Исаев-Штирлиц. Книга 1. Бриллианты для диктатуры пролетариата

Юлиан Семенов (1971)

Апрель 1921 года. Советский Союз ведет тяжелые переговоры с ювелирами западных стран о продаже им драгоценностей из Гохрана, чтобы голодающая страна могла выручить денег для закупки продовольствия. При этом выясняется, что кто-то из высокопоставленных сотрудников Гохрана тайно вывозит драгоценности за границу. И тогда ВЧК отправляет в Ревель (ныне Таллинн) своего молодого сотрудника, Всеволода Владимирова, который должен вскрыть схему хищений и добиться от ювелиров согласия на сделку.

Отцы и дети…

1

Две шифровки из Ревеля Глеб Иванович Бокий получил одновременно. Первая гласила:

«Неизвестный из Москвы высказывал в поезде „Москва — Ревель“ желание остаться в Эстонии невозвращенцем.

Август».

Вторая шифровка была более определенной:

«Неизвестный сов. гражданин провел вечер вместе с белоэмигрантом Воронцовым. Беседу прослушать не удалось, однако отношения у них были самые дружеские. В случае, если это наш человек, срочно предупредите, чтобы я не тратил силы на наблюдение.

Карл».

Отправив эти сообщения в соответствующие отделы, Бокий вызвал автомобиль и позвонил Владимирову.

— Всеволод, — сказал он, — документы вам готовы, красивые документы. Только почему вы себе выбрали псевдоним Исаев и за него сейчас держитесь, я понять не могу. «Максим Максимович» понимаю — Лермонтов, но фамилию, казните, не одобряю. За ней ни генеалогии нет, ни хитринки — торговая какая-то фамилия, право слово…

Он выслушал ответ «Максима Максимовича», посмеялся низким своим баском и предложил:

— Могу, Севушка, домой отвезти, если вы закончили свои дела. Спускайтесь к четвертому подъезду…

В старом, насквозь продуваемом студеным ветром автомобиле Бокий продолжал подтрунивать над Владимировым:

— Неубедительно, неубедительно, мой друг… И то, что вы Лермонтова отводите, а киваете на Литвинова, — тоже неубедительно и даже легкомысленно.

— Я у него на коленях сидел, Дедом Морозом называл.

— Это разъяснение устроит эстонскую контрразведку. Нет, меня больше донимает «Исаев»…

— Видите ли, Глеб, если идти от истории мировой культуры, то вся планета накрепко повязана единством, первородством. Пророк христиан — Исайя… Но не зря меня отец заставлял зубрить фарси: Исса — пророк Мухаммеда. Одно из самых распространенных японских имен — Иссии, — в честь их святой; тут я с буддизмом еще не до конца разобрался, посему не знаю, как смогу обернуть выгоду с Исаевым на Дальнем Востоке… Смотрите, что, таким образом, получается…

— Получается великолепный образчик космополита… Вроде Тургенева — в трактовке Золя…

— Верно, — согласился Владимиров серьезно. — Я имею сразу же контактные точки с громадным количеством людей. Христиане — Россия, Болгария, Сербия — места горячие, сплошь эмигрантские — исповедуют Исайю; католики, протестанты, лютеране — то есть Европа и Америка — тоже. Но при этом не следует забывать, что происхождения Исайя иудейского… Разве это не тема для дискуссий с муфтием в Каире? Достаточно? Это я пока Японию опускаю, — хмыкнул Всеволод, — не время еще…

— Вы очень хитрый человек, товарищ Исаев.

— Это как понять? Умный?

— Ведь если дурак — хитрый, то его за версту видно. В наших комбинациях дурак необходим. Как кресало, о которое оттачиваешь нож. Обидно, что поколения запомнят только умных, а дураков, от коих мы отталкивались, забудут. Недемократично это. Я бы когда-нибудь воздвиг обелиск: «Дураку — от благодарных умных».

На Арбате Всеволод вылез из автомобиля: здесь он жил с отцом.

— Владимиру Александровичу поклонитесь, — попросил Бокий.

— Вы его помните?

— Сколько мы друг другу крови перепортили во время ссылки… Батюшка ваш хоть из «отзовистов», но в споре был блестящ: порыв, эмоции, пафос.

Конец ознакомительного фрагмента.