Моё-твоё сердце

Эллисон Майклс, 2023

Две подруги – Хейли и Тедди – долгие годы были неразлучны, пока любовь к одному и тому же парню не рушит их жизни. В пылу ссоры они попадают в страшную аварию. Их тела изувечены травмами, а души застревают между мирами. Что же держит их между жизнью и смертью? Любовь, дружба или незаконченное дело? Хейли и Тедди уверены, что смогут вернуться назад, если узнают правду, ведь даже полиция уверена, что авария – не несчастный случай.

Тогда

Хейли

Мои родители перебрались на побережье Лонг Айленд Саунд, как только поженились. И эта волшебная дата совпала с открытием филиала «Ллойд Кэпитал», где оба на тот момент работали. Сорвали двойной куш, как говорится.

Вся их жизнь была связана с «Ллойд Кэпитал». Оба попали туда после университета на стажировку, хоть и в разные годы. Оба прокладывали себе дорожки наверх, но, как бывает, отец преуспел в этом чуточку больше. Но мама никогда не стремилась занять кресло поудобнее на этаже повыше. Она из тех женщин, кто занимается карьерой ровно до тех пор, пока на горизонте не появится настоящий мужчина, с которым захочется создать семью.

Думала ли она об этом, когда впервые увидела Чейза Моргана в стеклянных, пропахших кожей и дорогим кофе коридорах «Ллойд Кэпитал» на задворках Верхнего Ист Сайда? Кто знает. Но вот папа потерял голову, едва разглядел зелёные глаза Кейт — тогда ещё Миллиган — среди десятков других. Это он так любил вспоминать, а мама всегда подпихивала его локтем в бок, чтобы не говорил ерунды.

Но я верила отцу. Даже двадцать лет спустя он так смотрел на маму, будто весь мир сжался лишь до размера её зелёных глаз.

Хотела бы я узнать всё о том, какими были мои родители в молодости. Но дети могут довольствоваться лишь тем, что им позволяют услышать родители. Морганы ничего не скрывали о своём прошлом, но, сколько я не пыталась выведать про их отношения, мне удалось разузнать лишь три главных факта. Их роман развивался стремительно, как костёр разгорается из сухих веток. Они поженились в маленькой часовне в Астории перед самыми близкими и на следующий же день сбежали из Нью-Йорка на двести миль севернее вдоль побережья. Сюда, в Нью-Хейвен. А здесь уже начали новую жизнь и первым делом перезнакомились со всеми соседями.

Одной из них оказалась мама Тедди.

Дом Елены Раморе был раза в три меньше нашего, хотя на момент переезда родители только мечтали о большой семье, и пока некому было заполнять пустые комнаты. Он стоял почти впритык к нашему с западной стороны. Маленький нюанс, который чуть не стоил родителям покупки этого дома, тихой жизни в маленьком городке, и нашей дружбы с Тедди. Мама не любила, когда нарушали её границы, а вид чужой кухни прямо из окон нашей так и кричал об их отсутствии.

Но дом очаровал их, к тому же хозяйка переезжала к родственникам, вот и продавала его за смехотворные гроши. Тогда отец ещё не получил должность главы отдела корпоративной ответственности — без понятия, что это означает — и зарабатывал куда как меньше, а мама… Что ж, мама бы с радостью променяла карьеру в финансовом секторе, чтобы обустроить уютное гнёздышко для новоиспечённого мужа и будущих детей. Правда, ушла из компании лишь после рождения Дэнни, но это уже совсем другая история…

Говорить, что Морганы общительны, как болтливые сороки, думаю, не стоит. Пять минут в их компании — и любой понимает, что эти двое состоят из генов дружелюбия и желания со всеми быть в хороших отношениях. Странно, что эти гены передались лишь Дэнни, но неважно. Не успели родители распаковать все коробки, как уже перезнакомились со всеми соседями, получили четыре предложения на барбекю, подробный отчёт о всех жильцах Ферри-стрит от мистера Найта — он, кстати, и двадцать лет спустя живёт одними сплетнями — и приглашение вступить в местный книжный клуб.

Родители идеально подошли местному обществу, хоть и были слеплены из другого теста. Жили в доме с пятью спальнями и белым фасадом, тогда как соседские стены потемнели от непогоды и смотрелись потрёпано. Как корешки библиотечных книг, которые трогали сотни рук. Они выходили из дома в строгих костюмах от каких-никаких брендов, садились в «мерседес» — тогда ещё старой модели — и ехали в центр, в одно из новых стеклянно-претензионных зданий. Тогда как соседи влезали в годами ношенные вещи и бежали пешком до ближайших аптек, продуктовых или муниципальных учреждений, где прозябали до шести вечера.

Но их всё равно любили. Морганов невозможно не любить, ведь они никогда не кичились ни пятью спальнями, ни строгими нарядами «от кутюр», ни «мерседесами». Наглядный пример того, что внешность бывает обманчива. Не суди о книге по обложке. В общем, все подобные избитые фразочки о том, что главное — это то, что внутри — это про моих родителей.

Мамины переживания по поводу того, что дом Раморе стоял рядом и нарушал все мыслимые и немыслимые законы уединения, рассеялись на следующее же утро после переезда. Она спустилась на кухню с утра пораньше, чтобы побаловать отца завтраком в постель, приготовленным на новенькой плите. Папа был классиком во всём, в том числе и в завтраках, поэтому часто начинал день с омлета или яичницы.

И только мама собиралась поджарить что-то яичное, как поняла, что вчера они успели позаботиться обо всём. Кроме продуктов. В холодильнике не оказалось ни яиц, ни молока для кофе, ни хлеба. Она зависла посреди кухни, не зная, что приготовить из несчастных остатков вчерашнего мясного рулета из забегаловки «Буэн Густо» в квартале от дома, как услышала какой-то стук. Словно рой пчёл врезался в стекло. А потом снова.

Мама подняла голову и увидела, что на неё пялятся. В окне напротив маячила Елена Раморе и неловко махала рукой, чтобы новая соседка открыла раму. Мама немного смутилась и своего тонкого халата, и заспанного лица, и такой странной утренней встречи, но распахнула окно настежь и, как и подобает приличной соседке, улыбнулась.

— Вы что-то хотели? — Вежливо спросила она, хотя такое вторжение в личное пространство уж точно выходило за всякие рамки. В десять часов утра ещё может быть, но не в половине седьмого!

— Доброе утро. — Смущённо ответила Елена Раморе. — Простите, что я лезу не в своё дело… Но я заметила, что вам нечего приготовить на завтрак.

Мама уже хотела было показать этой вторженке нью-йоркское воспитание и посоветовать, чтобы та не лезла в чужую жизнь, да не подсматривала в окна, но не успела.

— Я хотела предложить вам яиц. — Внезапно сказала соседка, протягивая через окно лоток. — А ещё может вам нужно молоко или сливки? Я вот не могу пить чёрный кофе.

Тонкие руки Елены протянули и молочник заодно. А потом ещё баночку с песочным печеньем, тостовый хлеб, помидоры-черри и даже связку петрушки.

— Наверняка вы забыли про еду со всем этим переездом. — Всё так же немного неловко пожала плечами женщина, пока моя мама приходила в себя от такого участия. — Ну… не буду вам мешать. И обещаю больше не подсматривать в окна.

Елена выпустила смешок и потянулась за ручкой, чтобы прикрыть окно и снова воздвигнуть барьер между ними. Мама была так поражена этим добрым жестом, что забыла поблагодарить за яйца и молоко, а её омлет подгорел. Небывалое зрелище — у моей мамы никогда ничего не подгорало.

Тем же вечером она постучалась в дом к Раморе и вернула всё, что одалживала утром, на этот раз не забыв сказать «спасибо».

— Ну что вы. — Лишь отмахнулась мама Тедди. — Мы ведь теперь соседи. И должны друг друга выручать.

И с тех пор наши мамы сдружились на зависть другим обитателям Ферри-стрит. Они напоминали двух девчонок, что рисуют сердечки в дневничках, обсуждают мальчишек и пекут печеньки по выходным, разве что ночевать друг у друга не оставались. Ну, так, по крайней мере, рисовало моё воображение, когда мама рассказывала о своей дружбе с миссис Раморе.

Они быстро спелись, как две хористки, берущие одни и те же ноты. Все вечера, что отец задерживался в офисе, мама проводила в доме Елены или же вытаскивала её куда-нибудь «в люди». Мама приобщала соседку к культурной жизни мегаполиса, вспоминая истории из Нью-Йорка, а та, в свою очередь, учила жизни в маленьком городке, таскала по местным музеям, обсерваториям и колоритным заведениям.

Их крепкая дружба длилась примерно два года, а потом что-то пошло не так. Мама мало что рассказывала, а я видела, как ей горько вспоминать те времена и не настаивала. Знала только, что в какой-то момент мама Тедди разорвала все связи с Морганами. Не отвечала на звонки, не открывала двери, когда мама приходила с тёплым пирогом и крошкой Диланом под мышкой. Мама переживала, что она сама виновата в разладе.

— Когда рождается ребёнок, подруги отходят на второй план. — С грустью говорила она, когда я расспрашивала о ссоре с миссис Раморе. — Я старалась уделять Елене внимание, но, не стану скрывать, что отдалилась от неё, потому что всё свободное время возилась с Диланом.

Мама ещё какое-то время пыталась наладить отношения с соседкой, но та даже смотреть в сторону моих родителей не могла. И дружба рассыпалась, как мука из пакета.

А потом родилась я почти в одно и то же время с Тедди. И нашу дружбу уже ничто не смогло разрушить.

Ну, почти ничто… Так я думала, пока не узнала правду.

Тедди

В первый раз я увидела Хейли по-настоящему в окне её спальни, когда делала домашку по математике. Мама, как обычно, бросила меня на произвол со всеми этими вычитаниями слонов и мартышек, а сама снова убежала на работу в «Патио Пицца». Обычно она отпрашивалась на полчаса, чтобы забрать меня с уроков, накормить полусъедобным обедом и оставить за старшую в пустом доме, где больше никого не было.

Знаю, не очень-то ответственно, но у неё просто не было выбора. Няня стоила бешеных денег, а официантки тогда из бешеного зарабатывали разве что стресс. Не срывали куш, чтобы расплачиваться за приличную школу, оплачивать счета, одежду и еду, да ещё и позволять какой-то незнакомке вклиниваться в моё воспитание.

Мне же нравилось ощущать себя взрослой. Быть взрослой — у меня в крови. Как и любовь к сладкому. К тому же, я была примерным ребёнком. А если и нарушала правила, то только те, в которых говорилось «не таскать печенье из банки» и «не трогать шоколадки до ужина». Когда мама возвращалась с работы, она находила меня в целости и сохранности, чего нельзя было сказать обо всех тех сладостях, что попадались мне на глаза.

Математика никогда не давалась мне легко — я корпела над тетрадкой, выводя цифры, но душа просилась на свободу. Все эти палочки знаков «минус» и «равно» напоминали стальные прутья клетки, что зажали меня со всех сторон. Зато в литературе и других гуманитарных науках мне не было равных. Что ещё делать ребёнку, предоставленному самому себе почти двадцать четыре часа в сутки? Произведения из школьной программы я прочитывала за две недели до уроков — мисс Джульярд восхищалась моими успехами и одной только мне выдавала список книжек, что мы только будем проходить.

Моя домашняя библиотека не была особенно богата — так, полочка над рабочим столом с историями о русалках, королевских династиях и прекрасных принцах. Они спасали меня от тоски и одиночества, от жизни там, за окном, куда мама не пускала меня в одиночку. Каждую из книг я знала почти наизусть, но у нас не было денег, чтобы постоянно покупать мне новые. Зато маме не приходилось выдумывать, что дарить мне на день рождения. Я всегда получала в подарок книгу, и была счастлива, словно под упаковкой прятался единорог.

Я мечтательно выглянула в окно, словно забыла, что из моей комнаты открывался не самый красочный вид. Но нет. Кирпичная стена белого дома, где обитали соседи. Морганы, так мама их называла.

Мне они всегда казались какими-то персонажами из волшебной сказки. Одной из тех, что стояла себе на моей книжной полочке. Королевское семейство, обитающее в роскошном замке, пусть и без высоченных башен. По сравнению с их хоромами наш с мамой домик напоминал захудалую избушку. Разве что курьих ножек не видно. Две спальни наверху, общая гостиная, где еле умещался диван и телевизор, да кухня. Маме хотя бы повезло: из её окна виднелась вся улица. Соседские лужайки, каштаны вдоль проезжей части и крыши далёких высоток Вустер Сквер. А я большую часть времени задёргивала шторы, чтобы не попадаться на глаза девочке, что жила напротив.

Я часто видела её. Порой, даже чаще, чем собственное отражение в зеркале. Мы выходили из дома почти в одно и то же время. Только я медленно плелась за вечно спешащей мамой и забиралась на заднее сидение старой развалюхи, что мы подыскали на рынке подержанных авто. А она радостно выбегала в компании брата, что был на полголовы выше и учился на два класса старше. Они наперегонки мчались к блестящей новенькой машине, пока их родители чинно выплывали следом и с умилением наблюдали за любимыми детьми. Заметив нас, они непременно махали или кричали «Доброе утро!», как положено всем соседям. Но моя мама, отчего-то, лишь скупо кивала в ответ и подгоняла меня.

В такие моменты папа той девочки как-то поспешно отводил глаза, а мама менялась в лице. Уголки её красиво подведённых, напомаженных губ опускались, а глаза становились уже не такими зелёными. Я видела такое выражение лица у своей мамы почти всегда. Печаль и отчаяние — вот что скрывалось за этими малозаметными знаками. Однако я привыкла к тому, что моя мама всегда печалилась, но не та миссис. И я не могла взять в толк, отчего она грустит.

И расспросить ту девчонку тоже не могла. Она не сидела за мной на уроках, чтобы мы могли вот так просто подружиться. Давать друг другу списывать на тестах мистера Крю, обмениваться записками о противных одноклассницах под столом, стрелять бумажными комками в Руди, задиру, каких поискать. Он всегда воровал моё яблоко в столовой, запутывал волосы и приклеивал жвачки к стулу, но некому было за меня заступиться. А эта девочка выглядела так, будто всегда заступается за тех, кто слабее.

Проблема была в том, что мы учились в разных классах, хоть и ходили к одним и тем же учителям. Её миленькие юбки и блузки с узорчатыми воротниками преследовали меня повсюду. Я с любопытством, ну и немного с завистью, любовалась её нарядами, оттягивая свою бесформенную юбку-плиссе, на которой периодически расходились швы. Прикрывая лямкой от портфеля пятно на жилетке то ли от пасты, то ли от ленивой лазаньи, которое не удалось вывести. Или пересчитывая мелкие дырочки — точно точечки на спине божьей коровки — на плотных колготках, которые прогрызла моль, поселившаяся в моём шкафу.

Вокруг неё всегда вились другие девочки. Точно она центр карусели, а остальные — лошадки, движущиеся по кругу. Даже у магнита не столь сильный полюс притяжения — к ней магнитилось всё, что дышало. Одноклассники, учителя, зверюшки из живого уголка в кабинете миссис Хикс. Все её любили.

Порой во мне бурлило желание подойти к ней и попроситься в её свиту. Стать частью весёлой компании и её жизни. Узнать, каково это, так задорно смеяться, запрокинув голову, пока твои ноги скачут через резиночки, пока кто-то плетёт косички из твоих густых волос или пока вы сплетничаете о мальчишках. Но я робела. Не могла даже шагу ступить в её сторону. Если чем мама меня и наделила при рождении, так это непослушными волосами, склонностью к полноте и трусостью. Перед людьми, перед жизнью и даже перед самой собой.

А сколько раз она мелькала в окне! Наши дома ведь стояли плотничком. Две грани одной фигуры. Я старалась не наблюдать за тем, что она там делала, но не могла удержаться и порой заглядывала внутрь, если знала, что меня не поймают с поличным. С завистью разглядывала кровать с балдахином, совсем как у принцессы. Гардероб с блестящими маечками, в котором наверняка жили разноцветные феи, а не прожорливая моль. Большущего розового медведя, с которым можно было не бояться монстров под кроватью. Громадный стеллаж с бесконечными цепочками книг, которые всегда пополнялись новыми. Всё то, чего у меня никогда не было.

Тот день был самым обычным. Одним из сотен таких же одиноких дней, когда меня предоставили самой себе. Слоны никак не хотели складываться в одно стадо, поэтому я замечталась: как бы здорово было пойти сейчас в парк, как другие девочки с мамами. Или вместе испечь пирог, посмотреть мультики, устроить чаепитие. Сделать хоть что-нибудь вместе…

И тут я заметила, что окно той девочки распахнуто настежь. Створки едва ли не касаются моей открытой форточки. Перешагни — и можешь забраться к ней в комнату. На секунду стать ей, а не собой — пухлой, одинокой девчушкой с перепачканными шоколадом губами. Какие там слоны и вычитание!

Я отложила карандаш и сперва с опаской, а затем чуточку смелее, вытянула шею. Позавидовала жирафам, которые могли разглядеть всё, что им нужно, с расстояния в девять километров. Может, с математикой я была и не в ладах, зато в естественных науках плавала, как акула в океане — с чувством полного превосходства.

Моей соседки не было видно. Наверняка она проводила время с братом или мамой, а не с какими-то арифметическими слонами. Значит, она не увидела бы, что я вторгаюсь в её личное пространство. А мне так хотелось рассмотреть её спальню получше. Зависть в тот миг работала сильнее совести.

Я облокотилась о подоконник своего окна, высунулась из него почти наполовину и стала шарить глазами по комнате, которая никогда бы не стала моей. Так: раскрытый учебник по английскому — уж я-то знаю, с ним я покончила минут двадцать назад. Набор разноцветных карандашей — да я ведь тоже люблю рисовать! А ещё пушистый пенал и…

Внезапно на меня уставились зелёные глаза. Вынырнули прямо из-под стола и блеснули искренним удивлением. Я так испугалась — скорее от того, что попалась на месте преступления, чем от неожиданности. И не придумала ничего лучше, как…

— А-а-а-а! — Завопила я, будто на меня выскочил маньяк из-за угла.

Я была тихой, как улитка, но в то мгновение зашлась воплем. Сама не ожидала, что способна на такое. Во мне прорезался голос, а в девочке — ужас. Она отпрянула от окна и стала вопить в ответ. Так мы и кричали, как две сумасшедшие, и пялились друг на друга через открытые окна.

А потом вмиг стало тихо-тихо. Только эхо продолжало дребезжать по стеклу.

— Ты чего так разоралась? — Спросила девочка.

— Ты меня напугала! А ты чего?

— А ты напугала меня!

Её губы, намазанные чем-то блестящим, вытянулись бантиком. Посмотрите на неё! Надулась, как обиженная обезьянка! Но не успела я об этом подумать, как они тут же растянулись в радостной усмешке. А потом и вовсе из них вырвался безудержный смех.

Она засмеялась так звонко, так заливисто, что нельзя было не поддаться её радости. И я захохотала на одной волне с ней. Только что мы голосили на всю Ферри-стрит, а теперь смеялись, словно ничего смешнее с нами не происходило. Хотя… Если оглянуться на мою жизнь, пожалуй, так я и правда никогда не смеялась.

Дверь в комнату девочки распахнулась, и мы умолкли так же синхронно, как и минуту назад перестали орать.

— Хейли! Что случилось?

Её старший брат. Взлохмаченные каштановые волосы выдавали в нём настоящего Моргана. Он стал разглядывать комнату сестры, ища источник воплей. Подумал, что что-то ей угрожает? В мою комнату никто так не вломился, потому что меня некому было защищать.

— Ничего, Дил. — Девочка посмотрела на меня и тихо хихикнула. — Мы просто балуемся.

Дил — это сокращение от… Дилан, Диллард? Я понадеялась, что это не было его полное имя, иначе парню приходилось бы в жизни ещё туже, чем мне.

— Вы можете баловаться потише? — Строго спросил мальчик и зыркнул на меня так, словно я была виной всем вселенским бедам. — Я пытаюсь починить вафельницу.

Он казался немногим старше нас. А щупловатой фигурой и вовсе походил на мальчишку из параллели, но никак уж не двумя классами старше. Но строгий взгляд, серьёзность, закравшаяся в хмурость бровей, а ещё эти очки в толстой оправе делали его старше сразу на несколько лет. Словно кто-то впихнул старика в тело восьмилетнего мальчика.

Дил — или как там его звали по-настоящему — подтянул очки выше на переносицу и, покачав головой, как разочарованный взрослый, ушёл заниматься своими важными делами.

— Это мой брат, Дилан. — Объяснила девочка, поворачиваясь ко мне. Фух, так всё-таки его звали Дилан и он не мучился от подколов одноклассников. — И не волнуйся, он не такой злюка, каким кажется.

— Он и правда сможет починить вафельницу? — С восхищением и недоверием одновременно спросила я.

— Конечно, это же Дилан! — Вот так просто ответила соседка. — Он может разобрать и собрать всё, что угодно.

Я лишь молча кивнула, но меня больше восхищали не навыки Дилана, а то, что у них была вафельница! Я ела вафли только по праздникам. Не на Рождество, День рождения или День благодарения. И даже не по тем, когда я приносила домой «отлично» по математике. Праздниками я называла те дни, когда мама получала хорошие чаевые в «Патио Пицца», присаживалась на корточки передо мной и говорила:

— Что-то мне сегодня не хочется готовить ужин. Куда ты хочешь пойти, милая?

Она могла бы даже не спрашивать, ведь мой ответ всегда был один и тот же:

— В «Раффл Ваффл».

Там подавали самые бесподобные вафли, которые я только пробовала в жизни! Ну ладно, не так уж много вафель я перепробовала, но всё равно никогда бы не выбрала другое место. Даже пончиковую возле старшей школы Нью-Хейвена, где тусовались ребята постарше. Или кафе-мороженое около «Мьюзик Холла».

Но эти счастливчики из дома напротив могли есть вафли каждый день. Мне стало любопытно, какие ещё прибамбасы стояли у них на кухне или в ванной.

Моя партнёрша по «баловству» подошла к окну, облокотилась о подоконник, точь-в-точь как я и улыбнулась:

— Меня зовут Хейли. А тебя как?

И так я познакомилась со своей лучшей подругой и злейшим врагом.