Синдром Гоголя

Юлия Ли, 2021

1925 год. Полузаброшенный город. Профессор психиатрии и судебный медик из Москвы, Константин Федорович Грених, после революционных событий и гражданской войны едет забирать из детского приюта потерянную дочь, но по дороге ломается дилижанс. Отец, втайне тоскующий по старому режиму, и своенравная десятилетняя девочка, страстно мечтающая вступить в ряды пионеров, оказываются втянутыми в череду таинственных происшествий… Зять председателя местного исполкома, писатель Кошелев, прибыл из Москвы в надежде вернуть фабрику отца. Эксцентричный декадент и задира, он повздорил с секретарем местной газеты: каждый пытается угодить новой власти, но один блещет в столичных литературных кругах, а другой прозябает в провинции. Кошелев признается Грениху, что болен нарколепсией, а наутро литератора находят мертвым…

© Ли Ю., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

— Так-с, — подошел начальник милиции к взрытой могиле, которую окружали несколько монахов, архиерей и профессор Грених, поглядел на нее: пристально, сощурясь, запрокинул голову, придерживая фуражку, посмотрел в небеса — может, господа о чем-то вопрошал, может, проверял, кончился ли дождь. Но тот продолжал неистово закидывать землю длинными, как серпантин, струями, стучал по надгробиям, медленными каплями стекал с крестов, сшибал последнюю жухлую листву с деревьев.

— Где Кошелев? — спросил он, вернувшись взглядом к белому пятну глазета, проглядывающего сквозь комья мокрой глины и переломанные, напитавшиеся влагой доски крышки гроба. Над ними опасно покосился временный крест с табличкой: «Кошелев Карл Эдуардович 1890–1925».

Ему не ответили.

Он сделал пол-оборота вправо, пол-оборота влево, поглядел на монахов, на профессора.

— Где же Карл Эдуардович? Все-таки восстал из мертвых, так это понимать?

Грених откашлялся. Кто-то должен был внести ясность в происходящее, по крайней мере, для милиции.

— Когда мы явились с отцом Михаилом и Асей сегодня в семь тридцать утра, — стал давать отчет профессор, — обнаружили Карла Эдуардовича наполовину вылезшим из могилы, а монаха убитым ударом тяжелым предметом в голову. За землей было не разглядеть, каким образом покойный проломил крышку гроба. Но кажется странным, что он принялся ее ломать. Зачем? Крышка не забита гвоздями и землей слегка припорошена, достаточно ее просто сдвинуть. Хотя я не уверен в том, сколь сильно давила земля. Я при погребении, товарищ Плясовских, не присутствовал.

Плясовских присел рядом с могилой на корточки и, подтянув рукав бекеши к локтю, принялся расчищать землю вокруг гроба. Это было не столь просто: приходилось возить рукой по размякшей земле, тотчас сотворенные канавки наполнялись мутной водой. Пальцами он ощупывал края.

— Гвоздей нет.

— Гвоздей и не было, — глухо отозвался отец Михаил, стоящий в стороне неподвижным черным столбом в своем легком подряснике.

— Далее. В руке у Кошелева был зажат вон тот камень, — Грених указал на кусок мрамора, отвалившийся от соседнего склепа.

— Он им монаха приложил? — Плясовских поддел носком сапога вещественное доказательство. Камень был мокрый, кровь почти всю смыло.

— Тоже не представляю как, — Грених пожал плечами.

Плясовских покосился недобро, и профессор не стал дальше развивать мысль, что вылезшему из могилы было бы несподручно убивать монаха ударом камня в затылок. Разве что только тот сидел, откинувшись спиной на крест, и спал, а Кошелев пробил кулаками доски, вылез наполовину, дотянулся до камня и ударил им в затылок спящего монаха. Это как крепко спать надо было, чтобы не заметить за спиной восстающего из могилы мертвеца?

Но Грених ничего этого вслух не сказал. Отчасти потому, что по-прежнему был уверен, что Кошелев мертв и не мог самостоятельно подняться, отчасти потому, что привык не болтать лишнего, а лишь давать сухую медицинскую справку.

Но в мыслях все вертелись разного рода версии. Его кто-то уволок, вот и все. Перед глазами стояло белесое тело на каменном столе ледника. Тело с синюшной кожей, с трупными пятнами на лопатках. Нет, эти изменения необратимы. Кошелев был мертв!

Невольно Грених посмотрел на отца Михаила, глядящего перед собой с мертвенно-белым лицом. Вот уж кто влип по самые уши, так это архиерей. Если молва о сбежавшем покойнике разнесется по округе, его низложат и из уезда погонят вон. Похоронил живого человека! Прежде не разобравшись, мертв тот иль нет. А какая почва будет для досужих толков и антирелигиозной агитации. Понарисуют плакатов, понапечатают статей о том, как поп живых хоронит.

— Что ж, — за него ответил начальник милиции, — надо ж найти беглеца. Далеко он не убёг. Малявин, беги в Тоньшалово, проси дружинников, ну хоть пятерых, и обратно. Скажи, тут чрезвычайное происшествие. Я лично отчитаюсь… потом.

Начальник перевел дыхание, нервно почесав переносицу.

— Беляев, а ты — в город. Обойди все дома, питейные заведения, товарищества, кооперативы, лавки, в редакцию газеты не забудь зайти. Но Зимину ничего пока не говори, а то опять он мне поэму настрочит и пустит ее по всему городу. Никому пока ничего не сообщайте. Перво-наперво надо Кошелева сыскать. Потом уже будем думы думать, как с ним быть. В губисполком эта история попасть не должна.