Папа для сладкой Булочки

Юлия Крынская

Искромётная комедия положений! Под Новый год Ярослав Воронов — глава крупного концерна, теряет память. Он избит и брошен на улице замерзать. Его находит молодая мать-одиночка Кира. Она выхаживает Ярослава в своей скромной квартире, где живёт с грудной дочерью и бабушкой. Хватит ли сил Ярославу и его вновь обретённой семье найти и победить могущественных и хитрых противников?

Глава 3

Ярослав

Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.

— Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, — ворчит она по-стариковски.

Девушка мне хотя бы кажется знакомой. У неё красивые голубые глаза и личико светлое, как у ангела. Неужели я алкаш по жизни и мучаю кроху подобными залётами?

— Пардон, — икаю. — Часто я так… Валяюсь под ёлкой? — С интересом разглядываю жену.

— На моей памяти впервые, — улыбается она.

— А почему я голый? — заглядываю под плед. — И болит всё, точно меня били.

— Тебе надо выспаться! — девушка касается моего лица, и я вздрагиваю от боли. — К утру отёк немного спадёт. Сейчас таблетку принесу.

Да у меня жена и правда ангел! Я ещё не сказал, что у меня голова раскалывается, а она уже за таблеткой побежала. Провожаю взглядом шуструю кроху и силюсь вспомнить её имя. Потираю плечо — иголки царапаются. Взгляд мой падает на ёлочную игрушку. Вдох застревает в груди. Мы все не красавцы в отражении новогодних украшений, но я просто чудовище.

— Мать моя женщина! — хриплю, касаясь лица и вновь вздрагивая от боли.

— Чего так высокопарно? — старушенция отвлекается от ботоксных лиц на экране. — Можно просто мама Шура.

Сколько же мне лет, если я её сын? Некрасиво спрашивать у женщины возраст, но я с бодуна похоже нашёл ещё более непростительный вариант:

— Мама… Шура… А ты меня во сколько понесла?

— Ты что, правда ничего не помнишь? — качает она головой.

— Этот момент точно нет, — оправдываюсь и вновь залипаю на своё отражение в ёлочной игрушке. Буро-малиновое месиво с огромным носом и заплывшими глазками. — А что с моим лицом?

Входит девушка, садится возле меня на пушистый ковёр и протягивает стакан и таблетку.

— Выпей, пожалуйста.

Таблетка с трудом проваливается в иссохшее горло. Опустошаю стакан и утираю рукой рот.

— Трындец!

— Да?

— Э… Я просто так сказал. Тебя как зовут-то?

— Кира…

Раздаётся плач младенца, и Кира срывается с места. У нас ещё и дети есть. Обессиленно падаю на подушку. Потолок плывёт перед глазами, пение Баскова смешивается с плачем моего ребёнка. Очередное неприятное открытие. Баскова помню, а малыша своего — нет.

— Кира, — кричит маманя. — Неси сюда Булочку. Это ведь её первый Новый год.

Стыдно-то как. Нажрался, что семьи своей не помню. Входит Кира, качая малыша в розовой пижаме. Флисовые заячьи уши свисают с руки Киры.

— Сколько нашей дочери? — спрашиваю слабым голосом.

Кира замирает, с удивлением глядя на меня.

— Ну не помню я ничего! — в очередной раз приходится оправдываться.

— Три месяца, — вздыхает Кира. — Хочешь на неё взглянуть?

— Давай, может вспомню что, — приподнимаюсь на локте.

Кира вновь садится рядом. Девуля на её руках отчаянно насасывает соску. Голубые глаза-пуговицы смотрят на меня с хитрым прищуром. Не боится меня. Скорее, смотрит с любопытством.

— Она голодная, что ли?

— Да, сейчас буду кормить. Нравится Булочка? — Кира смотрит на меня с такой нежностью, что я бы их сейчас обеих расцеловал.

— Нравится! Давай корми дочу!

Кира смущается и просит меня:

— Только ты отвернись.

— Здрасьте приехали!

Кира садится в кресло и пытается развернуться, чтобы я не увидел, как она кормит. Что за детский сад? Обвожу глазами комнату в поисках семейных фотографий, но на полке, рядом с телевизором, стоит только портрет Булочки. Правда моя внешность многое объясняет. Такую рожу только в отделении полиции вывешивать. На доске «Внимание, розыск». Мне кажется я впервые в этой комнате. Иначе давно затеял бы здесь ремонт. По одной стене дешёвые обои начали отклеиваться на стыках, люстра горит наполовину, занавески чистенькие, но фасон наверняка ещё с Шуриной молодости. На подоконнике цветы в горшках и клетка с рыжим хомяком. Скачет у решётки как заведённый. То ли просится на руки, то ли пляшет под Баскова. Бедненько, но весело.

— Может пошамаешь чего, болезный? — маманя, дождавшись рекламы, встаёт из-за стола.

— От одной мысли о еде плохо, — подавляю приступ тошноты.

— Сейчас я тебе такую напитку соображу, лучше всяких порошков действует! — заговорщицки подмигивает маманя и, держась за поясницу, топает мимо меня. — Чуть спину не сорвала из-за тебя.

Встать не получается, и я, закрепив плед на бёдрах подползаю к Кире. Усаживаюсь возле её ног, кладу руки и подбородок ей на колени. Завороженно смотрю как малышка сосёт её нежную грудку. Маленькие пальчики Булочки касаются тонкой кожи Киры, и мне хочется превратиться в них. Ничего не помню, но знаю точно: ничего прекраснее в своей жизни не видел.

— Прости меня, — шепчу, целуя острые колени Киры. — Такая девушка, как ты, заслуживает большего.

— Яр, не надо, — смущается Кира, плотно сдвигая ноги.

— Яр?

На лице Киры смятение, точно она оговорилась.

— Ярослав, — добавляет Кира более уверенно. — Ярослав Воронов.

— Нормально, — соглашаюсь с незнакомым именем. — С таким перегаром и разбитым лицом, мог бы зваться и Кузьма Квазимодов.

У Киры смех нежный, как перезвон хрустальных бокалов. Невольно улыбаюсь и глажу дочку по маленькой ножке. Она такая тёплая!

— Я изменюсь для вас, девчонки! Обещаю.

Пытаюсь привстать, чтобы поцеловать Киру, но она напрягается всем телом и замирает. Всё время забываю, какой я красавец.

— Я противен тебе? — сажусь возле неё, понурив голову.

— Нет, — Кира зарывается пальцами в мои волосы. — Но тебе нужно выспаться. Я сейчас покормлю Булочку и постелю тебе.

— Мы разве не вместе спим? — удивлённо приподнимаю бровь, подвывая от невинной ласки жены.

— Я бы сказала, встречаемся только для зачатия, — краснеет Кира и прикусывает язык.

— Безобразие! Мы что, адвентисты седьмого дня? — Господи, в моей памяти всё, кроме нужных воспоминаний. — Срочно меняем правила дома.

— Уверен? — смеётся Кира.

— Зуб даю! Но даже согласно старому уставу, нам уже ничто не помешает отправиться за вторым бебиком, — заглядываю в личико дочери. — Булочка, хочешь братика?

Входит маманя. В руках стакан рассола с долькой огурца на стенке:

— Держи, родной.

— Меня окружают ангелы! — принимаю подношение из тёплых морщинистых рук. Не удержавшись, целую их. — Я в раю.