Похмелье

Юлия Резник, 2018

Когда вся жизнь – как праздник, и ты пьёшь её жадными глотками, нужно быть готовым к тому, что, рано или поздно, на смену пиру придёт похмелье. Содержит нецензурную брань!

Глава 6

Впервые за неделю Юльку разбудил яркий солнечный свет. Вот и хорошо. Надоел этот дождь. Когда у самой душа плачет, слезы дождя вот совсем никак не способствуют нормализации душевного состояния. С солнышком как-то повеселее. Звонок телефона. Ну, надо же, мама сегодня припозднилась!

— Добро утро, мама!

— Привет, курочка. Я звоню сказать, что, несмотря на солнце — на улице достаточно прохладно. Так что, одевайся потеплее.

— Спасибо. Так и сделаю.

— Ты не забыла, что вечером у нас культурная программа?

Вот же черт! Конечно, забыла. Очередное появление Олега выбило Юльку из колеи. А уж о ненавистном балете она и вовсе не вспомнила. И даже чертово либретто до сих пор не прочитала. Точнее, Тошка ей не прочитал. Это упущение нужно будет срочно исправлять!

— Помню-помню. Балет.

— Вот и хорошо, что помнишь. До сих пор не могу простить себе, что разрешила тебе бросить балетную школу.

Да-да, был такой позорный факт в Юлькиной биографии. В семь лет ее отправили к станку. Балетному. Упитанная Юлька смотрелась довольно странно среди других начинающих танцовщиц. Ну, и доставалось ей, конечно, за собственное несовершенство. И дразнили ее, и подначивали. Даже преподаватели! С тех пор Юля возненавидела всяческие кружки и внешкольные занятия практически так же, как и школьные. А ведь это еще надо было постараться, чтобы составить конкуренцию Юлькиной ненависти к школе.

— Вот и зря! Какая из меня балерина, ну, правда? Даже если меня смог бы поднять какой-нибудь балерун, и не надорваться, то ты хотя бы можешь себе представить, что было бы, если бы он меня случайно упустил на других танцоров?

— Юлька, ну сколько раз я тебе говорила, что не существует понятия — «балерун». Правильнее было бы сказать — артист балета!

— Да, хоть бы и так. Пожалей бедных мужчин, и перестать сокрушаться о моей несостоявшейся карьере танцовщицы.

Поболтав еще немного с мамой, Юлька сварила себе кофе, оделась, как и было сказано, потеплее, и отправилась на работу. День выдался не слишком загруженный. В пятницу мало кто заезжал на СТО. Никому не хотелось оставаться без колес на выходные. Поэтому они доделывали недоделки, накопившиеся за неделю.

— Тошка, ты не забыл о либретто?

— Забудешь тут, — скривился парень.

— Вот и готовься. В перерыве я тебя жду.

— Угу. Не могла мне задание попроще найти… — бормотал Тошка, наблюдая за работой Юльки. Та как раз меняла сайлентблоки на машинке вполне вменяемой женщины, что заехала сегодня, прямо с утра.

— Ну, чего над душой стоишь?

— А я уже закончил, и до обеда не хочу ничего начинать. Все равно не успею сделать.

— Тогда доставай свой бутерброд и заготовку либретто. Быстрей начнем…

— Быстрее закончим, — продолжил за девушку Антон.

— Вот-вот! — рассмеялась Юля. — Тем более, что сегодня мне нужно освободиться пораньше, из-за чего плакал мой обед.

Антон уныло поплелся к подсобке, сделал себе пол-литровую кружку чая, достал сверток с бутербродами. Уселся на аккуратно сложенные в углу станции покрышки и наконец-то загуглил ненавистное либретто.

— Ну, что, ты готова слушать?

— Угу! — подтвердила Юлька, с усердием закручивая болты.

— Итак, «Пролог. На тощем коне едет рыцарь…». Слушай, Юль, а чего у него конь тощий, он его, что, не кормит?

— Да откуда ж мне знать? Читай!

Тошка пожал плечами и снова уставился в телефон, возобновляя чтение:

— «Тут же толстяк на осле. Это знаменитые фигуры странствующего рыцаря Дон Кихота и его верного слуги Санчо Пансы». Юль, вот, хоть убей, не пойму, почему осел у слуги толстый, а конь у рыцаря — худой. Что это за несправедливость, я тебя спрашиваю? И кто будет конем в балете?

— Да, не знаю я, чего ты ко мне привязался… Читай!

— «Первое действие. Дочь кабатчика Лоренцо Китри влюблена в бедного цирюльника Базиля…» Юль, а цирюльник — это парикмахер по-нашему, да?

— Угу…

— Ладно. Ну и словечки раньше были.

— А сейчас, что, лучше? — подключились к разговору дядя Леша и еще один механик — Николай. — Я, вон, в субботу хотел подстричься. И знаешь, куда попал? Дай бог памяти… — Дядя Леша почесал репу, перекатывая на языке трудно запоминающееся сочетание букв. — В боберштоп, барбержоп… Тьфу, как же эта зараза называлась?

— Барбершоп, — рассмеялась Юлька.

— Точно! Барбершоп! — повторил дядя Леша. — Вот ты, Тоша, знаешь, что это за хрень такая?

— Да первый раз слышу.

— Вот и я удивился, чем им парикмахерская не угодила?! А ты говоришь — раньше. Вот был цирюльник — переменили. Только привыкли к парикмахеру — теперь уже бобер какой-то… Все течет. Все меняется. И словечки новые, только успевай запоминать. Да, чего далеко ходить — вот вы, молодежь, я же половину ваших слов не понимаю. А мать моя, царствие ей небесное, и вовсе бы ничего не поняла. Для нее чудом было, когда в село автобус пустили, и на телеграфе на три села установили один единственный телефон. А сейчас что?

— А сейчас все по-другому.

— И только одно не меняется. Вот вы послушайте-послушайте… «…Дочь кабатчика Лоренцо Китри влюблена в бедного цирюльника Базиля. Однако отец решил выдать ее за богатого Гамаша…». Все, как и сейчас. Родители всегда хотят выдать дочек за богатого! А где же на всех богатых напастись?! Вот, моей Ладки маманя тоже носом крутила. Видишь ли, не по нраву я ей. А та уши развесила. И что в итоге? Мы расстались. И где принц, я вас спрашиваю?! Второй год Ладка одна. Скоро на луну завоет.

— Так, может, ты с ней помирись? — предложила Юлька, вытирая пот со лба.

— Вот еще! Надо было головой думать.

С горем пополам, но либретто Тошка все-таки дочитал. Причем, к окончанию чтения Юлька не совсем точно понимала, где, собственно, заканчивалось либретто, и начинались Тошкины размышления о добре и зле. Впрочем, в этот раз время за чтением пролетело незаметно и весело. И Дон Кихот ее заинтересовал. Ей даже захотелось узнать немного больше о его судьбе. Может быть, ей все-таки стоит прослушать хоть одну аудиокнигу? Ведь было глупо ненавидеть литературу только потому, что одни идиоты не могли вовремя диагностировать ее заболевание, а другие — под дулом пистолета заставляли ее читать. Именно последнее событие сыграло судьбоносную роль в Юлькиной жизни. Тогда, к десяти годам, у Юли уже диагностировали дислексию, и подобрали правильную методику обучения. И девочка делала успехи. Читала простые слова в букваре, и понемногу обретала уверенность в собственных силах. Но похищение перечеркнуло все. После того, как ее буквально под дулом пистолета заставляли читать что-то отцу… Она возненавидела этот процесс. Он ей и без того не слишком хорошо давался, а после… Девочка смотрела в книгу, а вместо букв видела лица угрожающих ей подонков. С чтением пришлось завязать. Совсем. Как ей жилось в мире, где читать умели все, и в котором буквально каждый шаг упирался в буквы? Нормально жилось. Она научилась справляться. Нет, проблемы, конечно, иногда возникали — не без этого. Но тогда ей на помощь приходили мама, или друзья. Ей повезло с близкими. А еще ей повезло с дядей Лешей, который научил ее всему в профессии.

— Уже убегаешь? — поинтересовался он.

— Ага, не одному тебе приходится на маникюр ходить. Как это ты от Дон Кихота открестился?

— Нина Васильевна решила, что уделяет мало времени своей маленькой девочке, — хмыкнул мужчина.

— Интересно, когда я вырасту в ее глазах, и почему время мне нужно уделять непременно в каком-нибудь театре?

— А я предлагал ей поехать на дачу, пока последнее тепло. Пожарили бы мяса, за грибами в лес сходили.

— Я — хоть сейчас. А вот мама… Это ты погорячился, дядя Леша. Где мама, а где грибы?

— Это ты, Юлия, свою мать плохо знаешь. В прошлые выходные мы, знаешь ли, набрали две корзины опят.

— Мама ходила за грибами? Ну и ну…

Все еще удивленная девушка распрощалась с коллегами и рванула к парикмахерской. Обязательная программа — маникюр. Необязательная — стильная укладка по случаю выхода в свет. Триста лет он ей не был нужен! Домой прилетела к семи. А в восемь уже начало. Влезла в черный шелковый комбинезон — платья Юлька ненавидела. Достала классическое кремовое пальто.

— Юля, я уже внизу! — позвонила мама.

— Бегу! — запыхавшись, пробормотала Юлька. Эх! Плакали ее кроссовки. Где-то тут были неплохие полуботинки на танкетке…

— Ну, ты чего так долго, Юля? Хоть бы к третьему звонку успеть!

— Прости, мамуля. В парикмахерской задержалась.

Нина Васильевна плавно влилась в дородный поток, и только потом окинула дочку взглядом:

— Тебе очень красиво, когда волосы уложены так — ото лба.

— Спасибо. Я старалась выглядеть прилично.

— На, вот… Губы подкрась. — Мама протянула ей собственную помаду и снова сосредоточилась на дороге. Юлька послушно мазнула по губам персиковым блеском, невольно уставилась на себя в зеркало. Нечасто она себя видела такой. Юля вообще не любила краситься. Ей были неведомы такие понятия, как контуринг, или скульптурирование. А когда об этом принимались трещать девочки в парикмахерской — у нее начинала болеть голова. Юлька не представляла, зачем на лице носить столько штукатурки. Даже Николай, рихтуя машину, столько шпатлевки не использовал, как некоторые дивы, снисходящие до их станции.

— Ты такая хорошенькая, Курочка…

— Ты тоже прекрасно выглядишь, мама.

Юлька с Ниной Васильевной к началу все же успели. Пришлось, конечно, немного потолкаться в проходе, но к моменту, когда приглушили центральное освещение, они уже сидели в партере. Все было не так уж и плохо. По крайней мере, Юлька не уснула, как однажды в опере. А что? Если говорить о постыдных фактах биографии, было в ней и такое. Она тогда почти до утра провозилась с мотором одного Государева человека. Так у них в сервисе называли служащих государственных органов в не самых высоких чинах. Чины повыше к ним на СТО не захаживали. У тех игрушки были дорогими, и, как правило, обслуживались у официальных дилеров. Так вот, у Государева человека стуканул мотор. А поскольку Государев человек априори считает, что ему все должны, то все исправить ему следовало, не медля ни минуты. Вот и застряла Юлька с его машиной почти до утра, потом поспала дома пару часов — и снова на работу. А вечером — опера. И такая она была заунывная! Юлька тихонько сползла вниз по креслу и, тактично прикрывшись веером, засопела. И все было хорошо, пока ее сопение не переросло в легкое похрапывание. В ту ночь ее протянуло, и заложенный нос некстати подвел свою обладательницу. Проснулась Юлька от того, что ее тактично потрепали за руку. Пожилой джентльмен. Иначе этого сухонького мужичка в кремовой рубашке и клетчатой бабочке язык назвать не поворачивался.

— Извините, — прошептала Юлька.

— Ничего! — блеснул необычно яркими, как для человека его возраста, глазами джентльмен. Юлька улыбнулась, осторожно глянула в сторону матери, и встретилась с ее смеющимся взглядом.

В общем, было дело в ее богатом театральном прошлом. Видимо, Юлька пошла в отца, хотя мама и утверждает, что тот тоже был заядлым театралом. Но что-то подсказывало ей, что папка просто научился мастерски маскироваться. Вот, как сейчас дядя Леша.

— Юль, заедем домой, поужинаешь? Или, может, в кафешке посидим?

Домой — это значило в их старую с мамой квартиру. А Юльке не очень хотелось плестись на другой конец города. Кафешка была неплохим вариантом, да только дядя Леша истомится весь, пока они с мамой будут рассиживать.

— Да ну, ма. Тебя дядя Леша заждался, небось.

— Вот еще! Я тебя две недели, считай, не видела. И Алексей это прекрасно понимает. Пойдем. Здесь, помнится, был неплохой кофе.

Юлька с мамой выпили по чашечке кофе, обсудили события, произошедшие с ними за неделю, и в один голос отказались от предложенного десерта.

— Пойдем, милая, я тебя подвезу.

— Ни за что. Тебе в другую сторону. Я вызову такси.

— Мне не трудно, ты же знаешь.

— Таксисту тоже не трудно, — пошутила Юлька, а потом, посерьезнев, добавила. — Ма, ну зачем тебе делать крюк?

— Ох, и самостоятельная же ты барышня! — повторила излюбленную фразу Нина Васильевна. — Ладно. Раз ты так уперлась! Вызывай. Я подожду.

— Зачем?

— Чтобы записать его номерной знак, на случай чего.

— Какой такой случай, ну? Если он покусится на мою честь?!

— Не паясничай! Вызывай.

В общем, пока суд, да дело, домой Юлька вернулась ближе к часу ночи. Расплатилась с таксистом, не спеша, прошлась к подъезду. Ночь была звездная и, на удивление, теплая. Домой идти вообще не хотелось. Шагать бы вот так, загребать ногами ароматные шуршащие листья и вдыхать полной грудью пряное осеннее благоухание.

— Юль…

Юля поначалу подумала, что у нее слуховые галлюцинации, но потом действительно увидела сидящего на скамейке мужчину:

— Олег? Ты какими судьбами здесь оказался? Давно сидишь?!

— Да вот… Не хотелось одному быть. Тошно. И пить тоже не хотелось. Вот и принесли ноги сюда. Не знаю, почему.

— А я в театре была.

— В театре? То-то я тебя не сразу узнал. У тебя на голове что-то, — Олег как-то неопределенно взмахнул руками над головой, и снова их резко опустил.

— Да, я была в парикмахерской.

— Извини, я, наверное, зря пришел…

— Не зря. Нормально все. Пойдем. Ты, наверное, продрог.

— Да нет. Тепло, вроде. И пахнет так… Хорошо. Когда Димка погиб, тоже так пахло, и я возненавидел этот аромат… А сегодня как-то вспомнилось, что с ним не только плохое связано.

— Пойдем, Олег… Пойдем!