Маска Красной Смерти

Эдгар Аллан По

Эдгар Аллан По считается крупнейшим американским писателем XIX века. Его страшные рассказы, притчи и сказки удивляли и поражали современников. Невероятная фантазия автора уносит читателей в мир необыкновенных явлений и странных происшествий; его трагическое отношение к жизни заставляет задуматься над главными вопросами; ситуации, в которые он ставит героев, возможны и в наше время. В настоящее издание вошли программные тексты великого классика, наиболее полно отражающие его уникальное мировоззрение и литературный гений.

Знаменитость

Я великий человек (точнее, был великим человеком), хотя я не автор писем Юниуса и не Железная Маска: мое имя, если не ошибаюсь, Роберт Джонс, а родился я где-то в городе Ври Больше.

Появившись на свет Божий, я первым делом схватил себя за нос обеими руками. Моя матушка, увидев это, объявила, что я гений; мой отец прослезился от радости и подарил мне курс носологии. Я изучил его прежде, чем надел штаны.

Я рано почувствовал призвание к науке и скоро сообразил, что если только у человека имеется достаточно солидный нос, то, следуя его указаниям, нетрудно достигнуть славы. Но я не ограничивался теорией. Каждое утро я давал себе два щелчка по носу и пропускал рюмок шесть горячительного.

Когда я вырос, мой отец пригласил меня однажды в свой кабинет.

— Сын мой, — сказал он, — какая цель твоего существования?

— Отец мой, — отвечал я, — изучение носологии.

— А что такое носология, Роберт? — спросил он.

— Сэр, — отвечал я, — это наука о носах.

— А можешь ты объяснить мне, — продолжал отец, — что такое нос?

— Нос, отец мой, — ответил я с увлечением, — весьма различно определяется различными авторами. (Тут я посмотрел на часы.) Теперь полдень или около того; до полуночи я успею изложить вам все мнения по этому вопросу. Начнем с Бартолина; по его определению, нос — это та выпуклость, тот желвак, тот нарост, тот…

— Будет, Роберт, — перебил добрый старик. — Я поражен твоими громадными знаниями, ей-Богу, поражен. (Тут он зажмурился и приложил руку к сердцу.) Поди ко мне! (Тут он взял меня за руку.) Твое воспитание можно считать законченным, пора тебе встать на ноги, и самое лучшее, если ты последуешь за своим носом — итак… (Отец спустил меня с лестницы и вытолкал за дверь.) Итак, убирайся вон из моего дома, и да благословит тебя Бог.

Чувствуя в себе божественное предопределение, я посчитал это происшествие скорее благоприятным, чем плачевным. Я намеревался исполнить отеческое наставление. Я решил последовать за своим носом. Я тут же дал ему два-три щелчка, а затем написал памфлет о носологии.

Весь наш народ Ври Больше пришел в волнение.

— Изумительный гений! — сказал Quarterly.

— Превосходный физиолог! — сказал Westminster.

— Тонкий ум! — сказал Foreign.

— Прекрасный писатель! — сказал Edinburgh.

— Глубокий мыслитель! — сказал Dublin.

— Великий человек! — сказал Bentley.

— Божественный дух! — сказал Frazer.

— Из наших! — сказал Blackwood^[17].

— Кто бы это мог быть? — сказала миссис Синий Чулок.

— Кто бы это мог быть? — сказала толстая мисс Синий Чулок.

— Кто бы это мог быть? — сказала тоненькая мисс Синий Чулок.

Но я знать не хотел этих господ — я прямо направился в мастерскую художника.

Герцогиня Ах-Боже-Мой позировала, маркиз Так-И-Так держал ее пуделя, граф И-То-И-Се подносил ей флакончик с солью, а его королевское высочество Не-Тронь-Меня прислонился к спинке ее стула.

Я подошел к художнику и вздернул нос.

— О, какая прелесть! — вздохнула ее светлость.

— О Господи! — прошептал маркиз.

— О, безобразие! — простонал граф.

— О, чудовище! — проворчал его королевское высочество.

— Сколько вы за него возьмете? — спросил художник.

— За его нос! — воскликнула ее светлость.

— Тысячу фунтов, — сказал я, садясь.

— Тысячу фунтов! — повторил художник задумчиво.

— Тысячу фунтов! — подтвердил я.

— С ручательством? — спросил он, поворачивая нос к свету.

— Да, — отвечал я, высморкавшись.

— Это настоящий оригинал? — спросил художник, почтительно прикасаясь к моему носу.

— Хе! — отвечал я, скрутив нос набок.

— Не было ни одного снимка? — продолжал художник, рассматривая его в лупу.

— Ни одного, — отвечал я, задрав нос еще выше.

— Удивительно! — воскликнул он, пораженный изяществом этого маневра.

— Тысячу фунтов! — сказал я.

— Тысячу фунтов? — сказал он.

— Именно! — сказал я.

— Тысячу фунтов! — сказал он.

— Ни более, ни менее! — сказал я.

— Вы их получите! — сказал он. — Хороший экземпляр.

И тут же выдал мне чек и срисовал мой нос. Я нанял квартиру на Джермен-стрит и послал ее величеству девяносто девятое издание «Носологии» с портретом обонятельного органа. Повеса принц Уэльский пригласил меня на обед. Мы собрались — все львы, все recherches^[18].

Был тут современный Платоник. Он цитировал Порфирия, Ямвлиха, Плотина, Прокла, Гиерокла, Максима Тирского и Сирийского.

Был тут сторонник идеи человеческого прогресса. Он цитировал Тюрго, Прайса, Пристлея, Кондорсе, Сталь и «Честолюбивого студента со слабым здоровьем».

Был тут сэр Положительный Парадокс. Он объявил, что все дураки были философами и все философы — дураками.

Был тут Эстетикус Этике. Он говорил об огне, единстве и атомах; о двойственной и предсуществовавшей душе; о сродстве и разъединении; о первичном уме и гомеомерии.

Был тут Теологос Теолог. Он толковал о Евсевии и Арии; о ересях и Никейском соборе; о пюзеизме и субстанциализме; о гомузиос и гомойузиос.

Был тут Фрикасе из Rocher de Cancale^[19]. Он рассказывал о цветной капусте с соусом veloute; о телятине á la St. Menehoult; о маринаде a la St. Florentin; об апельсинном желе en mozai’ques.

Был тут Бибулюс О’Полштоф. Он распространялся о Латуре и Маркобруниен, о Мюссе и Шамбертене, о Ришбур и Сен-Жорж, о Гобрионе, Лионвилле и Медоке, о Бараке и Преньяке, о Грав, о Сотерне, о Лафите, о С-т Перэ. Он покачивал головой, смакуя кло де-вужо, и отличал с закрытыми глазами херес от амонтильядо.

Был тут синьор Тинтонтинтино из Флоренции. Он рассуждал о Чимабуэ, Арпино, Карпаччио и Аргостино, о сумрачном тоне Караваджо, о грации Альбано, о колорите Тициана, о женщинах Рубенса и о шалостях Яна Стина.

Был тут ректор местного университета. Он высказал мнение, будто луна называлась Бендис во Фракии, Бубастис в Египте, Дианой в Риме и Артемидой в Греции.

Был тут турецкий паша из Стамбула. Он не мог себе представить ангелов иначе, как в виде лошадей, петухов и быков, и полагал, что на шестом небе есть некто с семью тысячами голов; земля покоится на корове небесно-голубого цвета с бесчисленными рогами.

Был тут Дельфинус Полиглот. Он рассказал нам, какая судьба постигла восемьдесят три потерянные трагедии Эсхила; пятьдесят четыре речи Исея; триста девяносто один спич Лизия; сто восемьдесят трактатов Теофраста; восемь книг о конических сeчениях Аполлония; гимны и дифирамбы Пиндара и сорок пять трагедий Гомера Младшего.

Был тут Фердинанд Фиц-Фоссилиус Полевой Шпат. Он сообщил нам об огненно-жидком ядре и третичной формации; газообразном, жидком и твердом; о кварце и мергеле; о шифере и шерле; о гипсе и трапе; об извести и тальке; о порфире и мелафире; о слюдяном сланце и пуддинговом камне; о цианите и лепидолите; о гематите и тремолите; об антимонии и халцедоне; о марганце и обо всем остальном.

Был тут я. Я говорил о себе — о себе, о себе, о себе, — о носологии, о моем памфлете и о себе. Я задрал нос кверху и говорил о себе.

— Поразительно умный человек! — сказал принц.

— Удивительно! — подхватили гости.

А на другое утро ее светлость Ах-Боже-Мой явилась ко мне с визитом.

— Будете вы у Альмака, милое создание? — сказала она, ущипнув меня за подбородок.

— Честное слово, — сказал я.

— С носом? — спросила она.

— Непременно, — отвечал я.

— Так вот карточка, жизнь моя. Могу я сказать, что вы будете?

— Дорогая герцогиня, с радостью.

— Э, нет! Лучше с носом.

— И его захвачу, радость моя, — сказал я, повел им туда-сюда и очутился у Альмака.

Комнаты были битком набиты.

— Он идет! — крикнул кто-то на лестнице.

— Он идет! — крикнул другой.

— Он идет! — крикнул третий.

— Он пришел! — воскликнула графиня. — Он пришел, мой ненаглядный!

И, схватив меня крепко обеими руками, она трижды чмокнула меня в нос.

Это вызвало сенсацию.

— Diavolo^[20]! — воскликнул граф Каприкорнутти.

— Dios guarda^[21]! — проворчал дон Стилетто.

— Mille tonnerres^[22]! — крикнул принц де-Гренуйль.

— Tousand Teufel!^[23] — пробурчал электор Блудденнуфф.

Этого я не мог вынести. Я рассердился. Я обратился к Блудденнуффу:

— Милостивый государь! — сказал я. — Вы павиан!

— Милостивый государь! — возразил он после некоторого размышления. — Dormer und Blitzen^[24]!

Больше ничего не требовалось. Мы обменялись карточками. На другое утро я отстрелил ему нос, а затем отправился к своим друзьям.

— Bete^[25]! — сказал первый.

— Дурак! — сказал второй.

— Олух! — сказал третий.

— Осел! — сказал четвертый.

— Простофиля! — сказал пятый.

— Болван! — сказал шестой.

— Убирайся! — сказал седьмой.

Я огорчился и пошел к отцу.

— Отец, — сказал я, — какая цель моего существования?

— Сын мой, — отвечал он, — изучение носологии, как и раньше; но, попав электору в нос, ты промахнулся. Конечно, у тебя прекрасный нос, но у Блудденнуффа теперь совсем нет носа. Ты провалился, а он стал героем дня. Бесспорно, знаменитость льва пропорциональна длине его носа, но Бог мой! Возможно ли соперничать с львом совершенно безносым?

1835

Примечания

17

Автор перечисляет названия газет и журналов: «Ежеквартальный», «Вестминстер», «Иностранный», «Эдинбург», «Дублин», «Бентли», «Фрейзер», «Блэквуд».

18

Изысканные люди (франц.).

19

Роше де Канкаль — известный французский ресторан. Далее перечислены французские названия разных блюд.

20

Дьявол (итал.).

21

Храни Господь (исп.).

22

Тысяча громов (франц.).

23

Тысяча чертей (нем.).

24

Гром и молния (нем.).

25

Скотина (франц.).