Перстень Григория Распутина

Юлия Алейникова, 2018

Волшебник, гипнотизер, святой, экстрасенс – как только не называли Григория Распутина. Обычный крестьянин из маленькой деревеньки стал одним из самых влиятельных людей в Российской империи начала XX века. Кем был старец – злым гением или ангелом-хранителем? Для Дуни Кирилловой он стал другом и спасителем, а уходя в мир иной, Распутин оставил своей подопечной подарок, который защитил ее от ужасов революции и Гражданской войны. Перстень отца Григория охранял Дунину семью, пока не был похищен и из благословения не превратился в проклятие…

Глава 7

8 июля 2018 г. Санкт-Петербург

— Где он работает? Точно? Ничего не путаешь? — с интересом уточнил Саня. — Ладно, понял, давай.

Саня закончил разговор и снова открыл эсэмэску, в которой были выданы все данные, которые ребята наковыряли на Владислава Яновича Новицкого. Владелец квартиры в центре, частного дома в Парголово, собственного Целительского центра на Невском проспекте. Ничего себе неудачник со сломанной карьерой, присвистнул Саня и, подгоняемый любопытством, поспешил к метро. Надо бы навестить этот центр целителя, а то вдруг он окажется старой запущенной коммуналкой в шестом дворе, дом в Парголово — сарайчиком, а квартира в центре — наследством, доставшимся от родителей.

Центр целительства оказался вполне себе современным офисом с красивыми мраморными полами, мягкой скрытой подсветкой, рыжей кудрявой девицей за стойкой, в белом халатике и очках, придающих серьезности ее конопатому смазливому личику.

— Добрый день, — поздоровалась она с Саней. — Проходите, пожалуйста, вы по записи?

— Нет, я экспромтом, — несколько развязно проговорил Саня, наблюдая за девицей.

— В таком случае, по какому вы вопросу? Вы у нас в первый раз? — не теряя любезности, продолжала расспрашивать девушка.

— Да. Я к Новицкому.

— Боюсь, Владислав Янович не сможет вас принять, он работает только по предварительной записи. Ближайшее свободное время могу предложить вам… пятого августа. Вам подойдет? — без намека на шутку спросила девица и, заметив озадаченность посетителя, предложила: — Или я могу вас записать на более раннюю дату к другому специалисту. У нас все специалисты очень хорошие, вы останетесь довольны.

— Нет. Мне нужен Новицкий, — приходя в себя, твердо проговорил Саня. — И не через месяц, а сегодня. — Девушка открыла было рот, но Саня уже доставал свое служебное удостоверение. — Сотрудник Следственного комитета, Петухов Александр Васильевич. Мне необходимо поговорить с вашим шефом именно сегодня, так что, будьте любезны, доложите ему.

— Гм, — сморщила носик девушка, явно не зная, что предпринять. — Хорошо. Вы присядьте, пожалуйста, сейчас у Владислава Яновича пациент, я не могу его отвлекать, но как только он освободится, — девушка взглянула на часы, — через двадцать минут, я сразу же ему все объясню. Вы присаживайтесь, может, вам кофе сварить или минералки? На столике у нас свежие журналы.

— Минералки и журналов будет достаточно, — милостиво проговорил Саня, разваливаясь на мягком просторном диване. В Целительском центре было прохладно, спокойно, почти без звука работал телевизор, на столе были разложены журналы на любой вкус, а девушка Алиса Владимировна, имя Саня разглядел на бейджике, ухаживала за ним как за дорогим гостем, это льстило.

В таких условиях Саня был согласен подождать Новицкого даже полчаса. А что? Солдат спит, служба идет. И он даже стал присматриваться к Алисе Владимировне на предмет возможного свидания, хотя рыжие и были не в его вкусе. Но Саня в его нынешнем «холостом» положении ко всем девушкам присматривался, как голодный волк к колхозному стаду.

Но до разговора с Новицким решил никаких действий не предпринимать, чтобы «личное» не вступило в конфликт со служебным. А то вдруг окажется, что это Новицкий перерезал горло Ситникову, а барышня эта ему помогала. А вдруг она вообще его любовница? Хотя нет, какие любовницы в его возрасте? Ну, внучка, допустим? Нет, сперва разговор с подозреваемым, твердо решил Саня.

Ровно через двадцать две минуты из глубин центра в коридор выкатился упитанный субъект в дорогом костюме с обрюзгшей загорелой физиономией.

— Вы уже закончили, Павел Георгиевич? — ласково спросила Алиса Владимировна. — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — буркнул обрюзгший тип. — Посчитай с меня за прием.

Ну и хам, насупился Саня, и сам не отличавшийся особой изысканностью манер, но от этого не менее люто ненавидевший подобные манеры у других.

— С вас пять тысяч, как всегда, — улыбнулась Алиса, не подав виду, что оскорблена подобным отношением.

Толстяк достал из портмоне банковскую карту, оплатил прием и, не прощаясь, вышел из центра.

— Почему вы позволяете этому типу подобное поведение? — не сдержался Саня.

— Потому что он наш постоянный пациент, — сухо пояснила Алиса. — И потому, что мне за это платят деньги.

— Алиса, — появился в коридоре крепкий, подтянутый седовласый эскулап в белом халате, — у меня сегодня больше никого нет, я поеду, пообедаю, вернусь к пяти.

— Владислав Янович, — выбегая из-за стойки, встревоженно проговорила Алиса, — к вам вот молодой человек из Следственного комитета, очень настаивает на встрече.

— Следственный комитет? А что у вас? — впиваясь в Саню странным, словно проникающим взглядом, спросил Новицкий. Смотрел он не в лицо, а куда-то в живот.

— У меня убийство, — сухо, коротко сообщил Саня, не собиравшийся при всяких там секретаршах оглашать цель своего визита.

— Убийство? — продолжая обшаривать Саню, сосредоточенным взглядом, спросил Новицкий. — Какое убийство? Я пока вижу только гастрит. В смысле, убийство? — очнулся он неожиданно. — Вы не на лечение?

— Нет, — закатывая глаза, сообщил Саня. — Я не на лечение.

— В таком случае пройдемте, — пожимая плечами, предложил Новицкий. — Хотя я ничего не понимаю.

Они прошли в самый дальний конец офиса и вошли в небольшой, скромно, но добротно обставленный кабинет. В нем не было ничего напоминающего о медицине или целительстве. Обычный безликий офисный кабинет. Рабочий стол, кресло, несколько закрытых шкафов и несколько стульев для посетителей.

— Присаживайтесь, слушаю вас, — занимая место за рабочим столом, пригласил Новицкий. — О каком же убийстве идет речь?

— Об убийстве Алексея Родионовича Ситникова, — решил не вилять Саня, прикидывая про себя, имеется ли хоть отдаленное сходство между Новицким и фотороботом предполагаемого убийцы, составленным со слов пухлой соседки Ситникова.

— Ситникова? Его убили?

— Значит, вы его помните? — тут же уцепился за слова Новицкого Саня.

— Разумеется. Он, можно сказать, мой крестный в профессиональном смысле, — с кривой усмешкой проговорил Новицкий.

— Это как понять?

— Если бы не он, я бы сейчас не сидел в сем славном кабинете, а трудился в клинике НИИ Алмазова, — вполне откровенно ответил хозяин кабинета.

— А разве это так плохо? По моим сведениям, когда-то вас карьера врача очень привлекала и место работы устраивало.

— Разумеется. Поскольку неведомо было иное, — пожал плечами Новицкий. — А кстати, как вы меня разыскали и откуда вам известно, что я работал в Центре Алмазова?

— О скандале с вашим увольнением мне рассказали в Первом меде, некто Эльвира Игоревна Кавинская, — простодушно сообщил Саня, наблюдая за выражением лица Новицкого.

— Неужто жива старая каракатица? — хлопнул ладонью по столу Новицкий. — А впрочем, таких, как она, ничто не берет. Эта всех похоронит. Это просто чугунная баба! Говорите, рассказала о моем «изгнании из рая»? Да, скандал был немалый. До сих пор вспоминать тошно. А тогда так вообще думал, что жизнь закончена; если бы не жена и дети, которых надо было на ноги ставить, так и вовсе спился бы, наверное, — глядя с кривой усмешкой куда-то в угол, рассказывал Новицкий. — Это была середина восьмидесятых. Старый строй еще не рухнул, новый только зарождался. На приличную работу с моей трудовой книжкой и громкой славой было не устроиться. Да и вообще никуда не устроиться. Врачом нельзя, а больше я ничего не умел. Спасибо приятелю, взял к себе в СП по закупке медицинского оборудования.

— А как вы целителем заделались? — бестактно поинтересовался Саня.

— На нервной почве, — на этот раз глядя в глаза Сане, ответил Новицкий. — Видно, из-за этой истории я пережил нешуточный стресс, слава богу, до инсульта не дошло. Но стресс был настолько сильный, что что-то такое перевернул в моем мозгу. А может, и в душе. Но я вдруг стал ни с того ни с сего ставить окружающим диагнозы. Знаете, вот как с вами, посмотришь на человека и понимаешь, что у того гастрит, у этого язва. У вон у того печень шалит, и так далее и тому подобное. А поскольку я все-таки врач, а не слесарь, диагнозы у меня выходили грамотные, и даже назначения действенные. И как-то незаметно пошло. Сперва знакомые этот мой дар заметили и принялись безбожно эксплуатировать. Делать длительные обследования, сдавать анализы, ездить на осмотры кому охота, да еще и неизвестно, правильно диагноз поставят или нет? А тут зашел в гости, пять минут, и вопросы со здоровьем решены, — насмешливо развел руками Новицкий. — Затем потянулись знакомые знакомых, эти уже шли с дарами, потом с деньгами. А чем больше передо мной проходило пациентов, тем больше развивался мой неожиданный дар. И я понял, что могу не только определять недуг, но и корректировать состояние больного органа. Потом пришло понимание, что невозможно врачевать лишь тело. Суть наших недугов глубоко духовна, и если я изгоняю болезнь из одной точки организма, а перемен в человеке не происходит, она вылезет в другой точке. Не факт, что больному станет от этого легче, — рассказывал Новицкий, слегка покачиваясь в кресле. — Я совершенствовался. Больных становилось все больше, я бросил работу и сосредоточился на приеме страждущих. Пришел момент, когда я не смог принимать их дома. И пришлось снять небольшую квартиру, затем квартиру побольше, затем я смог открыть полноценный офис и взять помощницу. Затем у меня появился ученик, так, шаг за шагом, я подошел к тому, что имею.

— А тот тип, что вышел от вас, он тоже духовно совершенствуется? — с ехидцей спросил Саня, припомнив хамоватого типа, которого девушка Алиса назвала постоянным клиентом.

— Нет. Он не совершенствуется, — спокойно заметил Новицкий. — И именно поэтому он наш самый давний, самый постоянный пациент. И самый безнадежный.

— А вам не стыдно его обирать? — нахально поинтересовался Саня.

— Нет. Потому что я его не обманываю. Я многие годы пытаюсь объяснить ему суть его недугов, но он не желает меня слушать, а требует немедленно подлатать то, что болит сейчас, и так бесконечно. Это его выбор, а не мой. Так что же все-таки случилось с Ситниковым, или вы пришли интервью у меня брать о том, как развивался мой талант и бизнес?

— Вы правы. Ситникова зарезали в собственной квартире седьмого числа около часа дня. У вас есть алиби на это время?

— А наличие мотивов вас не интересует?

— Интересует, но алиби значительно больше, — не дал сбить себя с толку Саня.

— Седьмое. Пожалуй, что с алиби у меня будет напряженно. На работу в тот день я приехал после обеда, до этого был дома, один, потому как семья отдыхает на море. А что касается мотивов, так я скорее должен памятник поставить Ситникову, ведь именно ему я обязан своим нынешним процветанием.

— Да? А как насчет позора, краха надежд и прочего? Неужели все забылось?

— Нет. Но Ситников был не интриган и не мерзавец, подставивший меня, а честный человек, отстаивающий свои принципы. И, в конце концов, виноват был я сам. Я так стремился к успеху любой ценой, что не заметил, как эта цена стала ценой чужих жизней. И потом, он все же не дал посадить меня в тюрьму, спас от самого страшного, убедил родственников погибших и руководство, что я и так наказан достаточно.

— И вы ему благодарны? — насмешливо уточнил Саня.

— Да, и я ему за это благодарен. И, кстати, по поводу уважаемой Эльвиры Игоревны, — не без злорадства проговорил Новицкий. — Она вам не рассказывала, как долгие годы была влюблена в Ситникова, буквально с институтской скамьи? Преследовала его, навязывалась, всеми средствами пыталась затащить в койку, в загс, да хоть куда. Это началось еще в институте и не заканчивалось, по-моему, никогда. Когда мы работали вместе у Алмазова, Ситников от нее уже шарахался. Со временем ее болезненная страсть превратилась в манию, а затем уступила место ненависти. Он ею пренебрег! И, кстати, она же была замужем, и ее несчастный муж тоже хлебнул немало. Это был тихий невротик, безумно и совершенно необъяснимо влюбленный в свою кошмарную жену. С каким-то блаженным идиотизмом он был уверен, что это Ситников преследует бедную Элечку, — тряся головой, ехидно посмеивался Новицкий. — Сперва он ревновал, потом тихо мучился. Выяснял отношения с Ситниковым, тот всячески открещивался. А еще у Кавинских были дети, которым тоже досталось из-за болезненной страсти их мамаши; они жили в обстановке вечных драм. В итоге Кавинские разошлись, очень болезненно, мучительно. Потому что в один прекрасный момент супруга Алексея Родионовича, она, кстати, педиатр, отбыла куда-то на работу на целый год. Может, даже в Афганистан, или в Индию, или в Африку? Не помню, но знаю точно, что помогать больным детям, и Кавинская, очевидно, решила, что это ее шанс. Она развелась со своим мужем и бросила все силы на штурм Ситникова; диву даюсь, как он вынес эту атаку? А Кавинский в это время, не стесняясь, бегал по парткомам, месткомам и так далее и строчил доносы на Ситникова, к счастью, не подействовало — у Алексея Родионовича была безупречная репутация, а семейство Кавинских таковой не обладало. А еще брошенный супруг на каждом углу буквально завывал о своей ненависти к этому подлецу и Казанове Ситникову.

— А Ситников был казановой? — уточнил Саня.

— Нет. Но в молодости он был хорош собой. Высокий. Стройный, спортсмен, умница, успешный ученый. Что еще надо женщине? Так что у семейства Кавинских причин для убийства побольше, чем у меня. Особенно, если учесть психотип господина Кавинского, неуравновешенного невротика и психопата.

— А кем работает муж Кавинской, кто он по специальности?

— Специалист по рентгеновскому оборудованию. Инженер, наверное? Это вам проще у дражайшей Эльвиры Игоревны спросить.

— А мне она не показалась сумасшедшей, — с сомнением проговорил Саня. — Когда я ей сообщил о смерти Ситникова, она отреагировала весьма адекватно.

— А разве я говорил, что она законченная дура? Разумеется, она не станет вам демонстрировать собственные чувства. Это же чугунная баба, непробиваемая, упертая и весьма не глупая. Карьеру же она сделала, и весьма блестящую. Так что, если это она, поймать ее за руку будет очень непросто. Нервы железные, мужской ум, настырная, целеустремленная. Монстр, одним словом. Всю жизнь бедному Ситникову покоя не давала. Его все жалели, от главврача до последней уборщицы.

— Интересно, — протянул Саня, поднимаясь. — Что ж, не прощаюсь. Вот вам моя визитка, если у вас появятся мысли, идеи или алиби, звоните, — предложил он Новицкому, покидая кабинет.

А в животе и правда частенько побаливало, может, надо было спросить у целителя, что делать, пока гастрит в язву не перерос?