Шихабутдин Марджани. Сборник статей, посвящённый 100-летию Ш. Марджани, изданный в Казани в 1915 г.

Коллектив авторов, 2015

Книга посвящена известному татарскому учёному-историку, религиозному и общественному деятелю, мыслителю Ш. Марджани. Впервые она была издана в 1915 г. к 100-летию учёного на средства купца Салиха Губайдуллина, куда вошли статьи и воспоминания 23 авторитетных татарских учёных и общественных деятелей, осветивших биографию, научно-педагогическую и общественную деятельность учёного. Вниманию читателей предлагается обновлённое издание сборника, переведённое на русский язык.

© Татарское книжное издательство, 2015

Предисловие

Два года тому назад, во время посещения Казани, известный учёный из Палестины Исмаил Булбул был приятно удивлён тем, что Шихабутдин Марджани является татарским учёным. Он поведал о том, что до сих пор в крупнейшем исламском университете мира «Ал-Азхар» его книги используют как учебное пособие. Таких учёных с мировым именем, труды которых до сих пор не потеряли свою актуальность и представляют научную и богословскую ценность, на самом деле, не так уж и много.

Представляя современному читателю этот сборник, по сути дела, являющийся энциклопедией по жизни и деятельности Шихабутдина Марджани, подготовленный в основном его учениками, но включающий и воспоминания, статьи и высказывания крупнейших татарских богословов начала ХХ в., я счёл нужным обратить внимание читателей на ряд моментов.

Татарская богословская мысль начала ХХ в. даже на примере этого сборника показала свою зрелость в осмыслении серьёзных богословских проблем. Труды и деятельность Ш. Марджани стали практически для всех крупных учёных образцом новых подходов в понимании многих сложных богословских вопросов, которые требовали, действительно, иного понимания. Необходимость преодоления косности и фанатизма, которые для мусульманского сообщества стали непреодолимым препятствием для дальнейшего развития, понимали многие. Но как это сделать, где эффективные инструменты их преодоления? Именно на эти вопросы в трудах Ш. Марджани находили ответы татарские богословы начала ХХ в. Богословская значимость трудов Ш. Марджани проявляется и в том, что он сумел разработать эффективную методологию развития религиозной мысли, отбрасывая устаревшее, но и не выходя за пределы устоявшихся канонов ислама, шариата и богословско-правовых традиций самих татар. Среди современных татарских учёных преобладает мнение о том, что сегодня только исторические труды Ш. Марджани представляют интерес, а остальное его богословское наследие — это позднее Средневековье, дескать, уже вчерашний день. К сожалению, такой подход относится не только к наследию Ш. Марджани, но и ко всему богословскому наследию своего народа, в основе которого лежит глубокое заблуждение о сущности богословского знания, которое пытаются сравнивать со светским знанием. Богословское знание и богословские традиции имеют свою внутреннюю логику. Позиция Ш. Марджани, как совершенно точно обратил внимание известный татарский богослов Ахмад-Хади Максуди, «проявлялась в полном следовании Корану и сунне и отказу следовать чему-то другому без веских доказательств». В данном случае на первое место выходит сохранение религиозных знаний в первозданном виде, изложенных в основных первоисточниках. Поэтому задачей и заслугой Ш. Марджани является определение инструментов именно воссоздания истинных религиозных знаний у мусульман. Как отмечают авторы данного сборника, то, что было сделано Ш. Марджани, является величайшим событием не только в татарско-тюркском, но и во всём исламском мире. Также А.-Х. Максуди в своей статье обратил внимание, что в этот период «учёным, далёким от следования за другими, обладавшим свободной мыслью, руководствующимся только Кораном и сунной, был лишь Шихабутдин ал-Марджани. Я говорю, что он был первым не только в наших краях, но и во всём исламском мире… В исламских государствах… было много людей, считавшихся алимами, но никто из них не смог избавиться от влияния мыслей и мазхабов, официально принятых в то время и активно применяемых в политических целях. Они были вынуждены следовать за каждой из таких мыслей и на практике использовать политику этих официальных течений. После Ибн Рушда, Ибн Халдуна и имама ал-Газали первым, кто постарался в необходимой мере подвергнуть критике исламское вероубеждение и её решения и, не боясь никого, использовать её в размышлениях и исследованиях, был Марджани». Другой известный религиозный деятель Ризаэтдин Фахрутдинов, указывая на роль Ш. Марджани, отмечает, что причиной «гонений на Марджани со стороны его современников заключается в том, что его противники занимались лишь критикой реформ. Наиболее сложно давались реформы в области религии и всего, что имело хоть малое отношение к шариату. Один из алимов сказал: «Возвращать к основам и первозданному виду религию, которая подверглась изменениям со стороны людей, ещё труднее, чем создавать новую религию».

Данный сборник разносторонне освещает жизнь и деятельность Ш. Марджани. Правда, среди авторов статей нет ярых противников мыслителя, которых, судя по статьям и материалам сборника, было более чем достаточно. Нет среди авторов и таких ярких представителей левого крыла татарской реформаторской мысли, как Муса Бигиев, Зия Камали, Габдулла Буби и др. Скорее всего, это тоже не случайно. Авторы сборника — это умеренное крыло прогрессивной татарской богословской мысли. Они пытались объективно показать жизнь и деятельность богослова, сводя до минимума комплиментарность, излишнюю эмоциональность суждений. Конечно, каждый из авторов имеет своё отношение к наследию мыслителя. Они, естественно, не всегда совпадают. Хотя и нет кардинально противоположных суждений о мыслителе, но есть очень интересные нюансы оценки роли и места Ш. Марджани в истории татарской богословской мысли. Например, кем является мыслитель, как можно оценивать его идеологическую и богословскую позицию? Этот вопрос, действительно, не простой. Так, Хади Атласи называет его «татарским Лютером», великим реформатором, ему вторит и Ризаэтдин Фахрутдинов, подчёркивая его реформаторскую деятельность. Ахмад-Хади Максуди его называет «совершенным муджтахидом шариата», Хасан-Гата Габаши пишет, что он является «муджтахидом и обновителем (муджаддидом) своего времени». Крупнейший татарский богослов Мурад Рамзи даёт нейтральную, но очень высокую оценку как «мухаккик (обретший истину учёный)», избегая каких-либо идеологических оценок.

Этот сборник интересен, в первую очередь, ещё и тем, что он даёт разностороннюю характеристику эпохе Ш. Марджани, его месте в мусульманской умме России. Авторы сборника характеризуют различные аспекты довольно плачевного состояния духовной жизни мусульманского общества того времени. Это и низкий уровень системы образования, интеллектуальный облик алимов, наличие огромного количества богословских проблем, по которым татарское мусульманское сообщество шло на поводу псевдоучёных и т. д.

Подробно о состоянии системы образования у татар и о заслуге Ш. Марджани в её преобразовании описано в статье Хасан-Гаты Габаши. Он, намекая на то, что у нас нет сведений об исконных истоках исламского образования, отмечает, что «в истории не сохранились сведения о том, какие предметы преподавали, какие книги читали и какими методами руководствовались в обучении в Булгаре, Сарае и Казанском ханстве». Далее он излагает довольно любопытную, но не бесспорную идею дальнейшего развития образования у татар: «…после того, как эти земли оказались под властью Российской империи, в них стали преподавать на основе хорошего метода, пришедшего из Дагестана. Заботясь о получении хороших знаний по арабскому языку, исламскому праву, исламской этике, акиде, Корану и сунне, преподавание по большей части велось по книгам, написанным древними учёными». После того как в силу ряда причин Бухара становится центром исламского образования для тюркских народов Российской империи, «наши торговцы стали возить шакирдов в Бухару. Эти шакирды, после обучения в Бухаре в соответствии с принятыми там методами, вернувшись оттуда, становились у нас учителями. Они уничтожили прежние методы преподавания, и начали строить процесс образования по новым правилам и книгам». Х.-Г. Габаши считает, что «некоторые люди из нашего народа, не имея достаточных знаний, на основе лишь одних предположений заявляют, что методы, используемые сейчас в Бухаре и некоторых наших медресе, являются методами наших предков. В действительности это вовсе не так, а совсем наоборот. То есть сторонники методов Бухары и те из нас, кто слепо последовал за ними, просто отреклись от методов прежних святых мусульман и алимов прошлого». Он считает, что результатом таких кардинальных изменений стало то, что «методы Бухары не только не укрепляют в людях самостоятельность мышления и не рождают инициативу, но, наоборот, убивают их».

Ситуация в системе образования, как зеркало, отражала всю сложность духовных поисков татарского общества, силу и мощь устоявшихся представлений, которые выдавались за истину. Ученики Марджани тесно общались и устраивали дебаты с шакирдами других медресе. Как утверждает Ш. Шараф, «все его ученики были вынуждены следовать за течением того времени и посвятить себя таким предметам, как логика и калам. Шакирды той эпохи говорили: «Хорошо зная логику, можно изучить всё. Философские понятия являются ключом ко всем наукам». Поэтому они не уделяли должного внимания религиозным предметам». Ш. Шараф даже предполагает что «если бы Марджани обучал по методу, указанному в книге «Мукаддима», ученики, подверженные влиянию общего течения, покинули бы медресе, так как в нём не изучали бы считающиеся в то время важные предметы».

Сам Марджани очень переживал, что его реформаторские идеи не оказывают влияния на людей и что в их продвижении у него мало союзников. Иногда он открыто выражал недовольство методами преподавания и говорил: «Все мои планы относительно преподавания, которые я строил в Бухаре, не осуществились. Здесь тратят время на бесполезные занятия, а нужных предметов не изучают. Ах, такое уж время, что поделать! Я бы не преподавал ни один из нынешних предметов».

Ш. Шараф, подводя некоторые итоги деятельности Ш. Марджани в области образования, утверждает: «…хотя мысли Марджани о реформировании методов преподавания не встретили доброжелательный приём, они сделали своё дело. Его мысли и произведения распространились среди народа и дали толчок общественной мысли. Они подготовили народ к всеобщему пробуждению. С этого времени стали очевидны недостатки методов преподавания Бухары, появилось желание изменить школы и медресе. Когда был поднят вопрос о джадидском методе преподавания, прогрессивные татарские мыслители быстро поняли суть проблемы и стали преподавать, изменив систему образования в школах и медресе».

В сборнике представлены очень серьёзные статьи Ш. Шарафа, К. Тарджемани, Т. Ильяса, Г. Баруди и др., которые представили Ш. Марджани крупнейшим богословом. Его вклад в развитие богословской мысли, действительно, является настолько значимым, что он, вне всякого сомнения, внёс свой огромный вклад в возвращение богословской мысли в то русло, в которое, благодаря огромным интеллектуальным усилиям, её направили ещё в VIII-Х вв. основоположники четырёх мазхабов, ученики Абу-Ханифы, Абу Мансура ал-Матуриди и др. Особое место в истории мусульманской богословской мысли занимает конец IХ — начало Х в. Именно в этот период развернулась борьба против идей мутазилитов и практически окончательно сформировались основы богословско-правовых школ, в частности, ханафитский мазхаб с матуридийской акидой. Хотя и прошло почти тысяча лет, Ш. Марджани сталкивался со схожими проблемами. Это, в первую очередь, было обусловлено тем, что за этот длительный период произошло смешение трёх фундаментальных явлений ислама — вероубеждения, теологии как науки (калам) и богословских традиций. Даже не просто смешение явлений, а подмена понятий и неправильная расстановка приоритетов. К. Тарджемани пишет, что до появления трудов Ш. Марджани, которые чётко объясняли сущность вероучения, смысл калама как науки и роль традиций, «калам и вероучение воспринимали как одно и то же, и всё, о чём писалось в книгах по каламу, считалось исламским вероубеждением. Однако большинство наших книг по каламу не имело отношения к вероубеждению, т. е. написанное в них не имело твёрдых доказательств, существовало множество утверждений, по разным причинам просто помещённых в книги по каламу… И те, кто не верил хотя бы в одно из этих утверждений, обвинялись в заблуждении и неверии (куфр). Таким образом, среди мусульман продолжали господствовать раздробленность и разногласия». Ш. Марджани в своих трудах чётко расставил акценты. В своей книге «ал-Хикма ал-балига» он писал, что «так как доказательства вероубеждения основываются на предание (накл) и священное откровение (вахи), оно является истинным знанием, здравый ум также согласуется с преданием. Но так как разум, не укреплённый доказательствами из традиции, не может полностью избавиться от сомнений и фантазий, в религиозных делах он не может действовать самостоятельно. Поэтому каждая группа, которая в вопросах религии опирается лишь на разум, как мутакаллимы, не сможет достичь истины и гармонии».

Как видим, в своих произведениях Ш. Марджани резко отзывается о каламе, не считает калам наукой. Поэтому некоторые его современники и богословы ХХ в. выражали удивление в связи с тем, что он и сам занимался каламом, по крайней мере в своих трудах много внимания уделяет богословским проблемам. Причина такого неприкрыто негативного, иногда враждебного отношения к каламу у Ш. Марджани было обусловлено, в первую очередь, тем, что калам в ХVIII-ХIХ вв. стал тем учением, который отдалял мусульман от основных первоисточников — Корана и сунны. Опираясь только на калам, философию и логику, мусульманские учёные стали рассуждать о фундаментальных понятиях ислама. Не глубокие знания первоисточников, а логически правильно выстроенные поверхностные представления о вере для мусульманской молодёжи казалось наиболее эффективным методом самоутверждения в мусульманском сообществе. А.-Х. Максуди в качестве примера приводит такую ситуацию, сложившуюся в татарских медресе: «Так как шакирды Кшкара были слабы в области религиозных знаний, но натасканы по логике, каламу и мудрости, они были сильны в диспутах. В спорах, возникавших на собраниях по религиозным вопросам, они даже стали побеждать. Так, слушающие это простые люди начали считать, что кшкарцы более образованы». Поэтому даже сам Марджани, «поддавшись влиянию этого, был вынужден разрешить преподавание этих наук, привезти книги из Египта, Стамбула и Индии и проводить эти уроки чаще остальных». Безусловно, Ш. Марджани и сам является крупнейшим представителем мусульманской богословской мысли. Он, критикуя мусульманское богословие — калам, в первую очередь имел в виду его мутазилитский период, представители которого были очень близки к арабо-мусульманской философии. Нельзя не обратить внимание и на то, что Ш. Марджани практически никак не оценивает наследие Абу Мансура ал-Матуриди, одного из крупнейших представителей постмутазилитского калама Х в. Остаётся догадываться, что используя понятие «ханафитская акида», он в принципе был согласен со многими положениями учения ал-Матуриди, т. е. классический калам ему был не так и чужд. Это ещё раз подтверждает мнение практически всех авторов сборника о том, что Ш. Марджани очень тонко чувствовал глубинные проблемы мусульманской богословской мысли и очень остро и точно реагировал на них.

Среди таких проблем, на которые особо обращал внимание Ш. Марджани и нашли отражение в данном сборнике, К. Тарджемани выделяет такие как «таухид и калам, атрибуты и имена Аллаха, возникновение и вечность Вселенной, пророчество и чудеса, определение группы «спасшихся», вопрос сотворённости Корана, халифат и достоинства сахабов, вопрос, что делает человека неверным, отношение философов и мыслителей к исламу».

Подчёркивая то, что все эти вопросы для богословской мысли во все времена были актуальными, хотелось бы выделить несколько из них, которые и сегодня являются более чем актуальными.

Например, проблема обвинения в неверии сегодня некоторыми экстремистскими группировками превращается главным инструментом борьбы с теми, кто являются другими по образу жизни, по мировоззренческим установкам и т. д. К. Тарджемани пишет, что ещё тогда «этот вопрос среди мусульманских учёных стал подлинным бедствием. Он настолько распространился и утвердился в исламском мире, что лишь немногие из великих учёных, служащих религии и знанию, смогли остаться в стороне от него. Если мусульманские учёные или простой человек увидит что-то или услышит о чём-то, что противоречит их обычаям, привычкам или слабым риваятам, переписанным у алимов позднего времени, они будут считать это неверием и заблуждением, начнут проклинать, даже если это дело никак не противоречит шариату. Вред, причинённый этим исламу, очень велик». Свою позицию Ш. Марджани по этому вопросу излагает очень убедительно, утверждает К. Тарджемани, приводя его высказывание о том, что для обвинения человека в неверии «нужно знать, что он без всяких объяснений отрицает существование чего-то, что было передано от Пророка надёжным путём, и обвиняет Пророка во лжи. Для этого необходимо доказать, что отрицаемый человеком текст передан надёжным путём и отрицающий знает об этом, что человек отрицает текст без всяких объяснений и осознанно. Однако узнать всё это может лишь очень умный, обладающий трезвым умом и хорошей нравственностью человек, который к тому же хорошо осведомлён о взглядах и вероубеждении отрицающего». Даже при соблюдении всех этих условий, считает Марджани, нужно действовать «на основе хадисов Пророка «Если кто-то скажет другому: «Эй, неверный!», один из них будет неверным», «Закрывайте глаза на ошибки тех, кто произнёс «Ля иляха иллял-лах», не обвиняйте их в неверии», «Если кто-то обвинит в неверии человека, произнёсшего «Ля иляха иллял-лах», он сам будет ближе к неверию». Этот же принцип он распространяет и на мусульманских философов, которых пытались обвинять в неверии. К. Тарджемани приводит высказывание Ш. Марджани о том, что уважаемый всеми мусульманами мыслитель Газали «говорит такие слова, в особенности, обвиняет таких чистых от неверия людей, как Фараби и Ибн Сина, в неверии, совсем не соответствует его образованности и знаниям, степени его наставления и сострадания к творениям Аллаха. Какое же доказательство он нашёл для обвинения этих двух в неверии? Конечно, причиной этого может быть лишь излишний фанатизм в отношении философов».

Чётко обозначил свою позицию Ш. Марджани и по отношению к науке и разуму. Он считал, что вражда с мыслителями, восприятие шариата как противника разума вредит исламу и является преступлением против него. Поэтому при каждом удобном случае он в своих книгах спорил с таким суждением. В сборнике приведены его высказывания из книг «Назурат ал-хакк» и «Хакк ал-ма‘рифа» о том, что «Шариат не выставляет ложью мысль, а мысль — шариат. Они подобны паре близнецов, родившихся от одной матери по имени «истина». Также шариат не считает ложью дела и суждения, доказанные разумом и необходимостью. Кто утверждает это, тот клевещет на религию, потому что даже если между шариатом с одной стороны, выводами разума и необходимыми решениями с другой и есть сомнение противоречия, для объяснения необходимости и вынужденности нужны доказательства из шариата».

Оценивая заслугу Ш. Марджани для своей эпохи и для развития ислама в целом, авторы неоднократно обращают внимание на то, что ему было вдвойне сложно, поскольку единомышленников было очень мало, и общество не было готово воспринимать его глубокие идеи. Р. Фахрутдинов пишет, что «Марджани обвинялся своими современниками, его труды не признавали, самоотверженности не замечали, о нём ходили самые дурные толки. Его снимали с занимаемых должностей, обвиняли в шиизме, ваххабизме, атеизме и безбожии. В то время многие из членов Оренбургского духовного управления были врагами Марджани, они не поддерживали ни одно дело, лишь наблюдали со стороны. Но, несмотря на это, Марджани не изменил своим идеям, своему вероубеждению». Ш. Шараф обратил внимание, что «хотя среди наших татарских алимов и были поддерживающие его, такие как ишан Гали из Тюнтер, ишан Махмуд Дагестани из Астрахани, Хасан-хазрат из Курсы, шейх Зайнулла из Троицка, Курсави Гатаулла-хазрат и др., но тех, кто открыто защищал его и давал ему оценку, практически не было. Почти все алимы Казани были против него. Лишь в последние годы его жизни казанские имамы дамелла Галимджан ал-Баруди, Хусаин-хазрат и его сын Зариф Амирхани, мулла Мухаммад-Шакир ибн Габдулджаббар стали его сторонниками». Габдрашид Ибрахимов высказал те же идеи, но более пафосно: «Какие бы великие мысли ни имелись у Марджани, его эпоха не была ему помощником в донесении этих взглядов до общественности, поэтому я считаю, что Марджани был рождён не вовремя, потому что в его время, по мнению простого народа, были более великие личности».

Предложенный на суд читателя этот сборник трудов и воспоминаний о Шихабутдине Марджани, вне всякого сомнения, является прекрасным источником по истории татарской богословской мысли, который нам раскрывает различные грани жизни нашего народа в изложении таких известных деятелей, сведения такого характера ещё где-либо найти довольно сложно. Тем более, всё это рассматривается в очень широком историческом контексте, пропущенный через взгляд такого величайшего мыслителя как Марджани.

Сборник, несомненно, станет настольной книгой вдумчивого читателя, стремящегося познать объективную историю своего народа.

Рафик Мухаметшин, доктор политических наук