Москвичка. Детективная история

Эльмира Алейникова

Вместе с героями детективной истории Эльмиры Алейниковой вам предоставляется шанс расследовать запутанную историю об исчезновении юной авантюристки из Москвы Анастасии. Оказавшись по воле судьбы в Узбекистане, на берегах Аральского моря, девушка внезапно пропадает, не оставив о себе никакой информации. Все решают, что она утонула в реке Амударье, однако любопытная тётя Рая и молодой дотошный следователь Изентаев думают по-другому.

Глава 2

Алла Пугачёва надрывалась из динамика проигрывателя, смеясь над бедным Арлекино, а Ирка хохотала над Петькой, пытавшимся танцевать под популярную песню. Смешно размахивая руками и изображая плачущего мима, пьяный мужчина не удержался на ногах и рухнул на кресло, в котором сидела молоденькая девушка. Она равнодушно оттолкнула его, даже не изменившись в лице. Петька, нисколько не смутившись, встал и продолжил свой танец, пока песня не закончилась.

«Серёжка, поменяй пластинку! — крикнула Ирка куда-то в темноту дома. — Поставь Антонова, ну, ту песню про улицу Тенистую. Люблю до смерти эту его песню, — продолжила, уже обращаясь к остальным, сидящим в тени навеса. — На улице Каштановой…» — запела женщина прокуренным голосом. Никто не обратил на неё внимания — каждый был занят своим. Петька уселся прямо на пол около кресла и попытался положить голову на колени невозмутимой девушки, однако она столкнула его голову одной рукой, даже не взглянув на самого Петьку, словно отогнала надоедливую муху. Поняв, что не удастся подобраться поближе, мужчина просто прислонился к ручке кресла головой и осторожно погладил ногу девушки, готовый в любой момент отдёрнуть свою смелую от водки руку. Сашок, верзила с длинными рыжими волосами, сидел за деревянным столом в одиночестве, тупо уставившись в облупленную стену дома. Его остекленевшие, ничего не выражавшие глаза могли бы показаться страшными, если бы кто-то трезвый посмотрел в них сейчас. Однако никому до него не было дела. Вдруг он поднял длинную веснушчатую руку с выставленным указательным пальцем вверх и произнес: «In vino veritas!»⁵ И вновь замолчал. Клава, сестрёнка Ирки, молодая, густо накрашенная брюнетка с «шестимесячной» завивкой на коротких волосах, ела копченую рыбу, складывая кости на газету, расстеленную на коленях. На полу стояла трехлитровая банка наполовину полная мутным пивом. Время от времени она отпивала из неё, морщась и кривясь, словно от лимонного сока.

— Пиво же теплое, наверное. Как ты его пьешь? — заметил Рифат, чернявый парень с многочисленными наколками на руках, развалившийся на грубо сколоченной некрашеной лавке в обнимку с худющей Мариной, подругой Клавы.

— Да, блин, гадость! — с чувством сказала Клава, ставя на пол банку. — Сходил бы кто за свежим пивасиком, а? Серёжка, а ну, сбегай!

— Ты моего сына не гоняй как собачонку туда-сюда! — Ирка, пьяно подпевавшая всё это время Антонову, злобно глянула на сестрёнку. — Вот своих нарожай и командуй! Ишь ты! Командирша выискалась какая деловая!

— Ой, да заткнись ты, пьяная дура, — беззлобно огрызнулась Клава. — Серёж, ну, ты пойдешь за пивом? — Из комнаты раздалось капризное детское «Не хочется!».

— А я тебе говорю — не командуй в моём доме! Ща как встану и дам тебе между глаз.

Ирка попыталась встать с табурета, на котором сидела, но у неё не получалось даже оторваться от сиденья. Сил хватило только на то, чтобы неуверенно махнуть кулаком в сторону сестры.

— Ирина, может тебе нужно отдохнуть? — вдруг спросила молчавшая доселе девушка в кресле. — Пойдем в дом, я тебе помогу.

И встала, протянув руку женщине. Ирка удивлённо посмотрела на неё, словно впервые увидела эту красивую с длинными каштановыми волосами девушку в своей халупе, и кивнула. Вставая, кинула злобный взгляд на Клаву, грязно выматерилась и, шатаясь, побрела в тёмную комнату, придерживаемая тонкой грациозной девушкой.

— Нажрётся как свинья и качает права, — кинула Клава, провожая презрительным взглядом старшую сестру. — Ну и жара сегодня! И пивасика нет холодного. Искупаться бы в Дарье сейчас, — мечтательно добавила она, потягиваясь. Короткая красная блузка поднялась вверх и оголила белый живот Клавы. Петька не мог оторвать взгляда от тела женщины, затем тряхнул головой, как бы отгоняя наваждение, и воскликнул с энтузиазмом:

— А чего, народ? Айда на Дарью!

— Рано ещё, жара не спала. Кому охота тащиться по пёклу к реке? Нас сейчас развезет так, что будем ползти к Дарье на корячках, — лениво произнес Рифат, смешно кривя рот, чтобы все видели его золотую фиксу.

И сплюнул прямо на пол.

— Риф, ну, что ты как верблюд плюёшься? — недовольно воскликнула Марина, стряхивая его руку с острого плечика. — Серёжа, пожалуйста, принеси мне немного воды из холодильника. В горле пересохло от этой жары. Сахара прямо какая-то.

— Вот за что я тебя, Мариночка, люблю, так за твои мозги. У меня никогда ещё не было тёлки, которая бы так во всем кумекала хорошо, как ты. И книг ни одна из тех бл…, ой, пардон, дамы, баб не читала.

Рифат уважительно глядел на Марину, которая зарделась от комплимента ухажера.

— Да ладно тебе, Риф, заливать! — смущенно сказала девушка, всем видом показывая, что устала от его обожания и комплиментов, даже театрально закатила глаза, явно копируя ужимку из какого-нибудь фильма.

— Нет, ты послушай меня, милая! Вот я в школе провел восемь лет, из них пять лет в классе и три в колидоре…

— В коридоре. «Коридор» нужно говорить, через букву «р», а не «л», — снова поправила его подруга.

— Ну, я же говорю, что не голова у тебя, а дом Советов! А я вот учился, учился и всё равно дураком остался. На зоне паханы мне книги втюхивали, только я как читать начну, так у меня голова раскалывается, и темпратура поднимается. Вот как, — парень загоготал сказанной шутке.

— Не «темпратура», а «температура», балда, — снова подала голос Марина, явно довольная, что может показать свои знания.

— Учи меня, учи, Мариночка! — радостно обнял Рифат девушку. — А я тебя другим наукам учить буду, — и снова заржал, довольный сказанным и подмигивая Петьке. При этом он не забывал открывать рот и вертеться в разные стороны так, чтобы фикса была видна всем.

Девушка глупо улыбалась, поблескивая толстыми линзами очков, из-под которых на окружающих смотрели наивные голубые глаза влюблённой до одурения молодой женщины. Она только-только закончила педагогическое училище в городе и отдыхала перед началом школьного года у тётки в посёлке. На дискотеке, куда ходила субботними вечерами с Клавой, соседкой по бараку, познакомилась с Рифатом, этим забавным парнем-татарином, прошедшим огонь и воду в свои двадцать с лишним лет. И сразу же влюбилась. Бездумно, без оглядки. Тётка не знала, как отвадить опасного ухажёра от племянницы, уже и домой девчонку отправляла, только ничего не помогало, и она снова возвращалась в посёлок, словно заговорённая. Боясь криков тётки, влюбленные стали встречаться у Киямихи, куда их как-то вечером пригласила Клава на свой день рождения. С той вечеринки парочка часто бывала у Ирки, которая радушно принимала их и даже позволяла воспользоваться своей спальней время от времени, особенно если Рифат приносил в бумажном пакете водку и закуску для всей компании. Тогда женщина с собутыльниками «гуляла», оставляя молодых в покое в тёмном доме. Марина смущалась и краснела, когда под сальные шуточки постоянных «гостей дома» ныряла с любимым в прохладную темень домика, но тут же забывала обо всем, подставляя лицо и шею для поцелуев, которые с каждым мигом становились всё требовательнее и жарче. В такие минуты она не думала ни о тёткином гневе, ни о предстоящей поездке в августе в соседний городишко, куда она получила распределение на работу, ни о призрачном будущем с Рифом. Казалось, что так будет продолжаться бесконечно — ночные гулянья по рыбацкому посёлку, дискотеки, кино в летнем кинотеатре под звездами, сидения на лавочках и пьянящие поцелуи парня. При мысли о последнем её всегда бросало в жар, хотелось увидеть его сию же минуту, и тогда она неслась к Киямихе в надежде встретить там свою чернобровую и черноглазую любовь, под взглядом которого Марина таяла и теряла разум. Рифат часто заглядывал к Ирке на огонек, чтобы просто поболтать ни о чем с ней или её гостями, а иногда и пропустить пару стаканчиков в весёлой компании. Обычно после посиделок он шёл в кино или просто болтался с ребятами по посёлку, однако иногда оставался допоздна, играя в карты с залётными фраерами «на интерес».

Девушка с длинными русыми волосами вышла из дома, неся стеклянную банку с холодной водой для Марины.

— Спасибо большое, Настя! — Марина с удовольствием прильнула к прохладному краю банки.

— Не за что. Так что, идём мы купаться сегодня или так и будем сидеть и плавиться? — Настя приподняла волосы сзади и потрясла ими, чтобы хотя бы немного подсушить вспотевшую лебединую шею. Петька тут же вскочил с пола и, схватив кусок картона, начал обмахивать девушку.

— Кайф. Спасибо, Пётр! Так идём или нет? — Настя повернулась к мужчине спиной, подставляя шею и спину под импровизированное опахало.

— Сейчас, Сашка разбудим и вперёд, — Петька был готов бежать на берег реки прямо сейчас, лишь бы быть рядом с красавицей Настей.

— Саша, Сашенька, ты меня слышишь? Пойдем купаться, — нараспев произнесла она, подойдя к столу. — Ау, просыпайся.

— Кто сказал, что я сплю? Я размышляю. Я думаю.

Парень встал во весь рост, задевая головой крышу невысокого навеса.

— Куда идти, Настя? С тобой я пойду на край света.

Парень весь подобрался и из осоловелого пьяного превратился в деятельного трезвого человека.

— Мне туда не нужно ещё, — улыбнулась девушка. — Купаться пойдем? Ты в порядке?

— Уже иду, — Сашок уверенно двинулся к калитке. — Я в полном порядке. Вперед, труба зовет!

Было видно, что он ещё пьян, но уже не настолько, чтобы не соображать, где он и что делает. Осмысленный взгляд, брошенный на компанию под навесом, говорил, что Сашок приходит в нормальное состояние.

— Погоди, дурачок, я полотенце прихвачу, — Настя, словно не замечая старавшегося для неё Петьку, который всё ещё размахивал картонкой за её спиной, вошла в дом.

— Я тоже пойду домой надеть купальник, — Марина встала и вопросительно взглянула на Рифата.

— Не, я тут подожду. Твоя тётка сейчас опять разорётся на всю улицу. От её мата у меня уши вянут.

— Ой, твои уши, небось, и не такое слышали, — засмеялась Клава.

— Честное слово, даже на зоне так не ругаются как Маринкина тётка. Такое загнёт, что я фигею просто. И откуда, спрашивается, знает столько блатных словечек? Кто её научил? — Рифат развел руки в стороны всем видом показывая, что удивлён до крайности. — Так что иди одна, мы здесь будем ждать, если что, то догонишь по дороге.

Марина пожала плечами и ушла, неумело виляя узкими бёдрами.

— И чего ты в ней нашёл, в селёдке этой? — ревниво спросила Клава парня, когда калитка за девушкой захлопнулась.

— Сама ты селёдка. Чего ты понимаешь? — Рифат обиделся. — Любят, Клава, не за титьки и попу.

— Ой, кто бы говорил! Вам, мужикам, только одного и надо!

Сашок, вернувшийся под навес, выставил вперед ладони в знак протеста, не соглашаясь с девушкой.

— Ты, Клавка, не права. Мужики любят добрых баб, а не красивых гадюк. Вот ты, Клава, красивая, но змея. Я с тобой бы ни за что…

— Да нужен ты мне, жердь! Мне вы вообще не нужны. Скоты вы все, мужики. Я уж на вас насмотрелась в Москве до тошноты. Вам от нас только одно и нужно. А как получите, так и поминай как звали.

— Клавка, а скольких ты в Москве-то через себя пропустила? — Петька масляно улыбался, глядя на злившуюся соседку.

— Да пошёл ты, идиот!

— Да чего ты, расскажи, мы же по свойски интересуемся, — мужчина явно подначивал девушку, ожидая представления.

— Заткнись, Петька, пока я тебя не урыла, — Клава схватила банку с остатками пива и сделала движение, вроде как хотела бросить её в противного мужичка.

— Ребята, да вы что? — Настя проворно выхватила банку из рук девушки. — А вы чего стоите и смотрите? Сейчас же подерутся они, — обратилась она к Сашку и Рифату.

— Петьке не привыкать по башке получать от баб, — осклабился Рифат. — У него вместо головы чугунный казанок. Не лезь, Настя, дай кино бесплатное посмотреть.

— Не доводите Клаву. Ей и так столько в Москве перетерпеть пришлось…

— Настя, не говори ты им ничего. Эти уроды разве что понимают? — тушь текла по щекам плачущей Клавы. — Им хиханьки да хаханьки, а мне ножом по сердцу каждое воспоминание об этой проклятой Москве.

— Сама же, дура, начала, — Рифат всё еще улыбался. — Кто тебя просил рассказывать о своих приключениях? И никто тебя не гнал в Москву эту. Я же помню, как ты бегала по посёлку в прошлом году и орала, что будешь в столице учиться на ткачиху и насрать на всех нас хотела с высокой горки.

— Если бы я знала тогда…

— Если бы, да кабы. Ладно, проехали, девчонки, — подал голос Сашок. — Готовы? Пошли тогда. Серёга, вперед!

Он взял за руку неизвестно откуда взявшегося Серёжку, который, перекинув через плечо чёрную накачанную камеру от колеса легковушки, стоял у калитки в ожидании взрослых.

— Вы идите, я догоню. Двери закрою, а то Ирка спит и всё нараспашку. Заходи кто хочет, — Клава вытирала тыльной стороной ладони пьяные слёзы.

Солнце почти зашло, и жара понемногу спадала. Проехавшая по пыльным дорогам посёлка поливалка немного остудила раскалившийся асфальт, который теперь отдавал накопившееся за день тёпло прохожим. Настя гордо шла впереди компании с полотенцем, перекинутым через руку, словно королева со шлейфом от платья; трое мужчин и мальчишка шли поодаль, оживлённо о чём-то беседуя.

Яркий сарафан облегал ладную фигурку Москвички, обнажая покатые плечи, успевшие немного обгореть под горячим азиатским солнцем. Волосы спадали вниз густой волной, закрывая не только спину, но и часть ног. Пластмассовые желтые шлепки, украшенные подсолнухами, гулко стучали по асфальту, привлекая внимание немногочисленных прохожих. Люди с любопытством разглядывали красавицу, однако, заметив остальных, осуждающе качали головами. Ни Сашок, ни Петька, ни Рифат не пользовались большим уважением среди односельчан, прославившись как бездельники, лоботрясы и драчуны. Рифат же, отсидев в колонии для малолеток почти два года, считался вообще отъявленным бандитом. И, хотя все трое официально где-то работали, а вернее, числились, часто их можно было увидеть среди бела дня болтающимися без дела. Весть о Москвичке, швыряющейся деньгами и живущей у непутёвой Киямихи, уже облетела посёлок, поэтому, увидев её в окружении местных хулиганов, жители смотрели неодобрительно.

По дороге компания зашла в поселковый магазин и купила пять бутылок белого столового вина, столько же минеральной воды, блок болгарских сигарет «Родопи», штук десять плавленных сырков «Дружба», литровую банку соленых помидоров, две буханки белого хлеба и плитку шоколада «Дорожный». За всё расплатилась Настя, достав свёрнутые в трубочку купюры из кармана своего цветастого сарафана. Шоколадку она тут же отдала довольному Серёжке, который, торопливо развернув фольгу, с радостью вгрызся в жёсткую плитку острыми зубами хорька. По пути компанию нагнала запыхавшаяся Марина. В руках она несла вязаную из белых капроновых ниток авоську, наполненную огурцами.

— Ты откуда столько огурчиков надыбала? — присвистнул Рифат, забирая авоську из рук подруги.

— У тётки… в огороде.., конечно, — Марина запыхалась от быстрой ходьбы, поэтому говорила с интервалами.

— Настучит она тебе по кумполу за огурцы, — заметила парень. — А соль прихватила?

— И соль, и хлеб, и чеснок. Даже стаканы взяла, а то в прошлый раз пришлось пить из горлышка. А вы что купили? — полюбопытствовала Марина.

— Во! — Петька приоткрыл чёрную кирзовую сумку, в которой нёс бутылки и закуску.

— Класс! Устроим пикник! — девушка аж зажмурилась от удовольствия в предвкушении приятных посиделок у прохладной воды в тени прибрежных тугаев.

— Кого устроим? — не понял её радости Рифат и подозрительно посмотрел на любовницу. — Я тебе устрою! Смотри у меня, коза!

— Ой, ну ты вообще, Риф! Пикник, значит что-то вроде гулянки на природе. — Марина засмеялась, взяв под руку сердитого ухажера.

— Ну, так бы и сказала, что на природе жратуха будет. А то… Я же тебе говорил, у меня пять классов и три ко…, как это правильно, коридора. Остальные классы на зоне. Мы народ простой, ваших учёных слов не знаем, — и пихнул локтем Сашка, идущего рядом, ища у него поддержки.

— Не знаю, Риф, я там не был. Пока ты на зоне учился, я в армии служил в Сибири, — Сашок протрезвел и шёл за Настей, внимательно глядя под свои длинные ноги. — И вообще, башка трещит у меня чего-то… Похмелье что ли?

— Ща, придём на Дарью и первым делом тяпнем по сто грамм, — вклинился Петька. — Жалко только, что водяры не взяли. Вино — что? Вино — вода. Для женщин напиток. Водки бы надо было купить.

— Надо было купить. Кто тебе мешал? — спросила Настя, не оглядываясь.

— Так это… Деньги-то кончились у меня, — Петька поднял сумку и поставил на плечо, чтобы удобнее было нести. — А так мне не жалко.

Все замолчали. Денег не было ни у кого, кроме как у приезжей москвички, которая вчера продала армянину-ювелиру, что сидел в будке на городском базаре, свои серьги с жемчугом за целых двести рублей. Армянин долго торговался, но, в конце концов, отсчитал две сотни красными десятками и попытался пригласить Настю в ресторан, накрыв волосатой рукой её руку с пучком десяток. Девушка аккуратно сняла его руку со своей и, глядя ему прямо в глаза, стальным голосом отчеканила: «Нет, дядя. В другой раз покувыркаемся, когда дашь хорошую цену за цацки. Ты и так наварился с меня хорошо, хватит с тебя на пока». Сашок, стоявший рядом с ней, было напрягся, но Настя, взяв его под руку, увлекла к воротам базара, пряча деньги в лакированный красный кошелёк. Тогда он ещё удивился, как она жёстко и со знанием дела отбрила ювелира, но потом забыл, увлечённый всеобщим весельем в доме Киямихи. Сейчас вдруг вспомнил и снова подивился. Прибавив шагу, чтобы идти наравне с девушкой, спросил:

— А где ты так мужиков усмирять научилась, Настя?

— Ты о чём?

— Я о вчерашнем. Ты армянина-ювелира отсекла резко. Даже красиво.

— Жизнь, Сашенька, научила.

— Ни фига себе! Жизнь? Да тебе и двадцати ещё нет. И потом, ты же из Москвы, вроде из приличной семьи…

— А откуда ты знаешь, из какой я семьи?

— Ну, это… Клава говорила и Ирка…

— А они обо мне откуда знают?

— Не знаю… Ты, наверное, рассказала.

— Я никому ничего не рассказывала о себе. Да, я из Москвы. А остальное не вашего ума дело, — девушка вскинула голову вверх, задрав округлый подбородок, и прибавила шагу.

Сашок растерялся. Он почесал затылок и прошел остаток пути молча, размышляя над словами Насти. Хотел было расспросить её ещё, но побоялся, что девушка рассердится и прогонит его от себя. Уходить из хорошей компании с дармовой выпивкой и закуской было бы глупо, поэтому он прикусил язык и решил оставить вопросы до удобного случая, когда Москвичка будет в хорошем настроении или под градусом. Правда, пила она совсем мало, что было странным в их компании. Даже Маринка, уж насколько образованная, но выпивала понемногу, не говоря уже об Ирке и Клавке, которые глушили «белую» наравне с мужиками, если не больше. Иногда Сашок даже удивлялся, куда в них столько лезет, в женщин-то. Вроде бы они должны быть слабее мужчин и пить меньше, однако всякий раз на его вопрос Ирка хохотала и, пуская сигаретный дым ему прямо в лицо, спрашивала: «А что, Сашок, завидно тебе, что я перепить могу любого в посёлке?»

Петька доставал бутылки из сумки и укладывал их в прохладную воду, чтобы остыли немного. Настя с Мариной, расстелив полотенце под кривым карагачом, раскладывали на нём закуску. Серёжка уже купался, играя со своей камерой и визжа от удовольствия. Мужчины закурили «Родопи», лежа на нагревшемся за жаркий день серебристом песочке. Казалось, что уже все протрезвели после дневного гулянья у Киямихи во дворе, один Петька продолжал болтать о всякой ерунде, словно алкоголь ещё не выветрился из него.

— Слышь, Настя, а Москва какая? Красивая, небось? Большая?

— Угу, — девушка аккуратно чистила перочинным ножом Рифата чеснок, отделяя зубчики от сиренево-белой головки.

— Народу, говорят, у вас полно. Сколько-то миллионов аж.

— Угу.

— И деньжищ у людей немерено, говорят. Все на «Волгах» разъезжают.

— Угу.

— И у тебя там машина есть?

— Есть. И машина, и квартира, и дача.

— Вона как! — присвистнул мужчина. — Богачка ты значит?

— Ага.

— Я и гляжу, сколько на тебе этих всяких колечек да цепочек навешано-то. На тысячу, не меньше выйдет.

— Больше.

— Чего больше? — растерялся Петька.

Риф с Сашком даже привстали от удивления, во все глаза глядя на Настю.

— Всё это, — девушка выставила руки с кольцами вперёд, — тянет на несколько тысяч. Я вчера этому барыге уступила серьги за две сотни только потому, что по жаре мотаться не хотелось больше. А так они стоят пятьсот рублей минимум.

Марина ахнула и прикрыла рот ладошкой.

— Енто откуда же такое богатство у тебя? — несмотря на удивление, Петька продолжал любопытствовать.

— От верблюда, — казалось, Настя потеряла интерес к разговору, вновь сосредоточившись на чесноке.

— Родители что ли богатые? — не унимался мужчина.

— Ага.

— Начальники что ли? Или в партии?

— Пётр, а ты знаешь, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали? — вопросом на вопрос ответила Настя.

— Нет, ну, ты скажи. Тебе жалко что ли? — Петька повернулся к остальным, ища поддержки. — Всем хочется о тебе побольше узнать.

— Зачем? Меньше знаешь, крепче спишь, Пётр. Тебе никто не говорил раньше такого?

— Ну, Настя, — взмолилась и Марина, сгорая от любопытства. — Ну, расскажи…

— Да нечего рассказывать. Дед с бабкой наследство мне оставили.

— А как ты к нам попала? — Сашок осмелел.

— Прилетела на самолёте.

— Зачем? — уже хором спросили сидящие вокруг девушки приятели.

— А просто так. Ткнула в карту пальцем наугад — в ваш город попала. Смотрю, есть билет прямой из Москвы. Вот и вся история. Всё? Ну, Пётр, где вино твоё холодненькое? Давай уже, доставай. Серёжа, иди есть!

Все оживились в предвкушении выпивки, однако каждый про себя подумал, что ответа на вопрос, для чего Москвичка прилетела к ним, так и не получили.

«Странная она какая-то», — думал Сашок, держа гранённый стакан в руке. Он снова украдкой глянул на девушку, сидящую рядом с ним на песке: «Кто же она такая? Почему скрытничает? Как оказалась у Киямихи, у этой пьющей и гулящей бабёнки, к дому которой нормальные поселковые женщины даже близко не подходят? Вроде, Клава её привела к сестре на постой, а откуда Клава её знает, интересно? Может, они познакомились, когда она училась в текстильном училище где-то там под Москвой, или ещё где?» Настя нравилась ему, но было в ней что-то такое отстранённое, что отталкивало парня. Пока Сашок был пьян, она казалась ему сказочной принцессой, однако стоило протрезветь, как он видел девушку в другом свете. Красивая, и волосы шикарные, как у русалки, и глаза дивные, и фигура что надо. Даже рядом с ним, верзилой, не кажется коротышкой, а смотрится так, будто одного с ним роста, хотя еле-еле до плеча достает макушкой. И всё равно, есть в ней что-то такое, отчего мужчине становится не по себе. Загадка что ли какая-то? Или страшная тайна? В армии сосед по койке рассказывал ему про женщину из своей деревни, которая мужиков с ума сводила, а сама никого не любила. Стольких загубила, что бабы просто готовы были её убить, и не могли. Подойдут к её дому, чтобы поджечь и, вдруг, слабеют. Ноги у них подкашиваются сами по себе, ну, просто валятся на землю без сил. Дружок говорил, заговорённая баба та была. Ведьма. Несмотря на июльский тёплый вечер, тело Сашка покрылось мурашками. Он поёжился.

— Саня, давай посуду, долью чуток, — Петька разливал уже вторую бутылку вина.

Сашок встрепенулся, залпом выпил «Столовое белое», скривился и взял горбушку хлеба, чтобы занюхать эту дешёвую кислятину. Затем откусил пол огурца и неожиданно для самого себя задал Насте ещё один вопрос:

— Так ты, значит, вроде ведьмы?

Все удивлённо уставились на него: Петька застыл с бутылкой в руке, забыв долить в стакан новую порцию вина, которую только что обещал; Рифат перестал жевать и с интересом разглядывал приятеля, решив, что у того от жары и выпитого за последние три дня шарики за ролики зашли; Марина хлопала голубыми глазами без очков, переводя взгляд с Насти на Сашка; один Серёжка продолжал невозмутимо есть, откусывая большие куски плавленного сырка. Тишину прервала сама Настя. Повернувшись ко всем спиной и подставляя лицо последним лучам солнца, она со смехом ответила:

— Да, Сашенька, я ведьма. Ты фильм «Вий» смотрел? Так вот, и я так же летаю в гробу по ночам и парней пугаю или даже убиваю, если уж сильно понравится кто.

За импровизированным столом засмеялись, только Петька, поставив начатую бутылку на песок, отвернулся и быстро перекрестился.

— Какая же она ведьма, — вступился за девушку Рифат. — Она русалка. Смотри на волосы. Русалочка настоящая.

— Точно, — подхватила Марина. — Я всё думала, откуда я тебя знаю? В сказке видела. Помните, в передаче «В гостях у сказки» показывали фильм про Русалочку? Только у той волосы зелёные были, а у Насти русые. А так — копия!

Веселье продолжалось. Все попрыгали в воду, чтобы охладиться. Пришла Клава, о которой успели позабыть, и, наскоро искупавшись, ушла домой, уведя с собой упиравшегося Серёжку.

Стало смеркаться, и в какой-то миг неожиданно наступила ночь. Никто и не заметил, как стало темно, и яркая луна заняла место солнца. В наступившей тишине были слышны редкие всплески то ли рыбы, то ли волн в реке, откуда-то издалека доносилась брехня поселковых собак и ещё какие-то звуки, не дававшие забыть, что люди рядом. Лунная дорожка на воде завораживала, навевая романтическое настроение. Марина встала у самой кромки воды с переливающейся на ней дорожкой и раскинула в сторону руки. Она любила весь мир в этот миг, но больше всех Рифата, о чём крикнула пьяненьким голоском. Парень не заставил себя ждать и ласково обнял девушку сзади за плечи. Так они простояли несколько мгновений, затем он увлек её подальше от воды в гущу зарослей турангила. Вмиг темнота поглотила парочку, только звуки ломающихся веток и смущенный смех Марины напоминали, что они неподалёку. Петька завистливо покосился в направлении, куда ушли Рифат с подругой, глотнул вина прямо из бутылки, горестно крякнул и, подложив полотенце Насти под голову, заснул. Спустя пару минут на берегу раздавался его громкий храп, перекрывавший все остальные ночные звуки.

— Всегда мечтала уйти по лунной дорожке, — мечтательно произнесла Настя, вставая с успевшего уже остыть песка и направляясь к воде.

— Русалки всегда уходят по лунной дорожке, — Сашок залюбовался девушкой, стоявшей сейчас напротив луны с ниспадающими в воду волосами.

— Прощай, Сашенька! — не оборачиваясь, тихо произнесла Настя и пошла прямо по лунной дорожке, уходя всё дальше и дальше от берега.

Мужчина заворожённо смотрел на девушку, не в силах оторвать взгляда от потрясающей картины. Никогда в жизни он не видел ничего красивее и необыкновеннее. И никогда в жизни он не хотел быть ни с одной женщиной так сильно, как с этой залётной москвичкой. Потянувшись за бутылкой с вином, поблескивающей рядом с Петькой, достал её и начал жадно пить прямо из горлышка, стараясь утолить проснувшуюся жажду хотя бы этим дешёвым пойлом. Утерев мокрый рот, повернулся к реке, чтобы снова посмотреть на волшебную картину, и замер. Насти не было. Подумав, что она нырнула под воду, Сашок, наконец, решился и тоже пошёл по лунной дорожке в надежде, что сейчас поймает девушку, вынырнувшую где-нибудь рядом с ним. Он шёл молча, пока не стало совсем глубоко, затем поплыл, неторопливо перебирая руками, но никто не плавал рядом, тогда он негромко позвал: «Настя, Настя!». Чёрная вода, обступившая со всех сторон, не двигалась. Сашок тревожно озирался, пытаясь разглядеть голову девушки над водой, и заорал уже громко: «Кончай шутить, дура! Вылазь!». Никто не отзывался. Он поплыл к берегу, громко крича: «Вылазь, говорю, вылазь уже! Дурацкие шутки! Вылазь!». На шум из зарослей выбежали Рифат с Мариной. Только Петька продолжал храпеть и никак не реагировал на крики остальных, бегавших по берегу в надежде найти глупо пошутившую, спрятавшуюся от них Настю. Наконец, они устали. Марина, вдруг поняв, что Настя, вероятно, утонула, громко заголосила по-бабьи, выкрикивая сквозь слезы: «Мальчики, ну сделайте же что-нибудь! Мальчики…". Сашок растерянно смотрел на отблески лунного света на реке, затем тихо сказал, словно подвёл черту: «Вот и ушла Русалка по лунной дорожке. Прощай, Русалочка, прощай!»

Примечания

5

«In vino veritas» — первая часть латинского выражения «In vino veritas, in aqua sanitas» — «Истина — в вине, здоровье — в воде».