Север и Юг

Элизабет Гаскелл, 1855

Богатый фабрикант с промышленного севера Англии Джон Торнтон и блестяще образованная дочь скромного священника с юга Маргарет Хейл возненавидели друг друга с первого взгляда. Кто Джон в глазах девушки? Невежественный нувориш, считающий, что все в этом мире продается и покупается. А кто для него Маргарет? Заносчивая кисейная барышня, слишком многое о себе возомнившая, – особенно если учесть, что у ее отца нет ни гроша. Однако не зря говорят, что от ненависти до любви – один шаг, – противостояние молодых людей, не уступающих друг другу умом, волей и характером, постепенно превращает их взаимную неприязнь в куда более теплое чувство. Чувство, в котором, и Маргарет, и Джон не смеют признаться даже самим себе… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава 9. Надо ли переодеваться к чаю?

Китая дар, украшенный изысканным узором,

Лазурь небес и мрак земли открывший взору, —

Волшебной Индии прими счастливый дар:

В напитке солнечном таится солнца жар.

Барбо А.

Вскоре после той встречи Маргарет с Хиггинсами мистер Хейл поднялся в маленькую гостиную в неурочный час, походил по комнате, рассматривая то одну, то другую вещицу, но Маргарет понимала, что отец лишь тянет время, собираясь с духом, чтобы что-то сказать. И вот наконец решился:

— Дорогая! Я пригласил мистера Торнтона на чай. Сегодня вечером.

Миссис Хейл сидела в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. В последнее время с усталого лица не сходило выражение боли, но слова мужа вырвали ее из полузабытья.

— Мистера Торнтона! Сегодня вечером! Ради чего, скажи на милость, ему сюда приходить? К тому же Диксон забрала в стирку мои муслиновые платья и кружева, а с этими ужасными восточными ветрами негде взять мягкой воды. Очевидно, так будет круглый год.

— Ветер как раз меняется, дорогая, — возразил мистер Хейл и посмотрел в окно: дым плыл как раз с востока, — а поскольку еще не понял, куда показывают стрелки компаса, трактовал их значение по собственному желанию, руководствуясь обстоятельствами.

— Лучше не говори об этом! — Миссис Хейл вздрогнула и плотнее закуталась в шаль. — Полагаю, впрочем, откуда бы ни дул ветер, этот человек все равно придет.

— Ах, мама, сразу видно, что ты не знакома с мистером Торнтоном. Ему любое препятствие, будь то враги, ветры или обстоятельства, нипочем. Чем хуже погода, тем очевиднее его визит. Пожалуй, пойду помогу Диксон. Скоро стану заправской прачкой, даже крахмалить научусь. Кстати, никаких других развлечений, кроме беседы с наставником, гостю не потребуется. Право, папа, мечтаю увидеть Пифия, достойного твоего Дамона. Мы с ним встретились один-единственный раз, да и то оба растерялись до такой степени, что так и не смогли придумать тему для беседы.

— Вряд ли, дочка, мистер Торнтон произведет на тебя благоприятное впечатление. К числу дамских угодников его никак не отнесешь.

Маргарет презрительно поморщилась:

— Дамские угодники не в моем вкусе, папа. А мистер Торнтон посетит нас в качестве твоего преданного друга — того, кто сумел по достоинству оценить…

— Единственный человек в Милтоне, — вставила миссис Хейл.

— А потому мы встретим его радушно и даже угостим шоколадным печеньем. Диксон обрадуется, если попросим ее испечь. А я обязуюсь погладить твои чепчики вместо нее, мама.

В то утро Маргарет не раз пожалела о грядущем визите, так как собиралась заняться другими делами: написать обстоятельное письмо Эдит, почитать Данте, навестить Хиггинсов, — а вместо этого пришлось без устали гладить, одновременно выслушивая бесконечное нытье Диксон и утешаясь тем, что щедрое выражение сочувствия спасет матушку от жалоб и ворчания горничной. Чтобы подавить вызванное усталостью раздражение и начинавшийся приступ головной боли, Маргарет время от времени напоминала себе о дружбе отца с мистером Торнтоном, а когда удалось присесть, заявила, что прачка Мэгги наконец-то превратилась в молодую леди Маргарет Хейл. Замечание должно было прозвучать шутливо, но, к сожалению, матушка восприняла его всерьез.

— Да! Если бы в то время, когда меня звали «мисс Бересфорд» и считали одной из первых красавиц графства, кто-то сказал, что моей дочери придется полдня гладить в тесной кухне вместо служанки, чтобы как следует подготовиться к визиту торговца, и что этот торговец — единственный, кто…

— Ах, мама! — воскликнула Маргарет, выпрямляясь и поднимая голову. — Не наказывай меня за неосторожное слово! Я не имею ничего против что-то сделать для тебя или папы. Даже если мне придется подмести пол и вымыть посуду, я ни на мгновение не забуду, что рождена леди. Да, сейчас я устала, но уже через полчаса снова смогу заняться тем же. А что касается деятельности мистера Торнтона, то придется смириться. Здесь мы бедняге ничем не поможем. Сомневаюсь, что образование позволит ему заняться чем-то иным.

Маргарет медленно встала и вышла из гостиной, чтобы восстановить душевное равновесие. Все, пока достаточно.

Тем временем в доме мистера Торнтона происходила похожая, хотя, в некотором смысле, противоположная сцена. Солидного сложения леди, давно переступившая порог среднего возраста, сидела за рукоделием в просторной, красиво обставленной, но унылой столовой. Ее черты, так же как фигура, производили впечатление не столько тяжелых, сколько определенных и сильных. Одно решительное выражение лица медленно сменялось другим, столь же решительным. Большого разнообразия это лицо не представляло, однако тот, кто взглянул бы на него однажды, непременно посмотрел бы снова. Даже прохожие на улицах оборачивались, чтобы не потерять из виду уверенную, строгую, полную достоинства даму, никогда не снисходившую до мелочной любезности и ни на миг не прерывавшую путь к намеченной цели. Одета она была в красивое черное шелковое платье, ни одна нить которого не выглядела выцветшей или потертой, и в данную минуту чинила старинную скатерть, время от времени приподнимая ее против света, чтобы обнаружить нуждавшиеся в нежной заботе изъяны. В комнате не было заметно ни одной книги, если не считать шеститомника комментариев Мэтью Генри к Библии, давно и прочно поселившегося на массивном буфете между чайником и лампой. Из дальней комнаты доносились звуки фортепиано: кто-то разучивал салонную пьесу, пытаясь исполнить ее в предельно быстром темпе. В результате каждая третья нота или звучала неясно, или вообще пропадала, а громкие заключительные аккорды состояли из фальшивых звуков, но, похоже, это никак не огорчало исполнительницу. Миссис Торнтон услышала в коридоре шаги — столь же уверенные и решительные, как ее собственная поступь.

— Джон, это ты?

Сын открыл дверь и поклонился.

— Почему ты так рано? Кажется, собирался на чай к другу мистера Белла, мистеру Хейлу.

— Так и есть, мама. Заехал переодеться.

— Переодеться! Еще чего! В дни моей молодости мужчины одевались один раз в день и считали это вполне достаточным. С какой стати, чтобы выпить чашку чая со старым викарием, нужно наряжаться?

— Мистер Хейл — джентльмен, а его жена и дочь — леди.

— Жена и дочь! Они что, тоже дают уроки? И что собой представляют? Ты никогда о них не упоминал.

— Не упоминал, потому что еще ни разу не встречался с миссис Хейл, а с мисс Хейл беседовал лишь однажды, и то не более получаса.

— Смотри, Джон, чтобы эта девица без гроша в кармане тебя не захомутала!

— Это не так-то просто, и ты, мама, об этом прекрасно знаешь, и все же не могу допустить, чтобы о мисс Хейл говорили в оскорбительном тоне. До сих пор не замечал, чтобы кто-то из молодых леди объявлял на меня охоту.

Миссис Торнтон не пожелала отступать: возможно, не позволила женская гордость, — и заявила:

— Я всего лишь тебя предупредила об осторожности. А что касается девушек Милтона, то, надо полагать чувство собственного достоинства и рассудительность не позволяют им вести себя слишком активно. Насколько мне известно, эта мисс Хейл приехала из аристократических краев, а там, если верить слухам, богатые мужья слывут желанной добычей.

Мистер Торнтон нахмурился, подошел ближе и с коротким сухим смехом проговорил:

— Мама, ты заставляешь признаться. В тот единственный раз, когда мы виделись, мисс Хейл вела себя с высокомерной вежливостью, граничившей с презрением: держалась с холодной отстраненностью, как будто она королева, а я — убогий немытый вассал. Так что успокойся.

— Нет, не успокоюсь и не смирюсь. Разве дочь пастора-вероотступника имеет право задирать нос перед уважаемым промышленником? На твоем месте я бы ни за что не стала переодеваться ради этих самоуверенных чужаков!

Выходя из комнаты, мистер Торнтон заметил напоследок:

— Мистер Хейл — добропорядочный образованный человек, и вовсе не самоуверенный. А что касается миссис Хейл, то сегодня вечером, если захочешь, расскажу и о ней.

Он закрыл за собой дверь.

— Презирать моего сына! Обращаться с ним как с вассалом! Подумать только! Хотелось бы знать, где она найдет другого столь же достойного молодого человека! Мой Джон с детства отличался благородной душой и отважным сердцем. Неважно, что я мать. Не слепая и хорошо вижу, что к чему. Понимаю, чего стоит Фанни и чего стоит Джон. Презирать его! Я ее уже ненавижу!