Навстречу Богу. Стихи 1988—2011 гг.

Эдуард-Владимир Вайнштейн

В книге собраны стихи, написанные с 14 до 37 лет. Это память о самых важных, судьбоносных, золотых мгновениях жизни, дающая ключ ко всему остальному прозаическому корпусу творений автора.

Комментарий

Можно только лишь молиться,

Чтобы дивная царица

Полюбила бы тебя;

И душою всей скорбя,

Понимаю: жизнь свою

Я без милой пропою.

Раскалённая душа

Не получит ни шиша.

Чтоб внимания добиться,

Нужно долго, тяжко биться.

Счастье женственности милой

Здесь берётся грубой силой

Удалого молодца

Да тупого наглеца.

И коль хочешь быть любим —

Должен стать подобным им.

Ну а Эдик, бедный-бедный,

В жизни как монашек бледный —

Отказался от всего

И не хочет ничего:

Ни богатства, ни значенья,

Ни вина, ни наслажденья,

Ни восторгов, ни похвал —

Вот теперь каким он стал.

Человек такой наказан:

Свет любви ему заказан.

Правда, есть ещё любовь —

Та, что не волнует кровь…

Я тоски не обозначу,

Я под бороду всё спрячу.

Говоря совсем всерьёз,

Подниму ещё вопрос.

Этот самый князь Гвидон

Благороден и силён,

Да ещё к тому же князь,

А во мне одна лишь грязь.

И как никудышный воин

Я блаженства недостоин,

Ни тепла, ни состраданья;

Слова нежного, вниманья,

Лучезарной красоты —

Голубой моей мечты —

Всё, чего я так хочу,

Вряд ли в жизни получу.

Мир, охваченный пожаром,

Ничего так просто, даром

Не даёт своим гостям;

Гости платят по счетам.

Если дивная жена

В красоту облечена,

То, как правило, бывает,

Что себя она не знает

И находится в плену

Благ, что не её одну

Так манят и притягают.

Рабством миру называют

Этот тягостный дурман,

Недостойный сей обман.

Оторвавшись от корней,

Мир, что всюду вместе с ней,

Стал теперь обезображен,

Чёрной гордостью обсажен.

В сердце то не достучишься,

А к душе не докричишься.

Можно их везде увидеть.

Их легко возненавидеть —

За холодну красоту,

За сердечну немоту,

За спокойствия отбой

И за власть их над тобой.

Но ведь все они несчастны,

Свету жизни не причастны,

И за косною корою

Беззащитные порою.

Легковерны и ранимы,

Той же жаждою палимы:

Ибо каждый человек

Жаждет счастья весь свой век,

И вот мысль, что не в нови:

Это счастье есть в любви.

К ней красавицы стремятся,

Без неё они томятся,

И душа такой девицы

Также к свету всё ж стремится.

И поэтому я должен,

Меч вложив скорее в ножны,

Все обиды враз забыть

И красавиц полюбить —

Бескорыстно, безнадежно,

С чувством, с трепетом, прилежно,

Не желая ничего

За жар сердца своего.

И тут нечего дивиться:

Все они — мои сестрицы;

Все любимые, родные,

Милые и дорогие.

Если сердце просветлять,

С них и надо начинать:

К ним любовь легка и ясна

(Хоть отчасти и опасна).

Здесь усилья не напрасны:

Всё ж они ещё прекрасны…

Правда это или ложь —

Сразу и не разберёшь.

Все слова — пустые звуки,

Как в пустыне треск и стуки.

Я попробую, конечно,

Продвигаясь здесь неспешно…

Что-то тупо, господа,

Ниоткуда, в никуда…

Коль заврался я слегка,

Так простите дурака.

Как бы ни было, однако,

Все они стоят под знаком

Абсолютной несвободы.

Может, это часть природы

Этих слабеньких созданий,

Глупеньких очарований?..

Нет, не вымолвлю я вслух,

Что у них ущербен дух.

Просто женственна стихия

Подрезает духа крылья.

В глубину, по крайней мере,

Женщина не знает двери,

На поверхности живёт

И воронам счёт ведёт.

Потому почти всё время

Всю её терзает бремя

Мелких и больших забот,

Разных зол, что наперёд

Назовём мы без затей,

Да злой гордости страстей.

В этом грустном положеньи,

Духа скорбном униженьи

Вся она являет средство

В тех руках, чьё жжёт соседство

Не меня лишь одного —

Каждого, всю жизнь его.

Потому любовь земная

Есть не только отсвет рая,

Но и тяжко испытанье,

Что влечёт с собой страданье,

Непосильное душе,

Что я испытал уже.

Когда трепетную душу

Изнутри несёшь наружу,

Открывая в сердце дверь,

Не страшась любых потерь,

А заветная ОНА

Счастьем вся твоим полна,

И с холодною насмешкой,

Равнодушия издержкой,

Дар любви не замечают

Иль с порога отвергают,

Ох и мерзко жить тогда!

Боль на долгие года

В сердце раной поселится.

Долго будет мука длиться,

Помнить будешь же всегда,

Не забудешь никогда.

Даже если ты замечен

И вниманием отмечен,

Быть достойным этой доли,

Оставаться в этой роли —

То не только наслажденье,

В облаках души паренье,

Но ещё и тяжкий крест,

Как тропа на Эверест.

Искромётный и лучистый,

Словно плоть фантазий чистый,

Камешек имеет право

Быть в достойнейшей оправе.

В жизни кто кататься любит,

Своё счастье не погубит:

Мало спуски вниз любить,

Нужно саночки возить.

У меня нутро заходит,

Когда в голову приходит,

Каковы придут вопросы

При моих-то, при запросах.

День рожденья моей милой

Штурмовать придётся силой

И в лепёшку разбиваться,

Чтоб не очень посрамляться.

Посрамиться же придётся:

Столько денег не найдётся.

По плечу такой вопрос

Лишь тому, кто дубом врос

В мир жестокий и опасный,

В жар забвения напрасный;

Суета и беготня —

Нет, увы! Не для меня.

И закутавшись в одежду,

Оставляю лишь надежду:

Может, в виде исключенья

Это мерное вращенье

Злых порядков и вещей

Даст осечку рядом с НЕЙ…

Но, как мне ни неприятно,

Это маловероятно.

А теперь я очень смачно

Мысль закончу крайне мрачно.

В жизни тяжкой и унылой

Иногда с особой силой

Что-то давит и гнетёт

И всего на части рвёт.

В эти жуткие минуты

Сам себе я — тяжки путы,

Сам собою тягощусь.

Чужой близости страшусь

В то разорванное время:

Будто непосильно бремя

Мне общение тогда;

Вот какая есть беда.

Тут уж мне не до красы:

Мне прожить бы те часы.

Каждый миг — по кромке наста.

Те часы бывают часто.

И в ущерб своей экспрессии

Слишком часто я в депрессии.

Я вообще довольно мрачен,

Неким сумраком охвачен.

Сумрачность — судьба моя,

Без неё я и не я.

Не могу себе представить,

Чтоб я мог свой труд оставить,

Прыгал, бегал, веселился,

И смеялся, и бранился,

Чтоб как птичка я порхал

И зов неба не слыхал.

Не могу я перед бездной,

Перед силой тьмы железной

Так нелепо веселиться,

Так бездумно вскачь носиться.

Радоваться я хочу,

Но пока не по плечу

Мне веселье в этом мире:

Давит жизнь на горло гирей.

Нет мне света в этой песне,

Хоть ты лопни, хоть ты тресни.

В этих грустных размышленьях,

Мысли мрачных представленьях,

Чьё-то странное сиянье

Бережёт от тьмы отчаянья.

В моей светлой глубине,

В поднебесной вышине,

Кроме внутреннего света,

Что есть Духа Божья мета,

Грёзы вешние роятся

И фантазии струятся.

И в моём воображеньи,

В чудных образов круженьи,

Предстаёт, как будто вдруг,

Мне картины яркий круг.

От неё не оторваться,

Ей нельзя налюбоваться.

И душа твоя запела

От того, о чём не смела

Раньше даже помечтать:

«Слишком чудно, не бывать

На земле такому счастью!» —

Думала она со страстью.

Но как ярко то виденье!

Как сильно его влеченье!

Сколько радости сквозит

В том, что пред тобой горит!

Нет, не может быть обманом,

Горьким, тягостным дурманом

То, что душу так прожгло

И на сердце залегло

Как заветный образ милый

Перед данностью постылой.

Мир иной сквозит во мне,

В моей светлой глубине.

Его жгучие картины

Берегут меня от тины

Безысходности унылой

Сей действительности гнилой.

Моя светлая надежда…

Моя белая одежда…

Кто святей той доброй девы,

Тихой, нежной королевы?..

Прожил я еще немного.

Не длинна еще дорога,

Что осталась за спиной.

Мало мест топталось мной.

То — получше, то — похуже,

То — пошире, то — поуже,

Но не видел еще я

Места, где душа моя

Мне сказала бы: «Я дома.

Эти звёзды мне знакомы»…

В предпочтенье всем местам,

Как же жажду быть я там,

Где бы мог, забыв о боли,

Все свои оставив роли,

Я найти покой душевный,

Да заветный Свет волшебный.

Где свернувшися клубочком,

Словно маленьким щеночком,

На коленях чьих-то теплых

И забыв о горьких воплях,

Про мученья в пустоте,

Про тоску о теплоте,

Я б вкушал покой лучистый…

Где бы голос чистый-чистый

Пел мне в отдыхе желанном

О блаженстве первозданном…

Я забыл бы там о скуке.

Нежные, родные руки,

Всё бы гладили меня,

Негу сладкую храня…

Чьи-то ласковые губы,

Что теплее всякой шубы,

Целовали бы меня,

Все несчастья хороня…

И я знал бы — то ворота

Для бескрайнего чего-то…

Бесконечности тая,

Ждет меня там жизнь моя…

Этот образ драгоценный

Места из моей Вселенной

Каждый час во мне пылает

И тоску в душе рождает.

Все тупые наслажденья

Жизни зла и жизни тленья

Перед этою мечтой —

Словно грязь пред красотой.

Ну а радость же земная —

Вся лишь тень того же края.

Сколько жизнь здесь будет длиться,

Столько буду я томиться

По тому, чего здесь нет,

Или есть как блёклый цвет.

Но зато всё есть во мне,

В моей светлой глубине —

Там я помню, там я знаю,

Там я голубем летаю.

Если только я бы мог,

Этот свет бы я извлёк.

Он, однако, создан частью

Света большего, и счастье —

Лишь во встрече с этим Светом

И в гармонии при этом.

Скажете: я инфантилен,

Жизнь переносить бессилен…

Что ж, так думать — ваша воля,

Но такая моя доля:

Не могу смириться с миром,

С мрачным множества кумиром,

И его давящей тьме

Свет, мерцающий во мне,

Я противопоставляю,

С тьмой смириться не желаю!

Вот так дивная царица,

Милая мечта-девица

Мою душу всколыхнула,

К горьким думам притянула.

И теперь я, как и прежде,

Утешаюся надеждой,

Что не вечна пустота

И что лжива темнота.

И не знаю объясненья

Странному преображенью:

В час, когда я так мечтаю

И в стремленьи своём таю,

То, что мне недостижимо,

Говорит непостижимо

Сердцу милые слова,

Гладит нежная трава

Мои ноющие раны,

И совсем иные страны

Мне сияют в глубине;

И тогда тепло во мне.

Её нежное высочество

Изгоняет одиночество;

И хоть внешне я один,

Как в пустыне паладин,

Иногда лучом своим

Прикоснусь мирам иным,

Где в мою ничтожну честь,

Всё, что нужно мне, — всё есть.

Там я Ангелам знаком,

Там оставил я свой Дом.

Ах, стихи мои, стихи!

Вы воздушны и легки,

Вы кружитесь в тишине

В серебристой вышине,

Вы меня несёте вдаль,

Укрываете, как шаль…

Оправдайте же меня,

Свет души моей храня!

Не укроешь ничего

От младенца своего:

Понемножку, понемножку,

Понарошку, понарошку

Все твои заветны чувства

Воплотит в своё искусство;

Да так просто, лаконично,

Так открыто непривычно.

Но огласки не боюсь

И слезами не прольюсь,

Даже если засмеются

Иль с презреньем отвернутся.

В моей звёздной глубине,

В поднебесной вышине

Слишком много измерений;

Сотен тысяч поколений

Вам не хватит для того,

Чтобы часа одного

Моего существованья

Все глубины, все скитанья

Охватить хотя бы взглядом.

Этот космос совсем рядом

С моим сумрачным сознаньем,

И настойчивым желаньем

Я в те сферы ухожу

И покой там нахожу.

Вот где истинна реальность,

А вокруг же — ненормальность.

Стих окончен — жизнь идёт.

Дням своим теряю счёт,

Все — по чуждому мне кругу,

Каждый — по забвенья лугу.

Только мой свободный дух,

Что и в бездне не потух,

Рвёт дурную бесконечность,

Погружая в Света вечность

Моё тесное сознанье.

Вот заветно восклицанье:

Я свободен! В злой войне

Нет стеснённости во мне,

И в любой отдельный миг

Прорываю бездны стык.

Этим жив я в этом мире.

В злом, безумном, душном пире,

Что отчаяньем душу жжёт,

Только это жить даёт.

Вспомню здесь скороговоркой

Одну славну поговорку:

Жизнь, что очень нелегка,

К счастью, всё же коротка.

Эх! писал бы и писал!

Да, видать, конец настал

Моей маленькой поэме,

Но конца нет этой теме.

Впрочем, это уж не тема,

Не какая-то «проблэма» —

Тут иное измеренье,

Тут над данностью паренье,

Жизни качество иное —

С вышиною, с глубиною.

Только тот придёт к свободе,

Кто не раб своей природе,

Низшей, мелкой, суетливой,

И ничтожной, и пугливой,

Кто задумается вдруг,

Разорвав забвенья круг,

И приблизится затем

К созерцанью этих тем.

Что ж, читатель мой безвестный,

Друг и брат ты мой прелестный,

Хоть сейчас с тобой прощаюсь,

Минет срок, и повстречаюсь

Я с тобой, безвестный странник.

Не разгонит тогда стражник

Нас в минуту золотую.

Позабудем речь пустую,

Горечь недопониманья —

Жди заветного свиданья.

Мы обнимемся с тобою

И пойдём тропой степною

Под сиянием закатным,

По просторам необъятным.

Долго будем мы ходить,

Есть о чём нам говорить.

10—21 февраля 1994 года