Исход Благодати

Эльма Зеленжар (2021)

Смерть живого бога потрясла жителей Ильфесы. Неслыханное дело: правитель отравлен пекарем прямо на празднике в честь Восшествия на престол! Так думают все, от бродяги до главного жреца, и только несчастный пекарь Эстев знает — он не виновен. Ему приходится бежать в самые темные закоулки города под защиту загадочного предводителя бродяг. Там Эстеву предстоит найти свое предназначение… если раньше его не поймает рыцарь убитого божества, посланный по его следу. Вера рушится, народное терпение на пределе, могущественная Гильдия Убийц нападает из теней. Протектор, мошенник, принц, прислужник Богини Убийств и охотник из морского народа — все они втянуты в борьбу за будущее Ильфесы. Кто спасет город — герой без страха и упрека или искусный манипулятор? Заговоры, страсти и роковые случайности переплетаются в истории о вере, предательстве и борьбе за свободу.

10. Танец с чашами (Асавин)

Тьег скучал. Он отложил потертый томик стихов Треалора на залитую воском столешницу и уставился на Асавина. Тот вольготно устроился в кресле некогда благородного темно-зеленого цвета, укрывшись от юноши книгой по истории Аделлюра. Неужели мальчик не понимает, что прекрасно отражается в кувшине с лимонной травой? Как только в него лезет эта гадость…

— Асавин…

— М-м-м?

— Знаешь, что я прочитал?

— Я знаком с творчеством старины Треалора. Думаю, нечто неприличное.

— Асавин! — Тьег попытался вырвать из рук Эльбрено книгу по истории, но тот ловко уклонился.

— Полегче, парень…

— Вино, веселье, праздность юных дней — нет слаще мига в памяти моей, — продекламировал Тьег. — Моя молодость пропадает в четырех стенах, в этой кошмарной пылище!

Асавин посмотрел поверх книги:

— В который раз напоминаю: одного я тебя не пущу, а вместе со мной ходить — только наживать неприятности на Ваше Сероголовое Величество.

— Я не наследник престола, — насупился Тьег. — Хватит уже. Я — Ациан, твой племянник.

— Ну хорошо, Ациан, чего же ты хочешь?

— Хотя бы ненадолго выбраться отсюда. Прогуляться по апельсиновой аллее, заглянуть в несколько лавок…

— Мельком глянуть на Лазурное Поместье… — продолжил за него Асавин, и мальчик насупился. — Ты для меня, что эта книга. — Мужчина постучал по истрепавшейся обложке. — Честно говоря, романчик из тебя так себе, банален до оскомины.

Мальчишка забегал из угла в угол их маленькой сумрачной комнатушки.

— Пойми! — воскликнул он, всплеснув руками. — Я больше не могу сидеть сложа руки! Ты сказал мне подождать, и я ждал. Каждый день я ждал новостей! И что я узнаю? Что отец уплыл! Он уплыл! — Тьег резко махнул рукой, портьера качнулась, исторгнув облако пыли. — Как я теперь попаду домой?

Асавин вздохнул. Да, такого поворота он не предугадал. Эльбрено ловил слухи, пытаясь вычленить из них правду о происходящем в палаццо. Кто-то говорил, что во время праздника имперцы совершили какое-то преступление и были задержаны. Мол, они уже давно пытались насадить в Ильфесе свою религию и наконец были пойманы с поличным, предстали перед судом Протектората, но тот обошелся с ними слишком мягко. Другие рассказывали, что посол захворал и поэтому спешно покинул Ильфесу, но зато оставил младшего брата, Каменного Фиаха, и тот навел такого шороху, что пришлось перегородить бухту эскадрой адмирала Фуэго. Одно понятно: произошел какой-то конфликт, и Священная Империя, несмотря на слабость и годы дружбы, готова вцепиться Ильфесе в глотку. Асавин чувствовал, что мальчишка играл в этом конфликте не последнюю роль. Отдать его в руки Протектората? А попадет ли он домой или осядет в казематах, как заложник Ильфесы? Отдать советнику? Та же история. Асавин надеялся найти способ связаться лично с имперцами, но время было безнадежно упущено.

— Прости, Тьег, — ответил Эльбрено. — Я пытаюсь придумать способ, но эмоции здесь не помогут. Давай-ка еще раз пройдемся по твоим родичам…

Парень издал похожий на рычание звук и со всей дури пнул портьеру. Его можно понять. Кипящую воду сложно удержать в маленьком сосуде. Она требует действий, а не разговоров, тем более, если разговоры повторяются по кругу. Тьег рассказал обо всем необъятном семействе Обраданов, от самых близких до дальних родичей и смежных кланов, которые могли быть заинтересованы в помощи. Только все они очень далеко. Один из дальних родичей заседал в Совете Иллалика, но это на другом конце полуострова. Оставался только Фиах Обрадан. Каменный Фиах… Асавин не единожды проверил побережье и окрестности на возможность передать ему весточку, но городские клинки оцепили территорию плотным кольцом из стали и пушек. Связаться через Фуэго? Как сделать это и не попасться в руки солдат? Асавин судорожно ломал над этим голову. Он хотел получить выгоду и не хотел потерять свободу.

После встречи в «Негоднице» Эльбрено приодел молодого дворянина в менее приметные тряпки и привел в одну из комнатушек на границе Медного и Угольного порта. Дом с сомнительной репутацией. Хозяйка и ее муж, господин и госпожа Дарио, а также все их необъятное семейство скупали краденое и знались с контрабандистами, хотя умело маскировались под обычных горожан. Пыльная маленькая комнатушка, пара коек, сундук, набитый книгами и свечами, умывальник: вот и все нехитрое убранство. Сундук принадлежал Эльбрено. Однажды он обнаружил, что кто-то аккуратно вскрыл замок и покопался в книгах, при этом ни одна не исчезла. Прекрасное гостеприимство и потрясающая недалекость. Некоторые из книг можно продать за крупную сумму, но хозяева явно были не в курсе, почем нынче фунт знаний. Сам Асавин не очень-то берег свои бумажные сокровища. Во-первых, все это он уже читал и не раз. Во-вторых, ни одну он не купил.

Страсть к чтению возникла у него еще во времена рано загубленной юности. Стихи, истории, алхимические формулы… В те времена ему было плевать, что читать, лишь бы на время забыть тяжесть цепи, боль натертой кожи, смрад и ощущение сырой обволакивающей безнадеги. Каторга — жестокая кузница, либо ломает тебя, либо закаляет, но никогда не оставляет прежним. Чтение, живой ловкий ум и умение приспосабливаться помогли ему выжить, в то время как многие, гораздо сильнее и смелее его — превратились в смрадную груду, залитую известковым раствором. Асавин не страдал сентиментальностью. Когда прочие тряслись, рыдали и молились, он думал, как выжить. Это словно игра в крейнирский пакс — не столько важно, какие у тебя карты на руках, сколько умело пустить пыль в глаза и заставить всех действовать так, как ты того хочешь. Главное, что нужно усвоить: нет хороших или плохих поступков — есть выигрышные и провальные комбинации.

Асавин прекрасно понимал это, но ловкий игрок должен не только хорошо читать оппонентов, но и разбираться в стратегии. С последним у Эльбрено были большие проблемы. Он внезапно разжился козырной фигурой, способной переломить ход партии, но не знал, как и когда ее разыграть. Большие ставки — это большой риск. Асавин же был от природы трусоват.

Он частенько возвращался к мысли убить Тьега. Каждый раз, когда мальчишка беззаботно поворачивался спиной, он думал: «Вот сейчас!». Это логично, и, главное, практично. Сталь надежно обрубит связывающие их нити, а свинцовые воды навсегда похоронят императорскую кровь, но каждый раз его что-то останавливало. На что способен этот парень? Что сделает с ним Ильфеса? Тьег и правда был книгой, с наивным бесхитростным сюжетом, и она сочинялась прямо на глазах Асавина. Кто знает, какой будет финал в этом романе? Если он сможет сберечь мальчишку, одни только небеса знают, чем может одарить его императорская семья. Корысть и любопытство — комбинация настолько огнеопасная, насколько и выигрышная.

А еще Тьег напоминал ему Бастиана. Тот тоже был смелым, деятельным, честным до зубовного скрежета… и пустоголовым. Эта аналогия больно царапала изнутри и заставляла тучи клубиться в глубинах памяти Асавина. Вызывала давно похороненные, страшно неуютные эмоции. «Лучше концентрироваться на корысти», — справедливо полагал он.

Тьег снова пересказал список всех вероятных ниточек. Ничего нового. Сейчас он был раздражен, но по вечерам на него частенько находила сентиментальность, и Асавин все больше узнавал о его покойном старшем брате.

— Галь во всем был для меня примером… — говорил Тьег. — Он хотел взять меня адъютантом, когда подрасту. Потом началась эта война… Он ушел на дно вместе с кораблем. В этом весь Галь. Он все доводил до конца и никогда ни на кого не перекладывал ответственности. Когда мне исполнилось пятнадцать, я попросился адъютантом к дяде, но тот, похоже, до сих пор не простил себе смерти Галя.

«Ну и в чем же мы тогда похожи? — думал Асавин, слушая рассказы про героического старшего брата. — Мы абсолютно разные». Словно прочитав эти мысли, Тьег смущенно улыбнулся и пожал плечами:

— Когда я увидел тебя, я сразу подумал о Гале. Вы так похожи. Он тоже был смуглее прочих, остроносым. Щурился, когда улыбался, и от этого всегда выглядел хитрецом, но на деле таким не был. А потом ты привел меня в «Негодницу». Галь обещал сводить меня в бордель, как подрасту, но так и не дожил до этого. Выходит… его аспект воплотился в тебе.

— Прости, я не понимаю, что это значит.

— Эх ты! — насмешливо возмутился Тьег. — Аспект — то, что делает нас нами.

— Душа?

— Души не существует. Все мы — вода одного океана, нас различают друг от друга только намерения, устремления, идеалы. Это и есть аспект.

Асавин непонимающе поморщился. Ирдианство казалось ему диковатым.

— Это и есть аспект, — тихо повторил Тьег. — Ты заботишься обо мне, оберегаешь, как и Галь. Спасибо.

Асавин скрыл за улыбкой борьбу противоречивых эмоций. Тьег — исключительный дурачок, не знающий ничего о жизни. Мысль о том, что могут существовать настолько наивные люди, забавляла и причиняла боль одновременно. Отчасти потому, что Асавин и сам был когда-то таким. Тоже грезил чистыми мечтами, тоже смотрел в рот старшему брату. И где он теперь, кем стал? «Лучше и не думать об этом».

Выплеснув гнев на портьеру, Тьег, кажется, немного успокоился. Из приоткрытого окна показался кусочек неба. Цвет его переменился, говоря о наступлении вечера.

— Пойду, снова попытаю удачу, — сказал Асавин. — А ты сиди здесь вместе с Куртом. Не выходи, никому, кроме меня, не открывай, ни с кем не говори. Ты меня понял?

Мальчишка сердито свел зачерненные брови.

— Ты меня понял? — повторил Асавин.

Коротко кивнув, рубиец отвернулся. Пусть дуется, сколько влезет. Главное, будет в безопасности.

Пока Асавин собирался, в комнату вернулся Курт. Он ходил к колодцу в паре домов отсюда. Выкрашенные басмой¹⁴ волосы превратили его в обычного нерсианского слугу. Пожалуй, Курт проницательней хозяина, и поэтому категорически Асавину не нравился.

Асавин покинул дом, когда красное солнце склонилось к горизонту и утомительная дневная жара отпустила город. Он вышел, приложил ладонь ко лбу, посмотрел на облака, которые принесло с запада. Серые, всклокоченные и тучные, быть дождю. Асавин улыбнулся. Последний день Высокого Солнца — прекрасный повод прогуляться.

Он двинулся по узкой улочке, затесавшейся между рядами четырехэтажных длинных домов с красными черепичными крышами. Квартал Звонарей был не самым плохим, несмотря на расползающиеся молнии трещин по стенам, корявые узкие дороги, где густо пахло нечистотами, помоями и гниющей на солнце рыбой. Здесь солнце относительного благополучия еще нет-нет, но освещало дома. Небогатые ремесленники селились в этих ласточкиных гнездах, создавали семьи и плодили ту кровь, что текла по жилам города. Асавину казалось, что стоит приложить ухо к стене — непременно услышишь ровный пульс и спокойное дыхание Ильфесы. Ставни отворялись, впуская в жилища вечернюю прохладу. Потянуло сладковатым запахом ильфедры из ближайшей питейной. Где-то далеко звенела расстроенная мандолина, скрипела телега, торговка хрипло предлагала персики. В маленькой часовенке Его Благодати зазвонили колокола. Мерный звук отражался от стен, расплывался в густом воздухе, обволакивал Асавина. Сейчас благочестивые пойдут на вечернюю молитву, а ему надо ниже и дальше, в самую настоявшую Гаялту, темный ледяной ад.

От этих мыслей Асавин зябко поежился. Он уже почти месяц избегал спускаться в бездны Угольного порта и показываться на глаза Френсису, но все сточные воды стекаются в канавы, а все слухи — в питейные самого нищего района. Он оттягивал неизбежное так долго, как мог. Страшно представить, что произойдет, попадись Тьег в руки Висельников!

Дойдя до Крабьего спуска, Асавин заметил, что за ним следят. Не оборачиваясь и не сбавляя шагу, он судорожно подумал: «Кто? Люди Протектората? Люди Френсиса? Люди того гуся, которого я подставил пару месяцев назад?». Он нырнул за угол дома и положил ладонь на рукоять даги. Пусть он неважный боец, то неожиданность будет на его стороне. Кинжал послушно покинул ножны, палец нащупал потайную кнопку. Тяжесть стали успокаивала нервы. «Соберись, старик», — мысленно прошептал Асавин.

Он был готов увидеть кого угодно, даже имперскую гвардию.

— Успокойся, это я, — шепнул Тьег.

Мальчишка поднял руки вверх. «Во дурак!» — мелькнуло в голове Асавина.

— Ты зачем пошел за мной? Я же сказал оставаться дома!

— А я не ребенок, чтобы беспрекословно подчиняться.

Асавин еле сдерживался, чтобы не зарычать в голос. Он толкнул Тьега к стене:

— Я пошел в трущобы, в рассадник бандитов и ворья. Там нет места таким как ты!

— Каким? — упрямо спросил мальчишка.

— Чистеньким, — прошипел Асавин. — Благородным. Тепличным розочкам. — Эльбрено схватил егоза локоть. — А сейчас мы пойдем обратно.

Тьег стряхнул с себя руку Асавина.

— Я никуда не пойду! Меня всю жизнь опекают! Отец, брат, дядя! Меня даже Курт опекает, а он младше на шесть лет! — Парень яростно раздул ноздри. — И ты опекаешь. Спасибо, но это и мое дело тоже. Нет! — Он яростно замотал головой. — Это в первую очередь мое дело, я хочу нести за него ответственность.

Асавин опешил. В этот момент Тьег так сильно походил на Бастиана, словно брат-близнец.

— Но ты ничем не поможешь…

— Откуда тебе знать? — упрямился Тьег. — У меня есть шпага и я умею ею пользоваться. Этого мало?

Яростные глаза высекали искры. Нет, мальчишка не уйдет, и Асавин не сможет увести его обратно силой. Он еще раз хорошенько оглядел рубийца. Басма отлично скрыла цвет волос, но загар на бледную кожу никак не хотел ложиться и проступал красноватыми ожогами. Пурпурный костюм велик, топорщился складками в районе плеч, талии, штаны тоже большеваты… Тьег выглядел несуразно. То, что нужно.

— Не забудь, тебя зовут Ациан, — буркнул Асавин. — Ты студент, с Иллалика. Этим объясним твой имперский акцент.

Серые глаза сверкнули детским восторгом. Словно ребенку позволили оставить дома щенка, только тут все куда серьезней. «Я совершаю ошибку, — отчетливо подумал Асавин. — Я об этом еще пожалею».

Вниз по Крабьему спуску они пошли уже вместе. Асавин — пребывая в мрачных мыслях, Тьег — в приподнятом настроении. Между тем, Крабий спуск круто пошел вниз с пологого холма между домами. Когда лил дождь, потоки грязи и дерьма со всего города отвратительным водопадом стекали с него, омывая Мусорную стену — грандиозную свалку прямо в черте города, за которой начинался район Угольного порта. Асавин порадовался, что они с Тьегом обогнали дождь на несколько часов.

— Воняет. — Принц поморщил аристократический нос, — Но я все равно рад, что выбрался. Я всерьез опасался, что ты решил убить меня книжной пылью.

— Какие горькие слова, мой друг. Я думал, ты будешь в большем восторге от книг. Многим они не по карману.

— Ненавижу читать, — фыркнул Тьег. — Сразу вспоминается старый учитель. Он бил меня розгами! Хотя, уж лучше розги, чем бесконечные вечера в компании Треолара.

— Треалора, — поправил Эльбрено. — Я тебе книги не развлекаться дал. Ты у нас студент, а значит, парень неглупый, образованный, начитанный.

— Не понимаю, как можно просиживать штаны за книгой, когда мир полон приключений? — в сердцах воскликнул Тьег.

— Мир полон приключений, говоришь? Иногда они заводят в такие мрак и безысходность, что начинаешь отчаянно цепляться за то немногое, что способно подарить радость.

В его словах прозвучало больше горечи, чем Асавин хотел показать. Можно срезать клеймо каторжника со своей кожи, но из сердца оно не сотрется никогда. Мальчишка снова ничего не заметил. Его увлекали улицы, крики людей и запахи.

— Не могу поверить, что ты все это прочел… Там же целая библиотека.

— Пока ты молод и свеж, можешь наслаждаться поверхностью жизни, но с возрастом хочется все больше глубины, — ответил Асавин. — Неужели не интересно, что там, за стеной города? В других государствах, землях и чужих головах? Начитанному человеку всегда есть что сказать, мой дорогой мальчик.

Тьег ненадолго притих, словно обдумывая все сказанное. Они наконец миновали Крабий спуск, и Мусорная стена предстала во всей своей гротескной красе. Тьег задрал голову и приоткрыл рот, разглядывая ее. Отходы громоздились кручами по семь-восемь футов¹⁵ в вышину и, говорят, с каждым годом эти горы увеличивались. Кто-то называл ее язвой на теле города, рассадником вони, болезней и крыс, кто-то — большим нищенским кладбищем, ведь всем известно, что покоиться в Некрополе стоит недешево. С каждым дождем потоки зловонной жижи стекали с нее во все стороны, отравляя источники воды, а ветер разносил вонь в соседние кварталы. Год от года ее пытались разобрать, но на месте очищенных участков мгновенно возникали новые, и чиновники опускали руки. В районе Угольного порта существовало забавное поверье, что однажды стена поглотит весь город, а некоторые всерьез считали, что в ее зловонных недрах вылупляются всякие страхолюды. Что не мешало, однако, всем районом азартно побираться на ее скользких гребнях.

— Ничего себе вал, — протянул парень. — Здесь что, когда-то шли уличные бои?

Асавин одобрительно хмыкнул:

— Шли, идут и будут идти. Район Угольного порта — это город в городе, и властям это не нравится. Время от времени они посылают войска зачистить его. Показуха, но кровь проливается самая настоящая. Здесь живут те еще монстры в обличье людей… Я тебя предупреждал. Но мы не станем углубляться в эту навозную кучу, пройдемся по верхам.

Он провел Тьега петляющими дорожками к ближайшему проходу в стене. Эльбрено расстегнул дублет, расшнуровал рубашку, чтобы было лучше видно обмотанную вокруг шеи ржавую цепь, и надел на большой палец перстень с дешевым красным стеклом. Его окутал бессловесный язык условных сигналов. Тьег вылупился на него во все глаза:

— Что ты делаешь?

— Есть старая поговорка, — пробормотал Асавин, делая цепь на горле менее тугой. — Я перефразирую ее для тебя: в Священной Империи поступай по-имперски. Усек? Здесь свои порядки.

Свои порядки, свой язык, свои короли и герцоги. Асавин ненавидел эту беспросветную грязь, но, в то же время, любил пьянящую свободу, которую та дарила. Здесь ты можешь быть кем захочешь. Трусом, жуликом, животным, глупцом и убийцей. Каждому скоту здесь найдется предназначение.

Походка Тьега стала менее уверенной, зато Асавин зашагал развязней. Никакой демонстрации страха или осторожности. Уверенность в себе увеличивает шанс на существование. Он в своей стихии.

Город вокруг неуловимым образом изменился. Улицы стали уже и беспорядочней, дома растеряли цвет, а удушающее амбре свалки разило наповал.

— Возьми вот. — Асавин притянул Тьегу надушенный платок. — А то еще окочуришься с непривычки. Это самый вонючий квартал города, Крысиная улица. Обещаю, дальше будет не так ужасно.

По улицам и правда бегали целые толпы крыс, выныривали из мусорной насыпи и забивались в щели под домами. По пути часто встречались нищие с ведрами, полными барахла и гнили, с ног до головы покрытые коркой грязи. В подворотне орала какая-то пестрая толпа, за их спинами абсолютно ничего нельзя было разглядеть.

— Бей его! Откуси ухо! — послышалось из этого нечленораздельного воя.

Тьег вопросительно поглядел на Асавина, тот спокойно ответил:

— Крысиные бои.

Толпа издала ликующий рев, затем отхлынула, и на грязную мостовую рухнуло окровавленное полуголое тело, из головы которого торчал ржавый обломок. Несколько человек кинулись обирать его. Тьег отшатнулся, Асавин буднично произнес:

— Крыса убила крысу. Не глазей так, а то и тебя убьют. Глупо стоять между мародером и его добычей.

За тугими узелками улиц показалась густая черная пелена.

— Пожар? — спросил Тьег.

— Фабрики. Стоят за стеной, но дым доходит до района Угольного порта. Поэтому-то он и Угольный, понял? В основном, оружейные, а тут, в их тени, обитают фабричные работяги, что из свободных.

— А-а-а, — протянул принц, — я слышал, тут делают самострельные трубки. Пушки, что можно держать в руках, только стреляют не на «сахаре».

— «Гадюки», «аспиды», — кивнул Асавин. — Вся стража уже ими вооружена. Грозное оружие, но пока его перезарядишь, можно получить пару ножей в бочину.

Глаза Тьега азартно загорелись:

— Всегда было интересно, как это работает! Как вода может заставить железный шарик лететь?

— Аякоса — это не вода. Это — конденсат змеиного молока: бесцветной горючей жидкости из земных недр. Чирк кремниевым замком. — Асавин звонко щелкнул пальцами перед носом у завороженного парня. — Искра воспламеняет пары аякосы. Бах! — шарик летит.

— Чудеса, — вздохнул Тьег. — Наши пытаются собрать, но у них не выходит. А почему они стреляют не на «сахаре», как пушки?

— «Сахар» — та же аякоса, только в кристаллах. В отличие от жидкости, он не горит. Взрывается от сильного удара, поэтому на пушках есть молотки. На «гадюку» такой тяжелый молоток не прикрутить.

— Восхитительно, — прошептал принц.

«Собери свою первую сотню «гадюк». Посмотрим, что станет с твоим восхищением», — подумал Асавин.

Они нырнули в темную подворотню. На пути им встретилась подозрительно выглядящая компания. Шрамы, кровоподтеки, кривые зубы густо-алого цвета и цепи, обмотанные вокруг рук. Тьег моментально встал в защитную стойку, положив ладонь на эфес шпаги. Асавин даже не шелохнулся. Он узнал их. Старые клиенты. Один из бандитов обвел блондина мутным взглядом и прохрипел:

— Есть… че?

— Я на поклон, — спокойно ответил Асавин, словно невзначай коснувшись цепи на шее.

Про поклон, конечно, бессовестная ложь, но иначе от этой компании не отделаться. Здоровяк рассеянно кивнул, и шайка расступилась перед ними, пропуская дальше по улице.

— Какой еще поклон? — спросил Тьег, когда они разминулись с бандитами.

— Помнишь, я говорил тебе, что обладаю связями? — неохотно начал Эльбрено. — Я работаю на влиятельного, но своеобразного… герцога, и должен отчитываться ему, но в последнее время пренебрегал этой обязанностью.

— Уверен, что смогу все ему объяснить.

— Стой. — Асавин обернулся к мальчику. — Ты — мой племянник, понял? Что бы ни случилось, пускай даже герцог будет спрашивать, кто ты и откуда. Не вздумай раскрыть себя.

Черненые брови сошлись на переносице, мальчик кивнул. Вот и славно.

Они вынырнули из подворотни на поперечную улицу и чуть не запнулись о свалку лежащих людей, укутанных в мешковину. Чертыхнувшись, Асавин перепрыгнул через живую груду. Мальчишка притих и помрачнел. Он, словно зверь, чуял для себя опасность отовсюду. «Ой, зря я поддался ему», — вновь подумал Асавин.

— Сделай лицо попроще, улыбнись, и играй свою роль, — сказал он, толкнув двери кособокого здания.

Двухэтажный дом с покосившейся крышей было похож на облезлого голубя: краска облупилась, часть черепицы отвалилась, а часть разворовали. Выцветшая вывеска некогда гласила: «Эллинор Карио», однако буквы давно стерлись, осталась только «нор Ка». Один из старейших игорных домов Угольного порта. Нынче она со всеми потрохами принадлежала Висельникам и приносила им немалый доход. Подручным Френсиса под страхом адских мук запрещено ошиваться здесь. Им вообще запрещалось играть где-либо кроме их логова, которое, кстати, совсем неподалеку. От близости Висельников по спине пробегал влажный холодок, но Асавин не собирался задерживаться. Сюда со всех концов Угольного стекались городские сплетни. Местных он знал очень хорошо.

В «Норке» всегда царила атмосфера разбитного нищенского гуляния. Громкая музыка, вечный стук костяшек хурука, визгливый смех девок и глухие тычки пьяного мордобоя. Тускло-красные, словно тошнотворное местное вино, портьеры посерели от пыли и были изъедены огромной жирной молью. Потолок давно стал черный от копоти множества трубок. Асавин быстро осмотрел зал, и наметанный взгляд выхватил в толпе знакомую фигуру.

— Лонни! — ухмыльнулся он, протянув руку съежившемуся за столом мужчине. — Яркого дня. Давно не виделись.

Сидящий хмуро посмотрел на собеседника и нехотя протянул руку. В левой у него был зажат веер разноцветных квадратиков. За столом с ним сидели еще три странных хмыря. Кажется, воротилы с Черного рынка. Асавин не сомневался, что его товарищ скоро проиграет последние портки.

— И тебе ни серых, ни благих, — мрачно ответил играющий общепринятую в здешних кругах фразу.

Асавина всегда поражало, что такой щуплый парень может говорить настолько низким, глубоким, богатым на интонации голосом. Темноволосый, бледноватый, коротко стриженный и гладковыбритый — как будто полная противоположность Асавина. Игрок имел ко всему тяжелый, вечно недовольный взгляд. Бордовая мантия алхимика сидела на нем, как мешок на тощем пугале.

— Эй, Аэрти, не отвлекайся, — гаркнул хмырь за столом. — Твой ход. Пасуешь?

Алхимик дернул щекой от волнения. Поколебавшись, он стукнул по столу костяным веером, сложив из него сложную фигуру.

— Царица леса, — глухо сказал худой.

Его оппонент ощерился редкозубой улыбкой:

— А ты шустрый… Но мы шустрей. — Он вальяжно выложил свою фигуру. — Дракон поимел твою царицу.

Его приятели скотски заржали. Алхимик угрюмо проследил взглядом, как золото утекает из его кошеля.

— Ну что, еще разок, Аэрти? — усмехнулся щербатый.

Прежде чем алхимик ответил, Асавин положил руку ему на плечо:

— О нет, господа, боюсь, он не может. Он и без того должен кораблик золота.

— А ты кто, его жена? — оскалился щербатый. — Плевать, что он там тебе должен, это его проблемы. Шел бы ты отсюда…

— Нет-нет, господа, — ухмыльнулся в ответ Асавин, — вы не поняли. Он должен Френсису. Надеюсь, его-то вы знаете? Может, желаете перетереть с ним за весь этот шорох?

Воротила мгновенно захлопнул пасть вместе со рвущимися на волю остротами, только глаза по-крабьи забегали. Имя Френсиса имело неизменно успокаивающий эффект за всех в округе.

— Пошли, Лонни, пока не пришлось заворачивать тебя в плащ, как младенца, — все так же улыбаясь, прошипел Асавин алхимику.

Через несколько минут они сидели в темном углу за маленьким грязным столиком. Тощая рябая девка стукнула о столешницу мисками с крабовой похлебкой. Алхимик хмуро отодвинул тарелку:

— Как любезно с твоей стороны, но я откажусь. Я ведь и без того весь в долгах.

Последнее слово он едко выплюнул.

— Не бойся, Лонни, за мой счет, — ответил Асавин, откинувшись на спинку стула. — Это чтобы ты восполнил силы, физические и умственные. Мне тебя о многом надо расспросить.

Тьег зачерпнул ложку непонятного варева, попробовал и тут же выплюнул обратно в миску. Цепкий взгляд алхимика проследил за этим действием:

— Не представишь меня своему приятелю?

— Ах да! — наигранно спохватился Асавин. — А это мой племянник, Ациан.

— Приятно познакомиться! — широко улыбнулся Тьег и протянул ладонь.

Поколебавшись, Лонни коротко сжал протянутую руку.

— Лонан Аэрти, — ответил он. — И мне не нравится, когда меня зовут Лонни. — Он сверкнул глазами на Асавина.

— Ладно-ладно! Расскажи лучше последние новости. О чем шуршит Угольный? Ну и… есть ли письмо?

— Нет письма, — покачал головой Лонан. — И не будет. Все, я умываю руки, больше алхимичить для этой шайки не буду.

— С чего такие перемены? Ведь на тебе все еще висит долг.

— Примерно неделю назад явился к нам протектор с отрядом стражи, перевернул все — от нужника до голубятни. Все стекла, аппараты, реагенты. Библиотеку превратил в руины.

— Очень странно. А что ему было надо?

— Не знаю, но я трижды успел проститься с жизнью, так близко он был от моей нычки с почти готовым Красным Поцелуем. Одно дело сизые, от них можно откупиться. Эти же фанатики… Нет, Асавин, теперь даже по нашей старой дружбе не возьмусь, пусть ищут другого алхимика. Если Протекторат возьмет за яйца, сам понимаешь…

— Понимаю. Постараюсь… поговорить с Френсисом.

Проще уговорить солнце встать с другой стороны океана. Френсис — отморозок, Лонану однозначно конец. И зачем только они ввязались во все это дерьмо? Ах да, ему нужна была защита после неудачного покушения, а Лонану — деньги на его пагубную страсть. И оба они задолжали одному из самых отбитых бандитов города. Да еще и Тьег. Проблемы имеют свойство копиться со скоростью помета в курятнике.

Асавин вспомнил обстоятельства их с Лонаном знакомства. Сам он тогда был еще моложе Тьега. По-юношески уверенный в своей ловкости. Пойманный на краже со взломом, подставленный своими подельниками. Суд был скор и безжалостен, и спустя месяц сырых казематов башни сизых плащей началась другая страница жизни Асавина. Его отправили на выработку змеиного молока, на печально известный рудник Белого Древа. Там он быстро понял, что десять лет ему не протянуть. Ядовитые пары змеиного молока косили лишенный свободы народ, словно спелую пшеницу. Первый год был полон тяжелой работы и унижений, которые приходилось хлестать, как жидкую баланду. Ох и нелегко быть симпатичным молодым мальчишкой, если ты горд и принципиален, но Асавин быстро потерял норов. Главное — выжить, а чести лишат и так, и эдак, и если уж чего-то не избежать, то следовало получить от этого хоть какую-то выгоду. Главное, стиснуть зубы и ползти вперед, а вся эта скотская грязь только придаст дополнительного скольжения.

А потом Асавин увидел Лонана. Щуплый, хилый, но по глазам удивительно умный парень, который явно знал, что ему делать. Асавин за версту чуял возможности. Он вкрался в доверие к щуплому умнику и не прогадал. Оказывается, в Белом Древе находилась алхимическая лаборатория и фабрика по сборке «гадюк», и раз в год алхимики выбирали из числа каторжников тех, кто сочетал в себе ум, образованность и ловкие руки. Асавин обучался грамоте, да и всего остального ему было не занимать. Главное, вовремя показать себя, ведь квота ограничена. У Асавина было примерно полгода, чтобы проредить количество умников, и для этого ему даже не нужно было марать руки. Достаточно было только легонько подтолкнуть кого надо.

Через полгода они с Лонаном перешли под начало местного подразделения гильдии алхимиков. Асавин сменил ядовитые пары аякосы на однообразный, но более безопасный конвейер фабрики «гадюк». Руки до сих пор помнили каждый этап сборки, вплоть до мельчайшего гвоздика, скрепляющего кремниевый замок. Тяжелые и долгие десять лет жизни Эльбрено, и скрашивала эти годы только возможность читать, которую алхимики всячески поощряли. На волю он вышел другим. Каторга размолола в муку юношеский максимализм и отсеяла сквозь сито цинизма маленькие крупицы его будущего характера. Он кропотливо собрал из всего этого мусора что-то, отдаленно похожее на человека.

Что до Лонана, то он, несмотря на клеймо преступника, нашел свое место в лабораториях бордовых мантий. Асавин же продолжил идти по кривой дорожке, не видя для себя других вариантов. Ненависть, десять лет служившая ему источником сил, оказалась ядовитей змеиного молока. Она навсегда его изменила.

Лонан посмотрел своим обычным тяжелым взглядом, вырывая Асавина из раздумий.

— Прекрати, не надо пустых слов. Я прекрасно понимаю, что Френсис прикончит меня, и выбираю такой расклад пыткам в застенках Протектората. Если конец един, не лучше ли выбрать менее мучительный? И еще кое-что. — Он снова посмотрел на Тьега. — Нет у тебя никакого племянника. Никого нет.

— Для всех он — мой племянник, — ответил Асавин. — Для тебя тоже.

Алхимик фыркнул, зачерпнув похлебки, и отправил в рот. Будет очень обидно потерять такой удачный инструмент. Асавин поймал себя на грусти. Пожалуй, к Лонану он привязался.

— Ладно, это не все новости, — сказал алхимик, облизнув ложку. — Не знаю, в каком лесу ты провел последние несколько недель… Ну да ладно. В Угольном становится неспокойно. Шуршат, что пропали ребята Кривого Шимса. По мне, туда им и дорога, уродам, да никто не берет на себя ответственность, да и тел тю-тю. Хм-м-м… В Червивом дрались. По слухам, Мару Податель бился с Мороком. Морок начал наглеть, расширяет свои каналы сбыта, беспардонно захватывает территории, а кто с него спрашивает, — Лонан провел пальцем по горлу, — тех скоро находят дохляками. Шуршат, у него появилась какая-то новая дурь. Красный Поцелуй и рядом с ней не стоял. Улетаешь к праотцам на пушистом облаке…

Асавин подобрался от ужаса:

— Жуткий парень этот Морок. Слишком быстро раскрутился… Что-то тут нечисто.

Лонан хрипло рассмеялся:

— Нечисто? Асавин, разуй глаза, это Угольный порт. Здесь не найти ничего чистого.

Эльбрено машинально улыбнулся кислой шутке товарища. Лонан редко смеялся, и чувство юмора у него было мрачное, под стать лицу. Однако шутка не развеяла страха Асавина. О Мороке ходили самые разные слухи, но все пугающие. Если Френсиса кликали отморозком и охочим до крови псом, то Морока — проклятьем богов. Он, словно стихийное бедствие или пагубь, уничтожал целые банды, от главаря до последней шлюхи, так что создавалось впечатление, что он и не человек вовсе, а могучая безликая волна. Даже со злющим псом можно договориться, если кинуть в нужное время шмат мяса, но как договоришься с бесчувственной стихией? Сметет, размозжит о камни и глазом не моргнет. Это пугало Асавина куда больше выходок Френсиса.

— Не будем о Мороке… Что говорят об имперцах в бухте?

Асавин надеялся, что кто-то из сумрачной братии воспринял их, как новый рынок сбыта. А там можно и весточку передать.

— Что говорят? А ты как думаешь? Что лягушачье дерьмо и то полезней, чем кучка островных мужеложцев. Поскорей бы попереубивались там с Фуэго, то-то будет радость.

Тьег скривился. Асавин горько усмехнулся. Да, наивно было полагать, что в сумрачной братии попрут против воли герцогов, а они оказались на удивление единодушны.

Не успел Эльбрено опомниться, как алхимик уже вычистил миску и отодвинул на край стола.

— Благодарю за угощение, — сказал он. — Не пропадай надолго, иначе начинаю переживать, не сдох ли ты.

— Твоя забота мила моему сердцу, — усмехнулся Асавин. — Я же как кот, всегда возвращаюсь туда, где кормят.

Лонан посмотрел на него печальными глазами.

— Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, — сказал он, — а мне пора, столько всего нужно сделать…

«Точно помирать собрался», — подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.

— Асавин… — прошептал Тьег. — Ты надеялся на местных бандитов?

— Д-а-а-а, — протянул тот, махнув рукой девке с подносом. — Но Лонни, хоть и умник, знает не всех. Хочу поговорить еще с парочкой толковых людей.

— Обязательно здесь? — пробормотал парень. — Отвратительное место.

— Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста. — Асавин повернулся к Тьегу. — Зачем скитаться по всему городу, когда знаешь, куда приходят нужные тебе люди? Не забивай себе голову. Знание может погубить.

— Незнание — тем более, — парировал Тьег. — Скажи, если возникнут проблемы. Не стоит беречь меня, я не сахарная голова… и не тепличная розочка.

Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать Асавина. От неизбежного ответа его спас перелив гитары. Музыкант сидел на стуле. Вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры. Из одежды — несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой талией.

— Асавин, что это? — спросил он.

— Ритуал, древний, как сама Ильфеса. Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди — это высокие горы, синие узоры — реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша — тьма, белая — свет. Смотри. — Асавин указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. — Чья сторона перевесит, тот и победит.

Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой. Завороженный ее танцем Тьег уронил монетку на горку белой чаши. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули от азарта.

— Что ты делаешь? — изумился Тьег. — Зачем в тьму-то?

— Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, — объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. — Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен. — Он подмигнул обернувшейся танцовщице.

Прошмыгнув между столами, девушка исчезла за пологом табачного дыма. Щелкнули костяшки хурука, кто-то развязно заржал, и привычный шум «Норки» вступил в свою силу. Девка принесла вино. Асавин налил стакан и придвинул Тьегу:

— Пей, мальчик. Я гарантирую, что это будет самое ужасное вино в твоей жизни. Такое ты точно не забудешь.

Над дымным пологом взвизгнули флейты и мандолины, застучали барабаны. Все собралось в нескладную, но ритмичную мелодию. Народ вскочил со своих мест, бросившись в пьяные пляски. Тьег удивленно наблюдал за этим, словно вокруг разыгрывался ритуал идолопоклонников. Он махом опрокинул в себя стакан и сморщился, как изюм. Асавин подумал, что мальчишка сейчас исторгнет из себя содержимое желудка, но он оказался крепче.

— Какая гадость, — простонал Тьег. — Будто кто-то в него нассал…

— Не исключено, — ответил Асавин и рассмеялся, когда лицо парня вытянулось. — Успокойся, это шутка. Первая кружка всегда тяжело дается, зато дальше…

Его голос потонул в нестройном пении, топоте, дребезжании посуды на столах и развеселом смехе, похожем на крик ишака. Мальчик налил себе еще вина, и этот стакан вошел в него с меньшим сопротивлением, а следом — ложка крабовой похлебки. Умница. Однако веселье Асавина быстро сникло. Среди дыма и плясок он увидел несколько знакомых лиц. Не подручные Френсиса, но с радостью доложат ему, где видели Сводника. Планы придется срочно менять.

Из шума и мглы появилась танцовщица. На ее лице больше не было синих линий, хотя на голове все еще красовалась пестрая бандана с золотистыми кисточками. Тело в дешевом потрепанном платье, обнажающем смуглые плечи. Она широко улыбнулась Асавину, и ее зубы блеснули алым. Еще одна любительница Красного Поцелуя.

— Эй, Князь Тьмы, — звонко сказала она, подойдя к их столу, — что ты здесь забыл, такой белокурый? Прямо сошел с церковной фрески.

— Компенсирую красотой исключительно черное сердце, — осклабился Асавина. — И щедростью. Я отдал тебе все, что у меня было, моя милая.

— Кто сказал, что ты красавчик? — Женщина дерзко вздернула подбородок. — Потасканный, еще и блондин!

— Мое черное сердце разбито, — наигранно вздохнул Асавин. — Но, если ты ищешь молодого красавчика, обрати внимание на моего племянника. Краше личика ты здесь не найдешь. — Он указал на раскрасневшегося от вина Тьега.

— О нет! — Женщина хлопнулась к Асавину на колени. — Я предпочитаю зрелое вино и зрелых мужчин, а твой племянник мне в сыновья годится. Зато понравится моим дочерям.

Асавин удивился. Он думал, что она гораздо моложе, с таким-то гибким и подтянутым телом. А еще ему понравилось, что она пришла не за золотом.

— Что, разочарован? — пропела танцовщица, обняв его за шею. — Мне позвать дочек?

— Предпочитаю спелые персики, — осклабился он, ухватив женщину за задницу, — но дочек позови… Для моего племянника. Хотя нет. — Асавин улыбнулся еще шире. — Где твой табор, милая? Давно не веселился под открытым небом.

Она рассмеялась, запрокинув голову, и Асавин увидел линии ее ключиц, уходящих под ткань платья. Затем она без спросу подхватила со стола его стакан и осушила одним махом. Струйка вина потекла по подбородку и капнула на лиф, выступающий двумя округлыми холмами. Асавин украдкой посмотрел на неприятных знакомцев. Те пожирали его алчными взглядами. Если линять, то уже сейчас.

— А ты не промах набиваться в гости! — воскликнула танцовщица, стукнув кружкой по столу. — Только учти, белокурый, у нас нет ни пуховых перин, ни хороших кушаний, ни покладистых женщин. Сойдет?

— Сойдет! — воскликнул Асавин. — Веди нас, прекрасная…

— Амара.

— Прекрасная Амара, — кивнул он. — Меня зовут Асавин, а это Ациан.

— Не будем медлить.

Он устремился сквозь толпу танцующих следом за Амарой, растворяясь в табачном тумане. Кажется, за спиной крикнул кто-то из подпевал Висельников. Потом будет сложно оправдаться перед Френсисом, но это уж потом. Он что-нибудь обязательно придумает.

— Эй! — воскликнул Тьег, еле поспевая следом.

Они вырвались из жарких объятий «Норки» в не менее жаркий воздух Угольного порта. Небо стало совсем низким и черным, и в этом тяжелом воздухе крылось обещание прохлады. Амара потянула его вдоль улицы Лилий, где шлюхи разбежались под козырьки и навесы.

— А твой племянник и правда красавчик, каких поискать! — пропела Амара, увлекая его дальше по улице. — Эй, Ациан, что ты забыл в этой клоаке?

— Он студент, — ответил за него Асавин, — до этого обучался при храме Святой Короны…

— Разве он немой? — поразилась смуглянка. — Эй, Ациан, ты ведь уже изучал испадрит? Скажи что-нибудь! Процитируй Песню Скитальцев!

Тьег послушно запел на испадрите, Амара подхватила. Асавин удивился. Это поразительно образованная женщина. Уже за это ее стоило казнить. Женщине в современной Ильфесе строжайше запрещено быть чем-то большим, чем тенью мужчины.

Они пересекли улицу Лилий и углубились в проулок между домов. Раньше здесь был дом фабричных рабочих, пока пожар не обглодал его до черного остова. Во внутреннем дворе раскинулся пестрый палаточный городок. Издали доносился смех и трели гитары.

— Догоняйте! — воскликнула Амара и устремилась вперед, отпустив руку Асавина.

Тот воспользовался моментом, чтобы шепнуть Тьегу:

— Не думал, что ты знаешь испадрит.

— И испадрит, и орантонг, — кивнул парень, сверкнув хмельными глазами. — Думаешь, дворянское воспитание — это только этикет и фехтование? Мертвые языки мне втемяшили, чтобы отскакивали от зубов, как родные…

— Да ты просто золото! — восхитился Асавин. — Только будь осторожен, придерживайся роли… — он оглядел слегка пошатывающегося парня. — О небо… Хотя бы просто придерживайся чего-нибудь и не рухни… Будь внимателен, Дети Ветра могут обчистить твой кошель. Это у них что-то вроде доброй традиции.

— Кто это? — спросил Тьег.

— Они, — Асавин указал в сторону палаточного городка. — Изгои. Видал платок на ее голове? У нее клеймо на лбу.

Глаза Тьега округлились от ужаса и отвращения:

— Асавин, мы что, идем к бывшим каторжникам? Ты с ума сошел.

— Стой! Ты еще слишком мало знаешь об Ильфесе. Каторгой и клеймением здесь наказывают за все — от кражи хлеба до убийства. Зато эти люди точно не сдадут ни страже, ни протекторам, ни даже местным бандитам. Они сами по себе.

— Все равно, они преступники, — стоял на своем Тьег. — Они получили по заслугам. Закон писан для всех.

— Хм, — протянул Асавин. — Скажи это дворянину, изнасиловавшему чужую жену, или купцу, дающему страже на лапу, чтобы скрыть притон с маленькими мальчиками… Закон писан теми, у кого есть власть и золото. Думаешь, среди каторжников есть хоть капля дворянской крови?

Он преувеличил. Конечно, частенько ссылали зарвавшихся бастардов, но так они — никто, и капля их дворянской крови ничего не решала.

Тьег продолжал упрямо стоять и насуплено смотреть на Асавина. Что ж, пришло время последнего аргумента.

— Хорошо, Тьег. Тебе виднее. Ведь ты безгрешен и наверняка за всю свою короткую жизнь не совершил ни единого дурного поступка. А теперь представь… Только представь, Тьег, что в «Негодницу» тогда ворвалась шайка пьяных дворян, убила бы хозяина, а ты, сын простого работяги, проткнул бы их, словно бешенных собак. Туда им и дорога, но тебя бы ждала каторга. Сизые плащи не посмотрели бы, что ты защищал себя и тем более, Благой упаси, шлюху! Кому она вообще нужна, эта падшая женщина? И кому нужен ты, сын простого работяги? Как ты посмел поднять шпагу на того, кто с рождения выше тебя? Скажи мне, это и есть справедливость в твоем понимании? Ты и я — такие же грешники в глазах этого города. — Асавин снова потянул Тьега за собой. — Наши слова ничего не стоят, так что остается только расслабиться и быть теми, кем нас видят: еретиками, грешниками, сластолюбцами. Гнить заживо, разрушая пасторальную картину священного города.

— Это неправильно, — пробормотал Тьег, но послушно пошел следом за Асавином.

— О, когда поймешь, что в этой жизни правильно, обязательно напиши об этом книгу. Уверяю, тебя тотчас казнят за нее.

Они приблизились к палаткам. Знакомый музыкант, сидя на бочке, ласкал гитару, извлекая волшебные звуки. Он больше не носил платка, и на смуглом лбу белела сложная закорючка клейма. Амара кружилась под музыку, ее каблуки отбивали быстрый ритм, яркая юбка взметалась цветочными лепестками, а руки жили своей жизнью, летая над головой, словно птицы, исполняющие брачный танец. Вокруг нее кружились три молоденькие девушки.

— Ах, вот вы где! — крикнула Амара. — Чего так долго? Это мои милые дочки.

Девчонки подбежали к остолбеневшему Тьегу. Очень хорошенькие.

— Пошли, Князь Тьмы. — Женщина потянула Эльбрено за собой. — Пришло время плясать.

— Асавин, — жалобно протянул Тьег, — ты знаешь, в храме наук меня не учили местным танцам…

— Все просто. Прижми к себе даму, словно занимаешься с ней любовью, и… — он притянул к себе Амару, — не отпускай ее от себя, словно пойманную дичь. Позволь ей почувствовать твое тело, а ты — ее, а там — как сердце подскажет.

Тьег попытался еще что-то спросить, но его голос потонул в девичьем смехе, а все внимание Асавина заняли темные глаза Амары.

— М-м-м, а ведь ты описал сейчас совершенно определенный танец, — потянула она. — Иосийские объятия. — Ее правая рука скользнула ему на плечо, а левая сплелась пальцами с его ладонью. — Покажи мне, как ты умеешь загонять дичь… Рьехо, давай иосийское!

Музыкант громко крикнул, ударил по верхней деке¹⁶ гитары, и мелодия устремилась в головокружительный полет. Подхватив ритм, Асавин повел Амару за собой. Ноги и руки прекрасно помнили эти полные страсти движения. Хлопок по деке — Асавин оттолкнул от себя партнершу, чтобы в последнее мгновение поймать кончиками пальцев и резко притянуть к себе, выбив воздух из ее легких. Она удивленно заморгала, но через мгновение сильнее прижалась к нему, закинув ногу на его бедро.

— А ты злобный сукин сын…

— Дичь должна молчать, — шепнул Асавин и провел пальцами по обнажившейся икре женщины.

— Не дождешься, — фыркнула Амара, пихнув его в грудь, словно оскорбленная девственница, но глаза у нее смеялись.

Асавин легко удержал ее и наклонил, почти уронив на землю. Амара обхватила его за шею, и он почувствовал, как впились ее ноготки. Эльбрено поднял ее и повел в такт музыке, пересекая открытое пространство. Вокруг взметнулись купола ярких юбок, громко хлопали танцующие, и Тьег закружился с одной из дочерей Амары.

— Признаю, ты умеешь танцевать, — шепнула смуглянка. — Ты с Иосы?

— Да, — ответил Асавин. — И ты, видимо, тоже…

— В прошлой жизни. — Она лукаво укусила блондина за мочку уха, и его обдало жаром.

В небе оглушительно загрохотало, и это заставило всех танцующих остановиться. Они запрокинули головы в темноту над ними. Миг, и небо изрыгнуло каскады воды.

— Ах, это я и называю настоящей благодатью, — рассмеялась Амара, скинув платок и подставив лицо под струи. — Что, испугался промокнуть или…

Вода впиталась в ее платье, сделав юбку тяжелой, а лиф — абсолютно прозрачным, и Эльбрено легко мог рассмотреть соски с коричневыми ореолами на ее грудях. Он медленно прижал ее к себе:

— Это всего лишь вода…

— Эй-ей-ей! — закричал Рьехо, ударив по струнам, и Асавин закружил Амару под потоками воды. Ее мокрые волосы били его по лицу, а прикосновения обжигали сквозь холодную мокрую ткань, ставшую вдруг такой тонкой, словно ее и не было вовсе. Желание нарастало, и Амара это заметила. Ее ладонь скользнула вниз и сжалась на его гульфике.

— Приятно чувствовать, что мужчина так тебя хочет…

Вместо ответа он коснулся губами ее шеи, и Амара задрожала в его руках.

— Нам стоит согреться, иначе можем заболеть, — шепнул ей Асавин.

Амара потянула его сквозь толпу танцующих, прямо к одному из шатров. Асавин рухнул на кипу тряпья. Мокрые волосы Амары хлынули ему на лицо, когда она потянулась к его губам. Платье сползло с плеч, обнажая грудь с крупными сосками. Он сжал один пальцами, а другой рукой стянул платье до пояса. Мокрая кожа обжигала ладонь. Амара сорвала с него дублет и рубашку, коснулась губами груди, покрытой короткими светлыми волосами, а ладонь запустила в штаны, поглаживая затвердевший член. Она усмехнулась:

— Да ты совсем озяб…

Дыхание обожгло живот блондина, руки потянули вниз мокрые штаны, губы кольцом сомкнулись на головке члена. Язык нежно и настойчиво ласкал его. Горячо, очень горячо. Асавин запустил ладони в ее влажные волосы, ощущая, как они змеятся между пальцами на каждый кивок головы. Амара выпустила его член, облизнула губы.

— Я согрела тебя?

— Не совсем…

Асавин притянул ее к себе, стягивая платье с влажных упругих бедер. Амара, извернувшись словно змейка, скинула с себя остатки мокрой одежды. У нее был красивый живот, даже эти светлые трещинки растяжек его не портили. Он коснулся губами ее пупка и повел языком вниз, до темного треугольника волос, пальцы вклинились между бедер, вторгаясь в нее. Амара обхватила его руку, а другую положила себе на грудь, томно сомкнув веки. Бедра закачались, направляя пальцы, дыхание участилось. Асавин припал к ее соску, и Амара громко ахнула. Какие у нее чувствительные груди.

Амара остановила руку Асавина и толкнула его на подушки. Игры закончились. Она нежно сжала его член, направила внутрь себя и зазмеилась вдоль торса Асавина, словно поток горячей упругой воды. Асавин припал к ее груди, и она протяжно застонала от удовольствия.

Дождь барабанил по шатру, заглушая крики Амары. Они долго смотрели друг на друга, тяжело дыша, не в силах сказать ни слова, чтобы через некоторое время снова слиться. На это раз неспешно, плавно, чтобы продлить удовольствие. Когда эмоции немного утихли, они легли, вслушиваясь в звуки дождя.

— Ты никогда не кончаешь в женщин, или это во мне дело? — спросила Амара.

— Не хочу плодить себе подобных.

— Отчего же? — Она закинула на него бедро. — Подумаешь, жили бы где-нибудь на свете смуглые, белокурые ублюдки, вроде тебя.

Он спихнул с себя ее ногу.

— Прости, — шепнула она, погладив его по груди. — Но ведь я права, ты нечистых кровей. Кто потоптался по твоей матери? Айгардец? Рубиец?

Асавин пронзил ее холодным взглядом. Чего она добивается? Насмехается над ним и его прошлым? Но ее взгляд был сочувственным. Амара ласково погладила его по щеке, поросшей короткой светлой щетиной.

— Не злись на меня, больше не буду бередить твои раны. Мы, Дети Ветра — сборище никому не нужных ублюдков, и от этого грубеем. Думаем, что нет боли больше, чем наша.

Только сейчас Асавин заметил выжженное на ее лбу клеймо. Еще одно пестрело чуть пониже плеча. Где-то спряталось третье. Наверное, у основания шеи. Она провела пальцами по его плечу, где белел крупный плоский шрам — след срезанной кожи.

— Я пытался вытравить это из себя, — объяснил Асавин, сжав ее пальцы. — Но это невозможно.

Амара понимающе улыбнулась, потянувшись к нему губами. Что пережила эта женщина в своих долгих мытарствах? Он ее не спросит, а она не расскажет. Да и зачем? Они — лишь два голодных до тепла тела, не привыкшие обнажать свою внутреннюю боль.

Дождь лил весь вечер и всю ночь, смывая с улиц дневную пыль.

***

Асавин проснулся один. За пологом шатра слышался сонный гул лагеря, и уже с утра стояла удушающая жара. Наступил первый день Золотой Песни. Одежда, не успевшая просохнуть за ночь, неприятно холодила кожу. Он выбрался из шатра, сонно щурясь на солнце. Где его берет? Кажется, безнадежно утерян. Как же глупо он вчера поступил, оставив Тьега одного. Да, Детям Ветра нет дела до властей, законов и политики, но это было так неосмотрительно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

14

Басма — порошок из листьев индиго, используется для выкрашивания волос в темный цвет.

15

Фут — 33 см.

16

Верхняя дека или просто дека — верхняя плоскость корпуса гитары.