История одной жизни

Юлий Вайсман, 2021

На фоне драматических событий истории (последних лет Бессарабии как части Румынского королевства, включения Молдавии в СССР, Второй мировой войны и послевоенных лет) раскрываются не менее захватывающие эпизоды личной биографии героя: учёба в кишинёвской гимназии, советизация и репрессии в семье, начало войны, эвакуация в Казахстан, возвращение в Кишинёв, медицинский институт и работа врачом в глухом молдавском селе, а также драматические события после переезда в шахтерский поселок Ростовской области.

Смена власти в Бессарабии

Летом 1939 года папа впервые за всю свою трудовую деятельность решил вместе со мной отдохнуть в румынских Карпатах. Мы выехали поездом и через сутки прибыли на станцию Пожарыто. Мне запомнился безлюдный вокзал ранним утром, свежий запах травы и гор, белые одежды редких местных жителей, предлагавших пансион и парное молоко. Мы сняли отдельный дом у хозяев-австрийцев, которые подавали огромное количество блюд на завтрак, обед и ужин. Мне до сих пор видятся свежеиспеченные сладости к чаю. Помню, во время отдыха, взбираясь в горы, мы встретили моего учителя географии, господина Чекира, который поинтересовался, приготовил ли я его летнее домашнее задание.

Ежедневно мы покупали газеты на вокзале и однажды увидели, как по рельсам промчался эшелон, груженый немецкими танками. Явственно помню черные кресты на зеленом фоне. Эшелон шел на юг, отчего мой отец сделал вывод, что надо возвращаться немедленно. Мы снялись с якоря, и на следующий день удивленная мама с маленьким Фимой на руках встречала нас у порога.

В моей памяти всплывает еще один эпизод из 1940 года, когда на столе у отца лежала румынская газета. На титульном листе был напечатан огромный портрет с надписью: «В Мексике убит известный русский революционер Лев Троцкий». Еще мне помнятся сводки войны в Испании.

Мы стали свидетелями входа советских войск в Кишинев 28 июня 1940 года. Население вышло на это мероприятие, как на праздник. Мы сидели за столиком на Александровской (впоследствии улице Ленина) и с многочисленной толпой смотрели, как с востока, со стороны вокзала, входили советские танки, а на запад уходили кавалерийские румынские части и пехота. Не было сделано ни одного выстрела. Позже я узнал, что Пакт Риббентропа-Молотова имел секретный пункт, по которому под напором Гитлера Румыния отдавала свою провинцию Бессарабию Советскому Союзу (замечу, что в это же время к СССР были присоединены Латвия, Литва и Эстония). Мальчишки, в том числе и я, взбирались на танки. Милые советские солдаты, одетые в черные шлемы, дарили нам монеты. Кто-то из толпы бросал цветы, а мелкая буржуазия вроде моего отца, задумываясь и понимая, к чему это приведет, угрюмо смотрела им вслед. Вечером походный кинотеатр показывал «Чапаева». Мальчишки садились на пол и смотрели этот удивительный фильм с открытыми ртами. Позже мне удалось увидеть «Трех танкистов» и «Броненосец Потемкин». Все это происходило летом 1940 года, еще не предвещая ничего плохого. Однако советская власть в Бессарабии оказалась верной самой себе: начались аресты и репрессии. Мой папа был приглашен, с учетом специфики его занятий зерноводством, в контору «Заготзерно» на должность заведующего сырьевым отделом треста «Молдрасжирмасло». Отец активно включился в работу, и все было бы ничего, если б не донос (очевидно, из зависти) его бывшего школьного товарища Лейбовича. Об этом доносе папа узнал в Москве под следствием, когда прочитал свое дело.

Отступая немного от печальных событий ареста, мне хочется провести параллель между деятельностью отца при румынской власти и Советах. Вспоминаю, что по мере продвижения Льва Вайсмана по служебной лестнице он переезжал из менее престижных районов в более престижные. К 1940 году, как я уже писал, мы жили в центре города. Учитывая высокую квалификацию моего отца, он был избран членом биржи, где совершались сделки купли-продажи. Это давало ему определенные привилегии, которые сохранились в моих детских воспоминаниях. По обыкновению мама брала меня с собой, и мы гуляли по парку в ожидании выхода отца с работы. Помню, что зимой нас подвозил извозчик на саночках, и это было знаком богатства, преимущества. Иногда мы заходили в кинотеатр «Одеон», где у папы была персональная ложа. Фильмы в кинотеатре шли непрерывно, вход освещался фонариком. Мы смотрели фильм с того момента, который заставали при входе. Помню интересный эпизод, связанный с этим кинотеатром. Я как раз закончил 4 класса начальной школы, что располагалась на улице Стефана Великого напротив парка Пушкина, и поступил в первый класс гимназии имени Михая Эминеску, известного молдавского поэта. Гимназисты относились к среднему классу буржуазии, оплата за обучение у них была ниже, чем у лицеистов. Для учеников гимназий и лицеев существовало правило, согласно которому они не имели права посещать общественные места после 7 часов вечера даже в сопровождении родителей. Однажды мама, забыв об этом правиле, затащила меня в «Одеон», где шел фильм «Робинзон Крузо». Войдя в зал при свете фонарика контролера и, посмотрев одну часть фильма, мы с ужасом обнаружили, что сидим рядом с директором гимназии, который бросил строгий взгляд вначале на маму, потом на меня. Мама поняла, что завтра ей придется давать отчет о нарушении правил, и утром, не дожидаясь вызова, пошла в гимназию извиняться.

Но вернемся к судьбе папы. В феврале 1941 года раздался стук в дверь. На вопрос родителей строгий мужской голос ответил, что это их сосед. Действительно, первым в комнату вошел один из наших соседей, который, как оказалось впоследствии, работал в НКВД. За ним вошли люди в военной форме. Они показали ордер на обыск и арест. Можно себе представить состояние моих родителей. Мы же, дети, мало что понимали тогда. Был произведен обыск, и папу увели. На следующее утро мама побежала за помощью и советом к тете Эстерке, жене дяди Давида, и оказалось, что Давид был арестован в ту же самую ночь.

Мы носили папе передачи в тюрьму, в которой когда-то сидел Котовский. Волею судьбы после войны мы жили как раз напротив этой тюрьмы. Лишившись средств к существованию, мама нашла работу на дому и вышивала. Большую поддержку оказывал дедушка Мендель и дядя Копель. До начала войны оставались считанные месяцы. Всякие попытки мамы получить какую-то информацию о папе оказывались тщетными. Лишь со слов папы впоследствии мы узнали, что через несколько месяцев он был отправлен этапом в Москву, где состоялся суд. Папа попал под 58 политическую статью, экономическая контрреволюция. Предъявленные обвинения, вызвали у него естественный вопрос о том, как он мог заниматься контрреволюцией против Советского Союза, живя в другом

государстве (Молдавия тогда входила в состав Румынии). Ему ответили, что он эксплуатировал и грабил крестьян, а также был лейтенантом румынской армии. Вначале папа подписывать обвинение отказался, но его припугнули пытками, сказали, что если он не подпишет, то ему загонят иголки под ногти. Эту жуткую правду мне рассказал отец, и даже мама не знала, что он пережил подобное. В Бутырской тюрьме он, случайно увидев своего среднего брата, понял, что донос лишил свободы и Давида.

Папа и дядя Давид были осуждены на 8 лет. Их отправили на Север, в город Верхотурье, где морозы достигали 60 градусов.

Вначале, как мне рассказывал отец, он выполнял самые трудные работы наравне со всеми заключенными (лагерь перешел на производство лыж для солдат). Заметив организаторские способности отца и учитывая его профессию, лагерное начальство перевело его в контору, где он исполнял роль учетчика. Начальником зоны был генерал, очень свирепый, но и на редкость справедливый. По истечении четвертого года он вызвал к себе отца и сказал, что намерен его спасти, так как он здесь не выживет, учитывая плохое здоровье и неспособность к тяжелому физическому труду. Он отправил его на прием к врачу. Папа посетил врача и получил от него шелковую нитку, которую надо было выкурить в самокрутке накануне врачебной комиссии из Москвы. Эта комиссия приезжала один раз в год и была единственной надеждой на досрочное освобождение по болезни. Врач предупредил, что отец почувствует сильнейшее сердцебиение после курения, но надо потерпеть. Сделав так, как велел доктор, папа пришел на комиссию, которая состояла из 5 известных в то время профессоров-терапевтов. Один из них послушал папу, потом переговорил с остальными, и папе сообщили, что состояние его здоровья больше не позволяет ему находиться в лагере и он будет освобожден.

Когда я думаю о чудесах, которые сопровождали нашу семью на протяжении 5 лет войны, то мне кажется, что какая-то сверхъестественная сила спасла моего отца и дядю Давида. Кто знает, что бы произошло с ними, не попади они в Сибирь. Арест по политической статье увел их и от войны, и от истребления, так как по мере наступления немцев, уголовников, в отличие от политических, расстреливали прямо в тюрьмах.

В 1944 году папа прислал нам телеграмму и сообщил, что скоро приедет, так как освобожден досрочно. Мы жили в отдаленном селе Возвышенского зерносовхоза, в Северном Казахстане. Мама вместе с другими женщинами пасла скот, доила коров, возила воду, а я ей помогал перелопачивать зерно, а также работал прицепщиком на тракторе, возил горючие материалы на быках.

Однажды, после получения известия от папы, мы с мамой работали в поле. Я увидел силуэт человека, спускающегося в село с горы, и совершенно интуитивно воскликнул: «Папа идет!» Женщины переглянулись и сказали: «Нюра, мабуть, цэ твий мужык идэ?» Через несколько минут мама крикнула: «Лева!» — и я побежал к отцу. Так состоялась наша встреча после долгого ожидания и неизвестности.