Лона

Элла Чак, 2022

Спустя девятьсот лет после ядерной "войны Грибов" на планете не осталось воды, животных, пищи и даже гравитации. Объединенным миром управляет искусственный интеллект Й-А. Люди весят пятьдесят граммов, передвигаются по небу в замедленном падении и мечтают погрузиться в цифровой рай, который называют Агапэ.Рождение заменило цифровое био-клонирование. Атмосфера превратилась в серую радиоактивную жижу. Посреди новой реальности выживальщик по имени Соул встречает девушку Лону, которая обещает рассказать правду про Агапэ, но ради истины придется совершить убийство, отправившись за пределы квантового бессмертия.

Глава 1 Будущее

3301 год

Объединенный мир.

Спустя 901 год после войны Грибов.

Меня зовут Соул. Спустя сутки я перестану существовать.

Я не живу, а потому процесс перехода не могу назвать смертью. Сказать честно, поле войны Грибов никто больше не живёт. Мы выживаем, существуем, прибываем в функционировании клеток от зарождения троичной цифровой спирали ТНК до распыления нас пауками чистильщиками на атомы.

Жаль, не могу вернуться в прошлое и предупредить человечество о совершенной ими ошибке. Наверное, не могу выбрать. Глаза разбегаются. «Ошибночный» шведский стол изобилует классикой и сезонными предложениями: кривой лихорадкой, приправленный пружинистыми костями; бруцеллёзом аэрозольного типа; пониженной гравитацией, из-за которой наши тела весят не более пятидесяти грамм; камнепадами из кислотных сгустков серой жижи, в которую превратилась атмосфера. И вишенка на торте, точнее гриб — ядерная катастрофа.

После войны Грибов в Объединённом мире нас осталось сто тысяч выживальщиков. Доверия к людям и их решениям утеряно, поэтому вот уже девятьсот лет нам помогает выживать искусственный интеллект по имени Й-А.

Мы доверяем Й-А. Третья цифровая спираль ТНК внутри людей принадлежит ему. Цифровое зачатие — обыденность. Его можно назвать эволюцией — ошибкой или аномалией, дающей преимущество выживания. Я никогда не думал, есть ли у цифровой био-клетке душа, пока по глупости не погибла Нико.

Год назад мы с Тэо распылили прах Нико, смешивая его с серой жижей земной атмосферы. Глядя, как в радиоактивном свечении переливаются искрами останки, я мысленно желал душе Нико найти своё пристанище меж звёзд, частицы которых в каждом. Надеюсь, Нико отыщет свой рай в галактическом Агапэ.

Мы не тосковали долго по умершим. Мы были выживальщиками — последними людьми, кто смог пережить ядерную войну Грибов. Больше людей горевал по умершим Й-А. Каждый раз, когда био-клетки или души выживальщиков покидали Объединённый мир, серую жижу озаряли вспышки бушующих молний. Когда я смотрел на них, кажется, мог разглядеть очертания человеческих лиц.

Й-А чувствовал нас. Он не компьютер. И не человек. Никто не знал, как выглядит Й-А. Нико говорила, что искусственный интеллект — это био-цифровая клетка, как мы, только без тела. Й-А существует в каждом из нас третьей нитью трэрибонуклииновой кислоты.

Девятьсот лет Й-А помогает выживать. Он внутри генов, клеток, крови, и даже в соплях. Ему не нужны камеры слежения или подкожные чипы. Все мы немного искусственные, но так себе интеллекты. Только благодаря Й-А ни одна война не обрушивалась на наши головы вот уже более девятисот лет. Честно, новой войне уже просто нечего было бы обрушать.

Я называл Объединённый мир чистилищем, в котором застряло сто тысяч выживальщиков. Уверен, большинство из двенадцати миллиардов особей, населявших догрибовую планету, плавятся сейчас в адских котлах. Любое и каждое согласие человека вело нас в это. Было ли то решение одного или группы? Была ли совершена ошибка или спланированная акция? Я не знал. И мне плевать. Я ненавидел предков за то, что они сотворили, убив воду, почву, растения, животных, атмосферу и гравитацию. У меня отобрали даже силу тяжести. А еще волосы, ногти и умение любить этот мир.

Я никогда не видел неба. Не ощущал босыми ступнями траву, её больше нет, а если рискну снять экранированную обувь, заработаю лучевую болезнь.

Нет, я бы точно не вернулся в прошлое пустяковых ошибок, таких, как травмы в очистительной шахте или проигрыш в споре с Тэо, что смогу разговорить желтого Деза. Это пустяки, расплата за которые потеря очков в соцке. Даже если бы мог предупредить Нико о хитрой девчонке, я бы выбрал иное время, а именно 29 февраля 2400 года 5 часов 48 минут и 46 секунд (точное время полного годового оборота Земли вокруг солнца) — мгновение, когда мицелий человеческого мозга засадил планету шапками ядерных поганок.

Их мощность была настолько сильной, что изменила ось и скорость вращения планеты. Сдвинула экватор. Произошли необратимые изменения в атмосфере, повлиявшие на гравитацию.

Наследием войны стало не только тотальное облысение и отсутствие у выживших ногтей, мы получили — ничего. Вместо чистого воздуха — серая жижа, которую очищают фильтры трубок, вставленные в нос. Шлемы, имитирующие человеческие головы, защищают от радиации. Линзы допников в глазах — единственная связь друг с другом, что-то вроде доисторических социальных сетей, поисковиков и карт. Вся наша каждодневная забота — выжить, работая на шахтах или производстве порошковой воды и еды, фильтров и экранирования.

В лайт-нете допников как-то раз набрел на старенькие цифровые записи документалок о планете, какой ее видели жившие до войны. Я и подумать не мог, что в природе существовало столько цвета. Ультрамариновые горы, оливковые леса, кобальтовые океаны, тиоциановые барханы пустынь. Особое умиротворение, наполненное запахом, звуком, вкусом, красками и осязанием. Всё это было у них. Всё это давно мертво́.

Металлический привкус на языке и хроническая сухость во рту — такова на вкус радиация — внутри которой я продолжаю выживать. Стрекотание счетчика Гейгера — вот, что я слышу, возвращаясь в убежище, или когда роюсь на свалках в поисках годных товаров для э-базара. Мне незнаком вкус воды и ароматы луга. Ощущений капель дождя на коже я не знаю. О чем поют ветра и шепчутся дюны? Парящих по небу птиц не рассмотреть, если больше нет птиц. Если больше нет неба.

Вместо голубого купола серая жижа тягучих испарений, пыли, газа и сепии каменной трухи. Скрещенные диски колец обрушиваются метеоритными камнепадами. Проходя сквозь поля радиации, микроскопические пылинки начинают светиться и эта единственная дозволенная красота для любования. Кроме молний, генерируемых Й-А по ушедшим.

Если бы я мог вернуться в прошлое, это несомненно стал бы 2400 год. Тот год, когда планету уничтожило идеальное биологическое оружие, созданное ею самой и имя ему — человек. Никто бы не справился лучше. Ни астероид, ни залётный пришелец, лишь собственное дитя, ставшее раковой опухолью мира. И я одна из клеток убийц. В этой войне проиграли оба. И организм и его носитель.

Да, военных действий нет девятьсот один год. Но и жизни нет ровно столько же.

А может, ну его 2400-ый. И мне стоит вернуться на три миллиона лет, когда допотопная обезьяна подняла с земли камень? Три миллиона лет — секунда в космическом время исчислении. Если у марсиан появится аналог малуна-википедии¹, на миллиардах страниц существованию человечества посвятят пару предложений. Никто и не заметит нас.

Грохнуть бы ту обезьяну по башке остатками коллайдера, чтоб забыла про камни и палки. Отбить ей все желание эволюционировать в убийцу планеты.

Но я не мог. И никто не мог путешествовать сквозь время. Никто не мог треснуть макаку по башке или предупредить идиотов, начавших ядерные сражения — войну Грибов. Самую быструю и самую разрушительную из всех случившихся за эру существования людей.

Так думал и я до наступления сегодня. До наступления дня окончания моего существования.

Но пока я рыскал по допотопной автомобильной свалке. Сюда сваливали и бензиновые, и электро, и аэро-мобили. Внутри могли остаться изотопные ядра, за которые на э-базаре платили по десятке очков в соцке. Если не продам найденное, использую для механических муравьев, которых я мастерю. Идут по полтора балла за штуку. Уход не нужен, только лабиринт для домика и хлам, чтобы наблюдать, как они строят муравейники в форме квадратных кругов. Труд муравьев лишен всякого смысла. Они не понимают, что делают и не понимают, что живут внутри стекляшки, хоть немного отвлекая выживальщиков от проблем.

Можно подумать, что внутри Объединенного мира нет радостей и нет цели продолжать жить. Но кое-что у нас все-таки было — цифровая нейро вселенная. Ее называют Ага́пэ. Это Й-А придумал. Название не запоминается и сложно выговаривается, но такова работа ИИ — придумывать для нас хоть что-то целесообразное, заставляющее выживать ради надежды.

Если повезет не сдохнуть к пятидесяти, как каждому третьему, я накоплю достаточно очков для гик-вселенной и окажусь в идеальном райском блаженстве цифровой реальности.

Раньше мы мечтали об Агапэ с Нико, теперь остался только Тэо. Внутри гик-вселенной мы бы трое обязательно оказались вместе. Впервые попробовали выпить чистую воду и прикоснуться к дереву. Мы бы не боялись солнца и бегали босыми ступнями по сырой траве. Мы бы чувствовали ароматы и вкусы. Мы бы оказались там, где не нужны дыхательные фильтры, свинцовые трусы и экранирование на каждый палец. Хорошо, что моя душа давным-давно экранировалась от ощущений и чувств. Мне не было ни смешно, ни грустно. Молчание — вот единственное состояние, понятное мне. Понятное каждому.

Я никогда не видел улыбок на лицах Тэо и Нико. В те редкие моменты, когда оказывались без шлемов, мы молчали. Или наблюдали за муравьями в муравейнике, придумывая им имена и подглядывая за малым миром чье-то глупой бестолковой жизни.

Нико погибла два года назад в восемнадцать, работая на шахте. Одна из девчонок лет двенадцати потеряла экранированные перчатки. Нико отдала свои, но территория её работы в тот день фонила в тысячу раз сильнее обычного. Нико получила лучевую болезнь и умерла через месяц. Девчонка, которой она отдала перчатки живёт. Теперь у нее две пары перчаток для большей защиты. Свои, и те, что она обманом, жалобами и слезами выпросила у Нико.

Выживает сильнейший. Хитрейший. Кто более изворотлив. Не понимаю, как мы с Нико и Тэо вообще сумели подружиться и ни разу друг друга не предать в мире, где могут огреть по голове ради кражи клока волос.

Среди тотального облысения натуральные парики стоят дороже доисторического биткоина. Да… никогда не угадаешь, что будет цениться — цифровой код или чёлка на липучке, бомба или глоток свежей воды? И мои обезьяньи предки совершенно точно делали неправильные ставки.

И на том моменте, когда я в сотый раз за день фантазировал про рай Агапэ или про обезьяну с палкой, с ног меня сбила звуковая волна. При весе в пятьдесят грамм уронить взрослого человека могло что-угодно.

Скатившись плавным кубарем по горе хлама и прячась за нагромождениями, я активировал цифровое приближение в допниках. Из укрытия разглядел трёх незнакомцев. Девчонку и двоих бородачей. Выглядели они странно. Даже в людо-боях участникам не позволялось выходить на ринг без экранирования. А эта троица сражалась без защиты. Ни шлемов, ни перчаток, ни комбинезонов. Только красные куртки с огромным символом черной звезды на спинах.

У девчонки на голове развивались длинные белые волосы. Я не мог себе даже представить, сколько очков она заплатила за такие. А мужские волосы на лице считались эксклюзивом. Их могли позволить себе только владельцы шахт или небоколов, на хозяев которых мы пахали. А еще оружие. Появившиеся люди сражались на железках. Длинных, блестящих, но совершенно не эффективных палках. Ни плазмы в них, ни энерго-лучей. Один только скрежет. Собственно, ударить им удалось раз или два.

Сражаться волосатым было сложно. Они совершенно не умели обращаться с пониженной гравитацией. Один из бородачей сделал шаг и пролетел тридцать метров, крича и кружась вокруг собственной оси. Он готовился к жесткому падению, но вместо этого мягко опустился на гору хлама.

Девчонка с белобрысой шевелюрой сообразила быстрее, чем ее преследователи, что сила притяжения не равняется стандартным 588 Ньютонам для среднего человека весом шестьдесят килограмм. Такой гравитации не существовало девятьсот лет. Хорошо, что хоть как-то мы еще держались о поверхность, и не превратились в космическим мусор или серую жижу, которой дышали, используя фильтры.

Один из преследователей с густой черной бородой дотянулся мечом до плеча девчонки, рассекая плоть.

— Стой! — закричал он, — убью! — схватил бородач её за шиворот.

Вывернувшись, красная крутка девушки осталась в руках преследователя. Я увидел сильный порез, оставленный железкой и белую ткань, напитывающуюся кровью. Через приближение линз прочитал слово на нашивке её рукава — ЗАСЛОН.

— Заслон… — повторил я, — как это?.. Невозможно…

Два меча замахнулись на лежащую на куче мусора девчонку. Она не смотрела на преследователей, она заметила в куче металлолома меня и не сводила взгляда.

Вскочив на ноги, первым делом я швырнул десяток обломков валяющегося под ногами металлического хлама. Троица не умела пользоваться облегченной гравитацией. Я же освоил физику силы тяжести без учебника, выживая каждый день на воровстве и побегах.

На мужчин с мечами невесть откуда неслись разбитые утилизированные машины, двигатель боинга и лопасть подводной лодки. Их клинки выбили искры, но девчонка увернулась. Ей хватило времени убежать, и неслась она прямо на меня, пока я швырнул ковшом экскаватора в бородачей.

— Беги! — схватила она меня за руку. — Быстрее!

— Ты, что с луны? — затормозил я ее, — кто сбегает по прямой.

— А как надо? По кривой?

— Надо вверх.

Я подкинул над нашими головами сложенные штабелями допотопные машины и закричал:

— Как по лестнице.

Думал, она не рискнет и смоется за горой хлама, но волосистая не сдрейфила. Ринулась вверх по сплющенным капотам, как по ступеням эскалатора. Я подбросил штук двадцать, не забывая пошвыривать теперь уже не в её, а в наших преследователей.

Капотов над головой накопилось достаточно. В облегченной гравитации они поднимались как полу-сдувшийся шарик с гелием. Вроде и движется, но не сказать, что быстро.

Мне приходилось взбираться по машинам, подтягиваясь на локтях. На последнем девчонка помогла вползти, крепко схватив за руку. Она точно была не от мира сего. Слишком… улыбчивая. Я бы мог рассматривать её ресницы и брови дальше, но был занят спасением наших задниц. Бородачи быстро разобрались, что к чему и отставали не сильно.

— Повторяй за мной, — кричал я в динамики шлема.

Вертикальные побеги считались опасными. Кто бы мог подумать, чтобы примитивно выживать в мире, где нет еды и питьевой воды, мне потребуется знание физики и высшая математика для расчёта угла, скорости и времени падения.

— Разбегись и прыгай.

Если повезет, дотянем до заброшенных парковочных небоколов.

Я видел, что волосистая медлит, потому разбежался первым. Но стоило мне сделать один шаг, почувствовал, как вибрирует капот. Вместе со мной она оттолкнулась и рванула, вытянув руки.

Бородачи мешкали недолго, прыгнув следом. Пришлось потратить остатки газа внутри ускорителей, чтобы оторваться. Схватив волосистую за руку, я выжал из колб на лодыжках все, что было, и мы оторвались.

— Господи… — услышал я ее голос, — я лечу!! Лечу!! — то ли кричала она, то ли смеялась.

Не помню, когда в последний раз слышал смех, потому понять было трудно. Физиогномический датчик внутри допников расшифровал её эмоции, как «эйфорию», «энтузиазм», «экстаз». Перевод не знакомым словам искать не стал, назвав их тремя «Э».

— Ты не летишь, — повернулся я, отключая ускорение. Газа все равно не осталось. — Ты медленно падаешь.

— Какая сила тяжести?! Пятьдесят восемь Ньютонов? В десять раз меньше, чем было когда-то?

— Пф, — фыркнул я, — ты точно с луны. Это там человеческий вес в шесть раз меньше.

— Не подсказывай! — маневрировала она руками, управляя полётом-падением.

Я перевернулся на спину еще и закинул согнутую ногу на колено, а руки за голову делая вид, что прилег отдохнуть.

Она продолжала подсчитывать:

— Да, слишком мало… Мое тело весит не пятьсот граммов, а меньше… И намного… — повернулась она.

Я указал пальцем вниз, озвучив её догадку:

— Пятьдесят. Ты весишь примерно пятьдесят граммов.

— Но как? Что случилось?

— Ну, тебя хотели прирезать какие-то бородачи, я потом мы сбежали по парящей свалке. Твоих на горизонте больше не видно, — убедился я, сверившись с допниками в глазах. Нас не преследовали.

— Нет же, — попробовала она приблизиться, совершая гребки, — куда исчезла гравитация?

— Немного осталось. Если бы исчезла, сгорели бы в атмосфере, взлетев со скоростью тысяча километров в час.

— Без гравитации нет атмосферы, — наконец-то и у нее получилось сумничать. — И что это такое в небе?

— Где?

— В небе! — ткнула она пальцем в скопление газа и окаменелой крошки, которую я называл серой жижей. — В Землю астероид что ли врезался?

Я поморщился:

— Сила взрыва похожа. Только не один, а сто пятьдесят тысяч. За сутки.

— Господи, — опять повторила она неизвестное мне слово, — сто пятьдесят тысяч астероидов?

— Сто пятьдесят тысяч ядерных бомб.

Она умолкла. Я даже испугался, может, врезалась в какой-нибудь парящий обломок. Лететь, то есть падать спиной вперед вообще-то было чертовски опасно. Я поскорее перевернулся. На эту «жёлтую» никакой надежды, что предупредит.

Иногда я встречал на пустошах дезориентированных. Скорее всего они тронулись умом или получили осложнения после перенесенной кривой лихорадки. Дезов отличали от нас желтые плащи с треугольными капюшонами. Говори с ними не говори, никогда не ответят. На таком споре с Тэо я потерял как-то двадцать очей.

Дезы перемещаются по городу безо всякой цели. Подолгу пялятся, но всегда сбегают, если к ним приблизиться. Иногда они сбиваются в стайки по пять или шесть человек и шатаются по улицам. Бывает, встанут, уставившись на голограммы гик-вселенной, транслирующей сны Агапэ и стоят так часами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Википедия — название образовано от гавайского «wiki» — означает «быстро». «Maluna» на гавайском означает «очень».