Время подумать

Эдуард Галимуллин

– Куда мы идем? – Вперед, только вперед. Оглядываться нельзя. Разве что очень осторожно, подметив лишь самые общие закономерности, а затем снова смотреть вперед. – Почему? Почему мы не можем смотреть назад, почему не можем остановиться и отдохнуть? – Потому что прошлое, заполучив твой разум однажды, просто так тебя уже не отпустит.

*****

Никогда бы не мог подумать, что подобное произойдет со мной. Мышлением, конечно, я располагаю скорее негативным, чем позитивным или даже реалистическим. Но, тем не менее, не ожидал. А беда, бесшумной поступью подкравшись со спины, в самом прямом смысле этого слова, нанесла удар. Лезвие смерти опустилось буквально в нескольких метрах от меня — услышав звук, который я уже не смогу воспроизвести даже в своей памяти, я повернул голову направо и увидел навзничь падающего отца…

Он упал на землю и ударился головой о стену гаража, из которого мы минуту назад вынесли два мешка с картошкой. Я позднее задумывался над этим эпизодом с ударом — может, если бы не стена, то его удалось бы спасти? С другой стороны, удар головой о твердую поверхность был неизбежен, поскольку, потеряв сознание, человек находится в абсолютно расслабленном состоянии. То есть не о стену, так об землю — в любом случае.

Фантастические ощущения — момент аффекта. Я точно помню, что не думал в принципе ни о чем. Из окружившей нас толпы собравшихся зевак одно из многочисленных мнений раздалось громче всего: «Наверное, парализовало».

«Действительно, наверное», — пронеслось молнией у меня в голове. Или мертв. Больше — ничего. Ни сожалений, ни тоски, ни грусти. Слезы лились автоматически, организм мобилизовался в экстренной ситуации настолько быстро, что сознание не поспевало за ним. Как не поспевало и за происходящими событиями.

Так почему именно я? В первую очередь, сознание продуцирует мысли, основанные на использовании положений и догм одного из самых распространенных абстрактных конструктов веры — религии. Что же я сделал не так? Кому навредил? Какие страшные грехи водятся за мной? Но, не начав еще разбираться в собственных согрешениях я подумал — ведь бывает так, что разрешенные, либо обычные и незапрещенные в одних религиях предметы или действия в других — страшных грех. Ну, либо убийство коровы в одной религии — убийство как таковое и карается как убийство, а в другой — особый тип, поскольку убито священное животное. Такие разные подходы, а Бог ведь, как утверждается, один. Просто подходы у людей к нему разные. А как же там, «наверху»? Не поделен же рай на множество гетто, в каждом из которых души умерших находятся в тех условиях, в которых они должны находится по канонам их религий. Как-то забавно бы тогда получилось.

Несуразица, согласитесь?

*****

Легкий, ненавязчивый аромат лесных трав, чирикание птиц и жужжание надоедливых ос и слепней; дорога, разбитая на две половины огромной колеёй, протянувшейся от самого начала улицы и обязанной своим появлением то ли ремонтным работам, проводившимся недавно и, как это обычно случается, так и не доведенными до своего логического завершения, то ли КАМАЗам и тракторам — глина ведь, не асфальт. Дорога домой.

Я медленно переступаю с ноги на ногу, попеременно шагая то по одной половине дороги, то по другой. Помнится, еще совсем недавно я ехал здесь на машине с отцом, которого в таких случаях, с большой колеёй, всегда очень волновало состояние, так сказать, нижней части автомобиля. В детстве мне всегда казалось это странным — какого рода ущерб может причинить железному «дну» детища российского автопрома глиняная колея? Однако, после наблюдения картины на дороге из Оренбурга в Бугульму я все-таки пришел к пониманию важности этой потенциальной угрозы — в тот раз у одной из машин, едущих впереди нашей, попросту отвалился глушитель. Тогда, я хорошо помню, вид падающего «глушака» и сбавляющего скорость автомобиля вызвал у нас истеричный смех, который, правда, вскоре перешел в сожаление и сочувствие — с каждым ведь может случится.

Наступлением весны хвастаются небольшие деревья на обочине — они уже обзавелись маленькими, ярко-зелеными почками, которые совсем скоро распустятся и превратятся в крупные листья. Природа ликует — кажется, что нет никого и ничего в лесу, что не было бы радо солнцу и долгожданному теплу. Муравьи в суматохе носятся по протоптанным тропинкам и дорожкам. Знаю, что у них у каждого есть своя определенная роль, просто так они не бегают, каждый занят чем-то общественно-полезным. Что же, интересно, им понадобилось на березах? Неужто деревья для них являются наблюдательным пунктом, этакой своеобразной сторожевой башней? Кто знает. Что точно, так это то, что муравьи — знатные любители испробовать березового соку, которым эти деревья на заре появления почек наполнены просто под завязку.

Вот впереди стоят, склонившись, несколько больших берез. Я подошел к ним и разглядел высохшие следы сока, того самого, которого мы пару дней тому назад набирали здесь с отцом. Мы взяли тогда с собой две трехлитровые стеклянные банки и, если быть честным, я и не надеялся наполнить их доверху. Первая береза, действительно, очень неохотно расставалась со своим сокровищем — банки наполнялись очень медленно, но мы были рады и этому. Отец всегда очень трепетно относился к природе. Деревья мы рубили не топором — он взял с собой ручную дрель, которую ему еще давно подарил его отец, и аккуратно проделал в дереве отверстие, после вставив в него наконечник от медицинской капельницы, купленной в аптеке. Жидкость, внешне ничем не отличавшаяся от обычной воды, начала капельками струиться из проделанного отверстия, стекая по катетеру в банку и вызывая у нас с отцом победное ликование.

Однако, спустя примерно минут сорок после начала нашей работы, радости от набиравшегося в стеклянную посуду березового сока заметно поубавилось.

— Еще, наверное, часа два набираться будет!, — предположил отец.

Я молча согласился, однако был уверен, что мысль об охране этих банок столь длительное время не устраивала нас обоих. К тому же, в лесу становилось прохладно. Ситуация требовала решительных действий, но не успел я обдумать свой план, как отец уже подзывал меня к себе из глубины леса, широко улыбаясь, оперевшись на большую, почти прижатую к земле березу.

— Вот отсюда-то польет! Тащи банки!, — воскликнул он.

И в самом деле — с этим деревом нам повезло гораздо больше, и всего через полчаса мы уже собирались возвращаться домой. Шесть литров чистого, натурального березового сока — вот это трофей! Отец аккуратно вбил деревянные колышки в просверленные ранее отверстия, и мы, убедившись, что муравьиное лакомство бесцельно не расходуется, пошли домой.

«Улов» у нас выдался действительно очень серьезный.

— Завтра приедем на целый день и возьмем побольше банок. Поставим их ближе к дому, чтобы не караулить их постоянно, и будем набирать, да?, — по-ребячески радуясь, спрашивал у меня отец.

— Конечно, — соглашался я.

Через три дня, когда я приехал на дачу и пошел к тому самому месту, можете ли вы представить, что я чувствовал, когда бережно проводил пальцем по следам высохшего березового сока, по деревянным колышкам… Я помню, что отец сперва хотел замазать отверстия чем-то вроде пластилина, но сок все равно продолжал струиться.

— Будет тебе, пап, пластилин пропускает всего пару капель, ничего не должно случиться.

Но отец не мог успокоиться. Он не просто любил природу, любил находиться на свежем воздухе, наслаждаться пением птиц по утру — он ценил и уважал ее. Выросшему в деревне, ему ли не знать об истинной значимости полей, лесов, озер и рек для их обитателей.

Я знаю, он действительно наслаждался каждой секундой, проведенной вне города;