Берлинские сказки

Юлия Колгина

Молодая девушка родом из Ярославля живет в Берлине, изучает скандинавистику, влюбляется, разочаровывается, экспериментирует с внешностью и запрещенными веществами, отчаянно рефлексирует и пишет бесподобные стихи. Ее заметки о жизни тонко чувствующей души в современной Германии составили этот необычный сборник.

Первая «любовь»

Я уже не помню ее имени. Не могу вспомнить, как бы ни напрягала память. Мудрая знакомая сказала однажды: «Вы никогда не забудете первую любовь. У вас может быть множество романов, влюбленностей и отношений. Кого-то вы будете помнить больше, кого-то меньше, но первую любовь не забудете никогда. Она будет с вами четкими обрывками воспоминаний, яркими облаками чувств до самого конца. И даже тогда, когда вы встретите того или ту, с кем решите прожить всю оставшуюся жизнь, первая любовь никуда не денется ни из вашей памяти, ни из вашего сердца».

Мне было четырнадцать. Ей двенадцать. Мы встретились в санатории под Костромой, в котором обе отдыхали с бабушками. Уставшие — быть может, от самой жизни, грузные и голодные до разговоров, наши бабушки всегда неспешно передвигались где-то позади. Мы же вприпрыжку носились между многовековых елей и молодых берез, подгоняемые теплым июньским ветром и иммуномодулирующим чаем, который, между прочим, пили дважды в день. Я помню букет из наших энергичных неуемных телодвижений, смеха и улыбок. Но первое, на что обращает мое внимание память, — это ее длинные и невероятно густые каштановые волосы. Мне так не нравилось, что она вечно собирала их в пучок или в хвост, держа в тисках дурацкой кислотно-розовой или желтой резинкой. Лишь единожды я увидела ее с распущенными волосами, и эта роскошная картина поразила мое юное неопытное сердце. Чего я, к сожалению, не помню, так это как мы начали сближаться. Но, кажется, это было не тонко и не изящно, это были откровенности, на которые толкало любопытство как меня, так и ее. Случился шепотливый разговор, который дал мне решимость для следующего поступка.

Мы возвращались с прогулки, на которую нас отпустили желающие покурить и покряхтеть о своем бабушки. Теплый свет советского лифта, стены «под дерево» и черные кирпичики кнопок. Теснота. Я тыкнула на семерку. Наверное, мы проехали уже пару этажей, когда сердце мое стало колотиться еще сильнее от понимания того, что либо сейчас, либо никогда. Оставалось еще примерно пять этажей. Кровь прилила к лицу, я повернулась к ней, посмотрела в ее большие карие глаза и волною прильнула к ней. Наши губы как будто долго ждали этого момента и сами знали, что им нужно делать. Лифт остановился, и мы резко отхлынули друг от друга. Двери открылись, и каждая из нас, поглядывая на другую краем глаза и по-детски игриво улыбаясь, пошла к своему номеру.

Мы играли, болтали и целовались еще пять дней. По их истечении закончились наш отдых в санатории и наша «любовь». Я уехала в свой город, она в свой. Каждая со своей бабушкой. Еще некоторое время мы поддерживали связь, но с каждым месяцем писали друг другу все реже. К моему большому удивлению, я встретила ее через три года на дне рождения моего родного города… растолстевшую и оглупевшую. Пока мы пили холодный чай, она могла говорить только о своем парне и о мечте построить большую и крепкую семью, родить много-много детей. Я поддакивала и улыбалась. Я не стала говорить, что мечтаю поступить в университет в Германии и в будущем стать известной писательницей.

Да это всё и не важно. Не важно, какими мы стали через три года, не важно, какие мы сейчас и какими еще будем. Эта история принадлежит двум маленьким девочкам, одной четырнадцать, другой двенадцать. Девочкам, которые впервые чувствуют, как кровь приливает к щекам и что-то щекочется в животе. Девочкам, которым весело вместе, девочкам, которые бегают наперегонки и целуют друг друга под многолетними соснами и молодыми березами. И память моя навечно сохранит волны густых каштановых волос.