Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

Юлия Андреева, 2016

Перед вами лучшая на сегодняшний день биография величайшей танцовщицы ХХ века. Книга о жизни и творчестве Айседоры Дункан, написанная Ю. Андреевой в 2013 году, получила несколько литературных премий и на долгое время стала основной темой для обсуждения среди знатоков искусства. Для этого издания автор существенно дополнила историю «жрицы танца», уделив особое внимание годам ее юности. Ярчайшая из комет, посетивших землю на рубеже XIX – начала XX в., основательница танца модерн, самая эксцентричная женщина своего времени. Что сделало ее такой? Как ей удалось пережить смерть двоих детей? Как из скромной воспитанницы балетного училища она превратилась в гетеру, танцующую босиком в казино Чикаго? Ответы вы найдете на страницах биографии Айседоры Дункан, женщины, сказавшей однажды: «Только гений может стать достойным моего тела!» – и вскоре вышедшей замуж за Сергея Есенина.

На вольных хлебах

В театре господина Дейли Айседора пробыла целый год. За это время в семействе Дункан произошли приятные подвижки: Елизавета открыла школу танцев, а Августин вступил в театральную труппу — оба приносили домой деньги, и в финансовом смысле стало ощутимо легче. Приехавший позже других в Нью-Йорк Раймонд пытался продавать свои статьи в различные газеты и журналы, но пока что удача не желала замечать стараний молодого человека. Пока Айседора гастролировала с театром «Дейлиз», они наняли просторную художественную мастерскую без мебели, но с самой настоящей ванной! И приобрели по весьма щадящей цене 5 пружинных матрасов и столько же перин, которыми можно было укрываться. Идея с матрасами принадлежит Айседоре, еще во время своих скитаний по Чикаго она поняла, что, в сущности, матрас ни чем не хуже кровати, и уж намного лучше, чем спать на голом полу, к тому же покупка матраса обходится дешевле покупки кровати с этим самым матрасом. В то время как кровати занимают много места, матрасы можно поднять и прижать к стенке, центр комнаты освободится, и там можно будет спокойно репетировать. К сожалению, мастерская представляла собой одно-единственное помещение, так что жили они там, точно цыганский табор.

Сестра и брат Айседоры Дункан: Элизабет и Августин

Едва более-менее устроились, как предприимчивый Раймонд нашел возможность немного заработать, днем сдавая свое жилище учителям пения, музыки, танцев и декламации с почасовой оплатой. Когда подходило время очередного урока, семейство покидало мастерскую, гуляя по городу в ожидании, когда можно будет вернуться домой. Для своих прогулок Айседора облюбовала центральный парк, где она бродила, часто в полном одиночестве, мечтая, читая книжки или придумывая новые танцы.

Уйдя из театра господина Дейли, девушка сумела устроиться в студию Карнеги Холл, платили здесь гроши, но она снова получила возможность показывать свои танцы публике, ночи напролет репетируя дома, так как днем мастерская принадлежала по праву аренды чужим людям, и выступая вечерами. Как и в прежние времена, Айседоре аккомпанировала ее мать. Последнее время отчаянная Дора Дункан сильно сдала, кочевая, полуголодная жизнь и постоянные треволнения рано состарили эту отважную женщину, тем не менее она продолжала героически нести свой крест, всегда и во всем следуя за гениальной дочерью.

Впрочем, в Нью-Йорке действительно открывалось больше возможностей отыскать людей, которые могли бы оценить по достоинству искусство Айседоры. Еще работая в театре, мисс Дункан сумела завести знакомства, и теперь ее нет-нет, да и приглашали в частные дома с выступлениями. Достаточно интересной получилась программа, которую делали вместе: Августин, Елизавета, Дора и, естественно, Айседора. Я уже писала, что Айседора старалась проводить свободное время за книгой. Как-то раз ей в руки попался сборник стихов Омара Хайяма в переводе Фицджеральда. Она танцевала у себя в мастерской под импровизации Доры, а потом, когда та устала и захотела прилечь, Айседора пыталась произносить текст, при этом делая танцевальные движения. Ничего не получалось. Танец — ревнивая штука, когда ты отдаешься движению, невозможно двигаться, не включая в процесс голову. Но если в танец включена вся танцовщица, то есть совсем вся, без остатка?.. никаких мыслей, никаких стихов… в какой-то момент Августин сжалился над сестренкой и, подняв с пола брошенную ею книгу, начал читать рубаи. Голос брата, декламирующего стихи, подействовал на Айседору, как музыка. И она заскользила по полутемной комнате, купаясь в лунном свете. Когда брат выдохся, ему на смену пришла Лиза. Все это время Айседора ощущала себя натянутой струной, на которой два голоса, когда поочередно, а когда и вместе играли, точно на чувствительном музыкальном инструменте. Она вся обратилась в чувство, пытаясь сохранить в телесной памяти то незабываемое ощущение проходящих сквозь нее стихов. А потом вдруг откуда-то появился легкий теплый ветер, туника Айседоры наполнилась им, превратившись в чувствительный парус. И вот она уже несется быстрее, быстрее, медленнее, угасая. умирая, чтобы воскреснуть со следующей строкой. В стихах тоже есть музыка.

Вот такой спектакль приготовили господа Дункан взыскательной салонной публике Нью-Йорка. После представления молодая дама с левреткой на руках протянула Доре визитную карточку с загнутым уголком, приглашая в следующую субботу на свою виллу. На самом деле Айседоре и ее компании следовало подумать об опытном импресарио, который занимался бы только ими, но почему-то никому не приходило это в голову. Они радовались любому приглашению, а когда приглашений не поступало, играли и танцевали для друзей.

На визитке был записан адрес виллы в Ньюпорте, куда Айседора должна была прибыть, дабы станцевать перед госпожой Астор⁸ и ее гостями на лужайке перед домом. Фамилия Астор ничего не сказала мало интересующейся светской жизнью Айседоре, но страшно взволновала ее брата Раймонда. Так как мало кто в Америке тех лет не слышал о госпоже Астор, в доме которой собирался весь высший свет. Журналисты ловили каждое ее слово, одно колкое замечание всесильной Астор относительно небрежности в туалете знаменитой актрисы или светской дамы немедленно делало последнюю в глазах общественности вульгарной, жадной, а то и вовсе голой. Любая произнесенная великой Астор фраза немедленно возводилась в рамки закона.

Люди теряли в присутствии этой дамы дар речи, а то и вовсе оказывались на гране обморока, но к юной Дункан Астор отнеслась с добротой. Когда в назначенный час Айседора, Дора и Елизавета, в этот день они выступали чисто женским коллективом, подъехали к вилле госпожи Астор, та, не доверяя слугам, сама снизошла до встречи артистов, предложив им с дороги по чашечке кофе. После представления, устроенного, как и предсказывал Раймонд, для высшего общества, приглашенный по такому случаю фотограф сделал снимок, на котором госпожа Астор сидела в кресле рядом с Гарри Лэером и окруженная Вандербильтами, Бельмонтами, Фишами и еще многими людьми, имена которых Айседора не запомнила. Этот снимок позже Астор выслала Дункан с пожеланиями ей всяческой удачи. А удача пришла вместе с благословением несравненной Астор. Я ведь уже упоминала, что любое слово, произнесенное этой непостижимой женщиной, немедленно принималось на веру. Поэтому ничего удивительного, что после представления на вилле Астор танцовщицу пригласили еще в несколько домов…

Как-то раз Айседоре Дункан пришла идея сделать танец без музыки и даже без стихов. Только танцовщица и доступные ей изобразительные средства. Не пантомима с ее условным немым языком. Танец.

В тот день Айседора танцевала на небольшой сцене-ракушке в парке, небо было хмурое, прохладный ветерок нес обещание скорого дождя. Под этим серым низким небом девушка в белой тунике рассказывала о своей борьбе и любви. может быть, о несостоявшейся любви к уже полузабытому красавчику Верною, или Ивану Мироскому, который так хорошо понимал ее. Она говорила о своей любви к движению, обнимая руками пытающееся задавить ее тяжелым серым брюхом небо. то подпрыгивая и взлетая, то застывая в позе узнаваемых греческих статуй. в какой-то момент из зала выкрикнули: «Это девушка и смерть!»

— «Девушка и смерть» — неплохое название для танцевального спектакля, — мгновенно оценила находку Дора.

— Мой танец было бы правильнее назвать «Девушка и жизнь», — ответит ей через много лет Айседора.

На этих небольших гастролях по гостиным и усадьбам знати Айседора, ее сестра и мама сумели прилично заработать, но танцовщица была жестоко разочарована увиденным и услышанным в свой адрес. С одной стороны, все складывалось как нельзя лучше — девушку засыпали комплиментами, со всех сторон доносился восторженный шопот, «как она прелестна, очаровательна, восхитительна!», но… сколько Айседора не пыталась поговорить с этими людьми, изложить им свои взгляды на искусство и, в частности, культуру движения, объяснить истоки своего танца, то, что она хотела бы сказать своими спектаклями. — эти люди оставались непростительно, для своей образованности и знания жизни, глухи. И в Айседоре они видели в лучшем случае очарование юности, а в худшем — возможность поглазеть на полуголую хорошо сложенную девушку, которая танцевала так близко, что можно было насладиться зрелищем в полной степени. В то время женщины затягивали себя в тесные корсеты, делали сложные прически и носили невероятные шляпы, само появление одетой в тунику с голыми ногами девушки зачастую воспринималось как нечто вызывающе-неприличное. Люди могли гулять вместе с детьми среди обнаженных статуй, но вид обнаженного тела вызывал стойкую ассоциацию с проституцией.

Время от времени Айседора и ее мать получали недвусмысленные предложения, которые с отвращением отвергали. Один пожилой господин, представившийся знатоком искусства, много путешествовавшим по востоку, выслушав пламенные речи юной танцовщицы и, для начала назвав ее воплощением музы танца Терпсихоры, позже пытался узнать, действительно ли под туникой на теле Айседоры нет ни нитки? Верно ли то, что она пляшет с неприкрытым естеством, как это делали в Древней Греции. от всех этих рассуждений Айседору тянуло засунуть два пальца в рот и. она чувствовала себя отравленной, измученной, оскверненной.

Айседора разрывалась от желания поделиться наболевшим, но если в кафе «Богемия» ее и были готовы слушать, но не понимали из-за отсутствия элементарного кругозора, в высшем свете к актерам и тем более плясуньям, в лучшем случае, относились как к слугам.

Америка была не готова принять и воспринять танец босоногой Афродиты, пройдет время, и ее будут принимать в лучших домах Лондона и Парижа, но. Айседора была просто обязана воспитать своего зрителя!

Многим позже в Париже, где мисс Дункан быстро вошла в моду и принималась не только аристократами, но и людьми искусства, она будет танцевать в особняке графини Элизабет Греффюль (полное имя Мари Жозефина Анатоль Луиза Элизабет де Караман-Шиме, графиня Греффюль), дом № 8—10 по улице д’Асторг. Во всеуслышание ее сиятельство назовет Айседору возрождением греческого искусства, и на следующий день после выступления, окрыленная лестным отзывом и замечательным приемом девушка отправится получать свой гонорар в лакейскую.

Для гордой, амбициозной Дункан подобная перемена более чем обидна, ведь буквально вчера ее окружала блистательная публика, за чашечкой кофе в гостиной обсуждали «Афродиту» Пьера Луиса… Все было так замечательно и возвышенно, если не учитывать самого факта, что небольшую сцену, отгороженную от основной гостиной статуями амуров, почти полностью занял утыканный алыми розами, точно жертвенник, трельяж. Возле этой горы цветов было ни подпрыгнуть, ни сделать мах ногой, там вообще негде было танцевать. Весь танец Айседора страдала, вынужденная ютиться на узком пяточке и не имея возможности продвинуться хотя бы в сторону зала, так как в этом случае она в буквальном смысле слова натыкалась на зрителей.

В общем, выступление было кошмаром, а оплата. на следующий день Греффюль прислала ей записку, в которой как раз и сообщала, что деньги за выступление госпожа Дункан может забрать в лакейской. Если бы у семьи Дункан были средства к существованию, она бы гордо отказалась от этого гонорара, но. много денег у них не было никогда, и, сдержав первый порыв гнева, вчерашняя богиня танца была вынуждена пешком тащиться через весь Париж, дабы получить свой заработок Но все это случится еще не скоро.

Пройдет время, Айседоре станут платить высокие гонорары, у нее будут брать интервью, на нее станут смотреть как на редкое явление, и при этом ее мысли и идеи, ее благородные порывы и щедрые предложения принципиально станут игнорировать, не замечать, обходить стороной. Неоднократно ее будут пытаться купить, но понять. бедная, бедная Айседора — твое время еще не пришло. Что же до Элизабет Греффюль, она была известна как весьма щедрый меценат, помогающий многим деятелям искусства своего времени. Кроме того, ее сиятельство вращалась в высшем обществе, была близкой подругой великой княгини Марии Павловны, среди гостей в доме Греффюль неоднократно появлялся великий князь Павел Александрович, во многом она способствовала успеху дегилевского Русского балета в Париже. Красотой и остроумием графини восхищался Марсель Пруст, который еще только напишет в 1913 году роман «В поисках утраченного времени», для которого Элизабет послужит прообразом герцогини де Германт. В общем, с такими людьми было полезно общаться, их же нрав и привычки приходилось терпеть.