Святы и прокляты

Юлия Андреева, 2015

В мае 1212 года, когда немецкое народное войско прошло через Кёльн, в его рядах насчитывалось около двадцати пяти тысяч детей и подростков, направляющихся в Италию, чтобы оттуда морем достигнуть Палестины. «За море, где Бог», шли маленькие крестоносцы, ведомые своей невероятной мечтою. Кто же отправил их в этот путь? Бог, дьявол или человеческое бессердечие заставило детей покинуть семьи, чтобы умирать на дорогах или быть проданными в рабство? Об этом узнают летописцы замка «Грех», пишущие повествование об императоре Фридрихе II, и расскажут в назидание потомкам…

Глава 10. 500 рыцарей

Подарив Фридриху свободу, Иннокентий вскоре огорошил своего бывшего подопечного новым сюрпризом, предложив ему обручиться с младшей дочерью Арагонского короля. Что тот и сделал. Разумеется, заочно, в благодарность за освобождение и даже не поинтересовавшись внешностью невесты.

Впрочем, до свадьбы дело не дошло. Фридриха же доставили с почестями на трон Сицилии, где к тому времени не осталось ни денег, ни армии, ни порядка.

— А как звали принцессу Арагона? — оторвавшись от записей, поинтересовалась Анна.

— Не помнишь, как ее звали? Пели тогда о ней? — обратился оруженосец к казалось, задремавшему трубадуру.

— О Дульсе Арагонской не пели. Знаю только, что после того, как Фридрих отказался на ней жениться, она сделалась смиренной монахиней. О Констанции, первой жене Фридриха, пели. И много. А о Дульсе?.. Кто вообще знал, что Фридрих, с кем-то там обручен? Вот если бы свадьба… Встреча невесты, дамы и господа в красивых нарядах, герольды трубят, придворные музыканты едут за молодыми в каретах, флаги, цветы, празднично убранный собор, тысячи свечей, мальчики с факелами… торжественный обряд!.. А Дульсе так и не приехала, чего о ней петь-то? Вот о Констанции — другое дело. Констанцию все любили.

— Ее звали так же, как маму короля? — уточнила наблюдательная Анна.

— Да, моя милая, — улыбнулся трубадур. — И она тоже была старше своего мужа, но теперь уже на целых пятнадцать лет!

— Расскажите эту историю! — Глазки Анны блестели. — Может, не сейчас, чтобы не мешать господину Францу, а позже.

— Отчего же не сейчас, когда мы практически уже подошли к первой женитьбе нашего обожаемого короля? — притворно удивился оруженосец и, низко поклонившись, предложил трубадуру выполнить пожелание прекрасной юной донны и спеть во славу Констанции и всего Арагонского дома.

— Донна Констанция — дочь арагонского,

доброго, щедрого короля Альфонсо

и королевы Санчи Кастильской,

женщины набожной и незлобивой,

— начал нараспев Фогельвейде, —

сестры Педро II.

В девятнадцать лет ее выдали замуж

за венгерского Имре — короля славного.

И через год, родила королева

принца наследного, нежного Ласло.

Славили люди Бога и Имре,

пили вино, трое суток плясали.

— трубадур прижмурил единственный глаз, перебирая струны невидимой арфы, и явно наслаждаясь повестью. —

Пять лет прошло и добрейший Имре,

отдал трон сыну, опасаясь,

как бы коварный брат его Андраш

не отобрал у младенца корону,

когда короля Имре не станет.

Впрочем, судьба у наследника злая:

Имре не стало, и Андраш стал править,

запер Констанцию в башне тюремной.

Коварный властитель, не к ночи помянут!

Трень, брень. Что делать бедняжке?

Заручившись подмогой рыцарей верных,

бежала голубка с маленьким сыном

в чужую им землю, в Вену австрийскую.

Горе летело за нею по свету,

крошка-король заразился и помер.

Помер, достигнув Вены печальной,

на руках у Констанции и Леопольда.

Злой же Андраш сел на престоле,

ел и рыгал, пил и пьяным валялся,

громко орал и смердел, как скотина.

Трень-брень, струны серебряные,

трень-брень на лютне золотой.

Констанция стала на время свободной.

Неутешную мать вернули обратно

и в монастырь заточили в Сихене.

Трубадур перевел дыхание и продолжил:

— Вот молится бедная год, два, четыре…

Меж тем неспокойно в родном Арагоне.

Брат ее — царственный Педро —

брак с докучной супругой мечтает расторгнуть,

о чем пишет Папе, моля о подмоге.

Трень-брень — золото струны, души трубадура…

И Папа ответ ему шлет аж из Рима,

что, коли желает король королеву постылую выгнать,

то чтоб по закону все, шито да крыто!

Нужно сеструху, что года четыре без дела томится

в обители чистых, отдать спешно замуж,

за юного Фридриха. Да в путь собираться.

— Не понимаю, как это ты до сих пор жив и утратил только руку и глаз? — изумился песне Вольфганг Франц. — Впрочем, я ничего не знаю о жизни донны Констанции до ее замужества, так что не могу с тобой спорить. Добавлю только, что Фридрих отказался от Дульсе, которая была старше его всего на два года, в пользу Констанции, старше его аж на пятнадцать лет, исключительно из-за того, что в качества приданого к юному королю переходило пятьсот испанских рыцарей в полном вооружении, на конях и с оруженосцами! Кстати, бывшего супруга Констанции у нас называли не Имре, а Эммерих, но это, пожалуй, не столь важно.

Не задумываясь, Фридрих принял щедрое предложение в надежде наконец навести порядок в собственной стране. Папа ответил ему сразу же, пообещав, что при благоприятных обстоятельствах невеста прибудет в Палермо в марте, сопровождаемая рыцарями. Но в реальности ждать пришлось до 19 августа, когда их обвенчали в кафедральном соборе Палермо.

А через две недели наш король Фридрих, игнорируя подписанный его матерью конкордат, попытался посадить на освободившееся архиепископское место в Палермо своего человека, утверждая таким образом пресловутое «королевское право». Его ставленник продержался недолго: Иннокентий объяснил настоящее правовое положение, и Фридрих был вынужден уступить.

Я мало что понимал в политике, полагая, что когда наш король возьмет верх, мы приобретем самых лучших соколов и каждый день будем охотиться или плавать, и уж точно у каждого появится хотя бы по одной женщине.

В то время я был зол на мальчика по имени Таддеуш: ему на дам везло как черту, в пору святую инквизицию призывать на помощь! Стоило только кому-то из наших признаться, что вздыхает по фрейлине, а этот уже бахвалится, что-де была у него одна такая… Это теперь-то я понимаю, что врал мерзавец. А тогда если чего и хотелось, так прирезать подлеца.

В то время лично я обхаживал дочку нашего капитана, а Фридрих, несмотря на супружеские обеты, серьезно увлекся дочерью одного графа. В год, когда пастушок Стефан во Франции и за ним пастушок Николаус в Германии возвестили о своем небывалом крестовом походе, графская дочка подарила нашему королю сына, которого тот нарек Фридрих Петторано. Не знаю, как в дальнейшем сложилась судьба этого бастарда, но при жизни они с отцом отчего-то друг друга жутко невзлюбили.

Королева Констанция же подарила нашему государю первенца, которого тот назвал в честь своего отца Генрихом^[54], а приблизительно между этими двумя сыновьями, одна из фрейлин или служанок, не суть, родила ему дочку Катарину ди Марано. Впрочем, говорят, у трубадуров память получше? Правильно излагаю?

— Пока все правильно, друг мой. Единственно, с твоего разрешения, дополню, что бастард Фридрих Петторано погиб в 1239 году… Что же до Катерины ди Марано, то Фридрих время от времени навещал ее с матушкой. А когда дочке исполнилось то ли четырнадцать, то ли пятнадцать, выдал ее замуж за Джакомо ди Монферрато, маркиза ди Финале. Больше я о ней ничего не слышал.

Впрочем, позже мы, безусловно, составим список законных детей короля и его бастардов, но, прошу тебя, не забегай вперед. Мы только что начали рассказывать, как Фридрих нарушил конкордат и Папа поставил его на место, а потом вдруг скакнули в 1212 год.

— Точно, эка меня занесло, — оруженосец почесал в затылке. — Кстати, будут нас сегодня кормить или нет? — Он покосился на Рудольфио.

Тот ответил лишь издевательской улыбкой, мол, тоже мне, нашел слугу — так я тебе и побежал торопить поваров!

— Ну ладно, — пожал плечами Вольфганг Франц. — Мне-то что? Я и потерпеть могу, дело привычное, — он сделал паузу, уткнувшись взором в гобелен, где красивая донна дарила цветок своему рыцарю. — В общем, так. Фридрих был зол на Папу, — оруженосец поднял вверх палец. — Дело в том, что Иннокентий самолично ставил угодных ему епископов. Королю было бы плевать на это, ограничивайся власть оных пределами церкви. Но так повелось, что все эти служители Господа одновременно занимали и высокие посты в королевстве, а, следовательно, Папа решал, кто именно должен окружать короля.

Скажем для простоты, что, если бы по своей доброте Его Королевское Величество пожелал бы сделать своего воспитателя, моего дядю, казначеем, а своего бастарда канцлером, — ему бы это не удалось. Так как все высокие посты занимали, занимают и будут занимать ставленники Его Святейшества, которых с теплых мест не выкорчуешь даже королевским указом. Потому что из-за трижды профуканного конкордата, как раз король-то и не указ! А что такое король, не имеющий ни на что права?! Может быть, дураку Оттону и такая власть была мила, лишь бы в короне да на троне, хоть с голым задом, но Фридрих от унижения мог только зубами скрежетать.

Да и было отчего! С одной стороны, внутри острова ураганят горные сарацины. Дороги контролируют шайки немцев из бывшей Оттоновой солдатни. Сунься на материк — и огребешь по полной от верных слуг старины Дипольда. Бароны, достаток которых позволял им содержать войско, пока Фридрих был маленьким, урвали себе приходы и поместья, являющиеся его наследными владениями, и теперь были готовы с оружием в руках отстаивать свое. Добавьте к этому придворную капеллу, канцелярию и семейный совет, где все только и делали, что подсиживали друг дружку, борясь за выживание самыми подлыми способами. Попробуй справиться со всем этим, когда тебе всего-навсего четырнадцать лет!

Но Фридрих не сдался, и уже в феврале 1209 года отдал приказ перепроверить раздачу привилегий на Сицилии и в Калабрии. Цель — по возможности вернуть королевскую собственность.

Первым пострадал лучший друг короля и самый близкий к нему человек добрейший канцлер Вальтер Пальяра и его семья. — Оратор картинно поклонился фамильным гобеленам. — Молодой король частично лишил его власти, а именно Вальтер к тому времени, ко всему прочему, занимал пост архиепископа Катании. Папа тут же отреагировал письмом с предупреждением, но на этот раз король оставил послание без ответа.

Затем наш Фридрих пригласил на освободившиеся должности людей, доказавших на деле свою преданность. Я не припомню всех имен, но он вызвал к себе владельца Патерно из Западной Катании, сеньора Пагануса Паризийского, графа Бутеры и принял его в так называемый семейный совет. Вслед за ним к Фридриху приехали епископ Ансельм из Патти и епископ Иоганн ди Чикала — верные слуги его отца. Он утвердил спасшего его из плена Дипольда фон Швайнспойнта, графа Ачерры, в должности капитана и верховного судьи Апулии и Терра-ле-Лаворо. А Берард стал архиепископом сначала Бари, затем Палермо.

Жесткая проверка привилегий все набирала и набирала обороты, так что в мае 1209 года на северо-востоке Сицилии вспыхнуло восстание. Многие, кто получил письменное требование явиться на королевский суд и добровольно отдать захваченное, не желали расставаться с тем, что имели, и тогда пятнадцатилетний король и все верные ему мальчишки свиты вскочили на коней, бросились в гущу сражения и одержали верх. Сказать невозможно, как был красив король с длинными золотыми волосами! Прекрасный, точно карающий ангел, он показал себя смельчаком, и мятежники были вынуждены отступить, пав перед ним на колени.

Мы ехали мимо строя коленопреклонённых баронов и их людей, когда Фридрих вдруг узнал кого-то среди них. Секунда — и он уже спешился и подал руку… Я присмотрелся. В пыльной одежде, с лицом запачканном кровью, перед королем, не зная куда деть глаза, на коленях стоял граф Поль Чикала — родной брат верного королю епископа Иоганна ди Чикала… Конечно же мятежники были прощены, после чего все как один сделались самыми яркими приверженцами короля.

По возвращении в Палермо Фридрих написал об этой битве: «Когда мы с большой силой проскакали через Сицилию, страх перед Нашей мощью сделал сынов мятежа, ненавидящих мир, такими мирными, что они со всей покорностью приняли бремя Нашего владычества и смиренно покорились Нашей власти. Вся страна радуется, и ликует народ в полноте мира…».

После этой победы, придавшей королю уверенности в себе, он, собственно, и отправился встречать свою будущую супругу вместе с ее рыцарями…

* * *

В этот момент отворились двери, и слуги начали вносить в зал еду и кувшины с вином. Константин немедленно отложил свою работу. Последние листы еще не просохли, так что пришлось присыпать их песком.

Анна сидела на своем месте, лениво ковыряя кусок хлеба.

— Нет аппетита? Странно, в твоем возрасте, я мог съесть целую лошадь, — оруженосец подвинул к Анне тарелку с похлебкой.

— Получалось? — безрадостно переспросила девочка.

— Кто бы мне дал целую лошадь? — осклабился тот.

— Мне так жаль королеву Констанцию… Вы все говорите, что она была хорошей женой нашему королю, но при этом у него бывали и другие женщины. Несправедливо. — Анна взяла ложку, но, должно быть, передумала есть и отложила ее. — Она ведь потеряла мужа и сына, а потом еще и это…

— Еще и брата. Он предводительствовал пятью сотнями рыцарей. Хороший был человек, я вам доложу! Эй, трубадур, а ты застал его сиятельство графа Альфонса Прованского?^[55] Фридрих с ним сразу же сдружился, а он…

После успеха в подавлении мятежа, да еще и со свежими силами Фридрих измыслил навести порядок в родной Апулии. И что же? Вдруг, точно по волшебству, почти все его хваленые рыцари пали не на поле боя, а сраженные более страшным врагом — эпидемией!

— Бедная королева Констанция! — трубадур бросил в тарелку очищенную от мяса кость и, вытерев руку о собственную одежду, откинулся в кресле, наблюдая, как слуга наливает ему вина. — Ее приданое — пятьсот воинов за пару месяцев обратилось в прах! Если раньше она предполагала, что ее одиночество в чужих краях скрасит брат, теперь рядом не было даже его. И тут произошло то, чего не ожидал никто! — он поднял кубок и с удовольствием отхлебнул большой глоток. — Она обратила свой взор на юного мужа и вдруг поняла, что перед ней еще более несчастное и нуждающееся в ее заботе существо. Фридрих стал для нее и мужем, и братом, и другом, и вновь обретенным сыном.

Королева навела порядок в королевском замке Палермо. Теперь перед ней была четкая цель: ее муж должен жить среди любви и красоты. Все чаще, возвращаясь в замок, Фридрих спешил не в оружейную и не в столовую, не к лошадям или любимым соколам — прежде всего, он должен был встретиться с прекрасными глазами Констанции. Она выгнала нерадивых, вороватых слуг и наняла прилежных, знающих свое дело. Пригласила певцов и музыкантов. Во всем мире трубадуры пели песни во славу прекрасных дам, в Сицилии таких песен почти не звучало, но королева не сдавалась, день за днем окружая Его Величество заботой и вниманием.

Постепенно король привык рассказывать Констанции о том, как провел день. Деликатно и ненавязчиво супруга советовала что-то, припоминала похожие события в родном ей Арагоне или Венгрии, рассказывала о том, что прочитала, живя в монастыре. Для Фридриха, выросшего без женской ласки, само общение с Констанцией стало чем-то вроде откровения.

Примечания

54

Генрих VII Гогенштауфен (1211–1242) — старший сын императора Фридриха II, номинально король Сицилийского королевства в 1212–1217 годах, король Германии в 1220–1235 годах, герцог Швабии в 1217–1235 годах.

55

Альфонс II Беренгер (1180–1209) — инфант Арагона, граф Прованса с 1196 г., граф Форкалькье с 1209 года, сын короля Арагона Альфонсо II и Санчи Кастильской.