Ignis fatuus

Юлия Зонис, 2011

«Джек Рюноскэ сидел на корточках на вершине холма и любовался морем травы, а Марк любовался Джеком. Слово „любовался“ как в первом, так и во втором случае неточно описывает процесс. Джек, возможно, любовался морем травы. Все утверждения, связанные с Джеком, носили оттенок неопределенности. Марк пытался понять, что творится у Джека в голове. И лишь море травы было именно морем травы, ромашковым, сизым, лиловым, рыжеющим к горизонту. По нему перекатывались волны. Не от ветра. Просто эта трава плясала всегда…»

Колония на Экбе, пятнадцатое октября

Здоровенный мертвец был прикован к столу наручниками. Входя в комнату, Марк ожидал ощутить зловоние. В комнате и вправду сильно пахло, но совсем не отвратительно — разогретым деревом, смолою… травой. Так пахло крыльцо дома, в которым родился Марк. Дом снесло пыльным смерчем вскоре после того, как семья Салливанов перебралась в Дублин. В штате Айова пыльные смерчи проложили маршруты, настолько аккуратные, что хоть электропоезда по ним пускай.

Мертвец шевельнулся. Синевато-черное пятно тления на его щеке дернулось, как будто заключенный попытался улыбнуться. Марк подошел к столу и уселся напротив мертвеца.

— Тренсонвилл, штат Пенсильвания. Отличные там тыквенные пироги пекут.

Упоминание о тыквенном пироге можно было бы счесть издевательством, обнаружься у покойного хоть какое-то чувство юмора. Однако лицо мертвого осталось неподвижным.

— Вообще умеют пенсильванцы отмечать День Всех Святых. Я бы тебя, друг, положил в гроб и поставил у парадного. Впрочем, нет. Из гроба неудобно раздавать конфеты. Разве что проделать в крышке окошко…

Мертвец пошамкал губами и сказал:

— Мыфка фыфка любит фыр.

— Чеддер? Могу предложить тебе красный чеддер, правда, сублимированный. Или ты предпочитаешь рокфор? Извини, вонючего и с плесенью в хозяйстве не держим.

— Роскошные формы вдовы Дженкинсон внушают благоговение ее поклонникам, — живо откликнулся мертвец.

Шепелявить он почему-то перестал. Марк вздохнул.

— Твоего деда завалило в шахте. Это случилось семьдесят лет назад, в местечке Тренсонвилл в штате Пенсильвания. На его могилу родственники принесли венок из сосновых веток. Твоя мать получила компенсацию от государства, прошла курс омоложения и подалась в актрисы. Твой отец работал инженером на станции Луна-Альфа. Его звали Свен Андерсен. Он с четырнадцати лет коллекционировал записи с изображением груди твоей матери. Конкретно, ее левого соска. У него собралось ровно сорок восемь секунд видео. Левый сосок твоей матери был на восемь миллиметров шире правого. С маленькой красной родинкой наверху, примерно на три часа…

— Сейсмическая активность на шахтах в районе Экбе-13 превышает допустимый уровень.

Математики, нейробиологи, врачи и этологи уже прогнали бывшего инженера по буровзрывным работам Клайва Андерсена через все известные науке тесты. Электрическая активность в мозгу пациента отсутствовала, мертвые синапсы никак не реагировали на нейротрансмиттеры. На цифру три подопытный обращал не больше внимания, чем на смену зеленого круга и красного треугольника. Подопытному хотелось плясать. Подопытному хотелось плясать, но ни рвущийся из динамиков фокстрот, ни рэп и ни входящий в моду джанги не смогли ни на такт сбить внутренний ритм его танца. Единственное, что приковывало внимание мертвеца — это маленький паучок, трудолюбиво майстрячащий свою паутину в углу камеры. Андерсен любовался работой паука часами, но в ответ на предъявленную ему изящную сетку фракталов даже не зевнул. Покойник мог реагировать на визуальные, тактильные и прочие раздражители. Или не реагировать. Или путать звук со светом, а свет с ударом тока. То, что он сейчас вообще говорил, было удачей или случайностью.

Марк всмотрелся в лицо мертвого. Так бредут сквозь доходящую до груди вязкую жидкость: тяжело, очень тяжело и, главное, бесполезно. Как и в прошлый раз, как и в двадцатый раз до этого, после первых шагов Марк наткнулся на скользкую пленку — вроде стекла или внутренностей огромной рыбины. За пленкой ощущались глухие удары, биение чужого и абсолютно чуждого пульса. Если бы можно было пробить преграду, разрезать или перехватить нить, связывающую марионетку с кукловодом… Нет. Телепатия оказалась не сильнее физики и биологии, и Салливану остались лишь бессмысленные фонемы. По-честному, ему следовало бы признать поражение, составить рапорт и убраться прочь с Экбе. Только Марк не привык проигрывать. Он мог прочесть любого. Если в трупе осталось хоть что-то от бывшего инженера Андерсена, сына Свена и Лолиты Андерсен, Марк вытащит это на поверхность.

— Две маленьких птички,

Сидят на стене.

И одна из них

Свалилась во сне.

И вся королевская конница,

Вся королевская рать

Учит тех птичек

Пшеницу не воровать^[1].

Бывший инженер Андерсен приподнялся со стула. Наручники соскользнули с его крупных кистей, будто смазанные маслом. Не обращая внимания на пронзительный вой сигнализации и на метнувшегося к двери Марка, мертвый проплясал прямиком в угол, снял со стены паучка и аккуратно раздавил между большим и указательным пальцами. Зеленый болотный огонек, ignis fatuus, все это время висевший над головой мертвеца и придававший его плоти травянистый оттенок, мигнул и вспыхнул ярче. Марк пулей вылетел из комнаты и так и не увидел, присоединился ли к пляске мертвый паук.

Примечания

1

Здесь Марк ухитрился смешать целых три английских детских стишка.