Dрево

Шерман Гадэс

История человека, чей жизненный путь омрачен тяжелым недугом, представляет собой разрозненные картинки, то и дело всплывающие в болезненном сознании, затуманенном образами и мистическими видениями. Граф Радиш, вынужденный продлевать себе жизнь за счет странных поступков, втягивается в круговорот бушующих человеческих страстей, из которого существует лишь один выход…

Глава 3. Пешт

Только благодаря тому, что Рогнеда выжила после обвала в горах и рассказала о случившейся трагедии всю правду, а также вследствие особого расположения ко мне цыганского барона Дишича, я покинул Валахию живым и невредимым. Горе старого отца было безгранично: он убивался по погибшему Сиру настолько тяжело, что я невольно пожалел о собственном спасении. Хотя цыгане и обнаружили меня всего в крови, с разбитым лицом, вывихнутой рукой, полученные травмы казались такой незначительной мелочью по сравнению со смертью нашего юного друга. Как бы я хотел оказаться на его месте! Почему Бог не забрал слабого калеку и предпочел жизнерадостного, доброго мальчика? Несправедливо.

Рогнеда выздоровела достаточно быстро — не в последнюю очередь благодаря тому, что врач, выписанный для меня из города стараниями Марселя, наблюдал и ее, вопреки всем предубеждениям. Немного оправившись от своих ран, щедро расплатившись с доктором за оказанные услуги, я решил покинуть гостеприимное село. На память хозяйская дочка подарила мне плетеный оберег от сглаза, предупредив, что темные силы гор всегда будут охотиться за моей душой, ибо я дерзким образом посмел встать у них на пути. Многие цыгане считали меня виновным в гибели Сиру из-за нарушения запрета Дишича покидать пределы Георгени, ведь мальчик с сестрой ни за что не отправились бы в горы одни, но девушка никак не осуждала своего чужеземного спутника, по-прежнему называя меня храбрым господином. Ее отец крепко обнял нас на прощание.

С тяжелым сердцем я пересек границу области и держал путь на Дункельбург, куда вовсе не хотел возвращаться — причем, камердинер придерживался того же мнения. Серое небо, окружавшее замок графа, моего настоящего отца, которого я все еще не признавал, и пустынная мрачная местность возле таинственного Рейна — вот, что ожидало молодого, бесконечно разочарованного мужчину по прибытии в окрестности Майнца. Но до наследного края предстояло проехать еще столько земель…

Мое уныние развеял Марсель, первым отошедший от печальных событий, развернувшихся у Скалы Слез. Как раз по пути домой мы должны были остановиться в Пеште на левом берегу Дуная. Неунывающий слуга предложил мне задержаться в городе, чтобы отыскать его дальних родственников, а я получил бы возможность увидеть с Хаймнером и расспросить его о делах, которые заставили банкира вернуться из путешествия раньше намеченного срока. К тому же, вся мадьярская аристократия признавала общение исключительно на немецком языке, так что я не почувствовал бы себя здесь таким беспомощным и одиноким, как в равнодушных горах.

Спустя две недели мне стало лучше, я успокоился и вышел в общество. Друг отца познакомил меня с высокопоставленными чинами, известными предпринимателями его уровня, художниками, скучающими в провинции дамами, страстными охотниками за всевозможными сплетнями, седыми и тучными генералами. Круговорот светских раутов, званых обедов и прогулок на природе заставил меня забыть о горестях и пошатнувшемся здоровье. Все шло прекрасно, и довольный Хаймнер уже собирался представить своего юного приятеля некой молодой кузине, решив почему-то, что немногословный и застенчивый граф обязательно ей понравится, но приближалась очередная середина месяца, вновь заставившая меня слечь в постель.

Вечером десятого апреля страшная боль пронзила мое тело: в висках неистово колотилась кровь, поднялся сильный жар, с ног до головы пробирала лихорадка — и снова, как и на прошлое полнолуние, внутри проснулось жуткое, непостижимое чувство тревоги. Мой организм выворачивало наизнанку, рассудок отказывался служить. Честно говоря, на такой внезапный приступ я уже и не рассчитывал. В последнее время мое состояние казалось неплохим и стабильным, так что случившегося со мною теперь не могло привидеться даже в кошмаре. Не медля, я вышел из дома, никого не предупредив о своей отлучке, и направился к доктору Ратту, чье имя постоянно упоминалось среди высших кругов местных вельмож и магнатов, и приложившему руку к лечению едва ли ни всех известных Хаймнеру лиц.

Господин Ратт проживал в двух кварталах от прекрасного особняка, который принадлежал моему покойному отцу — здесь он останавливался, чтобы передохнуть по пути из Валахии, пояснил мне Марсель. Я не привык ждать, пока подадут экипаж или подоспеет возница, поэтому быстро передвигался пешком, насколько удавалось в таком состоянии, и темными проулками рассчитывал добраться прямиком к убежищу доктора. В городском лабиринте мне не попалось ни одной души; как назло, улицы словно вымерли, и даже в случае острой необходимости мне никто не оказал бы помощь, упади я вдруг от чудовищной боли посреди мостовой, поскольку и звать было некого.

В темноте я немного ошибся и повернул не в ту сторону. Жилище Ратта осталось позади, незамеченное мной, а дверь одного из домов, мимо которого я ковылял, отворилась. На пороге мелькнула фигура дамы в черной вуали. Она что-то сказала прощавшемуся с ней господину и стала быстро удаляться по переулку совсем одна. Забыв о враче, я бросился за ней. Какая-то непонятная сила тащила меня вглубь мадьярского города, лишая рассудка и воли.

Преследование закончилось быстро. Таинственная незнакомка резко остановилась и, не поворачивая головы, спросила вполголоса:

— Вы снова требуете денег?

Меня колотило сильнейшей дрожью, и пот градом лился по лицу. Дышать стало невозможно. В таком состоянии я не мог говорить.

— Что ж, повторяю: я расплачусь за него. Когда — не знаю, но можете в этом не сомневаться. Разве моего слова недостаточно?

Ответа на тираду не последовало. Незнакомка, вглядываясь в темноту, заметила меня. Но я не был тем, кого она ожидала встретить.

— Неужели… Вместо очередного мучителя ко мне пришел щедрый и благородный юноша, способный защитить меня?

Удивительно, но женщина не испугалась, обнаружив на совершенно пустой улице незнакомого человека, следовавшего за ней через всю округу и не проронившего ни слова. Абсолютно спокойная за свою жизнь, она усмехнулась и снова направилась по дороге впереди меня, уже не оборачиваясь. Помню, я сорвался с места и тут же нагнал ее, а дальше… Дальше свет залил мне глаза, потому что наступило яркое утро.

Очнувшись в особняке на мягкой кровати, которой мне не хватало в детстве, я пришел к выводу, что просто крепко заснул. Никакая боль уже не мучила меня, и голова давно перестала кружиться. Просто ночное видение. Странный, правдоподобный сон. Иллюзия нездорового сознания. Я радостно выдохнул.

Солнце светило мне прямо в окно. Марсель поспешно задернул шторы. Подходил к концу теплый весенний день. На улицах еще резвились дети. Гуляли красивые пары. Жизнь била в Пеште ключом. Каждый радовался наступлению цветущего апреля. Одевшись, я мельком взглянул в зеркало. Как же хорошо выглядело мое отражение! Яркий румянец, стройная подтянутая фигура, блестящие глаза — не стыдно заявиться к кузине Хаймнера и произвести лучшее впечатление, старательно скрывая свои изъяны, о которых им вовсе необязательно знать. Довольный собой, впервые за долгое время, я спустился в столовую. Слуги, наверное, еще занимались ужином, раз никто не попался мне на глаза. Напевая что-то веселое, я обернулся к растерянному камердинеру.

— Мне лучше, Марсель. Клянусь, мне стало лучше!

Оказавшись в кресле, я развернул лежавшую на столике стопку газет. Бесконечные буквы быстро утомляли глаза, содержание объявлений навевало скуку, и я отбросил гладкие листы с ужасным запахом краски, предпочитая немного подумать о событиях грядущего вечера, который сулил приятное знакомство и общение с новыми людьми.

Марсель проводил Хаймнера в гостиную. Слишком увлеченный потоком мыслей, я не заметил его прихода.

— М-да. Какие странные новости порой настигают нас по пути из дома, — медленно произнес мужчина.

Я все еще молчал, витая где-то посреди весенних облаков.

— О чем вы, сударь? — поинтересовался камердинер, заметив мое равнодушие к гостю.

— Госпожа Мадай, — уточнил отцовский друг, присаживаясь. — Загадочная история взбудоражила город.

— История?

— Точно. У нее имелись кредиты в моем банке, она была близка к разорению, однако я и не предполагал, что все завершится настолько трагично.

Оставив размышления, хозяин дома, наконец-то, взглянул на банкира.

— Да-да, граф, — кивнул мне Хаймнер.

— Помилуйте, что же произошло? — раздался голос Марселя.

— Говорят, минувшим вечером она возвращалась к себе домой через восточное предместье. Почему-то пешком, не пожелав воспользоваться экипажем. Была причина, наверное.

— И что же?

— Она благополучно пересекла несколько кварталов, после чего вблизи рыночной площади на одном из переулков кто-то погнался за несчастной и настиг ее.

— Вот как? — искренне удивился слуга. — Неприятный момент.

Безотчетный страх полностью завладел моим сознанием. Озираясь по сторонам, я дрожащей рукой прикрыл побледневшее лицо.

— Эти слухи основаны на показаниях какого-то случайного прохожего. Он якобы присутствовал на месте преступления и все видел, но так перепугался, что убежал без оглядки, оставив бедную женщину на милость убийцы.

— Ее убили? — поразился я, замирая в кресле.

— Да, к сожалению, — пожал плечами гость. — Нападение было со спины, лицо мерзавца она вряд ли успела разглядеть. Никакого шума, криков… Ничего. Жители соседних домов крепко спали.

— Чудовищно, — прошептали мои губы.

— Хорош же свидетель! — фыркнул камердинер. — На его глазах совершается злодеяние, а он и деру дал.

— Постовой обнаружил тело уже на рассвете, — закончил краткий рассказ Хаймнер. — Впрочем, пора перевести тему. Вижу, что граф не слишком-то заинтересован моей историей.

— Я… Просто… Взволнован немного.

— Жутковато, согласен. Пешт — тихий город, здесь редко происходят подобные вещи. Конечно, люди не привыкли к такому. И тем не менее, злодеяния случаются каждый день, только мы не замечаем их. Зачем тревожить драгоценный покой? — философски подытожил мужчина.

Марсель предложил гостю чай, тот с радостью согласился, и после мы отправились с ним на ужин к его кузине. Среди приглашенных оказался и доктор Ратт, бурно обсуждавший трагическую кончину госпожи Мадай. Он полагал, что на самом деле она задохнулась, но не вследствие преступных действий неизвестного, а из-за ужаса, парализовавшего жертву. И никакого нападения не было вообще, все это фантазии неграмотной черни. У Мадай случился удар, повторял знаменитый врач, поскольку она панически боялась банкротства, и благодаря подобной версии он вызывал у Хаймнера и его родственников еще большее восхищение, чем прежде. Я не дослушал их беседу до конца, слишком глубоко потрясенный обстоятельствами гибели несчастной дамы. Сильное беспокойство владело мной, я не мог с ним справиться.

Марсель убеждал прислугу в том, что выходить вечером на городские улицы не опасней, чем днем. Мадай совершенно напрасно не поехала в экипаже, хотя имела возможность; очевидно, что с ней расквитались по причине долгов. Я устал от их бесконечных разговоров на данную тему и запретил упоминать об убийстве в доме. Впрочем, как и врач, я был уверен, что мы имеем дело с обычным несчастным случаем, не более.

Через неделю доктор Ратт принял меня в своем кабинете. Отчего-то волнуясь, я поделился с ним переживаниями по поводу здоровья, упомянул о долгой поездке в горы на родину отца, где едва не погиб, скатившись кубарем по склону, и теперь ненадолго оказался в Пеште просто потому, что не тороплюсь обратно в замок. Врач выслушал меня, не перебивая, после чего, улыбнувшись, попросил подробнее рассказать о приступах, их частоте и силе. Я говорил с неохотой, боясь, что он сочтет меня сумасшедшим. Хмурясь, мужчина потирал седые виски, хотя лет ему было немного, и периодически оглядывал стоявшие на полках книги, словно надеялся отыскать в них ответ на ведомые лишь ему вопросы.

— Чувствительность к свету, боязнь солнца, тонкая мраморная кожа… — медленно произносил он, задумчиво рассматривая мои запястья. — Бессонница, растерянность, страхи… У вас бывали случаи агрессии или потери памяти?

Я пожал плечами.

— Не знаю.

— А поражения покровов, напоминающие ожоги?

— Днем?

— Да, когда светло.

— Такое, увы, не редкость, — вздохнул я, отводя глаза. — Особенно в последние годы.

Он погрузился в мысли и некоторое время молчал.

— Это похоже на пеллагру, граф, — выдал, наконец, доктор Ратт. — Или на волчанку. Я поставил бы вам такой диагноз, но-о-о…

Пауза затянулась.

— Но что?

У меня похолодела спина.

— Здесь возможна роль и наследственного фактора. Господин Хаймер много раз упоминал о вашем отце. Я не знал покойного графа лично, он останавливался в Пеште не так часто, однако из разговоров, насколько мне известно, напрашивается вывод о том, что он отличался весьма экстравагантным поведением. Вы не предполагаете, что отец мог переносить такой же недуг?

— Вполне вероятно. Не уверен. Мы мало общались с ним, я боялся и не понимал его. Наши отношения так и не смогли наладиться.

Собеседник кивнул.

— Ненавижу его замок, — продолжал я, — который отталкивает безжизненностью, мрачными лабиринтами, тайнами, а самое главное — гигантской величиной, будто в любой момент окажешься проглоченным. Это жуткое место. С радостью избавлюсь от него.

— А ваши слуги?

— Я отказался от них еще до отъезда. Марсель наберет мне новых. Лишь бы они были добрыми жизнерадостными людьми, которые уважают работу по дому, а не ищут легких денег, выполняя поручения спустя рукава…

— Согласен с вами, граф. Кстати, я наслышан о Марселе. Хотелось бы и мне иметь похожего камердинера, — улыбнулся мужчина.

— Но скажите, доктор, значит, все-таки это не пел… лагра? — вернулся я к мучившему меня вопросу.

— Вполне вероятно. О характере подобных заболеваний известно мало. Они встречаются редко и обычно поражают лишь бедняков. Не в обиду вам, уважаемый Радиш. Я только делюсь наблюдениями медицины.

— Но это ведь незаразно? Никто из моего окружения не страдает, как я.

— Нет, не думаю. Болезнь живет внутри вас. Для других она, скорее всего, безопасна. Вам следует беречь себя, больше отдыхать, меньше волноваться. Старайтесь избегать солнечных лучей, особенно в летние месяцы. Я бы на вашем месте не рисковал и покидал дом только вечером.

Тяжелый вздох сорвался с моих губ.

— Я проклят и обречен.

— Вы так уверены, граф? В мире существуют болезни гораздо хуже. Сейчас я пропишу вам кое-что, вы успокоитесь, поспите, а потом отправитесь в замечательный город. Вы молоды, очень богаты, нужно развеять бессмысленную тоску. Хватит с вас переживаний.

Размеренный голос Ратта заставлял меня подчиняться его воле. Возражать уже не хотелось. Он протянул мне листок с какими-то латинскими названиями, тепло улыбнулся и кивнул.

— Если вы горите желанием услышать противоположное мнение, я посоветую вам обратиться за консультацией к моему коллеге Градовскому из Варшавы. Слышали о нем?

— Нет, — тихо ответил я.

— Нет? Хороший вариант для вас. Некоторые называют его шарлатаном, вымогателем крупных сумм денег. Однако Градовский пристально изучает необычные недуги — конечно, в контексте фольклора. У него собрана коллекция самых древних травников в Европе. Скорее всего, он свяжет вашу болезнь с какой-нибудь фантастической историей. Родовой тайной князей Радиш.

— Вы не верите в подобное?

— Нет-нет, граф. Я врач. И считаю, что все в нашем мире поддается объяснению. На вас не наложено никакое проклятье, это чушь! Выдумки. Если только вы сами не начнете убеждать себя в обратном.

— А видения, сны? — удивился я позиции Ратта. — Мне говорили, что они опасны, что демоны управляют нами в темное время суток.

— Радиш, в каждом из нас живет и демон, и ангел. Идеальных людей не бывает. Вы же не подозреваете, что болезнь появилась из-за обычного сна, пусть и в дневные часы? Нет никого, кто не отдыхал бы или ночью, или утром, как в вашем случае.

— Спасибо, доктор. Вы сильно повлияли на меня. И все же я хотел бы понять, почему должен вести образ жизни подобно филину или… Или летучей мыши. Ведь я человек!

— Разумеется, вы человек. Да, у вас редкий случай в медицине, не описанный должным образом, но когда-нибудь мы обязательно научимся его исцелять. И даже сомнительные личности вроде Градовского окажут нам в этом содействие. Наука движется вперед.

— По-вашему, я не страдаю somnus ambulo?

— Многие разговаривают и двигаются во сне. Для вашего организма такое поведение является нормой. Вы пережили смерть отца, нежелательное путешествие, наслушались ерунды у цыган. Вас едва не раздавило камнями. К тому же, по вашим словам, преподобный Гектор остался вами недоволен. Это звенья одной цепи. Вы впечатлительны и расстроились. Некий химик по фамилии Райхенбах, пару лет изучающий душевные патологии, то есть нарушения, смог бы поведать о ваших горестях более подробно. Вернее, об их связи.

— Мерзкие создания… Ночные твари не могли заставить меня стать таким? — спросил я, вспомнив о случае в горах. — Ведь прежде мои приступы не зависели от полнолуния. Они протекали хаотично.

— Я не наблюдаю здесь закономерности. И вы не убеждайте себя в подобном. Просто больше отдыхайте. Исключите газеты, не мучайтесь понапрасну. Съездите в Вену, мой друг. Её ночные увеселения пойдут вам на пользу. Сами не заметите, как приободритесь. В вашем возрасте, граф, рано думать о смерти.

Взглянув на Ратта, я удивился его проницательности. Беседа с врачом навсегда осталась в моей памяти. Я был так благодарен ему за все, только не знал, как выразить свое восхищение.

Заниматься поисками Градовского мне не хотелось: я решил отложить нашу встречу на более подходящий момент. К тому же, меня не слишком привлекал восточноевропейский эпос, и я опасался, что познания специалиста в столь загадочной области вынудят меня пугаться собственной тени. Человеку с неустойчивой душевной средой подобные потрясения были противопоказаны. Если бы я и мог у кого-то лечиться, то только у доктора Ратта. Его размеренный, спокойный тон открывал передо мной дорогу к свету. Дорогу, которую я давно потерял.