Все, что мы хотели

Эмили Гиффин, 2018

У Нины Браунинг было все, о чем мечтают женщины: муж, владеющий огромным состоянием, сын, поступивший в один из самых престижных колледжей. У Лилы Вольп и ее отца была сравнительно неплохая жизнь: девушка успешно училась в престижной школе, радовала папу и… была влюблена. Если бы не скандальная история, в которую попал ее сын, возможно, Нина Браунинг никогда бы не решилась кардинально изменить свою жизнь и уйти от нелюбимого мужа. Если бы не тот скандал, Лила Вольп никогда бы не испытала такого унижения… Если бы не тот скандал, Том Вольп никогда бы не познакомился с Ниной Браунинг… Если бы не тот скандал, судьбы героев никогда бы не переплелись так тесно.

Глава пятая

Нина

Рано утром в понедельник раздался звонок, которого я ждала и вместе с тем молилась, чтобы обошлось без него. Мне редко доводилось говорить с Уолтером Квортерманом, но его номер был записан у меня в телефоне. Я увидела его на экране, но мне было слишком страшно отвечать. Я дождалась, пока телефон закончит трезвонить, а потом прослушала голосовое сообщение, в котором он спрашивал, можем ли мы с Кирком сегодня зайти к нему и обсудить «серьёзный вопрос на повестке дня».

Уолтер, или мистер Кво, как называют его детишки, — загадочный директор Виндзорской академии, уже давно пребывающий в этой должности. На первый взгляд он кажется классическим серьёзным академиком — седые волосы, солидная борода, очки в тонкой металлической оправе. Но мы как-то выяснили, что в прошлой жизни он принадлежал к числу хиппи; дети где-то откопали и опубликовали в школьной газете фото мистера Кво, выступающего в Йельском университете против Вьетнамской войны. На фото его борода темнее и длиннее, кулак вскинут в воздух, в другой руке плакат: «Эй, Джонсон!^[11] Много сегодня детей убил?» После этого он стал предметом культа многих учеников, а родители, напротив, стали меньше ему доверять. В 2016 году, накануне выборов президента, Уолтер тоже отличился, позволив себе несколько весьма откровенных отсылок к анти-трамповской коалиции и призвав коллектив Виндзора строить мосты, а не стены, чем рассердил консервативно настроенную часть Нэшвилла, преимущественно республиканцев.

Среди этого контингента был и Кирк; ещё больше он рассердился, когда в этом году начали обсуждать туалеты для трансгендеров. Я понимала его позицию, особенно с практической точки зрения, поскольку в Виндзоре был всего один ученик-трансгендер, но всегда предпочитала идти по пути наименьшего сопротивления, будь то диспуты с педсоставом Виндзора, с моим окружением и особенно с мужем. Лишь изредка я позволяла себе препираться с ним, и чаще всего на тему политкорректности — например, я настаивала, что рождественские открытки не должны ущемлять ничьих прав.

— Но «Счастливых праздников» — такое холодное и официальное поздравление, — сказал Кирк, когда мы впервые затронули эту тему несколько лет назад. Я с трудом подавила желание сказать ему, чтобы он не лез не в свои дела. Он распоряжался финансами, а я занималась открытками, подарками, декорациями и всем, что позволяло внести в нашу жизнь немного праздника. Так себе разделение, но нас устраивало.

— Ладно. Может, тогда «Счастья и веселья», «Любви и радости» или «Мира во всём мире?» — спросила я, чтобы его поддразнить.

— Терпеть всё это не могу. — Он скорчил гримасу, очевидно, пытаясь казаться смешным. Я улыбнулась, потому что он и впрямь был смешным, но подчеркнула, что многие наши друзья исповедуют иудаизм. И, между прочим, мой отец — иудей.

— Не особо верующий, — заметил Кирк.

— Он такой же иудей, как ты христианин, — сказала я.

— Да, но открытки рассылаем мы. А мы — христиане. Понимаешь, в чём тут фишка? — спросил он несколько снисходительным тоном. Я решила не сдаваться:

— Но мы поздравляем их с праздником. Ты обрадовался бы, получив от Капланов открытку «Счастливой Хануки»?

— Мне наплевать. — Кирк пожал плечами. — Пусть хоть с Кванзаа^[12] меня поздравляют, если хотят. Но я буду делать то, что я хочу, и никто не имеет права мне указывать.

Может быть, в этом всё и дело, подумала я тогда. Кирк терпеть не может, когда ему указывают, что делать, и с годами эта черта усугубилась. Я думаю, что с возрастом все мы становимся гиперболизированными версиями самих себя; Кирк же всегда был волевым и независимым. Но порой я беспокоилась, что дело здесь больше в его властолюбии, которое росло вместе с доходами. Не так давно я обвинила его в менталитете типичного старого белого богача, из тех, что в аэропорту лезут без очереди, болтают по мобильному, когда бортпроводник просит отключить все гаджеты, и притворяются, будто не видят тех, кто безуспешно пытается влиться в поток машин (всё это Кирк неоднократно проделывал у меня на глазах). На это он ответил только, что не такой он и старый, всего сорок шесть.

Всё это я рассказала только затем, чтобы вы поняли, почему я нимало не удивилась его реакции, когда позвонила ему на работу и рассказала о голосовом сообщении Уолтера.

— А обязательно сегодня? — спросил он.

— Ну да. Разумеется, — сказала я, — у нашего сына проблемы.

— Это я знаю, — сказал он, продолжая стучать по клавиатуре. — Мы вчера целый день обсуждали, как его наказать. Уолт в курсе, как мы сильно отругали Финча?

— Нет. Конечно, нет. — Я вздохнула, думая — надо сказать ему, чтобы он хотя бы в глаза не называл Уолтера Уолтом. — К тому же я с ним не общалась — он только оставил голосовое сообщение.

— Нужно сказать ему, что мы…

— Кирк, — оборвала я, — запретить Финчу контактировать с обществом…

— И ездить на автомобиле, кроме как в школу, — продолжал Кирк.

— Да, и ездить на «Мерседес-Бенце», кроме как в школу…

— Почему такой тон, Нина? Ведь ты же согласилась купить ему эту машину.

Это была долгая баталия. Она продолжалась два года. Я пыталась убедить Кирка, что покупать «Гелендваген» шестнадцатилетнему подростку — возмутительная эксцентричность. Кирк парировал, что это эксцентричность лишь с точки зрения тех, кто не может такого себе позволить — а мы можем. Кроме того, он провёл аналогию с нашей мебелью и моим гардеробом, заявив, что многое в нём тоже весьма эксцентрично. И я сдалась, потому что он был прав — во всяком случае на первый взгляд. Разница стала мне ясна лишь потом. Я не подросток. Я взрослый человек. Для Финча же такая машина — дар богов, упавший с неба, автоматически воспринимаемый как должное. Глядя на Кирка и Финча, я порой чувствовала, что они хотели дорогие вещи ради статуса обладания, а я — честно вам скажу — никогда, ни разу в жизни не покупала чего бы то ни было, чтобы кого-то впечатлить. Я просто любила приобретать модные дизайнерские вещи. Для себя.

— Я помню, что согласилась, — признала я, — и теперь жалею… Ты не думаешь, что причина может скрываться ещё и в этом?

— Нет, — сказал Кирк. — Не думаю.

— Правда? Тебе не кажется, что мы его избаловали и вот результат?

Вновь застучав по клавиатуре, он забормотал:

— То, что случилось в субботу вечером, не говорит о его избалованности. Это просто глупый поступок… — Кирк умолк, и я поняла, что он не особенно сосредоточен на нашем разговоре.

— Кирк, чем ты занимаешься?

Он принялся подробно объяснять технические подробности текущего проекта, как-то связанного с системой взаимодействия с клиентами.

— Прости, что прерываю твою работу, но не мог бы ты на пару минут отвлечься и поговорить о Финче?

— Ладно, Нина. Хорошо, — сказал он со вздохом. — Но мы уже сотню раз это обсуждали. Весь вчерашний день. Он поступил неправильно. Он должен быть наказан. Он уже наказан. Но он хороший мальчик. Он просто совершил ошибку. Машина и весь наш образ жизни здесь совершенно ни при чём. Он типичный старшеклассник. В его возрасте мальчики часто делают глупости.

— Как бы то ни было, всё же нужно решить вопрос… нужно ответить на звонок Уолтера.

— Ну так звони ему, — сказал Кирк таким тоном, будто это я испытывала его терпение.

— Я и собираюсь. Но сначала я хотела посоветоваться с тобой. Когда ты вылетаешь? — Я не помнила подробностей его путешествия, не помнила даже, по работе он летит, ради развлечения или, что вероятнее всего, ради развлечения, выдаваемого за работу.

— В полчетвёртого.

— Замечательно. Значит, время у тебя есть.

— Если честно, нет. Перед вылетом у меня собрание, и ещё нужно сделать пару звонков.

Я глубоко вздохнула.

— Значит, сказать Уолтеру, что ты не пришёл, потому что у тебя нашлись дела поважнее?

— Господи, Нина, — сказал он, поставив телефон на громкую связь. — Не надо ему этого говорить. Скажи, что мы в курсе ситуации. Мы всеми силами стараемся её уладить. Но, конечно, мы будем рады обсудить её с ним. В данный момент рабочий график не позволяет мне прийти, но я могу встретиться с ним в конце недели или созвониться по дороге в аэропорт.

— Не думаю, что Уолтер хочет с тобой созвониться, — заметила я. — Он просил нас прийти и поговорить с ним. Сегодня.

— Хорошо. Но, как я уже сказал, я не могу. Так что тебе придётся пойти одной.

— Ты серьёзно?

— Я доверяю тебе выступить представителем нас двоих.

Я встряхнула головой, не веря своим ушам. Что это, пассивная агрессия? Или он прячет голову в песок? Или всерьёз думает, что Финч не совершил ничего такого?

— Ты вообще понимаешь, что происходит? — спросила я. — У Финча серьёзные неприятности. С Уолтером Квортерманом. С Виндзорской академией. У него серьёзные неприятности, потому что он выложил в Сеть фотографию порнографического характера с расистским комментарием.

— Хватит, Нина. Не преувеличивай. Здесь нет никакой порнографии. И расизма тоже.

— Я другого мнения на этот счёт. И что гораздо важнее, Уолтер, скорее всего, тоже. Очевидно, он хочет поговорить о последствиях этого поста…

— Может, ты перестанешь повторять глупости? — спросил Кирк. — Он ничего не постил. Просто отправил фото нескольким друзьям.

— Какая разница? — закричала я. — Всё равно что запостил! Все видели эту фотографию. Ты помнишь, как парня выгнали из Виндзора за то, что он рассылал фото своего пениса…

— Нина, перестань! Это же не член. Просто… ну, глубокое декольте.

— Кирк! Во-первых, это никакое не декольте. Ежу понятно, что из декольте не торчит сосок. Ладно, не будем об этом. Что скажешь о расистском комментарии?

— Не такой он и расистский.

— В смысле «не такой расистский?» Это как «немножко беременна?»

— Расизм может быть разной степени. Беременность — не может. Она или есть, или нет, — сказал он. — А ты просто слишком зациклена на политкорректности.

— «Похоже, она получила зелёную карту»? — процитировала я. — Ты считаешь, это нормально, Кирк?

— Нет, я не считаю, что это нормально. Я считаю, что это очень грубо, и да, немножко расистски. И я очень разочаровался в Финче. Очень. Ты это знаешь. Финч это знает. Но я не думаю, что ситуация дошла до той стадии, когда мне нужно отменять рейс, чтобы директор Виндзорской академии и по совместительству неадекватный либерал мог отчитать обоих его родителей.

— При чём здесь его политические убеждения, Кирк? — спросила я, не понимая, почему я вчера оказалась выбита из колеи, а для Кирка работа, судя по всему, была важнее сына.

— Ни при чём. Но Уолт обязательно переведёт всё на политику. Вот увидишь.

— Ты же знаешь, что в Виндзоре принят кодекс чести…

— Но Финч не нарушил кодекс чести, Нина, — сказал Кирк. — Мы с тобой вместе его читали. Это не ложь. Не обман. Не воровство. Это просто грубое замечание, но он отправил его в личном сообщении и в этот момент находился не в школе. Он не зашёл со школьного компьютера, не воспользовался их вайфаем. Я в самом деле считаю, что ты делаешь из мухи слона.

— Ладно, — прошипела я. — Ты хочешь сказать, что не придёшь на встречу?

— Сегодня — точно нет, — отрезал он. — Потому что я не собираюсь отменять рейс.

— Ну, я очень рада видеть, как ты расставляешь приоритеты. Я скажу Уолтеру, что ты занят другими делами, и отправлю тебе письменный отчёт о том, какое будущее ожидает нашего сына, — сказала я и сбросила звонок.

Не знаю, это ли на него подействовало, или я всё же смогла убедить его, насколько высоки ставки, или он просто посчитал, что я не справлюсь с задачей и не смогу вести диалог в его стиле. Но после того, как я отправила ему копию переписки с ассистентом Уолтера, в которой мы договорились встретиться в два, машина Кирка въехала на парковку Виндзорской академии на пять секунд позже моей. Мы переглянулись сквозь окна автомобилей, он помахал мне рукой. Я натянуто улыбнулась, всё ещё злясь и вместе с тем чувствуя огромное облегчение, что мне не придётся идти в школу одной.

— Привет, солнышко, — сказал он глуповато, когда мы оба выбрались из машин. Наклонился, поцеловал меня в щёку, приобнял. — Прости, что расстроил тебя.

— Ничего страшного, — ответила я, чуть смягчившись. Кирк не так часто извинялся, поэтому его слова кое-что для меня значили. — Перенёс рейс?

— Да, но придётся лететь в пассажирском. Бизнес-класс забит, — проворчал он.

Сейчас расплачусь, подумала я, и мы направились к каменному готическому зданию, которое показалось мне гораздо более зловещим, чем когда-либо, включая день, когда я двенадцать лет назад привела сюда Финча на собеседование.

Кирк открыл мне дверь, и мы вошли в тихий вестибюль, чересчур оснащённый кондиционерами, больше похожий на фойе, битком набитый антиквариатом, картинами маслом и восточными коврами. Шэрон, неизменный секретарь, оторвалась от папки с файлами, чтобы поздороваться. Она, разумеется, знала, кто мы такие, но сделала вид, что не в курсе.

— Добрый день. Мы к мистеру Квортерману, — сказала я, чувствуя, как скрутило желудок.

Шэрон сухо кивнула, указала на папку-планшет, лежавшую перед ней на столе:

— Запишитесь, пожалуйста.

Я аккуратно вывела наши имена, и тут же за моей спиной появился Уолтер, державший в руке старомодный кожаный портфель оттенка, стремившегося к оранжевому.

— Кирк, Нина, добрый день. Вы весьма пунктуальны, — сказал он с тем же непроницаемым выражением лица, что и у Шэрон.

Мы поздоровались, он поблагодарил нас за то, что мы не стали тянуть с визитом.

— Не вопрос, — сказал Кирк.

— Конечно. — Я кивнула.

— Пройдёмте в мой кабинет, — Уолтер указал на дверь. Я вновь кивнула, и он повёл нас по длинному коридору, по дороге развлекая светской беседой о том, как быстро подошёл к концу учебный год, и принося извинения за шум, который доносился со стороны спортивных сооружений во дворе — там велось строительство.

— Красиво, — сказал Кирк.

— Да. Но всё ещё на начальной стадии. Предстоит многое. — Уолтер вздохнул.

— Как продвигается кампания по сбору средств? Уже достигли нужной суммы? — поинтересовался Кирк. Я поняла, что этот вопрос был задан намеренно, и почувствовала, что и Уолтер это понял.

— Да, — ответил он. — Ещё раз спасибо за столь щедрый вклад.

— Не за что, — сказал Кирк. Мне вспомнилось официальное письмо с благодарностями, внизу которого рукой Уолтера была нацарапана приписка: Мы вам очень благодарны! Так держать!

Спустя несколько секунд, проведённых в молчании, мы свернули в сторону и увидели кабинет Уолтера. Я осознала, что вижу его впервые за столько лет, и несколько секунд лишь разглядывала детали — потолочные балки из тёмного дерева. Стену, покрытую книжными полками. Большой стол, заваленный стопками бумаг и книгами. Когда мы наконец вошли, я заметила Финча, одиноко сидевшего в кресле. На нём была школьная форма — брюки цвета хаки, наглухо застёгнутая белая рубашка, тёмно-синий блейзер. Руки сложены на коленях, голова опущена.

— Здравствуй, Финч, — сказал Уолтер.

— Здравствуйте, мистер Квортерман, — ответил Финч, подняв голову. — Миссис Петерс сказала, что я должен подождать вас здесь. Вот я и здесь… — Он осёкся.

Прежде чем Уолтер успел ответить, вмешался Кирк:

— Мы не знали, что Финч будет присутствовать.

Было ясно, что он не одобряет такого решения или, по меньшей мере, ожидал, что нас предупредят заранее.

— Да, — сказал Уолтер. — Я вроде бы говорил об этом Нине в голосовом сообщении.

— Сомневаюсь, — пробормотал Кирк. — Ну ладно.

В дверном проёме появилась секретарша, прервав неловкость момента.

— Кофе? Чай? Вода? — спросила она. Мы все отказались, и Уолтер указал нам на пустые кресла по сторонам от Финча. Сам он уселся напротив нас на стул, таким образом замкнув круг. Скрестил ноги, прокашлялся и сказал:

— Итак. На всякий случай уточняю: всем ли известно, по какой причине мы здесь собрались? — спросил он с восходящей интонацией.

Кирк ответил «да» так громко, что я содрогнулась. Уолтер посмотрел на Финча, и тот сказал:

— Да, сэр.

— Значит, не нужно показывать вам фото ученицы Виндзора, которое сделал — и разослал — Финч? Вы оба его уже видели? — спросил он, глядя на меня, потом переведя взгляд на Кирка.

Я кивнула. Горло сжалось и пересохло, я не могла вымолвить ни слова и пожалела, что не попросила воды. Кирк сказал:

— Да. Мы, к сожалению, уже видели фотографию. Финч показал её нам, когда вернулся домой в субботу вечером. Он очень раскаивается.

Я мельком взглянула на него, слегка удивившись такой характеристике и откровенной лжи перед лицом Финча. Но лишь слегка. Он и раньше мог соврать во спасение. Да и я, если подумать, тоже, причём в обстоятельствах гораздо менее опасных.

— Стало быть, и с комментарием, который он сочинил, вы знакомы? — продолжал Уолтер.

— Да. Хотя сомневаюсь, чтобы он сам это сочинил. — Кирк хохотнул. Уолтер выдавил из себя подобие улыбки.

— Фигура речи. Но вы его видели?

— Да, — прошептала я. Стыд возобладал над нервозностью.

Уолтер молитвенно сложил руки и поднёс кончики пальцев к губам, загадочно глядя на нас. Повисла тревожная тишина. Я ёрзала в кресле, старалась набрать в грудь побольше воздуха и ждала.

— Так вот. Я считаю, что слова Финча, к сожалению, уже говорят сами за себя. Но я хотел бы дать ему возможность всё объяснить. Возможно, мы что-то упустили из вида? Недостаёт деталей?

Все посмотрели на Финча. Я ощутила внезапное желание защитить своего ребёнка и вместе с тем придушить. Помолчав немного, он наконец сказал:

— Нет, сэр. Не упустили.

— Ты хочешь как-нибудь пояснить ситуацию?

Я молилась про себя, чтобы он не начал врать, чтобы принялся искренне просить прощения, что так подшутил над невинной девушкой, обидев её, унизив, подчеркнув её недостойность принадлежать к их компании.

Но когда он наконец заговорил, то сказал только:

— Хм… нет, сэр. Я не знаю, как это объяснить. Это была просто шутка. Я и не думал, что…

Кирк внезапно обратился к Финчу по имени, резко вскинув брови.

— Да? — спросил Финч, глядя на отца.

— Я уверен, ты хочешь сказать что-то ещё. — Он всегда произносил эту фразу, развивая серьёзный разговор.

Финч прокашлялся и попытался ещё раз.

— Ну… если честно, я правда не знаю, как ещё объяснить… но я не хотел, чтобы получилось вот так… и я не хотел обидеть Лилу… я просто хотел… всех рассмешить, это была просто шутка… но теперь я вижу, что она совсем не смешная. В тот вечер я понял, что она совсем не смешная. Когда рассказал об этом родителям.

Я почувствовала, как все мои внутренности сжались. Сын шёл по стопам отца, безбожно коверкал правду — да что там, просто лгал! И ещё я обратила внимание, что он до сих пор не извинился. Кирк тоже это заметил, потому что сказал:

— И ты очень, очень просишь прощения, правда, сын?

— О господи… да. Конечно, да. Простите, что я так поступил. И такое написал. Я не хотел ничего такого, — выпалил Финч и, кажется, хотел прибавить что-то ещё, но вновь вмешался Кирк:

— Как вы сказали, Уолт, фото говорит само за себя. Оно неприлично. Оно неприемлемо. Но, уверен, Финч пытается сказать нам, что оно не несло никакого злого умысла. Верно, Финч?

— Конечно. — Финч кивнул. — Совершенно никакого.

Кирк продолжал:

— И я хочу, чтобы вы знали — мы очень строго наказали Финча за этот проступок. Уверяю вас, Уолт.

— Понимаю, — сказал Уолтер. — Но, к сожалению, ситуация довольно сложная и требует большего, чем просто наказание.

— Да? — Кирк выпрямился, принимая боевую стойку, как я её называла. — Это почему же?

Уолтер шумно вдохнул через нос, выдохнул через рот.

— Ну, во-первых, потому что мне позвонил отец Лилы Вольп. Он, что закономерно, весьма расстроен.

От моего внимания не укрылись слова «что закономерно», но Кирк продолжал давить:

— А во-вторых?

— Во-вторых, — спокойно сказал Уолтер, — этот проступок идёт вразрез с основополагающими ценностями, прописанными в своде правил Виндзорской академии.

— Но это случилось не в Виндзоре, — возмутился Кирк. — Это случилось дома у его приятеля. На частной территории. И разве эта девушка — представитель группы меньшинств?

Я уставилась на него, раскрыв рот от изумления, поражённая наглостью вопроса.

— Свод правил не имеет географических ограничений. Он относится ко всем ученикам Виндзора вне зависимости от того, где они в данный момент находятся. — Уолтер по-прежнему был спокоен. — И да, Лила наполовину латиноамериканка.

Финч, казалось, тоже смутился бесцеремонностью отца, но возможно, он просто был вне себя от страха. Может быть, до него лишь теперь дошла серьёзность ситуации. Повернувшись к Уолтеру, он спросил:

— Мистер Квортерман… меня теперь исключат?

— Я не знаю, Финч. Но если дело дойдёт до Почётного совета — а я не сомневаюсь, что дойдёт, вопрос исключения будет решаться его членами.

— А кто входит в состав Почётного совета? — спросил Кирк.

— Восемь учеников и восемь преподавателей.

— И как это работает? Финч выступит с речью? Приведёт адвоката?

Уолтер покачал головой:

— Нет. В таких случаях мы проводим иную процедуру…

— Значит, честного суда не будет?

— Это не суд. И мы считаем, что он честный.

Кирк тяжело вздохнул, судя по его виду, глубоко оскорблённый.

— А если его исключат? Какие могут быть последствия? Что мы, собственно говоря, обсуждаем?

— Зависит от ситуации. Но если Финча исключат, он не сможет принять участия в церемонии выпуска. И мы вынуждены будем сообщить колледжам, готовым его принять, о его исключении.

— Он только что поступил в Принстон, — сказал Кирк.

Уолтер кивнул и ответил, что он в курсе и что поздравляет.

— Спасибо, — в один голос сказали Кирк и Финч. Кирк прибавил:

— Ну так что?

— Я не совсем понимаю, о чём вы.

— Раз он поступил в Принстон?

Мистер Квортерман потёр ладони и пожал плечами, подозрительно равнодушный.

— Как отреагирует Принстон на сообщение об исключении Финча, зависит уже от Принстона.

Глаза Финча широко распахнулись.

— Так они могут меня не принять?

— Пересмотреть приказ о зачислении? — уточнил Уолтер. — Да, конечно. Это частный институт, совсем как наша школа. Они могут поступить так, как сочтут нужным с учётом обстоятельств.

— Ого, — выдохнул Финч.

— Да, — сказал Уолтер. — Поэтому, как видите… последствия могут быть самыми серьёзными.

— Ради всего святого! — вскричал Кирк. — Из-за полуминутной глупости пойдут насмарку восемнадцать лет работы?

— Кирк, — сказал Уолтер, и тон его голоса и поза стали чуть представительнее, — мы ещё не знаем решения совета. И не знаем, как поступит администрация Принстона, если Финча исключат. Тем не менее я уверен, что вы осознали серьёзность ситуации, а также расистского комментария вашего сына.

Вот оно. Слово на букву «Р». Я сама произнесла его вслух, перед Кирком и Финчем — но гораздо ужаснее было слышать его от другого. На глаза у меня навернулись слёзы. Кирк глубоко вздохнул, как бы перегруппировываясь.

— Ладно. Хорошо. Но, возможно, есть какой-то способ уладить ситуацию без свидетелей? Всё будущее нашего сына под угрозой, Уолт.

— Почётный совет пройдёт без свидетелей. Все процедуры проходят строго конфиденциально.

— Хорошо. Но я имею в виду… вообще без свидетелей.

— Вы имеете в виду — не выносить ситуацию на рассмотрение совета? — Уолтер поднял бровь.

— Да. Я имею в виду… что, если мы поговорим с родителями девочки?

Уолтер хотел что-то ответить, осёкся и начал заново:

— Можете позвонить отцу Лилы, если хотите. Не думаю, чтобы это могло изменить ситуацию… Но как показывает мой опыт, искренние извинения никогда не помешают в таких случаях… да и вообще в жизни.

В этот момент я увидела, что Кирк начертил план, по которому намерен двигаться. Я хорошо знала это расслабленное выражение его лица, этот блеск в глазах.

— Вот и хорошо. — Он потёр ладони. — Начнём с того, что позвоним её родителям.

Уолтер кивнул, и вид у него сделался встревоженный.

— Её воспитывает только отец, — сказал он.

— Надеюсь, у вас есть его номер? — спросил Кирк, ёрзая на стуле и глядя на часы.

— Есть, — ответил Уолтер.

Мне тоже захотелось сказать что-нибудь значительное, чтобы немного сгладить внезапную высокомерность Кирка, но он, судя по всему, уловил что-то такое, чего я никак не могла понять.

— Вот и замечательно. — Он резко встал. — Мне неловко вот так уходить, но мне пора вылетать. Я и так отменил предыдущий рейс ради нашей встречи.

— Мне жаль, что вам пришлось изменить планы, — сказал Уолтер тоном, в котором не чувствовалось ни капли жалости.

Мы оба встали. Кирк ответил:

— Ничего страшного. Это вообще не проблема.

— Хорошо. Замечательно. Спасибо, что пришли. — Уолтер пожал руку мне, потом Кирку. Наконец повернулся к Финчу и сказал:

— Ну что ж, молодой человек, можете возвращаться в класс.

— Да, сэр. — Финч поднялся. Посмотрел на отца, чуть выпрямил спину.

— Ты больше ничего не хочешь сказать, сын? — поинтересовался Кирк.

Финч кивнул, глубоко вздохнул, перевёл взгляд с отца на Уолтера.

— Я хочу сказать… что мне очень стыдно, я прошу прощения за все неприятности и готов к любым последствиям, какими бы они ни были.

Его слова казались искренними, и я поверила, что он в самом деле раскаивается. В конце концов, ведь это мой сын. Ему должно было быть стыдно.

Но когда Уолтер кивнул и чуть потрепал его по спине, я увидела в глазах Финча некую решимость. Что-то, что было во взгляде его отца, и отчего моя дрожь во всём теле усилилась.

Примечания

11

Линдон Джонсон — 36-й президент США, в период Вьетнамской войны поддерживал правительство Южного Вьетнама в его борьбе с коммунистическими партизанами.

12

Афроамериканский фестиваль, представляющий собой неделю предновогодних торжеств.