А в мечтах ты моя

Юлия Резник, 2022

Не каждому выпадает шанс вернуть первую любовь. Но подполковнику Семену Краснову повезло. Разыгравшаяся метель, попавшая в беду девушка, которая при более детальном осмотре оказалась той самой, несколько дней вместе с ней в плену у непогоды – и начало операции «воссоединение» положено. А там дело за малым. Нужно только расстроить свадьбу Дуни, убедить ее отказаться от работы мечты да переехать в город, в котором началась их история. И ради этого Краснов пойдёт на все…

Глава 4

В следующий раз Дуня проснулась одна. Открыла глаза — в окна с трудом пробивался тусклый серый свет. То ли рано еще было, то ли пасмурно. События минувшего дня возвращались к Дуне нехотя, но неумолимо. Она приподнялась на локтях и застонала от боли, что с силой пульсировала в висках. Тело ныло так, будто накануне его били палками. Дуня медленно-медленно села, подтянула колени к груди и обняла себя за ноги.

Невероятно. То, что с ней случилось, просто невероятно. Она могла умереть. Если бы не Семен. Интересно, что он делал на этой узкой дороге, ведущей к водопаду? Куда ехал? Она-то — понятно. Хотела еще раз прикинуть на местности концепцию проекта крытой террасы, которая обещала стать новой точкой притяжения для туристов, согласно их с Юлькой плану. Дуне хотелось максимально вписать ту в природный рельеф. У скандинавов такие проекты выходили отлично, вот, вдохновляясь ими, она и стремилась спроектировать что-то свое. Но пока получалась либо не слишком удачная копия, либо что-то чересчур футуристическое. Хотя, может, последнее и было не так уж плохо. В любом случае, этот проект давался ей тяжелей остальных. Но тем и был интереснее.

Кто ж знал, что для своей вылазки она выбрала такой неудачный момент? Эсэмэску от МЧС с предупреждением о надвигающемся Армагеддоне Дуня прочитала, когда уже было поздно. Но даже тогда она не смогла оценить риски, как следует, беспечно понадеявшись на то, что ничего с ней, взрослой, самостоятельной женщиной не случится. Это вообще свойственно нашим людям — надеяться на авось. Всерьез тревожиться Дуня начала где-то минут через двадцать дороги. Вокруг — ни одной живой души, хотя обычно этот отрезок был достаточно оживленным, снегопад все усиливался, видимость падала. А ко всему, дело близилось к ночи. Вот-вот, и начало бы темнеть…

Но самый ужас случился, когда ее машину накрыло грудой камней и снега. И нет, Дуня отключилась не сразу в момент удара. Она успела испытать жуткий смертельный ужас погребенного заживо человека. Он-то, этот самый ужас, а вовсе не удар, и заставил ее отключиться. Чтобы теперь, спустя (Дуня бросила взгляд на электронные часы, стоящие на тумбочке у кровати) почти двенадцать часов, вернуться, кажется, со всей своей силой.

Чувствуя, как в глубине тела зарождается мерзкая дрожь, Дуня всхлипнула и вжалась в колени лбом. Не помогло. Это дрожание как будто разгоняло по телу боль, усиливая ее многократно. Всхлип перерос в тихий плач, в котором утонули звуки открывающейся двери и чужих шагов.

— Эй! Что такое? Ты почему плачешь?

Дуня пыталась, но не могла ответить. Наверное, ее накрыл адреналиновый откат, или как там это называется? Трясясь, будто в конвульсиях, она горько-горько плакала.

— Так. Отставить слезы. Я ж не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь, какого черта случилось.

Эти слова заставили Дуню взглянуть на Краснова. Краснова! Ну, не ирония ли судьбы? Ага. Она опять задалась этим вопросом. Семён потянулся к тумбочке, поставил на нее поднос. Дуня смерила удивленным взглядом тарелку с какой-то кашей, стаканчик йогурта, оладьи и исходящую паром огромную чашку какао. И по какой-то странной причине заплакала еще горше.

— Так, я пойду за доктором, — нахмурился Краснов.

— Нет! Нет. Не надо. Я в порядке.

— Ты не в порядке, милая.

Милая… Он сказал «милая». Так ласково сказал. Дуня едва ли не до крови закусила губу. Может, если бы он перестал быть таким… милым, она бы успокоилась быстрее.

— Я просто вспомнила в-все, и…

— Тебя накрыло откатом.

— Д-да. И голова болит. Очень. Все тело, собственно, тоже.

— Ты истощена. Тебе нужно поесть. Жрачка у нас тут без изысков, но вполне съедобная. А я пока все же позову врача. Он даст тебе обезболивающее. Если можно.

Мысль об обезболивающем была ужасно заманчивой. Дуня в итоге нерешительно кивнула. Это было ошибкой — боль только усилилась.

— Ешь! — Семён ткнул пальцем в поднос и приложил трубку к уху. — Иван Сергеевич, зайдите к нашей потеряшке. Девочка жалуется на сильную боль.

Дуня едва не подавилась первой же ложкой каши. Вкусной, кстати, овсяной, на хорошем молоке, с кусочком настоящего крестьянского масла.

— Девочка? — из-за слез, которые она с трудом в себе удерживала, вопрос Дуни больше походил на всхлип.

— Ну, не мальчик же.

— Мы с тобой одного возраста.

— Формально, да.

— А как еще?

— Никак. Не бери в голову. Ешь, а то остынет.

Дуня послушно отправила еще одну ложку в рот. Ее мутило. И хоть она понимала, что силы ей действительно нужны, впихнуть в себя еще хоть что-то у нее вряд ли бы получилось. Если только какао. Нетвердыми руками Дуня взяла чашку. Отпила. Еще спустя какое-то время в дверь постучали.

Пока врач, представившийся Иваном Сергеевичем, ее осматривал и слушал, Краснов тактично отошел и отвернулся к окну. Дуня вымученно улыбалась на шутки доктора, а сама глаз не сводила с широкой спины Семена, обтянутой кителем. Она не обратила внимания на его погоны, сначала ей было вообще не до этого. Но из разговоров их одноклассников знала, что Краснов — аж целый подполковник. И вообще легенда в здешних краях. Мысли о Семене разогнали охвативший ее в момент пробуждения ужас. Но посеяли в Дуне страх иного порядка. Уж слишком глубоко он проник в ее мысли, как для человека, к которому она якобы равнодушна.

Девочка… Он назвал ее девочкой. Хотя она давно уже ей не была, он сам сделал из неё женщину. На выпускном. Неужели забыл? Или она для него той девочкой и осталась? А впрочем, не все ли равно? Наверное. Но что-то сердце растревожилось. Видимо, виной всему нервы.

— Если боль не уйдет, выпейте еще одну таблетку. Но больше — не нужно.

— Хорошо. Спасибо.

Приветливый доктор кивнул, улыбнулся напоследок и был таков. На несколько секунд в комнате установилась давящая на уши тишина.

— Я, наверное, буду собираться.

— Собираться?

— Угу. Может быть, ты мог бы подкинуть меня к машине? И вызвать эвакуатор.

До этого Семен стоял к ней в полупрофиль, а тут обернулся и так… изучающе прошелся взглядом по ее лицу.

— Подойди. — Голос человека, привыкшего отдавать приказы. Более глубокий и спокойный, чем она запомнила.

— З-зачем?

— Да не трусь. Я тебя не съем.

Дуня зажмурилась. Прислушиваясь к себе, осторожно спустила ноги на пол. Таблетка еще не успела подействовать, и каждый шаг отдавался в висках. В полуметре от Краснова Дуня покачнулась. Он успел ее подхватить. Прижал к своей каменно-твердой груди и неподвижно замер. Из такого положения Дуня могла видеть лишь нашивки на его кителе, туго застегнутый воротничок и венку, что с остервенением пульсировала прямо над ним. Вроде бы ничего такого. А у нее опять подкосились ноги.

— Ты что-то хотел мне показать?

— Ага. Собственно, вот…

Семен отошел на шаг, одной рукой придерживая ее, другой — взмахнул, будто описывая картинку за окном.

— До сих пор метет.

— И еще до вечера мести будет. Боюсь, мы в снежном плену. И бог его знает, когда из него выберемся. Хорошо, если завтра дороги начнут расчищать.

— Не может быть! Я не могу здесь оставаться! — в отчаянии Дуня коснулась щек. — Мои близкие сойдут с ума от беспокойства…

— Ах, да, — помрачнел Краснов. — Сейчас. Я ведь раздобыл зарядное. Ты сможешь предупредить кого нужно.

Семен ушел, Дуня проковыляла к кровати. Рухнула на нее, как подкошенная. Она бодрствовала не больше часа, а казалось, что прошло по меньшей мере часов пять — так она устала.

— Вот. Я сейчас подсоединю.

— Спасибо.

Дуня решила набрать первым отца. С тех пор, как в десятилетнем возрасте у нее умерла мать, отец взял на себя все заботы о дочери. Иногда он передавливал в своих попытках ее опекать, но Дуня не злилась.

— Папочка, привет. Как твои дела? — улыбнулась она, услышав бодрый голос на том конце связи. Заправила за ухо упавшие пряди волос и тут поняла, что Краснов и не думал уходить. Дуня насупилась, строго на него глядя. Тот развел руками, пробурчал что-то вроде «секретка» и совершенно бестактно остался стоять, где был. По-видимому, большего ей не добиться — поняла Дуня. Закатила глаза и попыталась сосредоточиться на разговоре с отцом, который хоть и был взволнован, сильно ее не пытал. И ограничился объяснением о том, что из-за непогоды в их деревне возникли серьезные проблемы со связью. От иных подробностей Дуня воздержалась, побоявшись его волновать.

Они еще немного поболтали по поводу надвигающегося Нового года и распрощались. Следующим на очереди был ее жених, Владимир. Дуня бросила хмурый взгляд на Краснова, но тот, похоже, решил стоять рядом с ней, пока она не закончит. А потом что он, интересно, планировал делать? Отобрать у нее телефон? Дуня фыркнула. Секретка у него, видите ли. Как будто она вражеский шпион!

А тут еще Владимир, как назло, не отвечал… Дуня уже начала нервничать, когда, наконец, услышала его голос.

— Господи, Дунь, ты чего в такую рань звонишь? Который час?

— Эм… Девятый. Прости, если разбудила.

— Да ничего. Мы вчера зависли на презентации Стройкома, потом поехали на афтепати в Глобус, а там Самойлов, ну, ты в курсе. Я еле выжил.

Вот как. А она-то думала, что Вовка сходит с ума… Что он поднял на уши МЧС, ментов и обзвонил все скорые и морги в округе.

— Что ж… Тогда ты в гораздо более выигрышном положении. Мой вечер прошел далеко не так весело.

Она не думала ему говорить, не желая тревожить, как и отца, но тут… Тут что-то подстегнуло. Выходит, он ей даже не позвонил. Или позвонил, а когда она не ответила, не то что не забил тревогу, но даже не напрягся. И Дуня не знала, что ее задевает сильней. Нет, может, конечно, в этом ничего такого и не было… Но ведь задело! Особенно потому, что их разговор слышал Краснов. Почему-то от этого, да…

— Так, у меня сегодня две встречи в мэрии, я их отменить не могу, но, думаю, на вечерний рейс успею.

— Нет, что ты. Зачем? Я справлюсь, — пошла на попятный Дуня, ругая себя за поспешные выводы и глупую обиду. В голосе Чернова слышалось искреннее беспокойство. Она могла представить, как он ходит по кабинету, взволнованно ероша рукой модно подстриженные волосы…

— Ты уверена? — с сомнением поинтересовался он. — Перед Новым годом, конечно, много работы, но ты важней.

— Я знаю, — Дуня растянула губы в улыбке и пригладила собравшиеся складочки на постели. — Я в порядке. И к тому же, думаю, из-за непогоды у нас не принимает аэропорт.

— И правда. Все рейсы отменены, — подтвердил Владимир со странными интонациями в голосе.

— Вот видишь. Торопиться абсолютно некуда, тем более что я сама в плену на этой военной базе.

— Это меня и беспокоит. Не могу представить тебя в обществе этих мужланов. Старайся держаться от них подальше. Мало ли, что у них на уме! — Дуня закусила губу и медленно подняла взгляд. Краснов стоял, иронично приподняв бровь. Она чуть со стыда не сгорела под его взглядом. — Как ты сказала, зовут их начальника? Я попробую связаться с министром…

— Не надо никакого министра! Ты что, Володь? Этот человек меня спас. Ты должен быть ему благодарен, а не вот это все.

— Спасла тебя хорошая машина. Не помнишь, часом, чей подарок?

— Помню прекрасно. Боюсь, ее не восстановить.

— Плевать. Хорошо, что деньгами взяли. Ой, детка, черт, мне пора собираться, если не хочу пропустить совещание в мэрии…

— Да-да, конечно. Я позже позвоню, если будет возможность.

— Отлично. Люблю тебя. Позвоню, как освобожусь.

Свои ответные «люблю» Дуня говорила уже в гудки оборвавшейся связи. Чувствуя на себе взгляд Краснова, она отложила телефон, стараясь не показать своего истинного настроения, схватилась за чашку с какао, как в спасательный круг.

— Вовка не станет звонить министру, ты не волнуйся, — сказала зачем-то.

— Я не волнуюсь.

— Он просто переживает обо мне, вот и перегибает. К тому же он не знает, что ты — мой давний знакомый.

— А ты не спешишь его просвещать.

— Разве это важно?

— Не мне об этом судить. Но я бы на его месте напрягся.

— Из-за чего? Рядом с тобой мне ничего не угрожает.

— Ты ударилась сильней, чем я думал, если действительно так считаешь.