Пусть горит!

Юлия Архирий

Океан окружает нас со всех сторон.Океан плещется внутри нас самих – это океан наших чувств, прозрений, океан нашей жизни.В другом человеке мы также встречаемся с Океаном.Мы движемся навстречу друг другу через океаны нашей памяти, нашей любви и веры.Океан галактики, океан человеческой души родственны.Горение жизни просверливает эти пространства и дает возможность прикоснуться к бесконечности вселенной.Эта книга – попытка осмысления автором океана собственной жизни.

Рунная дорога

Весна в Осло

А эта ночь была бела — безлунная!..

Как через фьорд легла дорога рунная,

Об этом помним я да ветер с пристани,

Черёмуховый дым да шёпот лиственный…

Тела свивая, Вигеланда Монолит,

Наматывая парк, веретеном жужжит:

В зелёной пряже звуки птичьих голосов,

Фонтанов шум и смех у Солнечных часов.

По кружеву ворот — тюльпанов выстрелы:

То белые, то алые — неистово

Глядят окрест раскрытыми бутонами,

Тела стеблей переплетя под клёнами.

Черёмухи, взмахнув ветвями-крыльями,

Над крышами летят, летят над шпилями,

Как стаи чаек над зеркальною водой…

И Осло спит в душистой мгле своих садов.

Улефосс

Улефосс — чугунный пряник

Над застывшею водой,

Выйдет из печи румяный,

С раскалённой бороздой.

Раскалён кирпич и даже

Камни древние красны.

Горы, что стоят на страже,

До вершин обожжены.

Только в шлюзах синий морок —

Холод вод и вязкость смол.

То ли рыбы плеск, то ль шорох —

Кто там по мосту прошёл?..

Луч закатный вдаль поманит,

И померкнет среди гор

Улефосс — остывший пряник,

Чёрный лаковый узор.

Нутодден

Реки витражное стекло

Шероховато-сине.

Изломы скал — за слоем слой-

Прошил стежками иней.

Траву посеребрил слегка

И замерцал слезами,

По шёлку белому цветка

Застенчиво сползая.

И жарко полыхнул Тинфос

Костром неверных радуг,

Дугою вымахнув Биврёст

Из толщи водопада.

Затеяв странную игру

Со снегом, с облаками,

Нутодден плакал на ветру

Дождём и лепестками.

Когда ж, ветшая, порвалась

Метели парусина,

Внезапно буря улеглась,

И хлынул свет в долину.

«Закрываю глаза и вижу…»

Закрываю глаза и вижу

Засыпанный снегом Гардермоен.

Несколько слов на экране смартфона:

«Chaos in Oslo!»

Тебя, выходящего из автомобиля,

Идущего навстречу.

Потом — долгую дорогу сквозь метель,

Мимо скал, покрытых лесом —

В маленький тихий отель,

Утонувший в снегу.

Слышу твой голос,

Как ты насвистываешь песню,

Вижу твоё лицо.

Спускаясь взглядом

Ниже, к вороту рубашки,

Выглядывающему из тёплого свитера,

К руке, уверенно лежащей на руле,

Чувствую её сухое тепло —

Каждую малую косточку твоих пальцев.

Расстёгивая пуговицы,

Легко проводя пальцами

Вниз от плеча, по руке,

Ощущаю шрам, отчётливой грубостью

Заставляющий вздрагивать,

Когда к нему прикасаешься…

Я вдыхаю запах твоей кожи —

Горячий и чистый,

От которого — воистину-

Кружится голова…

Погружаюсь в твои глаза,

Погружаюсь глубоко-глубоко,

Медленно-медленно,

Дремотно и сладко —

В серо-голубую бездну

Всегда сосредоточенного взгляда.

Как я хочу навсегда остаться

В твоих глазах!..

Я ощущаю тебя всем существом,

Каждой клеткой тела,

Ты зашифрован во мне,

Словно генетический код.

Я чувствую твоё тело,

Когда ты согреваешь мои ноги,

Пряча их под свитером,

Когда мы сидим за столиком кафе,

Приютившегося на берегу фьорда,

После долгого зимнего дня,

Наполненного сиянием солнца и снега,

Синим блеском льда

И спящей морской воды.

Я помню февральское утро,

Заворожённое медленным падением,

Или легчайшим лётом

Огромных снежных хлопьев…

Мир, оглохший от нежности.

Долгий, вечный полёт

Снежинок за окном —

Белое безмолвие

В остановившемся времени,

В маленькой комнате отеля,

Где мы лежим,

Прижавшись друг к другу

Под тёплым белым одеялом,

Похожем на сугроб,

И вдыхаем друг друга.

Наша жизнь

Уместилась в три дня.

То, что не укладывалось

В привычку —

Абсурдное, странное,

Пронизывающее ароматом тайны,

Отвергаемое обыденностью —

Как камень, отвергнутый строителями —

Сделалось главою угла.

Твоя рука, держащая мою руку,

Впечаталась в неё каждой линией,

Каждым витком узора на ладони —

Ты — мой!

Запечатлён в моём теле,

Сокрыт, подобно сосуду

С драгоценной амритой.

Я запечатана в тебе, спрятана,

Подобно морю, растворённому в крови,

С его солью, солнцем,

Штормами, шорохами,

Рокотом прибоя,

Приливами и отливами,

Провалами в бездну,

Я — твоя.

Это я стою там,

На берегу вечереющего фьорда,

Вглядываясь в тебя

Глазами ребёнка,

Впервые увидевшего мир,

Знающего, что он прекрасен.

Ты погружаешься в мои глаза,

Опускаешься всё глубже и глубже,

Медленно-медленно,

Дремотно и сладко —

Туда, где в сокровенной тишине сердца

Явлена любовь.

«Драккар стоял у причала…»

Драккар стоял у причала

Древнего Тёнсберга,

Изогнув шею,

Поглядывая вокруг.

Среди белых лодок и яхт —

Маленьких и лёгких —

Он был сказочным чудищем,

Настоящим Драконом!

Я подошла к нему

По деревянным мосткам

И тихонько сказала:

— Здравствуй!

Ничего не ответил

Старый Драккар,

Настоящий викинг —

Промолчал.

Только качнул сурово

Звериной головой,

И длинношеий узор

Замерцал на солнце.

Моя подруга всегда боялась

Кораблей викингов —

Они приплывали в её сны,

Наводя ужас, сея смерть…

Но этот Драккар,

Просмолённый и тёмный,

Пахнущий дёгтем и деревом,

Покрытый средневековым узором,

Среди нарядных

Маленьких корабликов,

Был вовсе не страшен,

Но по-королевски одинок.

Недолго думая,

Я забралась в корабль,

Посидела на скамье,

Прошла от носа к носу —

Осторожно ступая,

Вдыхая его запах,

Касаясь пальцами досок,

Гладя старинный узор…

А по набережной

Гуляли люди.

Смеялись дети,

Лаяли собаки.

Из холма Хаугар

Выползли на свет руины,

Погреться на солнце,

Улыбнуться весне.

Я обняла корабль за шею —

— Держись, мол, и всё такое, —

Прощаясь, ему прошептала,

Как доброму давнему другу…

Но промолчал Драккар,

Старый викинг,

Лишь катились из глаз его

Смолистые слёзы.

Тёнсберг

Как во Тёнсберге-то — тённ-тённ! —

Вдоль по улицам-переулочкам

Вдаль плывёт колокольный звон

Хрупкой музыкой из шкатулочки.

И по крышам черепичным

Ускользает в облака

Тот мотив меланхоличный —

Из домашнего мирка.

Синь, как небо, в пролесках склон,

Бродит сказка босоногим дождём…

Мы лошадку в детской — динь-дон! —

Принарядим и в повозку впряжём.

Пусть за солнцем песня катит,

И подковочки звенят

Над холмом, где пахнет мятой,

Как столетия назад.

«Медовое жёлтое солнце…»

Медовое жёлтое солнце

Стоит неподвижно в ручье,

Пока по камням он несётся

И брызжется ливнем лучей

На камни, где никнут берёзы,

Где чаячьи речи звучней,

Где ищут лососи у плёса

Потерянных — к сердцу — ключей.

Церковь в Бё

Чёрный ворон на липе, нарциссы в траве,

Камни греют на солнце обомшелые спины.

Начинается или кончается век,

Неизменны детали пасторальной картины.

Неизменны кресты меж текучих ветвей,

Беломраморный ангел с улыбкой печальной,

Воробьи, маргаритки и зелень полей,

Поздний снег на горе, отливающий сталью.

Стены храма в потёках недавних дождей,

Запах ладана, дерева, пыли и тлена…

Ты в ладонях, любимый, мне руки согрей —

Мы лишь части картины, вовек неизменной.

Как стремительно облако сходит с горы,

Через сито дождя сея снег сиротливый…

Но сиротство в картине всегда до поры —

Пока солнечный луч не пробьётся сквозь ливень.

Пока липа невестой дрожит на ветру,

Пока голубь воркует под кровлей старинною,

Пока ткётся судьба гальдраставом из рун

В этой вечной картине, в пасторальной картине…

Крылышкуя…

Сыграй на скрипочке, сыграй,

Кузнечик луговой,

Ныряя в васильковый рай,

Как в омут головой!

Колючим цвирканьем полна

Хмельная мурава…

Звени, тончайшая струна,

То громко, то едва.

Пока не кончился завод

Мелодии простой,

И точит пряный дикий мёд

Духмяный травостой.

Скрипичный ключик, отвори,

Незнаемую дверь!

Играй, дружочек, ножкой три

Меж древних трав и вер.

Пока полдневный льётся зной

На синий этот край,

Играй, мой музыкант шальной,

Прошу тебя, играй!

Граншерад

Граншерад — белый мох лохматый,

Ляг под ноги мне, ляг под ноги.

Не горчи, черника, утратой,

И река, замри у порога.

Граншерад — по камешкам шорх да шорх,

Теремок для белок, да щебет-свист,

По брусничной чаще всё порх да порх,

То ль неясыть-сыч, то ль осенний лист…

Я печаль — тоску брошу в волны,

Пусть плывёт ладьёй погребальной,

Следом сполохи синих молний,

Бус рябиновых звон прощальный.

Граншерад — по камешкам шорх да шорх,

Теремок для белок, да щебет-свист,

По брусничной чаще всё порх да порх,

То ль неясыть-сыч, то ль осенний лист…

Триккеруд

Иногда я вижу тебя во сне.

Мы идем по шпалам

Старой железной дороги

В местечке Триккеруд.

Вокруг тихо-тихо,

Только гравий скрипит.

Ты держишь меня за руку

И улыбаешься.

Триккеруд — деревянная коробочка,

Пахнущая донником, клевером

И аптечной ромашкой.

Триккеруд — ларчик с летним зельем,

Лекарством от разлуки —

Капельку на кончик языка:

Сока спелой сливы,

Ветра в луговых зарослях,

Воды из колодца —

Смотришь — и нет разлуки,

Мы снова вместе,

Идем по старой

Железной дороге.

А начнётся дождик —

Спрячемся в станционной коробочке,

В деревянном ларчике,

В домике.

Будем долго, медленно целоваться,

Забудем печали,

Будем слушать, как летний дождик

Барабанит по крыше.

Калипсо

— Calypso! I release you from the bonds of the flesh!

«Утомившийся день уплыл по синей воде…»

Утомившийся день уплыл по синей воде.

Говорит Калипсо: — Ох, чую я — быть беде!

Ты глядишь на восток,

Ветер вьётся у ног,

Знаю я, как твой путь далёк!

Звёзды в небе дрожат, мой рай для тебя — чужой.

Ожил ржавый компас и вновь кажет путь домой.

Ты со мной — одинок,

Мой гиматий измок,

Связан плот, и солон песок…

Смертный смотрит во тьму, и волны вздыхают: «Плыть!»

Потому что «плыть» это то же почти, что «быть».

— Что ж, Калипсо, прощай!

Бьётся парус, плеща,

Ты удачу мне провещай!

День взошёл из глубин, и смертный взошёл на плот.

И стояла Калипсо, с плачем кривила рот —

Ни сказать, ни смолчать…

Мир искрился в лучах,

И песок под ступнёй журчал…

« — Калипсо, Калипсо, ты слышишь?..»

— Калипсо, Калипсо, ты слышишь?..

Гляди — его плот — уже малая точка

На горизонте твоей боли…

Ты — остров, Калипсо,

Богиня, Калипсо, ты — остров.

А он — только смертный.

Он слабый, он смертный,

Слабее слабого, он — словно дитя,

Играет с волнами,

Тешится глупой игрушкой —

Иллюзией силы.

Плывёт вперёд,

Не зная стихий твоих грозных.

Калипсо, ты — остров,

Ты — остров, Калипсо,

Ты — остров

Для тех, увлекаемых бурей,

Чьё судно, волнами разбитое в щепки,

К тебе прибивает.

Усталых скитальцев морей,

Кто в рай твой заветный войдя,

Здесь покой обретает.

И дней не считает,

Покуда однажды песнь волн не напомнит

О доме забытом,

Увитом

Лозой виноградной и хмелем,

О мирной его колыбели…

Тогда — снова плот,

И снова — вперёд,

Не зная стихий твоих грозных.

Как смертные слабы,

Слабее всех слабых.

Ты — остров, Калипсо,

Ты — остров…

Но ты можешь стать Океаном.

Тогда ты настигнешь его,

Хлипкий плот размозживши в щепу,

Ты волною его отуманишь,

Отправишь на дно,

Чтобы стал он навеки

Твоею бессмертною частью,

Океаном, тобой.

Прибой —

И смолкнет печаль,

И боль твоя стихнет

Навеки.

И синие струи воды

Словно вскрытые вены беды,

Словно реки.

Так не мешкай,

Убей! Убей!

Калипсо, он смертный,

Он слабого много слабей!

Он смертный, Калипсо,

Он смертный…

И плот скользит меж зыбей.

Колышется, блещет вода

В ореоле лучей небывалых!

Ты — остров, Калипсо,

Ты — остров,

Так стань Океаном!..

«И было утро…»

И было утро,

И был вечер…

День самый

Первый…

«В зелёном зеркале воды…»

В зелёном зеркале воды —

Слюдяный блеск стрекоз.

Танцуют на песке следы

То вместе, то вразброс.

Душица, таволга, шалфей,

Луч солнца на листве.

Бежит дорога меж полей,

Теряясь в синеве.

И вот, девчонка у пруда

Застыла в тишине —

Там промелькнувшие года

Покоятся на дне.

И лип зелёные сердца

Распахнуты в зарю…

И длится полдень без конца,

Подобный янтарю…

«И было утро…»

И было утро,

И был вечер,

День самый

Летний.

«Когда Калипсо бросилась в Океан…»

Когда Калипсо бросилась в Океан

За плотом, увлекаемым попутным ветром,

Она успела подумать: «Счастливый конец мне дан».

Но почему-то не умерла, стала водой и светом.

И почему-то он, глядя в грохочущий мрак,

Туда, за кромку прибоя, не мог оторвать взгляда

От этой безглазой тьмы, и заботы его Итак

Не заслонили её бессловесной упрямой громады.

И всё казалось ему, в слоистой толще воды,

Словно в рыбацкой мреже, тело её золотеет.

Голос, мерцая в сердце, зовёт, и нету иной беды,

Чем эта разлука с ней, в душе его, ночи темнее…

И вот пролетели годы, и снова он сладил корабль —

Был он крепок и горд, и парус гудел от ветра —

Остров в тумане ища, как игла, прошивал он хлябь,

Правил на запад путь, но острова не заметил…

Калипсо — Одиссею

Жарко блещет на закате

Солнца розовая медь.

Я навек — твоя отрада,

Мне — в тебе — навек гореть,

Теплиться свечой во мраке,

В снах твоих светить лицом.

Плыть тебе — во мне — без страха,

Заключив судьбу в кольцо.

Я всегда — твоё знаменье,

Звёздный свет в твоём окне,

Искушенье и спасенье

Обретаешь ты во мне.

Я — про-странствие свободы,

Вечный ключ от всех ветров,

Что ведут под небосводом

Твой корабль среди штормов.

Засыпать в одной постели —

Участь нежная для нас.

Пусть столетья облетели,

И года заводят пляс,

Крепче крепкого обета

Нашей верности алмаз.

Свет любви из сердца светит,

Льётся из любимых глаз.

«Ты всегда меня будешь помнить…»

Ты всегда меня будешь помнить,

Хоть недолгой гостьей была.

В тишине и сумраке комнат,

Когда память, как явь, светла.

Ты меня будешь помнить вечно,

Лунной ночью и хмурым днём.

Потому что я — бесконечность,

Потому что во мне — твой дом.

Знал ли ты, что я — дивный остров,

Ведал ли, что я — океан?

Понимал, что любовью звёздной

Обернётся странный роман?

Вот иду, распрямляя плечи —

Зорче зренье, яснее слух.

И однажды всё будет — встреча,

Без разлук, без разлук, без разлук.

«И было утро…»

И было утро,

И был вечер.

День самый

Вечный.