Такой я была

Эмбер Смит, 2016

Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри. Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе. Бестселлер The New York Times.

Часть вторая

Старшая школа. Год второй

Как это, оказывается, легко — полностью преобразиться. Я ношу линзы. У меня новая одежда, выбранная без маминой помощи. Я наконец-то поняла, что делать с волосами — после четырнадцати лет растрепанных кудрей и ободков. Отрастила челку, прекратив то отрезать ее, то закалывать, как делала это много лет. Проколола уши в торговом центре, когда мы ходили за покупками к новому учебному году, и вставила маленькие сережки с драгоценными камнями и еле заметным деликатным блеском. Мара первой проколола вторые дырки, чтобы я не боялась.

Я стала краситься, но чуть-чуть. Немного. Блеск, тушь для ресниц. Я выгляжу не вульгарно, а довольно мило. Обычно. В нормальных модных джинсах, которые на мне отлично сидят. В простой футболке и кардигане, не скрывающем округлостей фигуры, появившихся у меня в это лето. Теперь я похожа на человека, способного принимать самостоятельные решения, и больше не похожа на ребенка. Я выгляжу как обычная десятиклассница. Как та, кому больше не надо прятаться.

Я надеваю новые сандалии на босу ногу и выхожу из дома.

— Боже мой! — восклицает мама и хватает меня за руку уже на пороге. — Какая же ты стала красавица, просто не могу поверить, — она держит меня за плечи, вытянув руки.

— Не можешь?

— Нет! Что-то в тебе изменилось. Ты стала такой… уверенной. — Она оглядывает меня с улыбкой. — Удачи в первый учебный день!

Мара должна приехать с Камероном: к концу лета они снова начали вместе тусоваться. Жду ее на ступеньках школы. Люди проходят мимо и смотрят на меня. Это непривычно. Раньше я всегда была невидимкой. И на меня никогда не смотрели как на обычного человека. В качестве эксперимента тестирую на незнакомой девчонке свою новую улыбку. Та не только улыбается в ответ, но и говорит «привет».

Вижу еще одну девочку, которая поднимается по лестнице одна, и уже собираюсь протестировать и на ней свою улыбку, но вздрагиваю и останавливаюсь. Она смотрит на меня в упор, темные, почти черные глаза буравят меня, теплая, золотистая кожа загорела, утреннее солнце играет в черных волосах.

— Аманда, привет, — говорю я, ошарашенная этой встречей. Ее присутствие оставляет тяжелое и горячее чувство в животе — накатывают воспоминания прошлого, память о том, как мы вместе росли, о ней и Кевине, о Кевине, Кевине, Кевине.

Стоп, приказываю я себе.

Совсем остановиться не получается, но мысли замедляются, и я снова пытаюсь улыбнуться. Ведь все это в прошлом. Мне больше не нужно думать об этом никогда. И Аманда тут ни при чем.

— Забыла, что с этого года ты будешь учиться с нами.

Она подходит ближе — так близко, что мне хочется пятиться. А потом тихо, но решительно произносит:

— Ты не должна разговаривать со мной.

— Да нет же, я хочу…

— Никогда. — Она даже не дает мне договорить.

— Я не… я не понимаю.

Она качает головой, словно я не замечаю чего-то, что у меня перед носом, затем холодно улыбается и проходит мимо. Я поворачиваюсь и смотрю ей вслед, не веря своим глазам. Но не успеваю начать переживать, так как в этот же момент вижу Мару.

— Привет, подружка! — кричит она. Камерон идет вслед за ней. Она целует меня в щеку и шепчет на ухо: — Выглядишь по-тряс-но. Правда.

— Привет, Иди, — бросает Камерон, но смотрит куда-то мимо меня.

— Привет, — бормочу я в ответ.

Мара хмурится, но она уже привыкла. Мы с Камероном никогда не будем друзьями.

— Ну что, готова? — Она вся сияет от волнения. Короткие клюквенно-красные волосы идеально оттеняют ее черты.

Я делаю глубокий вдох. Выдох. И киваю.

— Так сделаем это, — произносит она и берет меня под руку.

После общего собрания у нас тригонометрия, и мне уже хочется кричать. Потом биология. Стивен Райнхайзер в моей группе. Чувствую на себе его взгляд — он смотрит на меня через стекла своих очков. У него новая стрижка, новая одежда, он старается изо всех сил, выгибает шею, словно умоляя меня взглянуть на него, когда придет время выбирать партнеров для лабораторной. Я же быстро поворачиваюсь к девчонке, что сидит рядом, и улыбаюсь, как бы говоря: смотри, я дружелюбная, нормальная и неглупая — я стану отличным напарником! Она улыбается. Мы обмениваемся кивками — мол, договорились. Еще не хватало в этом году взваливать на себя очередной доклад на пару со Стивеном Райнхайзером. Меньше всего в моей новой жизни мне нужен Стивен Райнхайзер. Сразу после звонка срываюсь с места, потому что знаю: ему не терпится поздороваться со мной и расспросить, как я провела лето.

Я выхожу в коридор и спешу в свою новую группу самостоятельных занятий. Раньше я никогда не ходила на самостоятельные занятия: у меня был оркестр. Уроки, практика, репетиции. И никакого свободного времени. Шагая по коридору, я улыбаюсь незнакомым людям, и почти все улыбаются в ответ. Я даже замечаю, как кое-кто из парней улыбается мне первым. Нет, в этом году мне определенно не нужен балласт в виде Стивена Райнхайзера.

Я парю как на крыльях, и тут слышу, как кто-то зовет меня по имени. Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Это мистер Краузе, дирижер школьного оркестра. Я возвращаюсь с небес на землю.

— Иди, как хорошо, что я тебя встретил. Я удивился, не увидев твоего имени в списке музыкантов в этом году. Что случилось? — спрашивает он и выглядит почти обиженным, что я его бросила.

— Да, это… я просто… — Я пытаюсь подобрать слова. — Я уже давно играю в оркестре. А в этом году решила попробовать что-нибудь новенькое. Расширить круг интересов, — отвечаю я. Но он по-прежнему смотрит на меня, как будто не понимает. Тогда я тестирую на нем свою новую улыбку. Неожиданно его лицо смягчается.

Педагог кивает.

— Что ж, тебя можно понять. — В тот момент звонит второй звонок. Я открываю рот, чтобы сказать, что опаздываю, но он меня опережает. — Не волнуйся, я подпишу твой пропуск. — Он ставит свою подпись на мой школьный пропуск и говорит: — Нам будет тебя не хватать. Если захочешь вернуться — мы всегда рады.

— Спасибо, мистер Краузе. — Я снова улыбаюсь.

Он улыбается в ответ.

Так вот как, значит, в мире все устроено! Поверить не могу, что поняла это только сейчас. По пути в класс думаю о том, догадываются ли об этом другие. Все очень просто. Нужно просто вести себя так, будто ты нормальная и с тобой все в порядке! И окружающие верят тебе и воспринимают тебя такой.

С опозданием захожу в новый класс. Ученики тихо переговариваются. Это хорошо. Никогда не могла учиться в полной тишине. Я подхожу к столу учителя и отдаю свой пропуск с отмеченным опозданием.

Потом оглядываю комнату в поисках свободного места и иду между рядами парт. И тут вижу того самого парня в куртке с номером двенадцать. Он сидит на задней парте в компании парней в таких же спортивных куртках. Больше свободных мест нет. Я начинаю паниковать; на меня смотрит все больше глаз. Что, если они увидят под новой одеждой, прической, макияжем и фигурой, что я все-таки не совсем нормальная, что со мной не все в порядке? Перехожу в следующий ряд, и тут за спиной раздается голос:

— Вот свободное место.

Я оборачиваюсь. Это номер двенадцать. Он убирает стопку книг со стола, освобождая место рядом, и смотрит на меня. А я ненароком оглядываюсь, проверяя, действительно ли он обращается ко мне. Это тот самый парень, что в прошлом году бежал не разбирая дороги и врезался в меня. Мог бы нанести мне серьезные увечья, между прочим. А сейчас он показывает на меня и с лукавой усмешкой на губах шепчет: «да, ты».

Я медленно подхожу к нему, все еще подозревая, что это дурной розыгрыш с целью заманить меня на неизведанную территорию и унизить — например, закидать бумажными шариками. Я осторожно сажусь, стараясь не издавать ни звука; достаю блокнот, ручку и ежедневник. Открыв ежедневник на сегодняшнем числе, записываю: «Улыбайся».

— Кхм-кхм, — двенадцатый номер громко откашливается.

Я обвожу свое слово раз за разом, окружаю буквы узорами и завитушками, пока их становится почти не видно. Сначала думаю достать домашнюю работу по тригонометрии, но это лишь меня расстроит, а я в кои-то веки хорошо себя чувствую. Почти нормально.

— Кхм, — снова покашливает двенадцатый.

Я отворачиваюсь от него.

— Кхм, — не унимается он. — Кхм! — Тогда я смотрю на него — вдруг ему плохо, он подавился или еще что? Но парень смотрит на меня и улыбается.

— О. — Я больше не знаю, что сказать. — Что? — шепотом спрашиваю я. Может, он что-то сказал, а я не расслышала?

— Что? — повторяет он.

— Ммм… ты что-то сказал?

— Нет.

— А. Ну ладно. — Я возвращаюсь к своим рисункам.

— Я ничего не говорил, — шепчет он.

Я смотрю на него, а он наклоняется ко мне. Я тоже придвигаюсь ближе и стараюсь как можно внимательнее слушать. Тогда-то я и замечаю его глаза… такие карие и такие глубокие, что хочется просто в них утонуть.

— Что? — еще раз спрашиваю я.

Парень громко смеется. Его друзья поворачиваются и смотрят на меня, а потом возвращаются к своим делам.

— Я ничего не говорил. Но пытался привлечь твое внимание.

— О, — запинаюсь я, — а зачем?

— Не знаю, — он пожимает плечами. — Просто поздороваться хотел.

— О. Ну привет? — Это звучит как вопрос, ведь я растеряна и не понимаю, что происходит.

— Привет, — снова смеется незнакомец.

Я смотрю на страницу своего ежедневника. Слово «улыбайся» подмигивает мне сквозь завитушки. Я поднимаю взгляд и одариваю двенадцатый номер улыбкой, которая до сих пор меня еще не подводила. Он придвигается ко мне вместе с партой; та скрипит, снова привлекая внимание его друзей.

— Так ты новенькая? — шепотом спрашивает он.

— Новенькая? — повторяю я.

— Первый год у нас?

— Нет.

— Серьезно?

Я киваю.

— О. Хм, ясно. — Парень прищуривается и слегка склоняет голову набок, словно не верит мне.

Тогда-то я и понимаю, что он не имеет ни малейшего понятия о том, кто я такая. Парень не знает, что я и есть та самая девчонка, в которую он врезался в прошлом году. Не помнит, как схватил меня за руку и спросил, не ушиблась ли я. Он вообще не помнит обо мне прежней. И меня почему-то это радует. Я снова улыбаюсь.

Он тоже улыбается.

— А как тебя зовут?

— И… Иден. — Чуть не отвечаю «Иди», но вовремя спохватываюсь. — Иден, — повторяю я более отчетливо. С этим парнем я могу быть кем угодно. Это новая я, другой он не знает.

— Иден? — переспрашивает он, и мне вдруг кажется, что у меня лучшее в мире имя.

— Да, — с улыбкой отвечаю я и начинаю вспоминать, что мне о нем известно. Всякие мелочи, разрозненные факты. Например, я знаю, как его зовут и что он учится в выпускном классе. Он звезда баскетбольной команды и раньше встречался с несколькими чирлидершами. Он ученик-спортсмен — вот что сразу приходит на ум. Естественно, я знаю, кто он такой; его невозможно не знать. Я слышала его имя в утренних новостях по школьному радио: именно он привел команду баскетболистов к победе, набрал столько-то очков во вчерашнем четвертьфинальном матче против команды такой-то и так далее, и тому подобное. Когда я слышу его имя, в голове рождается определенный образ. Вот только сидеть с ним рядом — это совсем другое.

Парень смотрит мне в глаза. Кажется, я пялюсь на него. Отвожу взгляд и думаю о шоколаде. Вот на что похожи его глаза. Снова смотрю на него. В его глаза цвета темного шоколада. И понимаю, что разрозненные факты и мелкие детали ничего не значат, когда сидишь к нему так близко. Когда он так на тебя смотрит.

— Джош, — называет он свое имя, а потом делает что-то… что-то невероятное. Он тянется через разделяющий нас проход и протягивает мне руку. Это кажется немного глупым, но я тоже тянусь и пожимаю ему руку. Кожа у него теплая, как его голос, глаза и смех. Мы держимся за руки слишком долго, но парень улыбается, как будто в этом нет ничего странного.

И тут звенит звонок. Я роняю его руку и, вздрогнув, возвращаюсь в мир, где есть что-то еще, кроме его карих глаз. Я быстро собираю вещи, чтобы убраться оттуда поскорее. Ведь я совсем не понимаю, что только что произошло. Что вообще происходит. Мне страшно, я взволнована, я не знаю, бояться ли мне или радоваться. Не осмеливаясь обернуться и взглянуть на него, я спешу выйти из класса.

Весь следующий день я думаю только о самостоятельных занятиях, хотя это наименее важная часть дня. Нет бы переживать насчет контрольной по тригонометрии, которая будет через неделю, ведь я даже не научилась толком пользоваться калькулятором для решения задач. Нет, все мои мысли о том, что я скоро увижу Джоша: то ли потому, что меня страшит этот момент, то ли потому, что не могу дождаться. А может, и то и другое.

Когда я вхожу в класс, он уже сидит на своем месте с друзьями. Стою в дверях и не знаю, как поступить. Не могу же я просто подойти и сесть рядом? Но если я сяду на другое место, не возникнет ли впечатление, что я просто не хочу с ним сидеть? Он разговаривает с парнем, который сидит перед ним. Они смеются; его друг повернулся и бурно жестикулирует.

Звенит второй звонок. Ученики по-прежнему заходят в класс, а я загораживаю им дорогу. Им приходится проталкиваться мимо. Сердце стучит: я пытаюсь решить. Если бы он только взглянул в мою сторону, как-то дал понять, что хочет, чтобы я снова села с ним… Но Джош не обращает на меня внимания. Он меня не видит. А о вчерашнем, наверное, уже забыл.

— Так, все садимся! — кричит учитель. И я сажусь на ближайшую к двери парту. Упершись взглядом в затылок впереди сидящего, слушаю, как учитель ведет перекличку. Я самая ужасная трусиха во вселенной.

— Иден Маккрори?

Я поднимаю руку, но учитель не смотрит в мою сторону.

— Иден Маккрори? — громче повторяет он.

— Здесь, — отвечаю я. И ничего не могу с собой поделать: оглядываюсь назад, где сидит он. Парень смотрит на меня. Я спешно отворачиваюсь. Перекличка закончена, и я подхожу к учителю, чтобы тот выписал мне разрешение пойти в библиотеку. Но когда я направляюсь к выходу, Джош машет мне рукой, показывая на свободную парту рядом со своей. Я подхожу ближе; он жестом подзывает меня. Мне хочется сбежать, но я вспоминаю, как важно вести себя как обычно и улыбаться. И подхожу к нему. Все его друзья оборачиваются и смотрят на меня; кажется, они оценивают меня на предмет недостатков. А Джош тихо произносит:

— Иден, привет! Я занял тебе место.

— О. Спасибо. Но я иду в библиотеку.

Кажется, он разочарован.

— Тогда до завтра, — он пожимает плечами.

— Да.

А потом Джош смотрит на меня и улыбается, а шагая к выходу, я чувствую на себе его взгляд. Я почти забываю дышать. Сердце бьется легко и часто. Слишком часто.

Я вхожу в библиотеку и тихо шагаю к ее кабинету. Она сидит за столом и шелестит бумагами. Я тихонько стучусь.

— Иден, заходи! — дружелюбно произносит мисс Салливан и улыбается.

— Здравствуйте, мисс Салливан. — Я сажусь на стул.

— Чему обязана?

— Просто зашла поздороваться. — А на самом деле мне опять нужно место, чтобы спрятаться.

— Как мило. Спасибо, Иден. — Женщина замолкает, и молчание длится слишком долго. К счастью, она заговаривает первой. — Знаешь, а я как раз вспоминала прошлый год. Помнишь, ты хотела помогать в библиотеке?

— Эээ… да, конечно. — Я и забыла об этом.

— Так вот, у нас есть несколько свободных мест. Если тебе по-прежнему интересно, разумеется.

— Правда? Да… да, интересно. Конечно, да!

— Хорошо. Когда ты свободна? — Она открывает файл с расписанием на компьютере.

— Ммм… сейчас, например. У меня самостоятельные занятия, потом обед, так что я могла бы помогать и третью, и четвертую пару. Если нужно. Если вам нужна помощь в это время.

— Помощь нужна, и твоя особенно, — подчеркивает женщина, водя пальцем по расписанию. — Вот! Тебе повезло — как раз это время не занято!

— Отлично. И когда начинать?

— Да хоть сейчас, — отвечает она, распахнув руки, и этим приветственным жестом приглашает меня к работе. Мисс Салливан показывает, как оформлять книги, пользоваться базой данных и находить книги на полках. Под ее присмотром я выдаю книги своему первому посетителю.

— У тебя отлично получается! — хвалит меня она. Я улыбаюсь — не своей новой улыбкой, а настоящей. Я очень рада быть здесь, с ней рядом. В ее я присутствии я начинаю верить в свою нормальность. В то, что все в итоге будет хорошо.

— Вчера случилась странная штука, — рассказываю я Маре по дороге домой.

— Да? Что? — Подруга вся обращается в слух.

— Знаешь Джоша Миллера? Того парня из баскетбольной команды? Он учится в выпускном классе.

— Конечно.

— Да. Конечно. Так вот, он со мной заговорил. В смысле заговорил, по-настоящему. Мне даже в какой-то момент показалось, что… короче, не знаю. Забудь. Глупости это все. — Я смеюсь.

— Нет уж, договори! Я же теперь не успокоюсь!

— Ладно. Но только знай: я сама понимаю, как глупо все это выглядит, — предупреждаю я.

— О. Боже. Мой. Выкладывай уже! — требует Мара, смеясь.

— Короче, помнишь же, что я бросила оркестр? Вместо этого я записалась на самостоятельные занятия. И он тоже туда ходит… Джош, я имею в виду. Он освободил для меня место рядом с собой, а потом пытался заговорить, как будто… как будто я ему понравилась, представь? — Я жду, что она начнет смеяться, но она смотрит на меня как ни в чем ни бывало. — Понравилась в смысле понравилась, — уточняю я.

— Так. Во-первых, с чего ты решила, что я посчитаю, будто это глупость? И, во-вторых. УРА!!! — кричит Мара и подпрыгивает посреди улицы. — ДААААААА!

— Господи, да уймись ты! С ума сошла! — кричу я. Но мы обе сгибаемся от смеха.

— И что было дальше? — успокоившись и отдышавшись, спрашивает она.

— В смысле? Ничего. А что, должно было быть продолжение?

— Но как вы расстались? Что он тебе сказал?

— Что завтра займет для меня место.

— Идеально! Значит, завтра вы…

— Погоди, — прерываю ее я. — Вообще-то, завтра меня там не будет.

— Это почему?

— Я вызвалась помогать в библиотеке как раз в это время, — признаюсь я.

Она, не моргая, смотрит мне в глаза, и улыбка ее быстро меркнет.

— Прости, ты что, головой ударилась?

— То есть, по-твоему, мне нужно и дальше ходить на самостоятельные занятия?

— Ох! — восклицает она. — Иди, а как же иначе? Ты что, этим летом ничему не научилась?

Я думаю об этом, пока мы идем. Мара то и дело раздраженно фыркает, косится на меня, качает головой и произносит: «Ах, Иди, Иди».

— Ты права, — говорю я, когда мы доходим до угла, где обычно расстаемся. — Права на все сто. Не знаю, зачем я это сделала. Испугалась, наверное.

— Испугалась чего? Это же Джошуа Миллер, Иди. Тебе жутко повезло!

Я пожимаю плечами. Все равно не смогу объяснить, что у меня на душе. И даже если бы смогла, знаю, что она меня не поймет.

Всю неделю я работала в библиотеке. Мне нравится общаться с мисс Салливан, и я почти забыла о Джоше Миллере и о том, что он держит для меня место… Забыла обо всем, кроме его глаз.

В этом маленьком уголке, укрытом от мира, уютно и безопасно. Здесь можно передохнуть от жизни. Я понимаю, что мне нравится расставлять книги по полкам, следить за порядком. Здесь у всего есть место и все регулируется правилами. Здесь мне не нужно думать о том, кто я и правильно ли себя веду. Меня никто не беспокоит, даже я сама.

— А знаешь, тебя непросто было найти, — вдруг произносит кто-то совсем рядом.

Я оборачиваюсь и не могу поверить своим глазам. Это он. Джош. Его глаза смотрят на меня. Он стоит, облокотившись о стеллаж с книгами, и улыбается. Когда мы сидели рядом, у меня не было возможности увидеть, какой он высокий, а в тот день в коридоре, когда он сбил меня с ног, я была слишком расстроена и вообще ничего не соображала. Но теперь, когда парень стоит совсем близко, я вижу, что он совершенно неотразим. Мы в шаге друг от друга в укромном уголке между книжными полками, и кажется, что во всем мире больше никого и нет. Я делаю шаг ему навстречу — он притягивает меня, как магнитом, и я просто не могу стоять на месте.

— Ты меня искал? — спрашиваю я.

— Ну, я каждый день занимаю тебе место, и на меня уже странно смотрят. — Джош улыбается — снова эта лукавая полуулыбка. — Я решил, ты уже не вернешься. — Он оглядывается, смотрит на стопку книг в моих руках. — И, видимо, угадал?

— Я думала, ты пошутил. — Я крепче вцепляюсь в свою ношу, а сердце ускоряется.

— Почему все вечно думают, что у меня одни шутки на уме? — спрашивает парень, смеясь.

Может, потому что ты выглядишь несерьезно, хочется ответить мне. Потому что на твоем лице всегда обаятельная улыбка? Может, люди не решаются принимать тебя всерьез, потому что боятся, что тогда ты станешь реальным? Перестанешь быть лишь игроком под номером двенадцать и станешь обычным человеком? А может, это только мне так кажется?

— Не знаю, — просто отвечаю я.

— Но я не шутил.

И вот мы стоим и смотрим друг на друга.

Наконец он подозрительно склоняет голову.

— Я что, тебе не нравлюсь?

— Нет, — быстро отвечаю я, — точнее, да, нравишься. То есть не не нравишься.

— Слава богу, — смеется он. — Ну вот, в конце концов, мы все выяснили. Тогда, может быть, что-нибудь предпримем?

— Что? — спрашиваю я.

— Что? — повторяет Джош, и снова на его губах играет лукавая усмешка. — Даже не знаю. Может, ограбим пару банкоматов, разрисуем их, украдем паспорта и отправимся к границе? С грузом наркотиков, разумеется. — Парень смеется над своей же шуткой. — Или учудим что-нибудь совсем безумное и сходим в кино. Или в кафе.

Я не могу сдержать улыбку.

— Это значит «да»? — спрашивает он.

— Не знаю, — отвечаю я. — Возможно.

Он смотрит на меня серьезным взглядом.

— А в чем дело? У тебя есть парень?

— Нет.

Мы продолжаем молча стоять.

— Ладно, — произносит он. — Тогда дай знать, когда решишь.

Я смотрю, как он уходит, и кусаю себе локти, что не сказала «да». Выхожу из-за стеллажей, чтобы догнать его, но в тот самый момент вижу Аманду. Она стоит у книжной полки, рассеянно трогая корешки, и не отводит взгляда от нас с Джошем. Я недовольно смотрю на нее, а она притворяется, что не замечает меня, берет книгу с полки и начинает ее беспорядочно листать.

Сидя в траве у теннисных кортов, я срываю пушистый белый одуванчик и задумчиво дую на него. Крошечные семена разлетаются по ветру. Уже почти октябрь, и сегодня, наверное, один из последних погожих дней. Холодно, но солнце греет кожу и от этого совсем не мерзнешь. Мне хочется вдохнуть холодный воздух и надолго задержать дыхание.

Мара осталась после уроков: они с Камероном работают над проектом по рисованию. А я могла бы пойти домой, но не тянет. Вот я и жду ее здесь, хочет она этого или нет.

— Ты загадываешь желание, когда дуешь? Или просто распространяешь сорные растения? — слышу я чей-то голос и оборачиваюсь, закрыв рукой глаза от солнца.

За мной стоит парень, но я вижу лишь его силуэт на фоне пылающего розово-оранжевого неба. Высокий, в футболке, тренировочных шортах и одном наколеннике, со спортивной сумкой в одной руке и бутылкой воды — в другой. На нем старая потрепанная бейсболка, из-за козырька трудно разглядеть черты его лица, но когда он подходит ближе, я понимаю, кто это.

Я откашливаюсь и стараюсь говорить обычным голосом.

— Вечно ты подкрадываешься.

— Не вечно, а всего второй раз. — Парень улыбается.

С нашей встречи в библиотеке прошло почти две недели. Я в шоке, что он вообще заговорил со мной. Мне казалось, я давно все испортила.

— Так что ты загадала? — спрашивает он, снимает бейсболку и без приглашения садится рядом на траву. Лицо у него раскраснелось, волосы мокрые. И взгляд рассеянный, как будто он сильно устал. Мой брат тоже всегда так выглядел, возвращаясь домой с тренировки.

Глядя, как Джош располагается рядом, задумываюсь над ответом.

— Я не загадываю желания, — говорю я.

Мои желания не смогут выполнить тонкие былинки, бесцельно улетающие со случайным ветром. Кажется, он разочарован — я не стала ему подыгрывать. Он-то, наверное, думал, что я сейчас пожелаю какую-нибудь миленькую вещь, которую мне хочется иметь больше всего на свете, а он расскажет, как поможет мне осуществить мою мечту. Но в том-то и дело, что ему это не по силам. И ничего я не загадывала. Так что разговор заходит в тупик.

— Все загадывают, — возражает он.

— Но только не я. — Ах, если бы сейчас у меня во рту была сигарета, я выглядела бы намного круче! Со мной нельзя шутить — вот какое впечатление я хочу произвести. Я не наивная дурочка. Я даже не миленькая.

Теперь парень не просто разочарован. Теперь он кажется, жалеет, что вообще уселся со мною рядом, и готов загадать желание на одуванчике, чтобы этого не случилось. Он молчит и смотрит в никуда, на всех тех людей, кого здесь нет и кто не придет ему на помощь.

— Ну ладно… — я решаю сжалиться над ним. Краем глаза замечаю, что он перестал в отчаянии смотреть в пустоту и повернулся ко мне. — Даже если бы я и загадала желание — а я этого не делала — почему ты решил, что я скажу тебе об этом?

Украдкой смотрю на него. Джош улыбается. Он симпатичный и знает об этом. Солнечные лучи падают ему в лицо, и глаза шоколадного цвета начинают переливаться всеми оттенками карамели и красного дерева. Мне приходится силой заставить себя не пялиться. Он придвигается ближе. Мое сердце стучит быстрее.

— Ведь тогда желание не сбудется, да? — спрашивает он.

— Вот именно, — киваю я.

— Но они все равно редко сбываются. Даже если никому ничего не рассказывать. — Интересная тактика: подыграть моему цинизму. Да он неглуп.

— Наверное, ты прав, — соглашаюсь я. Он смотрит на меня и, видимо, решает, какой следующий шаг сделать, чтобы завоевать меня, победить меня.

— Я делал доклад по жизненному циклу одуванчиков. — Парень кивает на голый стебелек в моей руке. Кажется, во втором классе.

Такой реплики я не ожидала. Перебираю возможные ответы: нет, мне нечего сказать. Он тянется назад и срывает цветок; я слышу, как обламывается хрупкий стебель. Я молчу, задевая желтый сорняк мыском ботинка.

— Сначала они желтые. Потом лепестки опадают, и открывается белая пушистая сердцевина — семена, которым предстоит разлететься по ветру. — Джош рассматривает сорванный одуванчик.

Я киваю.

— Видишь, этот… где-то посередине. — Он подносит одуванчик ближе к моему лицу, чтобы я лучше его разглядела. — Желтые лепестки облетели, белое уже виднеется, но семена еще слишком тяжелые и не разлетаются. — Парень дует на одуванчик, но ничего не происходит.

Мы сидим так близко. Я чувствую на коже его дыхание, ощущаю тепло его тела. Глядя мне прямо в глаза, он ждет реакции. Но его дыхание, тепло, глаза лишают меня способности нормально соображать, говорить или думать о чем-либо, кроме его дыхания, тепла и глаз. Наконец я приказываю себе отвернуться.

— Так вот, — продолжает он, не дождавшись от меня ответа, — эти промежуточные одуванчики найти непросто — мне же пришлось искать цветок на каждой стадии роста для доклада. А такие встречаются очень редко.

Я осмеливаюсь снова посмотреть ему в глаза, но долго не выдерживаю и перевожу взгляд на одуванчик.

— Наверное, это не очень интересно? — Джош опускает локти на колени и вертит одуванчик между пальцев.

Я улыбаюсь. На самом деле мне интересно, но я не собираюсь в этом признаваться.

— Хорошо сегодня на улице. — Он смотрит в небо.

— Да, — отвечаю я.

— Да. — Он вздыхает.

Мне его жаль: парень, наверное, думал, что у него хорошо получается разговаривать с девчонками ни о чем. А тут я. Но он не виноват.

— А ты почему еще не ушла? — спрашивает Джош, когда молчание становится невыносимым.

— Жду подругу. А ты?

— За мной должны заехать. Я только что с тренировки.

— Ты повредил колено? — спрашиваю я, глядя на его наколенник.

— Нет, оно просто иногда побаливает. Ничего страшного. — Он смотрит на меня, и его губы медленно растягиваются в улыбке.

— Ясно. — Я отворачиваюсь, чтобы парень не подумал, будто меня слишком заботит его здоровье. Или что-то еще.

— Ну так что? — Джош нервно теребит пальцами одуванчик. — Ты так мне ничего определенного и не ответила, знаешь?

— Да, — отвечаю я. — Прости.

— Это значит «нет»? — Он по-прежнему улыбается. — Я не обижусь. Просто я не привык чувствовать себя так по-дурацки, — смеется он.

Мне тоже смешно, что он, а не я, чувствует себя по-дурацки. Как бы дать ему понять, что мне хочется сказать и «да», и «нет»?

— Нет, дело не в этом. Я просто… — Но я не могу договорить, так как сама не знаю, в чем причина.

— Так в чем же дело?

— Не знаю, — бормочу я.

Парень, кажется, растерян и не понимает, улыбаться ему или хмуриться.

— Ты это делаешь нарочно? Я не догоняю.

— Что нарочно?

— Водишь меня за нос. Не отвечаешь прямо.

— Да нет же, нет. Честно.

Джош все же хмурится, и лоб прорезает вертикальная морщинка. Он оценивающе смотрит на меня.

— Забудь, — выдавливает он. — Видимо, я просто тебя не понимаю. — Он отмахивается с грустной смущенной улыбкой. — Забудь, правда.

— Да! — вдруг слышу я свой голос. Что, если это мой шанс — уже второй шанс — начать общаться с парнем, как все нормальные девчонки?

— Да? — Его глаза загораются, и парень вглядывается в меня. — Значит, ты согласна?

Я делаю глубокий вдох и повторяю:

— Да.

— Ну наконец-то! — Он торжествующе протягивает руки к небу и смеется. — Что делаешь завтра вечером?

— Кажется, ничего.

Джош собирается еще что-то сказать, но в этот момент на стоянку въезжает автомобиль — темно-синий универсал, родительская машина.

— Черт, за мной приехали. Вот. — Он берет меня за руку.

— Погоди, — отдергиваю я руку, — что ты делаешь?

— Да не бойся ты, — хохочет парень. — Не волнуйся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто расслабься, — просит он убаюкивающим бархатным тоном, от которого, наверное, все девчонки тают. И, расцепив мои сжатые пальцы, кладет что-то мне на ладонь.

Я смотрю вниз. Это тот самый одуванчик — уже не желтый, но еще не облетевший.

Джош встает и надевает сумку на плечо.

— Тогда завтра после школы?

Я киваю.

— Отлично, — отвечает он. — Супер.

Парень садится в универсал. На водительском сиденье женщина — должно быть, его мать. Она машет рукой. Я поворачиваюсь посмотреть, кому она машет, но тут понимаю, что мне. Джош сидит рядом и выглядит смущенным. Тогда я поднимаю руку и машу в ответ.

— Может, твою подругу нужно подвезти? — спрашивает она у Джоша; я хорошо слышу ее слова, ведь стекло опущено.

— Нет, поехали, — отвечает он.

Машина трогается с места, а я открываю ежедневник на развороте этой недели и аккуратно вкладываю белый одуванчик поближе к переплету. Потом закрываю блокнот.

Вдруг я слышу шаги — поскрипывает покрытие теннисного корта. Оглядываюсь, присматриваюсь внимательнее и вижу Аманду. Она стоит, вцепившись в проволочное ограждение, и смотрит на меня.

— Эй! — окликаю я ее. Но она отворачивается и уходит. — Эй! — Я встаю и бегу к ведущей на корт калитке. — Зачем ты там стояла? Шпионила за мной?! — кричу я, быстро догнав ее.

— Нет. И я могу стоять, где хочу. — Она складывает руки на груди и окидывает меня возмущенным взглядом, затем ее лицо медленно меняется на глазах, верхняя губа брезгливо кривится.

— Не лезь не в свое дело, Мэнди. — Я уже хочу уйти, но потом снова поворачиваюсь, ярость придает мне сил. — Что ты ко мне привязалась?

— Ни к кому я не привязывалась, — отвечает сестра Кевина.

— А мне так не кажется. — Я тоже скрещиваю руки на груди, пытаюсь успокоиться и выглядеть невозмутимой, как она. Как ей это удается? Она подходит близко, как в тот день на ступенях перед школой. Если бы мы не были так хорошо знакомы, я бы решила, что она хочет меня ударить.

— Меня зовут не Мэнди, — цедит она сквозь зубы и уходит с корта, не говоря больше ни слова.

В ту ночь я почти не могу спать. Просыпаюсь рано и начинаю готовиться. Даже мама с папой еще не проснулись. Когда я прихожу в школу, там еще никого нет. Из учительской доносится запах горелого дешевого кофе, но коридоры пусты. Я иду в женский туалет на первом этаже и открываю окно, чтобы тайком выкурить сигарету, пока никто не видит.

Здесь я пытаюсь собраться с мыслями. Я так боюсь предстоящей встречи с ним, что ничего не соображаю. Может, притвориться больной и уйти домой? Причина уважительная. Вот только проблема в том, что я хочу его видеть.

Слышу чьи-то шаги. Выбрасываю сигарету и закрываю окно. В такое время это может быть только учитель. Я мигом ныряю в кабинку и закрываю дверь. Встав на сиденье унитаза, задерживаю дыхание и жду.

Дверь со скрипом открывается, и я слышу взволнованный шепот.

— Давай же, скорее! Закрывай, закрывай.

— Все, закрыла. Сюда.

— Быстрее! — запыхавшись, шепчут они.

Они так взволнованы, что мне становится любопытно. Стараясь двигаться бесшумно, я осторожно располагаюсь так, чтобы можно было подсматривать в щель между дверью и стеной кабинки. Тогда-то я и вижу ее, Аманду. И понимаю, что в последнее время мы стали слишком часто случайно натыкаться друг на друга.

— Вот, держи, — говорит Аманда другой девчонке, своей однокласснице — я видела ее в коридорах, у нее лицо немного похоже на крысиную мордочку. Аманда протягивает ей маркер.

— Так, что пишем? — спрашивает Крысиная Мордочка, глядя на стену.

— Сама, что ли, не знаешь — шлюха, подстилка, гнида, сука и тому подобное. Это все правда, так что выбирай на вкус, — фыркает Аманда.

Вооружившись двумя маркерами с толстыми наконечниками, они подходят к стене. Аманда пишет первой. Мягкий наконечник поскрипывает, касаясь грязной бледно-розовой плитки. Она аккуратно выводит слова:

ИДЕН МАККРОРИ — ШЛЮХА

Я не верю своим глазам. Я не могу дышать.

Крыска подходит, ставит маленькую галочку между «Маккрори» и «шлюха» и тошнотворно уверенным почерком приписывает:

МЕРЗКАЯ ГРЯЗНАЯ

— Ну как? — с улыбкой спрашивает она Аманду.

— То что надо!

— Напомни еще раз, почему она мерзкая грязная шлюха? — смеется Крыска.

— Просто поверь мне, так и есть, — они отходят от стены и любуются своим художеством. — Вчера около теннисного корта она с одним парнем чуть на моих глазах не трахнулась, — врет она.

Я закрываю рот рукой. Я готова ее убить, вытолкнуть из окна. Готова орать на нее во всю глотку. Но меня словно парализовало.

— Фу! — завопила Крыска.

— Ага, — кивает Аманда. — Ладно, пошли, у нас мало времени.

И они уходят. Я их не останавливаю. Я просто не могу пошевелиться. Сидя на корточках на сиденье унитаза, я застыла в одной позе, зажав ладонью широко открытый рот.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я выхожу из шокового состояния. Толкнув дверь кабинки, я подхожу к стене и смотрю на нее, не веря своим глазам. Провожу пальцами по чернильно-черным буквам — буквам, полным ненависти. В коридоре раздается голос. Хлопает шкафчик. Люди собираются. Я быстро отматываю целую кучу бумажных полотенец, мочу их водой и поливаю мылом. Потом иду к стене и тру, тру, тру слова, нажимая изо всех сил, пока не начинаю задыхаться, пока не начинаю плакать. Смотрю на стену. А надпись смотрит на меня. Ничего не изменилось. Уронив промокший комок полотенец, сжимаю кулаки и впиваюсь ногтями в ладони. Мне хочется разбить эту стену или что-нибудь еще.

И в этот момент в туалет заходят три старшеклассницы — три симпатичные, популярные в школе девчонки. Не прекращая болтать, они выстраиваются перед зеркалом; я поворачиваюсь к ним спиной и вытираю слезы. А потом подхожу к раковине смыть с рук бумажные крошки.

— Ого! — кричит одна из них. Я поворачиваюсь к ней. Она показывает на стену щеточкой от туши и говорит: — Кто-то плохо себя вел.

Они смеются. А мое сердце трепыхается, как птица в клетке. Его крылья отчаянно бьются о прутья. Мне хочется разбить смазливую мордашку этой девчонки о зеркало. Но тут вторая произносит:

— А кто такая Иден Маккрори?

— Ты что, не видишь — шлюха, — хохочет третья.

— Нет, — поправляет ее первая, — мерзкая и грязная шлюха.

Они заливаются злобным хохотом, как маленькие ведьмы, и выходят в коридор. А я стою, не шевелясь, я разрешаю им уйти после того, как они говорили обо мне гадости.

Я бросаюсь в коридор, я хочу найти этих девочек и сказать им, что они не могут так говорить обо мне, что все это ложь. Найти Аманду и выбить из нее всю дурь. Но пройдя лишь пару шагов, я останавливаюсь. Коридоры заполняются людьми и шумом; девчонки — старшеклассницы уже растворились в толпе.

Тогда я иду к своему шкафчику, пытаясь вести себя так, будто ничего не произошло. Заниматься обычными делами, притворившись, что ничего не знаю, что ничего этого нет. Весь день я старательно обхожу знакомых. Но в обед Мара подкарауливает меня в библиотеке.

Конец ознакомительного фрагмента.