На освещенном снегу

Юлюс Келерас

В книгу Юлюса Келераса, одного из наиболее тонких и глубоких современных литовских поэтов, вошли стихи, написанные с 1988 по 2016 год. Тексты, на первый взгляд предстающие, согласно формулировке поэта и критика Ромаса Даугирдаса, исполненными «лиризма, меланхолии и элегантности» и построенными по принципу «музыкальной импровизации», при дальнейшем чтении раскрывают хрупкий ритм ландшафта в сердцевине личной истории. Литургически обретаемое детство оказывается истоком того тактильного творения мира, где любовь – дыхание и речь вещей: раненых, сиротствующих, становящихся картой боли и омываемых светом.

ЮЛЮС КЕЛЕРАС — поэт, переводчик, драматург, фотограф. Родился в 1961 году в Вильнюсе. Окончил филологический факультет Вильнюсского университета, в 1989–1992 годах учился в Иллинойском университете в Чикаго. В 1995–2002 годах жил в Нью-Йорке, работал главным редактором литовской газеты Darbininkas. Сотрудничал с различными издательствами, вел авторскую передачу на Литовском национальном радио, преподавал в Вильнюсском университете, в Иллинойском университете в Чикаго. В настоящее время работает переводчиком, живет в Вильнюсе. Стихи и пьесы переведены на многие языки. Поэтические сборники: «Зимние лодки» (1988), «Белый каледайтис» (1990), «Горсть меда» (1995), «XL стихотворений» (1998), «Снег, бездомный, павший» (2007), «Разбуди» (2008), «Это ты» (2010), «О любви вдвоем» (2012), «Позже, значительно позже» (2013), «Шиповник в дюнах» (2015). В 2013 году награжден премией мэра Вильнюса за фотоальбом «Тротуары Вильнюса» и стихотворения о Вильнюсе.

I

«Меня на этом свете нету, я — не здесь…»

Меня на этом свете нету, я — не здесь,

вьюнок переползает тын к исходу лета,

и вот уже другие небеса над кладбищем

и облаков гряда. Меня здесь нет. Не будет

никогда. Предмет не в силах созидать миры,

плотва в затоне раненая бьется, постепенно

вода краснеет. Зачем болезнь ребенка кровь

сосет. А дальше только шепотом умею.

Сказал же, нет меня. В вечерних сумерках грачи

над крышей. Нашептанный ноктюрн

запутает в пути. У сердца твоего

серп месяца опять опасно пролетает.

> перевел Виталий Асовский <

Farewell

я не зажигаю в комнате свет, но вижу, как чайка

на реке повторяет твой почерк, как капля касается белого,

еще неисписанного листа, и как странно, что ноябрь

такой чуть живой, как ты после бессонной и нежной

ночи, которая не дала сковать море льдом

сквозь снег и тяжелую корку льда просачивается пейзаж,

ведь всё временно, что высоко и прямо, что таится

в почке, как вечная и не лгущая цветочная пыльца,

как вещи в комнате, не смевшие оглянуться, когда

для любящих

уже нету других, словно скрытое, как под псевдонимом,

детство

> перевел Виталий Асовский <

«эта осень намного длиннее любви…»

эта осень намного длиннее любви,

нам знакомой по пасмурным

пологам ветра, молчаливым смущенным

словам, провожающим лето, утомленно

лежащее на бесцветном песке

опустевшего пляжа, позабытого всеми,

кроме сторожа — загорелого паренька

с сигаретой, растянувшегося у лодки,

принявшей ветер

> перевел Виталий Асовский <

«Ребенок наблюдает за тенью своей…»

Ребенок наблюдает за тенью своей

на старом чердаке, где хранятся старые,

покрытые пылью журналы, пустые склянки,

аккуратно оборванные календари

прошедших годов. Смотрит ребенок, ничего

не произносит, пока неожиданно не засыпает

на громоздкой бабушкиной кровати,

на которой зачата была его мама.

> перевел Виталий Асовский <

«любая вещь способна тайной стать…»

любая вещь способна тайной стать:

мы тихо спим на лопнувших матрасах

и радовать нас могут только те,

в которых хоть на миг проклюнется душа, —

их лица отделяются от стел,

опускаются

подо льдом плоти,

а источник жара их понемногу

оживляет

> перевел Виталий Асовский <

«шрифт снежинок уборист, но я все равно…»

шрифт снежинок уборист, но я все равно

узнать тебя не могу,

потому что остынувший ветер сжимает

листья растений

и бронею покрытое сердце не помнит

пыла, лишь блекнет

> перевел Виталий Асовский <

«там, где губы твои прикасались, море осталось…»

там, где губы твои прикасались, море осталось,

точнее — соль, осевшая на песок:

какой мотив банальный и бессмертный, но всё равно

мы не откажемся, пока мы существуем…

те ласточки печальные! и буквы яхт,

разбросанных по глади океана! о, чистый свет!

ленивые садовые улитки — как мы с тобой —

не знают ничего…

> перевел Виталий Асовский <

«и столько света в имени твоем…»

Д.

и столько света в имени твоем

монах уснет главу посыпав пеплом

а я слова всё те же повторяю

как много света в имени твоем

и так оно светло светло светло

как озера никем не читанный дневник

но я увидел, как утиный клюв

царапнул воду, как оно светло

так много света в имени светло

как свадебный убор как ландышевый цвет

как все слова, что снова повторяю, —

так в имени твоем и теплота и свет

> перевел Виталий Асовский <