По волнам инклюзии

Юлия Владимировна Шумова

Книга «По волнам инклюзии» включает в себя серию рассказов, написанных на морскую тематику, где судьбы людей с ограниченными возможностями здоровья тесно связаны с яхтингом, приключениями и безбрежной любовью к авантюрной жизни. Некоторые миниатюры подарены Александром Шумовым, обложка книги выполнена по технике «Живопись слепых» на одном из перфомансов Бориса Хохонова.

На вёслах по армянскому морю

В тот год Пасха выпала на первое мая. «Двойной праздник! — радовались мы, — День труда и Пасха! Даже немного символично!» «Труд из обезьяны сделал человека», — примерно так рассуждал великий философ Фридрих Энгельс, когда анализировал процесс эволюции представителей Homo sapiens. Пожалуй, это стоит отметить. Но не все согласны с теорией немецкого мыслителя, ибо есть высокоразвитые животные, сплочённые в группы со строгой иерархией и даже использующие примитивные подобия орудий труда, при том в человека так и не превратившиеся. Однако оставим научные диспуты и перенесемся в аэропорт Кольцово, где мы с Сашей и приятельницей Мариной уже несколько часов томились в душном терминале. Я давно мечтала посетить Армению.

Первое, что мы услышали, прибыв в аэропорт — звучный мужской голос, напевающий на армянском. Как на турецкий язык похоже. В припеве угадывалось вполне интернациональное: «Мама Армения!»

Воображение рисовало закавказские горы, знаменитый Севан, жаркое солнце и запах шашлыка. Убаюканная пением, я задремала. Вдруг совсем рядом очень знакомые голоса. Наши ребята-спортсмены что-то оживлённо обсуждают. Эх, ребята! Такое очарование развеяли! А ведь с этими людьми мне предстоит жить бок о бок без малого две недели, глубоко в горах, на берегу озера Севан. Вот уже несколько лет я хожу под парусом, а тут наши захотели себя ещё и в гребле на каяках попробовать. Я решила не отставать.

Первые мгновения в аэропорту Еревана сулили жару и закавказский загар. Всё необходимое для пляжных удовольствий при мне: крем, купальник, майки, шорты… До лагеря добрались поздним вечером. Дорога вилась по серпантину влево, вправо, влево и снова круто вправо. Чем дальше от Еревана, тем холоднее и дождливее. В самом лагере как-то уж совсем мокро и прохладно оказалось. В домиках уютно, правда, сыровато. На полу ковролин, из мебели — кровати, стол да обогреватели. Марина толкает меня в бок, тон её то ли вопрошающий, то ли угрожающий:

— А мы точно в купальниках здесь не замерзнем?

— Конечно, нет! — храбрюсь я. — Завтра жара будет, да и сейчас вроде не холодно.

Но уже через час натягиваю на себя всё, что сумела вытряхнуть из рюкзака: носки, шапку, куртку, чью-то кофту. Укутавшись, как капуста, ложусь спать. Нехорошо, конечно, одежду товарищей присваивать, зато тепло.

Озеро Севан очаровывает. Вода чистейшая, но очень холодная. Берег песчаный, а где-то в заводи нестройным хором голосят лягушки, им вторят чайки. Прочих звуков не слышно. Воздух словно звенит от эха, отражённого от скалистых стен. Вокруг высоченные горы со снежными шапками; запах душистого чабреца ласкает обоняние. Местные собирают чабрец со склонов и тут же заваривают с ним чай. Основа местной кухни — поджаренные на сливочном масле кусочки лаваша в коричневом рисе или булгуре, лимонный мохито с веточкой ароматной мяты и изобилие свежего козьего сыра.

В один из дней мы с ребятами пошли в Артаниш — село, расположенное в нескольких километрах от нашего лагеря. Видим часовню: надо зайти. Голые стены, ни одной иконы. Свечи никто не продаёт: они лежат аккуратной кучкой — бери, зажигай и ставь в ящик с песком. Подобное доводилось наблюдать в Иерусалиме, где свечки также ставят в песок. А в Германии свечи тоже никто не продает, и цена не установлена — плати, сколько считаешь нужным.

Идем дальше, мимо кладбищенских построек. Усыпальницы в виде маленьких домиков, словно небольшой безлюдный городок. Дальше — мимо магазина и школы. Местные ребятишки, перепрыгивая через коровьи лепешки, идут вместе с мычащим стадом — похоже, возвращаются домой с учёбы. В магазине продавщица-армянка смотрит какую-то русскую «мыльную оперу», сочувственно вздыхая, печалясь о судьбе главной героини. Здесь всё прямо как в наших селах.

Вдруг останавливается тонированная зеленая «шестерка» — обычный ВАЗ, судя по всему, очень древний. Машина грохочет, трещит и подпрыгивает. За рулём военный, пытаясь переорать рокот двигателя, выкрикнул из окна:

— Дэвушка, садыс, пожялуйста!

Интересно, к кому он обращается, ведь нас трое: две девушки и мужчина. Зеленый тарантас продолжает грозно тарахтеть рядом.

Мы упрямимся, не желая садиться в машину. Голос военного зазвучал более грозно и настойчиво:

— Ну, почему ты такой глюпый, а?! Кому говорят, садыс!

Нам совсем страшно стало, а мне ребята на ухо шепчут:

— У него автомат Калашникова на соседнем сиденье!

— Садысь, — настойчиво приказывает голос из «шестёрки», — мне тебя ещё защищать надо!

— От кого, — спрашиваю, — защищать? — а сама шаг прибавляю на всякий случай. Мы всерьёз забеспокоились и уже кричим на военного в три горла:

— Мы тут рядом живем, пожалуйста, отстаньте от нас!

Мотор заглох.

— Здесь в пяти километрах война, и Вам небезопасно ходить пешком, ты панимаешь или нэт?

Потом он ещё долго читал нам нотацию о добре и о необходимости защищать слабых. Называл нас дикими, искренне удивлялся нашей недоверчивости и упрямству. Логика его была проста: он спрашивал, христиане ли мы, потом говорил, что христиане должны друг другу помогать, это, дескать, священная обязанность каждого — помочь своему брату по вере, а раз мы отказываемся от помощи, значит, мы отказываемся помочь ему выполнить свою святую обязанность, а поступать так — не по-христиански. Этот зеленый тарантас ещё не раз нам встречался. Военный обязательно останавливался и справлялся о здоровье бабушки, мамы, папы и, смеясь, желал нам не болеть. Мы отвечали тем же.

За нами хвостиком бегал местный пес Эдо — шоколадный с подпалинами, клочковатый и очень веселый. По-русски он ни слова не понимал. Каждый его учил на свой лад. Наш французский друг Марк Офран приобщал пса к английской и французской языковой культуре. Наступит, бывало, на хвост мирно спящего Эдо и «О, sorry, пёс!» Другие же «извинялись» перед четвероногим за отдавленный хвост коротко, по-русски, нецензурно. Эдо всех прощал и всюду предано следовал за нами. Мы в горы — Эдо рядом бежит. Мы на кухню или в магазин — Эдо, само собой, тут как тут. У этого пса даже своя страничка в фейсбуке есть. До сих пор не знаю, кто её ведет.

Однажды со своим тренером Самвэлом Ростомяном мы решили сходить на яхте вглубь Севана. Люди сбежались на берег — посмотреть, как мы эффектно под парусом будем отходить. Щёлкают фотоаппараты. Мы позируем, машем руками. Но вместо красивого выхода в Армянское море, Самвэл раздал нам щетки, тряпки и вёдра, а сам сел в единственный каяк и загреб к берегу, строго-настрого наказав дождаться его и никуда не разбредаться. Никому бы в голову не пришло лезть в ледяную воду. До берега метров пятьсот, если не больше. Делать нечего. Мы с азартом принялись драить палубу и бортики. Хотелось поскорее отправиться под парусом: почувствовать мощное дыхание ветра и скорость. Но Самвэл готовился тщательно и никуда не торопился. публика, видимо, потеряв к нам интерес, рассосалась. Берег опустел. Только Эдо, растянувшись на солнышке, задремал в ожидании нашего отплытия. Но вот, с приготовлениями покончено. Самвэл вернулся, и мы, мягко скользя по водной глади, набирали скорость. Берег остался далеко позади. Ветер подгоняет наше судно. Идем правым галсом… Вдруг ветер стих, и паруса безнадежно повисли, как тряпки. Самвэл досадливо крякнул и растянулся на бортике:

— Я чуть-чуть отдохну!

— Как? — вскричали мы. — Самвэл, а если ветер так и не появится? Нам тогда придется долго здесь торчать?

— Что значит «придется»? — говорит, зевая, Самвэл. — Скорее всего, так и будет. Значит, здесь заночуем, или вёдра раздам вместо вёсел — грести будете. Есть технология такая: закидываете ведро на веревке как можно дальше вперед и тянете. Понятно? Так и идете, — тренер отвернулся от нас и мирно засопел.

Через некоторое время выглянуло солнце, и туристы, не снимая шапок, полезли наверх, загорать. В ожидании ветра мы много смеялись, рассказывали разные курьёзные случаи из жизни моряков, а потом подул ветер, и мы, обрадованные, стали тормошить Самвела. Тренер без особой охоты поднялся и занял место за румпелем. Все обожают нашего спокойного, терпеливого, доброжелательного тренера. Он умеет шутить с серьёзным лицом, от чего его шутки делаются ещё смешнее. Однажды на озере разыгрался сильный шторм.

— Ну что, — спрашиваем мы, — Самвэл, можно сегодня на каяках потренироваться?

— Да, но только обязательно в гидрокостюмах, — ответил Самвел, отхлебнув из чашечки отвар душистого чабреца.

— А зачем гидрокостюм? Неужели мы можем перевернуться?

— Что значит «можете»? Обязательно перевернетесь. А какие Вы моряки, если в воду ещё ни разу не падали?

Мы приняли слова тренера за чистую монету и побежали в кладовую за гидрокостюами. Нам достались забавные резиновые наряды. Я свой еле натянула и стала плоская, как вобла. Всем весело; щёлкают фотовспышки. Но перспектива вывалится за борт так пугает, что я не обращаю внимания на смешки и медленно, старательно натягиваю резиновые штаны. А ребята ещё пуще хохочут и скандируют, как на митинге:

— Давай! Давай! Тяни, тяни! О-ле-о-ле-о-ле, Юля, вперед!

Тут кто-то сказал, что есть ещё гидроноски. Я к тренеру:

— Самвел, а гидроноски можно мне выдать тоже, пожалуйста?

Самвел отхлебнул отвара чабреца, отлучился куда-то, принес гидроноски. Потом подошла Марина:

— Самвел, говорят ты тут гидроноски раздаешь, можно мне тоже?

Самвел повторил действия в точности: отхлебнул отвар чабреца, отлучился не надолго, выдал пару гидроносков. Когда подошла Ольга одетая в гидрокостюм, она успела только рот открыть, Самвел предупредил её просьбу:

— Хватит, хватит, не надо мне про гидроноски, — и снова отхлебнул из чашечки отвара.

На воде волнение, но угрозы свалиться за борт, по-моему, не было. А всё равно жутковато. Нос каяка, поднимаясь на очередной гребень волны, сильно задирается, подбрасывая сидящих в нём людей. Мое рабочее место как раз приходилось на эту часть судна, и сердце трепыхалось, как у испуганного котенка. Подобные тренировки в лагере повторялись почти каждый день, в любую погоду.

На Севане часто гостят ледяной дождь с жарким закавказским солнцем. В один день мы покрывались ровным золотистым загаром и колючими мурашками. Наша с Сашей аптечка вскоре почти опустела: там остались только бинты и слабительные. Каждый день кто-нибудь да просил болеутоляющие таблетки и противовоспалительные средства.

— Ребята, только слабительные остались и больше ничего, — смеялась я, хотя ситуация была та ещё: в лагере многие температурили, а в аптечке никаких запасов. А что, если и нас с Сашей такая же участь постигнет? Лечиться нечем, да и не у кого. Доктора в лагере нет, а туристы-спортсмены сами в незавидном положении, в роли пациентов на кроватях валяются.

Простуду наши подхватили отнюдь не на весельных тренировках. В парусном парке лагеря находились одноместные яхточки. Такие крохотные, изящные швертботы — Лучи. С одноместными яхтами нам приходилось встречаться и раньше, но то были грубые, практически квадратные, с трапециевидным гафельным парусом «Оптимисты». «Луч» — совсем другое дело: аккуратный, обтекаемый, тонкий, как стрела, корпус, треугольный парус… Понятно было, что он создан для скорости. Мы, умилённые игрушечностью одноместного парусника, буквально выстраивались в очередь, чтобы выйти на нём в Армянское море.

Управлять «Лучом» — безусловно, нелегко, но даже сохранять его равновесие — уже целое искусство. Неустойчивый швертбот при малейшем крене или сильной волне выбрасывал неопытного спортсмена за борт, совершив оверкиль. Однако удирать спортсмену строго запрещается, так как существует правило — не покидать потерпевшее крушение судно. Крохотный парусник, нырнув мачтой в глубину холодного Севана, должен быть спасен, для чего необходимо подплыть к «Лучу», весом своего тела перевести его в горизонтальное положение, чтобы парус лежал на воде, потом залезть на него, ногой наступить на шверт и практически одновременно залезть в его крошечный кокпит. Даже тренировки проводятся, на которых «Луч» специально переворачивают и возвращают в вертикальное положение. Самые ловкие спортсмены, проделывая подобный трюк, даже умудряются оставаться сухими. Желающих испытать на себе скоростные качества «Лучей» было много, не меньше оказалось искупавшихся не по своей воле. Простывших, соответственно, тоже хватало.

Ещё, помниться, как-то раз мы небольшой компанией отправились в закавказские горы. По всему склону зеленым ковром стелились душистые травы. Дурманил запахом чабрец, а под ногами путались верблюжьи колючки. Подъем мы, неопытные туристы, выбрали крутой. Взбираться тяжело, делали частые остановки на отдых. С нами верный друг Эдо. Саша с единственным рюкзаком на всю компанию впереди, за старшего. Восходили долго, утомились, конечно. Но вот она — вершина! Мы бросились на траву и вытянули уставшие ноги. Неподалёку разрушенная церковь — только груда камней осталась.

В Армении много церквей, храмов и часовенок. Армяне — народ глубоко верующий.

Один из наших спутников съел апельсин и корку кинул рядом, в траву.

— Зачем мусоришь? — возмутились мы!

— Это же не обёртка и не банка, а всего лишь апельсиновая кожура — материя натуральная, — отвечает он, — разложится и превратиться в удобрение.

Но здесь, на лоне девственной природы, апельсиновая корка казалось нам чем-то чужеродным, недопустимым. Мы с Мариной настаивали на том, чтобы он убрал за собой мусор.

— Отстаньте и не просите. Говорю же, это натуральный материал.

Наш спутник вольготно разлегся, всем своим видом давая понять, что просьбы и уговоры бесполезны. Тогда Марина, крадучись, подняла корку и засунула спорщику в капюшон куртки. На том и успокоились.

В Ереване погода градусов на десять теплее, чем в горах. Мы почувствовали это, как только въехали в город. На улицах повсюду кафе, магазины — от супермаркетов до крохотных сувенирных лавчонок; множество разнокалиберных отелей, роскошные парки. В воздухе смешение всевозможных запахов. Особенно сильно в нос ударяет терпкий аромат кофе, сваренного прямо в горячем песке.

— Как дойти до магазина «Карас»? — спрашиваем местных жителей.

— О, это очень далеко, такси надо.

— А сколько примерно остановок?

Армянин задумался, поцокал языком и говорит:

— Вы всё равно не дойдете, такси надо.

Махнули на него рукой и пошли, доверившись навигатору и собственной интуиции. Мужик бежит за нами:

— Говорю, такси надо! Вы совсем глюпые что ли?

Мы нырнули в пешеходный переход, мужик за нами. Мы поднялись наверх, и вот он, перед нами, искомый магазин! Мы к мужику с укором — а его и след простыл.

Иногда в нашем лагере отключался свет, а вместе с ним и вода. Это случалось, когда все разом включали в комнатах обогреватели. Тогда ребята обходили комнаты с просьбой не делать этого. Каждый думал, что никто не включит, а если включит только он, то электричество выдержит. И всё повторялось снова. Тогда хозяева включили свой собственный генератор. Такая вонь пошла! Бензином воняло невыносимо! Прямо под моим окном «дрынь, дрынь, дрынь»… У меня разболелась голова то ли от запаха, то ли от шума, и я взмолилась, чтобы его заглушили. Генератор отключили только к полуночи. Заботливые хозяева разнесли по комнатам толстенные свечи. Когда постучали в мою дверь, я только-только заснула.

— Кто там? Что нужно?

— Мы тебе свечи принесли.

— Спасибо, не надо!

— А что надо? — не унимался заботливый голос.

— Спа-а-а-а-а-ть надо, — не выдержала я, — ребята, оставьте, пожалуйста, нас в покое! До утра и так мало времени осталось!

Подолгу засиживаясь с друзьями, я поздно ложилась спать, а утро, как правило, бодрило пронизывающим холодом. Едва проснувшись, я тянулась за верхней одеждой и трясущимися от озноба руками закутывалась до ушей. Эх, сейчас бы горячего чаю! Но завтрак строго по расписанию, а в домиках подобного добра не водилось. Насколько же я изумлялась, когда под окнами шумной гурьбой проходили наши, следуя к озеру для утреннего купания! Температура воды в Севане плюс четыре, а снаружи дождь, порой даже со снегом. Не купались только простуженные и такие, как я, однако, едва поправившись, ребята присоединялись к «моржам».

В прощальный вечер организаторы наших сборов устроили настоящий праздник с концертом. К нам присоединились военные, были показательные выступления айкидо. Среди военных приехал и Арег Назарян — основатель группы «Востан Айоц», бас гитарист и автор большинства её песен, в том числе рок-оперы «Артавазд и Клеопатра», мастер парусного спорта. Арег рассказал, как они с Самвелом участвовали в парусных соревнованиях и ещё о визите в Армению Андрея Макаревича, дававшего здесь благотворительные концерты и привлекавшего общественность к проблеме спасения «Киликии». «Киликия» — это парусник, который строился с 1991 по 2001 год, а в 2005 совершил путешествие вокруг Европы, является точной копией киликийского торгового судна XIII века. Сейчас «Киликия» является главным экспонатом Морского музея Армении расположенного в ста метрах от нашего лагеря.

Потом мы жарили шашлыки, играли на гитарах и много пели: по большей части песни из репертуара исполнителя и композитора Виктора Цоя. Особенно всем полюбилась песня «Звезда по имени Солнце». Её исполняли на «бис». В нескольких метрах Севан, в нескольких десятках километров идет война. И эта песня отражала общее настроение вызванное близостью боевых действий, как раз в тот день был минометный обстрел с обеих сторон. К торжественности вечера неизбежно примешивалась тревога. Волей неволей тянуло на размышления о войне и мире, о судьбах человечества, сталкивая мысль в морально-этическую и социальную идеологию Льва Николаевича Толстого.

Конец ознакомительного фрагмента.