Служанка в высшем свете

Элизабет Роллз

Жизнь Верити Скотт превратилась в кошмар после смерти отца. Ближайшие родственники Фарингтоны отняли у нее имя и низвели до положения прислуги. В надежде вырваться наконец из плена, бывшая Верити, а теперь Селина Деринг, согласилась даже стать любовницей графа Блейкхерста. Но когда Макс Блейкхерст узнал, что горничная с манерами леди – дочь его погибшего командира Верити Скотт, то решил, что попался в ловушку. Он женился на Верити, презирая ее, и не догадывался, что она мечтала о нем с того дня, когда он утешал ее на могиле отца.

Глава 4

Через три дня Макс вышел из гостиной после завтрака в основательно испорченном настроении. Господи, какой черт еще держит его в этом доме? Если бы он еще хоть немного потерпел бессмысленную болтовню и вульгарное подхалимство, то, вероятно, размозжил бы кому-нибудь голову. Возможно, этой самодовольной девице Селии. Слава богу, эта дрянь не снизошла до того, чтобы спуститься к завтраку. Без сомнения, она пила слабый чай на подносе в своей спальне и превращала жизнь какой-нибудь горничной в сущий ад.

Как жизнь Селины. Макс стиснул зубы. Он не видел ее с той ночи, когда приходил к ней в спальню. Очевидно, она переживает свой отказ и принимает все меры, чтобы избежать встречи с ним. Он должен забыть ее, вернуться в город. Но при мысли об этом подлеце Годфри, который набросится на девушку… Макс обнаружил, что плечи его закаменели и кулаки сжались. Итак, он вновь отложил отъезд, сказав себе, что, пока он здесь остается, Селина в безопасности. И еще он надеялся увидеть ее, спросить еще раз, убедить ее еще более нежными поцелуями. Его тело болело при воспоминании о том, как робко раздвинулись ее губы под его губами, как испуганно она вздохнула, когда он ласкал чувствительные груди, прижимающиеся к нему…

Он такое же ничтожество, как мистер Фарингдон, сообщила ему совесть.

«Ах, вздор! В конце концов, ей будет гораздо лучше убраться отсюда, и я ведь не оставлю ее потом обездоленной. В самом деле, я могу купить ей доходные облигации. Где-то три процента дохода, чтобы сделать ее независимой. Она всегда может сказать «нет». Я же не заставляю ее».

Она сказала «нет». Его совесть подчеркнула это с непривычным рвением. И еще она напомнила ему о другой девушке, которую ему не удалось спасти. В отличие от Верити Скотт Селина получила свой шанс — и отказалась. Более ничего не держало его здесь. Завтра он уедет. Собственно, он найдет Фарингдона прямо сейчас и скажет ему об этом перед верховой прогулкой.

День прошел для Верити в непрерывных трудах без надежды на отдых до самого вечера. Она могла только благодарить Бога за этот домашний прием. По крайней мере, ее задачи по-прежнему ограничивались теми, которые заставляли ее держаться подальше от родственников и их гостей. А может быть, сегодня она опять сумеет затаиться на лестнице и подсмотреть мельком, как Макс проходит мимо по пути в спальню.

Она вздрогнула. Лучше было сказать ему, кто она такая. Он бы никогда не принял ее тогда. И искушение исчезло бы. Но она не посмела. Он попытался бы заставить Фарингдонов относиться к ней лучше. Но что он мог реально сделать? Ей не было двадцати одного года, она была нищей и полностью зависела от ее законных опекунов. Он — Блейкхерст, обласканный обществом.

Она увидела его. Это было лучше, чем ничего. И если он узнает правду, ей станет хуже, чем когда-либо. Тетя Фарингдон позаботится об этом.

Во второй половине дня ее отправили в спальню Селии заниматься починкой. По крайней мере, это означало, что она могла сесть. Она свернулась в комочек и дрожала, несмотря на теплый день, но стежок за стежком подшивала платье, надорванное Селией прошлым вечером. Она была бы не против штопки и других работ, если бы ее тетя и прочая родня относились к ней как к члену семьи, если бы они не отняли у нее остатки достоинства вплоть до самого имени.

Разве Верити Скотт еще существует? Или же она умерла много лет назад и ее заменила тихая, скромная Селина? Ей было девятнадцать, боже, почти двадцать лет. В пятнадцать у нее было больше смелости. Верити в отчаянии попыталась вспомнить девочку, которая брела, таясь, под проливным дождем, чтобы почтить хоть чем-нибудь отцовскую могилу.

Осмелилась бы она сделать это сейчас? Стыд и отвращение к себе охватили ее. Как она могла стать такой покорной? Она хмуро завязала узелок и обрезала нитку. Ну хорошо, она заступилась за Сьюки. А как насчет заступиться за себя? Сейчас? Что, если она сейчас же откажется быть Селиной?

Она поднялась и повесила подшитое платье в шкаф. Она стала Селиной, чтобы выжить. Итак, ей придется принять решение. Выживание — или чувство собственного достоинства.

Селия пришла переодеться к ужину злая как ведьма, и Верити узнала, что лорд Блейкхерст исчез сразу после завтрака и уехал на целый день кататься верхом. Один. Снова.

Высвободившись из дневного платья, Селия села за свой туалетный столик в рубашке и нижней юбке и заявила:

— Мне сказали, что он был на завтраке, а потом просто исчез. Ах, мама в ярости. — Она повернулась к Верити, ухмыльнулась и продолжила: — По-моему, это как-то связано с тобой. Ты там была, когда она поднималась наверх. Она сказала, что ты пыталась затеять интрижку с лордом Блейкхерстом.

Пальцы Верити вдруг онемели, и она уронила тапочки, которые только что подобрала. Кто-то видел их.

— Представить только, — продолжала Селия, — ты! Пытаешься приставать к такому ценителю женщин, как Блейкхерст! Говорят, что все его любовницы потрясающе красивы и что он демонстрирует их всему Лондону. Но тебя-то это не касается. Тебе явно передалась по наследству ваша семейная трусость, а вот теперь ты еще и попыталась стать шлюхой.

Под покровом зыбкого страха что-то внутри Верити шевельнулось. То, что оставалось скованным в течение многих лет.

Селия надула губы, разглядывая свое отражение, и крутила в пальцах локоны, так и этак примеряя их к лицу.

— Пожалуй, мне нужна будет сегодня новая прическа. Старая мне надоела. Давай позаботься об этом.

Самоконтроль Верити разбился на тысячи блестящих, смертельно острых осколков, и ее характер вырвался на волю.

— Разумеется, кузина, — сказала она, подбирая с туалетного столика швейные ножницы. — Как насчет этого? — Она схватила прядь волос и отхватила ее ножницами. — И этого! — Вторая прядь присоединилась к первой на полу.

Визги и вопли Селии, которая вцепилась в обстриженные лохмы над левым виском и ухом, возымели неизбежные последствия.

Когда ворвалась леди Фарингдон, Верити повернулась к ней достаточно спокойно. Ее светлость взглянула на обрезки волос Селии и набросилась на племянницу.

— Убирайся! — закричала она. — Возвращайся к себе в комнату! Я разберусь с тобой утром, после того, как попрощаюсь с лордом Блейкхерстом.

Верити ахнула от ужаса, и тетя это заметила.

— Да, это так. Он уезжает. Ты думала, что привлекла его внимание? Не сомневаюсь, что твоя попытка втереться к нему в доверие была ему отвратительна. А теперь вон!

Отказываясь пугаться, Верити весело сказала:

— Спокойной ночи, тетя и кузина. Думаю, какая-нибудь из служанок может расчесать вам волосы перед сном — теперь, когда я облегчила ей задачу. Приятного вечера.

Верити едва помнила, как добралась до своей комнаты. И вот наконец она лежит на узкой кровати, глядя в темноту, пытаясь сдержать отчаяние. Не было времени обдумывать план побега или пытаться искать место. Она должна уйти. Немедленно. Все ее корабли и мосты пылали ярким пламенем.

Хватит. Теперь она должна была думать, что делать. Дрожа, Верити посмотрела в лицо правде. Если останется, она погибла. После этого ее тетка будет смотреть в другую сторону, когда Годфри опять попытается ее совратить. А если она пойдет искать убежище в работном доме, рано или поздно ее возьмет какой-нибудь другой мужчина. Это только вопрос времени.

Шлюха.

Что бы Верити ни сделала, она в ловушке. Если только… если бы она приняла предложение лорда Блейкхерста! Но она не могла! Она не смела… а может?.. Она тщательно обдумала этот вариант.

Ей следует оставаться Селиной Деринг. Со странным предчувствием девушка осознала, что Верити перестанет существовать как таковая. Останется только Селина. Макс никогда не должен узнать правду. Ни единой капли правды.

Сразу после ужина Макс извинился, пробормотал что-то о раннем отъезде и пошел в свою комнату. Даже перспектива выяснить, что вызвало взрыв женской истерики незадолго до ужина, не вызвала у него искушения остаться дольше, чем это было необходимо по требованиям вежливости.

То, что в центре событий была Селия, стало ясно хотя бы потому, что она не появилась за ужином. Пояснение леди Фарингдон, что ее дочь чувствительна и легкоранима, Макс перевел по-своему: капризное дитя не получило какой-нибудь мелочи, которой добивалось.

Войдя в комнату, он позвонил в колокольчик и, когда появился Хардинг, сказал ему:

— Мы уезжаем рано утром. Ты упаковал вещи?

Хардинг кивнул:

— Да, сэр. Все готово. Я еще нужен сегодня вечером?

Макс покачал головой, но затем передумал:

— По зрелом размышлении… принеси-ка мне бутылку бренди, а затем отправляйся спать.

Хардинг заколебался:

— Бренди, сэр? У вас завтра утром голова будет гудеть, как котел.

Граф Блейкхерст поднял брови:

— В этом случае разрешаю тебе злорадно заявить: «Я же вам говорил!» А сейчас пойди и принеси.

— Да, сэр. Приятного похмелья, сэр.

Рот Макса дернулся.

— Бог знает, почему я тебя терплю!

Хардинг ухмыльнулся:

— Возможно, что и знает, сэр. Он ведь Всеведущий, разве нет?

Макс рассмеялся и сел на кровать, чтобы снять обувь.

— Сэр?

— Да?

— Оно, конечно, не мое дело, но вы слышали что-нибудь о дочке полковника?

Смех оборвался.

— Мне очень жаль, Хардинг, но я должен тебе сказать, — тихо произнес он. — Она умерла. Фарингдон намекнул, что она сама свела счеты с жизнью. Я опоздал. Снова.

Хардинг побледнел:

— О господи! Мне так жаль, сэр.

— Мне тоже. Спокойной ночи.

Когда бренди доставили, Макс откупорил бутылку и взглянул в лицо своему поражению. Пять лет. Какого черта он ждал так долго, чтобы удостовериться, что с Верити Скотт все в порядке?

И только тогда, когда этой весной леди Фарингдон представила обществу прекрасную Селию, он стал задумываться.

Но более близкое знакомство с леди Фарингдон заставило насторожиться все его инстинкты. Этой женщине он не поручил бы собаку, занозившую лапу, не говоря уже о несчастной сироте, убитой горем дочери самоубийцы.

Он сложил горкой подушки, оперся на них спиной и сцепил руки за головой, уставившись на сборчатый полог над своей кроватью. Слишком поздно. Точно так же слишком поздно он пришел к человеку, который спас его жизнь ценой своей собственной жизни.

Это Уильям Скотт отразил саблю, которая должна была убить или искалечить его. Это Уильям Скотт получил незаживающую рану, в которой развилась гангрена. Рука Уильяма Скотта была ампутирована в вонючем полевом госпитале после Ватерлоо. И именно Уильям Скотт в конечном итоге погрузился в отчаяние и убил себя.

Макс вздрогнул, прогоняя призраков прочь. Он уже ничего не мог для них сделать. Они оба покоились с миром. Завтра вечером он вернется в Лондон. Надо надеяться, что его брат-близнец Ричард уже возвратился в город, и он сможет смыть горечь потери, отравившую его сердце. Лучше обратить свой взор на живущих и сегодня вечером выпить еще, чтобы изгнать призраков. Утреннее похмелье будет за это справедливой платой.

Когда он уже наклонял бутылку, в его сознании мелькнул образ Селины. Она ему отказала. Дважды. Ничего больше он сделать для нее не может. Он стиснул кулаки. Понятно, что если ей приходилось сопротивляться любезностям молодого Фарингдона всякий раз, когда этому полоумному щенку приходило в голову потешить свой хозяйский нрав, то у нее есть все основания опасаться того, что может сделать с ней мужчина.

Селина отказалась принять его предложение. Вряд ли он сможет сделать для бедной девушки что-нибудь еще, если только… Если не сумеет убедить свою тетю Альмерию, леди Арнсворт, что той нужна компаньонка. Что мисс Селина Деринг будет превосходно отвечать всем требованиям. Он может прямо сейчас подняться в комнату Селины и предложить ей это. Дать ей свой адрес в городе и немного денег на проезд. Альмерия примет ее, если он предложит ей, скажем, свободную ложу в опере.

Разглядывая уровень бренди в бутылке, он колебался. Может быть, стоит оставить его до утра. Деловые вопросы лучше всего решать с ясной головой. И у него было ужасное ощущение, что предел его самоконтроля был достигнут во время его предыдущего визита в ее спальню. Ему было почти невозможно выпустить ее тогда. Теперь же… все его тело напряглось, едва он только подумал о сладости ее отклика, о том, как ее тело таяло в его руках. Если он пойдет туда сейчас, он, вероятно, вскоре обнаружит, что пытается соблазнить ее принять его первоначальное предложение.

«Она отказала тебе».

Он все еще боролся со своей совестью, когда до него донеслось тихое постукивание в дверь. Нахмурившись, он выудил из жилетного кармана часы и посмотрел на них с недоверием. Какой черт приходит в гости за полночь? Он мысленно пересмотрел список гостей. Интересно, кто из бесстыдных замужних дам решился на такой риск?

Леди Монкриефф? Она вроде бы сдалась, но, если он завтра уезжает, она, возможно, решила применить более прямую тактику. Или миссис Хайбери? Красивая вдова порой позволяла себе радости на грани пристойности. Он уставился на закрытую дверь. Она уйдет, если он не ответит. Тогда он поднимется наверх и найдет там…

Дверь открылась. Маленькая фигурка в потертом платье проскользнула в комнату и осторожно закрыла дверь.

— Селина? — Он не мог в это поверить, даже когда кровь смятенно забурлила в жилах.

— Д-да, милорд.

Шепот едва донесся до него. Он ясно видел, что она одной лишь силой воли удерживала себя в его комнате.

— Что вы хотите, Селина?

Еще задавая вопрос, он знал, что она могла бы прийти только ради одной цели. Возможно, ее первоначальный отказ был не более чем попыткой раздразнить. Может быть, она думала добиться более выгодных условий, немного подержав его на расстоянии, но его неотвратимый отъезд ее поторопил. Триумф и желание овладели им в равной степени.

Его совесть вскинулась, подсказывая, что он должен упомянуть о возможности стать компаньонкой его тети. Его глаза блуждали по бесформенному платью, помня, какие мягкие округлости оно скрывало. У совести не было ни единого шанса.

Она пришла к нему по собственной воле. Она принадлежала ему. Или очень скоро будет принадлежать. Полностью. Дрожала ли она? В свете умирающего огня и свечных огарков он не мог разглядеть отчетливо.

На этот раз ее голос прозвучал достаточно громко:

— Если ваше предложение остается в силе, я хотела бы стать вашей любовницей на три месяца…

— Три месяца?

Откуда, черт возьми, она знает, как долго обычно длятся его связи?

Она закусила губу.

— То есть… это слишком долго? Я понимаю, вы, вероятно, действительно не хотите, чтобы я так долго была вашей любовницей, но я думала, что вы согласились бы принять меня на это время, чтобы дать мне начать… В конце концов, ваша репутация… Я думала, вы могли бы научить меня тому, что мне нужно знать… чтобы правильно привлекать внимание. Тогда другой джентльмен может… когда вы устанете от меня… — Ее голос затих.

— Ясно, — сказал он. — Это может занять немного больше времени, чем три месяца. — Чертовски больше времени, если задуманное у него получится. Первый раз в жизни он не мог предсказать, чем кончится связь, еще до ее начала.

— Это правда?

— Да, — сказал он. — Почти наверняка. Но конечно, кое-что нужно выяснить заранее. Мой адвокат составит соглашение, которое мы оба подпишем.

— Соглашение?

— Конечно. Так это обычно делается.

— Серьезно? Что необходимо выяснить в первую очередь?

Он улыбнулся и поставил стакан на ночной столик.

— Можете ли вы доставить мне удовольствие в постели, моя дорогая?

Пристально глядя на нее, он гадал, не убежит ли она тотчас. Видит бог, он вел себя достаточно грубо. Он видел, как напряжено ее тело, и жаждал утешить ее, заключить в свои объятия и поцелуями прогнать все страхи, но она должна сделать выбор. Фарингдон мог лишить ее невинности, но он не заставит ее сделать ни шагу дальше по этой дороге, если она того не желает. Она отказала ему очень явственно. Возможно, она имела в виду это, возможно, нет. Он должен быть уверен.

— Вы… вы не хотите меня, не так ли?

Вопрос ударил его, и он увидел, как она повернулась к двери. С опозданием он понял, что его попытка предостеречь ее, удостовериться, что она знает, что делает, вызвала в ней чувство стыда.

— Селина!

Она остановилась и обернулась. Щеки ее алели.

— Милорд?

Он старательно подбирал слова:

— Это не так. Я хочу вас, но, когда я просил вас раньше, вы отказались. Я не буду заставлять вас. Вы должны прийти ко мне. По собственной воле.

Она сделала шаг по направлению к кровати и вновь замерла.

— Вот именно, — сказал он тихо. — Приди ко мне. Я не коснусь тебя, пока ты не будешь лежать обнаженная рядом со мной в этой постели.

Дрожь пронизала Верити, когда она услышала его приглашение и поняла, что оно значит. Она должна будет раздеться перед ним. Снять всю свою одежду и голой подойти к его кровати. И при этом она перейдет границу между благопристойностью и развратом. Она станет изгоем в приличном обществе. Но только таким образом она получит возможность сама управлять своей жизнью.

Ее руки тряслись, когда она возилась с первой пуговицей своего лифа. Негромкий звук со стороны кровати привлек ее внимание. Она мельком бросила взгляд — и пальцы застыли на второй пуговице. Он снял жилет и в этот момент выпутывался из рубашки.

При виде мускулистого тела Макса у Верити пересохло во рту. Огненные блики скользили и блестели на твердых выпуклостях. Она никогда не знала, что мужское тело может быть настолько другим, настолько прекрасным.

Тихий смех заставил ее вновь поднять глаза на его лицо, и тогда она поняла, что поддалась гипнозу. Ее рот пересох еще более, когда она встретила его горячий взгляд.

— Не забывайте про ваши пуговички, сердце мое. — Его голос был полон жаркого стремления. — Я не собирался отвлекать вас.

Она закрыла глаза и заставила пальцы повиноваться. Вторую пуговицу, затем еще и еще. Пуговица за пуговицей, пока платье не повисло на ней свободно. Она стояла, не понимая, что делать дальше, не видя, но мучительно сознавая его присутствие на кровати, зная о том, что его взгляд все еще жжет ее.

— Спустите его с плеч, пусть упадет до талии.

Она не обнажена. Еще нет. На ней все еще была ее сорочка. И нижняя юбка. Дрожа, Верити повиновалась, чувствуя, что ее соски затвердели от внезапного озноба. Платье упало на бедра, остановленное их нежной округлостью.

— Тебе не будет холодно, — донесся шепот. — Я тебя согрею. — Это прозвучало как обещание. На мгновение повисла тишина. Затем голос продолжил: — Теперь спусти его с бедер. Пусть падает на пол.

Жар его голоса пульсировал в ней.

По-прежнему плотно зажмурив глаза, она поколебалась, потом сделала глубокий вдох и подчинилась. Никогда еще она настолько не чувствовала свое нижнее белье. Ее кожа ощущала каждый шов, расположение каждого аккуратного стежка.

— Развяжи юбку. — Отрывистый и хриплый, его голос лишил подвижности ее пальцы.

Она боролась с пояском, пока он наконец не поддался, и все же не решалась отпустить его. Она никак не могла поверить, что сняла с себя платье по приказу мужчины и сейчас снимает нижнее белье.

Конец ознакомительного фрагмента.