. Было довольно высоко и сквозь листву ничего не видно. Я забирался наверх, если нельзя было на речку, и читал там книжки, которые находил у бабуси в кладовке. «Хижина Дяди Тома», долго я её читал, толстая книга, половину ни черта не понял. Нудная до ужаса, какая-то скучная история о том, как паскудно живётся неграм в Америке. Фигня полная. Кое-как осилил половину и бросил. «Тартарен из Тараскона», тоже дерьмо ещё то. Про какого-то толстожопого турка. Вроде как приключения. Охрененно интересные, настолько, что заснуть можно. Ещё там были кое-какие книжонки. В общем, прости, бабушка, но книжки в твоей кладовке были полная лажа.

Позже я надыбал деревенскую библиотеку, там ситуация гораздо лучше. К примеру: «Водители фрегатов», опупенная книга. Из неё я узнал всю правду про капитана Кука. Завидовал приключениям рыжего Рутерфорда, он был мой кумир. Капитан Лисянский, великолепный Лаперуз были моими любимчиками, я им завидовал, вот мне бы так.

Тополь шатался от ветра, вся эта вшивая конструкция скрипела и трещала, раскачиваясь вместе с деревом, но мне это страшно нравилось. Я представлял, что я в штормовом море. Плыву там где-то на настоящем корабле среди злобных, зубастых акул. Да, я себе всё это чётко представлял, книжонка была что надо.

И вообще, перечитал там миллион книжек, Золя, Мопассан, Зощенко, Гюго, Флобер… Блин, «Воспитание чувств», только от одного воспоминания у меня пошли мурашки по коже. Стендаль, Сэлинджер, О’Генри и ещё много-много изумительных и прекрасных книг. Мне, конечно, до этих парней далеко, я букашка.

В деревне ходил только босиком. Никто никогда не настаивал на этом. Но мне почему-то казалось, что будет неправильно, если я буду обут. Это же ведь не город. Здесь природа и всё такое. Вот сейчас сижу, думаю, почему я так делал? И не могу достоверно вспомнить. Деревенские все ходили в шузах, только один я как балбес — босиком. Мне было приятно ощущать землю голыми ступнями. После дождя пройтись босиком по грязи — это кайф! Наверно, деревенские считали меня малость пристукнутым, ну а я, в свою очередь, удивлялся с них — как можно ходить в обуви? Босиком ведь так клево. В начале лета, как только снимал башмаки, было очень больно ступать по всем этим мелким камешкам, шкурка тоненькая, а в конце лета нарастала такая подошва, что даже попадавшиеся стёкла не могли причинить вреда. Я был горд самим собой. Местные казались мне неженками.

Когда заканчивались каникулы, так не хотелось покидать все эти деревенские фишки, такая тоска накатывала, хоть вешайся. А что делать? Надо снова уезжать, чёрт подери, учиться, блин. И ещё раз блин! Недолюбливал я школу. Ох, недолюбливал!

7 Жить хорошо!

В новой школе приняли в пионеры. Оухеть, какое счастье! Заставили всех ходить в галстуках. Гладить его каждый день. Дежурные на входе в школу не пускали, если галстука нет. Общее ощущение от этих лет — полнейшее дерьмо, голимая показуха. Не нравились мне советские порядки. Чувствовал, что меня дурят, что-то тут не так. Что конкретно? Не понять. Хотя бы взять эти долбаные галстуки. Ну зачем они нужны? Считалось, что в пионеры принимают самых лучших. Да какой там! Гребли всех подряд, даже таких, которым в этой пионерии вообще ловить нехрен. Самые ненормальные вообще считали неприличным носить галстук. Серёга Дулин — балбесяра был ещё тот, всегда таскал его в кармане. Все окрестные, обескрышенные ублюдки были его дружками. Но по натуре был пацан бесхитростный. Подраться любил, похулиганить. Энергия била из него ключом. Меня он не трогал, хотя, наверно, по его понятиям, я был интеллигентишка сратый. Но уж если он кого трогал, то доканывал человека капитально. К примеру, на уроках он развлекался тем, что плевал на спину впереди сидящего Скиданова Серёги, и дико угорал. У того аргументов против не находилось. Честно говоря, я побаивался Дулю, чердак у него был явно набекрень. Но с кулаками умел обращаться, не хотелось бы оказаться в роли терпилы от него. Я то был дохляк, в серьёзной драке он отметелил бы меня, как пить дать. Несмотря на это я, по-своему, издевался над ним.

Он был туповат, не тупой как сундук, а просто обаятельно глуповат. Сидели с ним на одной парте на математике. Была такая фишка — устный счёт. В начале урока в специальной тетрадке мы писали цифры, которые получались в результате вычислений в уме, которые зачитывала вслух математичка. Я считал, а Дуля у меня списывал, сам он мыслить не умел. Я высчитывал результат и писал ответ, но не полностью. Он добросовестно у меня всё скатывал. Потом, когда надо было сдавать тетради, незаметно от него дорисовывал пропущенные цифры. Я получал пять, он — два. Ёп тыть! В тот момент у него было такое удивлённое лицо, вы бы видели. Он каждый раз психовал и кипятился, но так и не понял, как это получается. Если бы догадался, пидзюлей мне не миновать.

С ним было интересно. Вообще, меня всегда тянуло к не слишком правильным личностям. Точнее, с распиздяями мне было комфортнее, чем с приглаженными. Сколько себя помню, всегда ближайшие дружки были или размандяи полные, или около того. Распиздяи, чаще всего, при ближайшем рассмотрении оказываются яркими личностями. Безбашенность во многих случаях оказывается положительным качеством. Разные рискованные предприятия и опасные приключения, так называемый адреналин булькает в крови. Они не могут жить спокойной, сладенькой жизнью. Вечно впутываются в какие-нибудь дерьмовые ситуации. А тут и я рядом, получаю свою порцию.

Постепенно сложилась группа ближайших корешей. Бреня — брутальный парняга, немногословный, высокий, неплохо сложен. Волосы до плеч, как и положено по последней моде того времени. Принимал участие во всяческих школьных соревнованиях, но всё это между делом, систематически спортом не занимался. Учился он хреновато, но был не дурак. Был как бы лидером в классе, хотя не стремился к этому и не пользовался этим. Даже не осознавал, похоже. Девчонки мечтали с ним зажечь, но одноклассницам не светило, предпочитал бабёнок со стороны. С несколькими девахами зажигал одновременно. Как бы, такой ловелас-молчун. Я всегда завидовал этому обстоятельству. Он молчит, гадёныш, но все тёлочки к нему липнут как сумасшедшие. А тут изощряешься в красноречии как чёрт, всякую фигню выдумываешь, чтобы марфушки приметили, и ни хрена, в итоге липнут к молчащему Брене.

Яцек — такой своеобразный мальчуган, с очень жёсткими как палки волосами. Это была его трагедия. У всех продвинутых, к которым мы себя причисляли, должна была быть причёска «а-ля битл». А они у него были чересчур жёсткими и непослушными, никак не хотели принимать нужную форму. Поэтому он постоянно вот так делал ладошками, приглаживая их. Был помешан на музыке. Я и имею в виду не классическую, и не ту пропагандистскую херню, с помощью которой партия надеялась воспитать действительно несгибаемых строителей, мать его, коммунизма. А реально настоящую музыку, которую какими-то хитрыми способами провозили моряки.

Оухительные диски Led Zeppelin, Pink Floyd, Deep Purple и всякое такое прочее. Он нас всех подсадил на этот музон. Считали себя продвинутыми меломанами. Однажды мы зарулили с Бренькой к нему в гости, он открыл дверь весь в слезах. «Яцек! Что с тобой?» Оказывается, он слушал пластинку группы America, она его настолько зацепила, что он даже всплакнул. Вообще-то, Яцек фарцевал пластинками, но поклялся нам, что этот диск никогда никому не продаст. Даже пару дней не давал нам слушать эту пластинку, ревновал, вообще ненормальный. Я уверен, что в Находке того времени советскую музыкальную лажу никто не слушал. Если только самые отпетые «кресты» — это тогдашний аналог нынешнего слова «баклан» или «лох». Обожал баскетбол, мог часами играть в него. Финтил всяко-разно, вообще классно играл. Я-то в командные виды спорта вообще не врубаюсь. В процессе игры ни черта никого не вижу. Без балды, в таких видах игр я полный профан.

Это двое моих ближайших дружков, мы были неразлей вода, всё время таскались вместе. С девчонками, я был в хороших отношениях, практически со всеми, периодически влюблялся в некоторых. В тинейджерском возрасте, в седьмом классе, влюбился в Нарушку. Взял, блин, вырезал из коллективной фотографии её лицо, вставил в бижутерное сердечко, и таскал на шее. Пипец! Вот это бред! Какой всё-таки был тупень! Испортил фотографию, она до сих пор у меня лежит с дыркой вместо Нарушки. А началось с того, что однажды она, со своей ближайшей подружкой, зашли ко мне домой и пригласили… куда бы вы думали? Не пытайтесь отгадывать, собирать металлолом. Класс! Мы же были пионеры. Самое, что ни на есть пидзатое, пионерское развлечение: собирать с девчонками ржавые железяки. Ну, мы пособирали маленько как примерные мальчики, а потом гуляли с ними. Я с Яцеком, и они двое. Джентльмены хреновы! Похоже, что это было моё первое свидание с настоящими девочками. Те, интимные отношения с Тарасихой не в счёт.

А ухаживали мы за девчонками так. Однажды Игорёк обнаружил у родителей секретную нычку, а там куча презервативов. Мы сразу же сообразили, как их использовать, чтобы весело и культурно. Яцек жил на первом этаже, Нарушка на пятом. Решили так: надо наполнить презик водой, позвонить девчонкам в дверь, и когда они откроют, бросить его в квартиру. Так и сделали. Презик, естественно, порвался, вода залила коридор и барахло, находящееся в нём. Убегая, мы ржали, раскрыв зубастый рот. Жить хорошо! Вот чокнутые! Зачем мы это делали? Непонятно. Но было весело! Интересно, что же девчонки о нас тогда подумали?

После уроков, как стемнеет, собирались компанией на скамеечке во дворе, вели разговоры о том, о сём. Однажды забрались на пятиэтажку по настенной пожарной лестнице, что была неподалёку. Девчонки остались внизу. Мы что-то кричали им сверху, шутили, кидали камешки вниз, а потом Дуля достал свой писяндрис и, не долго думая, стал ссать с крыши. Ох, и фантазёр был на такие дела. Остальные, конечно не растерялись, достали свои аргументы и устроили приличный водопад. Нет, это был мочепад. Зашибись!!! Шикарное ноу-хау. Таким образом мы, наверно, пытались развеселить подружек. Круто? А они, в диком восторге, пищали там, внизу.

Пробирались на завод, это несложно, в заборе были сплошные дыры, и ловили камбалу с пирса. Потом дома солили её и вялили на балконе. В школе хвастались, у кого камбала уматнее. Была такая фишка — нажраться вонючей, сушёной камбалы и бегать, рыгать на девчонок и дышать на них этим камбальным ужасным смрадом. После того, как съешь парочку засушенных рыбных трупов, вонь изо рта просто кошмарная. Девчонки звонко верещали и обзывали нас всякими грубыми словами.

Учился так себе, не шибко хорошо, но зато без троек. Школьная система в Совдепии была полный отстой, думаю, что сейчас мало что изменилось. Если ты попал в говнюки, то останешся говнюком до окончания школы. Это как в Индии касты, из неё выбраться невозможно. Если ты неприкасаемый, то останешься им навсегда, и дети твои тоже. В классе у нас были такие неприкасаемые. Например, Серёга Скиданов. Таким личностям даже клички придумывают какие-то особенно говённые. У него было погоняло — Плешивый, хотя никакой плеши у него не было. Или Клавка Синицына — та вообще изгой, родоки у неё были конченные бухарики. У всех пионерские галстуки были шёлковые, а у неё какой-то странный, из непонятной ткани. Где они его выдрали? Чёрт знает. Наверно, с какого-нибудь старого платья вырезали, чтобы на бухаловку себе сэкономить. Её, беднягу, мои одноклассники гнобили капитально. Прозвище было вообще гадкое — Блохастая.

Но я, слава богу, не был в такой ситуации. Даже наоборот, по нынешним понятиям нашу кампанию можно было бы назвать мажорами. Хлопцы все влатанные, одеты по последней моде, в фирменные, заграничные шмотки.

Джинсы стоили сумасшедших денег, 120—140 рублей. Это месячная зарплата неквалифицированного работяги на заводе. Охренеть! Относительно современных зарплат получается, что они стоили примерно 15000 рублей. Моряки неплохо наваривались. Кстати, джинсы не принято было так называть, мы пренебрежительно именовали их «штаны», этакий шик. Были джинсы фирмы «Cantan». Опупенные штаны, из ткани ужасно жёсткой, как фанера. Если их поносить день, то вечером, сняв, можно было спокойно поставить вертикально на пол. Без говна! То есть не вру, ей-ей. Они могли стоять всю ночь до утра при условии, что были новые и нестиранные. Но имели существенный минус: через несколько месяцев носки они как бы ломались, под коленкой появлялись трещины, говорю же — фанера. Поэтому, поносив их немного, надо было сбагрить каким-нибудь посторонним лошкам.

Пластинка с заграничным музоном стоила 50—60 рублей. Тоже нехило. Как я уже сказал, советскую музыку мы не слушали. Какие-то совдепские, вшивые ВИА приезжали, конечно. Только хрен его знает, кто на них ходил? Зато мы с Бреней продавали этим модникам наши штаны. Они как с голодного края налетали, раскупали всякую шнягу, ни черта не разбирались в лейблах, да ещё втридорога. Мы от барахольной цены накидывали ещё рублей 20—30. Что были за ВИА — чёрт его знает. Весёлые ребята какие-нибудь или Голубые задницы, для нас все они были просто лошары.

Но однажды, это было уже в десятом классе, на барахолке нас с Бренькой замели менты. Отобрали нахер весь товар, привезли в город и кинули за решётку в ментовке на Ленинской. Мотали нам нервы, запугивали кошмарной перспективой, что, якобы, за фарцовку нас выгонят из школы и комсомола. Кошмар! Оухеть, какое счастье! Нахрен мне обосрался ваш комсомол! Так что, можно сказать, я пострадал от советской власти за продвижение в массы рыночных отношений.

Барахолка в то время располагалась за городом в районе Угольной. Там был заброшенный карьер, вот в нём и собирался народ, жаждущий прикупить заграничного барахлишка. Условий никаких, ни прилавков, ни павильонов, продавцы просто держат товар в руках, причём надо было делать вид, что ничего не продаёшь, просто как бы прогуливаешься с джинсиками. Потому что вокруг шныряли оперы и вылавливали зазевавшихся фирмачей.

Представьте себе картинку: в карьере, среди камней и чахлых кустиков, пара тысяч людей с вещами в руках бродит кругами по кошмарной грязи. Некоторые, самые продвинутые, расстелили по этой грязи газетки и, разложив на них свои богатства, ждут покупателя. Если чувак захотел примерить — нет проблем, заходи в кустики и меряй. В этих дохлых кустах примеряющих набиралось человек пятьдесят, парней и девок. Никто не стеснялся друг дружку, навалить, дело житейское

Часам к двум все разьезжались. Тут вообще фишка. Добирались до барахолки на электричке, народу в неё набивалось, как в трамвае в час пик, даже пошевелиться было проблематично. В одну сторону ехали эти две тысячи людей, с вещами и деньгами, в другую сторону точно такой же набор — люди, вещи, деньги. Только те, кто был с вещами, теперь были с деньгами, и наоборот, кто на балку ехал с бабками, теперь были с шикарными заграничными шмотками. Меня всегда веселила эта метаморфоза. Зачем вообще куда-то ехать, обменялись прямо в поезде — и порядочек!

8 Трава по пояс.

А Брежнев в это время жевал по телеку на съезде партии про какие-то мифические прорывы к коммунизму. Как я ненавидел всё это дерьмо! Эти грёбаные комсомольские собрания. Поганые песни о комсомоле или коммунизме. Но одна из песен всё-таки была прикольная, это которая про траву по пояс.

Чем интересна эта песня? Ну, слушайте. В девятом классе Дуля нас просветил: оказывается, из травы можно делать не только гербарии. У нас был штаб в подвале на Горького, там проводили время в непогоду. Однажды прибегает одуревший Серёга и возбуждённо начинает задвигать какую-то хренотень про траву. Достал из тулупа пакет, дал понюхать. Не скрою, запах приятный, напоминает хвойный. Он тогда в шикарном тулупчике ходил, я долго уговаривал продать его мне. Ни в какую, тот ещё был стиляга. Сигареты я покуривал время от времени, за компанию, а тут такое предложение поступает. В то время никто не знал ни про марихуану, ни про гашиш. Никто в это дело не врубался. Дуля нам разъяснил, что к чему. Забил папироску, и всё это, мы тут же дунули.

Капец! Цепануло нас, конечно, неслабо. Сначала сидели в подвале, показывали друг другу крепкие белые зубы. А потом смеялись как ненормальные до коликов в животе. «Гы! Неплохой такой гербарий получился, оттащи биологичке, она тебе в четверти пятак поставит. Гы-гыы-ыы!» Потом вышли в вечерний город. Небо сплошь в алмазах, бъютифул! Описывать все ощущения после косяка не буду, почитайте какого-нибудь Берроуза или Джима Кэрола — у них такое лучше получается. Не хочу делать рекламу этому дерьму. Говорят, будто оно вредно, типа, крыша едет и здоровье пошатывается. Могу только успокоить: в медицинской энциклопедии сказано, что употребление марихуаны не вызывает привыкание и вредит здоровью не более, чем простой табак. Короче, это табак, только обладающий возбуждающим, галлюциногенным эффектом. Хотите шмальнуть? Поезжайте в Голландию, там можно.

Но это было очень давно, мы были молодые и глупые. Нам хотелось жить, а не прозябать под бесконечное бухтенье Брежнева о коммунизме.

Был ещё один кент, Серёга Митин по кличке Митька. Небольшого ростика, вертлявый и пиздлявый пацанёнок. Залупастый такой, но в принципе нормальный. Всегда был в курсе всех важных событий на районе. Хрен знает, откуда он всё узнавал, вертлявый, я же говорю. Однажды родичи на днюху подарили ему кассетный магнитофон «Томь». Это был фантастический прорыв, кассетники тогда только-только появились. Неслыханная роскошь. Как сейчас помню: такого глупого, голубого цвета. У Яцека как раз оказалась кассета Гранд Фанк: помните, тот самый диск, где они на обложке были изображены в виде качков-бодибилдеров. Поначалу мы всерьёз поверили, что они такие накачанные в реальности. Вот балбесы! В смысле, не они, а мы. Фотошопа тогда не было, скорее всего, на них напялили эти дурацкие поролоновые костюмы-псевдомышцы. На самом деле, они были тощие как глисты, в чём только душа держалась, видимо, анашу дули круглый день от рассвета до заката.

И вот мы ходим по району толпой, включивши эту голубую «Томь» на полную громкость, предварительно пыхнув для полного улёта. А в самых уматных местах что-то пытаемся подпевать, как дебилы. Пидзец картинка! Мы были реально клёвые пацаны, нас уважали. А как не уважать? Ни хья себе: кассетник, Гранфанк, штаны, да ещё под кайфом — оухеть! Какая там к чёрту пионерия-комсомолия? Не смешите. Вот это — ништяк тема!

Как раз в тот год вся школа переехала в новое здание, а из старой сделали интернат для детей с задержкой развития. Стала называться «дебильная школа».

В процессе жизни у меня прорезались некоторые таланты. Например, однажды учитель рисования показал мои художества кому-то из художественной школы, и меня пригласили туда учиться рисовать по-настоящему. Но прозанимался там недолго, мне было в лом ездить чёрт знает куда, в другой район, и заниматься там хернёй, как я считал, отрабатывая технику рисования. А родители особо не настаивали. Я как-то заметил, что они особо никогда ни на чём не настаивали, казалось, им было наплевать, чем я занимаюсь, как живу. Мне отец однажды поведал, что за ним вообще никакого присмотра или контроля не было. В деревнях всем навалить, чем занимаются дети, не до этого, дел по горло с огородом да свиньями. Дети растут как трава в поле, сами по себе, это считалось нормальным. Но теперь-то я понимаю, что так нельзя, должен быть жёсткий контроль, и побольше занять всяческими художественными школами, спортивными секциями и прочим говном, чтобы не оставалось времени на изучение действия марихуаны на человеческий мозг.

Вот вам мой пример, хотя бы. Плохой пацан Дуля научил курить травку, если бы родоки загрузили меня обязанностями с утра до вечера, этого не случилось бы. Я, может быть, стал космонавтом или великим футболистом, а так получился размандяй недоделанный.

На уроках вместо того, чтобы, раскрыв рот, слушать учителя, рисовал в специальной тетрадке всякую чушь. Помню один рисунок, до сих пор перед глазами стоит. Как-то раз Яцек притащил фотографию группы Queen. Шикарная картинка! Фредди со своим знаменитым микрофоном на переднем плане, сзади Тейлор с барабанами, еле видимый в темноте. Фредди ярко освещён прожектором, от микрофона световой блик. Классное чёрно-белое фото. Так вот, всё это я скопировал в тетрадку чёрной шариковой ручкой. Очень тонкая, ювелирная работа. Иногда нужно чуть-чуть касаться бумаги шариком, и к тому же исправить в случае ошибки невозможно: тушь, ничего с ней не сделать. Можно только дырку протереть, соплями потом не заклеешь. Получилось просто неотличимо от оригинала, наверно, после этого я и охладел к рисованию. Знаете, есть такой психологический казус: когда человек добьётся чего-то труднодостижимого, это становится ему не интересно.

В дальнейшем, во всех последующих местах обитания, оказывался в редколлегиях и, оформлял всяческие стенгазеты, новогодние поздравления и прочая херота, связанная с рисованием.

Вот ещё один талантишко. Однажды пошли с дружками в бассейн, его как раз построили тогда. Платишь три рубля пятьдесят копеек в месяц и купаешься один час, три раза в неделю. В итоге тренер увидел мои оухительные плавательные навыки, развитые в Кировке с помощью «квача», и пригласил тренироваться в спортивную секцию. Как раз мои замечательные ноги, которые обосрала непутёвая акушерка, тут и пригодились. Я легко обгонял местных сраных чемпионов, которые потом вызывали меня в туалет и имели там со мной очень серьёзный разговор. Но когда узнавали, что я с «Квадрата», резко передумывали меня лупить, и мы расходились, пожав друг другу руки. Чуть позже какой-то подонок подрезал у меня ласты, ну, то есть своровал. Вот думаю: не их ли рук это дело?

«Квадратом» называли четыре дома на улице Горького, стоящих в форме квадрата, там проживала ужасно знаменитая шпана, гроза всего города, два брата близнеца. Но они были старше, я с ними совсем не якшался, разве только по башке от них получил пару раз. Так от них почти каждый на районе получил по затрещине, авторитет-то надо поддерживать. Короче говоря, проживание в квадрате было гарантией того, что в другом районе ты не получишь пидзюлей. Наверно, гниют сейчас эти близнецы где-нибудь на туберкулёзных нарах, если вообще живые. Ох, тяжела жизнь хулигана!

Прозанимался три года плаванием, выполнил норматив на третий взрослый разряд и бросил. Осточертело всё это. Каждый день надо проплыть пять километров разными стилями, да не просто, а с нереальным напрягом. Тренер Василий Саныч следил по секундомеру, если начинаешь халявить — пидзел неимоверно, давил на психику. Плывёшь, как конь, эти бесконечные километры, из сил выбиваешься. Вода, блин, то горячая, то холодная как лёд, нервов не хватает. Знаете, одно дело плескаться с бабёнками в бассейне, дурака валять, и другое дело вот так жилы рвать. В общем, заколебался я, ребята. Серьёзно! Думаю: «Ну-ка вас всех к чертям с вашим долбаным спортом! Плавать научился — и достаточно». Собрал свои вещички и свалил. Саныч потом приходил ко мне домой пару раз, рисовал радужные перспективы, олимпийские медали, титулы и всё такое. Но я не повёлся. Вообще, по жизни, если приму какое-то решение, то всё, кранты, назад ни ногой. Просто потеря времени. Это самая правильная политика. А Саныч мужик нормальный, дай бог ему здоровья.

Вот ещё кое-что. Спасибо господину Зингеру за его ловко сбацанную технику, не изнашивающуюся сотню лет. Все знают, что первый небоскрёб в Нью-Йорке построил именно он, разбогатев на швейных машинках. Он помог развить ещё один мой талант. Как я уже сказал, первую вещь я сшил в девять лет, это были опупенные, модные трусы-паруса, не постесняюсь сказать, номер один в Кировке. Ну, а потом пошло-поехало: шил штаны из всего, что подворачивалось под руку. Однажды сляпал подделку под джинсы. Внешне их было не отличить; лейблы, штампованные пуговицы на ширинке, двойная строчка, всё как надо но, только они были лучше чем фирменные. Я их шил из оранжевого брезента — того, из которого на заводе у отца делали робу работягам, ну, сварщикам там, токарям. Ткань слегка вытиралась подобно джинсовой, поэтому было полное ощущение, что это настоящие джинсы, только такого эксклюзивно-оранжевого цвета.

Дуля, когда увидел их на мне, аж поперхнулся цигаркой, модник был страшный, даром что хулиган. Выпрашивал их у меня, мы ведь с ним одного роста. Мне так не хотелось с ними расставаться, в них я был в центре внимания, и вообще сидели на мне как влитые. Но всё-таки уступил по — корефански, он потом в них долго зажигал, пока совсем не развалились. Под конец вообще штаны шил за пару-тройку часов, все движения отработаны до автоматизма.

Добрался до рубашек. С ними сложнее, там с воротом проблемы. Помню, состряпал из старого отцовского болоньевого плаща шикарную рубашку, изнанкой наружу. Выглядела как лакированная тонкая кожа. Фасончик придумал сам, объёмные кармашки там, погончики и всё остальное. Когда народ увидел моё произведение — пораскрывали рты. Никто не верил, что сам сварганил. Дуля долго её клянчил, но я не отдал, уж больно шикарная получилась вещица. Кто был не в курсе, думали — фирменная. Потом кепки разные, вельвет, кожа и прочее. Но всё это в школе. В конце концов бросил шить, не было времени, да и машинка под рукой не всегда. Сейчас, заходя в какой нибудь Остин или Глория якобы джинс, и видя тамошние страшные тряпки, мне становится неудобно за этих «дизайнеров», и я стараюсь поскорее уйти. Руки следует поотшибать за такое!

Да, чуть не забыл: сабо сварганил, тогда как раз была мода на эти штуки. Правда, саму деревянную платформу папик на заводе сделал, из дерева. Зато кожаный верх сам соорудил, с шикарной пряжкой от старых маманиных сапог. Сабо получились просто оухительные, ну как не сматериться, извините, высота в каблуке — двенадцать сантиметров. Короче, модник был до мозга костей.

Думаю, как всё-таки в этой жизни важен случай. А если бы я продолжил шить и выучился на модельера? А если бы я продолжил плавать? А если бы получил художественное образование и навыки? Этими вещами мне заниматься нравилось, по большому счёту. Что было бы? Кем бы я стал? Володя Путин во время учёбы в институте попросился в КГБ, но его не взяли: «Маленький ещё, иди подрасти». Если бы про него забыли, он никогда не стал бы президентом, но его не забыли и однажды пригласили поработать на контору, доработался до президента нашей Раши.

Так к чему я всё это развёз? А, вот! Наблюдайте за собой или, если есть дети, то за ними. Разберитесь, к чему тянет, что лучше получается? Если что-то есть, не просирайте, как я, берегите это, развивайте. И оно вам принесёт в лучшем случае известность, ну а в худшем — просто любимое дело, приносящее доход.

Но все эти талантишки я благополучно просрал, поступив учиться на механика судовых двигателей, и выучился именно на то, что не люблю и к чему у меня нет никаких способностей. Парадокс!

9 Отсечь всё лишнее.

Снова и снова продолжал влюбляться в девчонок, как ненормальный. В то время все они казались мне воплощением целомудрия и чистоты. Увидев более-менее симпатичную девчульку, я почему-то считал, что она скромна, прилежна, трудолюбива, добра, как дева Мария. Потом, позже выяснялось, что шикарные внешние данные не гарантируют шикарности её внутренних качеств. Иной раз под замечательной оболочкой скрывается такое говно, что просто не знаешь, куда бежать. Втихаря любил нескольких из своего класса, но общался со всеми примерно одинаково. Никого не выделял, понимал, что как только я попробую замутить с кем-нибудь, то остальные тут же отсекутся. Меня больше устраивало флиртовать со всеми.

А флиртовал так. Однажды из поролона вырезал нормальных таких размеров фаллос. Сделал, как советовал древний скульптор: взял кусок поролона — и отсёк всё лишнее. Постарался, конечно, напряг свои художественные способности, всё в деталях, как положено. Раскрасил гуашью в натуральные цвета, так, что он стал неотличим от настоящего. Если его вложить в кулак, как бы вмять туда, то при ослаблении сжатия пальцев он начинал увеличиваться и вылезать из руки, превращаясь во вполне настоящий с виду половой орган. Это было в самом деле круто. Сначала я испробовал этот хуй на корешах, ребятишки были в диком восторге. Он выглядел настолько натурально, что вначале все решили, будто я действительно вытаскиваю свои собственные муди.

Потом перешёл на девчонок. Они, ещё неискушённые, совсем зелёные школьницы. Это сейчас в интернете хуёв сколько хочешь, порнушка там и всё такое. А в те времена ничего подобного не было. В лучшем случае, десять лет назад, в садике, могли видеть стрючок у какого-нибудь прибабахнутого соседа по раскладушке. А тут такой членище вылазит из штанов, прямо дракон. Ужас! Руку, естественно, во время опытов прикладывал к ширинке, эффект был потрясающий. Девки сначала в панике разбегались, но потом просили показать ещё.

Да, пошалили мы на славу. Кстати, это моё ноу-хау, больше нигде такого не видел ни до, ни после. Долго потом экспериментировали с этим членом в школе и на улице. Недалеко от школы как раз в это время построили Находкинский ГУМ, мы там продавщиц пугали. Впрочем, тех, наверно, такой фигнёй не напугать, только и мечтали об этом. Весёлые были ребята, что там сказать. В итоге, эту штуку отобрал Циклоп, он нам преподавал труд. У него по какой-то причине был только один глаз, точнее, второй тоже был, но стеклянный, жуткий такой, который тупо смотрел в одну точку и не шевелился. Брр! Поэтому его так прозвали. Наверно, он в учительской отжигал с моим агрегатом, удивлял преподавателей. Но училки, скорее всего, не удивились, уже искушённые в таких делах.

Как-то раз с Мулей, то есть с Замориным Валеркой и Митькой делали у меня дома фотографии. Надо сказать, что делать фотки в то время было нелегко. Это сейчас у каждого тупня фотоаппарат, можно хоть год на флешку фотографировать, а потом сдать в проявку. А тогда у-у-у! Папин фотоаппарат «Зоркий 4», чудо советской техники. Только самые продвинутые имели фотик. В нём фотоплёнка, ровно 36 кадров, прежде чем нажать кнопку приходилось изрядно помозговать. Если начнёшь от фонаря щёлкать направо и налево, ничего не получится. Вначале продумать композицию, само собой, потом выставить вручную диафрагму и выдержку, в зависимости от освещённости. Диафрагма — это диаметр дырочки, через которую на плёнку падает свет. Всё просто, на самом деле: диаметр меньше — света меньше, и наоборот. Когда светит солнце, делаешь меньше, когда темно — делаешь больше. Выдержка тоже выполняет функцию ограничения попадаемого на плёнку потока света. Больше времени экспозиции — дольше дырка будет открыта, больше попадёт света, и наоборот, ничего сложного. Конечно, всё это на глазок, частенько ошибаешься в расчётах и, как правило, из всех 36 кадров отлично получалось несколько, какая-то часть хреновато, ну и штук 10—15 совсем никак. Жесть! А бывает, вынакиваешься по полчаса, композицию там выстраиваешь и всё прочее, про что сейчас пояснял, а в итоге получаешь хрен на палочке. Ни одного нормального кадра, полное говно. Короче говоря, в то время фотографированием занимались настоящие герои.

Напечатать фотографии с отснятой плёнки тоже не так-то просто. Во-первых, надо иметь фотоувеличитель. Такой специальный закрытый фонарь, в прорезь которого вставляется плёнка. Иметь красный фонарь, ведь вся процедура фотопечати происходит в темноте, и чтобы что-то видеть включают красный свет. Проявитель, закрепитель, ванночки, глянцеватель. Весь процесс обычно происходил в домашнем санузле, закрытом, дико закупоренном, чтобы не дай бог не засветить, сука, чёртовы драгоценные кадры. От всех этих ламп и закупоренной двери в гальюне стояла сумасшедшая жара, температура градусов под пятьдесят. Печатаешь обычно не один, а с кем-нибудь, толпой надышим углекислотой, напердим сероводородом, вообще полный пидзец! Пот градом, ужас! Короче, задолбаешься пока сделаешь эти проклятые фотографии. Именно поэтому так мало было людей, желающих заниматься подобной лажей. Но мне нравилось, до сих пор у меня много фотографий той счастливой поры. Всё, конечно, оцифровано, как полагается.

Так вот, сидим мы в этой жести, шлёпаем фотки. Чу! Кто-то щемится во входную дверь. Звонят… Снова звонят… Опять звонят… Проклятье! Только настроили процесс, неохота прерываться. Звонит какой-то лось, не унимается. Блин, надо вылезать! Открываю: стоит Нежига с подружкой, соседка с первого этажа, та ещё тёлочка. Старше на год, но почему-то предпочитала с нами зажигаться. Размандяйка ужасная, но грамотная до чёртиков, в смысле умная. Мозги у неё варили что надо. Да и сейчас варят, профессоршей стала во Владике, в Дальневосточной Академии Наук с трибуны не слезает. Её богу не вру.

Объяснил, что пацаны здесь, но выйти не можем, делом заняты. Она прорывается, сучка, типа тоже хочет участвовать в процессе фотопечати.

— Да куда ты ломишься!? Там места нет! И без тебя тесно! — упёртая такая была, борзая. Кое-как её уболтал, попросил подождать, а у самого мысль созрела.

Пока девчонки ждали, мы сделали им сюрприз, типа подарочек необычный, на память. Изготовили теневые фотки наших ялдаков. Всё предельно просто, суёшь член в поток света от фотоувеличителя так, чтобы тень попала на бумагу, и засвечиваешь. Но для уматности с этого негатива я делал позитив, приложив новый лист и засветив его сквозь негатив. После проявки и закрепления получается замечательный чёрный член, как у негра на чистейшем белом фоне, в натуральную величину. Надо было видеть эту картинку, три типа в красном свете фонаря вывалили свои пока ещё целомудренные писюны, и дико выворачиваясь, чтобы достичь нужного ракурса, суют их под яркий луч света. Пот бежал ручьями, мы ржали как кони, комизм этой тупой ситуации нас здорово развеселил. Таким образом, сделали три изумительных хуя и передали девчонкам.

Вначале они не поверили, что это настоящие копии наших половых органов. Но когда Нежига прочухала сюжет, вот же хитрожопая сучонка, ещё пуще стала прорываться в чуланчик, хотела удостовериться, что это всё натуральное. Своими глазами увидеть, как три дегрода пихают свои изумительные муди в фотоувеличитель. Любила она с пацанами якшаться, мы это знали. Распидзяйка страшная, но мы её уважали, уж больно умная была девчонка, это точно. И как в одном человеке могут уживаться такие противоречивые вещи?

10 Жизнь коротка.

Отец к тому времени стал изрядно закладывать за воротник. Видать, до него дошло, что жизнь коротка, а он просрал в долбаной армии восемь лет, да в тюрьме пять, самые продуктивные годы похерились. В институте ещё пять лет, тоже ничего хорошего не видел. Итого восемнадцать лет потратилось на чёрт знает что. Жизнь толком началась только в Находке. Подал прошение на восстановление в партии. Да куда там, отработанный материал, партии такие мудаки не нужны. На заводе получил должность заместителя начальника большого цеха. Но время упущено. Начальником завода — его бывший ученик Карабанов, пока старик по тюрьмам да ссылкам болтался, у нормальных людей карьера пёрла. Как тут не забухать? В алкогольном дурмане ощущал себя увереннее. Дружки на заводе завелись, тоже алкашня, после работы в гараж, а там бухаловка. Приползал, конечно, на рогах.

А тёткам такие приколы не нравятся, отношения с женой, естественно, испортились. Хотя по пъянке он был миролюбив и неопасен. Если сильно набухивался, то просто сразу падал спать. Другие погром в квартирах учиняли или мордобой устраивали, а Лёшка просто засыпал, абсолютно никому не мешая. Только храпел ужасно. Маманя была из обычного теста, ей такое тоже не нравилось, и она устраивала жуткие разборки, доставала его всячески, хотя он её не трогал. Не слышал, чтобы отец когда-нибудь матерился по-настоящему. Самое ужасное ругательство, которое он использовал в такие моменты: «Дурочка ты, Нинка!» Вполне даже нежно. А она изгалялась напрочь, иной раз даже милицию вызывала. Его увозили в вытрезвитель, потом лишали премии. Зашибись, умный ход!

В семьдесят втором году купили тачку, «Жига» апельсинового цвета. Оухительный рывок. Круто! Жигули только-только появились. Вообще, автомобилей у народа было крайне мало, все нищета, голытьба подзаборная, зарплаты еле-еле хватает на жратву. От получки до получки дотягивали кое-как. Жига в те времена — то же самое, что сейчас Круз 200.

Если даже человек каким-то чудом умудрился накопить денег, купить машину просто так было невозможно. Надо отработать на предприятии много лет, зарекомендовать себя оголтелым строителем коммунизма, записаться в очередь и прождать ещё несколько лет. Да и гараж нужен, об автостоянках в те годы не слыхали. На улице оставить на ночь нельзя: утром, скорее всего, машины не будет. Об автосигнализациях тоже не слышали, а гараж хер купишь, они не продавались. Но Алексей Палладьич был хоть и пьянь, но не лох. Построил кооперативный гараж, скорее всего, чтобы там спокойно бухать, и вот теперь он пригодился. Аккурат на сопочке, за тем самым знаменитым нашим ГУМом. Как покупали машину? О! Это целая история.

11 Фунтиков.

В конце декабря он уехал куда-то вроде как на разведку. Разведка, насколько я понял, завершилась успехом. Папаня нашёл способ приобретения машины, минуя все эти советские преграды, говорю же — не лох. Теперь требовалось отвезти ему в Кировку деньги для покупки. Вопрос: а кто доставит деньги? Мамуся как бы работает, кто её отпустит? В Совдепии с этим было строго. Короче, всё сходилось на мне. Она собрала все деньги, какие были дома, заняла ещё где-то, получилось пять тысяч пятьсот рублей, советских нормальных рублей. Завернула все эти бумажки в простыню в виде пояса, обернула вокруг моего тела и застегнула булавками. Чтобы было понятнее, в переводе на российские рубли двухтысячных годов это примерно миллион. Всё, конечно, относительно, но где-то так.

А мне в январе должно было стукнуть двенадцать годков. Или родители у меня были такие смелые, или я очень самостоятельный пацан, но как бы то ни было, именно мне доверили привезти этот миллион в Кировку, где в это время обретался отец, с нетерпением ожидая бабок для покупки четырёхколёсного друга. Предновогодняя суета и всё такое, билетов на тот поезд, которым мы обычно ездили, конечно же, не оказалось. Маманя взяла билет через Владивосток, только надо было его там «перекомпасировать» и пересесть на другой поезд, следовавший в родную деревню. Приехал во Владивосток, «переколбасировал» билет. Удивительно! Первый раз был во Владике, и колбасировал первый раз, наверно, в самом деле, был смышлёный малец, никто меня этому не учил.

«П-а-а-аехали!» — сказал я, когда отчалили от Владивостокского вокзала, практически как Гагарин. Поезд оказался очень странный, наполовину багажные вагоны, наполовину пассажирские, в расписании его не было. Добавили, наверно, чтобы разгрузить систему. Вместо того, чтобы прибыть в Шмаковку ночью, как было всегда, этот странный паровоз приехал ближе к обеду. От Шмаковки до Кировки ещё на автобусе тилипаться километров двадцать пять. Вышел на своей станции. Лепота! Хорошо! Солнце светит, сугробы в рост человеческий. В этих местах всегда так, снега зимой как грязи. Тишина! На улице никого. Народ сидит по избам, печку топит. Из труб дым столбом. И тут я нарисовался, обмотаный миллионом. Здравствуйте! Местный вокзал — это деревянная халабуда, только крыша из-за сугробов виднеется, и дымок из трубы. Пошёл узнать расписание автобуса.

— А хрен вы угадали, молодой человек! — сказал пузатый, красномордый дяденька в оухительной красной панамке с кокардой.

— Ждите. Ночью будет автобус! — И заулыбался коричневыми зубами. Всё-таки русский народ иногда бывает жутко гостеприимен. Похоже, этот парень, судя по цвету рожи, с утреца уже накатил грамм пятьсот. Видно, начал праздновать хэппиньюеар.

Вот тебе на! Оказывается, автобус тут бывает раз в сутки, встречает единственный останавливающийся здесь в четыре часа ночи поезд. Этот паровоз и сейчас так ходит, чтоб ему провалиться, долбанный №671, Тихоокеанская — Совгавань. Почесал я в затылке, думай, Юрбан, думай, шевели рогом, мать твою! Да уж, мама учудила. Поплёлся я к трассе, должны ведь какие-то машины проезжать. Температура за бортом градусов 30, ясное дело — зима, резко континентальный климат, как раз проходили недавно по географии. Давай закрепим сейчас знания на практике.

Промчались на раздроченном мотоцикле пьяные деревенские хлопцы, воняя бензином и что-то крича. Как бы не простудились ребята, разве можно на этаком морозе так широко раскрывать рот!

Знали бы они, что тут на дороге миллион практически ничейный стоит — не так бы заверещали. Из-за сугробов показался грузовик. Стою, размышляю — остановить или не стоит? Пока думал, автомобиль выехал на шоссе.

Бллин…

А это ещё что!?

Еле увернулся. Из кузова, чуть не задев мой мыслящий череп, вывалился прямоугольник замороженной рыбы и, пролетев со свистом мимо меня, врезался в сугроб. Хотел его взять с собой, но, подумав, решил не трогать. Одинокий пацан, обмотанный миллионом, да ещё с блоком мороженной камбалы под мышкой — это слишком. Даже для России. Конечно, если бы не бабло, обязательно взял бы. Хозяйственный был мальчик, бабушкино воспитание. До сих пор не выношу, когда выбрасывают хорошие продукты, а в далёком Занзибаре, может быть, в это время от голода загибается мальчик, который мог бы стать знаменитым артистом.

Потихоньку начал зябнуть. Здесь народ зимой в валенках зажигает, все поголовно, а я в ботиночках стою. Сразу видно, городской фраерок. Из снега вынырнул «Уазик». Надо что-то решать, замёрзну нахер тут, возле камбалы. Поднимаю руку. Лайба остановилась. В окошко высунулась сморщенная, как жопа у слона, рожа. Кстати, у всех матёрых шоферюг почему-то рожи одинаковые, высохшие и сморщенные. Вижу, водила уже под мухой. Да что за дела, они все тут уже начали праздновать, что ли?

— Дяденька, мне бы до Кировки.

— Залазь, моряк, не стесняйся. Мигом домчим! «Блин, остряк. Домчишь ты, в канаву ближайшую. И с чего он взял, что я моряк?»

Помчал, как и обещал, нормально, в меру быстро. По дороге выяснилось, что он знает моего папаню, и что они вообще какие-то кисельные родственники, через троюродных сестёр. В этих местах через пятое колено все родственники. Пока ехали, чуть ли не всю свою биографию успел рассказать. Нормальный мужичок оказался.

Приехали, а они тут все сидят офигевшие. Мало того, что внук пропал (они меня ночью встречали, оказывается), так ещё с кучей денег. В Израиль, вроде как, не должен сбежать, пионер ведь. Да и граница на надёжном замке, хотя идея хорошая! Выходит, всё, кранты, грохнули Юрку неизвестные злодеи, завладели богатством. Ладно, не буду описывать всё это нечеловеческое ликование по поводу моего чудесного воскресения. Чуть не раздавили в объятиях. Раздели, размотали миллион. Усадили возле печки отогреваться. Деньжищи разложили на столе, удивляются, сроду такой кучи бабла не видели.

Оказывается, документы на машину уже оформили, надо было только оплатить. Бумаги были на имя Фунтикова, я ничего не понял в этих маклях, папа что-то объяснял про доверенность, но я так и не въехал. Шибко сложная комбинация. Да это и не важно!

Главное, что машина теперь у нас в кармане. Изумительного оранжевого цвета. После всего, не помню даже, как до Находки добирались, переволновался, наверно. Совсем ничего не помню. Зато в Находке папа произвёл фурор своим появлением. Это были чуть ли не первые «Жигули» в городе, тут у всех «Москвичи» да «Жопарики» сратые. А у Палладича такое апельсиновое чудо. Пацаны на районе меня ещё больше зауважали.

12 Таракан.

Но в следующем году помер дед Палладий, царство ему небесное, и мои летние вояжи в Кировку прекратились. Только один раз приезжали с отцом на машине, и жили на природе в палатке, недалеко от паромной переправы. В том месте сейчас мост через Уссури. Удовольствия мало, комарья там дикое количество, мне чуть всю кровь не высосали. Если бы не машина, точно загнулся бы. Днем отец навещал всех своих кировских кентов, они собирались и бухали весь день за разговорами. Надо сказать, рассказчики все были отменные, пидзели — заслушаешься. В конце, когда уже все были в лёжку, я развозил их по домам. Мне было тринадцать лет. Но, правда, старикан сидел на соседнем сиденье, пьяный в ноль, и держался за ручной тормоз, на всякий случай. Гаишников там никаких нет и в помине, или сидели в это время, бухали тоже где-нибудь. Расея, мать её!

Потом папа, вырубленный, спал в палатке, а я, не будь дурак, гонял на тачке по лесным дорожкам, пока ему там снились мамины вареники. Так и научился управлять железным конём. Почему-то все пацаны обожают гонять на тачках, а девчонки любят шоколадки хавать или нюхать духи с этих белых бумажных полосок. Странно!

В девятом классе у нас появились новички, девчонки и один парень. Юрка Широков, иначе просто Ширик. Он разбил вдребезги тот уютный мирок, в котором я так удобно устроился. Всегда считал себя вполне успешным и интересным парнягой. До его появления был в классе, как бы, лучшим по учёбе, среди парней, конечно. Не то чтобы отличником был или каким-то особо одарённым, но учителя со мной считались, находился я среди любимчиков, нервы им особо не мотал, как другие. И тут появляется Ширик со своим шикарным мозгом. В математику он врубался со страшной силой, а также в физику, химию, и вообще паренёк был коммуникабельный, быстро со всеми, с кем нужно, сошёлся. Как-то резко вклинился в нашу компанию и по авторитету потеснил Бреню. Память у него была исключительная, из «Двенадцати стульев» наизусть помнил здоровенные смешные места. С юмором у него тоже было всё в порядке. Имел все качества, необходимые для лидера. И, конечно, стал любимчиком учителей, особенно математики и физики.

Эти проклятые задачки по физике он щёлкал моментально. А у меня с физикой были особенно дерьмовые отношения. Бывало, сижу как овца, ни хрена не могу сообразить, а он уже всё сделал. Одно утешение — по геометрии у меня всё-таки было лучше. И на том господу богу спасибо, что не полностью обосрался! Раньше я жил в своём уютном гнёздышке, ограниченном стенами класса, и был доволен существующим положением, просто не с чем было сравнить. Узнав Ширика, понял, какой я всё-таки недоделанный. Косноязычен страшно, убедить никого ни в чём толком не могу. Лидерские способности напрочь отсутствуют, память никакая, элементарных вещей запомнить не могу. Застенчивый до маразма, публичных выступлений пугаюсь как огня. Девчонки быстренько переключились на него, да что там говорить — Юрка был просто обаяшка. За словом в карман не лез, ну и всё такое прочее. Короче, на фоне его я стал выглядеть бледновато. Одна из новеньких девчонок мне очень приглянулась. Миниатюрная такая принцесска, ну просто прелесть! Очень понравилась, сучка. Эх, мне б такую женщину!

Как раз подвернулся подходящий случай познакомиться с ней поближе. Всем классом пошли в поход с ночёвкой, куда-то в пригород. Пока я там сопли жевал со своей сраной застенчивостью, Ширик и тут опередил. Оказался с ней на ночь в палатке тет-а-тет и разрушил ей девичью гордость. Вот гадёныш! Если бы я с ней замутил чего-нибудь, то не так радикально, в лучшем случае поцелуйчики там да обжимания при луне. А Ширик фуганул всё и сразу, нахрена так делать? Тут школа, учиться надо, знания впитывать, какой нафиг секс? Мозги ещё не окрепли как следует, а он баб кинулся трахать, как будто с дикого края приехал! Вот такой сука был, максималист долбанный.

Больше всего меня огорчала моя память, а точнее, хреновая способность запоминать некоторые вещи. Например, названия музыкальных групп и фамилии музыкантов, да вообще, любые фамилии. В нужный момент я ни черта не мог вспомнить, меня это жутко бесило. Вот даже сейчас, не могу вспомнить фамилию этой, как её? Ну, блин, «Пять минут, пять минут»! Да как же её? А! Вот! Гурченко. Даже ассоциативное мышление не помогает, ну к чему привязать такое дурацкое сочетание звуков? В споре или разговоре не находил вовремя нужных слов, аргументов, просто беда. Потом, гораздо позже, всё, что надо, приходит в голову, только оно уже нахер не нужно, Бобик сдох. Поэтому мне удобнее аргументировать на бумаге в спокойной обстановке. Хотя зрительная память прекрасная, вот за счёт её я опережал Ширика по геометрии, видно, у него с этим было не очень.

Да вот вам случай для примера. Однажды положил в автоматическую камеру хранения на вокзале вещи и забыл номер ячейки. А этих дурацких ячеек там было ну очень много, весь цокольный этаж Владивостокского вокзала был ими забит под завязку. Положил спросонья, утренний поезд из Находки приходит очень рано, не успеваешь выспаться. Забыл напрочь. Ходили потом с этим придурковатым дежурным по вокзалу, тыкались в разные дверцы, пока он не послал меня к чёрту: «Вспоминай! Я тут тебе не мальчик бегать!»

И что делать? Стал я вспоминать своей сраной черепушкой. И представьте себе, вспомнил. Благодаря огромному таракану. Раньше на вокзале было море тараканов: Совдепия, мать её!

Сижу на лавке, мимо по полу по своим тараканьим делам пробегает таракан. Да наглый такой, прямо возле ноги пробежал, совсем не боится. Прихлопнуть его мог одной левой. Да уже и собрался это сделать, но тут у меня прорезалась память. Когда ложил своё барахлишко в камеру, по стене пробежал такой же таракан, я это видел боковым зрением. А вместе с тараканом в башке отпечатались и особенности стены, ну там цвет краски, облупленности разные, трещины, и расстояние до стены. Пошёл я по этому помещению уже с картинкой в башке, и нашёл. С тех пор у меня нормальное отношение к тараканам, тоже ведь божьи твари, тоже жить хотят. А то, что какают где попало — так ведь им никто не объяснял, что это плохо

Если нужно запомнить, например, автомобиль, даже не буду пытаться с помощью его номера. Нахожу какое-нибудь повреждение на кузове, форму дисков и прочий мелкий, но важный навоз, фотографирую в мозг — и порядочек. У какого-то разведчика, его фамилию, конечно, не помню, была настолько оухительная память, что ему не надо было даже фотографировать документы: увидев мельком страницы, он мог потом воспроизвести всю эту хренатень с текстом и чертежами лучше всякого ксерокса. Зашибись!

У меня не настолько шикарно, но кое-что умею. Помните, писал про картинки из детства, так это чистая правда, всё это у меня в башке в мелких деталях. Тот бешеный петух бегал вдоль поленницы дров, из-под которой пробивалась ярко зелёная травка. А те подошвы валенок — именно в свете фонарей на фоне медленно падающих снежинок. Слава богу, я такой не один, уже потом, гораздо позже, читал Мишеля Монтеня и умилялся, насколько мы с ним похожи. У него память тоже была дерьмовая, ходил с записками в руке, чтобы не забыть, что хотел сделать. Обожаю Монтеня, парень жил пятьсот лет назад, а почитаешь — будто сегодня.

13 Утро начинается с Рассвета.

После окончания девятого класса, отец устроил меня к себе в цех плотником какого-то там разряда. Не зря, выходит, я родился в Лесозаводске. Как раз на заводе у отца и началась моя грёбаная трудовая биография. Сам завод — это кошмарная жесть, даже в упрощённом советском варианте, со всеми этими дырами в заборах, с распидзяйской ВОХРовой охраной и системой труда, далеко не потогонной.

Деньги мне нужны были позарез. Правда, я колебался, на что их потом потратить. То ли на мотоцикл «Восход», мечту каждого рокера. В то время байкеров называли рокерами, а ездить на мотоцикле — значит, рокерить. Нормально? То ли на магнитофон Маяк-202. Это всё, что было по части ассортимента. Совдепия, что с неё взять? Поэтому я согласился на жестокое папино требование — состричь свои кудри. Для меня это был страшный удар по самолюбию. Как же так? Все нормальные парняги ходят патлатые, а я буду как лошара, аккуратно пострижен. Тьфу, дерьмо!

Но выбора нет — или мотоцикл, или ни хрена. Взял ножницы и обкарнал свои изумительные, вьющиеся, как у Жюльена Сореля, чёрные-пречёрные волосы.

Да! Я часто стригу себя сам, на это есть несколько причин. Не хочу, чтобы стригла какая-нибудь страшная шмара, это не очень приятно. А симпатичных в то время среди парикмахерш было не так много, в основном толстопузые, злобные тётки. И ещё приходится долго объяснять, что хочу иметь на голове в результате стрижки, и всё равно эти лярвы, как правило, всё портили. К тому же, они так долго это делают, зачем-то одну волосинку укорачивают по нескольку раз, пока добьются нужной длинны. То ли боятся срезать лишнее, то ли специально тянут время, чтобы показать — вот, мол, какое оухительно сложное искусство — стричь! Вот, мол, какая я охрененная специалистка! Просидишь там битый час, заснув и проснувшись десяток раз, и уйдёшь в итоге с безнадёжно испорченным бубном и охапкой обрезков волос за шиворотом. Другое дело, если бабёнка попадётся симпотная да сисястая. Буферами своими как начнёт елозить перед носом, так бы и вцепился зубами. Уходишь, бывало, с болями в яйцах, не приведи господи. Тоже ничего хорошего. Короче, в парикмахерских я редкий гость.

Стою перед зеркалом в ванной, обрезаю свои шикарные локоны, кидаю их в унитаз, и так мне стало себя жалко, аж слёзы навернулись. Я плакал как лось, навзрыд. «Чудесные вы мои, дорогие волосики, как же я без вас?» Теперь-то понимаю, что это были символические слёзы. Просто закончилось детство, и я вступал во взрослую, жестокую и ублюдочную жизнь, где придётся подстраиваться, где меня будут ломать. Придётся лизать чьи-то жопы, хотя я не любитель лизания чужих жоп. Соглашаться с разными подонками, выполнять какие-нибудь глупые приказы туповатых начальников. Убегать от налоговой полиции, прятаться от доморощенных мафиков и прочая херня. До этой исторической стрижки я был свободен как фанера, особо никому не подчинялся и не подстраивался ни под кого.

Родители не трогали, учителя благоволили, одноклассники уважали, одноклассницы местами любили. После пришлось перестраиваться, отвыкать от этакой халявы и доказывать окружающим, что ты дееспособен и тебе позволено вдохнуть свою порцию кислорода.

На заводе всё по гудку. Такой же, как у паровоза, только мощнее в сто раз. Если близко стоять, можно оглохнуть к чертям. В восемь утра гудит как сумасшедший, типа «Хватит спать! Вставайте, вонючие строители коммунизма, пора впахивать!» Если во время гудка ты находишься ещё не на территории завода, на проходную лучше не соваться. Там какие-нибудь правильные пидзюки с повязками на рукаве палят всех, кто опоздал, а потом тебя за это лишают премии. В конце своей заводской карьеры я не ходил через проходную, сразу шёл к любимой дырке в заборе, так было проще и спокойнее. Следующий гудок в двенадцать часов — обед, мать его! Все работяги, как потерпевшие, косяком прут в столовую. Грязные, замызганные, в своих засраных робах. Зрелище, надо сказать, жутковатое, помните фильм про живых мертвецов, вот так примерно всё это выглядит. Все перепачканные в гавно. Слесари в мазуте с ног до головы, руки, лицо, даже уши у некоторых перемазаны мазутом, бля, с одежды аж капает! Как они умудрялись так засираться? Хрен его знает.

Морды у мужиков, которые отчищают борта судна от ракушек и ржавчины, покрыты сантиметровым слоем ржавчины, вперемешку с ракушечной пылью. Работа у них ну очень пыльная. Специальная турбинка, работающая на сжатом воздухе, весит килограмм десять. Жужжит и скрежещет по металлу с таким паскудным звуком, что мертвецы поднялись бы из могил. Ржавая пыль стоит столбом, самого чувака почти не видно в туче этого дерьма, и так восемь часов подряд. Респираторы и очки не спасают, но зато за вредность дают молоко. Ни хрена себе, какое счастье! Лучше бы водяры наливали, как на фронте. Но ребятам, похоже, мало этого навоза, вместо того чтобы подышать нормальным, чистым воздухом в перерыве, тут же пихают в рот цигарку и дымят похлеще Титаника. Мать вашу, лучше бы лёгкие свои засраные провентилировали!

Сварщики тоже прокопченные неслабо, чёрные, зловонные, как будто вылезли из преисподней. И вот вся эта блоть несётся на обед, как стадо обезумевших бизонов. Быстренько проглотив жратву, бегут обратно, туда, где работают, и падают спать. Картинка, как будто после ядерного облучения. Там и тут валяются замызганные типы, на досках, на железе, просто на земле, в разных позах, жуть. Двадцать минут здорового сна, и снилось им светлое и чистое коммунистическое будущее, каждому, сука, по потребностям. Ну-ну! Скорее всего, парняги бухали каждую ночь до утра, как кони. Им хотя бы малость покемарить, чтобы совсем с ума не сойти.

Поскольку я работал плотником, то был не сильно зачухан. Плотники на заводе как бы чистюли. Им негде особо пачкаться. Работа с деревом — это благородно. Можно сказать, плотники — это белая кость. Потом гудок с обеда, с заспанными репами все разбредаются по рабочим местам. А суть именно моей работы заключалась в следующем.

Завод ремонтирует гигантские пароходы, а между делом изготавливает небольшие пассажирские судёнышки. Не такие уж они маленькие, на глазок примерно водоизмещением около 500—700 тонн. Длиной метров пятьдесят, вместительностью двести-триста пассажиров. Корабль, естественно, железный, но вся внутренняя хренотень делается из дерева и его производных. Теплоизоляция корпуса, мебель, двери и прочее, прочее, всё деревянное. Думаете, почему корабли горят? А вот как раз поэтому. На самом деле корабль — это большая металлическая ёмкость, в которую напихано много первосортных, высушенных дров и пластмассы. Было бы странно, если бы всё это плохо горело. А для улучшения горения добавлена ещё солярка. Ну вот, костёр готов, можно выходить в море.

Так что, для плотника на строящемся судне работы до хрена и больше. Приходим с утра, естественно, у работяг болит башка после вчерашнего. Вчера они накатывали водяру, это как правило. Кажется, ребята работают только для того, чтобы были монеты на бухло. Если бы они бросили пить, то зачем тогда вообще работать? Ищут гонца с утреца. Кого? Понятно, самого молодого. А это я. Даже не стеснялись, что их начальник — мой отец, ведь я мог всех сдать с потрохами. За выпивку на рабочем месте наказывали жестоко, могли уволить запросто. Конечно, я их не сдавал.

Была такая шутка, которая их страшно веселила. Через дорогу от завода находился большой гастроном с названием «Рассвет». А в то время часто крутили по радио песенку с таким текстом: «Утро начинается с рассвета, с рассвета, с рассвета!»

Так вот, напевая эту песенку, ребята вручали мне кучку мятых рублей. Я торпедой гнал через любимую дырку, прямиком в этот чёртов «Рассвет». Продавцы моим возрастом не интересовались, тем более, что я был в рабочей одежде, значит, всё нормально, значит, взрослый. А то, что работяга должен находиться на работе с утра, а не стоять в очереди за алкоголем — на это им было насрать. Короче говоря, рабочий класс с моей помощью поправлял башку, и приступал непосредственно к работе.

Наша задача — подготовить судно к утеплению изолировщиками, и после зашить всё это фанерой. Пароход ещё можно сравнить с плавающим домом. Снаружи иногда воздух бывает тридцать градусов с минусом или плюсом, вода до минус пяти. Все ведь знают, что солёная вода замерзает не при нуле, как пресная, а ниже, поэтому, чтобы экипаж не сварился заживо или не замёрз, корпус требуется покрыть теплоизоляцией. Борта сплошь покрыты штырями с резьбой, ровными рядами, сверху вниз. Вот на эти штыри мы должны прикрепить гайками деревянный брусок, потом приходят изолировщики, пихают плотненько свою говённую стекловату. Ох и дерьмо эта стекловата. Премерзкая штука, после проклятых изолировщиков её остаётся большое количество в виде кусков, кусочков, совсем маленьких шматиков и просто стеклянной пыли. Поработав среди этой параши, потом чешешься как шелудивый пёс, даже душ не помогает. Как тут не выпить рюмочку?

Конечно, я был сопляк ещё, и мне особо ответственной работы не доверяли, но в конце карьеры плотника вполне освоил все эти воздушные дрели, ножовки, отвёртки и прочую лабуду. Все инструменты почему-то работали на сжатом воздухе, наверно, так безопаснее, чтобы током не ударило. Те, кто это проектировал, учли также, что работяги будут работать в нетрезвом виде. И к тому же, если бы всё это было электрическое, то инструменты наверняка растащили бы хозяйственные хлопцы. А хлопцы были очень хозяйственные, сомнений нет.

В общем, худо-бедно, потихоньку мы работали в не совсем трезвом виде, создавая для великой Родины пассажирский теплоход с гордым именем «Анатолий Варакин». Кто такой этот Толян? Чёрт его знает, наверно, кто-то из местных. Поначалу меня всё это шибко прикалывало, а потом постепенно стало надоедать. Какой-то день сурка получался. Каждый день как один день, всё по расписанию.

Гудок — дырка.

Рубли — «Рассвет».

Сверлилово — пилилово.

Гудок — жрачка.

Гудок — пахота.

Гудок — домой.

Под конец эта хрень стала меня просто стервенить. Теперь я знаю, почему пролетарии бухают каждый день. От такой безысходности, такого тоскливого существования можно сойти с ума, спасёт только алкоголь.

На первый взгляд кажется, что работяги — тупые ограниченные маргиналы, но это не так, видели бы вы, как они виртуозно играют в домино. Раньше я считал эту игру чрезвычайно глупой, чисто для недалёких упырей. Ан, нет! Я, кстати, так и не смог сравняться с ними в умении стучать костяшками, с моей памятью там ловить нечего. Когда с ними играешь, полное ощущение, что противник видит твои кости насквозь, ложит камень именно такой, которого у тебя нет. На самом деле всё просто: надо помнить, кто что выложил, вычислить, что осталось на руках, и сделать соответствующий ход.

14 Shirt.

Ещё немного, и забухал бы вместе с ними, но, слава богу, лето кончилось. Пока на заводе упражнялся в беге за бухаловкой, все мои одноклассники прошли летнюю практику. В Советском Союзе иногда так зашифровывали действия словами, что вообще не понять, что это означает. На самом деле, «летняя практика» — это просто поездка в колхоз убирать картошку. Знаем, как это делается! На класс выделяется грядка опупенной длины, до горизонта и даже дальше. Кто быстрее уберёт эту проклятую грядку — тот молодец, того похвалят. Ништяк! Помните мультик: «Кто похвалит меня лучше всех, тот получит большую, сладкую конфету»? Чтобы увеличить скорость продвижения к горизонту, ребята собирали картофан, лежащий на поверхности, а тот, который был частично в грунте, забивали ногой обратно в землю-матушку, пусть дозревает. В итоге от всей картохи собиралось процентов тридцать. Бывал я в колхозах.

Становится понятно, почему в Совдепии было так хреново с продуктами — миллионы школьников их просто-напросто уничтожали. Вдобавок ещё этой картошкой кидались как болваны, а потом складывали в общие мешки. Естественно, битая бульба начинала гнить и заражала соседние клубни, в итоге до магазина доходило хер да маленько. Всем до лампочки, всё равно почти каждая советская семья выращивала картофан на своём огороде.

Практика чёртова, мать её! Меня потом на комсомольском собрании гнобили, как будто я американский шпион, грозились пнуть из школы, но в итоге объявили выговор и заклеймили врагом народа за отлынивание от выполнения указаний коммунистической грёбаной партии об обеспечении строителей чёртового коммунизма продуктами долбанного питания. Сука, как я был зол! Я пожертвовал своей восхитительной причёской, своими чудесными битловскими патлами, я вкалывал от гудка до гудка на этом сумасшедшем заводе, пока вы запихивали картошку обратно в землю!

Там, в сраном трюме, гробил свои лёгкие стекловатной пылью, снабжал работяг лекарствами, даже иногда ранил свои интеллигентские нежные ручонки этими чёртовыми инструментами. Можно сказать, кровь проливал в борьбе за увеличение транспортного флота империи. Кстати, этот блядский «Варакин» до недавних пор бороздил воды залива «Золотой Рог», я самолично на нём неоднократно плавал пассажиром. Хотя, вполне возможно, что сейчас его уже скоммуниздили какие-нибудь владивостокские мафики, бывшие комсомольцы, да продали в Индию на металлолом или ещё куда. Владивосток — это ведь город мафиков, российский аналог Чикаго.

Как мне хотелось вскочить, схватить что-нибудь потяжелее, да разнести всё вокруг в щепки, а педерастическому председателю этой скотской, комсомольской банды раскроить череп до основания. Понятно, что я этого не сделал. Стоял, потупив головёнку, как лошара, и размазывая сопли раскаяния по лицу. Уж очень хотелось закончить школу.

В итоге этой заводской мудалистики я заработал ровно триста рублей. Какая-то подозрительная сумма, думаю сейчас, бухгалтерия — сложная штука, и чтобы получилась такая ровная сумма, надо было попердеть над вычислениями. Скорее всего, меня там слегка обули насчёт монет. Да ладно, дело прошлое, в суд подавать не буду.

Триста колов! Для школьника, вроде меня, это опупенные деньги. Мотоциклет, конечно, сразу отпал, при всех плюсах, минусы весомее. То, что можно бабёнок катать по району, это, несомненно, плюс. Вот, собственно, и все плюсы. А минусов до хрена. Этот конь железный питается бензином, бензин стоит нехилых денег, а денег нет. Не будешь ведь катать девок за деньги, чтобы окупить предприятие. И потом, от этих чёртовых рокеров воняло бензином за два километра, потому что они беспрерывно чинили свои тачки, руки у них постоянно в мазуте, под ногтями чернота. Не готов я к такому! У «Восхода» без конца что-нибудь ломалось, да вообще любая техника, сделанная в Совдепии — говно полное.

Cейчас мало что изменилось, точно такая же лажа. У тёлочек-рокерш, которых катали мальчуганы, титьки бензиновым духом были насквозь пропитаны, не будешь ведь рукавицы надевать каждый раз, когда хочется их потискать. И к тому же, если сел на байк, лучше с него не слезать, даже небольшая отлучка, отлить, например, может привести к тому, что его стырят. Мотоциклы у всех были деланные-переделанные или собранные с разного мотоциклетного хлама. Жопу специально задирали до неба, а руль ставили самопальный, выгнутый из трубы, невообразимой конфигурации «а-ля Ангелы Ада». Катались без номеров, прав всё равно ни у кого не было. У нас в классе только один Новосёл был рокером, шибло от него, как от сломанной керосинки.

Короче, тщательно всё взвесив, пришёл к выводу: «Нахер этот мотоцикл, музыка лучше», и купил на заработанные бабки магнитофон. Здесь особого выбора тоже не было. Самый продвинутый на тот момент был «Маяк-202». Тяжеленная, здоровенная бандура. Звуковой носитель — магнитная лента. Лента намотана на такие большие бобины. Эх, красота! Но звук был монофонический. В то время стерео в Росии только-только зарождалось. Если разобраться, этот мафон — такое говно, но для начинающего меломана сойдёт и такой. Ширик, поганец, и здесь переплюнул всех — ему старики подарили «Орбиту-202». Ребята, это совсем другой уровень: с колонками, сука, стерео… или даже квадро, что-то я подзабыл. Да и хрен с ним!

Что касается музыки, как я уже говорил, слушали исключительно закордонную, нормальную, а не советскую красную пропаганду. Не буду подробно рассказывать, что конкретно слушали, на это надо потратить много времени и бумаги, но скажу одно: «Queen» — это супергруппа всех времён. Вот сколько у них песен, практически столько и хитов. Очень трудно найти что-нибудь слабое, клянусь. Сколько я живу на свете, столько и наслаждаюсь песнями этой замечательной группы. Не буду тут распинаться в похвальбах, зайдите в интернет и сами почитайте всё, что найдёте.

Интересно, что «Битлз» как-то среди нашей братии не котировался. Даже странно, тут все уши прожужжали этими долбаными битлами. Хотите моё мнение? Я, конечно, не композитор и не музыкальный критик, но, выражая мнение всех своих кентов-меломанов, скажу: «Битлз» — это качественная колыбельная музыка. Под этакую хренотень хорошо засыпать. Нет ритма, нет драйва, ну, может быть, за исключением некоторых вещей. В общем, скукота, не зажигает, просто надутый, распиареный журналистами пузырь. Вот сейчас сидел, пытался вспомнить какую-нибудь стоящую мелодию — борода, ничего не приходит в голову. А чтобы сочинить такую хрень, как «Жёлтая Лодка», нужно просто дунуть хорошую самокрутку, что, видимо, и было сделано. Всё! Хватит. И так уделил им много внимания.

Джексон, конечно, перень был заводной, рулил уматно, но жалко, что без царя в голове, через то и погиб. Я реально чуть не всплакнул, когда он дуба нарезал. Помню стервеца ещё по «Jackson 5», классно пищал, гадёныш! Но теперь его нет, и настоящая музыка умерла. Как я понял, всякие халявщики от шоу-биза будут теперь бесконечно перепевать и переделывать всё, что уже создано, как те сраные рокеры переделывали свои байки.

Как раз в этом году проходили олимпийские игры в Инсбруке. Народ прилип к телевизорам, как с ума все посходили, увидели шикарную заграницу. Красивые олимпийцы в этих восхитительных костюмах. Обалденные расписные лыжи и прочее, прочее.

Если идти по улице Горького в Находке вверх, в конце начинается довольно крутая сопка. Там мы облюбовали себе лыжную трассу, и круглый день гоняли на лыжах, какая нафиг учёба? Лыжи у всех были страшненькие, советские. Вы, надеюсь, не забыли, что ваш трудолюбивый повествователь — не какая-нибудь серая мышка, а опупенный художник, практически Дали.

Взял в руки кисточку и выкрасил свои старые, облезлые лыжи в кроваво-красный цвет. Порылся в папином гардеробе и срисовал красивую надпись с этикетки, которая пришита у воротника рубашки. Вырезал трафарет, там было большими буквами главное слово и мелкими какой-то текст. Я не стал вникать, главное, что всё было красиво. Нашлёпал всё это на лыжи. Вы не поверите: получилось лучше, чем в телевизоре, там ведь всё чёрно-белое.

На следующий день был боссом на этой занюханной трассе. Все подбегали, интересовались, где я урвал такую фантастику. Естественно, не стал разочаровывать, что сам сляпал — якобы, папе привезли из Японии. Как тогда на пляже в Кировке, снова оказался в центре внимания. У меня их просили покататься, просили продать, наверняка хотели украсть, но я был на стрёме.

И самое смешное, выяснилось, что я допустил очень глупый ляп. Красивая надпись большими буквами выглядела так: «SHIRT» — в переводе с английского «рубашка». Конфуз капитальный! То есть получается, что я катался на лыжах с надписью: «РУБАШКА. Стирать только в тёплой воде с порошком». Как-то так. Это был выпускной класс, через полгода я сдал экзамен по английскому на пять. Можете представить уровень моих знаний? Но никто не заметил этой тупости, и я продолжал поражать народ своими заграничными японскими лыжами.

15 Прорыв будет.

Играли на деньги в игру с коротким названием «Чу». Дуля хоть был и тупень несусветный, но в эту хрень играл виртуозно. Вообще, я заметил: у тупней, как правило, очень хорошо развит вестибулярный аппарат и хорошая реакция. Как раз эти способности необходимы для успеха в подобных играх. Суть такова: встречаются двое с деньгами, можно и трое, можно и больше. Зачинщик протягивает деньги, только мелочь, зажатую в кулаке, и говорит: «Чу!» Все, кто участвует, тоже держат какое-то количество денег в кулаке. Потом считают, у кого больше — тот начинает первым. Вся эта мелочь ставится стопкой на ладонь, надо подбросить и поймать обратной стороной ладони. Это очень трудно, поверьте мне. Поверхность не гладкая, там костяшки и прочее. Потом всё это надо ещё раз подбросить и поймать в кулак, ничего не уронив.

Если хоть одна монета упала в процессе, который я описал, то играет следующий, у которого было меньше денег. И так далее, до тех пор, пока кто-то не выиграет, поймав все монеты. Позже игра усложнилась, деньги стали складывать в две стопки, ловить надо было эти две стопки в два приёма. Называлось «Двойное Чу». Потом тройное, четвертное и даже пятерное. Вот попробуйте последовательно поймать подкинутые две монеты, вряд ли у вас получится с первого раза. Умение достигается многочасовыми тренировками.

Постепенно игра ещё больше усложнилась, монеты ставились на ребро ладони в одну стопку, но, подбрасывая, надо было сделать так, чтобы стопка в полёте раздвинулась на две или три кучки. Выходило, что подбросив одну, на руку приземлялись уже три стопки. Это было «тройное раздвижное Чу». У меня до сих пор, хотя прошло много лет, остался навык игры, четвертное ловлю легко. И вот, как только выдавалось свободное время, мы долбились в это дурацкое «Чу». Как с ума все посходили! Как только встречались с утра, вместо здравствуй, сразу — «Чу!» — и погнали монеты бросать до вечера. Но у меня получалось так себе, Дулину я всегда проигрывал. У этого говнюка постоянно карманы были набиты выигранной мелочью. Играл он великолепно, это факт. Случалось, все выигранные за день деньги вечером быстро оказывались в больших карманах окаянного Дули.

В девятом-десятом классах дружки стали обзаводится своими барышнями, не избежал и я этой участи. Даже не помню, при каких обстоятельствах мы познакомились и с чего всё началось. Наверно, где-нибудь на соревнованиях. Я бегал за школу на этих бесконечных спартакиадах, и она тоже. Звали её Оля. Была ещё та оторва. Знаете, есть такой тип девчонок, которым комфортнее обретаться среди пацанов. Вот она из таких. Как-то быстро мы привыкли друг к другу. Не знаю, что это было, любовь или нет, но привязанность была очень сильная. Мы буквально не расставались весь день. Ну, вы знаете, такое случалось, наверно, с каждым. Эта дикая юношеская привязанность, когда без неё свет не мил. На переменах договаривались и отпрашивались с урока, якобы в туалет. На самом деле в укромном месте, под лестницей, целовались до умопомрачения, до боли в яйцах. Секса, конечно, не было, особо никогда этим делом не был озабочен. Да как-то неудобно, она была ещё и другом, а друзей вроде как не трахают.

Короче говоря, так я и жил зиму-весну семьдесят седьмого года, в этаком тумане, состоящем из жуткой смеси музыки, каннабиса, каждодневного «чу», вечерних посиделок на скамейке, продажи штанов, диких поцелуев в укромных уголках, шалости с поролоновым хуем, а учёба оказалась на последнем месте моих приоритетов. Учителя по инерции продолжали ставить какие-то положительные отметки, хрен его знает за что. Потом мне эта расслабуха очень дорого обошлась. Ребята, мой вам совет: прилежно учите в школе уроки, чтобы потом не удивляться, как это вы оказались в таком говнищще.

Выпускные экзамены вроде как сдал. Шпоры изготовил красивые, но они не пригодились, наверно, опять инерция сыграла роль. Вякал что-то, показывал свои замечательно вычищенные зубы и всё прокатило. Правда, по физике получил троебан, не любила меня физика. Но девчонки, которые заполняли документы, «нечаянно» вместо тройки прописали «четыре», и получился вполне замечательный выпускник средней школы с оухительным аттестатом 4,5 балла. А что ещё надо для дальнейшего прорыва?

Я не знал, что это будет за прорыв. Куда? И зачем? Но не сомневался, что таковой случится. Уж очень мне не нравилась эта совдепская система объегоривания населения, эти бредовые сказки о коммунизме, и опупенную мировую справедливость, которая скоро должна наступить. Чувствовал, что уже есть места, где справедливость давно наступила, только от нас это скрывают.

Вообще-то я был мальчик правильный, несмотря на все эти недоразумения и распидзяйские позывы, поэтому заранее проверил свои шансы на поступление в морской вуз. Я имею в виду здоровье. Всё-таки в морские учебные заведения дохляков не брали. После восьмого класса с этой целью поехал во Владивосток, сдал документы в мореходное училище, оно рядом с ДВВИМУ и является как бы филиалом. Прошёл там медкомиссию: зрение, барокамера и всё такое. Некоторые после барокамеры получили смачного пинка под жопу, но у меня всё прокатило. Врачи обнаружили, что здоров как конь, и вполне могу стать морским волком. После этого с чистой совестью пришёл в приёмную комиссию, и забрал свои документы. Хитрожопый был говнюк. Там в комиссии, конечно, сильно удивились: «У тебя, парень, всё нормально с башкой-то? Да к нам мечтают поступить! Абитуриенты со всего Союза едут за тридевять земель». Шутка ли: работать после учёбы на кораблях ФЕСКО, мотаться по заграницам, в то время, когда другие сидят как дураки за этим проклятым железным занавесом. Но у меня были другие планы на будущее.

И вот теперь мне предстояло по-настоящему поступать в это знаменитое ДВВИМУ. Но перед поступлением в него мы решили попытать счастья, и попробовать прорваться в МФТИ. Это вообще заведение для матёрых умников, у которых IQ зашкаливает за 200. Поступить в него нереально для простого смертного, думаю, что даже Эйнштейн со своим длинным языком не смог бы попасть туда с первой попытки. Но я был молод, жутко горяч, и почему-то считал себя очень умным. Странное заблуждение. Кстати, я заблуждался ещё и по поводу своего роста. Считал себя высоким. Удивительно, стоило просто посмотреть в зеркало, всё бы стало ясно. Но я упорно считал себя рослым парнягой. Удивительный был дурень.