Иосиф Сталин. Гибель богов

Эдвард Радзинский, 2012

Итак, дневник верного соратника Иосифа Сталина. Калейдоскоп событий, в которых он был участником. …Гибель отцов Октябрьской революции, камера, где полубезумный Бухарин сочиняет свои письма Кобе, народные увеселения в дни террора – футбольный матч на Красной площади и, наконец, Мюнхенский сговор, крах Польши, встреча Сталина с Гитлером… И лагерный ад, куда добрый Коба все-таки отправил своего старого друга…

Друг и брат его Киров

Коба взял со стола только что напечатанную брошюру. Это была его речь на XVII съезде партии. Зажал перо короткими толстыми пальцами, надписал, торжественно протянул Кирову.

Киров прочел вслух:

— «Другу моему и Брату».

Они обнялись и поцеловались (Коба ужасно целовался — мокрыми губами). И, добро погрозив Кирову пальцем, сказал:

— Послушай, на тебя жалуется Ягода. Говорит, переёб всех балерин в Ленинграде. И как ты с ними можешь… ни грудей, ни жопы. Пойдем сегодня в Большой театр, на певиц посмотришь. Они хоть на женщин похожи.

Киров засмеялся. Сильный, коренастый, русоволосый, он кроваво поработал во время коллективизации. И воистину был предан Кобе. Он обладал всеми нужными соратнику Кобы качествами — недалекий, но работоспособный и исполнительный.

В это время пришла нянечка Светланы. Улыбаясь, передала Кобе какой-то листок. Он прочел, рассмеялся и показал нам записку, написанную корявым детским почерком: «Приказываю разрешить мне пойти с тобой смотреть кино, а то скукота». И подпись: «Хозяйка Светлана».

У них тотчас после Надиной смерти началась эта игра. Светлана — Хозяйка, и у нее секретари. Первый — Коба, далее — Молотов, Киров и прочие члены Политбюро. Светлана писала приказы и вывешивала на стене его комнаты или посылала ему.

— Боюсь, от певиц придется отказаться. Будем смотреть детское кино. Ничего не поделаешь, приказ начальства. — Как ему нравилось, что им распоряжается любимое маленькое существо! Хоть в этом было что-то человеческое. — Не в службу, а в дружбу — отведи ее в кинозал, Фудзи, а мы тут закончим дела.

Я все больше становился у него вроде эконома, я — вчерашний удалый боевик. Он знал, как мне это больно. И это его знание было для меня опасно.