Хроники семи мечей. Надежда

Эврид Лем (2024)

Хотите вкратце узнать, о чем эта история? Тогда расскажу! Однажды я наткнулся на нечто, изменившее мою жизнь навсегда. Каким же стало мое удивление, когда я узнал настоящий мир, отправившись в далёкое путешествие! Многие вещи заставили меня задуматься. По пути я повстречал верных друзей, прошёл множество испытаний, поменявших не только восприятие жизни в целом, но и меня самого. Дорога к чему-то загадочному и непостижимо далёкому поведет нас по строкам этого повествования. Неведомые существа, тайны и опасности, любовь длиною в жизнь, предательство и смерть. Это лишь малая часть того, что таится в этой книге. Любителей приключений, хороших рассказов и легенд это повествование не оставит равнодушными. Желаю славного пути, книжный странник. Во благо вечного! Анариэль!

Глава 2

Глава 2

Лучшие воспоминания

Мы не спеша шли, я задумался. Полпути шёл молча, замкнувшись в себе и глядя в никуда.

— Ты пойдёшь на праздник? — словно невзначай спросила Илэй. — Мне бы очень хотелось в этот раз с тобой потанцевать. Идёт много народу из разных поселений, а ещё, — радостно схватила она меня за руку, — пригласили музыкантов с Речной Горки, будет очень велело. Знаешь, я слышала, семья Бидалана Красного приготовит множество сладостей, Эймекты украсят поляну разными горящими фонарями, красочными блестяшками и шуршалками. На праздник приедут весельчаки из Сосновой Рощи: развлекать народ. Очень интересно, какие невероятные фокусы и трюки они приготовят на этот раз, какие новые выдумки нас ожидают! Разве не загадка?

Она говорила с такой радостью, будто собиралась на первый праздник в своей жизни. Эмоции переполняли девушку, я даже растерялся, с чего у неё такая прыть. Быть может, из-за прочитанных книг и недосыпа? Хотя вряд ли от недосыпа. А может, у неё какие-то идеи насчёт этого праздника?

Честно, я не знал, как ответить. Но ведь втихомолку старался заработать к празднованию немного серебряников: чтобы купить подарок Илэй. Идти же туда мне совсем не хотелось, поскольку на прошлом празднике Цветения Илэй нехорошо себя повела по отношению ко мне. Даже вспоминать было не особо приятно. Разумеется, для меня эта девушка — как подарок самой жизни, а чувства сильнее обиды, к тому же полгода уже прошло…

— Да. Я пойду, — выдавил я улыбку после небольшой паузы. — Ведь ты там будешь, а куда мне без тебя? Впрочем, не хотелось бы прошлой сцены. — Моё лицо стало серьёзным, ибо прошлый мой вестний праздник не удался.

Всё начиналось обыденно. Тёплое раннее утро слегка остужал лёгкий прохладный ветерок. Уже начинали зацветать деревья, просыпались птицы, приветствуя вестние деньки звонким пением.

В то утро солнце всё так же разбудило меня своим светом. С угрюмым настроеньем я встал в этот дивный праздничный день, хотя никакой причины для угрюмости не было.

Старейшина назначил меня к тем, кто украшал поляну, поэтому, я знал, к вечеру, началу веселья, уже буду вялым от усталости. Что ни говори, а украшать поляну означало полную подготовку к предстоящему празднику.

Поляной мы называли то место, где проводились поклонения и молитвы богам, а также восхваления и воздавания почестей. После чего мы выпивали за бессмертных и отправлялись пировать за столы. Обычно капище находилось чуть дальше праздничного места, дабы не тревожить богов. Танцевал народ всегда в середине поляны, у большого яркого костра — сердца празднования.

Наэльцы ели и пили, а после выходили танцевать. Это считалось сигналом к действию. Обычно начинали девушки. Они были слегка навеселе, но это не считалось поводом за ними ухлёстывать. Все знали: первый танец — это танец выбора. Во время ритуала образуются пары, кои уже нельзя разлучать. У людей это называется свадьбой — ритуальное соединение пары, которая после считается семьёй. У нас всё происходило проще — и только в праздник Цветения, во время первого танца, а называли его Свелица.

Девушка или мужчина пускались в пляс, надевая красивый наряд, а некоторые особы и более откровенный, привлекая взоры. Многие знали: танцующий одинок, оттого могли попытать своё счастье, станцевав с ним на пару. Но только одинокий сердцем мог себе такое позволить, потому-то не сразу появлялись желающие выйти на поляну.

Танцующий мог отвергнуть желающего обрести пару, показав особый знак: красный платочек, привязанный на запястье одиноким. Им танцующий махал вышедшему попытать удачу, коли не желал такового союза. Закреплял же выбор поцелуй, связывающий пару до конца жизни. До ритуала же пара не имела права целовать друг друга и вступать в блудную связь. По законам на сии помыслы накладывалось табу, а порочно зачатый ребёнок в паре, не проходившей Свелицу, считался незаконнорождённым. Его отдавали в Дом богов под опеку служителей, оставляя там навечно: продолжать путь своих попечителей.

Многие юницы не желали ходить в девках и пытались привлечь парней, дабы обрести семью. Парни же, наоборот, желали свободы. У них бурлила кровь. Желание отведать девичьей прелести толкало на многое. Пары уходили из поселения, дабы избежать чужих глаз, не стеснялись запретных ласк, прятались от родителей, изобретали другие ухищрения.

После того как пары образовались, старейшина произносил их имена и нарекал семьёй. Брачующиеся оставляли отметины друг другу на лбу, порезав большой палец, породнившись кровью. Селяне поздравляли новоиспечённых молодожёнов от всей души и даже дарили подарки, приготовленные заранее, потом весь народ веселился и плясал, ничего не опасаясь, а молодые могли уединиться, поскольку знали: за сие деяние с ними уже ничего не станется.

Чтобы подготовить такой праздник, требовалось скосить и убрать траву с большого поля, вкопать столбы для освещения, расставить столы по кругу, навозить дров для костра — и это лишь малая часть всей подготовки. Такой день казался бесконечным, обрекая на непреодолимую усталость к вечеру.

Утром, пока собирался, я случайно ударился ступнёй о порожек — и с грохотом рухнул на пол, схватившись за ногу. Боль пробрала такая, будто пальцы вовсе оторвало. Немного отлежавшись, я, прихрамывая, добрался до кухни, поел и затем начал собираться в путь.

Выйдя на улицу, медленно побрёл к поляне, стараясь со всеми здороваться: а как же, вежливость! Народ уже собрался, и мы приступили к уборке травы. Среди зарослей оказался надоедливый кустарник, который пришлось выкорчёвывать. Когда я вытягивал его остатки, случайно не удержался на ногах и с треском рухнул на стоящего позади Нэмфеля, врезавшись затылком в его нескладный подбородок. Сначала он кричал, будто я сломал его, указывая на ямочку посреди подбородка, благо его огорчили, сказав, что он таким и уродился. Потом Нэмфель начал жаловаться на заболевший зуб: видимо, хотел получить от меня медяк за причинённую боль. Обошлось.

Затем настал черёд осветительных столбов. Не удержавшись, я упал с лестницы, вешая очередной фонарь. Все тогда знатно посмеялись. Мне и самому стало смешно. Главное, ничего не сломал, но брюхо отбил. К вечерней заре дело завершилось, мы зажигали факелы и разводили костёр, и тут мне на рубашку упало горящее масло, прямо на рукав. Я думал, сам скоро стану, как этот факел, если не затушу. Испугавшись, махал руками и пытался сбить огонь, но оно разгоралось яснее, подбираясь к плечу. Сельчане схватили чаны с водой и дружно облили меня со всех сторон, опять же хихикая. Я стоял, как мокрый кот, с испуганными глазами, отряхивая рукав. С этого дня пошли разговоры о моём невезении, а также частые поддёвки, остроты и усмешки, достающие меня изо дня в день. Для многих они казались безобидными, даже причудливыми, но не для меня.

И вот праздник зажёгся яркими красками, звуки его начала разносились по всему селению. В сумерках я искупался и переоделся, дабы Илэй меня заметила. Старейшина произнёс вступительное слово, народ воздал почести богам, и вот пришло время застолья.

Я глазами искал подругу среди шумных гостей праздника, но напрасно. Тогда я продолжил пировать, болтая со знакомыми, изредка поглядывая, не покажется ли милый образ в ликующей толпе. Мне совсем не хотелось обсуждать разные случаи, насущные дела и всяческие пустяки. Наэльцы любят попросту балаболить ни о чём, иногда это перерастает в долгие посиделки у камина или костра за кружкой ишима.

Она появилась словно лучик средь хмурых облаков, как белый лебедь в тёмном болоте. Радость сразу захлестнула мою душу, смыв все печали от невзгод. Я представлял, как подойду и скажу ей необычайно красивые слова, вручу припасённый подарок, который никак не удавалось отдать. Может, в прошлом случай не подворачивался? Но теперь я знал: время пришло.

Радостный, я вскочил из-за стола и направился к Илэй. Она сидела на противоположной стороне, средь взирающих на неё глаз, не выпускающих из виду. Не знаю почему, но она прилично задержалась: скорее всего, примеряла наряд. В этот яркий вечер она выглядела потрясающе в своём красочном платье и зелёных бусах, с шикарной высокой причёской и большими серьгами. Странно, но она меня совсем не замечала, более того, даже не искала! Может, просто не приметила? Или вовсе не до меня? Некоторые наэльцы (в основном, мужчины), не спускали с красавицы глаз, одаривая любезностями, восхищёнными улыбками и чрезмерным вниманием. Впрочем, её отец не очень радовался нашему союзу. Зажиточному наэльцу не с руки держать под боком неуча и безотцовщину, но мне было плевать. Между нами была некая неразрывная связь, поэтому лучше подойти сейчас, чем никогда.

Народа собралось ужасно много, музыканты играли на звонких инструментах весёлую громкую музыку, посреди поляны бегали, забавляя народ разными проделками, «куклачи¹». Места на всех не хватало, некоторые просто веселились стоя. Кто приходил поесть от пуза, кто за выпивкой, а кто заглядывал и после праздника, чтоб поискать потерянные вещи для перепродажи или набрать запас еды за пазуху.

Продираясь через вразнобой лопочущих наэльцев, я медленно приближался к Илэй — и вот уже стоял перед ней. И только успел открыть рот, чтоб произнести её имя, как неожиданно на меня уронили поднос с едой и выпивкой. На шум Илэй обернулась. Увидела мой нелепый вид и рассмеялась. Её смех подхватили все, кто сидел за этим столом, обсмеяв неряху с ног до головы, будто я глупый куклач, пришедший повеселить народ. Куски еды запятнали наряд, который я с таким трудом отпаривал, дабы он походил на приличный. Стекавшее вино капало с носа, на плечах висели какие-то листья. Я извинился и просто ушёл, ничего больше не сказав.

Пожалуй, я и сам бы рассмеялся, увидев такую картину. Полселения уже и так знало о моих сегодняшних глупостях. Видимо, этот случай и стал последним камушком, запустившим лавину постоянного и нескончаемого подшучивания надо мной. Быть может, меня просто сглазили, ведь это очень просто в нашем мире.

Ворожеев хватало везде, да и в нашем селении они тоже редкостью не считались. Насколько я помню, я никому намеренно не переходил дорогу. Не хотелось наслать на себя сглаз. Стало быть, кто-то задумал надо мной подшутить или отнять мою подругу через такую вот пакость. Разгадать этого мне не удалось, но к ворожеям за ответами ходить я не стал. Может, боялся чужих пересудов? А ведь запросто могли подумать, будто я желаю отомстить народу. Ворожеи обычно сами себе на уме, к ним редко кто обращался. Бывало, они и сами приходили лечить скот или самих наэльцев. Уж не знаю, как догадывались, к кому наведаться. В конце концов, совершают же некоторые поступки без причин и каких-либо просьб, не за монету, не за еду, а по одному желанию. Наверняка знают больше других и беду предчувствуют, поэтому не могут сидеть сложа руки. Наэльцы — они загадочные, посему их побаиваются.

Придя домой грязный и мокрый, я принялся снимать с себя одежду, затопил печь и, оставшись в одних портках, упал на кровать. Лёжа, думал о произошедшем, смехе Илэй, лицах наэльцев в момент случившегося. Жалел себя и ненавидел остальных. А ведь она не пошла за мной и даже не извинилась за свой поступок. Похоже, наша любовь только казалась настоящей. Слезы медленно выступали на глазах и скатывались по грязным щекам. Я давно не плакал: помнится, в последний раз — когда умерли родители. Тогда слёзы не сходили с моих глаз очень долго.

Набрав воду в бадью, пошёл обмываться. Сидя уже в холодной лохани, слышал, как кто-то стучит в мою дверь, но не пошёл открывать и продолжил упиваться горем.

После того случая я просидел дома ещё пару дней, а когда вышел на белый свет, сделал вид, будто ничего не произошло, продолжая общаться со всеми односельчанами, да и с Илэй тоже. Она же, в свою очередь, не подавала виду, но «милые» наэльцы шушукались и посмеивались за моей спиной. Так я и прослыл невезучим парнем, над которым впору подшутить и посмеяться.

Наэльцы очень верят в подобные несуразицы, будь то невезение или сглаз. Им всё одно: «боги прокляли». И от этого клейма так просто не отмыться. Народ хоть со мной и якшался, но близко подходить побаивался: а вдруг заразно? Но всё же некоторым такие сказочки казались ерундой, и посему они, как и прежде, не чурались меня, продолжая общаться.

— Ты меня ещё не простил? — продолжала Илэй с грустным лицом. — Мы об этом так ни разу и не поговорили, а ведь я приходила к твоему дому и стучала в дверь, но ты не открыл. Может, тебя вовсе не было дома, не знаю. Раз ты не стал об этом говорить, я тоже молчала, но когда-нибудь мы должны вспомнить о случившейся размолвке. Да и, раз заикнулись, давай до конца обсудим, — остановилась Илэй, взяв мою руку, и прижала к своей груди обеими ладонями.

От её прикосновений и тёплого взгляда я почувствовал приятную дрожь, сердце затрепетало, лёгкий холодок прокатился по всему телу.

— В тот раз я был в доме и слышал стук, но не придал этому значения. Меня то распирало от злости, то накатывала грусть. Плевать я тогда хотел, кто там стучит снаружи. В тот раз я так опозорился перед народом! — вырвалось у меня со злостью, а кулаки невольно сжались. — Но я решил просто двигаться дальше, плюнув тому случаю в лицо! Зачем останавливаться на старом? Нужно продолжать жить, идти вперёд и не оглядываться. А иначе можно запросто застрять в этом безумном времени и совсем зачахнуть, винить других, не признавая своих ошибок. Мне этого не нужно. Хочу идти вперёд, в будущее. А сейчас есть только настоящее, и от него зависит моя жизнь. — Я со смущеньем взглянул в глаза девушки, увидев в них своё отражение. — Когда я смотрю в твои прекрасные очи, вижу прелестную улыбку, на душе становится спокойнее и необычайно тепло. Разве можно винить за прошлое такую красоту?

Её милое лицо казалось серьёзным, на нём чётко читалось сожаление о произошедшем и понимание моей боли.

— Прости меня, пожалуйста! — чуть ли не прокричав, прервала меня Илэй сквозь слезы.

Это стало такой неожиданностью, что я вздрогнул. При виде её заплаканного лица моё сердце встрепенулось с лёгкой, мимолётно проскользнувшей болью. Схватив её, я крепко прижал любимую к себе, успокаивая.

Вмиг стало понятно: в тот раз она поняла свою ошибку, а я не дал ей её исправить и чуть не отвернулся от дорогой мне подруги. В дальнейшем я собирался связать с ней жизнь и провести все отведённые мне годы вместе. Потому-то простил уже давно, совсем позабыв былое, будто ничего и не случилось.

— В тот миг я очень растерялась: вокруг много народу, все смотрят на меня, ждут чего-то. Я совсем забылась от внимания стольких господ. Ты же знаешь, как я жду такие праздники, весь день волнуюсь и готовлюсь. И тут такое! Наэльцы кругом все такие приветливые и любезные, вот я совсем и потеряла голову, — продолжала мямлить Илэй, уткнувшись в моё плечо, шмыгая носом и утирая слезы. — Я ведь потом так жалела о случившемся, корила себя, ругала, а когда отбилась от толпы, тебя уже и след простыл. Из-за моего отца ко мне слишком много внимания проявляют зажиточные, питают надежды. На таких праздниках всегда много желающих со мной познакомиться, польстить.

— И ты меня прости, — улыбнулся я, взяв подругу за плечи, и чуть отодвинул от себя, глядя на заплаканное лицо.

Пока я держал Илэй в объятиях, чувствовал тепло её хрупкого тела и не желал отпускать. Если бы это мимолётное мгновение случилось в другое время, я бы так и стоял, утопая в нежности.

— Мир? — с улыбкой проговорил я, вытирая большими палицами её слезы.

Мы прижались друг к другу, держась за руки. Я уткнулся щекой в её лоб и ласково потёрся.

— Мир, — тихо произнесла Илэй.

Немного постояв так, мы пошли дальше, держась за руки, разрешив наболевший вопрос и высказав давние обиды, что сковывали нас уже какое-то время.

— Ты меня пригласишь в рощу влюблённых? — смущённо спросила она, опустив глаза. — Ты же для того так трудишься? Должно быть, это не только ради своего блага. Обычно ты не так упорен, но на сей раз словно что-то затеял. Я согласна на свидание. Хочу немного загладить вину перед тобой, — улыбнувшись, милашка украдкой бросила на меня многообещающий взгляд.

Очень неожиданно с её стороны. У меня аж глаза вовсю распахнулись, лицо от смущения порозовело. Оказывается, она всё видит и знает! Это и понятно, столько лет знакомы, ничего не утаишь… Как мне казалось, эта робкая девушка всегда занималась своими делами и не совалась в чужие, а ведь видела меня насквозь! Хотя, может, из подруг кто нашептал? Всё-таки девчонки. Они любят обсуждать всякую всячину, в особенности парней, а когда своих нет, так хотя бы чужих пообсуждать.

— Скорей пойдём, а то перепадёт обоим! — сменил я тему, так и не ответив на вопрос любимой, а только вытянул вперёд руку, за которую держалась Илэй. — Ты же знаешь, как строго Альфрет к этому относится. В следующий раз он меня не возьмёт. Куда я потом пойду? — угрюмо проговорил я, устремив взор на поле.

— Зная тебя, уверена, не пропадёшь! — задорно ответила подруга, продолжая держать меня за руку и напевая какую-то мелодию.

Работяги на полях потихоньку начали трудиться. Кто на своих, кто в найме. Нивы от дороги отделяла простая изгородь из сколоченных жердей, жерди же обозначали межи, разделявшие участки. На каждом стояла деревянная табличка с именем владельца.

На полях росли тыква и кукуруза, фасоль и свёкла, и ещё множество разного, а собирать урожай полагалось до самой листвицы.

В этот сезон Ирида щедро одарила нас. Боголепие выдалось жарким, но не засушливым, дожди шли вовремя, как по заказу (кстати, этому могли посодействовать ворожеи, кто знает), и урожай в этом году удался, что называется, «завались с горкой». Праздник выйдет отменный, даров богини хватит на всех с лихвой.

Мы подошли к народу, столпившемуся у длинной открытой повозки, запряжённой двумя серыми лошадьми с вычесанными гривами и длинными мохнатыми ногами. Для нашего роста — наэльцы ниже людей — такие лошади слишком высоки, в основном их использовали, впрягая в повозки или работая с плугом. А для верховой езды предпочитали отдельную породу, в основном рейфскую беговую. Она быстрее крупных лошадей, и в королевстве Каор даже проводили большие скачки, как раз ей под стать. Наэльцы любили эту породу, оттого и цена на неё очень кусалась, не каждый мог себе позволить такую роскошь.

Из зашелестевшей кукурузы, стоявшей плотной стеной, вышел Альфрет с огромным початком, поглаживая его и улыбаясь во весь рот. Одет он был просто: в серую рубаху на голое тело и широкие коричневые штаны. На ногах — сапоги с загнутым верхом, а на лицо падала тень от красиво выделанной шляпы с широкими полями.

— Хороший урожай даровала нам Ирида в этом году, давно-о-о-о я такого не видывал, — противным хриплым голосом проговорил Альфрет, поглаживая початок, и улыбнулся, бросив на нас взгляд прищуренных глаз. — Что стоим? Давайте за работу! — громко приказал он. — Двэйн, ты сегодня водишь лошадей, они тебя любят, ты же в прошлый раз кормил их свёклой, — обвинил он меня.

Он, естественно, не мог меня понять, и выслушивать эти бредни мне было неприятно, будто я пол-урожая им скормил.

— Запомни. Сначала работа, потом кормёжка, не наоборот, — добавил он незамысловатой мудрости.

Остальные немного посмеялись над этим разговором, пока ждали распределения на работы.

С недовольным лицом я подошёл к лошади и, взяв её за узду, погладил по морде. Наэльцы сегодня собирали кукурузу, после выставляя заполненные початками мешки на видное место. Я подводил лошадь и грузил собранное в повозку, а после уже отвозил в селение на разгрузку, где народ сортировал привезённое и убирал на хранение. Часть откладывалась на праздник и на пай работникам, трудившимся на хозяйских полях.

— Ну что, давай начинать? — глубоко вздохнув, сказал я Илэй с грустью, будто уже устал.

— Удачи тебе! — счастливым голосом ответила подруга, улыбнувшись.

— И тебе удачи, — ответил я тем же, поглядев на радостную девушку.

Её взгляд согрел меня, обещая скорую встречу, — тогда на душе станет так же ясно и тепло, как в миг объятий.

— Но, пошла! — шлёпнул я ладонью по крупу лошади и потопал по тропинке в глубь полей.

— Встретимся днём, на обеде! — крикнула подруга мне вслед.

Обернувшись, я проводил Илэй взглядом. Альфрет уже её отчитывал, указывая куда-то в сторону полей. Наверное, отправлял подальше от меня: знал, как она любит со мной болтать и будет отвлекаться.

— Ты пойдёшь помогать на грядках. Мать просила сильно тебя не загружать работой, поэтому благодари её за заботу. Весь Изрот её уважает, включая меня, иначе отправил бы тыквы катать! — Мужичок хмуро поглядел на Илэй и кинул початок рабочему, достал из кармана штанов трубку и махнул девушке на другое поле: — Давай шуруй уже, пока не стемнело! Ирида не любит лентяев, — грубо приказал Альфрет, закуривая и наблюдая, как уходит Илэй.

— Я её ни о чём не просила. Если будет нужно, я и тыквы покатаю, — недовольно бросила в ответ девушка, направляясь туда, куда указал Альфрет.

— Такая же красивая и гордая, как мать, — пробормотал он себе под нос, пуская дым.

Кинув взор на поля с работающими наэльцами, мужичок закричал во всё горло:

— Давайте все постараемся, Ирида ждёт наших подношений! — И резко закашлялся, хлопая себе по груди. А потом опять начал раскуривать трубку.

Работавший в такую жаркую погоду на полях народ немного воспрял духом, вспомнив о скором празднике. Все понимали важность сего дела, как и то, что только после сборов можно будет немного расслабиться, не изнуряя себя работой с утра до позднего вечера. Каждый отдавался труду полностью.

При виде огромных размеров тыквы мой запал слегка поостыл, даже несмотря на бодрый крик Альфрета, донёсшийся издалека. Меня он не особо-то и взбодрил. Все увесистые овощи придётся самому тягать на повозку и везти в поселение, благо хоть разгрузкой не нужно заниматься, иначе к полудню не смогу пошевелиться. По опыту это знаю: иной раз так загрузят телегу мешками — аж не сесть, посему приходится много ходить пешком, а к вечеру ноги совсем отказываются шевелиться, руки еле поднимаются, даже поесть не хочется, так и падаю замертво на кровать.

Несмотря на тяжёлую работу, я продолжал усердствовать. На хороший подарок не заработать разгильдяйством и лежанием на мягкой кровати, приходится трудиться. Мысль о желании Илэй пойти со мной в «рощу влюблённых» не давала покоя весь день. Я решил сделать любимой небольшой сюрприз, но для того, чтоб получилось интересно, требовалось заработать больше серебряников. Девушке точно понравится задумка и сам подарок. Надеюсь, в день Цветения она точно выберет меня.

После работы пришло время передохнуть и перекусить. Наступил полдень, народ начал собираться в кучки на полянках в ожидании обеда. Я уже шёл обратно в поле, как раз с едой из поселения. На улице у нас установили специальные харчевни, где готовили для работников. Овощи собирали со всех полей и отправляли на эти самые кухни, и там наши женщины прекрасно их готовили.

— Вези осторожнее, — наказала мне тётка Свеегла, — иначе расплескаешь по повозке, тогда вместо похлёбки будете мох жевать, — подшучивала она.

Я старался особо не спешить, да и ноги тоже устали.

Добравшись до полей, я аккуратно привязал лошадь к столбу у забора и взял небольшую корзину с едой да котелок с похлёбкой. Остальное не унёс, оставил в повозке, дав припасённую свёклу лошади. Она с удовольствием начала её грызть, причмокивая от наслаждения; ещё одну кинул рядом. Дойдя до полянки, где отдыхал уставший народ, я попросил принести оставшиеся чаны из повозки. Оставил им еду и пошёл к Альфрету, стоявшему в стороне на пригорке. Илэй я нигде не видел. Быть может, притомилась после бессонной ночи или ждёт где-нибудь неподалёку, высматривая меня.

Альфрет стоял в позе властелина, уперев руки в боки, и осматривал свои владения с трубкой в зубах, пуская едкий дым.

— Ты Илэй не видел? — посмотрел я в ту сторону, куда глядел и он, но там ничего не происходило. Только колыхалось поле, заросшее кукурузой.

— Она куда-то убежала недавно. Отпросилась у меня чуть раньше. Ты же знаешь, я не могу ей отказать, — прохрипел он, не доставая трубку изо рта.

— Если придёт, скажи, что я у старого дуба, отдохну немного там, — развернулся я и пошёл к тропинке, уводившей на пригорок у опушки, где стоял огромный могучий дуб, такой толстый, что не обхватить и впятером.

— Опять кобыле свёклу дал? Думал, я не замечу? — сердито спросил Альфрет, пожёвывая трубку.

— В отличие от тебя, она заработала, — ответил я с улыбкой, унося потихоньку ноги.

Альфрет поперхнулся дымом и закашлялся, покраснев как помидор, а я шёл, хихикая, не дожидаясь его злобных обвинений. Я даже знал, что он хотел мне сказать: «Тебя предупреждали, сделаешь так ещё раз — и накажу. Их и без того кормят после работ». И тому подобное, всё в его злобном духе.

— Я тебя предупреждал, Двэйн! — прокричал он за спиной вдалеке.

Я снова засмеялся, но не обернулся на его хриплую речь, а он продолжал поносить меня вслед.

За полями и небольшим ручьём простирался луг, где на возвышенности рос необъятный дуб. Тропинка туда вилась полями, поэтому я прошёл между изгородей, собираясь отдохнуть в спокойствии и уединении. Есть как-то не особо хотелось: селяне всегда поделятся едой. Когда приду к ним, может, и перехвачу какой кусок да перекушу на ходу, если, конечно, что-то останется.

Могучие раскидистые ветви закрывали поляну, отчего под древом лежала тень. Ветер слегка покачивал широкие листья, и жёлуди падали на землю. Изредка селяне приходили сюда, чтобы собрать их для скота. Народ говорил, дуб рос тут задолго до появления нашего селения — да и других тоже. Никто не застал его хрупкой порослью. Ни один хвастунишка, мечтавший показать силу своего топора, не смог его свалить: топор не брал, — и посему стали величать древнего испалина Железным Старцем. В поселении его почитали символом процветания и благодати, да и флаг у дома старейшины развевался с узором в виде дуба.

Говорят, когда-то давно Старца хотели сжечь несколько смельчаков, желая прославиться, да вот не получилось только. Огонь будто не хотел обидеть дуб и постоянно угасал. Не оставил на нём даже следов. Совсем набожные боялись к нему ходить: «ибо разбудите беду, и будет вам горе», — говорили они, поэтому сюда в основном забредали лишь животные: полакомиться его дарами. Один раз на этом месте убило молнией какого-то бродягу, укрывавшегося от сильного дождя, и теперь многие боялись приближаться к дереву. Но только не я.

Я любил это поистине красивое, сказочное место. Здесь всегда дремало спокойствие, никто не доставал меня никакими глупостями.

Поднявшись на поляну, я присмотрел местечко и аккуратно улёгся рядом с дубом на мягкую, густую траву. Луг украшали цветы — здесь их никто никогда не трогал, — а я любил смотреть, как трепетали на ветру красочные лепестки. Их безмятежность не могла не радовать, а их свобода восхищала. Воздух в этом месте пах по-особенному: свежее, чем где-либо. Птицы радостно пели тем, кто любил их слушать, а насекомые стрекотали так, будто пытались их превзойти, и всё это сливалось в единую мелодию. Тихий ветерок обдавал меня, принося с собой свежесть, сдувая зной. Я сорвал травинку и положил в рот, теребя зубами, и глядел, как шевелит листья ветер. Думалось о разном и клонило в сон.

Некоторое время спустя я услышал шелест травы. Вставать совсем не хотелось, но интересно стало узнать, кто приближается. Я приоткрыл глаза. Пришлось немного приподняться. Оказывается, это, радостно напевая, шла Илэй с корзинкой в руках, накрытой белым платком. Она заметила моё сонное лицо и, сразу заулыбавшись, радостно, вприпрыжку помчалась ко мне.

— Привет, ты как? Устал, небось? Весь день на ногах, — подскочила Илэй с расспросами.

— Да немного совсем, — упал я обратно, прикрыв глаза.

Илэй принялась раскладывать кушанья. Примяла платком траву и выложила на него всё из корзины.

— Альфрет сказал, ты сюда пошёл. Весь злой из-за твоей щедрости к лошадям. Не знаю, почему он так злится из-за мелочи, ведь они тоже хотят есть после работы, как и мы. Давай поедим, — мило произнесла она, протянув мне флягу с водой. — Мама нам корзину собрала, сказала накормить тебя хорошенько, а то вон ты какой худой, — засмеялась девушка.

— Так ты маме всё сказала?! — вскочил я с травы, одним движением перекатившись на ноги. — Как так вышло, что и она теперь знает? — посмотрел я на подругу.

— Успокойся, — мило посмеялась Илэй. — Мать давно уже знает о нас, она только рада. Сегодня заметила моё хорошее настроение, вот и начала расспрашивать. А я, ты знаешь, от радости и рассказала о нашем примирении.

— Хорошая у тебя мама, — ответил я, взяв воду из рук подруги. Отпив немного, положил на траву и продолжил: — Она много делает для селения. Лечить людей дело сложное и очень нужное. Она всегда старается помочь каждому нуждающемуся. Вон даже умудряется корзину для нас собрать. Поэтому ей все благодарны, да и не бедствуете вы, селяне каждый год приносят в ваш дом множество подарков. Так что гордись ею. Она заботится о тебе.

— Мама хочет, чтоб я переняла сие ремесло и продолжила дело её жизни, но мне совсем оно не интересно. — Илэй говорила спокойно и безмятежно, засмотревшись на качающуюся божью коровку на травинке. Теребила светлую кофточку, присев на колени, и, кажется, слегка загрустила. — Я люблю вышивать, у меня так хорошо получается! Я уже сшила много одежды для себя, да и для мамы тоже. В будущем моим первым желанием станет переехать в Каор, шить одежду для простого народа, да и для зажиточных. Станет неплохим доходом! Мне надоела простая скучная жизнь, каждый день как прошлый, всё повторяется из года в год! Но мать немного не понимает моих желаний, говорит, надо жить не только для себя. В чём-то она права, но я же не только для себя хочу лучшей жизни, а для будущей семьи. Скоро нарожаю тебе много маленьких сорванцов, и мы будем жить счастливо, познавая родительские будни.

Услышав такое, я поперхнулся куском мяса с хлебом, глаза округлились. Кивнул. Да, у меня закрадывались мысли о скором будущем с Илэй, но пока без детей. Мы ещё молоды, надо пожить в своё удовольствие, не нагружаясь заботами воспитания. Да и вообще, я не думал о детях, причём о нескольких. Представляю, как они будут кучей кидаться на меня, просить покатать, поиграть. То поесть, то попить… Это же кошмар какой-то! Глядя на другие семейства, мне совсем не хотелось привязаться к одному месту и погрязнуть в заботах. Это жутко скучно и однообразно. У Илэй другие представления о семье, ей не хватает романтики.

Я понимал её. Каждому хочется жить по велению души, своими интересами и желаниями, а не идти по стопам предков, подбирая их жизнь и продолжая её тянуть вопреки своей собственной судьбе. Проживать чужое до конца, но мечтать о чём-то своём, что не в силах осуществить.

— Тогда не слушай её! Не обязательно делать, как хочет мать, иначе будешь всю жизнь жалеть о том, чего не сделала, — накладывал я на сочное мясо листок с салатом. — Это твоя жизнь, и тебе решать, как её прожить. Как можно заниматься нелюбимым делом? Это же сплошная мука. Как если бы я постоянно катал проклятую повозку и работал в поле! Я же так этого не люблю!

Илэй мило смотрела на жующего меня, а мой аппетит рос с каждым съеденным куском. Я запивал водой и хватал новую порцию мяска.

— Я рада, что тебе нравится. Сама готовила. Мама говорит, женщина обязательно должна уметь готовить, чтоб угодить своему мужчине, иначе он будет постоянно злой и не сможет хорошо работать. Ты, наверное, очень голодный, раз ешь с таким аппетитом, только, пожалуйста, не подавись.

— Илэй, очень вкусно. Давно такого не ел. Там, в котелках, совсем не то, на скорую руку сварено, а здесь душа вкладывалась, сразу видно хозяйку. — Илэй немного смутилась от похвалы и принялась тоже кушать. — Мне приходится готовить самому, а порой и вовсе ложиться голодным. Бывает, погрызу всухомятку вяленого мяса да сыра с хлебом. Меня некому учить, да и некогда. Постоянные дела да дела, — взгрустнул я немного, проглотив свою пайку.

Утолив голод, я упал на траву, выдохнув с удовольствием, а Илэй так и сидела напротив меня на коленках, потихоньку что-то уплетая.

— Спасибо тебе и твоей маме, я очень наелся, аж силы появились работать, — с радостью в голосе поблагодарил я Илэй. — Если бы не ты, я, наверно, не дожил бы до завтра, упал бы где-нибудь по дороге и лежал, а лошади теребили бы меня по волосам и пытались разбудить. — Илэй засмеялась. Её смех не мог не радовать, для меня он звучал, как мелодия, умиротворяющий и успокаивающий душу.

— Я не дам тебе умереть так просто, можешь ещё что-нибудь съесть на дорожку, пока время есть.

— Спасибо! В меня больше не влезет, — поглядел я на протягивающую кусок Илэй, — оставь. Раз ты настаиваешь, я возьму с собой.

— Ты должен нормально питаться, иначе совсем иссохнешь и будешь часто болеть от недоедания, да и работать не сможешь, сил совсем не останется, придётся мне тебя из этой беды вытягивать.

— И то верно, — улыбнулся я ей в ответ.

Она закончила кушать, а после подползла ко мне и, прильнув, положила руку на мой живот. Это казалось приятным и неловким одновременно, даже немного стесняло. Такое у нас случилось в первый раз: за короткое время мы очень сблизились, и взаимная искренность меня очень радовала. Теперь я был спокоен за неё и за себя, понимая, что в праздник Цветения²она сделает правильный выбор и после Свелицы мы будем вместе всю жизнь. Но пока нам разрешалось только касаться друг друга и проявлять внимание. Главное, мы помирились, а прошлые обиды остались позади.

— Я поговорю с твоей мамой, — расхрабрился немного я. — Не хочу, чтоб ты из-за этого страдала. Всё-таки теперь мы с тобой ближе, чем раньше. Лучше о твоих желаниях расскажу я, иначе вы можете поругаться. Иредит меня поймёт и, скорее всего, прислушается.

— Ты уверен, что хочешь этого разговора? — спросила Илэй, приподнявшись на руке и тревожно посмотрев мне в глаза.

— Я уверен. Этого разговора всё равно не избежать. Тут либо я, либо ты об этом скажем, неважно. Пусть лучше это буду я. Если и становиться частью семьи, так пусть Иредит знает наши желания и стремления. Она мудрая женщина, сможет смириться и порадоваться за нас.

Я встал с травы и потянулся. Скоро надлежало возвращаться к работе, поэтому требовалось хоть немного взбодриться, чтобы развеять послеобеденную сонливость. Впереди открывался безмятежный вид на наше селение: красивые домики и зелено-жёлтые поля, храм и рощу.

— Знаешь, я бы хотел уехать куда-нибудь далеко. Не просто уехать или жить в одном месте, а путешествовать. Мы сидим на нашем клочке земли и даже не думаем двигаться дальше, мы ничего не знаем о Растопии, о других народах. Разве всё это не интересно? Наэльцы боятся покидать пределы малого моря: это опасно, да и зачем вообще, ведь и здесь хорошо… Но как бы хотелось увидеть другие земли и иные народы! Увидеть магию и прекрасные места, окружённые дивной природой.

— Разве там не опасно? — громко, с тревогой произнесла Илэй. — Там живут не только иные народы, но и злые создания, готовые убить любого.

— Ничего не делается просто так, Илэй. Значит, на то есть причина, — повысил я голос, и в нём звучало лёгкое осуждение. — Разве курица не защищает своих цыплят, если они в опасности? Значит, тем созданиям тоже докучают, скорее всего, хотят уничтожить их дом и семью. У каждого народа есть своя земля, каждый бьётся за неё и защищает. Так и у чудовищ. Видимо, они тоже что-то защищают. Мне хочется вырваться за пределы Изрота и узнать больше об окружающем мире. Это намного интереснее того, чем мы здесь занимаемся. Хочется приключений, чтоб потом рассказать о них своим детям и внукам.

— Но в книгах написано, что чудовища нападают постоянно и без причин, значит, дело вовсе не в защите от врага, они просто зло. Не говори глупостей! Мёртвый семьи не сотворит, да и рассказать будет некому, даже мне, поэтому оставайся здесь… со мной. — У Илэй слезы навернулись на глаза, она начала всхлипывать. — Как я без тебя буду, ты подумал обо мне?

Я подошёл к подруге и крепко обнял, иначе бы она не успокоилась.

— Я не хотел тебя расстраивать, извини. — Взяв Илэй за руку, я улыбнулся, глядя в её мокрые глаза. — Всё будет хорошо, это только мечта, — стал успокаивать я девушку. — Пойдём, а то уже все собираются, — резко сменил я болезненную тему.

— Хорошо, если так, — с грустью проговорила Илэй. — Не пугай меня, только ты один меня сможешь поддержать. Если уйдёшь, мне незачем будет куда-то ехать.

— То, что ты намереваешься сделать, можно начать и без меня, это же твоя мечта, не стоит от неё отказываться из-за какого-то олуха.

— Но ты есть, — улыбнулась она, — тогда зачем мне какой-то другой олух? — И Илэй легонько шлёпнула меня пальцем по кончику носа.

— Не будем о грустном. — Я взял фляжку и отпил воды, а потом обильно смочил рубаху.

Находясь на высоком месте, мы хорошо видели, как стягивается на работу народ. Альфрет уже поджидал остальных. Клубы дыма из его трубки только слепой бы не заметил. Собрав оставшуюся еду в корзину, я взял её с собой, как и обещал.

— Я тебя не спрашивал, не знал, как ты отреагируешь, но раз мы начали за жизнь говорить, то спрошу прямо. Что об этом всём твой отец думает? Его мнение вообще учитывается? Хоть он давно не живёт с вами, всё-таки не чужой, — посмотрел я в сторону поля.

— Он, конечно, разговаривал с матерью и высказал свои пожелания, но мать настояла на своём. — Илэй, говоря на ходу, двинулась к полю, где мы работали. — Альфрет, конечно, хороший, но очень уж любит командовать да решать за других. Мать говорила, раньше он был не таким, скорее весёлым и спокойным, но со временем его положение в селении затмило ему разум. Он стал высокомерен и дерзок. Потом стал поучать мать, помыкать ею, вот она и ушла от него, забрав меня. Думаю, он вовсе не расстроился. В глубине души наверняка понимает свою неправоту. Нельзя же так с любимыми обращаться, а особенно — заставлять их делать что-то против воли. Да и мы тут недалеко, под боком совсем. В дела наши Альфрет не суётся, лишь иногда идеи подаёт, но мать на своём стоит, не приемлет его запоздалой заботы. Я думаю, ему хватает того, что мы видимся и общаемся иногда: как-никак, отец. Из-за его богатств вокруг меня крутятся толпы мужчин, надеясь понравиться, осыпав подарками и любезностями, но я это не приемлю. Хотя их внимание приятно, порой будоражит, к тому же можно поговорить с разными интересными людьми, да и в будущем знакомства будут только на руку. В делах сыграют важную роль. Для меня это очень ценные знания и опыт.

— Значит, всё складывается хорошо. Лучше пусть так и остаётся, чем постоянно грызться. Твой отец явно не подарок, но, если что случится, есть к кому подойти, к кому обратиться в сложное время. Думаю, он не откажет дочери.

— Даже не знаю. Может, и не откажет. Он не всегда добр ко мне. Моим капризам не любит потакать. Пусть лучше так, чем как с игрушечным щенком.

— Дальше увидим, как сложится. Со временем он стал заметно мягче. Стареет, — улыбнулся я.

— Ага. Уже не тот Альфрет, что был раньше. Время изменило его.

А потом мы вернулись к прерванной уборке полей и продолжали трудиться ещё полдня. Погода стояла прекрасная, работа кипела, и всё получалось. Внутреннее счастье придавало мне сил, хотелось поскорее закончить, чтоб снова встретить Илэй. После работы я проводил подругу до дома. Они с матерью жили почти на краю поселения, дальше был только мост через узенькую речушку, возле которого я иногда ловил рыбу. Там мы и познакомились.

Я тогда тоже рыбачил, день стоял хмурый, и клёва почти не было. Эта девчонка пробегала у моста и случайно увидела меня. У меня недавно умерли родители, вот она и пристала ко мне с расспросами, кто я такой, где живу, сколько лет, и всё в таком духе. Странно, почему мы раньше не виделись? Ещё ей стало интересно, поймаю я рыбу или нет. Илэй сидела рядом, надоедая мне постоянным наденем, а я пытался спровадить её туда, куда она шла. Наш спор «поймаю или нет» прервал дождь. Я, пока добежал до дома, промок до нитки. На следующий день она пришла ко мне. Я не ждал её, но впустил. Бардак тогда у меня был ужасный, она смеялась надо мной и называла грязнулей, но, когда узнала о родителях, перестала. Так мы и подружились. С возрастом девушка хорошела всё больше, а во мне просыпались к ней чувства, хотелось видеться чаще. Тогда-то я и понял, что влюбился. И теперь жду того дня, когда мы сможем стать парой и постоянно жить вместе.

Попрощавшись с любимой, я пошёл домой. Проходя под окошком, заметил маму Илэй и решил помахать рукой. Она довольно улыбнулась мне и обернулась к входившей дочери.

Домой я вернулся лишь поздним вечером. Сразу поставил корзину на стол. За окном догорало зарево зари, на улице пели сверчки, пахло росой. Натаскав воды в чан, я обмылся и лёг на кровать. За сегодня жутко вымотался, но день вышел прекрасный, лучше многих других. Хоть сил и не осталось, настроение было замечательное. Надеюсь, наши отношения ничто не сможет испортить. Погрузившись в мечты, я незаметно уснул.

Я увидел неясный сон, который потом не однажды вспоминал, пытаясь понять его смысл. Мне приснилось, что на вестнем празднике мы стали парой, но что-то разлучило нас. Во сне вдали возвышался старый дуб, росший за околицей.

Я с тревогой открыл глаза. Сердце билось быстро, будто произошло нечто ужасное. Утро уже наступило, а солнце светило мне в лицо. Начинался новый день, пора было вставать и одеваться. Так не хотелось! За ночь я не слишком хорошо отдохнул: в теле оставалась лёгкая усталость. Снова надо терпеть эти муки, каждый день как предыдущий!

Но скоро всё кончится.

Примечания

1

Шуты, клоуны, безобразники, развлекающие народ разного рода шутками-прибаутками, акробатическими представлениями, фокусами.

2

Вестний праздник, знаменующий зарождение новой жизни. Его богиня Исцефаль, лёгкая и воздушная, как ветерок, игривая и непоседливая, как стайка птиц. Богиня очень добра, щедро делится теплом своего сердца со всем миром. Она сострадательна и стремится утешить тех, кого огорчила суровая стужица. Исцефаль ласкова и нежна, словно лучи весеннего солнца. Её характер изменчив, как вестняя погода: то солнечный и безмятежный, то стремительный и лихой, с грозами и ливнями. Но богиня всегда полна надежд и светлых ожиданий.