Моя единственная надежда

Элли Блейк, 2014

Райдер Фицджеральд приезжает на урок танцев. Молодой преуспевающий владелец строительной компании, он вынужден смириться с этим нелепым занятием, чтобы не расстраивать свою младшую сестру, которая собирается замуж и хочет, чтобы ее свадебный танец с братом выглядел прилично. Оказавшись в старом полузаброшенном здании, где находится студия, Райдер ожидает увидеть в роли преподавателя какую-нибудь потрепанную жизнью даму. Однако его поджидает настоящий шок по имени Надя Кент. Ее удивительная красота и необычный характер невольно погружают Райдера в пучину страсти. Надя тоже не остается равнодушной к блестящему красавцу архитектору, обладающему незаурядным умом и сексуальной притягательностью. Все осложняется тем, что и у Нади, и у Райдера есть веские причины не желать, чтобы эта связь переросла в нечто более серьезное…

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

© 2014 Ally Blake

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

Глава 1

Райдер Фицджеральд захлопнул дверь машины. Под ногами хрустнул мелкий гравий. Прищуренный взгляд скользнул по зарешеченным витринам магазинов и спящим окнам первого и второго этажей. Лишь из арочных окон третьего этажа лился мягкий золотистый свет. Он оглянулся на свою машину, ее винтажные контуры мерцали в темноте, с сердитым видом нажал на кнопку, включая сигнализацию, и в очередной раз посмотрел на розовую бумажку, на которой Сэм вывела каракули с названием и адресом в надежде, что он неправильно прочитал их. Но нет.

Именно в этом обшарпанном здании на боковой улочке размещалась «Академия танца Амелии Брант». Здесь он рассчитывал найти женщину, которую наняла его сестра Сэм, чтобы к свадьбе ее гостей научили танцевать. Учитывая, что через два месяца Райдеру предстояло стать счастливцем, ведущим ее к алтарю, его это тоже касалось.

Свадьба. Уже от одной мысли о ней Райдер ощущал неприятное стеснение в горле. Когда он напомнил Сэм, сколько раз она, исполняя свой дочерний долг, присутствовала на многочисленных, до скандальности, свадьбах их отца, она просто сунула ему в руку бумажку с адресом.

— Инструктор там обалденная! — выпалила она. «Надеюсь, что это так», — подумал он, имея в виду стоимость уроков. — Ты ее полюбишь! Если и существует человек, который сможет научить тебя танцевать, как Патрик Суэйзи, так это она!

— Понятия не имею, о ком ты говоришь, — заявил Сэм, — к тому же я не гарантирую, что смогу бывать там каждый четверг в семь вечера, так что тебе придется ходить без меня.

Однако Сэм с радостным видом заверила, что инструктор по танцам согласна давать уроки в любое удобное для него время. Неудивительно. Наверняка Сэм предложила ей столько денег, что хватило бы на шестимесячный круиз.

— Ты сам виноват, что она так избалованна, — проворчал он вслух, скомкал розовый листок и сунул его в переполненную урну.

Поднявшись по ступенькам к входной двери, он машинально поправил запонки. Ночь была душной, какие случаются в Мельбурне нечасто, и Райдер с удовольствием избавился бы от своего костюма. День тянулся бесконечно, поэтому сейчас ему меньше всего хотелось исполнять ча-ча-ча с какой-нибудь гранд-дамой с тугим пучком и расплывшимся макияжем, которая будет тяжело дышать на него содержимым бутылки «Крем де Мент», припрятанной в проигрывателе. В кармане затренькало — Сэм уже начинала дергаться. А он достаточно много лет провел под страхом ее дерганья, чтобы понимать, что возвращение к школьному вальсу обойдется гораздо дешевле выслушивания панических телефонных звонков сестры.

— Я на урок, — коротко ответил он и отворил тяжелую красную дверь.

На створках старомодного лифта криво висела табличка «Не входить». Пришлось тащиться вверх по узкой лестнице, освещенной пыльными светильниками. Воздух становился удушливее и тяжелее с каждым этажом. Наконец он добрался до массивной черной двери на кричащих золотых петлях с надписью «Академия танца Амелии Брант».

Райдер повернул разболтанную ручку и сделал шаг внутрь. В лицо бросился удушающий жар. Ослабив узел галстука, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и мысленно пообещал придушить Сэм.

Помещение выглядело бы необитаемым, если бы не какой-то странный, незнакомый запах и не соответствовавший ему чувственный ритм знакомой песни в стиле ритм-н-блюз.

Глаза Райдера обследовали пространство, привычно измеряя площадь пола, высоту потолка, кубометры бетона, количество кирпича, стоимость остекления. Высокая стена с арочными окнами, выходящими на улицу, видимо, сохранилась со времени постройки дома и выглядела наиболее прилично. Сверху свисали промышленные вентиляторы. Ни один не работал. Ряд старинных стеклянных бра проливали озерца золота на повторяющие форму окон серебристые пятна лунного света на истертом деревянном полу.

Ближайшую к нему стену закрывали изъеденные пятнами зеркала, а справа перед свисавшими от потолка до пола занавесями, от которых у него засвербило в носу, расположились старое пианино и несколько печального вида школьных шкафчиков. На полу небрежной грудой лежали полдюжины хула-хупов. Книжные полки были завалены музыкальными записями и неровными стопками нот. И наконец, обитая розовым бархатом кушетка, на которой вполне могла расположиться женщина, чтобы позировать какому-нибудь счастливцу художнику.

Райдер сделал еще один шаг. Под тяжестью его веса старый скрипучий пол застонал.

Музыка прекратилась, и в следующую секунду из-за занавесей раздался женский голос:

— Мистер Фицджеральд?

Он повернулся на звук, и его предсказание обратилось в прах. Вместо гранд-дамы, давно пережившей свои лучшие годы, перед ним возникла Шахерезада.

Темные густые длинные волосы, еще более темные, искусно подведенные глаза. Кожа настолько бледная, что казалась пропитанной лунным светом. Коричневый топ, завязанный на талии узлом, приоткрывал упругий живот. Юбка длиной до лодыжек, собравшая в себе все цвета мира, завораживающе колыхалась при ходьбе. Ноги были босыми.

Райдер приосанился, расправил плечи и сказал:

— Я так понимаю, вы и есть та самая женщина, которая должна превратить меня в Патрика Суэйзи?

Она моргнула, улыбка слегка тронула краешек ее влажных губ, прежде чем исчезнуть, как ни бывало.

— Надя Кент, — сказала женщина, протягивая ему руку.

Райдер взял ее. Рука была нежной, теплой и на удивление сильной. И такой поразительной прозрачности, что он видел под кожей вены. Внезапно по всему его телу от той точки, где соприкоснулись их руки, прокатилась горячая волна, как будто его ударило током. Женщина убрала руку, и ощущение бесследно исчезло.

— Вы пришли слишком рано, — произнесла она недовольным тоном с легким американским акцентом и проплыла мимо.

Райдер ощутил пряный аромат и невольно удивился, как столь экзотичная женщина, могла оказаться в этом богом забытом закоулке мироздания.

— Я думал, это хорошо, учитывая поздний час.

— Кто вам сказал? — И, не дожидаясь ответа, присела на розовую кушетку. Длинные темные пряди рассыпались по ее плечам беспорядочными волнами. Одним взмахом она приподняла юбку до колен, показав гладкие мускулистые икры, вытащила из-под кушетки пару бежевых туфель на небольшом каблуке и сунула в них ноги. Потом, не поднимая глаз, сказала: — Похоже, вам жарко.

— Да, и что? — Его инстинктивный ответ эхом разнесся по комнате.

Женщина ничем не подала виду, что слышала его, только ее пальцы, застегивавшие пряжку на туфле, на мгновение замерли. Затем ее руки скользнули вверх к икрам, чтобы опустить юбку.

Неужели он заигрывает с ней? Конечно да. Эта женщина была… какой-то особенной. Она завораживала.

Не удостоив его ни единым взглядом, она встала, сунула за пояс маленький пульт и, постукивая по полу каблуками, направилась к нему.

— На вашем месте, мистер Фицджеральд, я бы сняла пиджак. Здесь жарко, а когда мы начнем двигаться, станет еще жарче. Мне совсем не улыбается ловить вас, если вы упадете в обморок.

Райдер не воспринял эту мысль всерьез, но на какой-то миг ему показалось, что он увидел в ее глазах победный блеск.

Тем не менее, воспользовавшись ее предостережением, он сбросил с плеч пиджак и, не найдя ничего лучше, повесил его на спинку обитого бархатом стула. Дырки от моли. Класс. Райдер снял галстук и определил его туда же. Затем избавился от запонок и закатал до локтей рукава рубашки. Эти действия подходили скорее для спальни, чем для танцпола. А ее пристальный взгляд, следивший за ним, только усиливал впечатление.

Женщина без видимого сожаления отвела от него глаза, убрала волосы назад, завязав их в низкий хвост, и, подняв подбородок, щелкнула каблуками. Шахерезада исчезла. На ее месте стояла инструктор по танцам.

Тогда-то Райдер и вспомнил, зачем он здесь, и начал потеть по-настоящему.

— Нельзя ли закончить все как-нибудь побыстрее? — спросил он, вспомнив кипу архитектурных планов, громоздившихся на полках вокруг его чертежного стола. Остальные ждали его в памяти новейших компьютеров, стоявших в городских офисах его фирмы. Его собственные проекты и проекты, разработанные его командой. И дело не в том, что он, подобно отцу, не мог сосредоточиться на чем-то одном. Просто Райдер любил работать. Он предпочел бы заниматься этим всю ночь напролет, а не тратить час на обучение всяким глупостям.

Надя Кент провела ладонями по своим стройным ногам, опустив юбку еще чуть ниже. Американское произношение добавило певучести ее голосу, когда она сказала:

— Мистер Фицджеральд, у вас есть еще какие-то дела по вторникам в десять вечера?

— Да, у меня есть другие дела, которыми я мог бы заняться.

— И это не потому, что вы побаиваетесь ходить на уроки танцев?

Райдер прищурил глаза, но улыбнулся:

— Что вам сказать? Я пользуюсь спросом.

— Поверю вам на слово. А сейчас, — сказала она, хлопнув в ладоши. — Где у вас бедра?

— Простите?

— Ваши бедра, которые должны танцевать. Надеюсь, Сэм вам рассказывала. Если мы намереваемся добиться того, чтобы вы выглядели приемлемо, вы должны обрести свободу движений, которую дают бедра.

Райдер решил, что она шутит.

— Мисс Кент, неужели я похож на человека, который приблизился бы к этому месту меньше чем на шесть миль, если бы знал, что здесь потребуются бедра?

Так или иначе, но теперь мяч был на ее стороне, и тем не менее, когда эти знойные черные глаза медленно окинули его взглядом, задержавшись на верхней пуговице его крахмальной белой рубашки, на блестящей пряжке его ремня, на идеально отглаженных брюках, у Райдера начало сводить низ живота. А когда, вместо ответа, губы Нади, крупные, нежные и чувственные, как и вся она, расплылись в ленивой улыбке, его внутренности сжались в тугой комок.

— Значит, так вы обходитесь с клиентами, которые являются слишком рано, мисс Кент? Хотел бы я посмотреть, как достается тем, кто опаздывает.

— Нет, — ответила она, — вы этого не увидите.

Она достала пульт, резко взмахнула им и нажала на кнопку. Помещение наполнили звуки фортепиано, разносившиеся из спрятанных где-то динамиков. К ним присоединился хрипловатый женский голос.

— А теперь, мистер Фицджеральд, раз уж вы платите мне дополнительно, чтобы я занималась с вами в такое время, давайте сделаем так, чтобы ваши деньги не пропали даром.

— Есть и другой вариант.

Есть, подумал он, когда в глубине ее глаз мелькнула вспышка предвкушения. Она тут же исчезла, но теперь Райдер знал, что не он один испытывает это… ощущение… Влечение? Определенно что-то…

— Что вы скажете, если я заплачу вам за полный курс обучения, но мы ограничимся одним днем? И Сэм совсем не обязательно об этом знать.

— Отлично. Меня устраивает. Но что мы скажем Сэм, когда, добравшись до танцпола в день ее свадьбы, вы на глазах у всех отдавите ей ноги?

На какой-то краткий миг Райдер подумал, что эта женщина вполне могла оказаться ведьмой.

Надя изящным полукругом подняла перед собой руки, предлагая ему сделать то же самое. Но когда в ответ он едва шевельнул бровью, она выругалась — и весьма сочно — и, сделав в его сторону последние несколько шагов, взяла его руки и с усилием, от которого напрягся ее живот, подняла их, сложив в требуемую позицию.

С такого близкого расстояния Райдер уловил в ее темных волосах красноватый отлив, а на переносице несколько крохотных веснушек. Потом его мысли иссякли, поскольку Надя пролезла в полукруг, образованный его руками, и положила его правую руку себе на бедро. Его ладонь почувствовала ткань, пальцы ощутили тело. Гладкое тело, горячее тело. Ее тело.

Ее правая рука скользнула в его левую руку, и весь жар этой ночи завис между ними.

— Надя.

— Да, Райдер, — ответила она, подражая его серьезному тону.

— Я не могу так сразу.

От резкой белизны зубов, сверкнувшей в ее улыбке, по коже Райдера побежали мурашки.

— Все будет просто, — сказала она. — Обещаю. Вы должны просто довериться мне. Вы доверяете мне, Райдер?

— Ни на йоту.

Улыбка превратилась в усмешку, а потом она провела языком по краю своих верхних зубов.

Может, она была и не ведьма, но определенно садистка.

— Надя…

— Ради всего святого! Что еще? Один последний вопрос. Один. А потом вы заткнетесь и начнете танцевать.

Великолепная, безжалостная и властная до мозга костей. Отчаянное сочетание. И как оказалось, убийственно сексуальное. Именно поэтому, только когда Райдер убедился, что недовольный взгляд ее черных глаз устремлен прямо на него, он спросил:

— Кто, черт возьми, такой этот Патрик Суэйзи?

В ответ на это Надя расхохоталась, запрокинув назад голову. Ее бедра соприкоснулись с его, поднимая в нем волну похоти. Боже правый!

Ее рука твердо уперлась ему в грудь.

— Давайте не будем замахиваться так высоко, торопыжка. Моя цель довести вас до такого состояния, чтобы вы смогли покружиться на паркете минуты три и не расстроить невесту. Идет?

От ее запаха у Райдера застучала кровь в жилах. Ее близость, ее бедра, прижимавшиеся к нему, ее рука у него на сердце… У него так пересохло во рту, что он едва смог проскрипеть.

— С чего начнем?

— С того, с чего начинали все выдающиеся танцевальные дуэты, — сначала.

Когда большое помещение снова наполнилось музыкой, Надя велела ему слушать ритм. Покачиваться в такт. Освободить бедра, чтобы они вели его.

Райдер стиснул зубы, пожелав, чтобы Сэм никогда не рождалась. Это помогло секунд на пять, прежде чем он мысленно осадил себя. Несмотря на то что этот ребенок стал единственным источником хаоса в его полностью упорядоченной жизни, она была лучшим, что он когда-либо имел.

Ему едва исполнилось одиннадцать лет, когда он потерял мать, а отец женился повторно, и его новая жена уже ждала ребенка. Даже будучи подростком, Райдер понимал, что это значит, а именно, что Фиц изменял его матери — женщине такой силы, с таким сердцем, с такой душой. Хуже всего, что она наверняка тоже знала это, когда была больна и понимала, что умирает.

Почувствовав, как в груди, словно ядовитая змея, поднимается знакомое чувство отвращения, Райдер поспешил затолкать воспоминание в тот удаленный темный склеп в своем сознании, где оно таилось. Он мысленно перенесся в тот день, когда родилась Сэм. С самого первого раза, когда он заглянул в большие серые глаза своей сестренки, все изменилось. Он поклялся, что никогда не даст ей упасть. Даже в том юном возрасте Райдер понимал, что на ее отца — его отца — нельзя положиться. Что ради того, чтобы двигаться дальше, он не задумываясь переступит через нее.

И все же, даже имея такой пример в качестве родителя, этот нежный, беспомощный ребенок вырос и теперь собирался выйти замуж. Замуж…

— Сосредоточьтесь!

Райдер поморщился, когда Надя ущипнула его за тонкую кожу между большим и указательным пальцами. Он сердито уставился на нее. Она ответила тем же. Для женщины, которую он ощущал, как пушинку в руках, ее силе можно было позавидовать.

— Надя, по правде сказать, это мне совсем не нужно. Покажите мне, как не моргнув глазом войти в пучину Голливуда и выйти из нее, и все.

— Во-первых, — сказала она, — мисс Надя. Таковы танцевальные правила. А во-вторых, чем скорее вы прекратите брюзжать и думать о потраченном времени, тем скорее оно пройдет. Вот вам крест. — Когда она перекрестилась, ее топ натянулся на груди, приоткрыв ключицу и светлую кожу с выступившей на ней испариной.

— Да, мисс Надя.

Судя по ее тихому смешку, она осталась довольна.

— Это не так трудно, верно?

— Вы себе даже не представляете.

Она прикоснулась к нему, или он только вообразил себе это. Так или иначе, но Райдер испытал внезапное возбуждение. Это мало сказать.

И поздний час никак не влиял на это. Ему казалось, что Надины руки преследуют его везде. Они спускались, когда ей хотелось возбудить его. Они медленно скользили по его рукам, когда ей хотелось поднять их в нужное положение. Они ложились к нему на плечи, когда она прижималась сзади коленями к его ногам, чтобы заставить его двигаться в такт.

Это был кошмар.

И не только потому, что он не привык получать такие немногословные указания. Хотя и не без этого. Уже несколько лет, возглавляя свою многомиллионную архитектурную фирму, он сам распоряжался всем.

А еще надо было как-то бороться с внезапными волнами пьянящего аромата от ее темных волос. С соблазном этой гладкой серебристой полоски кожи над юбкой. И с этими обольстительными, как арабские ночи, глазами, зовущими в танце куда-то дальше в темные пределы страсти. И эта понимающая улыбка, пробегавшая по ее влажным губам, перед тем как она начинала отсчитывать ритм, как будто ему было три года.

Когда она наконец выключила музыку, Райдер спросил:

— Мы закончили?

— На сегодня — да.

Потом, как будто не было этого часа, который они провели так близко друг к другу, как только могут мужчина и женщина, не связанные законными узами, Надя просто отошла в сторону.

Усевшись на розовую кушетку, она сняла ленту, тряхнула волосами и прошлась по ним руками, пока они не превратились в копну спутанных кудрей. Она, наверное, почувствовала, что Райдер за ней наблюдает, потому что, запахнув полы кардигана и обмотав вокруг шеи длинный серебристый шарф, обернулась.

— В следующий раз наденьте свободные брюки и футболку и принесите с собой что-нибудь теплое на потом. Даже в эту сумасшедшую жару после такой работы ваше тело очень сильно остынет.

Райдер не стал давать никаких обещаний. Он подумал, что охладиться, как можно быстрее, — это как раз то, что нужно.

— Я провожу вас.

Ее брови спрятались под волной волос.

— В этом нет необходимости. Обойдусь сама. Я дитя бедных кварталов.

Ричмонд едва ли можно было назвать бедным, но Райдер рос рядом с младшей сестрой, так и норовившей выпасть из окна своей спальни, и инстинкт защитника глубоко укоренился в нем.

— Сейчас одиннадцать часов вечера. Я вас провожу.

Надя окинула его оценивающим взглядом цыганских глаз и, пожав плечами, с улыбкой сказала:

— Мужчина сказал — мужчина сделал.

— И это тоже.

Он подхватил свой пиджак и галстук и, чтобы не помять их, повесил себе на руку. Она заметила это, но ничего не сказала, очевидно считая, что ее время давать указания закончилось.

Подойдя к старинному щитку, Надя выключила свет, и на полу остались только пятна лунного света, проникавшего через арочные окна. Взгляд Райдера снова упал на потолок с пятнами от протечек, на покрытые пылью бра, на промышленные вентиляторы и, наконец, на совершенно фантастический перекрестный рисунок потолочных балок, чтобы воспроизвести который некоторые люди заплатили бы сколько угодно.

Надя, кашлянув, показала ему на дверь, а потом, прижав бедром и стукнув по ней, закрыла на ключ.

Райдер пошел за ней по лестнице. Холодный свет зеленых ламп отбрасывал болезненные тени на отклеившиеся обои. Однако, если смотреть сверху вниз, лестница, огибавшая лифтовую шахту, оказывалась прекрасно спроектированной. Если бы лифт работал…

Какая разница, подумал он с легким раздражением. Это здание наверняка уже приговорено.

Тем не менее Райдеру не требовалось заключение психолога, чтобы объяснить, почему это здание сохраняло для него свое очарование. Оно относилось к категории тех, которые обожала его обладавшая художественной натурой мать. Ее связь с миром выражалась в замечательных скульптурах, которые она делала из забытых, выброшенных и потерянных вещей. Ее связь с сыном выражалась в его понимании того, что, следуя велению своего сердца, обретешь лишь сердечную боль.

Отмахнувшись от воспоминаний, Райдер обратил взгляд к выходу.

— Вы придете на следующей неделе? — спросила Надя, когда они вышли за дверь.

— Боюсь, что да, — ответил Райдер, повернувшись к ней.

Она стояла, покачиваясь с ноги на ногу, как будто двигалась в ритме одной ей слышной мелодии, что производило какое-то чувственное гипнотическое впечатление. Потом, поднявшись на носки так, что ее лицо оказалось на одном уровне с ним, произнесла:

— А Сэм действительно крутит вами своим маленьким пальчиком, верно? Она и раньше мне нравилась, а теперь я испытываю особое уважение к этой девушке.

Райдер фыркнул и засмеялся.

Потом, когда Надя прошла мимо него, легко спрыгивая со ступенек, он сунул руки в карманы брюк, чтобы не сделать чего-нибудь опрометчивого. Например, скользнуть рукой по ее горячим бед рам и прижать ее к себе. Или утопить пальцы в этих безумных кудрях. Или поцеловать мягкие губы.

Райдер быстро взял себя в руки.

Какой бы притягательной она ни была, единственной его целью на ближайшие недели было дожить до свадьбы Сэм, не поддавшись искушению спрятать ее в высокой башне, где ни один мужчина не сможет причинить ей боль. Чему никак не могло способствовать, если бы он позволил этой лукавой и своенравной учительнице танцев, уже успевшей подружиться с сестрой, заморочить себе голову.

Поэтому, вместо того чтобы утонуть в ее темных глазах, влажных губах, во всей ее томной чувственности, Райдер поднял взгляд вверх на фасад здания:

— Вы не знаете, кто владелец этого здания?

— А что? — в ответ спросила она.

— Это касается потолочных балок, — ответил Райдер, а когда опустил глаза, обнаружил, что Надя ушла далеко вперед.

— Меня спрашивать бесполезно, — бросила она через плечо. — Я просто здесь работаю.

Райдер следил за ней, пока она не растворилась в темноте, оставив его наедине с машиной и быстро остывавшим на ночном воздухе телом.

* * *

Надя упала на кровать за несколько минут до двенадцати. Буквально. Она просто рухнула, не раздеваясь, лицом вниз на нерасстеленную постель.

И тут же темнота перед глазами обернулась чистым холстом, на котором начали свою игру воспоминания.

Она снова слышала скрип лестницы, пробивающийся сквозь мелодию, под которую она танцевала. Чувствовала, как у нее закружилась голова от неожиданности, как прервалось дыхание, как она покрылась потом и ей стало не по себе. Снова ощутив твердую почву под ногами, Надя смыла с себя косметику, испарину и мужской пот. И, как говорила ее строгая бабушка, вышла из-за кулис.

Ожидая увидеть мужскую версию Сэм, которая была высокой, широко улыбающейся, симпатичной, но неуклюжей и несколько бестолковой, она глубоко ошибалась.

Райдер Фицджеральд был высок, но на этом сходство заканчивалось. Сказать, что он красив, значило ничего не сказать. Он просто сражал наповал. В деловом костюме, белоснежной рубашке, с безупречно лежащими волосами, в красивых, идеально чистых туфлях он выглядел большим и лощеным и, как оказалось, обладал острым как бритва умом. И венчала все это неумолимое совершенство едва заметная аура животной сексуальности, как будто за этим парнем тянулся шлейф тестостерона.

Когда Надя снова спряталась за занавесью, у нее тряслись руки. Они тряслись! Она не могла глубоко вдохнуть. Кровь грозила пробить стенки сосудов. В голове вертелась единственная мысль: «О нет!»

Теперь, с юмором оглядываясь назад, Надя не могла винить себя. Прошло уже около года с тех пор, как она в конце концов порвала со своим бывшим. И, честно говоря, такую острую, чувственную реакцию ни один мужчина не вызывал у нее так долго. Для женщины, вся жизнь которой состояла в познании собственного тела и служении собственному телу, тот факт, что оно превратилось в нечто почти бесчувственное, был почти противоестественным.

Доходило до того, что в моменты сомнений Надя начинала думать, что за два года отношений они угробили нечто большее, чем они сами. Не говоря уже о ее растоптанном самолюбии и погубленной карьере.

Но нет, она же Кент, а женщины из рода Кентов не привыкли плакать ни над разбитой любовью, ни над сломанными костями, если случалось такое. Они выкарабкивались. И Надя справилась с этим блестяще.

И теперь, когда она это сделала, когда стала танцевать лучше, чем когда-либо, когда оставалось всего несколько недель до того, чтобы попробовать вернуть все то, что она оставила, именно теперь в ней снова вспыхнул прежний огонь?

Надя со стоном перевернулась на спину и крепко прижала к груди подушку. Не помогло. Даже с широко открытыми глазами она до сих пор чувствовала, как под белой рубашкой этого мужчины ходуном ходили мышцы, крепкие и на удивление сильные. Тот жар, который шел от него. Стоило лишь ей прикоснуться к нему, и она ощущала под кожей его пульсации. И весь этот час тот же жар беспрестанно пульсировал в ее теле.

Перестань, слышался ей голос матери.

Матери, которая бросила на Надю один-единственный взгляд, когда та неожиданно появилась у нее на пороге с чемоданчиком и грустной историей… и улыбнулась. Не потому, что она была рада видеть свое единственное чадо. О нет. Балетная карьера Клаудии Кент рухнула из-за мужчины, и теперь, когда она видела, что продукт ее ошибки оказался в той же печальной ситуации, она смотрела на это как на посланное свыше кармическое воздаяние.

Надя крепче стиснула подушку, чтобы унять неприятное ощущение.

Ее мать была напрочь лишена генов материнства, но благодаря этому Надя рано научилась справляться с последствиями отказов, что оказалось настоящим даром для свободной танцовщицы. Невозможно быть танцовщицей и при этом быть слишком разборчивой. Это тяжелое, богом проклятое занятие. Как сказала однажды Этель Бэрримор, для того, чтобы стать успешной актрисой, женщина должна обладать лицом Венеры, умом Минервы, грацией Терпсихоры и быть толстокожей, как носорог. Танцовщицам требовалось иметь все это плюс способность делать шпагат на бильярдном кие.

Надя обладала всем этим и даже больше. И все же, если в ближайшие несколько недель ей не удастся использовать свой мимолетный шанс и вернуться к прежней жизни, она сможет довольствоваться лишь сознанием того, что совершила ту же ошибку, что и ее мать.

Впрочем, она, по крайней мере, не забеременела.

Под влиянием этих мыслей Надя дотянулась до ночного столика и взяла ноутбук. За несколько минут ей удалось выбросить из головы все посторонние размышления и набросать эскизы тех движений, которые она добавила в свой номер за день до появления Райдера Фицджеральда.

Когда ей было двадцать, она жила за счет природного таланта, дерзости и, возможно даже, имени своей матери. Но стоило на один год уйти со сцены, и момент был упущен. Каждый день появлялись более молодые, рвущиеся вперед танцоры, готовые занять ее место. Единственное, чего не знали эти маленькие голодные танцоры, — то, что теперь Надя не уступит. И ей действительно есть чем доказать это.

Закрыв ноутбук, она снова шлепнулась на кровать. Раз уж завтра занятия начинаются в два, у нее будет время, чтобы самой сходить на пару уроков. Может быть, на урок современного танца в Саут-Ярра или в тот недавно переделанный из склада зал в Ноттинг-Хилл. В любом случае она не будет сидеть здесь. Потому что Надя Кент снова в игре.

Несмотря на поздний час, всплески адреналина все еще будоражили ее, поэтому она схватила пульт от телевизора и прокрутила список фильмов на жестком диске, пока не нашла то, что искала.

Из полудохлых динамиков подержанного телевизора послышалась мелодия «Будь моим», и на экране начали извиваться зернистые черно-белые танцоры. Когда появилось набранное розовым шрифтом имя Патрика Суэйзи, Надя подоткнула под себя одеяло и вздохнула.

Да, все снова было по-прежнему. И так будет до тех пор, пока она не совершит какую-нибудь глупость. Опять.

Засыпая, Надя уже не могла с точностью сказать, чей голос она слышит: голос матери или свой собственный.